Фантом

Что может быть хуже одного призрака по соседству? Верно, два призрака по соседству! Скарамучча хочет упасть на колени и начать биться головой о песок. Хочет вытягивать руки к небу и орать если не благим матом, то хотя бы просто во весь голос, до хрипоты. Хочет кататься по земле и рвать на голове волосы. Хочет крушить, ломать или, в крайнем случае, просто швыряться песком. Хотя последним он отчасти и занимается — пускает пыль в глаза. Улыбается приветливо, даже дружелюбно (мысленно убивает всех присутствующих на станции), сцепив ладони в замок за спиной (по этой самой спине бежит табун мурашек) и сохраняет поразительное спокойствие (в глазах полыхает пламя). Венти, в отличии от метеоролога, не строит из себя саму дружелюбность. — Откуда ты пришёл? Слегка хмурит брови, настороженный, и встаёт перед Сяо, но вид, как вы можете догадаться, не загораживает, и вовсе не потому, что Сяо обладает рентгеновским зрением. Он, кстати, вообще единственный, кто никак не меняется в лице. Не сказала бы, что Скара это удивляет. А Венти уж подавно. К слову, незнакомый парень, то есть, тьфу ты — метеоролог отводит взгляд, трагично вздыхая — призрак глядит удивлённо и малость смущённо. Вообще, если так посмотреть, под «посмотреть» я подразумеваю: закрыть глаза на очевидную просвечиваемость что Венти, что второго несчастного, которому тоже не повезло умереть, их общий талант к левитации и просто странный внешний вид, то можно сказать, что у каждого из них даже есть свой шарм. В случае Венти всё же не шарм, а изюминка, и причём целая тысяча. У второго не шарм, а катана, и именно наличие этой катаны вынуждает признать, что у призрака всё-таки есть шарм. Интересно, а он может этой катаной разрубить Скара пополам? Или хотя бы Венти, пожалуйста! — Вы меня видите? — нагло игнорирует акт недружелюбия его собрата по несчастью, бросая настороженный взгляд сначала на метеоролога, потом на Сяо. — О да… — он заговорил. Заговорил! Не пролетел мимо, предпочтя не беспокоить, а заговорил! У Скарамуччи истерика. — Ты просто восхитительно просвечиваешь! А то как ты изящно паришь в воздухе! — саркастично взмахивает руками. — Клянусь, никогда не видел, чтобы кто-то так искусно касался одними только носками земли, дай Венти пару уроков, ему стоит у тебя поучиться. И замолкает, переводя дух. Пар выпустил, и успокоился. Слышится возмущённое «Э-эй!» и тихий смешок Сяо, а незнакомый призрак приподнимает уголки губ в ироничной улыбке, и это бесит, потому что возникает ощущение, что он смотрит на Скарамуччу свысока, а Скарамучча не любит, когда на него так смотрят. И если учесть особенности его роста, то смотрят на него так, когда всегда, и это почти что главная причина вечного недовольства метеоролога. — Вот как? Благодарю за комплимент, — изящно кланяется. — Я Кадзуха, и, отвечая на Ваш вопрос, — переводит взгляд на Венти, — просто бродил по пустыне и наткнулся на вас. Венти, вполне, кажется, удовлетворённый ответом, кружит вокруг него то ли от нетерпения, то ли от раздирающего любопытства, то ли от призрачного шила в причинном месте и просто неприлично открыто разглядывает. Серьёзно, дайте ему в руку лупу, и он рассмотрит каждый шов на одежде Кадзухи с таким вниманием, с каким сыщик не осматривает место преступления. Впрочем, никто в их скромной компании не может отказаться от простого, человеческого (и немного нечеловеческого в случае Венти) разглядывания, потому что… ну, потому что он просто невозможно, слишком запретно красивый. Ладно, нет, не красивый — Скарамучча не признает ничью красоту, даже свою — а привлекательный. Как говорится, смерть забирает лучших? Да? Серьёзно, это преступление против человечества, нельзя быть одновременно мёртвым и красивым, это нечестно. Смерть не красит, а уродует человека, так почему? Почему он настолько привлекательный? Волосы даже полупрозрачные, всё равно отдают лунным