Фантом

— Около пятисот, может больше, лет назад один… алхимик решил провести эксперимент… Его звали Альбедо. Скарамучча правда до последнего надеялся, что все сказанное Моной окажется не более чем шуткой, серьезно. Ну или, что она там, не знаю, приукрасила, чтобы припугнуть, например. Он, бездна его поглоти, никак. Не. Ожидал. Увидеть. Это. Под «этим» он, конечно, же подразумевает Альбедо. И его гробницу, да. Нет-нет-нет, главное не подумайте, что Альбедо — это почахший фараон, который давно сгнил, ссохся и теперь представляет из себя одни кости да ошмётки почерневшей кожи. Все не так. Альбедо, так-то, представляет из себя гораздо большее, чем просто сгнивший фараон. Альбедо, да чтоб он провалился, вообще-то красавчик. Спящий красавчик. Волосы белые, как первый снег, изящно рассыпались по небольшому столу (больше похожему на операционный, только доисторических веков, каменный такой, понимаете?), в них, будто кусочки солнца, под светом фонарика поблескивают песчинки, осыпавшиеся, вероятно, с потолка. Кожа тоже белая, бледная-бледная с едва проступающими синими венками на тонких запястьях. Глаза — о, Скар уверен, они тоже прекрасны, великолепны — закрыты, и тень от ресниц ложится на точеные скулы. Весь такой изящный, маленький, кукольный. Как будто неживой. И если бы не куча трубочек, присоединённых к его телу и идущие куда-то в разных форм и видов скляночки с чем-то непонятным внутри, Скар, наверное, действительно бы так и подумал. И лучше бы он был неживым, вот честно. Но нет, этот Альбедо еще как живой, тоже наполовину, но немного в другую сторону, не как Венти и Кадзуха — страшнее. Он решил посмотреть что будет, если искусственным путем отделить душу от тела человека. Свою душу от своего тела. И вот тут начинается самое интересное… А страшнее наполовину живого Альбедо нависающий над ним фантом, завывающий так, будто недофараон и правда умер, но он не умер! Не умер, блин, а жаль! А ещё страшнее, ужаснее, кошмарнее этого фантома, нависающего над Альбедо и завывающего так, будто этот Альбедо умер, то, что над ними. Точнее вокруг них. Точнее- А точнее тут и не описать. Скарамучча если бы слова нашел, все равно не смог бы, поэтому он просто беспомощно пялится на такого же беспомощного Кадзуху, у которого ну точно получится придумать что-то более красочное, чем просто: — Пиздец, — говорит Кадзуха. Поздравляю, этот мир только что схлопнулся. — Лютый, — тихо добавляет Венти под боком, таращась перед собой с открытым почти на сто восемьдесят градусов ртом. Кадзуха, осознав, что за непотребство вылетело из его рта, кажется, смущается, прикрывая губы пальцами, оглядывается виновато, будто вокруг него одни дети и, наверное, будь он живым, даже покраснел бы. — Это выглядит так, будто наш мир порвали, — тихо комментирует Сяо. И, о семеро, серьезно? Почему он единственный, кто смог найти слова, чтобы описать это. «Это» — это огромный портал, все больше и больше разрастающийся с каждой секундой. Кажется, будто мир вокруг стал бумажным, и в этой самой бумажке сделали большую рваную дыру, и фантомы, медленно просачивающиеся сквозь нее, делали эту дыру только больше. Скарамучча всматривается, будто за черным туманом действительно смог бы что-нибудь разглядеть, серьезно. Эта чернота расползается вширь с какой-то космической скоростью, подступает к ногам, даже к мирно лежащему Альбедо на своей каменной кроватке, и это проблема. Его как-то в школе не учили, что делать, если черная дыра из космоса перекочует на землю. Интересно, что первее вывернется наизнанку: желудок Скара или планета? — Нам надо идти, — пихает под локоть Сяо, — надо, — судорожно вдыхает, а коленки отчего-то трясутся, — на- И Сяо просто толкает его в спину, в самую глубь этой кошмарной черной дыры. — Смотрите: есть наш мир, где обитают живые, есть Бездна, куда попадают грешники, и Селестия для чистых, незапятнанных душ, это вы еще со времен школы знаете… Но есть еще одно пространство- Люди, которые говорят, что чувство свободного падения — прекрасно, мол, адреналин, свобода и все такое — идиоты. Они просто никогда не падали в черные дыры в чертогах сумерской пирамиды. И нихрена это не прекрасно, круто, волшебно и вообще хочу повторить. Вообще нет. Это до усрачки страшно, настолько, что Скар не скупится на маты, крепко жмурясь и