Я твердо верю в жизнь после смерти. Но я уже не так уверена насчет жизни до смерти. Элис Томас Эллис
Запахи, звуки, свет — все это резко обрушивается на слабое тело и все еще мутное сознание. Она будто рыба, выброшенная на сушу — только и может открывать рот, жадно глотая воздух, который вовсе не является спасительным, а только обжигает легкие. Туда-сюда снуют люди в белых халатах, отчего голова идет кругом. Разгорается острое желание остановить эту бешеную карусель, но все, что она может сделать — прикрыть веки. — Мисс Браун, вы меня слышите? Бархатный баритон словно тягучая карамель обволакивает слух, заставляя отвлечься от какофонии звуков и заострить все свое внимание на докторе, что сидел напротив бледной, ничего не понимающей девушки. Она не может ничего ответить, так как язык прилип к небу и не слушается ее. Мужчина прекрасно это понимает, поэтому протягивает стакан воды с трубочкой. Пары спасительных глотков достаточно, но вместо внятного ответа вырывается только хрип. — Голосовым связкам нужно время, чтобы восстановиться, — мягкая улыбка касается тонких губ врача, чье лицо с его аристократичными чертами подобно мрамору Микеланджело. «Дориан Грей» — мелькает вдруг мысль в голове пациентки и тут же быстро испаряется. Ее место занимает ноющая боль в висках. — Как Ваше самочувствие? Головная боль, тошнота, покалывание в конечностях? Удивление так и читается в ее взгляде, но она только кротко кивает. А доктор тем временем направляет жгучий свет в глаза, чтобы проверить реакцию зрачков, тем самым вызывая бурю негодования и дискомфорт из-за непрошеных слез. — Простите, нужно провести пару тестов для диагностики, чтобы убедиться, что с Вами действительно все в порядке, — в его голосе слышны искренние нотки сожаления, а на губах все также играет добродушная улыбка. — Это поистине чудо, доктор Каллен! — рядом с кроватью неожиданно остановилась девушка лет 25 в форме медсестры. Она так и светилась от счастья, которое пациентка разделяла с трудом. Видя непонимающий взгляд мятных глаз, мужчина решает пояснить столь взбудораженное состояние своей подчиненной: — Мисс Браун, вы находились в коме в течение трех лет…***
Три года. Много это или мало? За три года можно получить профессию, влюбиться, начать встречаться и расстаться, снова влюбиться, жениться и родить ребенка. Можно выучить иностранный язык — и не один, получить права, объездить пол земного шара, попробовать тысячи новых блюд, освоить игру на нескольких музыкальных инструментах, научиться танцевать, петь, рисовать, вышивать крестиком, ездить верхом… этот список можно продолжать до бесконечности! Три года… и все они проведены в больнице на аппарате жизнеобеспечения. — Доктор Каллен потрясающий специалист, милая! Если он сказал, что ты встанешь на ноги, значит так и будет. Стояла глубокая ночь, но несмотря на это, в одной палате до сих пор горел свет. Вот уже час как Эмили Браун — девушка, будучи подростком впавшая в кому на целых три года, на чье выздоровление уже и не надеялись — выслушивает радостные речи отца, который, к слову, только недавно перестал утирать слезы платком. Рядом с ним сидела молодая симпатичная женщина с растрепанными светлыми волосами, на руках у которой сладко сопел ребенок четырех-пяти лет. Взгляд ее глаз цвета морской волны был слегка обеспокоенным, и, как заметила Эми, незнакомка смотрела куда угодно, но только не на юную Браун. — А Вы...? Женщина вздрогнула, будто ее окатили ушатом холодной воды. По лицу прошла тень удивления и… облегчения? Эмили все еще трудно было анализировать обстановку и людей вокруг, но по заверению того же доктора Каллена она понимала, что не стоило волноваться по этому поводу. Организм со временем восстановиться. — Милая, это Бетти, Бет. Она твоя… — темноволосый мужчина на секунду замялся, переводя взгляд на свою жену. — Мама? — Мачеха, — поправила сама Элизабет, крепче обхватывая ребенка. — А это Ричи — твой сводный брат. Эмили лишь кивнула в ответ. Хотелось тишины и покоя. Хотелось укутаться в одеяло с головой как в спасительный кокон. Хотелось, чтобы все это было сном. Одно дело потерять три года своей жизни, пробыв в коме, и совсем другое — ничего не помнить от рождения до сего дня…***
