Золото...

Усталость берет надо мной верх не сразу. Она захватывает тело постепенно, отзываясь дрожью на подъезде к больнице, одеревеневшими мышцами после её посещения и полным физическим бессилием по возвращении. Дом в ночи высится меж деревьев громадным черным пятном. Фары машины врезаются в эту темень, высветляя стены и веранду, но я уже не в том состоянии, чтобы идти на этот свет. Бойд помогает Дереку выйти из машины, но как только Айзек присоединяется, они подставляют плечи, позволяя зверю опереться на себя. Парни буквально тащат его, переставляющего за ними ноги, к дому, Эрика бежит впереди, открывая дверь и зажигая внутри свет. Я не испытываю желания идти с ними, помогать. Все что можно, сделано мной в катакомбах. Выбравшись из машины, я возвращаюсь к границе из рябинового пепла, скрытой под посаженными кустами, наверняка наполовину разлетевшейся и разрушенной в разных местах. Думаю, неплохо было бы закрыть её сейчас, пока стая и вожак слабы. Но это может навредить восстановлению Хейла. Единственного оставшегося мужчины этой семьи. Теперь наверняка единственного. Я вздыхаю, стараясь вобрать больше воздуха в сопротивляющиеся легкие, смотря на лес. В ночи, с привычной живой тишиной, чуть подсвеченной теплым светом из дома, меня так и манит лечь на землю. Остаться здесь, где стою, и просто… быть в этой внутренней ментальной пустоте, в спокойствии нашей глуши. Не думать о Хейлах, оборотнях, проблемах, стаях, силах. Упасть в забытье, поддавшись отяжелевшему телу. Даже грохот из дома не оседает в моей голове в момент, когда раздается. Я слышу его, но осознаю и реагирую позже, чем он звучит. Каждый шаг назад, к месту, где что-то случилось, дается мне с трудом. Все кончилось. Мы победили, выжили. Осталось только залечить физические раны и пережить душевные. И я так не хочу разрешать то, что снова могло произойти. Поднимаюсь по ступеням, чувствуя под ладонью рельеф перил, заходя из умиротворяющей ночи в искусственный день. Если такими были будни и заботы Дерека, от которых меня ограждали, если ему было так же тяжело, то его отчасти можно назвать героем. Айзек стоит у двери в подвал, Бойд остановился на лестнице, а Эрика в подвале у её подножья съеживается от почти собачьего рычания Альфы. Дерек скалится на неё и не двигается, лежа и подобрав под себя лапы. Лейхи виновато смотрит исподлобья. – Он завалился, мы не смогли удержать. Я не трачу время, чтобы вспомнить закрывал ли подвал второпях, не задаю других вопросов, только зову Эрику подняться наверх. – Нам всем нужно отдохнуть, не важно, в какой части дома кто будет находиться. – Но… Её протест прерывает очередное, но громче предыдущих, рычание Хейла. Оно похоже на приказной тон, я делаю этот вывод по присмиревшей бете. Рейс поднимается, выходя из подвала вместе с Бойдом. Он обнимает её за плечи, прижимая к себе. – Ему нужно время. И нам. – Я не чувствую ничего по связи, блок, образовавшийся после схватки в катакомбах, так и остался на месте. Но и без него мне ясно, что Дереку нужно оплакать и похоронить, пускай не физически, своего родственника. Часть своей семьи. Смирится, начать свыкаться с тем, что его больше нет. И восстановить хоть немного свои силы. – Отдыхайте, до утра мы ничего не сможем сделать. – Он не пускает даже забрать боль. – Почти капризно жалуется Эрика, пусть и понятно, что волчица так переживает. Бойд уводит её, отвечая что-то шепотом. Я бы усмехнулся или рассмеялся её замечанию, если бы мог. Вполне возможно, Хейл не чувствует боли, как и я сейчас. – Надо позвонить Джордану… – Лейхи не торопится уходить, но я не смогу дать ему то внимание, которое требуется. Лучше он действительно позвонит своему парню и поговорит с ним. – Пусть посидят дома пару деньков, если могут. – Хорошо. Я сжимаю Айзеку локоть здоровой руки, отпуская бету, и заглядываю в подвал. Дерек лежит, отвернувшись от входа, на прежнем месте, но уже на боку, вытянув лапы. Его шерсть слиплась от крови, больная лапа не распрямляется, и, может это только слуховой мираж, оборотень скулит. Но возможно, это эхо того переживания потери, что альфа направлял мне по связи в катакомбах. Я пользуюсь своим советом, запирая дверь в дом, и поднимаясь наверх. Каждому из нас нужно попытаться прийти в себя. Возможно лучше всего в отдалении друг от друга. Я освобождаю свою комнату: задвигаю доску для расследований в угол, уношу одежду, оставленную Дереком в стирку, а шахматы в его комнату. Перестилая кровать, я обнаруживаю свою футболку. Ту самую, что пихнул под подушки Дереку в знак напоминания о подобной выходке в наше лучшее время. Я надеялся, что Дерек найдет её, вспомнит, и наши отношения быстрее пойдут на лад, хотя, скорее всего, изначально это была шалость ради шалости. Футболка тоже отправляется в стирку. Я привожу комнату в свой недавний пустующий порядок без сожалений. Чистая постель, никаких лишних элементов мебели, засунутые куда подальше мысли в виде доски. Если бы разобраться в голове своей и Дерека было бы так же просто, как в этой моей комнате. Кельи, которую я давно уже так не называл и не воспринимал. Может от того, что перестал чувствовать себя пленником? Следом за комнатой я направляюсь в ванную. Судя по развешенным влажным полотенцам бет, я занимаю её последним. Снимаю одежду, отправляя её в корзину для грязного белья так же безжалостно, как и чужую до этого. Крепеж с ножом и оружие я откладываю на тумбу у раковины, и только подняв голову и посмотрев на щетку, решаю, что усилие в виде чистки зубов, можно отложить и на утро, которое наступит через несколько часов. Взгляд сам собой с полочек с пастой, щетками и шампунями, перемещается на зеркало. Но и без него я знаю, как выгляжу. Ещё на столе у врача в маленьком зеркале я видел край спины, где фиолетовым пятном, с желтым и даже черным пигментом внутри, отражались следы моих столкновений с полом в катакомбах. Я провожу рукой по животу, чудом не получившим таких же красочных серьезных ушибов, и бедру. Под повязкой три зашитые раны, которые никто, кроме Альфы, не сможет мне залечить. Я впервые выгляжу так же жутко, как себя чувствую. Даже на скуле и виске имеется царапина, которую я не замечал. Сейчас она заклеена лейкопластырем, а плечи так же закрыты с обеих сторон повязками. Даже на правом локте у меня обнаружилась гематома. Я касаюсь её, легонько нажимая пальцами, и рука дергается. Это рефлексы тела, хотя их возвращения, как и подступающей боли, я не ждал раньше завтрашнего дня. Но физическая чувствительность дает о себе знать, когда как адреналиновое возбуждение исчезает. Забравшись в ванну, я стою под струями воды, наплевав на повязки, и смотрю, как подсохшая кровь смывается в сток. Капли цепляют её и уносят вниз по ногам, к общему потоку, образующему мини водоворот. На руках пена от мыла окрашивается от неё в розовый. Я провожу намыленными руками друг по другу, от пальцев к ладоням, запястьям, локтям, плечам. Это своего рода откровение, прикосновения к телу. Без мыслей о том, что это могли бы быть руки другого, руки Дерека, без намеренья возбудить, вообразив что-то. Я не закрываю глаза, оглаживая шею, ключицы, грудь, живот. Рука скользит по внутренней стороне бедра к колену, по голени, задерживаясь в тех местах, где кровь пристала к волосам и не смылась водой. Пятки, мыски. Прикосновения к своему телу, с нажимом и без. Изучающие не реакции, а вид, наличие. Словно оно изменилось, не приобретя травмы, а само собой. Не худое, жилистое, костлявое, мое. То же, что было, с новым, преобразившимся человеком внутри. Я выпрямляюсь, смывая руки и подставляя лицо под струи воды. Веки под подушечками пальцев тонкие, слишком нежные, уязвимые, как и кожа под глазами. Щеки ощущаются впалыми, скулы ненормально выделяющимися, а губы потрескавшиеся, даже влажными, я чувствую трещинки на них. Внешний вид, шкура, плоть, жизнь. Этой ночью я её не лишился. Не я её лишился. У меня кружится голова, и я сажусь в ванной, чтобы не упасть. Делаю напор меньше и переключаю воду на холодную, омывая ей лицо и прикрывая глаза в небольшом облегчении. Я здесь. Я существую здесь… Полотенце проходится по коже, мягкая ткань промакивает лицо, шею и грудь, чья-то крепкая рука держит за плечи, моя голова откинута на эту руку. Я расслаблен, но держащий человек, встряхивает меня, сползающего куда-то, и сажает в прежнюю позу. – Дерек… – Нет, прости. Услышав голос беты, я открываю глаза. Бойд держит меня и вытирает полотенцем. Я сижу на краю ванной, а вода выключена. – Ты отключился в душе. – Сообщает Вернон, замечая, что я пришел в сознание. – Тебе