***
Сокджин приехал сразу, привёз пива и миндального ликёра. Куриные крылышки, шоколад и мороженое прилагались автоматически. После репетиции, где Чимин упахивался так, что строгий и жёсткий Ли Минхо, преподаватель, поинтересовался, что происходит. Но Чимин лишь вымученно улыбнулся и пролепетал что-то о том, что хочет оправдать его доверие. Преподаватель Ли повёл носом, нахмурился, но ничего больше говорить не стал. И домой — в свою старую квартиру, которая ему весь день казалась раем, прибежищем страждущей души, — он еле дополз. И даже дверь не стал запирать, чтобы Сокджин сам её открыл. Слёз не было. Больше не было. Он суховато, кое-где нервно подхихикивая, рассказал всё Сокджину — прямо, жёстко и без утайки. Бета лишь моргал, краснел и пытался заесть пиво мороженым. — Ты влип, — вынес он вердикт. — Ты хоть понимаешь, омежка? Ты влип конкретно. — Да наплевать мне на всё, — чуть пьяно ухмыльнулся Чимин. — Разрулят. Мне сегодня папаша уже звонил — я трубу не брал. И не буду брать. А они тоже разберутся. Не маленькие. Их двое, если так хотят быть вместе — справятся. Сокджин с сомнением покачал головой, но переубеждать не стал. На неловкий вопрос о Намджуне торопливо сказал, что тот звонил, даже вроде как несколько раз, но Джин решил трубку не брать. — Вот видишь, — снова хихикнул Чимин, устраивая голову ему на колени и с наслаждением жмурясь под немного рассеянной рукой в своих волосах. — Не брать трубу — это выход. У меня репетиции будут два раза в неделю. Деньги на карту мне скидываются автоматически с каких-то там счетов — проценты от сделки, что-то такое. Плата за мой тупой брак, ха-ха. Так что с этим проблем не будет. Быть чуть осторожнее — и можно будет продержаться. В магаз буду ходить попозднее. А нет! Лучше, наоборот, пораньше. Сидеть буду тихо, не отсвечивать. Продержусь, сколько смогу. А там и уезжать можно будет. — Ты бредишь, маленький, — тихо сказал Сокджин, проводя кончиками пальцев по лицу омеги, от чего у того даже пальцы на ногах поджались — так было приятно. — Такой глупый что ли? Кто тебе позволит вот так остаться в тени, если ты на самом деле покинешь мужа? Не то чтобы ты слишком известная или популярная личность, Чим, но как минимум твой брак периодически обсуждают. Чимин приподнял голову и с изумлением воззрился на Джина. — Чего? — Он коротко и нервно хохотнул. — Мой брак? — Всё-таки твои принципы в отношении соцсетей иногда играют против тебя, — мягко улыбнулся Сокджин. — Наверно, из-за нервов или потому, что мы тебя вовремя увезли, ты не понял, насколько популярной парой вы стали тогда, да? Но так как инфоповодов вы не даёте, страсти быстро утихли. Однако людям по-прежнему хочется болтать, так что о вас много чего было сказано поначалу. И чаще всего, что ваш брак — фикция. Но тема эта как-то не нашла особой поддержки в обществе: жили вы вместе, в громких скандалах, связанных с изменами, не были замечены. Ты вообще — ангелочек с неизменяемым расписанием и восторженно-отвлечённым взглядом... — Чимин обидчиво фыркнул, но промолчал, и Сокджин, скупо улыбнувшись, продолжил: — А вот как получилось, что твой муж и его любовник были настолько острожными, что за всё время, если и ползли слухи, то или быстро заминались, или не находили формального подтверждения — я не совсем понимаю. Но факт остаётся фактом: если и было что, то всё это оседало только на и без того не очень положительной репутации Чонгука, но не больше. Однако он всего лишь младший сын, в руководители корпорации ему хода нет, он отвечает за безопасность — ты же знаешь это? — Чимин моргнул и покраснел, но ничего не ответил, а Сокджин, тяжело