На полную диагностику потребовалось двое суток. Месяц — на первый курс реабилитационной программы. Форкс — городок небольшой, с населением в три тысячи человек, именно поэтому в центральной больнице лежало немного людей, а таких как Эмили — очнувшихся после трехлетней комы — тем более. Вследствие этого все внимание местных докторов было сосредоточенно на обследовании мисс Браун. Результаты радовали — молодой организм достаточно быстро восстанавливался, и Эми считала дни, когда покинет белые стены палаты и наконец окажется дома. Постоянным посетителем по-прежнему оставался Джордж — ее отец, который, несмотря на трудоемкую работу директора банка в Порт-Анджелесе, навещал свою любимую дочурку чуть ли не каждый день. На все увещевания Эмили он отвечал теплой улыбкой, после чего всегда лохматил ее порядком отросшие за три года светло русые волосы, чем вызывал недовольное бухтение дочери. Элизабет только передавала фрукты и великолепную домашнюю выпечку, так как присматривала за маленьким Ричардом. Но Эмили так даже было проще. Она чувствовала неловкость в общении с Джорджем — родным отцом, что уж говорить о мачехе. Но вот наконец настал тот день, когда девушка получила радостное известие — она может паковать вещи. — Спасибо Вам, доктор Каллен, что все это время приглядывали за Эми. — Что Вы, мистер Браун, это я должен благодарить Вас и Эмили за проявленное терпение и стойкость. Нужна невероятная сила духа, чтобы пройти такое нелегкое испытание и еще больше потребуется для дальнейшей реабилитации. Мужчины стояли в фойе первого этажа больницы. Эми сидела рядом в инвалидной коляске, так как мышцы ног все еще были слабы — последствия длительной комы. Но она уже могла ходить, пусть медленно и недолго, однако это был большой прогресс. — Теперь я не буду докучать Вам своим нытьем по поводу возвращения домой, — лицо девушки так и светилось от переполняющего ее счастья. — Да, теперь я могу вздохнуть свободно, — и в подтверждение своих слов Карлайл Каллен как будто нарочно шумно выдохнул. Холл первого этажа неожиданно сотряс смех. Распрощавшись на теплой ноте, семейство Браун отправилось домой.***
Дом… было так странно возвращаться, ведь я совсем ничего не помнила о днях, проведенных здесь. Отец рассказывал, что я родилась и провела все свое детство в Форксе, куда они с мамой переехали за год до моего рождения. Жизнь в большом мегаполисе оказалась не для нее — начались постоянные головные боли, ее одолевала беспричинная усталость, одышка. Папа быстро среагировал — перевелся в филиал в Порт-Анджелесе и купил уютный домик в туманном Форксе, где воздух был чист и обогащен кислородом за счет необъятных лесов. — Мэри была так счастлива, что даже расплакалась. Я право растерялся и не знал, что мне делать. Твоя мать при мне плакала всего дважды до этого — в день, когда я сделал ей предложение и когда мы поженились. Четвертым случаем был день твоего рождения, милая. Когда речь заходила о маме, папа не мог сдержать улыбки, но она была пропитана грустью. Сначала я не понимала почему, но вскоре все встало на свои места — за полтора года до того, как я впала в кому, Мэри умерла от рака легких... — Мы дома! — бойкий голос отца заставил отвлечься от печальных мыслей. Мы стояли в светлой прихожей, что плавно переходила в гостиную. Из кухни доносились сладкий аромат свежеиспеченного пирога с клубникой и легкая ненавязчивая песня «High» Джеймса Бланта по радио. Не прошло и минуты, как на лестнице послышался топот маленьких ножек, и вот уже нам навстречу неуклюже бежит маленький мальчик. — Папа, Эми! — кричит это чудо и падает в объятия отца. — С возвращением, — не спеша, бесшумно к нам присоединяется Элизабет и будто нерешительно мягко целует мужа в щеку. Внутри что-то натягивается как струна. Я пытаюсь непринужденно улыбаться, но сдается мне, что у меня плохо это выходит. Однако долго самокопанием не дает заниматься шумный вихрь в лице непоседы Ричи. Ребенок чуть ли не падает ко мне на колени, горя желанием обнять, но его вовремя останавливает мать: — Ричард! Эмили наверняка устала после дороги, ей нужен покой, не донимай сестру. Строгий голос пробирает даже меня, и я удивлена как ребенок еще не плачет. — Все в порядке, — говорим одновременно мы с отцом, от чего тут же переглядываемся друг с другом не без улыбки. — Я чую великолепный запах пирога! Предлагаю всем мыть руки и за стол, я помогу Эми. И под радостные возгласы неугомонного Ричи, которому все-таки удалось меня обнять, отец помогает подняться наверх.***