сиянием, серебрятся, собранные в небрежный хвостик. И прядь — это всё-таки была не лента — алая сочетается с багряным закатом, плещущимся в его глазах — они большие, выразительные, как у котят, выпрашивающих молоко, трогательные как будто. Скарамучче не нравится на него смотреть, ему категорически запрещено приобщаться к прекрасному. Взгляд мягкий, тёплый, согревающий, лишь слегка вспыхивает лёгкой смешливостью, иронией, и губы вторят ей, изгибаясь в то ли насмешливой, то ли предвкушающей улыбке. Да он похож на неизвестных красавцев с картин известных художников, которых потом изучают в школе, параллельно гадая, кто же изображён на портрете. Был ли это обычный крестьянин, фермер, живущий в уединении с природой, животными и всем навозом, что они после себя оставляют? Или может, потомственным аристократом, что заказал портрет, продав свою душу Бездне? Хотя Кадзуха скорее был обычным самураем, что вымерли уже совсем и появлялись разве что на страницах учебников по истории, в легендах, балладах и книгах, рассказывающих о трудном жизненном пути, полного мести, страданий и трагической любви с несчастным концом. Или просто в пустыне Сумеру одним не самым солнечным днём. — Я Венти, — видимо, насмотревшийся вдоволь, предпочитает продолжить знакомство, и я не буду говорить насколько это не нравится Скару. Кадзуха же шёл куда-то? Так вот, пусть идёт дальше, тут ему делать нечего, одного призрака и так хватает. Тем более, что его — одного призрака — было так много, что он заменил бы собой жителей целого городка и маленького пригородишка. — А парень сзади меня с таким лицом, будто он не спал сто лет и держит за пазухой нож просто на всякий случай — Сяо. Сяо трагично вздыхает, качая головой, но вроде даже не возражает. Либо смирился, либо согласен. — …рядом с ним злая молния, но не Маккуин — Скарамучча, он призраков только вчера видеть начал, но полноценно сегодня, поэтому ты с ним поосторожнее, у него уже и так крыша едет. Кадзуха слушает внимательно, разглядывая своих новых знакомых с некоторым удивлением и даже замешательством — Венти, впрочем, это не волнует, у него вечный двигатель в языке и флюгер в жопе, вот и вертится из стороны в сторону, да не перестаёт болтать. — Мы с Сяо живём тут уже, хм… три года? Да, где-то три года, Сяо следит за работой приборов- «Плохо следит.» — …а я просто команда поддержки. — Скорее насмешки. — Да погоди, Сяо, не мешай. Так вот, Скарамучча прибыл сюда четыре дня назад, ну, если быть точнее, три с половиной, но я округлил. Он должен был собирать данные с метеорологических приборов, но они почему-то вышли из строя. Ну и вчера ночью он прозрел и смог увидеть меня, правда, полноценно мы познакомились только сегодня. — Ты бы ему ещё биографию свою выложил… У Скарамуччи кружится голова. — …и Вы спокойно проигнорировали тех существ? Кадзуха удивлённо приподнимает брови — метеоролог даже не сразу понимает, что обращаются именно к нему. Только лишь когда пауза затягивается, а Венти пытается недовольно пихнуть его локтем в бок. Локоть проходит сквозь тело, и по коже бегут мурашки, а Скарамучча недовольно морщится сразу по двум причинам: из-за пафосно-вежливой манеры речи Кадзухи и просто Венти, который в очередной раз напомнил о своей призрачной сущности. И ведь не пихнёшь его в ответ! — Как видишь, — фыркает, — я всё ещё живой. — Это фантомы, — поясняет Венти, даже не дожидаясь реакции Кадзухи, — ну, мы называем их фантомами. И нет, Скарамучча не хочет снова слушать лекцию о том, как опасны фантомы и как нужно их избегать. Повторение — мать ученья, конечно, но повторять метеоролог не любит (только сейчас это понимает), потому что для этого нужно слушать Венти, ну, в данном случае; учиться он закончил около года назад и ему хватило, поверьте; а на слово «мать» у него срабатывает рвотный рефлекс. Именно поэтому Скарамучча разворачивается на пятках и топает к