вздохнув, покачал головой: — А я вот знаю. Выяснил, когда ты только начал говорить о браке. Я много чего выяснил. Только думал, что ты и так об этом знаешь. Ошибся. Так вот. В руках Чонгука есть ощутимая власть, без него не обходится ни одна сделка, как говорят. Главное — это пройти проверку его структурой в этой компании, если хочешь стать её партнёром. И все это знают, и многие его терпеть не могут. Так что подтвердись, что брак — фикция, его имя располоскали бы по всем СМИ. Именно его, так как из вас двоих — прости уж — но интереснее для нападок он. — Ерунда какая-то, — чуть дрогнувшим голосом сказал Чимин. — Можно подумать, фиктивный брак в нашей среде — уникальное явление! Да у нас большая часть семей на таких вот "браках" построена! — Возможно, — ответил Сокджин, успокаивающе поглаживая его по волосам. — Вот только ваши семьи изначально сделали себе громкую рекламу на том, что они соединяют вас в крепкий, настоящий брак в противовес тому, на что соглашаются другие, жертвуя детьми ради выгоды. Отец Чонгука метит в большую политику, как поговаривают. Серьёзно так метит. А там сейчас в тренде семейный ценности. Так что, Чими, если ты думал, что твоя история — одна из многих, то подумай, малыш, ещё раз. И поверь: в этом городе и сейчас мало журналистов, кто не хочет вывести вас с Чонгуком на чистую воду. — Это полная хрень, Джини, — пробормотал Чимин, которого начало откровенно пробирать жутким ощущением, что он всё больше запутывается в какой-то жуткой сети. — Мы никуда не ходим, мы ничем не подтверждаем то, что мы счастливы! Это так не работает... — Я не знаю, как это работает, Чимин. — Сокджин устало прикрыл глаза и откинулся головой на спинку дивана. — Но в самом начале отец Чонгука официально представил вас как пару, которая тщательно будет охранять свою личную жизнь от вмешательства прессы, общественности и публики. И преследовать тех, кто будет вам мешать. Это... Да, было неожиданно. Пара моих клиентов — я же говорил тебе, что пол высшего света у нас в салоне обретается? — были готовы локти себе кусать от любопытства, а за право заглянуть к вам в спальню отдаться были бы готовы, не иначе. — Что за бред... — в ужасе прошептал Чимин. — Ты... ты врешь... — Нет, Чими, — печально сказал Сокджин. — Это не я вру. Это ты всё это время, видимо, жил в невообразимо комфортных условиях, которые тебе создавали весьма искусно, но искусственно. Тебе никто ничего сказать не смел, ты был неприкасаемый, понимаешь? Брак с семьёй Чон — одной из трёх самых могущественных в Корее — делал из тебя хрустального принца. Да ещё и репутация твоя, как человека, что немного не от мира сего, иногда тебя выручала. Но посмотри вокруг: друзей у тебя, кроме меня, нет. Думаешь, потому что никто не хотел с тобой дружить? Чимин быстро заморгал глазами, пытаясь понять и вспомнить. Да... Люди, дружба с ними, какие-то тёплые отношения никогда особо не интересовали его. Он кутался в своём мирке, где был Сокджин, с которым они познакомились случайно, на конкурсе: Чимин там выступал, а бета был волонтёром. У него были приятели в универе, которые периодически обедали с ним в столовой, скидывали задания, когда он пропускал занятия. Они спрашивали, как у него дела, он о чём-то спрашивал у них... никогда особенно не вслушиваясь в их ответы. Он не был изгоем, в общем, но близких друзей у него не было. Да и друзей как таковых... Кроме Джина... Нет. Не было. — Нет, — неуверенно ответил он, — просто мне это было не очень, видимо, нужно. — Вот именно. И я тебе, наверно, открою секрет, но вообще-то не особо дружелюбных люди склонны недолюбливать. А