† † †
[Номер 13, блэкберри — Для тебя только костёр]
500 лет назад. За чарующим переливом смеха, Чонгук теряет все здравые мысли, а после и сам теряется в бледной коже нежной шеи, примыкая к ней алыми губами, как только подминает под себя расслабленное тело. — Тише, хищник, — снова раздаётся над его ухом медовый смех, — ко мне через час должны прийти. Не оставляй пока следов, потерпи до вечера. — Надень блузу с высоким воротом, — рычит не сдержано Чонгук, вжимаясь пальцами в хрупкие рёбра. — Я голоден со вчерашнего утра. Сил совсем нет. — То-то мои косточки трещат сейчас. — Это сила любви, не более. На этот раз угрожающе и гортанно посмеивается уже он, но всё же, оставляя влажный поцелуй на пульсирующей вене, отстраняется немного. Лишь для того, чтобы иметь возможность заглянуть в сияющие изумруды прикрытых ведьминых глаз. — Люблю тебя, Хёнджин. — Ты любишь мою кровь, Чонгук, — усмехается ведьма, соскальзывая ладонями на широкие плечи вампира, скрытые кремовым хлопком рубашки. — И магию. — Ты состоишь из крови и магии. Разве это не значит, что я люблю тебя? — приподнимает бровь под угольную чёлку Чонгук. — Каков хитрец. — Но безнадёжно влюблённый в тебя, ведьма. Усмешку Хёнджина Чонгук сцеловывает с нежностью, ослабляя и хватку на рёбрах, под которыми размеренно бьётся сердце, что он всё никак себе не приручит. Их губы мягко сталкиваются в коротких поцелуях, пока длинные пальцы Хёнджина, увитые перстнями с разноцветными камнями, возвращаются неспешно к чёрным шёлковым прядкам волос Чонгука. Ласкают, путают, сжимают несильно, останавливая, если клыки вампирские кажутся слишком близко к чувствительной розовой плоти. Хёнджин усмехается напротив алых губ, подгадывая момент особенной слабости крепкого тела, и меняя их местами, подминая Чонгука под себя и усаживаясь победно на его бёдрах. — Поймал, — ухмыляется он, обхватывая острыми ногтями бледный подбородок. Но охает, тут же дёргаясь, как только широкие ладони с глухим хлопком опускаются на его ягодицы. — Гляди-ка, — подмигивает Чонгук, — тоже поймал. Он хрипловато посмеивается, пока Хёнджин закатывает изумрудные глаза, выпрямляясь и опираясь руками о недвижимую грудную клетку, но улыбка быстро покидает его, а лицо делается серьёзнее. — К тебе зачастила миссис де Вер, — сводит брови к переносице Чонгук. — Будь осторожнее. — Маргарет просто приезжает ко мне за травами от бесплодия, — цыкает языком ведьма. — К чему осторожность? Я же не провожу перед её носом обряды? — Джинни? Чонгук в мгновение ока взметается руками к узкому личику, охватывая его пальцами и направляя взгляд сощуренных изумрудов на себя. — Ну что? — вздыхает Хёнджин. — Ты прекрасно знаешь, что я пою её обычными травами и настоями… — Она приезжает в шестой раз. Либо её вера в твои травы сильна также, как безнадёга от бездетности, либо она что-то вынюхивает. — Что мешает тебе узнать об этом? — вздёргивает бровь ведьма. — Перед тем, как стереть ей сегодня память, спроси заодно, не ищейка ли она. Или не работает ли с ними. — Или, — выделяет Чонгук, — я могу просто слушать вас, находясь в спальне… Холод ладоней покидают впалые щёки, когда Хёнджин выворачивается в руках вампира, отстраняясь. — Правила, Чонгу. — Я всегда придерживался их, но… — Без доверия — нет отношений. Чем бы я здесь не занимался, тебе нельзя ничего подслушивать, это личное. Если кто-то будет нести чушь или заведёт опасную тему — я всегда дам тебе знать. Но подслушивать сеансы… — Просто, пожалуйста, любовь моя… — Я буду внимателен. Если поклянёшься больше никогда так меня не называть. Их взгляды буравят друг друга с минуту, прежде чем ведьма сдаётся первым, нуждающийся в моргании. Он отводит глаза к темноте за окном и поджимает тёмно-розовые зацелованные губы, пока Чонгук внимательно следит за ними, мысленно пальцами повторяя лепестковую форму. — Будь она простой женщиной, я волновался бы меньше, — тихо говорит