После сытного ужина, за которым было слышно только Ричарда с папой, я наконец оказываюсь наедине с собой, своими мыслями и комнатой. Как заверил меня отец, здесь ничего не поменялось за три года моего отсутствия, именно поэтому, лучше оглядевшись, я поняла, что нахожусь в настоящем логове подростка-бунтаря. Справа от двери стояла полутора спальная кровать с кучей подушек и мягким плюшевым пледом малинового цвета. На прикроватной тумбочке, равно как и на столе, расположенном напротив кровати, творилось нечто невообразимое — куча тетрадей, книг, вырванных листов и скомканных бумажек, разбросанных карандашей и ручек без колпачков. Назвать это творческим беспорядком, честно признаться, язык не поворачивался, и мне на секунду стало настолько стыдно, что хотелось провалиться сквозь землю. Неужели я была такой грязнулей? Вся одежда покоилась в шкафу и в небольшом комоде из светлого дерева, который был облеплен всяческими наклейками в тематике Хэллоуина. Поверхностный осмотр содержимого показал, что носить мне на данный момент шибко нечего. Старая одежда была либо мала, либо… не для семнадцатилетней девушки уж точно. Со стен на меня смотрели рок и поп знаменитости, среди которых я точно узнала Майкла Джексона, Green day, Evanescence и… Кино? Ах, да, отец говорил о том, что мама имела русские корни, даже ее настоящее имя — Маша, но еще со школьной скамьи она привыкла быть просто Мэри. Выходит, что я на 1/4 русская. Интересно… Что меня больше всего привлекало в собственной комнате — огромное, чуть ли не в пол окно с широким подоконником, на котором для удобства тоже лежали разноцветные подушечки, придавая атмосферу чего-то уютного. Я уже представляла, как сижу там, облокотившись на подушки и укрывшись плюшевым малиновым пледом, пью горячий шоколад и созерцаю танец снежинок за окном. И похоже четырнадцатилетняя я была того же мнения.***
На ближайших выходных мы всей семьей отправились в Порт-Анджелес, чтобы пройтись по торговым центрам в поисках новой одежды для меня, и просто весело провести время. В больнице все же не вздохнешь полной грудью, да к тому же гиперактивному Ричи требовалось выпустить накопившуюся энергию. Стояла середина золотого месяца октября. На улице было свежо и довольно прохладно. Хоть папа и уверял меня, что я закаленная и привыкшая к низким температурам, но верилось в это с трудом. Ходила я уже самостоятельно, но рядом всегда были взрослые на случай подстраховки. Иногда это жутко раздражало, но лучше так, нежели казаться беспомощной, передвигаясь на инвалидной коляске. Масла в огонь подливало «милое» прозвище братца — черепашка, которое охотно перенял и отец. Только Элизабет, если и не поддерживала полностью мою «оскорбленную» сторону, то хотя бы сохраняла нейтралитет, за что ей уже огромное спасибо. С мачехой отношения были… нормальными? Точно не как в сказках, где бедную падчерицу всячески гнобят, заставляя делать всю работу по дому и требуя чего-то невыполнимого. Но мы все равно мало общались и контактировали. Пока отец был на работе, я либо сидела в комнате, прикидывая план перестановки и косметического ремонта, либо возилась в гостиной с Ричардом. Элизабет занималась уборкой и готовкой, ходила в магазин, иногда стригла стариков у них на дому, потому что работала парикмахером, пусть сейчас у нее и был официально отпуск. Я видела и ощущала, что ей неловко со мной, возникало чувство, словно она даже боится оставаться со мной наедине. Возможно, дело крылось в моем прошлом, по крайней мере я могла только догадываться какой «радушный» прием может оказать новой женщине отца подросток, который не так давно лишился любящей матери. — Ничего себе, а мы точно не грабили магазин? — усмехнулся папа, доставая из багажника машины пакеты с покупками. — Ну, на неделю должно хватить, — развела я руками, подыгрывая. Шутку оценили все, особенно Ричи, судя по его заливистому смеху. — Мам, там Миранда! Я обещал дать ей поиграть с моим новым мишкой Тедди, — увидев через дорогу девочку лет пяти в стильном комбинезоне и с двумя милыми косичками, Ричард тянул Элизабет в сторону своей подруги, с которой ходил в один детский сад. — Миранда! Мира! Мира! «Мира! Мира!» — как набатом застучало в ушах. «МИРА!» — стало вдруг неожиданно душно, хотя мы стояли на улице, на свежем воздухе. «МИРОСЛАВА!» В глазах все резко поплыло. Ноги подкосились сами собой, и я ощутила, как падаю в бездну. Только четко был слышен чей-то знакомый голос, который продолжал звать Миру, звать… меня.