Любо́й

      О том, что в столовой есть особая иерархия, Мальвина предупреждал, но Вадим не ожидал полного и безоговорочного подчинения системе. Место Волкова – во главе стола, по обе стороны от него – помощники и инициативные солдаты, а все остальные – по количеству косяков от самых прилежных до неудачников.       В дальнем конце – группа на выгон. Однако сегодня там никого не было. Впрочем, за тем столом в принципе никто и никогда не сидел.       Когда Олег продефилировал на кухню, сокомандники показали Вадиму, где он должен сидеть: через одного человека от Волкова. Для новичка это очень быстрый подъем, многие завидуют, прокомментировал Димка, который сидел напротив него, и нагнулся над столом, чтобы продолжить уже тише, Волк в твоей футболке, тебе крупно повезло.       Хотелось бы знать, с чем именно, но в проходе появляется тележка, заставленная кастрюлями, половниками и овощами, а затем сам Волков, поэтому Вадим уже по инерции оказывается рядом, чтобы поддержать напряжённые руки, забрав из них грузную кастрюлю. Олег хмурится почти угрожающе, у него между густых бровей залегает хорошо известная всем морщинка "хуй оторву". Завистники, смеясь, готовятся к тому, что Вадика выпрут с ужина пинком под зад.       Мешаться Олегу на кухне или в столовой нельзя, иначе вылетишь оттуда пробкой из бутылки игристого. Однако Вадим стойко выдерживает взгляд, удерживая кастрюлю одной рукой, чтобы подать командованию подходящий по размеру ковш. Бабушка учила, что каждой кастрюле свой черпак. Волков берёт поварёшку и смотрится с ней настолько органично, что пробирает не то смех, не то дичайшее умиление вперемешку с восторгом. Ругани так и не следует.       Командир зачерпывает рагу и раскладывает по тарелкам, а Вадим ходит за ним хвостиком, как умная подставка для кастрюли. Впрочем, Вадику это даже нравится, быть полезным и видеть, что Олегу от этого действительно легче, приятно. Они сами садятся есть только когда всё разложено и успело остыть до нормальной, необжигающей температуры. — А Дракон-то походу в единоличники метит. – доносится откуда-то со стороны ехидное. — Да он тупо позёр.       Детский сад трусы на лямках разместился в метре от него и надеется, что он обратит на них внимание. В то время как Вадим весь в своей тарелке. Вкус простого в приготовлении блюда напоминает ему о детстве, о бабуле, которая заботилась о нём, пока мать шлялась не пойми где, а отец помер, наверное, в какой-нибудь канаве.       Только мясо непривычно нежное, жуётся легко и не застревает между зубов, с овощами сочетается невероятно. Это лучше, чем в ресторанах, потому что роднее и вкуснее. Повар известный, но отчего-то никто после ужина не бежит целовать его руки.       Никто не произносит банальное: "Спасибо, Олег" и не получает в ответ делано равнодушный кивок. — Интересно, даже здесь сохранился стереотип: омега – готовка, уборка; альфа, бета – жрать и оставлять мусор. – усмехнувшись, произносит Вадик, говоря скорее с самим собой, чем с кем-то конкретным.       Насколько же прочно в сознании людей отпечатываются удобные для них правила, затуманивая голос совести и чувство справедливости. Поднявшийся из-за стола Димка решает, что обращаются непосредственно к нему, и пожимает плечами. — Природой заложено.       Ага, "наложено", почти срывается с языка, однако звон тарелок останавливает Вадима от паясничества. Вероятно, именно это спасает Собаку от незаслуженной оплеухи.       Когда все уже покинули столовую, в помещении остались только он и Волков. Уйти было бы правильным и банальным решением с точки зрения распределения обязанностей, с которым спорить не приходилось, однако Вадим продолжает сидеть, уставившись перед собой, будто приклеился.       Подошедший к нему Олег в очередной раз воспринимает его поведение как-то иначе, ставит грязную посуду на тележку, а затем неуверенно кладёт перед Вадимом конфетку. Небольшую, в темно-зелёной обёртке. А Вадим почти носом утыкается в сгиб его локтя, настолько манит аромат, исходящий от тела. — Я ещё не успел наладить питание в соответствии с твоей мышечной массой, поэтому пока так. Будешь голоден, знаешь, куда идти: первая комната направо.       За весь день это единственная длинная речь, которую Вадим услышал от Волкова, прежде чем тот торопливо скрылся за дверью. Перестать думать об этом не получается. Вадик курит на улице, наблюдая за грозовыми тучами, и наслаждается шумом воды.       На кухне гремит посуда и не обернуться, чтобы посмотреть в приоткрытое окно сложнее всего. Причина собственного порыва задержаться и подсобить с наведением порядка остаётся загадкой. Он раньше не замечал в себе подобного альтруизма, наоборот, использовать людей в личных целях – вот, то, кто он есть. Немного манипуляций, лицемерия, щепотка лести, в этом он хорош. А в обычных человеческих взаимоотношениях не очень.       Только для Волкова почему-то есть желание хотя бы попытаться стать чем-то бо́льшим.       