You were safe for me Familiarity Broke my heart when I broke yours Honestly I still can't forgive myself
настоящее время
Стоя в клетке для подсудимого, Шото слушал приговор, зачитываемый судьей в черно-белом костюме и высоком цилиндре. Бумага в руках, обтянутых перчатками, была такой длинной, что закручивающийся конец достигал пола, судья все читал и читал, и его твердый, чеканящий голос падал Шото глубоко в сердце. Зал был битком набит приглашенными. Среди них оказались одноклассники и друзья из Академии, вся его семья, чьи мокрые от слез и укоряющие лица неотрывно следили за его передвижениями. Даже Тойя успел разрешить разногласия с отцом и теперь сидел вместе с остальными, выглядя непривычно мирно в гражданской одежде. В затуманенном разуме Шото промелькнул вопрос о том, как тот сумел освободиться от пожизненного заключения, но через секунду и эта мысль исчезла без следа: отчаянные зеленые глаза Изуку приковали все его внимание. Тот смотрел на него со скамьи и что-то безмолвно шептал, словно молясь о его благополучии или бормоча очередную милую чушь. Нервные пальцы касались нижней губы, чуть оттягивая ее в жесте задумчивости. — Завидовал сестре и братьям. Виновен! Ненавидел отца. Виновен! Презирал одноклассников. Виновен! Виновен! С тоской Шото представил, как Изуку высчитывает количество лет, которое даст ему судья. Наверняка так много, что он останется под стражей до конца жизни. У него было много грехов, много грязных низменных желаний, от которых никак не получалось избавиться, и он казался себе запятнанным, сгнившим изнутри. Его чувства и вовсе не должны были существовать. — Влюбился в лучшего друга. Виновен! Судейский молоток с силой ударил по подставке, и с этим неумолимым звуком Шото почувствовал, как чьи-то пальцы обхватывают его глаза, врезаются жесткими ногтями, стремясь выдрать с корнем. Острая боль пронзила лицо, Шото закричал, прижал ладони в попытке убрать чужие руки и остановить пытку, но рук не было, ничего не было, только терзающее тело ощущение, которое продолжалось и продолжалось, пока, наконец, с отвратительным хлюпом глазные мышцы не отсоединились от глазниц. Он уже даже не мог кричать, только бессильно скулил, в ужасе касаясь провалов, на месте которых секунду назад были глаза. — Виновен! Виновен! Молоток ударил снова, а слова судьи превратились в дьявольский хор, который повторяли все, кто сидел в зале. Шото слышал, как те поднялись с мест, шорох одежды слился с укоряющими репликами, которые становились все громче, оглушительнее. Шото не хотел их слышать, он обхватил голову руками, но голоса преследовали его, звуча внутри черепной коробки. В какой-то момент слово, повторяемое всеми, изменилось на другое, более короткое: — Смерть! Смерть! Смерть! Знакомые пальцы аккуратно и нежно прикоснулись к горлу, надавливая в предвкушении. Шото уже приготовился принять свою судьбу, но в следующий миг все изменилось. Крики исчезли из головы, оставив лишь звенящую тишину, а зрение снова вернулось — пока расплывчатое, но вполне сносное. Он все еще видел зал, но теперь тот был пустым, блеклым как на старой фотографии, а потом и вовсе исчез, развеявшись словно морок. Шото поморгал, пытаясь восстановить четкость, в изумлении, что снова может видеть, а через секунду забыл и об этом. Обжигающая пощечина стала для него полной неожиданностью: — Хватит уже придуриваться! Я вырубил говнюка, так что ты должен быть в порядке! Знакомые алые глаза оказались совсем рядом, Бакуго нависал над ним, чуть ли касаясь носом: — Ну же! Постепенно приходя в себя и осознавая произошедшее, Шото нахмурился. Последним, что он помнил, был рывок к грабителю, стоявшему около инкассаторской машины. Кажется, он использовал ледяную стену, чтобы отбросить злодея прочь, а потом подлетел ближе, намереваясь