***
Чонгука обиходили быстро: в магазине, где он одевался, очень легко нашли ему чудесный костюм, который весьма скоро подогнали под него, снабдили новым ремнём, который ему лично выбрал и оплатил со своей карты Чимин. А потом, когда Пак его подарил Чонгуку тут же, рядом с магазином, тот — прямо на глазах у заувукавших на эту картинку продавцов — подхватил его на руки и сладко-сладко поцеловал, от чего Чимин ещё долго был красным-прекрасным. Тэхён уехал к своему стилисту прямо с утра, но обещал к двум быть в салоне у Сокджина. Они отпустили Чонгука по делам, взяв с него обещание быть у мастера также к двум, хотя упрямый наглец и попытался улизнуть, не дав его. Но Чимин был настороже, потому что Тэхён его предупредил: когда Чон не хочет чего-то, то он внаглую смывается с места и отключает телефон. Чонгук закатил глаза, цокнул, но обещался в салоне быть. Сокджин потащил Чимина в дорогой бутик, сказав, что теперь, когда у него полноценный брак и пара мужей (на этом месте Чимин возмущённо пискнул, но на ироничный взгляд Сокджина возмутиться не посмел) — так вот, теперь, когда у него их двое, они не будут скупиться на то, чтобы выглядеть сногсшибательно. Особенно на балу у его свёкров. Особенно тогда, когда придётся привлечь всеобщее внимание, появившись позже всех. Сокджин сказал — Сокджин сделал. Он сделал Чимина по полной, заставив его перемерять половину бутика в поисках одной только рубашки. Потому что за костюмом он заставил вернуться туда, где брали его Чонгуку: пока тот подшивался, а Чимин глазел на пояса, бета, оказывается, присмотрел им два шикарных костюма, но не стал говорить при альфе, чтобы был сюрприз-сюрприз. Так Чимин оказался одетым в светло-сиреневую шёлковую рубаху с романтическим бантом, и белоснежный костюм, в котором выглядел ангельски прекрасным принцем, а Сокджин — в фиолетовый костюм и чёрную рубашку. И рядом они смотрелись просто волшебно. В салоне Сокджин тут же отправил Чонгука и Тэхёна к альфа-мастерам, а за Чимином хотел было поухаживать сам, но тот возразил: сам Сокджин тоже едет на бал, а значит, нуждается в новой причёске и макияже. — Я не крашусь, Чими, — снисходительно возразил бета. — Я тоже, — невозмутимо ответил Чимин. — Но ты должен, это бал! — возмутился бета. — Мы вообще зачем здесь? — Я хочу волосы покрасить посветлее, — пожал плечами Чимин. — И за лицом поухаживать, но никакого макияжа. Пусть видят меня таким, какой я есть. — Ну, в твоих румяных устах, мой мальчик, да с такими глазками и кожей, — насмешливо ответил Сокджин, — это вообще ни разу не пафосно звучит. Ты и без макияжа выглядишь, как фотомодель. Чимин засмеялся и уселся в кресло к приветливо улыбающемуся мастеру. Когда они закончили, Чонгук и Тэхён уже уехали по делам. И до бала оставалось три часа. Их Чимин и Сокджин потратили на то, чтобы выглядеть в своих костюмах безупречно. — Ну, держись, семья Чон, — торжествующе улыбаясь, провозгласил Сокджин, с нескрываемым удовольствие оглядывая две великолепные фигуры в огромном зеркале (они с Чимином были у него в квартире, чтобы не столкнуться с Чонгуком и Тэхёном и не испортить эффекта). — Если мы не станем королями этого бала, то можете назвать меня лохом. — Да-а-а... — протянул благоговейно Чимин, глядя на своё отражение, которое впервые в жизни ему реально нравилось. А потом он перевёл взгляд на Сокджина и придушенно вздохнул, восхищённый увиденным. "Всё-таки ты такой идиот, Ким Намджун! — с мстительным торжеством подумал он. — Редкостный идиот!"***