размахивая руками, пытаясь за что-нибудь уцепиться. Дым просачивается сквозь его пальцы, а под ногами, ну, вообще никакой опоры. И это страшно. Они точно там не в Бездну летят? Потому что ниже только она и должна быть, по ощущениям. — Скар, успокойся, — успокоиться?! Да вы нормальные вообще? Какой успокоиться?! Он щас помрет от страха, либо расшибется в лепешку, размажется по бездне жижей из костей и кожи. — Скарамучча, открой глаза, — миролюбиво продолжает упрашивать Кадзуха, и, серьезно, будь это не Кадзуха, а Сяо, то последний точно ходил бы сейчас со сломанным носом. Глаза открыть? Вы прикалываетесь? Но Скар их все же открывает. — Чистилище. Туда попадают все почти без исключения. И тут же хочет их закрыть. Вокруг все такое тошнотворно серое, безликое, как и снующие туда-сюда неприкаянные души, не осужденные, безприговорные, беспризорные. Земля под ногами — эфемерная, оттуда и ощущение падения. Скарамучча топчется на месте, озадаченно глядя вниз и беспомощно то открывая, то закрывая рот, наблюдая как туман обволакивает его ноги по щиколотку. Что за приколы? Можно пошутить, что он буквально побывал в облаках? О семеро, как же стремно — воровато оглядывается по сторонам, втягивая голову в плечи. Никаких тебе деревьев, скал, рек, травы, блин, ничего тут нет. Один лишь серый туман простирается вместо земли до самого горизонта. Над головой солнца нет, да и небо, если его так вообще можно назвать, без единого облачка, находка для метеоролога, серое. Солнца нет, никакого намека на лампу тоже. Ни факелов тебе, ни свечей, откуда свет — неясно. Сплошная магия, будь она неладна. Видно-то прекрасно, настолько прекрасно, что Скарамучча даже щурится от рези в глазах и на грани шепота ворчит о том, чтобы в этом дурацком чистилище вырубили свет. Он так-то уже привык слоняться по темным коридорам, ака фантомы, и ругаться, проваливаясь в дырки в полу. А тут на тебе — свет. Никакого монтёра, к сожалению, одни души, души и еще раз души. — Ну, — неловко откашливается Венти, боязливо выглядывая из-за спины Сяо, — половина пути пройдена. Мы хотя бы нашли Чистилище. — В Чистилище попадает каждая душа, за исключением тех, кого сожрал фантом или тех, кто остался в нашем мире по своей воле. Там и обретают свой истинный облик. Кто-то становится фантомом и отправляется в Бездну, кто-то остается собой и попадает в Селестию. Если в чистилище попадает фантом, то у него есть шанс стать прежним. Точнее не есть шанс, а он станет прежним, если таковой истинный облик его души. — Удивительно, что Скарамучча все еще Скарамучча, а не бросающийся и шипящий на всех фантом, — весело продолжает все тот же Венти. — Ты меня видишь? — шипит в ответ, закатывая глаза, метеоролог, искренне наслаждаясь мелькнувшим на лице призрака ужасом. — Так вот, когда душа Альбедо отделилась от его тела, открылся портал в Чистилище, и душа скользнула туда. Но, так как тело его все еще чисто фактически живо, то портал, соответственно, не закрылся. И из-за того, что портал не закрылся, души стали выскользать из Чистилища и разбредаться по свету. Души действительно разбредаются — Скарамучча оглядывается, невольно вспоминая слова Моны, и лицезрит точно такой же портал (в который шмякнулся несколькими минутами ранее). Этот правда посветлее будет, тоже серый такой, туманный. И белые души снующие туда-сюда видит. И фантомов- — Не пялься на него, — Сяо хватает Скара за шкирку и просто тащит за собой, — это стремно. Ты так смотрел, как будто сожрать его был готов. А ничего, что это функция присуща скорее фантомам, а не людям? — Из-за этого эксперимента, который немного вышел из-под контроля, портал стал… рваться? Наверное. Расширяться. — И что будет, если его не закрыть? — Полагаю, наш мир сольется с Чистилищем. Скарамучча никогда не был ценителем всего прекрасного (если прекрасное не Кадзуха и не звезды). Ему вот не надо любоваться восходящим солнцем и прекрасными персиковыми закатами с лиловыми разводами на горизонте, он не ловит кайф от журчания кристального ручейка под ногами и, уж тем более, не всматривается в шуршащие кроны деревьев, пытаясь сквозь плотную листву разглядеть крошечные гнезда. Бескрайние поля отталкивали его своей пустотой, инадзумская сакура никогда не манила своими нежно-розовыми лепестками, а снег вообще холодный и мерзкий, нет