своей коробке из майнкрафта, надеясь, что Сяо додумается остановить Венти, если тому внезапно захочется составить компанию метеорологу. Дома он, к счастью, не находит фантомов, что немного даже улучшает настроение, но не настолько, чтобы пойти и снова тщетно пытаться развить навыки общения с призраками. Это по части Сяо, Скарамучча предпочитает людей: Тарталью или с зашитыми ртами. Лучше всего Тарталью с зашитым ртом. Плюхается на кровать — та отзывается печальным скрипом и замолкает, позволяя метеорологу устроиться настолько удобно, насколько вообще это возможно с этим матрасом за десять моры. И понимает. Что делать ему и нечего особо. Можно, конечно, попытаться вновь собрать метеорологические данные, но для кого? Фантомов что ли? Не, эти недружелюбные ребята вряд ли оценят этот порыв души, их больше волнует, слышит и видит ли их Скар. Не понимают совсем, невоспитанные, что если человек не отвечает, значит, не хочет, и не нужно настаивать. Если, конечно, вопросы задаёт не врач или полиция. Релаксировать Скарамучча не умеет, да и единственное, что у него получается в данный момент, это вгонять себя в состояние «дайте мне топор, я буду вторым Раскольниковым». Вообще он ощущает себя Малышом из знаменитого мультика и отчаянно хочет хотя бы собаку. Собаку! А вместо этого ему достался худощавый Карлсон, такой же болтливый, но вместо варенья и плюшек любит Сяо — грабителя (нервов Скара и сердца Венти), ради которого Венти не просто переоделся в призрака, а даже стал им. А вот будь у Скарамуччи собака, то он бы смог ощутить себя легендой, оставшись в обществе фантомов и призраков. И, клянусь, ради Сяо он не стал бы рисковать собой. Не потому, что он недолюбливает Сяо, конечно же, а просто из чувства самосохранения. Простите, но своя жизнь дороже. Ах, если бы он мог просто отмотать время назад! Не поступать на метеоролога, а пойти там, на бухгалтера, чтобы гробить свою спину в душных офисах, иметь постоянный заработок и ненавидеть свою работу. Зато не видел бы призраков и фантомов! Но машины времени у него нет, сумасшедшего друга-учёного, что изобрел бы эту самую машину из старенького Жигуля тоже нет, поэтому остаётся только грустно лежать на кровати и распиливать гневным и отчаянным взглядом потолок. Вслушиваться в отдалённо-восторженный голос Венти с улицы и свыкаться с запахом гнили, который, теперь, видимо, въелся в белоснежные стены его не психиатрической и не палаты. Стоп. Скарамучча вспоминает по очереди всех известных ему архонтов, потом отметает из списка Барбатоса и Баал, потому что они, судя по учебникам истории, не особо жаловали свой народ. Один просто забил, другой забил почти до смерти. И только потом вознёс свои не особо трогательные молитвы к каждому оставшемуся архонту. Не помогло. Ну и бездна с ними — Скарамучча поворачивается спиной к стене и крепко жмурится. Если проблему не видно, считай, проблемы нет — теперь это его девиз по, о семеро, метеоролог надеется ещё долгой и желательно счастливой жизни. Чем ближе фантом, тем сильнее запах, и только так Скарамучча определяет свою степень близости с непосредственной опасностью. В комнате так тихо, что слышно собственное дыхание. Мерно тикают часы на столе. Стрелка дёргается, отсчитывая секунды. Тик — глубокий вздох. Так — ладонь к груди, где грохочет сердце. Тик — по коже ползут ледяные мурашки. Так — на улице зловеще скрипит флюгер. Тик — голова кружится. Так — шумный выдох. Время тянется как прилипшая к подошве жвачка. Медленно, мерзко, томительно. Фантомы бесшумные, когда молчат. Но Скарамучча отчётливо слышит шаги. Понимает, что это стук его сердца. Холодно. Морозный воздух выходит изо рта клубами пара. Как же хочется укрыться. Скарамучча ощущает себя трупом в морге. И сейчас фантом начнёт вскрытие. Неосязаемой рукой вдоль тела, не касаясь, а только примеряясь. Холод ползёт вслед за ней от лопаток к