нужно прогреться. – Спасибо, что вытащил. – Не за что. Я подмечаю, что в ванной жарко, а моя кожа разгорячена. Видимо Бойд согрел меня горячей водой, прежде чем вытащить. Он помогает мне, наблюдает, несмотря на протесты. Только проводив меня до комнаты и удостоверившись, что я ложусь в постель, бета уходит к себе. Я просыпаюсь под пение птиц, солнце взошло недавно, и утренняя свежесть природы не касается меня и дома. Комната освещена, но это не влияет на моё удручающее настроение. Лежа на кровати, я какое-то время отдаюсь боли в мышцах и от ранений. Меня не мучают мысли, только тело, кричащее о том, что вчера совершило больше, чем могло выдержать за раз. Я встаю думая, а не чувствовал ли бы я себя так, пробежав стометровку без должной подготовки? Хотя вряд ли бы я её пробежал… Блока на связи больше нет, все нити находятся в покое, даже дальняя нить Лидии. Но я все равно одеваюсь и иду проверять тех, кого могу. Заходя к Айзеку, я замечаю на его настольных часах время – уже восемь, но Лейхи спит крепким сном, один наушник держится в его ухе, второй где-то под рукой, а провод спутан. Телефон, к которому они подключены, валяется у подушки. Видимо Айзек говорил с Джорданом, пока не заснул. Эрика и Бойд тоже спят. Я заглядываю к ним, приоткрыв дверь, и вижу Рейс укутанную в одеяло и Вернона в верхней одежде. Он обнимает девушку со спины и после увиденного меня не покидает мысль, что бета не спал, давая отдохнуть остальным. Бойд не шелохнулся, ничем себя не выдал, но я допускаю, что лег он под бок Эрике, когда услышал, что встал я. К последнему члену стаи я прихожу не сразу. Заварив себе кофе, прихватив плед из гостиной, я подхожу ко входу в подвал, сажусь на пол и опускаю ноги на ступени. Дерек не поменял позы за ночь, но его массивное тело равномерно вздымается и опускается от дыхания. Я кутаюсь, отпиваю кофе, головой облокотившись на косяк двери. Теперь сторожу стаю я, но не трачу это время на разработку дальнейшего плана действий. Боль на фоне отрезвляет, недолгий, но глубокий сон помог немного восстановить силы. Я не спешу размышлять о Дюкалионе и новом положении вещей в совете, хотя мысли упорно скатываются в эту сторону. Этим я займусь вместе со стаей и Дереком, когда мы все восстановимся. А пока ждать. Только ждать. Мне казалось, я прикрывал глаза, но не дремал. А вышло, что даже заснул. Я проснулся, второй раз за это утро, под боком с Айзеком, сопящим с книгой на груди. Мы лежим на диване в гостиной, а с кухни приятно пахнет беконом и яичницей. Вставая на зов запаха, я замечаю Бойда, выходящего из подвала. Дверь в него снята с петель и горизонтально лежит у стены. Я хмыкаю, не комментируя никак больше это действие бет. Вернон, однако, интерпретирует мою реакцию верно, сообщая: – Зато он дает забрать боль. – Он не восстановился? Бойд отрицательно качает головой, и мы вместе идем на кухню. Эрика уже раскладывает нехитрый завтрак на тарелки и накрывает на стол. Она отлучается, пока Бойд делает им чай и возвращается с сонным Лейхи. Айзек зевал, кутался в свитер и старался не пользоваться поврежденной рукой. Без детей завтрак проходит необычно тихо, но и необычайно приятно. Словно день выходного дня, когда вся стая собралась вместе. Кроме вожака. После завтрака я вооружаюсь ведром с теплой водой, мягкой губкой, расческой и тряпкой. Всем, что в моем представлении сможет помочь омыть рану Хейла без возможности отвести его в душ. Эрика собирается со мной, показывая набор из хирургических иголок и ниток. – Дитон оставил для Дерека. Может, нам понадобится? – Надеюсь, что нет. Нам только иметь дело с разошедшимися швами не хватало. Пока мы спускаемся, меня посещает мысль, вдруг Дерек не обращается и его раны не заживают из-за ниток? Но при взгляде на ушедшего к дальней, свободной стене подвала Альфу, я отметаю эту идею. Дерек свернулся, словно побитый пес. Он лежит на боку, спиной к стене, его пострадавшая лапа согнута, и никаких протестов в виде рычания нас не встречает. Хейл больше не скулит, только иногда я ощущаю пустоту, болезненную и глубокую пустоту, приходящую ко мне по связи с его стороны. Эрика без труда подходит к Альфе, усаживаясь рядом с его головой, и кладет руку на предплечье. Я устраиваюсь между его лап, ставя рядом ведро с глухим стуком железа о пол. Хейл реагирует на звук дернув ушами. Сейчас, без пелены злости, агрессии и полной луны, лишенный возможности быстро двигаться, больше похожий на волка, чем когда-либо при полном обращении, он не вызывает во мне страха. Я не боюсь. Питер в катакомбах, живой и горящий, пугал меня больше. Наверно там, в том гроте под землей и остались все мои страхи перед опасностью. Или же инстинкт самосохранения был окончательно утерян. Его заменило чувство общности, сплоченности стаи. Я определяю его, слушая себя. Оно пропитывает нутро, как и паучье ощущение связи со стаей. Моя маленькая паутина, словно один большой кокон в представлении других, с живым организмом внутри. Этот организм - стая, которые сделают все ради друг друга и ради вожака. Ради Дерека. Я смачиваю руку в ведре и провожу, стараясь делать это невесомо, по боку Альфы. От моего легкого прикосновения Хейл вздрагивает всем телом и скалится, но по-прежнему не рычит. Я повторяю действие другой рукой, проведя влажной ладонью по ранам, местами прикрытым слипшимися комками шерсти. Это прикосновение выходит болезненным - Дерек лающе взрыкивает, по руке Эрики вверх текут черные струйки боли. Рейс тут же начинает уговаривать Хейла как маленького ребенка: – Мы должны омыть рану, это не долго. Я забираю боль, но, когда мы промоем рану, станет легче. Просто позволь нам сделать это. Мы не будем никак иначе тебя трогать, только промоем рану. Я продолжаю прикасаться к его боку и плечу, прикладываю пальцы к швам, проверяя их прочность. Иногда короткие змейки боли появляются на руке Рейс, но Альфа не шевелится и не рычит. По связи я чувствую, что он терпит, но ничего не говорю Эрике, приступая. Когда я прикасаюсь к ранам тряпкой, стараясь не задевать края ниток, но избавить их от крови, терпеть Дереку приходится больше. Ухаживать за Хейлом оказывается просто. Расческа пригождается мне – я отделаю ей шерсть, направляя её в стороны от ран или вниз между ними. Окрасившуюся в грязно-красноватый воду я меняю лишь раз, а швы оказываются в порядке. Айзек, единственный у кого был опыт по уходу за ранеными оборотнями, пусть и без полного обращения, вскоре занял место рядом с Эрикой. Из-за собственной раны он не мог тянуть появляющуюся временами боль Дерека, но подсказывал, что делать. Он же, осмотрев раны, сказал, что следов заражения нет, и они стягиваются, заживая, но очень медленно для оборотня и для Альфы. На этом можно было бы закончить, если Хейл восстанавливается, пусть и нетипично долго, то наша работа завершена. Мы позаботились, как могли. Но я отправляю бет сменить воду ещё раз, оставаясь подле Альфы. Оборотень не поворачивает головы, даже не косится на меня. По нитям связи идет волнение, и я вздыхаю, позволяя мыслям ускользнуть в то суматошное русло, которого избегал весь день. Все эти теории предстоящих последствий вызывают у меня приступ нервного смеха. Выяснить, что произошло при дележке, не сбежали ли какие-то беты, о которых мы могли не знать, разобраться, что за троица каннибалов была на стороне Питера, окольными путями попытаться узнать, что произойдет с советом. Продолжить общение с Мартин, чтобы узнать какова ситуация в их стае и как она сама, связаться со Скоттом. Надо же, близнецы думали, что Дюк перебьет охотников и обвинит в этом Питера, чтоб казнить его. А в итоге Питер наверняка сам решил уничтожить, по крайне мере одного или двух из Альф совета вместе со всеми охотниками, прежде чем сбежать. Только что же собирались сделать Дерек и Кора, встретившись с ним, для меня загадка. Я запускаю руку в шерсть Альфы, беззвучно посмеиваясь. – Ты не скажешь, мне да? Дерек понимает обращение к себе, он поворачивает голову, смотря на меня волчьими красными глазами. Правда жажды или ярости на этот раз в этом взгляде нет. Только настороженность. – Неважно. Поговорим, когда обратишься. После моей фразы я ловлю по связи чувство, словно удар, пощечину всем своим намереньям. Острое нежелание. Нежелание Альфы говорить. – Ну, конечно… Я качаю головой, отворачиваясь в сторону лестницы, цепляя взглядом коробки с моими вещами, о наличии которых в доме не знал. И от этого человека, оборотня я жду разговора? Мне так больно от того, что даже физическую близость мы потеряли после срыва Дерека. А