разве ты хоть раз что-то подобное чувствовал? Нет ведь? — Чимин, как заворожённый, покачал головой, и Джин кивнул. — В универе, милый, тебя берегут. И не только, поверь, из-за твоих неоспоримых талантов и как жемчужинку для студенческих конкурсов и шоу! И даже не только как сына одного из главных спонсоров. Хотя это, наверно, в первую очередь. Но теперь ещё и родство с Чонами делает своё дело: тебя не смеют тронуть, пока ты ведёшь себя как ангелок: никуда не влезаешь, ни в чём не замечен. Но это ты. А вот Чонгук... — Сокджин снова устало усмехнулся и покачал головой. — Повторюсь: я лишь невольно всё это так хорошо знаю, потому что умею слушать и слышать, а вокруг слишком много тех, кто любит говорить. Твой супруг — одна из самых мрачных фигур и бизнеса, и света. Когда всё у вас начиналось, когда шёл прогрев публики для вашего перформанса со свадьбой, о нём много чего писали. Он многим насолил своим невыносимо прямолинейным и откровенно грубым характером, его называют "золотым хамом", "надменным засранцем, которому всё прощается из-за золотой ложки во рту", и так далее... — Пока всё правда, — обиженно вставил Чимин, но Сокджин лишь цокнул, и он умолк. — Так вот. Все удары, что рассчитаны на вас двоих, Чонгук взял на себя. Ну, то есть это вряд ли было его выбором, но так уж вышло. О тебе в статьях говорилось немного, и ходит слушок — у меня есть знакомые из медиа, клиенты, — что твой супруг лично ходил в пару редакций, когда узнавал (а как — и не спрашивай, у него там лаборатория главной спецслужбы Кореи, не иначе) что будет что-то о тебе в материале, предоставленном для печати. Ходил — и давал по щам. Насколько в прямом смысле, не знаю, но пока мнение такое: ты — белый и пушистый кроличек, которого отдали на растерзание дикому и злобному альфачу, который его забил и зашугал так, что он и носа не кажет ни на одно светское мероприятие. Тебе не казалось всё это время странным, что тебя никуда не заставляют больше ходить, чтобы мордой посветить? Чимин растерянно пожал плечами: — Я думал, что замужем я никому уже не интересен. Товар продан, к чему выставки-продажи? — Мой наивный лопушок, — нежно улыбнулся Сокджин и стал ласково гладить его щёки. — Нет, нет. Просто у Чонгука репутация нелюдимого и высокомерного детины, которого не так чтобы часто куда-то и приглашают. Да ещё и страшновато, так как всех предупредили к вам не лезть. Ну, а ты его муж. Так что это спокойствие, в котором ты купался всё это время, — это его заслуга. — Спокойствие? — нервно усмехнулся Чимин. — Ага, как же... — Ты понял, о чём я, — ответил Сокджин. — Но вот теперь... Скандалище в благородном семействе, да? Муж не выдержал — и всё-таки сбежал от злобного альфача. А почему? О, они будут копать. И раскопают, уж будь уверен. И первым потонет тот, кто тебя обидел, видимо, сильнее всего, — Ким Тэхён. — Чимин замер, у него перехватило дыхание и сжалось сердце. "Нет!.. Нет..." Но Сокджин продолжил, как ни в чём не бывало: — Так что не переживай: ты будешь отмщён. Правда, найдутся, конечно, и те, кто обвинит тебя, потому что при всей мрачности репутации твоего мужа, было очень много тех, кто пускал на него слюни, а тебе завидовал, считая недостойным. Неприятные люди. — Сокджин повёл плечами, будто что-то с них скидывая. — Но всё же, наверно, многие встанут на твою сторону. Правда, отец тебя найдёт и, скорее всего, вернёт в тот дом. Ты же его знаешь. И уже сейчас достаточно протрезвел, чтобы понимать: твой бунт не продлится долго. Но Тэхёна ты утопишь, мужу нервы помотаешь знатно, так что... — Сокджин грустно улыбнулся. — ...