If you tell me you're leaving, I'll make it easy It'll be okay If we can't stop the bleeding We don't have to fix it, we don't have to stay I will love you either way
восемь недель назад
Телефон завибрировал под рукой, заставляя мгновенно открыть глаза. За три года работы героем у Шото выработалась привычка просыпаться моментально, включая сознание буквально по щелчку: иногда несколько минут могли решить исход дела, а он не мог позволить себе потерять даже одну драгоценную жизнь. Поэтому и сейчас Шото сначала проснулся, а только потом подумал, что беспокоить его из Агентства не должны были, ведь сегодня он наконец-то получил отгул. Устало вздохнув, он перевернулся на спину вместе с телефоном, на котором значилось лаконичное «Бакуго Кацуки». Странно, что тот вообще знал его номер — сам Шото когда-то получил его от Изуку на экстренный случай. «Мало ли, что может случится», — махнул рукой тот. — «Если мой номер перестанет работать, ты будешь знать, что это тоже я. Ну или Каччан решится сказать что-то». Он все еще помнил задорную улыбку, сопровождающую эту реплику, ясно говорившую, что взрывной бойфренд ни за что не свяжется с ним сам. Но вот прошло несколько лет, и экран высветил этот номер. Причем не в светлое время суток, а в час ночи, когда обычно не случалось ничего хорошего. Нахмурившись, Шото нажал на кнопку принятия вызова и тут же услышал знакомые вопли: — Половинчатый? — даже без усилителя Бакуго звучал так громко, что заставил поморщиться. — Эй, Половинчатый! — Слушаю. Он отставил гаджет немного в сторону. — Деку звонил тебе?! Фраза прозвучала обескураживающе, учитывая, что эти двое жили вместе, и было логично предположить, что Изуку сейчас находился рядом, где-нибудь под боком в теплой кровати. Мысль об этом вытащила из его души завистливое и черное, которое он тут же затолкал обратно, а в следующую секунду похолодел от осознания: — Где он? — Он, — Бакуго начал говорить раздраженно, яростно, а потом вдруг замолк. Послышалось что-то, похожее на удар, дыхание в трубке стало неровным, тот молчал какое-то время, а договорил еле слышно, — ушел. За этим последовали ругательства и очередной грохот, во время которого все внутри Шото перевернулось, покрываясь липким страхом. Он резко сел на матрасе, а потом и вовсе поднялся, заходил по комнате, прижимая телефон к уху в попытке понять, что происходит. — Вы поссорились? — Мы, — голос снова пресекся, а через мгновение возобновился яростным рычанием. — Блять, да какая разница?! Он на улице в одной чертовой футболке! Свалил, хуй знает куда, и не берет трубку! Я даже пойти за ним не могу… Дерьмо! Никогда еще ему не приходилось видеть, чтобы тот настолько терял контроль над своими эмоциями, а это в случае взрывного Бакуго Кацуки говорило о многом. Тот словно сошел с ума, переходя то на едва различимый шепот, то на злобные крики. Захлебывался словами, оглушительно орал, а в следующую секунду замолкал на половине фразы. — Просто… найди его, Половинчатый! Звонок завершился, а Шото еще секунду смотрел на заставку, и только потом встрепенулся, помотал головой, пытаясь прийти в себя. Ему следовало действовать быстро: февральские ночи были одними из самых холодных, а Изуку, согласно словам Бакуго, даже не оделся по погоде. Быстро собираясь, Шото несколько раз набрал знакомый номер, но услышал лишь гудки. В рекордные сроки он выбежал из квартиры, спустился на парковку и выехал в сторону квартала, в котором жила неразлучная парочка. Душа полнилась беспокойством, а в голове вились мысли вокруг предполагаемой ссоры. Ему было искренне не понятно, как эти двое вообще могли поругаться. Начиная со второго курса и знаменитого извинения, они держались друг за друга так крепко, что даже слепой видел, что это навсегда. Куда уж Шото с его несчастной влюбленностью, против «Каччана» у него никогда не было ни единого шанса. Он прекрасно помнил горечь, разъедающую его день за днем, словно ржавчина, разочарование и бессчетные попытки задавить только усиливающиеся чувства. Спустя почти пять лет ему казалось, что он научился держать их в узде. Смог перешагнуть и двигаться дальше. А теперь они поссорились, и Шото ехал к своей неразделенной любви: ночью, по темным улицам, с гулко бьющимся сердцем. Спальный район многоэтажек уже виднелся впереди, а его волнение все возрастало, пальцы сжимали руль. Скоро он увидит Изуку, и не на пару мгновений, как это случалось на работе, а совсем близко. Заговорит с ним, поймает пронзительный взгляд зеленых глаз. Шото не смог справиться с бабочками, кружащими в животе, хоть и пытался изо всех сил, проклиная себя за неуместные чувства. Недостойный даже дышать рядом с ним, он был худшим другом на свете. Телефонный звонок выдернул его мыслей. — Изуку? Тишина. — Изуку, где ты? В трубке что-то зашуршало, послышался тихий вздох, казалось, человек на другом конце силится взять себя в руки, но у него не получается. Когда