он. — Но эти аристократы… Хёнджин несдержанно и коротко смеётся, хватая вдруг Чонгука за ладони и глядя прямиком в багровую радужку. — Как занозы в заднице. Я знаю, Чонгу. Шатается тут один уже несколько месяцев. Покоя мне не даёт. — А тебе бы хотелось? Серьёзнеет на этот раз Хёнджин. Склоняя к плечу голову и позволяя таким же угольно-чёрным, как у вампира, локонам скользнуть по впалым щекам, скрывая часть лица, Хёнджин опускает руки Чонгука к своей талии. Жмёт крепко-крепко и затаивает дыхание, как только пальцы цепкие впиваются в рёбра всей силой. — Если захочется — ты узнаешь первым. Но он не дёргается в усилившейся на миг хватке. Смотрит на Чонгука прямо и уверено. Держит ладони свои на его, едва дыша под ними. Чонгук знает, что Хёнджин припирается, вредничает и порой бывает совсем уж невыносим в своей мрачной ведьминской натуре. Но не откажется от него. Чонгук знает…† † †
Наши дни.[Hozier — In The Woods Somewhere]
Не будь зажигалка так любима и дорога, Чонгук бы даже оставил её в чужих руках. Но ему приходится дождаться, пока тонкая сигарета, обнятая полными губами, зашипит, поджигаясь. Пока длинные изящные пальцы захлопнут мягко серебряную крышку, протягивая зажигалку обратно. Чонгук подцепляет её так осторожно, как только может, стараясь не касаться бледной кожи, на всякий случай. — Благодарю, — кривится уголок полных губ, в то время, как их окутывает сизый дым. — Рад помочь. Всё, что Чонгуку удаётся выдать с неожиданной хрипотцой в пересохшем горле. За столько лет своего существования, он научился контролировать резкие приступы голода, научился держаться дольше обычного, если того требовала ситуация. Но прямо сейчас, когда он поднимается со стула, машинальным движением достаёт из внутреннего кармана пиджака кошелёк, оттуда деньги, оставляя их под блюдцем, Чонгук чувствует лишь, как глотка его сжимается и сохнет, будто он голодал неделями. Будто запах густой и дразнящей крови в человеке напротив — то, чего ему всю жизнь не хватало. Пять жизней, если быть точным. На кончике языка за горечью дыма — слишком знакомый вкус. В голове же — полная мешанина из вспышек воспоминаний, о которых он, кажется, ни на секунду эти пятьсот лет не забывал, и тревога, пульсирующая в висках. Он не умеет, может, различать вкус по одному только запаху, но совершенно точно умеет различать по запаху людей… — Уже уходите? — оседает на плечах медовый голос. — Так хотелось выпить с вами кофе. — Работа, — зачем-то брякает Чонгук, больше не глядя в незнакомо-знакомое лицо и туша прямо в чашке с недопитым алкогольным кофе едва начатую сигарету. И уходит в самом деле. Торопливо, опустив будто виновато голову, стуча каблуками дорогих ботинок по вымощенной дорожке. Он рад, что не носит галстуков или чёртовых жабо, какие были в моде в прошлых веках. Это душило бы его, несмотря на то, что воздух последнее — что нужно ему для жизни. Но зуд в области шеи и без того мучал его с каждым шагом всё больше. Широкая ладонь ложится на горло, под белоснежным воротничком рубашки, слегка сжимая. Чонгук кривится, шипит сквозь стиснутые зубы, пока петляет мимо потока людей, возвращаясь к офису. Люди постоянно ощущаются для него фоновым, привычным кровавым запахом. Чуть меньше вечерами, когда все уставшие тянутся с работы по домам, потерявшие силы и тонус. Чуть больше по утрам, когда все ещё разморённые и сонные, с припухшими слегка, тёплыми ощутимо щеками. Сильнее всего в обед. Поэтому Чонгук, на самом деле, и любит выбираться из душного офиса. Сытые, довольные люди посреди рабочего дня — пахнут всегда ярче и слаще. Возбуждённые и, возможно, заведённые какими-то новостями, горячо что-то обсуждающие или кого-то поносящие. Люди в обеденное время буднего дня — пахнут для Чонгука, как для сладкоежки самая качественная кондитерская. Люди в обеденное время сейчас — пахнут для Чонгука, как сущая пытка. Он в лёгкой туманной дымке добирается до офиса, рассеянно кивая своей секретарше перед тем, как прямиком отправиться в конференц-зал, в котором его уже ждут, ёрзая на местах, коллеги и приемник, имя которого он должен назвать. У Чонгука в голове и на языке вертится имя лишь одно. Хван Хёнджин.† † †