не переживай. Скоро река сама пронесёт мимо тебя трупы твоих врагов. Чимин закрыл глаза. Слёзы сами потекли из них, и Сокджин молча стирал их пальцами, что-то шепча о том, что Чимин — его самый милый омежка, самый нежный и добрый, что он всё правильно сделал, что плакать не из-за чего, а главное — не из-за кого, так как достойных среди тех, кто заставил его плакать, не было и нет. И всё внутри Чимина восставало против этих слов беты, но он давил это в себе, понимая, что гораздо лучше и проще считать, что именно так всё и есть. Его обидели. Должны заплатить. Это — правильно.***
Но вопреки мрачным предсказаниям Кима, его никто не трогал. Три дня прошли вообще в полном покое и тишине. У самого Сокджина была презентация новых продуктов, которые рекламировал его салон, и за красивую мордашку администрация привлекла именно его, так что он был недоступен. А больше... Никто Чимину не звонил, не требовал вернуться. Слежки за собой он тоже не заметил, хотя старался не выходить из дома без нужды. И мутная, горькая тоска стала охватывать его всё сильнее. Он и раньше иногда оставался вот так — в странном вакууме покоя, но всегда знал, что те, кто был ему так уж нужен, были рядом, стоило лишь протянуть руку. А вот теперь... С болью и ужасом он начал осознавал, что теперь среди вот таких вот "кто нужен" были Чонгук и Тэхён. То есть Ви. Но они его обидели, а потом тупо на него забили. Не пытались что-то исправить. Не пытались хоть что-то объяснить. Это было ужасно нелогично, и Чимин, конечно, отверг бы все их попытки что-то сделать в этом направлении, но отсутствие этих самых попыток выбивало из колеи и расстраивало до невозможности. Всё было ложью, всё ему показалось, всё привиделось. Его глупое сердце снова взяло неверный след и проиграло простой, как амёба, реальности. Той самой реальности, в которой он никогда и не был нужен Чонгуку, и запах его альфе, видимо, не нравился совсем. Может, он даже и рад, что Чимин избавил его от необходимости делать вид, что он заботится о муже и проявляет внимание к "своему" омеге. Да и скорее всего — эта мысль озарила Чимина в самый тёмный и тоскливый час, где-то около двух ночи, — все его шаги навстречу, то, как смотрел альфа, как касался, как проявлял заботу — всё было только ради того, чтобы Чимин пошёл с ним на этот самый чёртов бал семейства Чон. И там, в "Печеньке", когда Чонгук с ходу выбрал два самых любимых вкуса Чимина — малину и шоколад с зефирками — всё было случайностью. Диковатой и немного пугающей (малина, например, была задвинута на край витрины, и как выцепили её глаза альфа — загадка), но случайностью, которой Чимин уделил слишком много времени и дал слишком много веры. А Ви... Что же. Он, возможно, именно этого и добивался — чтобы Чимин ушёл из дома, освободив ему место в жизни Чонгука. И вся его доброта, вся ласка и откровенность, взгляд этот — потерянный, несчастный — которым он проводил Чимина, когда тот, бросив оскорбления ему в лицо, убежал — всё это было отличной актёрской игрой. Или вообще — привиделось омеге. Всё может быть. Всё. Напридумывал себе, размечтался... Стыдно, стыдно, так стыдно! Особенно, если учесть, что — признаваясь себе прямо совсем уж во всём — Чимин не мог выбрать между ними и хотел быть... рядом с ними обоими! Вот. Вот такой он ужасный, отвратительный и неправильный омега — Пак Чимин. Он хотел почувствовать себя сжигаемым в огненных объятиях альфы, снова увидеть в них желание и — застонать ему в рот от того, как неуклонно, властно берёт его аромат Чонгука, берёт — чтобы не отпускать! Или даже пусть проявляет эту свою странную и неуклюжую заботу, как когда он делал ему кофе или