Не делай зла, добро не обязательно

Можно ли было возненавидеть чай, Кира не знала, но на пятую чашку ароматного, восхитительного малинового напитка смотрела едва ли не отвращением, но Мая была неумолима. Она улыбалась ей словно сказочная волшебница, второй рукой пододвигая к ней очередную булочку с корицей и шоколадом. - Саша меня удивляет, - Олли как раз вошел на кухню, принося с собой запах мороза и свежих еловых веток, которые он собирался подбросить в камин, - как можно было не проверить лыжи? В каком состоянии он ходил на прогулку? - Судя по тому, что потом они с Катей бурно проводили время вместе, с настроением у него было все хорошо, - Кира отворачивается от стола, чтобы не видеть чашку с чаем, - он просто немного подзабыл… - Сама себе веришь? - с сомнением покачал головой Олли, - он никогда ничего не забывает, но, ладно, я завтра доберусь до них наверх, поговорю. - Не думаю, что это будет хорошая идея, - Мая налила чай супругу, - Кира говорит, что у Саши с Катей сейчас очень leidenschaftlich период, ты точно там будешь крайне неуместным, - у нее был милый акцент, Кира всегда наслаждалась тем, какой сильный звук “р” у нее получался. - Страсть, не страсть, а нормальные лыжи мне нужно будет им принести, а еще снегоступы, - Олли принялся подбрасывать в камин дрова, - я же их оттуда забрал. Молчу о том, что ему нужны санки. - Schlitten? - Мая удивленно вскинула брови, - у Кати есть дети? - обратилась она к Кире и та активно потрясла головой. - Нет, по крайней мере, насколько я знаю, - она пожала плечами, - зачем им сани? - Олли вздохнул глядя на женщин так, словно сомневался в их интеллекте. - У них там сейчас романтика, первый год вместе самый яркий и приятный. Покатать свою женщину на санках это удовольствие, которое, во-первых, в городе реализовать сложно, а с Сашиной должностью это еще и неловко, - он переместился за стол, пододвигая к себе булочки, и Кира вздохнула с нескрываемым облегчением, - только не говори мне, - повернулся он к супруге, - что ты не помнишь, как это было хорошо и приятно, - Олли поиграл кустистыми бровями, заставляя супругу буквально залиться краской по самые уши. - Unanständig! - Мая хлопнула его по руке, и он рассмеялся, откинув голову назад. - А по-моему это не пошло, - Кира подперла щеку рукой, - это мило, - она вздохнула, - я тоже хочу иметь такую старость. Олли подавился чаем и возмущенно уставился на гостью. - Ты сейчас назвала меня старым? - он был удивлен вполне искренне, даже можно было сказать, возмущен. Мая пододвинула к нему булочки. У нее все проблемы решались вкусной едой. Возможно, поэтому она была всегда довольной и счастливой? Или поэтому она сама напоминала сдобную булочку? Запах ванили, румяные щеки. Кира никогда не помнила ее худой. И даже не свадебном фото Олли с Майей она подчеркивала кружевами свою аппетитную фигуру. - Конечно ты старый! - успокоила его супруга, - я тебе об этом говорю каждый раз, когда ты уходишь с ночевкой в горы, когда-то твои старые кости просто не принесут тебя домой, - она отхлебнула из чашки, довольно улыбаясь. - Я говорила не о том, - Кира отмахнулась вяло и лениво, прекрасно понимая, что все эти возмущения исключительно для виду, - не нужно перекручивать мои слова. - Ты сказала слово “старость”, - сдаваться Олли явно не собирался, - что же я мог здесь перекрутить? - Ешь молча, - Мая подалась немного вперед, чтобы накрыть руку Киры своей, - тебя что-то беспокоит, детка? Это ведь не Саша, за него ты счастлива, что тогда? - Нет, все в полном порядке, - Воропаевой захотелось высвободить свою руку, пока предательские слезы не хлынули из глаз. Что это она, в самом деле? Решила расклеиться? - Мая, правда все хорошо, я… - комок в горле не позволил больше говорить, и Кира попробовала набрать в легкие побольше воздуха, чтобы действительно не разреветься. Только идиот бы не заметил, что грозило произойти за этим столом. Олли тут же сместился со своего места, чтобы приобнять ее за плечи. Этого оказалось достаточно. Кира рыдала без остановки, наверное, минут пятнадцать, если не больше, успокаивалась и начинала сначала, и так по кругу несколько раз, пока окончательно не выдохлась. Ни Мая, ни Олли не спрашивали ее, что случилось, что стало причиной слез, они молча поддержали ее ворохом салфеток и… свежей порцией чая. Стало легче. Гораздо. Но, с успокоением пришло волнение относительно того, как теперь объяснить причину своих слез. Нет, Кира могла все подсуммировать одним понятным и конкретным словом - несчастна. Да, она была несчастна. Ее призрачное, хрустальное, тонкое счастье рассыпалось в тот день, когда она узнала, что Пушкарева возвращается в ЗимаЛетто. Уже тогда Кира знала, что ничего из этого не будет, что она попросту обманывается обещаниями Андрея, как и всегда, но… Ей этого хотелось, ей искренне хотелось верить, что у него все закончилось к Катерине. Она радовалась, буквально как безумная, когда увидела, что Пушкарева перегорела, и теперь на самом деле сконцентрировала все свое внимание на ее брате. Это должно было стать первым шагом к ее счастью. Первым важным и стойким, но не стало. Жданову повторяли несколько раз на дню, что у Катерины все закончилось, а он все не мог свыкнуться с этой мыслью. Как же… как же! разлюбили такого восхитительного и совершенного, просто невероятного и… Кира сомневалась, стоило ли сегодня возвращаться в родительский домик в горах. Она была не готова снова говорить о притворстве Кати, или о ее неправильном выборе, особенно, если этим выбором оказывался ее брат. Она не хотела снова убеждать Андрея, что она его любит достаточно сильно и больше не хотела повторять, что любви ее хватит на них двоих, потому, что не хватило! Но, признаваться в этом всем ни Олли, ни Майе она не могла. Как минимум Вайсегерр мог совершить глупость и поговорить со Ждановым, или того хуже, решить показать своим физическим превосходством, что он не прав в своем отношении к ней. Хорошо, что Олли не требовал ответа, да и Мая больше беспокоилась о ее состоянии, чем жаждала подробностей. Поэтому у Киры было время успокоиться, собраться и соврать, что все ее слезы исключительно от того, что она скучала по родителям. Это, конечно же, было правдой и Олли с Майей сделали вид, что поверили в это. Так было лучше для всех. Перед тем как вернуться к Андрею, ведь оставлять его одного в пустом доме было неприлично и неправильно, она вышла на крыльцо, ожидая, когда соберется Олли, чтобы отвезти ее наверх. Она крутила в руках мобильный телефон - то вправо, то влево, поглядывая на аппарат с сомнением. Но, номер все равно набрала. - Вы сегодня просто сговорились, - вместо привычного “алло” ответил ей Роман, - сперва Андрей, а теперь ты, - он явно веселился, - что ты мне скажешь? - Скажу, что ты можешь приезжать, - Кира старалась проигнорировать радость в голосе Малиновского, - Андрей чуть все не загубил все своей истерикой на тему “нет истинной любви между ними, не нужно врать”. Конечно, скандала не вышло и Катя не выгонит вас прочь по возвращению, но, я думаю, будет куда безопаснее, если ты приедешь и сможешь занять его время вашими привычными… заботами. - Мне кажется, что я умер и попал в рай, - Кира слышала, что сейчас веселье в голосе Романа было напускное, - ты точно уверена, что позволяешь мне занять Андрюшу именно так, как я это делаю всегда? - Займи его, чем хочешь, - эти слова даются ей куда больше, чем она могла себе предположить, и поэтому она медленно выдыхает, стараясь создавать как можно меньше шума, чтобы Малиновский не догадался о ее реальном состоянии, - мне просто нужно, чтобы этот отпуск прошел в тишине. - Кира, - в голосе Романа на миг застывает немой вопрос, - я могу тебя спросить, на чьей ты стороне? - и ей очень хочется рассмеяться. Почему, ну почему Андрей не был таким внимательным к деталям? Малиновский поймал ее настроение благодаря несколько измененному тону ее голоса, да отчаянному позволению таскать Жданова по бабам. Единственное бессменное излюбленное занятие этих двоих. Если бы Андрей обладал таким же чутьем, было бы лучше? Или она бы попросту стала послушной куклой в руках умелого кукловода? Нет, сейчас, на таких деструктивных эмоциях она наделяет Андрея рогами, которых у него никогда не было. Да. Рога в их паре были ее прерогативой. Она молчит слишком долго и поэтом решает все-таки ответить ожидающему Роману. - Я не знаю, для меня сейчас все слишком… неясно, Ром, - честно признается она, вздыхая, - но, я пока еще играю за вашу команду. Приезжай, а то и это может измениться. Она отключает телефон до того как Олли выходит из дома. Вайсегерр хмур, но тих, и его привычная галантность сегодня кажется молчаливо-пугающей. - Я очень расстроила Маю своими слезами? - осторожно спрашивает Кира, когда они начинают подниматься вверх, и Олли косится на нее совсем слегка, снова возвращая все свое внимание на дорогу. - Ты не расстроила ее слезами, ты расстроила ее тем, что она не знает, как тебе помочь и как сделать тебя счастливой. Снова, - он вздохнул, - как было