атаковать снова, но черный равнодушный взгляд приковал его к месту. После этого воспоминания обрывались. — Я… Что произошло? — Этот паршивец поймал тебя в свою иллюзию. Да и не только тебя: когда я прибыл на место, все полицейские стояли на месте как гребаные зомби. Мрачно ухмыльнувшись, Бакуго отодвинулся от него. Наблюдал скептически, как неуклюже он садится на асфальте, а потом нетерпеливо спросил: — Где Деку? Шото мгновенно прошиб ледяной пот. Что произошло, пока он валялся в отключке? И сколько времени он так провалялся? А главное — что случилось с Изуку за это время? Повернувшись в сторону полуразрушенного здания, он замер в ужасе: теперь на его месте лежала бесформенная груда кусков бетона и металла. — Он… Проследив за его взглядом, Бакуго грязно и зло выругался. Пружинисто встал и направился в сторону многоэтажки. Шото тоже попытался подняться, шатаясь словно пьяный: ноги не держали его, приходилось останавливаться каждый шаг и переводить дыхание. Обтянутая черным комбинезоном спина удалялась от него так быстро, будто Шото и не шел следом, а стоял на месте. За два месяца, что они не виделись, тот очень сильно изменился. Что-то жесткое и повзрослевшее появилось во взгляде, что-то, присущее героям вроде Деку или Всемогущего. Разорвав отношения, Бакуго полностью посвятил себя работе, постоянно мелькал в сводках происшествий, а его властный голос, записанный во время штурма, даже стал заставкой в местных радио-новостях. Вместе с этим тот успевал и участвовать во многочисленных рекламных кампаниях, изо дня в день занимавших первые страницы печатных изданий. Магазины просто кишели атрибутикой Динамита: чиби-фигурки, постеры, кружки, канцелярские принадлежности смотрели на прохожих со всех витрин. За какие-то несколько недель японцы заразились динамитоманией, и рейтинг Бакуго, перешагнув сразу несколько позиций, подскочил сразу на пятнадцатое место. Неудивительно, что и сейчас тот действовал предельно профессионально: спас Шото, ни словом не обмолвившись об их последней встрече и избиении. Рассеянно он проследил кровавый след на асфальте. Тот вел к распластавшемуся на животе, обгоревшему телу преступника в черно-белом костюме. Вокруг было полно полицейских, которые до сих пор без движения лежали около своих машин. Основная же активность происходила около завалов: там работали герои и спасатели, бегали врачи, осматривая раненых. Тех, кто оказался тяжело ранен, относили к каретам скорой помощи. За широкой желтой лентой столпились несколько сотен горожан, а на небе неспешно кружил вертолет, снимая лайв-репортаж с места событий. Шото помотал головой — ему нужно было срочно взять себя в руки, а не глазеть по сторонам. Он заставил себя двигаться вперед, шаг за шагом, метр за метром, и чем больше двигался, тем лучше слушалось его тело. Когда, наконец, ему удалось добраться до разрушенного здания, он увидел, что Бакуго помогает остальным разбирать завалы. — Какого черта ты пустил его одного? - рявкнул тот, стоило лишь приблизиться. Оба синхронно взялись за бетонную плиту и понесли ее к ближайшей куче. Шото опустил глаза на собственные побелевшие пальцы, сделав вид, что концентрируется на весе, но на деле погребенный под тяжестью вины, возникшей после чужих слов. Впервые на своей памяти он чувствовал солидарность с Бакуго Кацуки. — Ты же знаешь, какой он жертвенник. Даже в магазине находит себе приключений. Я думал, что вы, блять, партнеры и везде ходите за ручку. Перед глазами сама собой возникла картинка: мертвый Изуку, его изломанное бледное тело под обломками. Тот мог умереть от повреждений или нехватки воздуха, а если каким-то чудом и остался жив, то как долго продержится без доступа к кислороду? Если бы с ним что-то случилось, Шото никогда не смог бы себя простить. Они