[Hozier — In The Woods Somewhere]
500 лет назад. — Так много странных людей вокруг появляется, — слышит Чонгук женский взволнованный голос. — Не возьмись откуда слуги, из других стран гости. Графы неизвестные никому. Так страшно, Хёнджин. Вампирское нутро замерзает где-то в солнечном сплетении, заставляя Чонгука почти слиться с тенью подвала. Он всегда выходил из хижины, пока Хёнджин принимал посетителей. Бродил по лесу, обдумывая своё существование, их отношения, его положение в обществе. Придумывал всё новые и новые истории для правдивости своего Графского титула, о погибшей в кораблекрушении семье, тяге к путешествиям. Не вступал ни с кем в более близкие связи, чем с Хёнджином, зная, что только такая же тёмная душа и натура поймёт его и не осудит. Но что-то не давало Чонгуку покоя. Не давало довериться ведьме полностью, и вовсе не странные к нему чувства, которые полыхали жарким огнём в постели, но ледяным лезвием проходились по горлу мгновения после. Что-то из-за чего Чонгук впервые нарушил клятву и пробрался с закатной тенью в дом, спрятавшись в подвале, чтобы услышать чужой разговор. Хёнджин накладывал на свой дом тишину, чтобы даже острый вампирский слух не мог разобрать и слова. Хёнджин, вероятно, Чонгуку доверял. Либо же оказался не столь исхищрённым, каким вампир его изначально считал. — А ещё, в Королевство принесли письмо. О нём мало кто ещё знает, не хотят поднимать панику. Но кто-то пишет, что на наших землях кровопийца, Хёнджин, — шипит женщина. Или же, к оцепенению Чонгука, Хёнджин забылся в собственной паутине лжи. — Почему вы говорите мне об этом? — играет недопонимание Хёнджин. И Чонгуку бы очень хотелось видеть в этот момент его глаза. — Да брось, Хёнджин, — вздыхает женщина, брякая чем-то о деревянный стол. — Поветух и травников у нас в деревнях неслыханно. Ты никогда не был похож на кого-то из них. Молодой, красивый. Твоё лукавство в глазах выдаёт тебя издалека. — О чём вы? — Ведьмы ведь всегда ненавидели вампиров, так? — игнорирует Маргарет. — Ты же сможешь нам помочь? Я никому и никогда не расскажу о том, кто ты, если ты поможешь… Слышится резкий и неприятный скрип стула о половицы, шуршание ткани. — Миссс де Вер, при всём моём к вам уважении, — как можно более сдержано проговаривает Хёнджин, хоть Чонгук и слышит его трепыхающееся сердце, — если вы пришли сюда, чтобы оклеветать меня, тратя время кого-то, кому я действительно мог бы помочь… — Пятьдесят соверенов. Всё стихает. Чонгук слышит лишь тяжёлое дыхание Хёнджина и шелест верёвки по коже монетного мешочка. Скрежет страха внутри своей грудной клетки, с замиранием ожидая ответа от ведьмы. Хёнджин может взять соверены, придумать великую легенду и сдать какого-нибудь голяка за вампира, забредшего в Королевство. Может опоить кого-то из глупцов-пьяниц среди аристократов и выдать за вампира его. Он может даже попросить Чонгука рискнуть и воздействовать на кого-то из знати, чтобы выдать за вампира! — Пятьдесят пять, — выдыхает тихо Хёнджин, звеня монетами о дерево столешницы. — И вы навсегда забудете дорогу сюда и как меня зовут. — За безопасность своего Королевства, если ты действительно выдашь нам кровопийцу, я после его казни и все тридцать отдам, уж поверь, Хёнджин. — Тогда за настой сегодня можете не платить. — Что ты, — тянет Маргарет; слышится звон ещё нескольких монет, — любая работа должна быть оплачена. Даже, если итог её бесполезен. Скрипит ещё один стул, с мерным стуком каблуков о половицы удаляются шаги. Чонгук, вместо того, чтобы по обычаю караулить снаружи, у калитки, буравит пустым взглядом алых глаз тёмную лестницу подвала хижины. Отпусти он Маргарет