затылку. — Слышишь? — дыхания нет. Просто шёпот, врезающийся в мозг, вдалбливающийся в сознание и рассыпающийся на многогранное эхо. Воздух застревает в лёгких. Трудно дышать. — Сслышшишшь? — Скарамучча? — робкое и неуверенное из-за двери. И метеоролог подрывается на кровати. Фантом, нависший над ним, проходит сквозь тело. Скара выворачивает наизнанку. Кажется, само сердце заледенело, соприкоснувшись с этим. Морщится, торопливо слезая на пол и шаркает ногами по песку. Дверь бьётся от стену — метеоролог складывает руки на груди, нервно притаптывая. — Что? — вопросительно вскидывает бровь, правда, стараясь отвлечься от фантома прямо за его спиной на прекрасное лицо полупрозрачного Кадзухи. Хоть какие-то от него плюсы. — Я помешал? Призрак улыбается виновато, и метеоролог почти чувствует вину. Почти, потому что Кадзуха всё ещё виноват в том, что стал ещё одним призраком на этой станции. Не знаю, о чём они там говорили с Венти, но Скарамучча искренне надеется, что самурай тут долго не задержится. И вообще пришёл попрощаться. — У меня свидание со смертью. — Тогда я рад, что пришёл. Ох, а Скарамучча-то как рад. — Что тебе нужно? Прислоняется плечом к косяку двери, вздыхая устало и вымученно. Над ухом продолжает метаться фантом и шептать своё излюбленное: «Видишшь?» — как школьники друг другу, что никак не сходят к офтальмологу и тщетно пытаются разглядеть написанное на доске. «Сслышшишшь?» — или студенты с галёрки, пытающиеся понять заклинания лектора. Кадзуха явно сочувствует, и знаете, куда посылает это сочувствие Скарамучча? Правильно, в пустыню. Пусть катится туда и сочувствует оттуда. — Венти сказал, что я могу остаться с вами. Жаль, что метеоролог не может оторвать Венти язык. — Я хотел спросить, не против ли Вы- — Мне плевать, — прерывает с самым бесстрастным выражением лица. Нет, ему не плевать, мысленно он уже десять раз убил Венти всеми возможными способами. Кадзуха выгибает бровь. Изящно так, с чувством, с недоверием. Скарамучча, если честно, сам себе уже не доверяет. Открыл рот, чтобы сказать: «Нет, катись в бездну», — а вышло, что вышло. Однозначно во всём виновато лицо Кадзухи. Но Скар ему даже малость благодарен: не каждый захочет остаться один на один с пугающим нечто и тыкающимся тебе в лицо. А, и ещё стоит учесть, что это нечто к тому же задаёт вопросы упрямо и настырно, правда, вместо листочка со всеми твоими смертными грехами (или списком прочитанных фанфиков на фб…) у него просто страшная рожа, а вместо фирменного: «What’s this?», — просто шипящее: «Слышишшь меня?». — Я впечатлён Вами, — говорит Кадзуха. Глядя в лицо фантому. Его невозмутимости можно прям-таки памятник ставить, я вам скажу. Скарамучча не уверен, что смог бы спокойно продолжать диалог, глядя настолько бесстрастно, насколько это делает Кадзуха. На секунду, метеоролог даже засомневался в том, что фраза была адресована ему, а не фантому. Он знает этого призрака в общей сумме общения минут пять, и всё равно может со стопроцентной уверенностью утверждать, что Кадзуха и к жуку навозному обратился бы на Вы: «Простите, я не хотел мешать Вашей трапезе». — Впечатляйся, — с опаской разглядывает затылок фантома, парящего прямо, бездна его поглоти, перед носом, — за пределами моего дома. Его коробки. Иглу, такой же белой и холодной. Вообще Скарамучча просёк одну фишку. Если смотреть на фантома слишком долго, то, в силу своей прозрачности, он просто… пропадает из виду? Метеоролог не знает, как объяснить, потому что это странно, а он буквально смотрит на Кадзуху через фантома. Интересно, что лицо призрака от этого уродливее не становится. Кадзуха, к слову, теряется. Глядит удивлённо, непонимающе. То ли от хамского ответа Скарамуччи, то ли от такого же хамского поведения фантома, которого метеоролог не замечает, не видит. Если смотреть сквозь проблему, то она исчезает. Проблема поворачивает голову на сто восемьдесят