нелепо заматывал шарф в машине, думая, что Чимин мёрзнет. И бурчал бы пусть при этом, и косился недоверчиво и чуть обиженно — но только бы пусть делал это! Чимин сейчас мог вспомнить десяток таких вот неловких попыток привлечь его внимание, проявить хоть что-то в отношении навязанного альфе мужа — и печаль съедала его сердце. Всё, всё, видимо, было уловкой, всё было фальшью! Иначе — разве можно от всего этого вот так, легко и просто, отказаться? А ещё... А ещё ему хотелось снова поговорить с Ви. Рассказать ему о своих печалях — и прочитать добрые и сильные слова, которые так его утешали раньше. Ви всегда их мог находить — правильные слова. Они грели Чимину душу, и его тянуло рассказывать бете всё-всё-всё. И пусть он знает, кто на самом деле такой Ви, всё равно хотелось почему-то. А может, не говорить, а просто молча утонуть в его глазах и, наконец, всё-таки попробовать его губы на вкус. Почему Чимину кажется, что они будут пахнуть чем-то немного жасминовым и чуть цитрусами? Он не знал. Но с тоской думал о том, что никогда не простит Ви того, что тот вот так, развратно и откровенно предпочтя Чонгука, лишил его, Пак Чимина, возможности удовлетворить это своё любопытство. Они ведь так улыбались ему — эти губы! Дурацкой квадратной улыбкой, за которой можно спрятать любую грусть. О, Чимин смог бы заставить эти ласковые глаза вспыхнуть страстью, и Ви не посмел бы их закрывать, когда касался бы Чимина, нет, он бы... Чимин ревел, утыкаясь лицом в подушку. Идиот. Тупой, ненормальный, развратный идиот, обожающий прыгать на одни и те же грабли. И даже эти гневные мысли не помогали: даже сейчас, когда он увидел, насколько ему нет места рядом ни с одним из них — всё равно — душа томилась и плакала, звала сильного альфу и тёплого бету — чтобы согрели, чтобы разогнали мрак и тоску, чтобы приласкали.... хоть немного.***
Чимин никогда не любил шпионские романы и о Джеймсе Бонде тоже слышал только, а толком ни одного фильма не смотрел. Да и детективы не очень любил. Но слежку за собой обнаружил быстро. И испугался смертельно. Чёрная Тойота преследовала его сначала до остановки, а потом ехала параллельно с его автобусом. Последние метры от остановки до ворот во двор универа он просто бежал. Тренировка немного разогнала его страхи, физическая нагрузка всегда благотворно действовала на его душу, омывая её от всякого лишнего. И когда он прощался с тепло улыбающимся ему преподавателем Ли, который остался весьма довольным им, то беспечно уже думал, что совсем сошёл с ума и преследование ему показалось. Не показалось. Тойота стояла прямо напротив ворот, а когда Чимин вышел и зашагал, стараясь не смотреть на неё и не потерять где-нибудь по дороге своё дико скачущее от страха в груди сердце, прямо к остановке, из неё вышел высокий молодой альфа в чёрном пальто и щегольских, сияющих в свете фонарей ботинках и решительно пошёл ему наперерез. — Пак Чимин? — негромко спросил он у обомлевшего от ужаса Чимина, который вынужден был притормозить, так как мужчина перегородил ему дорогу. — Не бойтесь вы так, прошу вас! Мне надо просто переговорить с вами. — Я... О чём? — пискнул тонким, противным, не своим голосом Чимин, пытаясь незаметно отдышаться. — О Чон Чонгуке, — твёрдо сказал альфа (запах горьковато-полынный, смешанный с дымом от вишнёвых веток не позволял сомневаться в этом вопросе). — Меня зовут Чон Чондо, я его сводный брат. Старший. Чондо вдруг как-то криво усмехнулся, и в его запахе появилась острая горечь. Чон Чонгука этот альфа явно недолюбливал. — Прошу вас, пойдёмте вон в то кафе, там можно будет поговорить, — сказал он и решительно