Сигарета догорает, пеплом собираясь на обуви, дымить лениво, тушить жалко, в такую погоду тяжело было зажечь, огонёк плясал из стороны в сторону – да и найти в этом королевстве чистоты помятую пачку было задачкой со звёздочкой. Для этого пришлось разворошить чью-то древнюю заначку.       Вадик выбрасывает окурок и размазывает подошвой о бетонную ступеньку, ветер подхватывает табачные комочки.       Задницу холодит, а в пальцах тает конфета, оставляя следы на грязном бинте, Вадим разворачивает её и пихает целиком в рот. Растягивать удовольствие не про него. Сладость мгновенно растекается по языку, вызывая невольную улыбку, и струится в горло шоколадными реками.       Если закрыть глаза, можно представить, что это вкус тёмных растрёпанных волос, таких же тёмных глаз и смуглой кожи. Татуировка на зубах бы скрипела угольно-чёрным горьким шоколадом и была бы шершавой на ощупь, Вадим уверен: в деревне он пару раз лизал угольки. — По спискам ты, я и ещё двое идём в комнату отдыха. Классно, да? Жаль, что не полным составом, но Волк физически бы не успел на всех. – Димка не замолкает ни на секунду с тех пор, как Вадим преодолел порог.       Кажется, тяжко Собаке жилось в одиночестве, без подходящего товарища под боком. Поговорить было не с кем, некого в плечо по-дружески ударить, мозг вынести непрекращающимся потоком каких-то фактов.       И будь понятен смысл его слов, информация была бы полезна, но Вадик лишь нехотя кивает, чтобы от него отстали. Когда Димка встаёт, он заученно, оттого неохотно тянется следом. Они идут вдоль по коридору, затем поднимаются на третий этаж и сворачивают во вторую комнату налево.       Атмосфера внутри странная: приглушённый свет, мягкие кресла, пуфики, бумажные ограждения вдоль стен. Всё сумбурно и странно, Вадим садится, чтобы утонуть в мешке, набитом шариками, и косится на Димку. Тот теребит свои очки и нетерпеливо поглядывает на дверь.              У них собрание секты? Или анонимных алкоголиков? Нужно выйти в центр и рассказать, почему оказался в этом месте? Вадик, например, заранее не подготовил правдоподобную историю, а импровизировать может только похабные частушки. Например: Шла Саша по шоссе и сосала сушку. Сушка розовой была с красною макушкой!       На соседний стул как раз приземляется запыхавшийся Шурик, лоб блестит от пота, бежал, видимо, и губы опухшие, как после той самой заветной сушки. Было бы на что опаздывать. Он поправляет ярко выкрашенные волосы и подмигивает Вадиму, говоря: Ща поймёшь, почему мы готовы сдохнуть за командира.       Минутой позже заходит сам Олег, и все как по неозвученному приказу подрываются с насиженных мест, образуя круг вокруг него – точно секта. Всё происходящее совершенно не похоже на свободное время, которое Вадиму обещали, однако возмущаться не приходится.       Особенно потому, что мозг выключается, стоит Волкову без предисловия зацепить ремень на своих штанах и брякнуть им слишком громко в хрупкой тишине комнаты. Раздевается он неспешно, вытаскивает сначала одну ногу, затем другую, Вадим запоздало замечает, что он босой и ему самому становится холодно от вида голых ступней. Всё-таки пол у них обычный, а не с подогревом, да и сквозняки в это время года гуляют.       Штаны быстро перехватывает какой-то мужик, чьё имя Вадим ещё не удосужился запомнить, и тянет к лицу, почти натягивает их на себя, шумно вдыхая. Вадик недоуменно вскидывает бровь – что за цирк – но Димка пихает его в бок, чтобы не рыпался. — Ну? – неожиданно звонко интересуется Олег, без тени замешательства. Словно его штаны каждый день нюхают всякие извращенцы. Это фетиш такой что ли? — Командир, сладкий персик. Спелый и немного пушистый. Если сжать потечёт, мне бы слизать его сок. – пошлый шепот срывается на шумное, судорожное дыхание.       Что? Видимо по лицу Вадима проносится спектр всевозможных эмоций, начиная от полнейшего ошеломления до презрительного испанского стыда, потому что Мальвина нервно шепчет: лицо попроще, а то до своей очереди не доживёшь.       Тот странный, одержимый персиками мужик отходит в свой угол, пыхтя как паровоз, и Волков разворачивается к новой жертве. Следующим на очереди – наколенник, Димка хватает его с горящими благодарностью и благоговением глазами, тут же поднося ближе. — Командир, подсолнух с молодыми семечками, на них собралась роса и я... мне нужно её собрать. Можно?       В ответ Олег торопливо машет рукой, разрешая Димке отойти со своей драгоценной ношей подальше. Когда он подцепляет кромку боксёр, Вадим издаёт какой-то неясный жалкий, задавленный звук и с трудом заставляет себя посмотреть в потолок. Некрасиво это, в открытую пялиться на своё начальство, даже если хочется до звона в яйцах.       Мальвина же, очевидно, его доблестное, абсолютно по-дурацки самоотверженное поведение не поддерживает, поэтому наслаждается не только густым запахом гениталий, но и прекрасным видом на них. — Командир, – обращается Шура и кокетливо смеётся, откровенно облизывая тело Волкова взглядом. – пахнет бананом без кожуры. Я готов принять его в горло.       