моральную, судя по всему, восстановить мне не светит. Айзек возвращается с ведром чистой воды, неся его в здоровой руке, и смотрит вопросительно, поглядывая на нас обоих, наверняка чувствует что-то и от меня по связи, и от Альфы. – Что-то случилось? – Нет, ничего. Спасибо. – Я забираю у него ведро и беру в руки губку. Пересев подальше, чтобы быть наравне со стопами Дерека, я отправляю Лейхи отдыхать. – Иди, я справлюсь. Все хорошо. Айзек хмурится, в недоверии моим словам, но уходит, оставляя нас наедине. Возможно, он останется в коридоре, чтобы прийти на помощь, но я думаю это перестраховка. Что может произойти? Разве только я получу укус Альфы в дополнение к уже имеющимся ранам. Я начинаю с его больной лапы. Стопы грязные, между пальцев до сих пор песок и я избавляюсь от него, промывая лапу губкой. Резких движений Хейл не делает, не вырывается, не рычит. Он смотрит на меня, пока я отмываю его стопы и меняет позу, привставая, опираясь на передние лапы, когда я пересаживаюсь ему в ноги. Занимаясь его задними лапами, я не смотрю на него. Дерек следит за моими действиями, но по связи я не чувствую его эмоций и на секунду задумываюсь, а Дерек ли? А не зверь ли сейчас со мной, взявший контроль над человеком, но не нападающий, потому что слаб? Закончив, я бросаю взгляд на его морду, обращенную в мою сторону. Но выражение лица Хейла, насколько можно судить по животным манерам, не изменилось. Мне бы хотелось что-то сказать, но это кажется лишним. Коснувшись шершавых подушечке задних лап пальцами напоследок, я встаю, забирая принесенные для отмывания Альфы вещи и ухожу. Весь путь до двери я чувствую на себе волчий взгляд. Лишь поднявшись и выйдя, я вздыхаю спокойно. По связи от Хейла исходит некоторая неопределенность, я толком не могу понять, чье смятение улавливаю, или сам посылаю кому-то это свое чувство. Неизменная константа только беты, ждущие меня у снятой с петель двери. Стая ослаблена физически, особенно Лейхи, но я могу повлиять только на моральное состояние бет. Они не устраивают мне допроса, но мини совет у нас выходит сам собой. Бойд, как правая рука Дерека, раздает указания, что кому делать, но, когда он обращается ко мне, я тушуюсь. – Вечером посмотрим, кто что узнает. Стайлз ты можешь что-то добавить? Несколько секунд, я ощущаю себя словно школьник, вызванный к доске, но не знающий урока, но тут же собираюсь. – Я могу позвонить Лидии, узнать что-то. Но Эрике нужно поехать в школу, мы – я выделяю это слово голосом – брали из архива документы по некоторым ученикам, их нужно вернуть пока администрация не хватилась. Бойд раздраженно вздыхает, но в сторону Рейс не смотрит, ожидая пока я продолжу. Время битвы прошло, и их пошатнувшиеся доверие в отношениях дает о себе знать так же, как и наша путаная связь с Хейлом. – Эти документы в чем-то помогли? – Вполне. Бойд кивает, обращаясь ко всем, словно девушки нет рядом. – Я её отвезу. Эрика встает, направляясь наверх, не оглядываясь. Я не исключаю, что двое бет могут вновь сцепится, Айзек старается не отсвечивать, Дерек обращен полностью и не стремится выйти из подвала в ближайшее время человеком. Прекрасные настроения для наступивших очередных смутных времен. Я начинаю действовать по плану Бойда сразу. Даже приятно, что Вернон взял бразды временного правления на себя. Другого Альфы в доме больше нет, поэтому любой мог это сделать, но у Бойда, на мой взгляд, это может хорошо получится. По крайне мере в физической сфере. Айзек быстро набирает Джордана, но, в отличие от вчерашнего вечера, с четким указанием попросить его узнать, что происходит в городе по возможности. Мы с Эрикой копируем документы из Архива. Я складываю копии личных дел Джоша Диаза и Трейси отдельно от остальных, в них придется внести нехилые правки. Пока мы делаем это под мерный шум принтера, я расспрашиваю Эрику о том, что происходило в катакомбах. – Мы нашли Калаверас первыми. Беты Эйдана стали по одному выводить их, освобождать. Многие не могли идти. Лидия пошла дальше, а я за ней. Она шла, не останавливаясь, и только когда она дошла до Арджентов я поняла, что что-то не так. Она прошла клетки, а я задержалась… Эрика упаковывает дело Лори Телбот, которое пригодится мне меньше всего, и теребит кулон на шее, перекатывая его по цепочке из стороны в сторону. Я подталкиваю её продолжать рассказ: – Ты что-то заметила? – Джерарда разодранного пополам. Эрика отворачивается, принимая от меня оригиналы листов из дела очередного подростка, Гаррета, и убирая их в папку. Мне бы хотелось спросить, что ещё она видела, но я вижу это сам: клетка в катакомбах, раскрытая настежь, старческое тело на полу, разделенное лужей крови и лентой кишков. Ноги и верхняя часть туловища отдельно, никакой аккуратности от работы мечем. Эта картина, скорее всего, неосознанно направленная Эрикой, пропадает так же быстро, как и появляется. Но этого короткого образа мне хватает, чтобы понять – Джерарда убил Питер, возможно до прихода Альф. Мне хочется поддержать как-то волчицу, увидевшую такое, но она уже переводит тему: – А потом Лидия пошла вперед, я выбежала за ней и увидела тебя. Ты сказал не кричать, и я повиновалась инстинктам. – Я же не успел этого сказать даже по связи? – Нет, успел. Я чувствовала этот сигнал, как вошла за Лидией. Сразу же. Я только неопределенно хмыкаю в ответ, но соглашаюсь. Момент появления Мартин запомнился мне стремительно разрешившейся вспышкой посреди исхода сражения, своих действий я не запомнил. Ни физических, ни ментальных. В моей силе много неопределенного, неизученного, неясного. Было бы неплохо иметь личного Магистра Йоду, который бы все объяснил. Но пока у меня такого нет. Если только та девушка из стаи Сатоми, легко выдерживающая удары током и назвавшая меня Проводником может помочь. Она не человек, оборотень, но вдруг знает что-то об обладании силой. В конце концов, не так уж важно к какому виду ты принадлежишь, как то, какой способностью обладаешь и управляешь. Встреча с коллекцией бет Питера зародила в моем сознании эту мысль. Просить Эрику сделать что-то скрытно вновь неприятно мне самому, но сейчас это уже может не быть тайной, когда о запасах подростков Питера стало известно. – Можешь найти ещё одно личное дело для меня. Просто сфотографируй его, я после сам распечатаю. – Ладно. Чье? – Кира Юкимура. – Она тоже связана с Альфами? – Нет. Она возможный союзник. Рейс соглашается, но выглядит при этом погрустневшей. Вспомнив их утреннюю немую сцену, я поясняю: – От Бойда и Айзека это можно больше не скрывать. После моих слов на лице Рейс расцветает слабая благодарная улыбка. – Но ты мне должен тридцатку за сохранность чужой шкуры, не забудь! – шутит она, нервно дергая плечом, и я касаюсь её руки насколько могу нежно в знак поддержки. – С той шкурой я разберусь сам, не волнуйся. Эрика облегченно вздыхает, искренне посмеиваясь. Когда Бойд и Эрика уезжают в школу, я оправляюсь готовить обед. Все мы обойдемся и простыми макаронами или полуфабрикатами, но Дереку, тяжело восстанавливающемуся в полном обращении нужно что-то существенней. Я жарю большой стейк, избегая острых приправ, и разрезаю на кусочки второй. С луком и специями, я тушу его для стаи, пока Лейхи не приходит на этот аромат. Айзек с закрытыми глазами подходит к плите и почти сует нос в открытую сковородку. Возможно, не придержи я его рукой, с беты бы сдалось упасть в неё лицом. Я испытываю легкое дежавю, пока Лейхи выпрямляется, открывая глаза. Его взгляд чуть радостный, но из-за полной расслабленности тела оборотень выглядит так, будто находится в настоящей эйфории. – Что-то удалось узнать у Джордона? – В городе тихо. Совсем. Никто ничего не замечал, ночь прошла спокойно, но он позвонит, если что-то странное всплывет. Этому я не удивлен. Если бы Питеру удалось вырваться из катакомб, он бы мог ворваться в город, или наоборот побежал бы прочь от него. А так, все самое важное произошло под землей за городом, и знают о случившемся, похоже, единицы и те, кто участвовал в этом. По сути, даже Пэрриш не знает, что произошло. Я просил Лейхи сказать ему только пересидеть ночь, не сообщая почему. Я уточняю это, и Айзек кивает: – Нет, я просто сказал, что что-то может случиться и ему не стоит дня два никуда с сестрой выходить Лейхи, похожий сейчас на милого кудрявого щенка, вызывает исключительно желание потрепать его по голове и поцеловать в щеку. Я исполняю только первое, возвращаясь к готовке и перемешивая кусочки мяса, прежде чем закрыть крышку. Во время обеда, дождавшись пока Айзек займется приготовлением кофе, отвернувшись, я