никакой прелести в белоснежных сугробах и инее на стекле. В общем, вы поняли. Но от мысли, что все это тошнотворно прекрасное заменится одним серым безликим ничем, становится не по себе. Становится как-то зябко и сыро, как в канализации, только уже в самой душе. Скар никогда не думал, что конец света может выглядеть так. Так пустынно, бесцветно и никак. Совсем никак. — Давайте пойдем, — от тяжелых раздумий отвлекает вечно спокойный Кадзуха, одним взмахом руки тыкнувший куда-то вперед, в тот самый безликий горизонт, сливающийся в серую стену где-то вдалеке. Никакой даже воображаемой линии нет. Просто серое плотное ничего. Просто стены больничной палаты. Странно, что задумываться о таких банальных вещах, как та же самая линия горизонта, ты начинаешь, тогда, когда ее уже нет. Обычная воображаемая линия, казалось бы, да? Скар, глядя на сливающееся с землей небо, думает о том, что надежды нет. Даже просто полосочки, к которой он мог бы стремиться. Рваться к ней, прекрасно зная, что догнать ее, как и луну, не получится. Никогда не получалось. Сейчас бежать совсем не хочется. Вокруг пусто, и даже несчастного перекати-поля нет. Только души, души, души и черные, будто кляксы на бумаге, фантомы. Они в реальном мире выглядели и то естественнее, чем тут, среди этих больничных стен и прозрачных пациентов. — И как его закрыть? — Найти душу Альбедо и вернуть ее обратно. Или убить его в нашем мире. Выбирайте сами, но я бы советовала первый вариант, так как, если вы хотите спасти своего дорогого друга и Венти, в Чистилище вам путь заказан. — В каком смысле? В прямом, блин. Если бы Скару месяц-другой назад сказали, что он будет шататься среди призраков в поисках души какого-то сумасшедшего алхимика, чтобы спасти мир, он, вероятно, покрутил бы пальцем у виска и посоветовал бы Тарталье бросить попытки гадать на картах Таро. Хреново у него получается. Такую правду говорить вообще-то не обязательно. Потому что от правды этой как-то вот совсем не легче. После разговора с Моной в душе не появилась надежда, он не щелкнул пальцами в воздухе со слетевшим с губ: «А, серьезно так просто? Окей, так и сделаем». Нет, Скар вообще-то и пальцами щелкнул, и фразу эту бросил, но в ответ ему было только гробовое молчание, да и он сам скорее речь похоронную прочел, а не искрометно пошутил. — В Чистилище есть эм… дерево? Древо, точнее. Я не знаю, как оно называется, так что просто древо, ясно? И не смотрите на меня так, наша много пра- бабушка буквально назвала его «корягой в облаках», так что будет просто древо. Священное, если хотите. Так вот, оно, по сути, является источником жизни Чистилища. — Оно еще и живое? Чистилище, в смысле. — Я неправильно выразилась. Забудь. Это древо, хм… высшее существо, которое решает, кто достоин попасть в Селестию, а кому суждено гнить в Бездне. Воспринимайте это, как судью, который выносит приговор. Каждая душа, попадая в Чистилище, стремится к нему, чтобы обрести свой истинный облик. — Тогда с какого перепугу фантомы снуют по нашему миру, а не стремятся, как ты говоришь, этой коряге в облаках? — Что-то не видно этой ее коряги в облаках, — Скарамучча даже взгляд в небо поднимает. Вдруг действительно в облаках? Которых нет, ага. — О семеро, мы только пришли, ты же не ждешь, что оно само появится перед нами и рассыплется в приветственных речах? — Венти, я боюсь, что оно в принципе рассыплется, пока мы тут пытаемся не потеряться в тумане. — Да не должно же вроде. Вроде — ключевое слово. Вроде — это то, на что опиралась Мона, рассказывая про записи своей давно почившей бабушки. Вроде — слово-красная тряпка. У Скарамуччи пар из носа валит от злости, и хочется бросаться на все и вся, потому что, какого плесенника они тут делают, если все это «вроде»? — Из-за того, что портал не закрывается, «система дала сбой». Если в определенном радиусе умирает человек, новый портал просто не открывается, и душа добирается, проще говоря, своим ходом, ориентируясь на манящее ее древо. — И чем больше портал… — Да, тем больше радиус. Тем больше сил тратит древо на притягивание душ. Соответственно, тем хуже у него получается. А чем слабее тяга, тем больше вероятность того, что фантом отвлечется на блуждающую по пустыне душу и полетит прочь из Чистилища. — Супер. — Венти, — Сяо даже на пробу пинает туман под