когда-то. Я знаю, что, так как было, не будет уже никогда. Много чего изменилось, и ты изменилась, и потеря ваших родителей, это… это невозможная, просто невероятная утрата, которая разбивает мне и Майе сердце но, Кира, деточка, ты сегодня плакала не из-за них, нет. И меня это беспокоит. Ведь… у меня на этот счет только два предположения. Первое, ты плачешь от того, что счастлив Саша, и второе - ты плачешь от того, что не счастлива ты. - Я… нет, я правда… - Кира уже пожалела, что вообще открыла рот, - я правда… находиться здесь очень тяжело, ведь столько любви, столько хорошего настроения было здесь, и я сейчас буквально костями ощущаю, как это невозможно, невыносимо больно, что их нет, снова, - она вздыхает, вглядываясь в окно, прослеживая редкие крупные пролетающие снежинки. - Да, это больно и горько, - соглашается Олли, - терять близких всегда тяжело и остро, особенно, когда это так неожиданно, рано… хотя, это всегда рано, в любом возрасте. Но, я все-таки остался прав, детка, - он тяжело шумно выдохнул, - ты не плачешь, значит, твои слезы по ним пролиты и плакать может теперь только сердце. - Проницательность не порок? - решает отшутиться Кира, но Вайсегерр только пожимает плечами. - Иногда, порок. Мне бы хотелось верить людям на слово, верить в каждую глупость просто потому, что так жить проще и веселее. - Мне бы хотелось того же, - Кира поправляет ворот свитера, словно он сжимает ее горло слишком сильно, хотя он и достаточно свободен, - иногда, мне хочется быть глупой. Или слепой. Или два в одном. Не знаю. - И на что бы ты закрывала глаза? - Олли начинает постепенно притормаживать, хотя они не проехали и половины пути. Кира не сразу замечает это, погружаясь в собственные мысли. - Наверное, я бы закрывала глаза на не идеальность мира, - манжет свитера она то натягивает на тонкие пальцы, то снова возвращает на прежнее место, - не замечала бы того, что люди играют друг с другом. Играют со мной. - И кто с тобой играет? - вопрос получается достаточно прямолинейный, Кира понимала, что Олли уже считал то, что было ему нужно. Задавал он его сейчас исключительно из вежливости, чтобы не похваляться проницательностью еще больше. - Со мной УЖЕ никто не играет, - ей казалось, что такой ответ был наиболее правильным и точным. Точнее было бы сказать, что С ЭТОГО МОМЕНТА, но, уточнять настолько она не рискнула. Тем более что Олли нужно было пригласить домой, проверить отопление, так, на всякий случай. Саша, конечно, провел Андрею с утра инструктаж но… Не то чтобы она не доверяла рукам Жданова. Просто, Олли… это был Олли, и он уж точно не сделает ошибку. - Уже? Какое интересное уточнение, - голос Вайсегерра отливал недовольством. Машина остановилась, и Кира встрепенулась. Чего это они? Им нужно было еще ехать и ехать. Она перевела взгляд на Олли, - выходи, давай, - скомандовал он, сам выбираясь из машины. Он заглушил мотор и отключил фары. Кира посидела еще пару минут, а потом выбралась к мужчине, прихватив куртку, которую тут же набросила на плечи. Вайсегерр стоял рядом с автомобилем, утопая в снегу и… смотрел вверх. Кира приблизилась к Олли и тоже закинула голову. Звезды. Восхитительно чистое звездное небо. Остатки туч, с которых еще недавно сеялись редкие снежинки, разбежались, оставляя обнаженным бархатный черный небосвод с россыпью бриллиантов-звезд. Было бесспорно красиво, словно магия, и воздух такой колкий, но не обжигающий, и запах, свежий и немного пряный от елочной смолы. Но… - И зачем мы остановились? - она все еще смотрела на звезды, - красиво, конечно, но там Андрей… ой, - Кира упала на спину от резкого толчка в грудь. Снег взлетел в разные стороны искристым фонтаном. Сперва она хотела возмутиться но, во-первых, звезды стало видно еще лучше, а во-вторых снег колыхнулся второй раз, даже присыпав ее немного холодными иголочками. Она отерла лицо рукой и повернулась в сторону Олли, что улегся рядом с ней. - Туда смотри, - он указал на небо, и Кира послушно перевела взгляд обратно, - ты женщина, ты желанна и прекрасна. Тебя должны ждать и надеяться на твой приход. Этот твой Андрей… если он не готов ждать тебя, если он любит недостаточно… неужели ты достойна именно этого? Нет, не верю. Кира вздохнула, разглядывая холодные, далекие точки звезд. - Я бы хотела ничего не чувствовать, как они, - Кира тоже указала на небо, - им там, наверху, так хорошо и спокойно. - Зря ты так думаешь, - Олли пошевелился, закладывая руки за голову, - звезды, это чистый огонь. Они всю свою жизнь живут