подхватил Чимина под локоть, видимо, собираясь сопроводить омегу до кафе под ручку. И у Чимина по всему телу пошли неприятные, колючие, почти болезненные мурашки. Он не понимал почему, но этот альфа вызывал у него неприязнь, отторжение на каком-то глубинном уровне. Чондо приподнял бровь, быстро шевельнул ноздрями и тут же убрал руку. — Не бойтесь же меня, — удивлённо сказал он. — Чимин, я прошу всего лишь немного вашего времени... — Простите, — виновато прошептал омега, ругая себя за невежливость. — Я не боюсь, честно. Пойдёмте. Кафе было уютным, кофе, которое альфа уверенно заказал на двоих, не спросив Чимина, был вкусным, как ни странно, хотя раньше Пак моккачино не очень любил. Но здесь, то ли от волнения, то ли от желания немного оправдать себя перед альфой, — он пил его с удовольствием, несмотря на приторный вкус шоколада. Пил — и украдкой рассматривал о чём-то хмуро задумавшегося альфу. Красивый. Если и похож на Чонгука, то только чёрными густыми волосами да пухлыми фигурными губами. Выражение лица у Чондо было таким же хищным, как и у брата, но у Чонгука оно иногда менялось на милое и немного кошачье — и тогда от хищника ничего не оставалось. А вот чтобы с лица Чондо исчез этот оскал, выдававший в нём не очень доброго человека — Чимин представлял с трудом. — Вы хотели о чём-то поговорить, — не выдержав, в конце концов, затянувшейся паузы, тихо напомнил он. — Да, да, — отрывисто произнёс альфа и выдохнул. — Скажите мне, Чимин, почему вы ушли из дома моего... хм... Чонгука? — Это касается только нас двоих, — с неприязнью хмурясь, ответил Чимин. — Какое вам... — Мне есть дело, и вот какое. — Альфа говорил решительно и чётко. — Я знаю всё о вашем браке. Это фикция, никакого влечения душ, любви с первого взгляда, а главное — никакого совместного будущего у вас нет и не будет. Вас заставили, как и Чонгука. И всё, что плетут вокруг вас отец и его пиарщики, — полный бред. Чонгук — трус! — Эту фразу Чондо выплюнул с презрением, и его лицо на мгновение исказилось ненавистью, но он быстро взял себя в руки. — Настоящий трус, который не смог ни свою свободу отстоять, ни вас уважить, видимо, раз вы сбежали от него в такой спешке. И я догадываюсь о причине и сам. — Он сделал паузу, ловя растерянно мечущийся в страхе взгляд Чимина, и когда это у него получилось, он выдохнул: — Ким Тэхён, да? Они обнаглели в конец концов и трахались у вас под носом? Он приехал в ваш дом, когда вас не было, и имел наглость остаться на ночь! Этот поганый бета давно нарывается, он тянет моего тупого братца в пропасть — и сам это понимает. Но кто же переупрямит долбаного "сильного" альфу, да? Казалось, что Чондо говорит уже больше сам с собой, чем Чимину, и умирающий от страха из-за такого вот яростного разоблачения омега с внутренним трепетом видел настоящую ненависть и закоренелое отвращение к брату и его увлечению в словах альфы. И с такой живостью, так уверенно говорил он это Чимину, как будто призывал его в соратники, как будто был уверен: уж омега-то точно будет разделять его чувства. Но Чимина эти чувства привели в ужас, и он с трепетом ждал, когда Чондо объяснит цель их встречи. Альфа явно был не из тех, кто будет ходить вокруг да около. Так и оказалось. — Я предлагаю вам помощь, Чимин, — чуть отдышавшись от своей эмоциональной речи, начал Чондо иным, вкрадчивым и ласковым голосом, и Пак поразился тому, каким хорошим актёром он был. — Вы мне понравились ещё на свадьбе, такой несчастный. растерянный... Даже раньше, наверно. Вы были красивее всех этих напыщенных омег, что судачили о вас на репетиционном ужине, куда этот хам даже не явился! Вы