ногами. Ну да, а чего нет? Вдруг клад найдет? Впрочем — занятие бесполезное. Мало того, что туман стягивается обратно вокруг щиколотки, так тут еще и принципе из ценного найти можно, разве что дерево это злосчастное. Обязательно надо оторвать хотя бы веточку в качестве сувенира. Будет чем лупасить Чайлда по возвращении, — тебя никуда не тянет? К древу, например. — Нет. — И меня, — тихо добавляет Кадзуха. Зашибись. Скар очень хочет упасть ничком и захлебнуться в тумане. Интересно, это вообще возможно? — Так что вам нужно найти портал, войти в Чистилище, там же найти душу Альбедо, дерево, подойти к древу, а потом быстро всем вместе свалить из Чистилища. Портал сам закроется, когда душа Альбедо вернется в его тело. — Звучит, как написанный на коленке план. — По сути, так оно и есть. Звучит, конечно, супер просто. Пол дела, они так-то сделали, а вторая половина вот как-то не делается. Серьезно, ладно древо, его — Скар очень надеется — будет видно издалека, а душа Альбедо? Тут все однотонное, серое, безликое, никакое и одинаковое. Как им среди тысячи монотонно-белых душ найти Альбедо? Это головоломка для сверхразумов. Найдите десять отличий, и две фотографии: Чонгука и Тэхена. Справятся самые глазастые, а Скар не глазастый, хоть и глаза у него красивые. — А зачем Венти к древу? — Ну… материальная оболочка тела — тоже часть души. Так что, она просто повреждена, но по-факту настоящая смерть не наступила, поэтому древо просто исцелит души Венти и Кадзухи, вернув утраченную часть души, так как их время еще не пришло. — Класс. А откуда твоя прабабушка об этом знает? — Она была в Чистилище, но душу Альбедо не нашла. Так что просто исцелила душу нашего прадеда, ради которого и пошла в Чистилище, после чего благополучно вернулась. А все, что узнала, написала в дневнике для будущих поколений. — Вы поэтому всей родней видите фантомов? — Ну… да? Ваши дети тоже будут их видеть, если вы не исправите все. — Из-за того, чтобы мы побываем в Чистилище? — Ага. — Я передумал, давайте не пойдем. — Скар, не думаю, что кто-то согласится рожать от тебя детей. Ну, чисто теоретически… Да, Венти прав. Кадзуха в принципе детей рожать не сможет, и вовсе не потому, что он призрак. Точнее, не только поэтому. Не то, чтобы он хотел от Кадзухи детей, конечно же, и вообще- — Смотрите! О чем он, бездна его поглоти, сейчас вообще думал? — Ты нашел корягу в облаках? — даже не поднимает взгляд, продолжая разглядывать, как туман смыкается вокруг его щиколоток, будто тоже пытаясь сожрать. Это точно его ядовитые испарения так влияют на мозги Скарамуччи, что он аж начал думать о всяких- всяком- — Нет, я нашел Альбедо. Точнее, его душу, то есть. Я не уверен, короче, хватит разглядывать свои ноги, достал! И на этом гневной тираде Венти, Скар все же поднимает голову. Поднимает, и тут же яростно хочет найти тут где-нибудь стул и запустить его в сторону Альбедо. Альбедо, который — надо же! — ходит меж безликих душ, весь такой ликий, со своими прекрасными пшеничными волосами, глазами — которые, к слову, оказались лазурными — блестит странной, чуть ли не маньяческой улыбкой на бледных губах, и чуть ли не светится. У них тут конец света, а он рассматривает туман под ногами с детским восторгом и- и- Слов на него нет, одни эмоции, вот Скар и топает к нему очень эмоционально, судорожно придумывая на ходу, как бы ему этого призрака придушить. — Не злись, — только и успевает взволнованно бросить Сяо, потянув метеоролога на себя за рукав, когда алхимик, услышав возмущенное пыхтение, поднимает голову, а потом еще и брови — удивленно. — Вы кто? — и хмурится озадаченно. — Ты, — все же рычит Скар, — придурок, из-за которого у них, — тычет пальцев в Сяо, Венти и Кадзуху, — жизнь под откос пошла! Какого плесенника ты вообще тут туман рассматриваешь, а не валишь обратно?! Тебе пятисот лет не хватило на то, чтобы изучить тут все вдоль и поперек?! — Пятисот лет? Скар захлебывается возмущением. — Все еще не понимаю, почему способность видеть фантомов передается по наследству. — Ну… я могу только предположить, что, попадая в белый туман, человек невольно устанавливает связь с древом. Оно, возможно, воспринимает вас, как существ более разумных (что вообще так и есть) и возлагает на вас эм… обязанности пастухов, чтобы вы благополучно довели души до