Художник, которого надо гладить

Конец – Наставница, помоги! – еле слышно шепчет изуродованное до неузнаваемости тело, у которого невозможно сходу даже пол опознать, хотя оно полностью обнажено. Слишком сильно обнажено – во многих местах проступает белизна костей. Слишком обожжено – во многих местах оно черно от сажи сгоревших мяса и кости. Тело лежит в центре сложной геометрической композиции, сложенной из срезанных с него тканей. И оно все еще живо. Древняя идет по кругу, оценивая изящество магических рун, сковывающих магию ее незадачливой ученицы. Практически идеально дополняющие друг друга, они начертаны с небрежной точностью великого мастера. Лишь лучшие из ее воспитанников смогли бы создать нечто подобное. Рунный геоглиф поменял местами в этой комнате зеркальное измерение и обычную реальность, позволяя своему создателю полностью контролировать в зоне его действия доступ к другим измерениям, откуда мастера мистических искусств черпают магию. – Я не смогу помочь тебе, Шучун, – в голосе Древней сожаление. – Ты заражена и до сих пор не умерла лишь потому, что он надеялся, что тебя будут спасать. – Наставница! – хрипящий всхлип. Но глава Камар-Таджа уже приняла решение. Будь хоть один шанс из ста, она бы попробовала. Но шансов нет. Даже Глаз Агамотто здесь бесполезен. Любой, кто коснется Шучун, будет заражен. Древняя установила шесть пирамидок по кругу и шагнула в портал. За ее спиной вспыхнул яркий свет, стерший собой все – ловушку, несчастную Шучун и ангар, в котором случилась эта мерзость. *** Ранее Коды не работали. Магия не отзывалась. Это напоминало дурной сон, от которого никак не получалось пробудиться. Он стоял над ней – ее послушное орудие, лучшее творение, из всех созданных ею. Смотрел на нее своими искренними голубыми глазами, наивный щенок, игрушка в руках великих. А Шучун уже кричала срывающимся от ужаса голосом слова потерявших силу кодов, перемежая их всхлипами беспримесного ужаса. Даже если бы они работали, все равно, при таком произнесении, толку от них быть не могло. Серебристое лезвие ножа, появившегося в его руке, приковало ее взгляд к себе. – Постарайся не кричать слишком громко, это неприятно! – он говорит негромко свою формулу, которой всегда начинает дело с того самого раза, когда она заставила его убить первую жертву. У той девушки были светлые волосы и голубые глаза, как у него. Почему-то сейчас это кажется Шучун важным. Вспомнились сказки, что в детстве рассказывала мать. Может в тот раз она заставила его убить свою душу? Суеверные приметы и символы заполнили сознание перепуганной женщины, когда он подошел к ней и начал уверенными движениями срезать с нее одежду. Когда все, что она знала, перестало работать, ей было несложно обратиться к сказкам давно прошедшей юности. *** Еще раньше – Я не спрашивала твоего мнения, янки, – Шучун была не в духе и не собиралась церемониться. Ей требовалось проверить одну из многих гипотез о том, как работает Дар харона у ее оружия. И сопротивление этого оружия она пресекла на корню – слова кода оборвали все его возражения. Жертва – перепуганная беременная девчонка лет девятнадцати, пришедшая посмотреть на выступление Капитана Америки и его кордебалета в ее городе, была идеальна. Недавно вышедшая замуж по взаимной любви и только узнавшая о своей беременности. Единственная, любящая и любимая дочь родителей, обожаемая тремя братьями. У нее так много связей с жизнью, что харон должен поглотить ее душу, стремящуюся остаться на Земле в каком угодно виде, даже не желая того. – Не бойся, твоя неловкость не убьет ее. Но постарайся быть аккуратнее, – было бы куда удобнее разрезать жертву самой, у нее, в конце концов, большая хирургическая практика. Но рисковать неудачей не хотелось. Да