на грани, и даже умирают в созидании. Огненный вихрь. Деструкция, которая потом переходит в творение. - И о чем мне должна сказать эта красота? - Кира повторила движение Олли, удобнее устраиваясь в снегу. Интересно, ей не холодно от правильно подобранной одежды, или сейчас мозг ее настолько настроен на что-то иное, что просто этого не замечает? - Не хочешь ли ты сказать мне о том, что я должна сперва поддаться деструкции, чтобы потом, восстать как феникс… - Нет, не об этом, - смеется Олли, - я хочу сказать тебе, что, во-первых, никогда не пренебрегай возможностью просто остановиться и любоваться чем-то прекрасным. Завтра, к примеру, целый день будет идти снег, и у тебя не будет ни единого шанса увидеть такие блестящие от мороза звезды. Во-вторых, ты должна понять, что жить чужими желаниями, запирая себя в соответствии и служении, это самая большая ошибка, которую ты только можешь совершить. Любовь, она не гордится, не завидует, не превозносится и не бесчинствует, она не ищет что ее или не ее, не мыслит зла и раздражается, по крайней мере, по пустякам… - Первое послание Коринфянам? Я не помню только… раздел? Стих? Но, очень красиво, - Кира кивает, - я давно не касалась Библии. Со смерти родителей ни разу. - Еще коснешься, - Вайсегерр говорит куда теплее, - пойдем с нами в воскресенье в церковь. Я знаю, как ты любишь органную музыку. Тебе не обязательно молится, но насладиться умиротворением ты можешь, я в этом уверен. - Я… - Роман должен был как раз приехать, и, если у нее все-таки получится передать ему Андрея из рук в руки, то у нее точно будет достаточно времени, - думаю, я смогу пойти с вами. Это было бы… здорово. Я знаю, как для Майи это важно. - Важно иметь Бога в сердце, для этого не нужны храмы, но, - Олли смеется снова, - тем не менее, я люблю ходить туда. Там все ощущается по-особенному. - К слову, - Кира принимается следить за движением спутника, который весьма успешно до этого притворялся звездой, - ты не все процитировал, ты забыл, что любовь долготерпит и милосердствует. - Я не забыл, я умышленно не цитировал эту часть, с этими двумя пунктами я категорически… нет, частично, да, частично не согласен, - Олли повозился в снегу, укладываясь поудобнее, словно и не планировал подниматься совершенно, - о долготерпении я, конечно, согласен, но, тут главное не перепутать, когда то самое долготерпение переходит в пользование тобой. Поэтому, я думаю, его нужно менять на здравый смысл. Любимому человеку можно дать время, можно подождать и даже помочь, но если раз за разом человек совершает одну и ту же ошибку, совершенно не считаясь с твоим желанием, с тем, что это причиняет тебе боль… от такого нужно избавляться и уходить. Как-то так. - А что же с милосердием? - воздух вырвался изо рта облачком пара, смазывая свет звезд, - неужели милосердие это плохо? - Ужасно, - тут же отвечает Олли, даже не задумываясь, - милосердие хорошо, когда ты обращаешь его к человеку, который в этом действительно нуждается. А дарить свою любовь из жалости… очень плохая идея. - А если я знаю, что меня любят из жалости? - интересуется Кира, специально выдыхая как можно больше теплого воздуха, - что тогда? - И тебя это устраивает? - сомнения в голосе Олли хоть отбавляй, - не поверю никогда! - Не то чтобы меня это устраивало, - вздыхает Кира, - возможно… тогда я не осознавала, а сейчас, могу и ошибаться. - Ты достойна любви, Кира, не жалости, не милосердия, а именно любви, когда мужчина теряет голову от одного твоего взгляда, когда он ищет ласку и нежность в каждом твоем прикосновении, - он вздыхает, и облачко его выдоха становится густым и плотным, принимаясь рассеиваться в морозном горном воздухе, - ты достойна поклонения, как одна из этих звезд. И даже больше. Потому что ты куда реальнее. Они лежат еще какое-то время, глядя туда, в восхитительную искрящуюся высь, и сердце ее принимается отбивать незнакомый гулкий ритм, словно в предвкушении чего-то восхитительного, нового, прекрасного. Она знает, что с сегодняшнего дня все станет иначе, все будет по-другому. Лучше. Правильнее. Наверняка больнее, но… правильнее. Кира прикрывает глаза, ощущая себя такой же яркой, далекой огненной звездой и принимает первое жесткое решение. Сегодня она откроет комнату родителей. Не просто откроет ее, но наведет там порядок и останется там на ночь. Загребая в ладони пригоршни снега. Больше никакой любви из жалости, никаких оправданий. Все будет иначе, все будет по-другому, все будет как у звезд. Ярко, жарко, вечно.