улучаю этот момент для того, чтобы взять стейк и отнести его Дереку. Пока бета будет облюбовывать предмет своей гордости, доливая в него молоко и готовя латте, я вполне успею подсунуть Альфе еду. Оборотень уже не лежит, он встал и ходит по свободной части подвала, не опираясь на больную лапу. Я замечаю ещё одно изменение в его полном обращении – хвост. Короткий отросток, которого либо раньше не было, либо я его не замечал, которым Хейл машет в недовольстве. Он ворчит, то ли на меня, то ли на свои мысли, пока я останавливаюсь возле края стеллажей. Если захочу я могу протянуть руку и схватить автомат, лежащий на полке. Даже если он не заряжен им можно хорошенько дать Альфе по носу. Но я надеюсь, он не понадобится мне для защиты. Я опускаю тарелку на пол, подталкивая её легонько к оборотню. Хейл останавливается, словно замечая меня только сейчас и рычит, отходя к стене. Он скалится, чуть не лая и все это выглядит так, будто он огрызается моему благому намеренью его накормить. – Хей, это твоя единственная еда! Другой никто не приготовит. – Я сам не ожидаю, как громко произношу это, почти прикрикивая на него. Но мое невольное повышение голоса работает, рычать зверь перестает. Я смягчаю тон, уже прося и не опасаясь, разделяющее нас расстояние этому способствует, хотя в отличие от нашей последней встречи с обращенным Хейлом лицом к лицу, нападать тот и не пытается. – Пожалуйста, поешь. Твоя стая ждет, что ты вернёшься к ним, ты им нужен. Айзеку, чтобы быстрее залечить руку, Бойду и Эрике, чтобы урезонить их. Им нужен вожак, мне наужен ты, Дерек. Последнее я говорю совсем тихо. Хейл пригибается, подходя на пару шагов. Это по-прежнему не поза для прыжка, скорее заинтересованность. Всегда торчащие уши Хейла с этой позой выглядят навостренными, зверь слушает и слышит, что ему говорят. Может, поэтому я посылаю свои эмоции по нити связи. Нужды и сожаления, и переживания, и говорю, не сдерживаясь: – Ты мне нужен. Очень. Пожалуйста, вернись ко мне. Я не уйду, не передумал, но пожалуйста, вернись, Прошу. Сейчас я готов даже не говорить, готов и просто иметь нормальную физическую близость, мирится с невниманием и странными тренировками, даже со скрытой злостью внутри него. Но мне нужен Хейл не меньше, чем бетам, даже будь мирное время. Мне нужен мой Дерек, любой Дерек! Рядом со мной, какими бы дурными и жуткими не были эти человеческие отношения. Он же больше не делал мне больно, он возвращался. Я так хочу, чтобы он вернулся и сейчас. – Прошу тебя, вернись… Я стою, опустив руки, с открытым связи сознанием, с чувством некой частичной дозволенности, транслируемой ему. Но зверь только подходит, нюхая мясо. Он поднимает голову, уставившись на меня, ожидая. Но не предпринимая ничего. Мы застыли в своих позах, и сцена становится неловкой уже через несколько минут. Я ухожу от него ни с чем, кроме вскрытой душевной раны, содранной корочки, которая уже не закроет кровоточащую кожу обратно. Возвратившись на кухню, я оказываюсь в хватке руки Лейхи, который усаживает меня за стол перед не доеденным обедом и чашкой свежезаваренного кофе, Айзек садится рядом, устраивая свою голову на моем плече. Это даже хорошо, что я не смотрю ему в глаза, когда спрашиваю: – Ты не слышишь, Дерек ест? – Да. – только и отвечает бета. Эрика и Бойд возвращаются с более спокойным настроем, чем уезжали. Они сообщают, что в школе тоже тихо, но Трейси и Диаза нет, как и некоторых других. Рейс скидывает мне фотографии дела Киры и список кого не будет в школе всю неделю из-за липового недомогания. Выслушав от неё новости, я выхожу проветриться на улицу. Нахождение в одном доме с Хейлом в таком состоянии постоянно, навивает на меня не то, чтобы печаль или депрессию, но мысль, что все напрасно. Я ухожу к оврагу и сажусь, свесив с него ноги. По иронии на этом месте Скотт убеждал меня, что Дерек меня любит и по-волчьи заботится после полнолуний. А теперь я вынужден ухаживать за чуть не самоубившимся Альфой в полном обращении без возможности поговорить. Как уморительно. Я устал. Мои силы были на пределе ещё при побеге в резервацию, угроза в виде Питера и неприязнь, практически желчная ненависть к нему, притупили это ощущение, но стоило ему испариться. Испепелиться и истлеть. И все то, что содержалось во мне, хлынуло наружу. Меня сгибает пополам от ненормального, громкого смеха. Я трясусь всем телом, разгибаясь и задирая голову. Мои губы растянуты в улыбке и от мысли о нелепом сравнении с Джокером я начинаю гоготать в голос. Падаю на спину и смеюсь, не соображая, не ощущая, пока хохот не превращается в его глухое хрипло-булькающее подобие. Я вздрагиваю, сотрясаясь в этом припадке, держась за живот и глядя в небо. Натянутая улыбка превращается в широко, будто в удивлении открытый рот, а по вискам из глаз текут слезы. Я закрываю глаза и жмурюсь, пытаясь их сморгнуть, и мои звучащие как глотание пустоты вопли превращаются в задушенные всхлипы. На обратной стороне век Эрика взволнованно пререкается с удерживающим её Бойдом на веранде, показывая в сторону, куда переводят взгляд. Туда, где мой темный силуэт меж деревьев корчится у оврага. Я подтягиваю ноги к груди, переворачиваясь на бок, утыкаюсь лицом в землю и издаю первый из многих следующих крик. Я чувствую мурашки по всему телу и вздрагиваю от холода. Успокоившись, я возвращаюсь в прежнюю позу – свешиваю ноги в овраг и откидываюсь на спину. Кроны деревьев раскачиваются на ветру, сгибаясь то в одну, то в другую сторону, а небо заволокло серыми тучами. Идеальный баланс – природа. Никаких излишков, кроме человека и ему подобных тварей. После вида моей истерики Айзеком, после того как она плавно сошла на «нет», я нечего не чувствую. Это похоже на пробуждение после первого плохого полнолуния. Пустота, абсолютное непонимание, ненамеренное отстранение от происходящего и боль в теле. Тогда ненависть и агрессия заполнили эту пустоту. Сейчас... я хочу испытать вместо слитых из себя эмоций и чувств что-то более положительное или хотя бы нейтральное. Борьба за жизнь временно закончена. Но моя борьба за мою жизнь, за то, какой я хочу, чтобы она была, ещё идет. Я вытаскиваю из кармана куртки телефон и отрываюсь от созерцания неба и макушек пляшущих на ветру сосен и елей только чтобы набрать номер. Лидия отвечает после четвертого гудка. – Привет. – Голос Мартин усталый, на фоне слышно, как она закрывает дверь. – Как ваша стая? – Живы. Ваша? – Залечивают раны, но без потерь. У Итана умер один бета. У меня голова кружилась после пробуждения, но я будто не была нигде. Все стерлось из памяти, мне все события пересказывали. Я не даю ей продолжить, используя её фразу как зацепку, чтоб озвучить своё предложение и просьбу. – Об участи охотников тебя просветили? – Мы многих спасли, прячем их в резервации, под надзором. – Лидия переходит на шепот, и тон её становится максимально серьезным, будто она уже догадалась, куда я клоню. – Что ты знаешь? Я без утайки раскрываю все карты и прошу помощи. Это не тот план, что у нас изначально был, но с учетом неясных положений стай в будущем после случившегося он кажется мне оптимальным. Я не ожидал от Мартин чего-либо, а пока говорил, стал думать, что подруга внесет свои коррективы, но, выслушав, она соглашается без промедлений. – Я поговорю с Эйданом, мы займемся. И пока зашла речь: мы с Денни нашли сходства с трупами в катакомбах и теми, что подкидывали к резервации. Следы совпадают. Даже парень скорпион нашелся, но убитый. Я вспоминаю мертвого Лукаса со вскрытым панцирем, и меня немного мутит от этого. – Думаешь, они действовали по приказу Питера? – Узнаем, если убийства прекратятся. Но вид существ совпадает: канима, оборотень, человек-скорпион. Лидия делает паузу, в её голосе слышно откровенное сомнение. – Эйдан рассказал мне, что произошло в катакомбах. Что ты сделал, это правда? Не нужно быть гением, чтобы понять, о чем спрашивает Мартин, но я не подтверждаю слова, которых не слышал. – Смотря, о чем он рассказал. – О том, что лучше обсуждать при встрече. Соглашаюсь с ней и несколько минут мы говорим о том, что происходит в резервации, что отец и люди остались в неведении о произошедших переменах. Я не готов слушать пересказ сцены казни со стороны одного из Альф в исполнении Лидии и при реальной встрече. Но есть кое-что, что я готов услышать только так, через фантомный электронный провод, без взгляда глаза в глаза и без физического наличия Мартин рядом. – Лидия, скажи мне про ваш секс. – Что? – Ты говорила, что почти всегда поначалу спала с полностью обращенным Эйданом