Возможно, Вадим ударился головой, когда подтягивался на турниках и теперь лежит посреди площадки без сознания, а порнографические мотивы ему всего-навсего снятся. Ведь не может же на самом деле Олег Волков стянуть с себя последний элемент одежды и протянуть ему.       Саднящие ладони с запекшейся корочкой крови утверждают, что может. Вадик таращится на серую ткань, словно впервые в жизни видит, и не сразу осознает, что Олег ждёт его одного. Он – последний и нужно что-то сказать.       Прижавшись носом во влажный от солёного пота круг, Вадим дышит, подавляя внутренний смех от собственных действий. Он втягивает аромат чужого тела и абстрагируется от всего окружающего, представляет, что уткнулся Волкову в подмышку, чтобы напроситься на ласку, и получает мягкое поглаживание по голове. — И? Что можешь сказать о запахе? – нетерпеливо прерывает его фантазию Олег. У него уже руки покрылись мурашками, но он даже не предпринимает попыток согреться.       Вадим думает, как сформулировать своё ощущение. Он не чувствует чего-то конкретного, а всё сразу. И сладкое, и солёное, и горькое, и кислое. Слишком многое, чтобы уложить в слова, которые значат так мало по сравнению с тем, что происходит внутри него. — Пахнет... свободой.       В ушах оглушительно стучит пульс, лицо заливает красным стыдом. Бросаться подобными высказываниями равно что признаваться в любви с первого взгляда. Но было бы неправильным назвать что-то одно, когда в аромате переливается вся гамма моря, от самого бушующего, переходящего в шторм, до штиля с безоблачным небом. От чащи леса до полянки с полевыми цветами, а может, где-то там же спрятался кустик дикой малины.       Увидеть реакцию Волкова страшно. Страшно, потому что неловко до ужаса. Однако Вадим заставляет себя оторваться от одежды и поймать стремительно удаляющуюся фигуру. Олег быстрым шагом шлёпает по коридору в отчаянной попытке сбежать, а Вадим, сам не зная, зачем, догоняет его на пути к лестнице, ласково, но настойчиво обхватывая за запястье.       Это чистый инстинкт – догнать ускользающую жертву.       Чужое сердцебиение бьётся под пальцами загнанной птицей, очень быстро, как при тахикардии. Волков оборачивается на него совершенно потерянный, с залитыми румянцем щеками и шеей, даже на груди проступили розоватые пятна.       Они смотрят друг на друга, между ними будто что-то ощутимо надломилось. И эта неизвестность дышит в затылок ледяным испугом. Вадим каменеет от того, что Олег высвобождает руку из его хватки, но не столбенеет. Стянув с себя белую футболку, настойчиво протягивает командиру, тот принимает её как заколдованный. Не понимая, что ему дают, зачем, что с этим делать.       В воздухе витает свежесть дождя, уязвимые секунды после небесной истерики. Она вплетается в коньячный шлейф самого Вадика, возвращая в тот день, когда его впервые напоили и он слонялся по деревне под ливнем, разливая алкоголь по лужам как по бесформенным стаканам. — У вас скоро течка, наденьте, пожалуйста. Не следует ходить в таком виде в доме, полном Альф.       Олег хлопает глазами, глядя на одежду, и Вадим задерживает дыхание, чтобы подойти ближе и помочь одеться, хотя его никто не просил, более того, ему никто не разрешал. Футболка предсказуемо скатывается с одного плеча – очарование – и в целом больше напоминает платье – сдохнуть как очаровательно –, зато закрывает все стратегически важные места.       Между ними неминуемо встаёт прозрачный вопрос: откуда Вадим знает про течку. По подсчётам Олега её не должно быть ещё пару недель, у него в календаре чётко отмечены три/четыре отпускных дня. Но поток лавы действительно собирается внизу живота и тянет будто в подтверждение чужих слов. Вот уже сейчас.       Поэтому Олег пару раз благодарно стреляет глазками из-под трепещущих ресниц, но ничего не говорит.       Вадим возвращается в комнату отдыха – обернувшись не меньше сотни раз и лишь один одновременно с Олегом – каждый миллиметр пропитался вожделением. Стойким душком возбужденных мужчин. Вадика откровенно воротит, приходится заткнуть нос серой футболкой и скатиться в животную страсть, потому что лёгкие принимают этот аромат и заполняются им до отказа.       Все заняты собственным удовольствием, никто не замечает, что на Вадиме стало меньше одежды и что его не было с ними несколько минут. Он оседает в свой шуршащий мешок, сразу же растекается, и, набросив на лицо благоухающую футболку, запускает руку в штаны. Стоит у него крепко и болезненно, головка мокрая и горячая, дрочить под аккомпанемент стонов и хлюпанья оказывается не так тяжело и не так отвратительно.       Хотя бы потому, что последней связной мыслью, вспыхнувшей перед погружением в похоть, становится: а ведь на Олеге теперь тоже его запах.