Чистилища. Но как только вы закроете портал, надобность в вас отпадет, и древо оборвёт связь. Это что-то вроде лейкоцитов, как когда ты ранишься, и организм такой: «Ну-ка пошли работать», — и сразу много лейкоцитов такие «мы латаем рану», а потом когда корочка появилась, лейкоциты ненужные отмирают, и всё до следующей болячки. — Ага, все еще не вижу связи с наследственностью. — Ну… полагаю, древо возлагает надежды на нас всех. Те еще надежды человечества, конечно — Скарамучча раздраженно пинает туман, стараясь даже не смотреть в сторону серьезного Альбедо, слушающего объяснения Кадзухи с завидной внимательностью. Лучше смотреть на Кадзуху, серьезно. Он — в отличие от алхимика — желание убивать не вызывает. Только убиться. Разбиться в дребезги, распластаться ошметками под его ногами. Вместо ковровой, будет кровавая дорожка. В цвет его рубиновых глаз. В цвет алой прядки в серебристых волосах. Интересно, любовь к Кадзухе тоже алая? С металлическим привкусом во рту. Скар промаргивается, сглатывая слюну, и быстро отводит взгляд. В этом Чистилище его голову посещают реально ужасные мысли. Не просто странные, а страшные. Несвойственные ему. Он как-то вообще о чувствах не думал. Никогда. Только если о чувстве ненависти. К Тарталье, например. Или Альбедо, но сейчас оно уже поутихло, а вот минут пять назад, когда алхимик на полном серьезе заявил: «В смысле пятьсот лет? Я думал прошло не больше недели», — его реально захотелось придушить. Но душить его не только невозможно, но еще и нельзя, потому что: — А, Священное древо? Да, знаю, где оно, я вас проведу. Только на фантомов внимание не обращайте — сожрут. Спасибо, милый. Мы уже знаем. Не будем тыкать пальцем, из-за кого. — А почему бы коряге в облаках просто не отправить фантомов в Бездну, а чистые души в Селестию? В смысле, почему оно позволяет фантомам выскальзывать из Чистилища? — Венти, ты дурак? Если фантомы туда сюда циркулируют, как оно определит, кто принял свой истинный облик, а кто не успел? — Ну да… логично. Логично, конечно, ужасно, и Скар, вообще, очень сильно злится на корягу в облаках, что виднеется где-то вдалеке, ветвями своими алеет — вау, тут есть что-то не серое, обалдеть. Хреново это дерево работает: перекладывает свои обязанности на других, фантомов не держит в узде, порталы не закрывает. И Альбедо виноват. Как только станет материальным, Скарамучча обязательно пару раз вмажет ему. И катаной Кадзухи пару рук отрубит. Кстати- — Кадзуха. — Мм? — призрак улыбается уголком губ, склоняя голову к плечу. Вот всегда он такой: спокойный, миролюбивый, улыбчивый, мягкий-мягкий. Интересно, волосы его тоже мягкие? Шелковистые такие, пересыпаются в руках. Скар даже невольно тянется к этим самым волосам. И одергивает руку, как от огня, плотно прижимая ее к губам. В рубиновых глазах напротив куча вопросов, и бровь дергается, улыбка трескается. У Скара впервые чешутся ладони от желания коснуться — косится на Сяо. И он жил с этим сколько? Шесть лет? Как он не свихнулся? — Твоя катана, — кивает на оружие на поясе, — ты говорил у нее есть душа. Призрак невольно оглаживает кончиками пальцев рукоять катаны, кидая взгляд под ноги. — Я надеюсь, что древо поможет, — почти неслышно, — не хотел бы с ней расставаться. Ну кто бы сомневался? — Эй, мы пришли. Пришли — мягко сказано. Они — дотащились. Из последних сил и надежд. Ноги как-то некстати налились свинцом. Голова гудит от недосыпа. Скар только лишь мысленно радуется, высоко задрав голову наверх, что фантомы все тусуются ближе к порталу. Еще тут их не хватало. Его всю оставшуюся жизнь будет коробить фраза: «Ты меня видишь?». Древо огромное, и странно, что они не видели его раньше. Альбедо сначала просто пальцем тыкнул, мол, так вот оно, вы чего, а на горизонте без горизонта ничего не было. Ни кроны, ни корней, ни ветвей — ничегошеньки. А потом все моргнули, и бац — увидели. — Это все потому, что вы не знали, что искать. Оно приобретает облик того, чего вы желаете больше всего. У Скара, например, алая, потемневшая от времени листва, опадающая на землю и тут же растворяясь кровавой дымкой в тумане, и по коре текут алые вены, будто древо болеет чем-то жутким и неизлечимым. Словно рубиновые дорожки, вплетенные в серебристые ветви. Он даже не сразу проводит параллель — пока не бросает взгляд за