и вы не могли остановиться. Расскажи мне, каким был этот секс. – Не таким, каким оказался ваш с Дереком. –Она молчала пару секунд – Стайлз, ты уверен, что хочешь об этом говорить? – Я хочу узнать чей-то ещё опыт. Расскажи. Мартин не спешит. Я слышу, как она дышит, ходит и садится куда-то, собираясь с мыслями. Со вздохом, будто собирается нырнуть в глубину, она начинает: – Это... как у животных. Мы больше обладаем друг другом, чем просто занимаемся сексом. Я как пьяная, Эйдан словно машина. Он не отпускает меня всю ночь, под утро я просто лежу без сил, пока он двигается. Это не больно, я испытываю оргазм. Но первый раз я его испугалась. Сейчас это норма, наблюдать, как его странное искаженное лицо превращается в лицо моего любимого парня. А первый раз, уже после того, как все случилось, мы меняли позу, Эйдан развернул меня в своих руках, и это было жутковато. Он... половина лица и туловища становится как при слиянии с братом, а кожа на остальной части тела истончается, она нежнее на ощупь, её легко случайно порвать и мышцы, и вены, все жилы проступают сквозь неё. Я заорала не своим голосом, оттолкнула его, и он обратился в человека. Мы оба были шокированы, он сказал, что не знал, что может так обращаться. В полнолуния мы и сейчас оба теряем контроль и даже в этом жутком виде, пусть и не часто, я... Знаешь, я целую его тонкую кожу и чувствую только любовь. Это ненормально, я знаю, я должна бояться его, но это Эйдан. Просто иногда он выглядит по-другому. А после укуса Питера нормального я не жду, и после того, чем стал Джексон... Думаю тогда я и смерилась с тем, что в этом городе больше нет ничего нормального. Лидия завершает свой рассказ и вновь замолкает. В моей голове ворох мыслей, но центральная, схваченная за край, повторяется в голове. Я потираю подушечки пальцев свободной руки друг о друга, как если бы в них была бумага, которую я и впрямь схватил. Джексон. Лидия получила укус раньше меня, намного раньше, и её сила, пусть и ограниченная блоком Питера, тоже должна была проявиться прежде моей. И когда пришли альфы, когда она встретила Эйдана, то её суть уже сформировалась. Я вспоминаю, что именно Лидия наткнулась на два трупа жертв Дарака, пусть в сознании и случайно. Выходит, это были первые предпосылки её способностей? – Стайлз? Скажи что-нибудь. Ты хотел услышать не это? Я сам не знаю, что хотел услышать. – И нет никаких других различий кроме его вида и вашей общей ненасытности? – Да, все как обычно. Он берет меня сзади, потому что я так хочу, мне это нравиться, не подумай. Его бы воля, мы бы всегда лицом к лицу сексом занимались. Этот момент заинтересовывает меня. – Почему? – Эйдан говорит, ему нужно видеть мое лицо. Убедиться, что я рядом, проследить за состоянием. Мне кажется, он и сам не понимает и не может определить, почему так. Им с братом ничего не объясняли в стае, а Дюкалион не тот Альфа, к которому пойдешь за советом. – Понимаю. Мы говорим ещё немного, но я цепляюсь за эту информацию так же крепко, как за мысль о Джексоне и получении Лидией укуса и силы первее меня. Попрощавшись с Мартин, я отправляю ей нужную информацию сообщением, и получаю смс от Бойда: «Если ты не вернёшься в дом через пять минут, они меня сожрут». Я убираю телефон в карман, и намереваюсь не позволить Эрике и Айзеку, чье беспокойство замечаю бесперебойным белым шумом на нитях связи, заесть Вернона окончательно. Но и не тороплюсь. Если мое предположение верно, а это наверняка так, Лидию от моей участи спасло не извращенное желание Эйдана в любом обличье, а то, что звериная сущность уже знала Лидию как не человека. Зверь же Дерека столкнулся с тем, что его человек резко перестал быть таковым и стал пахнуть иначе. С другой стороны я стал обращать внимание на находящуюся в стазисе внутри меня силу в то же время, как стал возвращаться к жизни. Стал осознаннее, начал тренироваться с Эллисон, стал выезжать из дома в сопровождении Скотта в магазин. Сделал первые шаги к тому, где оказался сейчас. Это странно, как мне было плевать, как равнодушие, поселившееся во мне после плохих полнолуний, расширилось на все, что я делал и имел. На мое существование. Я готовил для стаи, помогал с детьми, но, когда планы мести и убийства изжили себя, просто спал, ел, справлял нужду и ждал Хейла все остальное время. Я ждал, пока он придет, гадал каким. Лежал на своей кровати, как лежу сейчас на земле, без эмоций, мыслей, смотря в пустоту, пока не настанет утро или вечер, пока не придет пора готовить или Макколы не попросят помочь, или Хейл не прикажет спуститься и посидеть в гостиной, или пока не наступит время убирать дом. Пока кто-нибудь не скажет что-то делать. Я сажусь, опираясь руками на землю позади себя, то, о чем я думаю, меня поражает с каждым новым витком размышлений. Ведь выходит работа у Кали, её нездоровый интерес ко мне и дурной поступок Энниса были благом для меня. Это была и первая данная мне свобода от Альфы и стаи, и первые самостоятельные действия. Первые мысли, не ограничивающиеся тем, что мне говорят и бытом. Это было словно дело, расследование, вытащившее меня в реальность, заставившее думать, вернувшее меня к тому, какой я был. Прежним я не стану, но желание помогать и защищать стаю, интерес к тому, как обстоят дела, все это появлялось само собой постепенно последние месяцы. Застывшие механизмы моего разума со скрипом начинали вращаться, скидывая ржавчину, придумывая планы и поглядывая на наши отношения. Пусть я не помню, когда задумался о них, о том, что хочу разрешить нашу большую беду совместно с Хейлом, но я знаю, что сейчас это точно так. Может, это было, когда Айзек рассказал про Энниса и его давление? Может, когда Дерек подарил мне пистолет и начал сомнительные тренировки о лжи, которые, тем не менее, сработали. Это уже точно было, когда я возбуждался от воспоминаний перед последним плохим полнолунием. Надеюсь, действительно последним. Хейл молчал, приказывал, управлял мной, не отпускал, вел себя как мудак, постепенно становясь хуже. Опуская моменты, когда наша близость приобретала прежнюю интимность и нежность, страсть, Дерек главенствовал надо мной и часто давил. Но это я не могу прикрыть теорией о столкновении его звериной сути с тем, что моя суть изменилась после укуса. Эйдан оберегал Лидию без подобных действий, он пошел на меня, угрожая, что пожертвует мной, но её не отправит под когти бетам Дюка. Он не выпускал её из рук при нем, но давал ей отойти, когда она нападала с обвинениями и доказательствами на правящего Альфу. И у них дома, то, как они держались... Эейдан её хотел и желал, а не пытался подчинять. Я все больше переосмысляю все наши отношения с Дереком. И то, как он был холоден, исключая секс, и в тоже время лишь изредка открывался душевно и засыпал меня любовью. И то, как в плохие полнолуния брал, подминал под себя, как ставшего другим. Пусть и переворачивая к себе лицом и заботясь, не обращаясь в человека. Вылизывая, залечивая. Но зачем так главенствовать надо мной даже вне этих ужасных событий? У меня в отношениях опыта не было, но я уверен, знаю, что они должны выглядеть не так! А у Хейла были отношения, да ещё и не с себе подобным, а с человеком. Хотя нет, не так. Единственные отношения, с человеком отличным от него у Хейла строились на подчинении. С той лишь разницей, что сильная женщина-охотник подчиняла себе оборотня, а в нашем случае оборотень подчинял человека. И когда это было не сопротивление, но принятие всего, что предложат, только бы не насилие, Хейл пытался сдержать себя, когда я подчинялся всем правилам и не лез к нему, он был тем собой, которого я знал до прихода Альф, или почти тем. А когда я решил узнать, что он чувствует, полез глубже, затронул болезненную тему и закрылся ментально, не покорился рыку Альфы, дал отпор… Я встаю, давая себе последние секунды осмотреть местность и думаю о том, давал ли когда-нибудь отпор Дерек желаниям Кейт и подчиняла ли она его в итоге этим самым желаниям. Возвращаюсь в дом я под гнетом того, что все ублюдки и твари в этом городе продолжат гадить своим жертвам из могилы, даже если не воскресают. Дома я понимаю, насколько странным мне кажется все, что происходит. Без детей и быта с ними, отнимающего все внимание каждого из обеих стай, без вечной заботы о них, начинает казаться, что у всех нас слишком много свободного времени. Без привычного незримого патронажа Альфы, Дерека, беты теряются, не понимая, куда себя деть. Если ещё с утра это не было так заметно, то видимо после моей истерики каждый из бет начал понемногу сдавать. Я