градусов. Скарамучча понимает, что вся его теория рухнула как Римская империя. Но если от Римской империи потом осталась хотя бы Византия, то от суждений и аргументов метеоролога остаётся только судорожный вдох и попытка не отшатнутся от испуга. Он берёт свои слова обратно. Пусть Кадзуха делает, что хочет, главное, чтобы внутри, непосредственно рядом со Скарамуччей. Так спокойнее, его лицо лечит нервы. А нервы метеорологу лечить точно нужно, потому что лицо фантома, не то что страшное, оно даже не уродливое. Таких слов, чтобы описать весь ужас, что наводят эти белёсые, мутные глаза, ещё не придумали. Метеоролог осторожно отступает на пару шагов назад, не пятится нет — тактично отступает. И жестом приглашает призрака войти, а фантома выйти. Всё схвачено, это просто спектакль. Надо убедить чудовище в том, что всем на него плевать, даже если поджилки трясутся. Кадзуха недоумевает, но приглашение принимает. Пролетает сквозь фантома с таким беспечным и приветливым видом, что теперь Скарамучча боится его, потому что это ненормально. Метеоролога буквально чуть не вывернуло просто от малейшего контакта с этим монстром. Почему Кадзуха такой спокойный? Он точно призрак? Вдруг он фантом в маске человека? — Вы в порядке? Скарамучча вряд ли может описать своё состояние как «в порядке». Он вообще никогда о себе не мог так сказать, но если учесть последние события, то в порядке он был, когда ещё жил с матерью и не уехал из родной Снежной. Сейчас он в полном беспорядке. И даже плюнувший на них и исчезнувший фантом не создаёт ощущения хотя бы мнимого порядка, потому что Скар уже усвоил один простой урок. В пустыне. Нельзя. Расслабляться. Ночи тут холодные и звёздные, а пески беспощадные — они крутятся в вихрях и летят прямо в лицо, глаза, рот, пробираются в кроссовки и даже закрытый на молнию рюкзак. Вездесущий песок, не знающий о пощаде. Тишина тут всегда оглушающая, звонкая, густая. Она ватой забивается в уши, обволакивает сердце, вынуждая его стучать громче, и, кажется, даже собственный голос тонет в пучине этой пугающей тишины. Бури были всегда сильные — звёзды прятались за облаками, тёмными, налитыми сверкающими молниями и пухнувшими от грома. Ветер свистел жутко, протяжно, вдалбливаясь дрелью в висок. Снег был мёртвый. Никакой. Его не попробуешь на язык, им не охладишь лицо и не заледенеешь ладони. Он не хрустит под ногами, будто бы и этот чарующий в предновогодние деньки звук сжирает безжалостная тишина. Скарамучча тут всего ничего, а погодных явлений насмотрелся уже на всю жизнь вперёд. Ночь будто не заканчивается, небо тёмное-тёмное, и холодно, зябко, кости дрожат от свистов и скрипов песчаных вихрей. И, о семеро, как же он соскучился по снегу. Нормальному снегу. И живым людям. Нормальным живым людям. Тарталью, конечно, нормальным назвать было трудно, но его «ненормальность» была в пределе «нормальности». Хотя бы для Скара. А вот всех обитателей пустыни нормальными никак не назовёшь. И дело даже не в том, что половина из них — призраки. Метеоролог вообще никаких претензий не имеет к ним. Ну, прозрачные, и ладно, это их личный выбор. Ну, летают, окей, это даже круто. Правда, Скар им не завидует. Ну, мёртвые, грустно, конечно, но бывает. Дело же в… них самих. Почему они такие, бездна их поглоти, ненормальные? Даже Кадзуха, что всё ещё неловко колышется в воздухе, не зная, куда себя деть, странный. Очень странный. На кой хиличурл ему катана вообще? — Скарамучча? Метеоролог отвлекается. Устало вздыхает, обращая свой аметистовый взгляд на обеспокоенное лицо Кадзухи. В порядке ли он? Однозначно, нет. — Я в порядке. — По Вам не скажешь. — Ты уже достал Выкать. — Если Вас это не устраивает- Ох уж эти ироничные нотки. Скарамучча уже ненавидит его насмешливый взгляд. — Замолчи. — Как скажешь. Ну слава архонтам, с одной проблемой справились. Теперь метеоролог не будет чувствовать себя на пару