и для дальнейших экспериментов все равно потребуется, чтобы харон убивал сам. А еще светловолосая орясина с несчастными голубыми глазами, если честно, бесил Шучун. Он смотрел так, будто был аватарой самого Будды Майтрейи, одним взглядом заставляя чувствовать себя ущербной и недостойной, к которой снизошел небожитель. И это злило до пены изо рта. Хотелось окунуть эту дрянь в грязь, показать ему, что он точно такой же, как все, ничем не лучше, не имеет права быть таким. Подчиненный кодам и продиктованной после них инструкции, янки подошел к жертве, надежно зафиксированной на столе, взял нож. По его щеке медленно скатилась слеза, когда он сказал: – Постарайся не кричать слишком громко, это неприятно, – и сделал первый надрез. Конечно же, жертва его не послушалась. И он профессионально ударил ее по гортани, где только научился, заставляя потерять голос. А потом начал резать. Быстро, точными, хотя и непривычно ломаными движениями. Будто кто-то руководил его руками. Шучун, ловя момент, сделала пару пассов и едва не завопила от восторга, когда золотые полукруги ее аналитического заклинания, выдали ей характерное задвоение и смешение линий. Харон привлек к работе какую-то душу, которая сейчас щедро делилась с ним своими специфическими умениями. И, судя по особенностям узора, это была душа его версии из другой вселенной. Мастерица мистических искусств торжествовала. Ей действительно удалось создать полноценного харона, способного взаимодействовать с Мультивселенной. И теперь она была уверена, что тест на поглощение он тоже наверняка сдаст успешно. В приподнятом настроении духа Шучун наблюдала за тем, как ее творение глотает слезы и режет, режет, режет, с каждым движением становясь все более уверенным. “Коды нужно немного иначе скомбинировать, чтобы подавить эмоциональное сопротивление. Задатки у него хорошие, немного подправить сознание и он уже сам не сможет жить без разделки жертв. О, Будда, какие же перспективы открываются!” С помощью харона можно победить саму смерть и жить вечно. Вытягивать из других измерений энергию. Создавать лучших химер из его жертв. Бесконечно пытать врагов. Древнейшая просто старая ретроградка, которая пугается собственной тени и потому тормозит магический прогресс, не разрешая Камар-Таджу двигаться дальше. Она сотни лет хранила кровь Кайютаса, запрещая ее использовать. А ведь ее небольшая толика позволила создать этого чудесного харона! *** Ранее Нож в руках харона идеально точно режет плоть Шучун. В его глазах больше нет слез. А она не может даже кричать – его фирменный удар по гортани лишил ее голоса точно также, как и прочих жертв. – Ты красивая, – он отрешенно улыбается, фиксируя артерию жгутом чуть выше локтя, а потом начиная полосками срезать плоть ниже. – Когда я тебя впервые увидел, подумал, что ты похожа на настоящую леди, хоть и китаянка. Ты бы понравилась Баки, он любит экзотическую красоту. Не подумай, у меня не было недостойных мыслей, я же всего лишь Стив, на которого мало кто посмотрит второй раз… ну, там внутри, понимаешь… внешне изменился, но до сих пор не верю своим глазам, когда смотрю в зеркало. Он старательно разрезал сухожилия между костями, “удлиняя” пальцы. Боль была невыносимой, но Шучун слушала свежующего ее харона, отчаянно пытаясь найти в себе хоть кроху магии или дотянуться до него, но все было бесполезно. Роджерс сделал что-то, что превратило ее в самую обычную смертную, такую же, как остальные его жертвы. – Мне было так плохо, когда ты заставила меня убить Мелани. Если бы тот хирург не помогал мне, я бы, наверно, сошел с ума. А потом увидел, как она красива – чудесная картина, которую подпортило лишь то, что я не понимал, что на самом деле рисую, – в его глазах стынет тихое