притихшего сбоку Кадзуху. Такое же серебристо-кровавого. Забавно, да? — Оно такое… грозовое. Листья, как всполохи молний, а кора аметистовая. Невероятно красиво. Ради этого можно один раз и побывать в пасти фантома. Венти рядом тихо угукает: — А у меня золотистая листва, серьезно. Она опадает, а такое ощущение, что это слитки на землю сыпятся, а кора изумрудная, с бирюзовыми прожилками, так сильно напоминает, Ся- И замолкает, вовремя опомнившись. А Сяо, смерив всех по очереди обреченным взглядом, молча глотает все рвущиеся наружу слова. Незачем им знать, что у его древа ветви тянутся в нему, будто пытаясь обнять, обвить аквамариновыми лозами — он касается кончиком пальца опасливо, и они вибрируют в воздухе, идут рябью, и картинка на мгновение пропадает. Не больше чем иллюзия. Но такая красивая. — Касайтесь уже коры, или что там надо сделать, и валим. — А как понять, что мы излечили души? — Не знаю, в дневнике написано, что призрак сам это понимает. — Идем. Затянувшееся напряжённое молчание прерывает Кадзуха, так просто и радостно улыбнувшийся просиявшему Венти. Последний уже вдоль и поперёк это дерево облазил, ворчливо причитая: «Оно от меня убегает. Нет, ну правда, как Сяо». Самурай, под тремя напряженными взглядами лишь поднимает свою ладонь. Чистую. Без единой чернеющей венки. Кожа снова серебрится и сияет, как будто и не было ничего. Скар кусает губы, пытаясь сдержать радостную улыбку. А Сяо молча красневший все это время, только облегченно вздыхает. Им же просто осталось уйти, да? Просто уйти. Просто- — А вы помните как нам возвращаться? Альбедо, любопытно молчавший все это время, неуютно ведет плечом, кивая куда-то за их спины: — Полагаю, по следам фантомов. По следам фантомов — громко сказано. Им скорее приходилось удирать от фантомов. Сейчас, когда победа над смертью (и нематериальностью), в буквальном смысле, оказалась в их руках, идти было в два раза страшнее. Намного. Ужасно страшно. Скар едва ли не лопался от нетерпения. Едва ли не подскакивал от страха. Нельзя дать себя так глупо обнаружить. Им нельзя провалиться. Им нужно уйти, срочно. Как можно быстрее, пока он окончательно не сошел с ума от обилия белого и серого перед глазами. Вот он еще на снега Снежной жаловался… знал бы, что бывают места и похуже, никогда бы рот в сторону отвратительно белых сугробов не открывал. — А почему вообще фантомы спрашивают, а не просто кидаются на все живое и не? — Ну… я не знаю. В дневнике есть только предположение, что оболочка души имеет защиту против них. Что-то вроде яда, чтобы живые люди не страдали от нашествия фантомов. Вы, устанавливая связь с древом, обнажаете часть души, поэтому фантомы могут беспрепятственно вас сожрать, понимаете? Им просто страшно, никто не хочет погибать, даже уже мертвые. А самый верный способ проверить, съедобна ли душа — спросить. — А я думал, они безмозглые. — А они точно не накинутся на нас? — с опаской спрашивает Венти, стараясь не пялиться на пролетевшего мимо фантома. Сяо очень жаль, что он не может сжать его ладонь в своей, чтобы успокоить. Осталось немного. Дотерпеть до выхода, и все вернется на круги своя. Чуть-чуть. Самую малость. — Если будешь так на них пялиться, накинутся. — Мы выглядим, как живые люди, поэтому нет, если не будешь обращать внимание, не переживай. Кадзухе нужно выдать медаль почета за милосердие. Герой, блин. У его доброты и терпения вообще есть границы? Скару вот очень не нравится эта его черта — подкупает. — Мы почти пришли, — монотонно бубнит Сяо, и — вау — именно он успокаивает (настолько, насколько вообще можно успокоить человека, который находится в, провались оно в Бездну, Чистилище). Венти и правда даже мельтешить меньше начинает, смотрит по сторонам без опаски, улыбается мечтательно. Возможно, думает о перспективе беспрепятственно обнимать и целовать Сяо, когда захочет. Скар его за это даже не осуждает (сам таким грешит). Но за другое осуждает. Проклинает, на самом деле: — Сяо, слушай, а когда мы, — призрак поворачивает голову и- Вздрагивает, тут же пятясь назад. У Сяо сердце падает в к ногам. Фантом, стоявшим между ними, радостно булькает в противовес совсем безрадостным лицам остальных. — Венти! Беги! Скар даже толкнуть его пытается. Тут же чертыхается, когда руки проходят сквозь спину. Почти даже падает, потеряв