десятков лет старше каждый раз, когда к нему обращается Кадзуха. Замечательно. Стрелка самочувствия чуть дёрнулась в сторону «в порядке». Скарамучча устало трёт ладонью лицо, шаркая ногами по песку. Присаживается на кровать, откидываясь спиной на стенку. Наблюдает за призраком из-под опущенных ресниц. Кадзуха, в отличие от Венти, гораздо более сдержанный. Как бы любопытно ему не было, всё же остаётся парить на месте, не пытаясь залезть своим носом в каждую тумбочку. И вопросов не задаёт. Люди не задают вопросы, на которые не хотели бы отвечать сами. Значит ли это, что Кадзухе не хочется рассказать о себе? — Ну и- Скарамучча подпирает подбородок ладонью, облокачиваясь о колено. — -зачем ты пришёл на самом деле? Призрак очень старается выглядеть удивлённо. Брови поднимает, но улыбается нервно. Неуютно. — Потому что хотел узнать твоё мнен- — И Венти совсем тебя не просил? — хмыкает. Что-то слабо верится. Ради столь глупой причины беспокоить человека, который уже явно высказать своё недовольство и демонстративно ушёл? Что за бред? Тем более, зная Венти… Как будто не он припёрся к Скару ни свет, ни заря, чтобы посочувствовать, вывалить кучу информации, вместе стойко пережить встречу с фантомом и позже ещё и с Кадзухой. Так что, да, это в его духе: попросить Кадзуху посмотреть, не откинул ли там метеоролог коньки от нервов? — Скажем так, — призрак складывает руки на груди, склонив голову к плечу, — просьба Венти никак не повлияла на моё решение прийти сюда, — и сладко улыбается. — Моё мнение настолько драгоценно? — так же сладко улыбается в ответ. — Я не горю желанием причинять кому-либо дискомфорт. — Ты буквально прозрачный. — Тебе не нравится это или что я умею разговаривать? — Скорее в совокупности. — Значит, я тебя пугаю? — Кадзуха иронично хмыкает. — Весьма неожиданно, учитывая то, как бесстрашно ты взирал на фантома. Мне казалось, что моё лицо гораздо приятнее. О да, тебе не кажется. И да, это как раз-таки и пугает. И вообще, приятно знать, что в глазах людей онемение от ужаса выглядит бесстрашием. — Как долго ты уже скитаешься по пустыне? — Достаточно, чтобы сойти с ума. Забавно, он тоже умеет читать мысли? Или как? — И что тебя держит? — Скарамучча щурится. Это выглядит даже угрожающе, учитывая то, как опасно сверкнули аметистовые глаза в полумраке комнаты. Кадзухе совсем не страшно. Ещё бы, какой нормальный призрак стал бы пугаться, когда у него есть катана? — Как видишь, причина достаточно веская, чтобы удерживать моё сознание, — улыбается уголками губ, — но раскрывать её я не горю желанием. По крайней мере пока. Вообще — Скарамучча задумчиво хмурит брови — «пока» понятие растяжимое. И что он вообще под этим подразумевает? Пока мы не станем друзьями? Тогда увольте, дружить с призраками метеоролог не намерен. — Мне казалось, что призраки не могут контактировать с нашим миром, — миролюбиво сходит с темы, — тогда как тебе удается держать при себе катану? — Если опираться на твои слова, то и одежды у меня быть не должно, — призрак смеётся, и, кажется, чувствуя себя более раскрепощённым, подлетает ближе, зависая над кроватью. Не сидит, а левитирует, бездна его поглоти. Ужасно. — Спасибо, что Селестия уберегла мои глаза от этого, — Скарамучча прячет лицо в ладонях, содрогаясь. Не представлять. Главное, не представлять. — И меня от такого позора, — легко соглашается Кадзуха, — я пришёл к выводу, что личные вещи становятся частью души человека, вот и всё. А у любой катаны, — вынимает своё оружие из ножен, — тоже есть своя душа. Каждый мастер, когда куёт свой меч, закладывает в него частицу себя и своей воли. Поэтому к любому мечу нужно относится с уважением, если хочешь, чтобы он помог тебе выжить в бою. Скарамучча наблюдает за мягкой, будто немного тоскливой улыбкой призрака с некоторым неверием. Какой же он всё-таки странный. Душа у меча… Так говорили разве что в прошлом