бросили плиту и пошли обратно, потом подобрали еще кусок. — Я даже не знаю, с какой стороны подобраться! — продолжал кипятиться Бакуго, кидая в кучу несколько обломков. — Где он был, когда все обвалилось? Что еще я могу сделать?! Тот выглядел рассерженным, но сквозь маску просачивалось отчаяние, искажающее правильные черты. Эта реакция была за гранью понимания Шото. Как тот мог переживать за Изуку после того, как без сожаления бросил? После того, как прошелся катком по всем их воспоминаниям? — Тебе же было плевать? Почему ты беспокоишься за него сейчас? Бакуго замер с камнем в руке. Повернулся неспешно, с губами, искривленными в злобный оскал. Кажется, тот искренне ненавидел его сейчас, и, честно говоря, это было совершенно взаимно: — А какое твое собачье дело? Ответная улыбка, появившаяся на лице Шото, вряд ли походила на дружескую. Наверное, то, что сейчас отобразилось в его чертах, было максимумом мимики, на которую он был способен. Натянутые до предела нервы достигли своего предела. Они стояли посреди развалин и сверлили друг друга неприязненными взглядами. Вокруг суетились люди, слышались голоса, выли сирены, но только ярость набатом пульсировала в ушах. Бакуго смотрел на него мрачно, воинственно, со сжатыми до побеления губами и кулаками, на которых искрились смертоносные бомбы. Шото и сам не заметил, как активировал собственную причуду: огонь стремительно вырывался из левой стороны, а лед сковал правую: — Мое дело? Может быть то, что я помог Изуку после того, как ты вышвырнул его из квартиры? Успокаивал его, когда он оплакивал ваши отношения? — повысил он голос, более неспособный подавлять гнев. - А может быть то, что каждую ночь просыпался и бежал к нему, когда он кричал от кошмаров? Обнимал вместо твоей чертовой футболки и наблюдал, как он ломается лишь при упоминании твоего имени? Кто, как ты думаешь, был с ним, когда он разваливался на куски?! Руки тряслись, причуда выходила из-под контроля. Шото искренне не понимал, как Бакуго вообще смел спрашивать подобное? Стоять и делать вид, что переживает, когда исчез на два долгих месяца? Не звонил, не писал, игнорировал дружеские посиделки, делая вид, что Изуку и вовсе не существует. Они расстались, это правда, но почему нельзя было сохранить дружбу? Отправить короткий ответный текст, чтобы Изуку прекратил волноваться?! Как он мог после этого… …плакать? Шото не поверил своим глазам. Покрытое пылью, свирепое лицо Бакуго Кацуки покрывали блестящие дорожки слез. Тот продолжал смотреть с тем же раздражением, яростным пылом, будто ничего и не чувствовал, но глаза выдавали его, став влажными, искренними, глубоко резонируя с его собственной болью. Больше не уверенный в выражении своего лица, Шото резко отвернулся, прикусив щеку со внутренней стороны. Теперь он испытывал полнейшее замешательство, потому что Бакуго выглядел действительно сожалеющим. Крик одного из героев заставил его вздрогнуть и рывком обернуться: — Деку! Деку! Ты жив! Шото из тысячи бы узнал эти кудрявые волосы. Изуку выглядывал из раскрытого сейфа и улыбался, слабо махая ладонью. Его лицо, все покрытое кровью и пылью, казалось мертвенно бледным, почти прозрачным, но тот все равно находил силы на то, чтобы подбодрить окружающих. Рядом с ним оказалась девушка, которая унаследовала животную причуду: ее тело, одетое лишь в кожаный топ и шорты, было покрыто пятнистой шерстью, хвост дёргался нервно и рвано, уши прижимались к голове. Та лихорадочно оглядывала окруживших ее спасателей и врачей, выглядя так, будто вот-вот сорвется с места. Изуку, кажется, оставался в вертикальном положении лишь благодаря ее руке, мягко поддерживающей его за талию. Зеленые усталые глаза, на секунду задержавшись на Шото, двинулись дальше и застыли на человеке, который стоял напротив.