же тот овладел своим голосом, Шото поплохело от того, настолько безжизненно он прозвучал: — Не знаю… На улице? Я… просто бежал вперед. Ты… сможешь приехать за мной? — Да, — пальцы сжались на руле так сильно, что побелелели, Шото ощутил, как причуда начинает реагировать на потрясение, бросая то в жар, то в холод. Пытался думать рационально, но самоконтроль летел к чертям каждый раз, когда дело касалось Мидории Изуку. — Видишь вывески? Что-нибудь? Небольшая пауза, за время которой нервозность достигла предела. — Вроде бы… Банк? «Индастриал…» — Понял, — он выкрутил руль, поворачивая к нужной улице, и прибавил газа. — Скоро буду. Он сразу заметил его. Изуку сидел на траве перед одним из домов — маленькая сгорбленная фигурка, обнимающая голые коленки. Тот даже не поглядел на остановившуюся около него машину и вышедшего из нее Шото, только продолжил смотреть куда-то вниз, на землю, отстраненно кусая губы. Подсыхающие дорожки слез прочертили свой путь от мокрых ресниц до подбородка, лицо — белое, раненое, щеки, покрытые нездоровым румянцем. На нем даже не было обуви, только широкая, явно не его, футболка, и трусы. Словно только что встал с постели или же наоборот собирался спать. Шото не мог даже представить, как холодно ему было. Какого же масштаба была эта ссора, что тот выбежал из дома вот так? Изуку мог быть упрямым, даже вспыльчивым, но все равно славился своей способностью анализировать. Тот по десять раз взвешивал «за» и «против», прежде чем принять окончательное решение. Шото подошел к нему и опустил руку на плечо. Кожа у него оказалась ледяная, тело мелко дрожало. — Эй, — тихо позвал. Будто в трансе Изуку поднял голову, поглядел на него, словно не узнавая, но вот что-то переклинило в его взгляде, стало осмысленным. — Мы расстались, — сказал тот так четко, будто отрезал. Неживое выражение в застывших зеленых глазах ударило наотмашь, заставило дернуться, выдохнуть в шоке: — Вы… Почему? — Это неважно. Тот слабо улыбнулся и отвел глаза, всем своим видом показывая, что не хочет продолжать тему, и попытался встать, но ноги не держали его. Рухнул бы на землю, если бы Шото не поддержал, перенося вес на себя. — Ох, прости, я слишком долго сидел, вот и, — начал бормотать, но замолк удивленно, когда его подняли вверх. — Что т-ты? Не особенно вслушиваясь в протесты, Шото перехватил его удобнее и понес к машине. Можно было поговорить и позже, когда тот перестанет выглядеть, как ледышка, а губы избавятся от тошнотворного синеватого оттенка. Он подключил причуду, повышая температуру левой стороны, и тело в руках задрожало еще сильнее. Изуку неуклюже обнял Шото за шею и виновато улыбнулся — видимо забыл про его терпимость к холоду. В машине он сгрузил его на заднее сиденье, где заранее приготовил несколько одеял. Не говоря ни слова, Изуку завернулся в них и затих, наблюдая, как он закрывает дверцу, садится и заводит двигатель. Дорога до дома прошла в тишине, разбавляемой лишь стучанием зубов и сиплым дыханием. Шото выкрутил печку на максимум, но все равно переживал, что помогает недостаточно, кидал на друга обеспокоенные взгляды, когда тот снова погрузился в свои невеселые мысли, с отсутствующим видом уставившись в окно. Шото хотел бы поговорить, стереть это застывшее выражение с любимого лица, но не знал, как подступиться. Ему никогда не приходилось переживать разрыв, а единственные отношения, в которые он по-глупости влез, закончились сами собой. Он гнал все быстрее и быстрее, не в силах справиться с паникой, ему почему-то казалось, что тишина ломает Изуку, делает с ним что-то непоправимое, и в следующий раз, когда их взгляды пересекутся, он увидит совсем другого человека. — Ты в порядке? — спросил Шото, когда машина остановилась, и мысленно дал себе пинка: очевидно же, что Изуку был далек от слова «порядок». Тем не менее, тот снова растянул губы в призраке прежней, широкой улыбки. Из огромных глаз текли слезы, но тот словно и не замечал их, что делало выражение сюрреалистичным: — Конечно! Мы уже приехали? Он смог лишь кивнуть. Следующий час прошел в суете. Когда оба оказались в квартире, Шото выжал из себя предел общительности, показывая гостевую комнату, ванную, кухню, вручил одежду, туалетные принадлежности, настоятельно рекомендовал залезть под горячую воду. Изуку же казался далеким от его слов, только молчал, улыбался и смотрел в сторону. Стоило же на минуту оставить его одного, как тот забрался в постель прямо в грязной одежде, свернулся там и затих, только кудрявая макушка осталась снаружи. Шото беспомощно смотрел на дрожащий одеяльный комок и не знал, что делать. Что он должен был сказать ему? Как мог заставить делать то, что было правильно? Кто-то вроде Урараки оказался бы здесь гораздо полезнее, кто-то, кто умел подбирать нужные слова, верно трактовать поступки. Быть может, сон поможет Изуку залечить душевные раны? С тяжелым сердцем Шото притворил дверь.