век- — Ты самурай? — А что, непохоже? — Они вымерли около века назад. — Я хорошо сохранился, да? — Я думал, что ты косплеер. — Кто? Скарамучча тяжело вздыхает. Точно. Прошлый век. Какие косплееры? Откуда Кадзухе о них вообще знать? О семеро, в голове не укладывается. Сколько же этому парню лет на самом деле? — Человек, который носит определённые костюмы и модные аксессуары, чтобы представлять определённого персонажа. Кадзуха удивлённо поднимает брови. — Зачем это? — Это почти как актёрская игра, только не на сцене театра, — пожимает плечами, — для кого-то это вид заработка, для кого-то досуг. — Вот как… — почти шепчет. Прикрывает глаза, улыбаясь грустно — сердце болезненно тянет. Какого это, столько лет скитаться в одиночестве, без возможности поговорить? Как же он не сошёл с ума? — Ты погиб… — метеоролог запинается, не уверенный в том, что о таком вообще этично спрашивать, — в бою? Может ли быть, что он остаётся в этом мире, движимый местью? Кадзуха качает головой. — Меня поглотил фантом. Да как? — И ты всё это время бродил по пустыне? — Вовсе нет. Я путешествовал по всему Сумеру, в Ли Юэ был, в Мондштадте. — И зачем вернулся сюда? Кадзуха глядит на Скарамуччу растерянно и поджимает губы, будто сомневаясь. — Здесь всё началось. Метеоролог переводит взгляд на сгущающиеся тучи за окном. Песчаные вихри сражаются со старым флюгером, пытаясь вырвать глупую ворону с корнем. Только лишь ржавый скрип, да тоскливые завывания ветра не дают тишине разлиться холодным молчанием по комнате. Рядом с призраками всегда прохладнее, словно смерть веет на него своим ледяным дыханием. Сейчас Скарамучча невольно ёжится и трёт ладони друг о друга больше от неловкости. Ну вот и зачем он завёл эту тему? Хорошо же всё было, ну. Всё же ему недостаёт навыков общения. Тарталья точно смог бы разрядить обстановку. Он вообще умел найти подход к каждому человеку и, Скарамучча уверен, даже с призраком сошёлся бы. Особенно с Венти, и они вдвоём свели бы Сяо с ума. Какой хиличурл дёрнул его вообще спросить об этом? Что за дурацкая ситуация? Сжимает зубы от бессильной злобы и отчаянно ищет темы для разговора. Или хотя бы причину прилично выпроводить Кадзуху. Боится, что ещё как-нибудь ненароком заденет его. С каких пор он вообще заботится о чужих чувствах? Красивое лицо Кадзухи точно плохо на него влияет. И неуёмная доброта Венти. — А ты почему здесь? Вздрагивает. Кадзуха глядит на него спокойно, расслабленно. Совсем даже не оскорблено или обиженно. Скарамучча сжимает край одеяла в ладони. За столько лет научился не расстраиваться? Или смирился? Как же, наверное, это всё-таки ужасно: скитаться одному. У Венти хотя бы Сяо есть… — Что? Ты мне провёл допрос, а мне теперь нельзя? — Кадзуха трактует смятение немного иначе, оттого и улыбается хитро, подначивающе. Вынуждает заговорить. — У меня нет выбора, — Скарамучча пожимает плечами, — когда приедет машина с провиантом, я уеду на ней в Сумеру, а оттуда в Снежную. — Тебе тут не нравится? Глупый вопрос. — А что мне может тут нравиться? Фантомы? — Они есть везде. — Но в меньших количествах. — Кто знает? — Да без разницы. Были бы видны звёзды, — замолкает, — может, и понравилось бы. — Любишь звёзды? — Не сказал бы. — Но ради них мог бы остаться. — За ними интересно наблюдать. Но за тучами их не видно. — Тогда почему ты не стал астрономом? — …я не горю желанием рассказывать. Возвращает его же слова, и Кадзуха улыбается понимающе. Снова не обижается. Точно странный. — Как скажешь, — пожимает плечами, — Тогда… расскажи мне о Снежной, — склоняется ближе, и, наверное, будь он материальным, Скарамучча бы почувствовал тёплое дыхание на своей щеке. Вместо этого веет морозом, — если ты не против, конечно. Скарамучча понимает, что не против. Сейчас это всяко лучше… чем быть одному. — Хм… Ну- Там так же холодно, как и рядом с тобой. И оттуда тоже не хочется уходить. Как и от тебя.