сейчас — и что будет? Не воздействуй он на неё, заставляя забыть обо всём, что здесь было, пока она не переступит порог ведьминой хижины вновь, что будет? Если он поднимется в следующую секунду из подвала, представая перед Хёнджином, требуя правды, что будет? С тяжестью хлопает в хижину дверь, шуршат по земле объёмные юбки. С щелчком щеколды на калитке, распахивается и дверца кареты молчаливым слугой, помогающим Маргарет влезть внутрь, вместе со всеми её одеждами. Темень в лесу непроглядная, как и в крохотном затхлом пространстве, где едва ли помещается дама в сотне аляпистых юбок и тёмной накидке, выдыхающая только теперь свою напускную собранность и силу, с опаской оглядываясь в окно на ведьмину хижину. — Что-то забыли, миссис де Вер? — окутывает тонкую бледную шейку густой низкий голос. Крик так и не раздаётся, сдавленным хрипом пропадая в успокаивающем цокоте копыт по пыльной дороге. Наши дни.[Dear Sherlock — Bunny]
— Чонгук-ши? Нехотя отрывая замыленный взгляд от вида за панорамным окном, Чонгук оборачивается к вошедшему в кабинет. — Да, Джехёк? — Вы просили зайти, — мнётся молодой человек, неуверенно обхватывая ручку пальцами. Чонгук слышит, как грохочет его сердце. — Точно, — кивает он немного рассеянно. — Прикрой дверь. Его ноутбук и некоторые документы уже упакованы в кожаную сумку, ожидающую на стеклянной столешнице. Сигареты, новая пачка, во внешнем кармане. Мобильный в кармане брюк… — Волнуешься? — спрашивает Чонгук очевидное, вырывая из Джехёка полуулыбку. — Конечно. Быть вашим приемником, конечно, ожидаемо, после всех разговоров и подготовки, но…всё равно ощущается, как непроходящий шок. — Тогда, моя новость поможет тебе поскорее с этим справиться, — кривит в усталой ухмылке губы вампир, подхватывая со стола свою сумку. — Я уезжаю на две недели. Все дела и встречи на тебе. Всё расписание у тебя дублируется, но, если что, на помощь тебе всегда придёт Чэрин. А на первые пару дней, я ещё буду на связи. Он замечает, как отливает от розоватых щёк кровь, делая лицо сероватым, как расширяются до нелепого карие глаза и рот воздух хватает рыбкой. Джехёк потерянно взмахивает руками. — Но, Чонгук-ши…постойте, как же это… — Ты всё хорошо знаешь, Джехёк, — несильно хлопает его по плечу Чонгук, подходя ближе. — Я хорошо подготовил тебя, да и…каких-то серьёзных встреч или событий не намечается пока что. — А что, если я… — Знаешь, как детей иногда учат плавать? — усмехается Чонгук. — Бросая в воду? — неуверенно предполагает Джехёк. — В самую середину. Без возможности за что-то ухватиться и с идеей, как у древних предков о естественном отборе. Я же, заметь, бросаю тебя в воду со спасательным кругом. И даже наблюдаю с берега. Вдохни поглубже. Иначе, я пожалею, что назначил тебя приемником? Это действует. И Чонгук знает это, наблюдая за тем, как широкая грудь вздымается в глубоком вдохе, а зрачки Джехёка пульсируют взволнованно. Сердце его ещё трепыхается, лаская вампирский слух, но успокаивается с очередным вдохом. — Простите, Чонгук-ши, — поджимает приемник губы. — Слишком много всего за этот день. — Понимаю. Но ты, всё-таки, больше не просто мой первый помощник. Так что, тебе бы не помешало поскорее собраться. — Вы уезжаете уже сегодня? Завтрашнее собрание проводить без вас? — Если будут какие-то вопросы, ты, конечно же, сможешь мне позвонить. Но да. Собрание завтра проведёшь ты сам. — У вас что-то случилось? Чонгук печально улыбается, ещё раз легонько хлопая Джехёка по плечу, и качает головой. Случилось ли что-то у него? Спустя несколько лет проживания в Сеуле, в который он вернулся после многих лет скитаний, построил небольшой, но добротный бизнес, жил спокойной и размеренной, почти человеческой жизнью, ему нужно его покинуть вновь. Спустя пять веков перед ним средь бела дня появилась самая большая и опасная любовь его жизни. Он вынужден бежать опять, как и вынужден будет бежать до конца своих