чувствую все это, но понятия не имею, как помочь им. Можно ли отвлечь чем-то Эрику, в одиночестве кусающую губы и таскающую за собой по дому мягкий детский мячик? Я нахожу Рейс в комнате Макколов дважды за вечер, погруженную в мысли. Они снедают её так же, как меня мои о Дереке и это было бы забавно, не будь так гадко от этого на душе. Вдвойне гадко, учитывая, как хорошо мы чувствуем друг друга или же я чувствую её. Долго ли продержится Айзек на разговорах с Джорданом по телефону, учитывая, как он зависим от влияния Хейла? Его метания передаются мне все больше ближе к ночи, и я просто сижу с ним рядом на полу в углу его комнаты, куда он забился. Лейхи прижимает к груди раненую руку, рассказывая о том, как сидел с сестрой Пэрриша. Но в его словах нет той беспечной веселости, что могла бы быть. Бойд держится хорошо, берет на себя все дела по разговорам со стаями, я присутствую, когда он узнает, как себя чувствует Кора, у её парня, а вот звонки Сатоми и Макколам случается уже без меня. Но кроме этих разговоров о том, кто, как и где, он не может ничего сделать. – Все в режиме условной боевой готовности, но к новым проблемам не готовы. И все говорят одно и тоже. – сообщает мне Бойд, когда заканчивает разговор со Скоттом. – Дитон сказал им только ждать. Он не знает, почему раны от Питера заживают на всех так долго. Постельный режим, больше есть, пить отвары. Это объясняет, почему Дюк до сих пор не собрал совет, хотя после смерти Энниса сделал это на следующее утро. И почему не стремится увидеться со мной, как обещал. Или скорее поставил перед фактом. Мне сложно принять те его слова в катакомбах о скорой встрече как угрозу. – А Скотт? – Уже пришел в себя. Сказал… – Бойд делает паузу, и я, раньше, чем успеваю уловить беспокойство о других от него, по взгляду понимаю, что новость будет не легкой. – они пока поживут у Меллисы. Я согласно качаю головой, признавая решение не соваться с детьми под бок к потерявшему контроль Альфе. Но скука по Лилиан берет меня за душу окончательно, как только бета озвучивает решение Маккола. – Это правильно, – отвечаю, стараясь не показывать печали. Но все тщетно, потому как Бойд сочувственно кивает, и так чуя её. Я же его чувства ощущаю в полном объеме ближе к полуночи, после пары часов бездействия. Вечер не подкинул новых задач, что можно было бы решить и отвлечься, и последнего из бет сокрушили его сомнения. – Я знаю, что он не сможет принять иную форму, какое-то время, пока раны не заживут, – говорит Бойд, когда мы сталкиваемся в коридоре. Он стоит, прислонившись к косяку у прохода в подвал, и смотрит вниз, скрестив руки на груди. – Нужно придумать, что делать, если это затянется. «Но мне не по себе» – прилетает от него мысленно, и я чувствую, как бета ёжится. У него никогда не было проблем с тем, чтобы быть ответственным из-за семьи, но поэтому же ему эта роль и претит сейчас, пусть он её и безропотно принимает. Он взялся за нее, потому что не видел иного выбора. Я ощущаю все это, вижу, как они теряют веру в стабильность и защиту, которую им обещал Дерек, обращая. Как страх неизвестности поглощает их. И не поддаться тянущим с трех сторон эмоциям и чувствам мне удается лишь чудом. Чудом и попытками ощутить Дерека. Раз за разом я прощупываю нашу связь, но поток остаётся замершим, пустым, а мои попытки послать ему чувство нужды от бет похожи на тщетные крики, что не доносятся на другую сторону реки, заглушаемые звуком ветра. Вот только моим способностям никакой ветер не мешает. Мельком, я думаю о том, отличают ли беты связь со мной от стайной связи? Выделяют ли её? Но решаю, что это не лучшее время, чтобы об этом расспрашивать кого-то из них. Мы все до глубокой ночи, первой бессонной после бойни, как приведения ходим по дому, иногда сталкиваясь в кухне, но совершенно не представляя, что делать с Альфой или друг с другом. Я впитываю переживания бет словно губка, пока они поочередно не засыпают. Я определяю это по тишине в доме и по тому, как беспрестанно звенящие, словно струны, нити связи с ними замирают. Первой нить Айзека, а следом Бойда. Я устаиваюсь не у себя в комнате этой ночью, а на диване в гостиной и хорошо ловлю момент, когда поток Эрики замирает в штиле. Дом погружен в тишину, но из-за того, что связь со стаей перестала волноваться, я ощущаю это сумеречное беззвучие вдвойне остро. Только сам заснуть не могу. Отчасти из-за того, как раны на ноге начинают ныть, а отчасти из-за мыслей о том, что надо действительно придумать, чем занять стаю. Или как помочь им связаться с Дереком. Если они почувствуют связь с Альфой, осознанную связь, то вновь обретут уверенность. И если Альфа смог отправить мне посыл отказа в разговоре, то сможет и позволить бетам ощущать себя. Возможно… Я и сам потерял всякую уверенность, наевшись чувств стаи. Когда Дерек уехал и находился неизвестно где, я был полон решимости, готов защищать стаю, взял на себя ответственность, а сейчас… Я вздыхаю, хорошо слыша и чувствуя тяжесть своего вздоха. Я изменился так быстро за такой короткий срок! Будто ещё вчера я сидел на этом диване, смотря с Эллисон Сумерки и думал, как хороша Белла в виде вампира и как странно, что во втором фильме оно бездействовала, даже не жила. И сам, разве делал не то же? Так ли я был хорош в этой битве с главным врагом, как новоявленная Каллен? Пусть битва вампиров и была абсолютно прилизана и бескровна, в отличие от резни, что оставили за собой оборотни и существа в реальности. Белла не сдавалась в последнем фильме и шла до конца, после того как переосмыслила себя, так может, и мне стоит? Бросаю взгляд на темный проем входа в подвал, куда не достает даже свет из окон гостиной и думаю, что тоже переосмыслил себя. Когда был у отца, когда собирался бороться со стаей и за неё, когда наблюдал свои раны, принимая ванну после. Я гладил своё тело, изучал его по новой, убеждался, что жив. Я бы хотел убедиться, что и Хейл жив. Что он там, под этим настороженным, но не излучающим эмоций алым взглядом и покрытой шерстью звериной тушей. Что Дерек жив. Проверяя, что тишина вокруг по-прежнему касается и потоков связи между мной и бетами, я встаю, оставляя попытки заснуть, которые толком и не принимал. Я целенаправленно иду на кухню, зная, что мне нужно. Глубокая уверенность, что если у меня ничего не получится, то, что страшного может произойти кроме очередной рваной раны на теле, немного беспокоит меня. Часть сознания ужасается – это ненормально настолько плевать на своё тело и здоровье, но это скорее та часть, которая забыла о плохих полнолуниях в анамнезе и уже имеющихся у меня ранах. Доставая фонарь из дальнего угла одного из нижних ящиков, я посмеиваюсь забавному ощущению самого себя. Чувствую я себя так, будто ничем не обладаю, будто кроме себя мне терять и нечего, а себя потерять совсем не жалко. Хотя прекрасно знаю, что объективно это не так и у меня есть минимум стая и максимум отец, которому Дженим меня не заменит. Но подходя к подвалу, я думаю, что это не такой уж и плохой настрой, чтобы соваться в черную дыру к зверю. Коротко вздыхаю, будто и впрямь собираюсь прыгать за белым кроликом, и захожу. В свете фонаря все помещение кажется совершенно иным. Полки щетинятся разномастными тенями от их содержимого, стекло и железо в предметах ярко выделяются и местами бликуют. Свет у фонаря холодный, отчего создается ощущение, будто все вокруг окрашивается в металлический серебристый оттенок. И только не дремлющая темная гора в глубине кажется ещё больше и чернее. Она равномерно вздымается и опускается, что отчетливо видно за счет тени на стене. Альфа не спит, он открывает глаза, как только я подхожу достаточно близко. Когда я в прошлый раз намеренно пытался связаться с Хейлом, то копнул слишком глубоко и вызвал к себе Зверя. Но сейчас Альфа и так передо мной, он не станет ещё сильнее, больше или агрессивнее, чем есть. И уповая на это, я сажусь перед ним, отставляя фонарь. Бедро простреливает болью, когда я опускаюсь на пол, но я не меняюсь в лице, чувствуя это, только сменяю позу, сгибая здоровую ногу в колене, опираясь на неё и выпрямляя раненую. Оборотень смотрит, наблюдает за мной, как и когда я кормил или омывал его. Я сцепляю руки в замок вокруг колена и вздыхаю, решая с чего начать. – Они скучают и в шоке, – говорю невпопад, без какого-либо вступления. – Как и я сам, но им хуже. Ты им нужнее, они потеряны, словно щенки, которые только родились. Не хочешь мне, ладно, но им, пожалуйста, откройся им. Вернись хотя бы к ним. Хоть немного, просто дай почувствовать свой