же помните, сколько всего вам пришлось из-за него пережить? — Он подождал, пока Чимин неуверенно кивнёт, и продолжил: — Так вот! Я просто предлагаю вам поставить их на место! И сделать это просто: наверняка Чонгук уже потребовал от вас присутствия на рождественском семейном балу? — Он снова подождал кивка омеги. — Лично я ненавижу это пафосное сборище, где все хвастаются и сплетничают и никто никому на самом деле даже не симпатичен! Поверьте, вам — с вашей чистой душой и внутренней нежностью... — Голос Чондо стал мягче, глуше. — ...не понравится совершенно точно! А ведь Чонгук позвал вас только с одной целью: одурачить нашего деда. Старик всегда был против фиктивных браков, и узнай он, что его сын — наш отец — ради своей карьеры пожертвовал Чонгуком, а тот трусливо пошёл на это, лишь бы ему не стали тыкать в нос его позорной и дикой связью с бетой альфа-направленности, — так вот, узнай дед об этом, он лишит их почти всего, на что они сейчас опираются в бизнесе. Только из-за этого Чонгук зовёт вас на этот бал, снова выбрав отца и совсем не подумав о том, каково будет вам, с вашей чистотой и ранимостью, притворяться и лгать перед этим напыщенным старым индюком! Ведь это позволит моему братцу всё оставить на своих местах — в том числе и греющего ему постель заместителя Кима! И именно поэтому, думая прежде всего о возмездии за то, как эти два урода обошлись с вами, я предлагаю вам просто не являться на бал! Вы ушли от Чонгука, вы смогли показать им, что презираете их и их отношение к вам — вы проявили силу! И я предлагаю вам просто не останавливаться на полпути. Вы на сто процентов правы! Но этого недостаточно: до Чонгука этот комариный укус не дойдёт! Надо нанести более ощутимые удар — по тому, что важно для него! Он трясётся над отцовой компанией, хотя тот практически отнял её у него же, превратив офис в Сеуле, который Чонгук когда-то поднял с нуля, в головной и сместив самого Чонгука на должность главы безопасности! И Чонгук проглотил! Трус! — И снова бешеное и такое откровенно пугающее презрение в голосе Чондо заставило Чимина содрогнуться. — Но дед наверняка ударит именно по ней, так как он — один из главных её инвесторов. И покажись Чонгук, внучок, которого он так ценит, так привечает, лживым и жадным корыстолюбцем, готовым гнобить свою жизнь и жизнь прекрасного омежки ради своих устремлений, — что же... дед не простит. Он Чонам сумеет насолить, поверьте, Чимин! Он отомстит за вас так, что вы останетесь довольны! Не ходите на бал! Ответьте моему тупому братцу ударом на удар и покажите, что не потерпите бесстыжего отношения к себе и имени, что это развратное грубое животное, у которого на уме только карьера и задница его зама, очерняет каждый день своего существования! Чимин невольно болезненно поморщился. Да, всё было хорошо и правильно в речи Чон Чондо, и во всём он был, видимо, прав. Но было что-то неприятное в том, как он захлёбывался от предвкушения того разрушительного торнадо, что принесёт Чимин в жизнь своего нерадивого мужа. Где-то Чимин читал, что наказывать надо, что люди, заслужившие наказания, должны быть ему подвергнуты, но те, кто наказывает... Их тоже очень сильно характеризует то, как именно они относятся к этой своей миссии. И одно дело — принимать её с тяжёлым чувством печальной необходимости, сопереживая жертвам, но и праведно и сурово печалясь о судьбе наказанного — как и надо бы. И совершенно иное, когда человек наслаждается тем, что приносит кому-то боль и страдания, даже если он наказывает самого плохого человека на свете. Увы, зло в любом виде и по любой причине совершенное, не оставляет