бесконечных дней. — Одно из твоих качеств, которые мне полюбились, Джехёк, — проницательность. Используй это в работе. И хорошего тебе вечера. Он оставляет приемника за своей спиной, выходя из кабинета и кивая на прощание Чэрин, дежурно улыбающейся ему в ответ. Прячется за серебристыми стенами лифта, разглядывая в них своё искажённое отражение. Вспыхнувшие мельком алые глаза. И вспоминает нехотя о Сербии, тремя веками ранее, в которой умудрился побывать Охотником на вампиров, беззастенчиво протыкая своим же сородичам сердца, лишь бы самому оставаться неприкосновенным. Вспоминает и о Германии, годами позднее, куда бежал, чтобы помогать с истреблением, неожиданно, ведьм, которых, благодаря воспоминаниям о Хёнджине, ещё легко было найти. В отличие от времён нынешних, когда ведьмы научились прятаться среди шарлатанов так, что и вовек не отличишь. Чонгук смотрит на свои руки, когда садится в машину. На них крови — на тысячу казнённых жизней вперёд. На них — жизнь сожжённой ведьмы, преследующей его сознание на протяжении жизней целых пяти. На них остался ещё призрачный след тепла, переданного вампиру сквозь гладкое серебро зажигалки из ладони чужой. В зеркале заднего вида — никого. Парковка вся тихая, как кладбище. Чонгук не может перестать ждать, обегая глазами пустые стены. Подвоха, внезапного появления, выстрела. Или, хотя бы даже, голоса в голове, ведь как знать, какими силами обладает эта версия его некогда любви? Переродившаяся в таком же теле, с тем же изумрудным отблеском сощуренных глаз и чернотой волнистых волос. Ядом чувственных губ, холодно кривящихся ему в улыбке. Сжимая покрепче руль, Чонгук и сам хотел бы вдохнуть. Полной грудью какой-нибудь свежий воздух, способный омыть его мёртвые внутренности и очистить от темноты и тревоги. Он сидит в незаведённой машине ещё немного, в самом деле ожидая появления знакомого незнакомца, как и днём, но двери лифта разъезжаются лишь пару раз, выпуская на парковку торопящегося клерка, уборщицу, охранника, неспешно оглядывающего всё вокруг. Чонгук думает о свежем воздухе и о Хёнджине одновременно и вновь. Думает о рассвете на реке, в которой они, прячась ото всех под ниспадающими ветвями плакучих ив, молчали в унисон, рассматривая тела каждый раз, как в первый. Думает о хижине в лесном отдалении, где они были только вдвоём, когда не приезжали к ведьме посетители. Чонгук думает об острове Чёджу и о том, чтобы на пару недель своего внезапного отдыха, снять дом именно там. Где-нибудь у воды. И обязательно рядом с лесом. Он сможет забыться там, остаться там. Продляя после свой «отдых» на неделю. И ещё одну. Пока Джехёк в компании его окончательно не заменит, окрепчав. Пока о нём не начнут, как о личности, постепенно меньше говорить, вспоминать, а после и забудут вовсе. Чонгук думает о том, что на острове Чёджу было бы неплохо дом и вовсе купить. Переехать туда на остаток своего пребывания в Сеуле. Меньше видеться с людьми, просматривать города и страны для дальнейшего обоснования. Продумывать снова план и историю на целую жизнь вперёд… Паркуясь уже у своего дома, Чонгук невольно оглядывает окрестности. Выискивает глазами знакомую высокую фигуру, уголь волос, цепкий взгляд или бледность кожи. Находит только проезжающие изредка по дороге дорогие машины, приближающееся потихоньку к закату солнце и даже нетронутую на его доме сигнализацию. Он ждёт. В самом деле ждёт, что этот Хёнджин появится даже там, внутри, где-то между белоснежных стен и опорных колонн. Отразится в панорамном стекле или эпично окажется восседающим на краю его кровати в холодной спальне. Но дом пуст. Жаль, что мысли Чонгука — нет. Прячась от них под ледяной водой душа, он ловит себя на опасном желании: увидеть Хёнджина, или кем бы этот парень ни был, вновь. Увидеть и, возможно, узнать — кто он? Только вот, если желание это сбудется, что делать со всем знанием — Чонгук пока ещё не решил.