настрой! Замолкаю, стараясь все же собраться с мыслями, но наружу рвется только очередной вздох. Слова не идут, кажется, Альфа меня не понимает, но… он открыт. Я чувствую тонкую змейку воды в нашем пустынном перелопаченном потоке связи. Внимание. Настрой на меня, не на слова, но на чувства. Тонкая струйка, потянувшись к которой, я чувствую большую воду. Море, каким уже ощущал Хейла. Пещеру, из которой на меня вынырнул волк. Волк, лежащий сейчас в реальности передо мной в полутьме подвала и поднявший голову. Зверь, полностью внемлющий мне сейчас ушами и всем своим опасным, настороженным, не забывшим последнюю стычку со мной естеством. Я коротко выдыхаю из легких весь воздух и силой заставляю себя вдохнуть вновь, дышать, ощущая это. Не было ни тяги, не схлопнувшейся реальности, ни медленного погружения, но это оно. То самое растворение мира вокруг, единство в моменте, вне стаи, вне пространства. То неясное, что раньше было окутано желанием или агрессией, сейчас в мареве ожидания. Замерло вместе с нами вокруг нас. Я не вижу глазами Альфы, но пару раз моргнув и поймав вид самого себя в алом мареве на мгновенье, обнаруживаю что могу, если позволю или захочу. Натянутое пространство, ощущение, что может взорваться в любой момент, и я в нем вместе Хейлом впервые без возможности того, чтобы нас сразу друг от друга оторвали. Вне времени, обстоятельств, словно в трансе напротив друг друга. Вокруг нас белым бело, почти невесомость. Максимальная открытость, плотность, где не нужно юлить, чтобы узнать. Высшая точка моей силы. Пространство вокруг растянуто. Белое, на фоне черноты шерсти Альфы почти слепящее, ничто. Сверху, снизу и во все стороны. Я вижу и чувствую его каждой клеточкой тела, волосы на руках у меня встали дыбом, когда марево невесомо коснулось меня фантомным дуновением ветра. Но ветра, как и звуков, кроме моего голоса, здесь нет. Нет ничего кроме меня и Альфы. – Я хотел… «тебя» – скользит мысль, раздаваясь так же громко, как и слова до этого. Альфа дергает головой, поворачивается ко мне корпусом, перебирая лапами, прислушиваясь. Мне непривычно, я перехожу со слов на мысли в попытке научиться управлять и действовать в новых условиях и при этом не потерять мысль. Было бы проще, будь это диалог, но пока лишь мне предстоит говорить. – Но стае… – «ты нужен» – больше. На них не должно… – «не должно отражаться наше» – наши проблемы. Наши стычки. Ты помнишь, ты… – «чувствовал их, когда я ушел?» Зверь рычит, я ощущаю этот вибрирующий отзвук в своей груди, словно стекло, дребезжащее от резкого и сильного звука. Опускаю голову, жмурюсь, пытаясь подобрать… «Ушел» было неверным словом. – Уехал, когда я уехал… – «на время» – я хотел вернуться. Не сразу, но… – «я решил» – вернуться. Стая нуждалась в тебе все это время. – «Мне» – нужно было подумать, составить… – «план. Защитить, помочь» – Я хотел как раньше… – «вместе» – решить проблему. Узнать… – «о Питере» – что происходит… – «Я нуждался» – от тебя. – «в тебе» – Узнать прав… Рев зверя раздается внутри меня, резонирует, оглушает не уши, но сознание. Заставляет умолкнуть, оцепенеть. Я поднимаю голову, замечая, как свет вокруг нас отступает, его загораживает массивная фигура наступающего оборотня. Все происходит в секунды. Но подключенный к связи я вижу это словно в замедленной сьемке. Я вижу лапы, толкающие меня в грудь и алый взгляд летящего в прыжке Альфы. Тело словно ватное опускается под тяжестью удара, зверь раскрывает пасть, поворачивая голову. И вот тогда мир схлопывается. Я приземляюсь на пол спиной и проезжаюсь по нему, успевая заметить темноту подвала. Раны на плечах тут же пронзает болью, отвлекая, а зубы Альфы смыкаются на моей шее. Я жду крика, но из моего раскрытого рта не вылетает ни звука. Сбоку раздается звук упавшего и откинутого фонаря, и я вижу, как свет от него на потолке сдвигается, ощущая впивающиеся в горло клыки. Не настолько, чтобы прокусить, но достаточно, чтобы оставить следы и лишить возможности издавать звуки. Я вижу перед собой холку Альфы и боюсь вдохнуть в крепкой хватке его челюсти. Хейл рычит, тихо, угрожающе, уже в реальности, и дергает головой. Я задыхаюсь, безвольно хватаясь за него, сжимая в руках шесть, ощущая, как болезненно расположены клыки, как жестко они давят на гортань и мышцы. Мне больно. Больно как в полнолуния, больно так, как раньше было во время случки, только на этот раз эпицентр агонии находится в другой части тела. Но Альфа больше не двигается, останавливаясь, замирая с хваткой на моей шее. Я с трудом вдыхаю и выдыхаю ртом, на языке остается привкус крови, а в глазах темнеет. У меня кружится голова и, кажется, будто я провел в этой позе вечность. Запрокинутая голова, почти лишившие меня жизни клыки Альфы. Видимо в какой-то момент я привыкаю к этому положению, потому что понимаю – наш поток связи все ещё открыт. Мой посыл Зверю выходит несвязным, жалким, и молящим. «Нет! Пожалуйста, нет!» В ответ на него Альфа дергает головой ещё раз. Я болтаюсь под ним, одна рука соскальзывает, как я не пытаюсь удержаться за его шкуру, а горло пронзает новая острая боль. Я захожусь в ментальных криках, не контролируя ни мысли, ни себя самого. «Нет! Пожалуйста, не надо! Не надо, прошу, прости, пожалуйста! Нет! Прости! Не надо! Не…» Альфа отпускает меня резко, убирая клыки и даже облизывая шею языком. Я отпускаю его в ту же секунду и распластываюсь на полу, выпрямляясь. Альфа утробно, но тихо рявкает на меня и исчезает из поля зрения. Я слышу, как он ходит где-то рядом, как громко дышит, и лежу не в силах пошевелиться. Боль не прошла. Горло пульсирует, неприятно точечно саднит там, где были клыки, ощущение будто гортань сдвинули и вернули обратно. Раны на всем теле отдают ноющей болью, и я сглатываю в любой момент готовый к тому, что Альфа что-то мне повредил. Слюна проходит в горло без помех, и я моргаю, не сразу осознав, что смаргиваю слезы. Они текут из глаз, будто сами по себе, мешают смотреть, хоть смотреть и не на что кроме потолка, и лишь одна мысль посещает моё сознание – это все? Он меня не убил и это… это все? Только… поболтал меня в зубах как пес мягкую игрушку? После плохих полнолуний это все? Только попытка… Связь, наличие которой сейчас отдается во мне мучительно, словно само её явление уже травля, открыта. Пустыня с ручейком воды, поток ли, ощущение напряжения, как не назови, накрепко связывает нас в эту минуту. Не кидает в белесую невесомость, не перекрыта одним из нас, просто есть. Она крепче, чем когда-либо. И лучше передает ощущения Хейла, настолько, что они яркими красками врываются в мою голову, словно отвечая на вопрос. Усмирение. «Это все» – зубы на горле – усмирение. И вина, скорбь, сожаление, ярость, страх, намеренье навредить в отместку, навредить себе. Чувств так много что я почти захлебываюсь ими, забывая о своих. С трудом приподнимаюсь на локтях, обнаруживая, что меня трясет, и смотрю на Альфу. Первое желание отстраниться, отползти, но его затмевают сигналы, получаемые от Хейла, и то, что он делает. Зверь ходит на четырех лапах, намеренно распрямляя, наступая на больную, горбится или прогибается, тянет то одной, то другой лапой, будто нападает и подпрыгивает. Он рычит себе под нос от злости и боли, а в свете фонаря видны остающиеся за ним капли крови. Я почти тону в этом месиве из заслуженного самоуничижения, против которого даже не могу ничего поставить. Но позволять ему продолжать я тоже не могу. – Нет… – шепчу, пытаясь сесть ровно. Зверь не реагирует, продолжая действия. Я ловлю с его стороны стремление приблизится к полкам с оружием, и действую раньше, чем успеваю понять как. – «Нет!» Посыл выходит и вслух, и мысленно, но пока в реальности я просто вскидываю руку в его сторону, внутри меня словно натягивается канат между нами, и я дергаю его на себя что есть силы. Альфа взрыкивает, спотыкаясь на раненой ноге и сдвигаясь в мою сторону, но я лишь сильнее тяну его. Удерживаю, будто и впрямь наша связь — это витая веревка и я могу накинуть её ему на шею, как он только что сжимал клыки на моей. Рычание Хейла утихает в тот же миг, что я об этом думаю, а я на минуту ловлю вид себя, сидящего на полу, трясущегося и облокачивающегося на руки. Теперь он снова, в сто крат внимательней, прислушивается ко мне. Я сглатываю слюну и кровь, понимая, что источник её – мой нос, облизываю губы, не отпуская натяжение связи. Меня ведет, но мне нужно это сказать, я должен это сделать. – Не смей. – говорю я сипло, но со сталью, какую недавно проявлял лишь к чужим. – Больше никто не причинит никому боли. Я дергаю