на мгновение равновесие. Мысли в голове крутятся со скоростью колеса, в котором бегает хомяк. И гремят так же, и сердце в груди заходится от сковавшего горло ужаса. Сяо бросается вперед. Кадзуха обнажает катану. Взмахивает ею. Разрезает фантома пополам. Нет, буквально разрезает. Чудовище с тихим шипением распадается на куски, которые растворяются черной дымкой воздухе, оставляя после себя слабый запах гнили и почему-то крови. Венти недоуменно моргает. Вообще, все недоуменно моргают. Даже Кадзуха. — Ты все это время умел делать ТАК? — Нет. До этого точно не умел. — Возможно, Священное древо вернуло душу и твоей катане. Флегматично заявляет Альбедо — единственный, кто, кажется, вообще не испугался. Ну еще бы, чего ему пугаться за незнакомого призрака? Стоит себе, руки на груди сложил, глядит не мигая, с горящим в лазурных глазах любопытством. — Это не объяснение, — Кадзуха хмурится, качая головой, — впрочем, не важно, — переводит взволнованный взгляд на Венти, — ты как? В порядке? И теперь отмирают все. Скарамучча хватается руками за голову, бормоча ругательства под нос. Сяо подскакивает ближе, глядит с немым укором, львиной долей облегчения и едва заметными слезами, от которых янтарная радужка идет рябью. — Я в порядке! — призрак примирительно поднимает руки, — простите, правда, простите! Я не хотел. Просто… очень нервничаю. Спасибо, Кадзуха, прости Сяо, не ругайся Скар. Альбедо, — кидает неуверенный взгляд на алхимика, — спасибо, что молчишь. — Всегда пожалуйста.

***

— И что, нам осталось просто шагнуть туда? И все закончится? — Венти неверяще глядит на приближающийся портал, — серьезно? Так просто? — Не накаркай. — Скар, не будь таким пессимистичным. — Я реалист. А ты несколько минут назад чуть реально не умер, так что заткнись и смотри себе под ноги, чтобы не вздрагивать и не уповать потом на Кадзуху. Не хватало еще самураем из-за этой бестолочи рисковать. — Я же извинился! — Все еще не могу поверить, что твое умение игнорировать фантомов исчезло, стоило тебе только прикоснуться какому-то деревцу. — Это Священное древо, — монотонно поправляет Альбедо, и серьезно? Он умеет менять тон своего голоса? Сяо на его фоне кажется просто кладезью эмоций. Может у алхимика просто отшибло память за годы нахождения в Чистилище? Забыл там, как улыбаться, злиться, грустить? Только ерунду всякую и помнит. — Да плевать. — Альбедо заходит первый. — Это еще почему? — Потому что, Скар, — по-доброму улыбается Кадзуха, — нам надо проконтролировать, что он зашел, — «а не остался изучать туман под ногами» — понимающе повисает в секундной паузе, — и что портал точно закроется. Алхимик на их слова просто молча кивает и без лишних препираний проходит сквозь черную дымку. И в это же мгновение мощный порыв ветра откидывает всех на несколько метров назад. — Какого…? — Портал закрывается! Да, тот самый, похожий на дырку в бумаге, тот самый, ужасающий, расползающийся туманом, внезапно начинает стягиваться с неимоверной скоростью. И через эту самую дырку врывается поток фантомов. Скар морщится, жмурится и очень сильно старается лететь, идти, ползти, да хоть что-нибудь сделать, лишь бы попасть обратно. Ему очень хочется домой. Не к маме конечно, но все же. К Тарталье. Желательно с Кадзухой. Можно даже нематериальным, но пожалуйста- Пожалуйста, они же почти дошли до самого конца. — Скар! — с трудом разлепляет глаза, оглядываясь по сторонам. Там, чуть-чуть впереди у Венти глаза круглые-круглые, испуганные, еще дальше, за ним, у портала рассеивается черный туман и видно очертания недоумевающего Альбедо. Там, за чертой. Оглядывается назад: на Сяо, что прижав руку в лицу, пытается противостоять сносящему с ног ветру, на Кадзуху, что нервно сжимает катану и тоже, тоже, бездна его поглоти, смотрит назад. Туда, где целая туча фантомов, голодно облизывается, рассматривая ссладкие и вкуссные души прямо у них под носом. — Есть вероятность того, что, когда портал начнет закрываться, фантомы, что уже обрели свою истинную оболочку, попытаются вас сожрать. Знаете, как бы… ммм… лучше умереть, чем попасть в Бездну, понимаете? — Будем надеяться, что это лишь предположение. Просто предположение — ха. У Скара скручивает внутренности. У Скара кружится голова и совсем-совсем слабые ноги. Невидящим взглядом смотрит, как Сяо подлетает