безумие, а на губах играет все та же отрешенная улыбка. – Странно, правда? – нож движется вдоль предплечья, раскаляясь и прижигая оставляемую им рану. Шучун скулит и бьется, но сильная рука прижимает ее к полу. А он продолжает говорить – все так же негромко, будто со старым другом: – Мне придется взять тебя. Звучит глупо и стыдно, но все последние дни больше всего боялся не того, что ты поймешь, что я освободился, а того, что у меня не встанет в нужный момент. А еще это так красиво, – Стив нежно провел пальцем по очищенной от плоти кости, – что не добавляет мне уверенности. Таким хочется сидеть и любоваться, а не оскорблять своей похотью. Роджерс проводит по ее искусанным губам горящими пальцами. – Джонни тошнит от моих картин, но он считает, что с тобой только так и надо. И передает тебе огня, – раскаленный палец пропихивается в рот прижимается к зубам, доводя Шучун до красных вспышек перед глазами. Но милосердное беспамятство равнодушно отступает от нее, не принимая в свои объятия, где можно было бы укрыться от разрывающей боли. Он, аккуратно сложив вещи подальше от Шучун, смазал ей вагину ее же кровью и вошел. Вопреки его опасениям, у него неплохо стояло. К своему стыду, магиана почувствовала облегчение от этого унизительного акта – это было не так больно, как разрезание заживо. Но Роджерс не позволил ей расслабиться – в какой-то момент он в буквальном смысле слова вспыхнул и это оказалось настолько больно, что она билась и хрипло выла под ним, ломая себе кости в удерживающих ее креплениях. Но даже это адское страдание не лишило ее сознания. *** Перед концом – Не идеально, но я еще только учусь рисовать, – в его глазах нежность, когда он осматривает ее тело, и разложенные вокруг него обрезки плоти и костей. – Не прощаюсь, моя леди, мы скоро встретимся здесь, – он прикладывает палец к своему виску. Шучун слышит, как он одевается и уходит. И вдруг понимает, что впервые на ее памяти Роджерс оставил свою “картину” живой. Ей долго не протянуть, но вдруг ее найдут раньше? Открытие портала и появление Древнейшей она встречает почти с ликованием. Спасена! Придется долго лечиться, но мастера Камар-Таджа способны справиться почти со всем, кроме смерти. *** После конца – Что ее заразило, Древняя? – почтительно спросил Кецилий, который вместе с Вонгом ожидал в резерве и видел, что там произошло через Призму дальнозрения. Оба ученика были в шоке от увиденного. – Шучун украла кровь Кайютаса, – женщина опустилась на циновку и потерла озябшие от нервных переживаний руки. – Верила, что это поможет создать ей эликсир бессмертия. А создала чудовище, которое ее убило. – Вздохнув, она посмотрела на учеников, терпеливо ожидающих ответа, и сказала: – Над ней был проведен ритуал из запретного раздела белой магии. Чародей оплодотворяет женщину и все ее яйцеклетки превращаются в тени, которые вселяются в тех, кто коснется тела жертвы. И срастаются с ними, необратимо уродуя разум и тело. – То есть, монстр изнасиловал Шучун? – уточнил Кецилий, сжимая кулаки. Они были друзьями. – Возможно. Либо собрал свое семя заранее – в древности обычно делали второе. Во время насилия маг-насильник уязвим для многих вещей, которые может сделать его жертва. Но Кайютас предпочитал именно насиловать, монстр же сделан из его крови, – хрипло ответил за наставницу Вонг. Уже позже, когда наступила ночь и Кецилий стоял, глядя на тонкую полоску убывающей Луны, Древнейшая подошла к нему. – Мастера мистических искусств не будут вмешиваться в жизнь Стивена Роджерса. Иначе будущее нашего мира окажется под угрозой. Ты понял меня? – она требовательно смотрела на ученика. – Вы требуете от меня не мстить ему за Шучун? – вскинулся Кецилий. – Да. Усмири свои чувства и забудь о его существовании.