нить связи на себя ещё раз, словно закрепляя эффект. – И мы все исправим. Перед глазами все плывет, голова кружится, но из последних сил я успеваю отпустить связь, хотя в неё проскакивает моя мысль «Что же с нами не так», и проверить – «люки» связи со стаей были плотно закрыты, беты не пострадали. Вот только я падаю лицом вперед на пол, понятия не имея как позвать их на помощь, не имея на это сил. Я отключаюсь, слыша, как что-то громоздкое тяжелое плюхается где-то поблизости. Сперва я чувствую запах. Терпкий животный запах. Он заполняет ноздри, и я чихаю. Но после вздрагиваю от холода и открываю глаза. Уже ночь? Ещё утро? Голова болит, потолок перед глазами наполовину освещен неярким светом фонаря. Видимо заряд батареи начал заканчиваться, я ведь даже не проверил его, идя сюда. Почему я не включил свет, а взял фонарь? Голова так сильно болит, а на правую руку что-то давит, кажется, она замлела. Кожу на подбородке и под носом неприятно стягивает, там наверняка засохшая кровь. Не знаю, много ли её потерял, но для моего тщедушного тела это явно было внушительно, судя по головной боли и отсутствию сил пошевелиться. Можно было бы повернуть голову в сторону входа и посмотреть светло ли в дверном проеме. Голова болит, а шершавый язык лижет мне висок, скулу и лоб. Моя голова шатается в такт мазкам и мир вновь начинает кружиться. Не надо. Хватит. «Не надо». Язык исчезает. Так хочется ощутить вкус настоя, запах зверобоя над головой, мягкость кровати под поясницей и плечами. Надо принести матрас, чтобы спать здесь. Я с трудом выдергиваю руку из-под чужой туши и кладу её вдоль тела. Но голова болит слишком сильно. – Стайлз! – Раздается где-то совсем близко, но голос звучит, будто кричат издалека. – Стайлз, ты слышишь меня? Я открываю глаза, но сразу же закрываю их от усталости. Кажется, меня посадили, прислонив спиной к чему-то, а руки, заботливо обхватившие моё лицо и удерживающие голову в вертикальном положении, определенно принадлежат кому-то из бет. – Стайлз! Он не реагирует, что делать? Их голоса раздаются с каждой фразой все ближе, хотя мне предельно ясно, что никто никуда не идет. Я пытаюсь открыть глаза вновь и вижу перед собой Айзека, он отвернулся, глядя куда-то вбок. Но меня вновь не хватает надолго. – Ему больно? – Нет, я забрал все. – Посади его, чтоб не упал и помоги мне. Меня сдвигают, и я чувствую виском прохладную твердую балку, а руки беты пропадают. Я пытаюсь открыть глаза вновь и вижу, как Айзек и Бойд согнулись над животом Альфы, а сам оборотень смотрит на меня и скулит. Моргаю, и видимо отключаюсь ненадолго, потому как при следующем открытие глаз, Бойд уже один, он проверяет перевязанного Альфу, чей живот теперь пересекает широкая бинтовая повязка. Моргнув ещё раз, я обнаруживаю себя поднятым в воздух. Мою голову направляют так, чтобы она лежала на чужом плече, и я чувствую слабый запах зверобоя. Я слышу скулеж Хейла вновь, прежде чем отключаюсь. Я просыпаюсь в месте, в котором так хотел оказаться. Мягкая подушка под головой, влажное полотенце на лбу и запах настоя. Сбоку от меня сидит Айзек. Он смотрит в планшет, улыбаясь, и на всю комнату разносятся разговоры малышей. Мне бы ещё оклематься, полежать, не открывая глаз, но звук голоса Лилиан побуждает меня привстать на кровати, почти подрываясь, настолько «быстро», насколько у меня хватает сил. Правда ноющее бедро, плечи, а теперь и шея, превращают моё действие в жалкую попытку. Я лишь успеваю увидеть, что малышка не сидит где-то рядом на кровати или в комнате, а мастерит что-то из кубиков в экране планшета. Лейхи, не успев остановить мою манипуляцию в процессе, откладывает планшет и берет меня за руку, пытаясь заглянуть в лицо. – Очнулся? Как себя чувствуешь? Я отворачиваюсь, но чувствую, как болезненные ощущения уходят, стекаясь к нашим сомкнутым рукам и исчезая. Попытка вскочить была столь же опрометчивым решением, что и сунуться в подвал к Альфе ночью. – Уже лучше. Можешь дать... Я не успеваю закончить фразу, как Айзек, действуя только здоровой рукой, уже тянется к изголовью кровати и достает стакан с отваром. Он вкладывает его мне в руку, которую только что держал и отпускает, но тут же кладет руку мне на бедро. Через одежду боль не вытянешь, но мне и без затихшей после очередного всплеска силы ясно, что бета чертовски перепугался за нас. И совестно, ведь он до сих пор имеет своё ранение, ему не стоило бы брать на себя боль от моих ночных похождений. Мне жаль, что я не могу передать ему чувство благодарности, что испытываю сейчас. – Спасибо. Я пью отвар большими глотками, остывший, но это и хорошо учитывая жажду. Наверняка я потерял много крови и организму нужно восстановить силы всеми доступными способами. Есть я не хочу, но подозреваю, что и легкий перекус будет сейчас полезен, не говоря о полноценном обеде. Впрочем, за окном не настолько светло, чтобы бел день. – Сколько время? Лейхи оглядывается на брошенный им ранее на кровать планшет и сообщает: – Без четверти девять. Мы вас посреди ночи нашли, ты спал часов пять, но неизвестно, сколько лежал без сознания до этого. – Прости за это. Что с Дереком? – У него раскрылись раны, мы его зашили и перевязали. Он не сопротивлялся… По опущенной голове и расстроенному виду, я понимаю, что Альфа так и не открылся своим бетам. Но после нашего слияния и взаимного усмирения, не могу сказать, что моя опасная вылазка к Хейлу была зря. По крайне мере мне открылась самая мощная сторона моей силы, и я узнал, что Альфа хотел физически осадить меня, когда нападал у дома совсем недавно, но не убить или насиловать. Я отдаю Айзеку пустой стакан и, как только он его убирает, указываю на планшет. – Что смотришь? Я слышал малышей. Лейхи кивает, светлея в лице. Он жестом просит меня приподняться, пихает мне под плечи и голову ещё одну подушку и садиться рядом, беря планшет в руки. Он переставляет ползунок видео на начало и включает. На экране, в манеже, среди игрушек, полусидя и ползком, перемещаются близнецы, Фред и Курт. Последний, как всегда, немного в отдалении от братьев. – Скотт скинул. Он сказал, они думают остаться там, если детям понравится и будет безопасно. Мелисса им помогает. Она больше знает о детях, им с ней будет лучше. Семьи же так и живут обычно? Я глажу его по колену, единственному до чего дотягиваюсь рукой без лишних манипуляций, и стараюсь ободряюще если не улыбнуться, то хотя бы звучать. ¬– Мы все расстались не навечно. Когда обстановка станет спокойней, мы навестим их, а они будут навещать нас, даже если не вернутся в этот дом жить. Будем крепко дружить семьями и стаями. В видео меняется кадр – теперь на экране планшета Эллисон с Лилиан на руках. Малышка улыбается, прижимая к себе свою куклу, и увлечённо рассказывает о ней глядя на мать, а после и в камеру. Глядя на неё, я думаю, что на самом деле дети в доме одним своим присутствием скрашивали все трудности и конфликты стай. Или были их причиной, в случае Эрики и Бойда, это единственный минус. Но может сейчас, без них, всем нам будет проще разобраться в себе и друг с другом? Мы смотрим видео, присланные Макколом, одно за одним, и я периодически погружаюсь в дрему в процессе. В какой-то момент Бойд приносит нам еду, и я узнаю, что Эрика на работе, а голод – моё основное чувство сейчас. Мы уплетаем тосты с яйцами и беконом, и я запихиваю в себя все это быстрее, чем бета, несмотря на усталость и медлительность. Бойд подает мне чашку с чаем, сдобренным травами, судя по запаху и бордовому цвету, и просит не торопиться, рассказывая о делах. – Сегодня все начали потихоньку возвращаться к работе и учебе. Эрика написала, что видела бету Сатоми, раны Коры ещё заживают, но Марк ещё вчера отправил пару бет зарабатывать деньги. И звонила Лидия, сказала стаи близнецов тоже уже два дня как в делах, и беты Кали снова активны на её территории. Оборотень ждет, пока я запью и проглочу еду, что пихнул в себя, прежде чем продолжить. Это и его тяжелый взгляд настораживают меня. И не зря. – Ещё Лидия просила передать тебе, что «вчера он пришел в себя». Подозреваю, «он» это тот человек, которого увезла Эрика, и о котором больше никто из стай не слышал после этого. О котором обе они отказались со мной говорить. Бета не требует объяснить, но просит: – Не расскажешь в чем дело? Я киваю, придерживаясь решения не скрывать больше своих дел от стаи, которое принял, увидев реакцию Бойда на наши тайные дела с Эрикой. Видимо, когда она упоминала спасение туши, то намекала, стоит ли утаивать от стаи и это, но я не понял. А ведь стоило уточнить… – Расскажу.