душу человека нетронутой. Душа Чон Чондо сочилась ядом, она была им пропитана — и ни одного живого места в ней Чимин не видел. Если бы мог, Чондо бы причинил и сам вред, но он предпочёл нанести его с помощью Чимина, оставшись вроде как в стороне. Сказать, что это была не его война, Чимин не смог бы с чистой совестью. Желания желаниями, мечты мечтами, но он до сих пор чувствовал себя глубоко оскорблённым Чонгуком и Тэхёном. И если Чондо прав — а Чимин почему-то именно в этом ему верил — и Чонгук и на самом деле согласился на замужество, уступив отцу, чтобы тот разрешил ему по-прежнему развратничать с бетой, это вообще было ужасно неприятно для Чимина. И всё же... всё же... что-то было во всём этом противное и неправильное. И душа, и сердце восставали в Чимине против этого решения — так подставить Чонгука. Да, ещё три дня назад он и сам собирался это сделать. Но ведь тогда он не знал, насколько серьёзными будут последствия его мести. Он хотел задеть лишь Чонгука, лично. Чтобы пробило, засочилось, заныло хоть что-то в нём, в этом тупом альфаче! Чтобы стало стыдно Тэхёну, который, конечно, гораздо лучше его понимал. Чтобы поняли. Чтобы пожалели о том, что так поступили, что отказали, что... что... Но если всё так... Теперь, когда Чимин знает то, что знает, это будет прямо полноценной подставой. И на неё ещё надо бы решиться. Джин... Чимину срочно нужен был Ким Сокджин. Когда омега ему рассказывал о своих печалях, то всегда ощущал, как в уме, в душе и сердце всё высветляется, становится на свои места, проявляясь в полном своём облике. А пока... Он твёрдо посмотрел в тревожные, красноватые глаза Чондо и сказал: — Я обязательно подумаю над вашими словами, директор Чон... — О, прошу вас, Чимин, — внезапно ласково и вкрадчиво ответил альфа, — называйте меня Чондо. Или даже — хён? — Как я могу? — отвёл глаза Чимин. — Не сейчас точно. Мне надо о многом подумать... — Я могу подвезти вас! — с готовностью вскинулся альфа. — Я могу... — Нет, благодарю вас, — твёрдо ответил Чимин. — Я доберусь сам. Мне это поможет подумать. А когда... когда будет этот бал? Чондо немного замедлил с ответом, а потом суховато улыбнулся и ответил: — Двадцатого декабря. Гости, как всегда, прибудут к семи, всё чин чином, Business Casual дресс-код. Правила давно оговорены и не меняются, наверно, лет сто. Много дорогого шампанского и постных лиц. Поверьте, Чимин, вы ничего не потеряете, если это всё благополучно пропустите. А вот моральное удовлетворение от рожи Чонгука я вам гарантирую. Он не привык считаться ни с кем. Даже тот же Тэхён — уж на что смел с ним, а тоже никогда по-настоящему не смеет ему возражать. Тявкает согласно, шавка. Последние слова Чондо внезапно прошипел со вновь вернувшейся злобой, и Чимина продрало по коже противными мурашками. Всё-таки этот человек был ему неприятен, жутко неприятен. — Я обязательно обо всём подумаю, господин Чон, — суховато сказал он, поднимаясь и скупо улыбаясь пристально глядящему на него альфе. Вдруг Чондо цепко схватил его за руку и почти силой поднёс её к губам. — Я буду тоже очень вам благодарен, если вы поддержите меня так, как я прошу, Чимин, — тихо сказал он и, прикрыв глаза от явного удовольствия, перевернул его кисть и припал приоткрытыми губами к запястью омеги. Чимин застыл, борясь с настойчивым желанием тут же вырвать руку и вытереть влажный след от поцелуя альфы. Он терпеливо сжал зубы и нашёл в себе силы одарить Чондо благосклонной улыбкой в ответ на этот галантный в общем-то жест. И только когда за ним закрылась дверь кафе, он с остервенением провёл запястьем по боку, стирая противное ощущение.