ближе, упорно пытаясь схватить за плечо, как Кадзуха, так же борется в потоками ветра, и они — невероятно — развевают его волосы на ветру. Выглядит волшебно. Так красиво, что дух захватывает. Фантомы за его спиной — черная армия. Куча пешек на доске, неумолимо наступающих на ферзя. Жаль, что он может делать только один ход. Вправо, влево. Вперед. Назад. — Идите, — кричит, — я их задержу, — и крепче сжимает катану в руках. — Нет, — шепотом срывается с губ, — нет-нет-нет. — Скар, нам нужно идти, — бессмысленно продолжает повторять над ухом Сяо, напряженно поглядывая в сторону стягивающегося портала. — Кадзуха, стой! — Идите! Я приду, — и улыбкой будто на прощание светит. Больше не смотрит — первый фантом распадается на частички от его рук. — Сяо! Скар! Кадзуха! Быстрее, — кричит Венти, сложив руки рупором у рта. И Скар встает. Идет против ветра, борется из последних сил — их осталось мало. Хочется упасть в подушку лицом и больше не просыпаться. Замирает у самого входа, глядя на Сяо и Венти по ту сторону портала. — Ты что творишь?! — Заходи! Оборачивается на Кадзуху. Он такой крошечный, маленький совсем и абсурдно храбрый на фоне этой тысячи голодных и озлобленных фантомов. — Скар! Он же сказал, что пойдет за ними. Так? — Кадзуха! — он наверное в первые в жизни повышает голос не с целью отругать, — Кадзуха, портал скоро за- Договорить ему не дают. Рывок за шиворот. Резкая боль в копчике. Глаза он открывает уже по ту сторону портала. — Нет, — моментально вскакивает на ноги. Сяо снова дергает его на себя. — Успокойся, — шипит, — не надо, Скар. — Отпусти, — вьется как змея, пинается, во все глаза уставившись вперед, туда где все еще маленькая фигурка, все еще Кадзухи, упорно борется с ветром, медленно подбираясь к порталу, — надо помочь ему, — истерично выплевывает слова, пока по щекам скатываются слезы. — Ты туда не пойдешь. — Отпусти! — Нет!

***

У Кадзухи жизнь вообще была странная. Короткая — ужасно. Счастливая — да не то чтобы. Жуткая — да. Он и подумать не мог, что можно быть счастливым и после смерти. Путешествовать без страха, что не хватит моры. Наблюдать за людьми, не боясь прослыть извращенцем. И даже полюбить. Живого. Крики Скара за спиной едва долетают сквозь толщу портала. От шипения фантомов впереди — закладывает уши. Он так устал сражаться. Изо дня в день: сначала с семьей, из-за нежелания идти воевать, потом там же, на войне, потом с собой и своими страхами, еще дальше снова с собой годами, столетиями, чтобы только не превратиться в страшное жрущее людей нечто. А потом вдруг стало почему-то просто. Просто он устал сражаться. Вот и перестал. Поплыл по течению. Вот и приплыл. Катана в руках легкая совсем, непривычная, ветер в спину бьет сильный, и идти совсем тяжело. Кадзуха уверен — не дойдет. Мысленно извиняется, замахиваясь оружием, чтобы рассечь еще одно чудовище пополам. Мысленно благодарит, пятясь назад. Он бы умер еще тысячи раз, если бы в каждый из этих тысячи разов он встречал свою личную бурю. Меч в руках до странного легкий и рассыпается в руках. И Кадзуха внезапно понимает — яд. Вот, почему фантомы погибали. Яд физической оболочки тела, катаны точнее. Только вот он не бесконечный, а у оружия все еще есть душа. Точнее теперь нет. У него теперь вообще ничего нет, а крики Скара за спиной заставляют сердце болезненно сжаться. Перед лицом полусгнившие лица, которые преследовали бы его в кошмарах, нуждайся он во сне. Полчища лиц, полчища таких же рук, костлявых, почерневших, воняющих гнилью. Кадзуха закрывает глаза. — Кадзуха! Венти говорил, что это никак не ощущается. Совсем. Нет никакой вспышки боли, ничего. Просто ты перестаешь ощущать свое тело. И Кадзуха с ним согласен. Его воспоминания о дне своей смерти притупились, но сейчас- Да, это действительно никак не ощущается. — Кадзуха! И открывает глаза. — Томо? Удивленно моргает. Тот же хвостик. Смешной, несуразный. Улыбка такая же яркая-яркая, открытая. Глаза — добрые, аметистовые, но все равно и рядом не стояли с другими, которые вечно пышут электричеством и метают молнии. Он все такой же, как и тогда, многих триста лет назад. Поворачивается спиной, громко крича вперед: — Эй, а теперь попробуйте сожрать меня, ну! И тихо добавляет: — Прости. За тогда, за все прости меня. И беги, тебя там ждут. И Кадзуха бежит.