К дому Чон они подъехали на заказанном для них Чонгуком специально белом Роллс Ройсе, подняв переполох среди лакеев, которые уже вроде как всех приняли — а тут такая красота. Дом Чон был огромным особняком в элитном пригороде и сиял сейчас приветливыми огнями по всему прилегающему к нему большому саду. Яркий тёплый свет лился из каждого окна фасада, а цветные фонарики высвечивали торжественную дорожку к парадному входу. Чимину и Сокджину открыли дверь мгновенно, без лишних вопросов: швейцар, стоявший перед ней, просто не мог ничего у них спросить: его рот был приоткрыт, а на лице было такое восхищение, что Чимин немного смутился. Но Сокджин лишь обворожительно улыбнулся этому немолодому бете с окладистой бородой и великолепными, чуть подвитыми усами и поклонился с благодарностью, когда тот распахнул перед ними дверь. На них пахнуло теплом, их овеяло смешением чудных, богатых ароматов — и личных, и парфюмерных, цветочных и древесных, свежих и сладких, которые — вкупе с ароматами цветов в огромных напольных вазонах, и изысканных закусок, создавали непередаваемый букет большого и богатого торжества. У них приняли пальто, они снова отразились в огромных зеркалах во всю стену в холле дома, а потом перед ними распахнули высокие белые двери — в бальный зал. Первым, что подхватило душу Чимина и унесло в радужные облачка, была музыка. Прекрасная классика, исполняемая камерным оркестром, сидящим на возвышении сбоку зала. Это был Моцарт, точно Моцарт, и Чимин даже замер на пару секунд, пытаясь вспомнить, что именно за произведение, но не смог. А потом он повёл глазами по залу — и увидел... цветы. Много цветов. Он обожал цветы. А тут их было просто море, всё в розово-красных тонах: розы — букетами и венками, в вазах и корзинах, гирлянды из розовых, белых и красных гвоздик, а над аркой, около которой толпилось несколько гостей, чтобы сфотографироваться, стоял огромный венок из пионов. Глаза разбегались от обилия оттенков, однако нигде это не смотрелось вычурно, нигде с ними не было перебора. Зала была полна народа, но Чимин очнувшись от первого ощущения того, что он попал в яркую Диснеевскую сказку, с первого же взгляда нашёл испуганно-восхищённые, огромные, тёмные глаза Чонгука, который стоял недалеко от двери. Лицо мужа, молодое, яркой, пронзительной и немного агрессивной красоты, его высокая фигура, широкие плечи, мощная грудь и гордо выпрямленная спина, обтянутые великолепно сидящим на нём белоснежным пиджаком с широкими лацканами, длинные ноги и широкие ладони, невольно сжимающиеся в кулаки, произвели на Чимина такое же впечатление, что и музыка, и цветы: "Моё! Люблю!" И той азартной и мстительной радости, которую он ощутил в душе и которой затруднился бы дать объяснение, Чимин почему-то немного испугался. Откуда?.. Немного смутившись обилию этих впечатлений, он тем не менее горделиво вскинул голову и быстро оглядел присутствующих. Рядом с Чонгуком стоял Чондо и ещё двое, судя по одежде, омеги. И на лице "милого братца" застыла маской холодная, вежливая улыбка. Как удачно. План работает, как надо. Лица омег, когда Чимин двинулся прямо к ним, слегка потеряли живость и как-то подскисли. Но он на них лишь мельком глянул — и всё внимание сосредоточил на звёздах в глазах своего мужа. Чимин улыбнулся ему — и с наслаждением увидел, как на губах Чонгука появилась счастливая и — чего уж там скрывать — крайне самодовольная улыбка, которая говорила слишком явно и откровенно: "Мой! Это — мой! Чей он? А? Мой!" Не обращая внимания на своих недавних собеседников и других гостей, от перешёптываний которых пошёл по залу лёгкий гул (все, казалось, смотрели исключительно на только что вошедших омегу и бету), Чонгук широкими шагами направился к спешащему к нему Чимину. На глазах у всех муж заключил Пака в свои объятия, нежно склоняясь к приподнятому к нему лицу и сияющим глазам омеги. Он ласково охватил взглядом это лицо, глубоко нырнул в эти глаза — и остался полностью удовлетворённым. Коснулся парой лёгких приветственных поцелуев губ и склонился к уху. В зале снова зашептали, загудели: такие публичные проявления нежности были на грани приличия, однако и альфе, и омеге на это было демонстративно наплевать, а когда это так — отступает даже свет, даже высший. — Чтобы я ещё раз повёлся на твою лабуду про бесячие сюрпризы в этом гадюшнике!.. Я лучше сразу самовыпилюсь из окна! — тихо сказал Чонгук, при это продолжая ласково улыбаться мужу. Чимин очень не по-бальному хрюкнул от смеха и спрятал лицо у него на груди, все силы кинув на то, чтобы не засмеяться громко и откровенно. В это время к ним подошёл Сокджин, который несколько отстал от заспешившего навстречу своему супругу Чимина, и сердито прошипел: — Ещё раз меня вот так подставишь, бросишь, я уйду! — О, Джини, прости! — виновато прошептал Чимин тут же бросаясь к нему и хватая за руку. — Но мне надо было спасать... Он умоляюще посмотрел на Чонгука, и тот мрачно закончил: — ...пожираемого заживо мужа. Простите, Сокджин, но он и впрямь меня спас. — А где Тэхён? — беспокойно завертел головой Чимин. Чонгук нахмурился и быстро повёл по залу глазами, но потом на его лице появилось облегчение и лёгкая грустная нежность и он кивнул куда-то в сторону. — Вон... Дон Кихот недоделанный. Демонстративно меня избегает, после того как мы выслушали от моего папаши тонну гадостей под видом отеческих упрёков и намёков и угроз под видом беспокойства за мою семейную жизнь. Тэхён стоял у окна с бокалом шампанского, один, и даже отсюда, с того места, где стоял Чимин, была видна какая-то полоса отчуждения вокруг его стройной, в чудесном сливового цвета костюме с розовой рубашкой фигуры. Чимин лишь кинул на Чонгука укоризненный взгляд и хотел было рвануть к милому бете, так как у него сердце зашлось от того, как одиноко и отвергнуто выглядел сейчас Ким, однако его твёрдой рукой остановил Сокджин. — Куда? — прошипел он, бешеным взглядом меряя их с Чонгуком. — Спятили? Сначала к хозяевам дома! Кто вообще у нас на балах впервые?! Чонгук и Чимин тяжело вздохнули, переглянулись и кивнули друг другу. Пока они шли через расступающуюся перед ними толпу, Чимин успел ощутить на себе с полсотни завистливых и злобных взглядов тех омег, что когда-то на репетиционном ужине предостерегали его от его будущего мужа. Но теперь, когда он гордо вышагивал под руку именно с этим "опасным" и "жестоким" Чон Чонгуком, а тот ещё и бережно прикрывал его руку на своём локте ладонью и высокомерно не замечал их взглядов, единственное, что им оставалось, — это кусать локти и шипеть за их спинами, улыбнувшись елейно в лицо и не смея открыто показать ни свою злобу, ни свою зависть. Чимин увидел лишь пару-тройку благосклонных взглядов, несколько — сочувствующих (видимо, в свой адрес), а в основном... Лучшее, что было, — равнодушие. Но на таких мероприятиях мало кто может порадоваться за красивую гармоничную пару, которая так откровенно вместе и рядом не просто на словах. Так что Чимин испытывал огромную, какую-то нерационально-пугливую радость от того, что рядом с ним — сильный и гордый мужчина, который совершенно точно его защитит от них всех, этих, которые слишком были бы рады, если бы Чонгук был унижен его отсутствием или если бы он был унижен пренебрежением мужа. Они считали, что Чимин и его альфа не заслужили счастья, они не верили, что в таком положении вообще это счастье возможно, а уж если бы они узнали о Тэхёне... Чимин невольно поёжился из-за мурашек, побежавших по его спине от мысли о том, что было бы, если бы сейчас слева от него шёл не гордый и немного сконфуженный от обилия внимания к своей персоне Ким Сокджин, а тот, кого сам Пак был бы счастлив видеть там — их третий, их бета, их Тэхён. Однако дразнить и без того уже скалящуюся собаку они не будут. Так что... Чимин покосился на Сокджина, поймал его взгляд и ободряюще ему улыбнулся. Но в этот момент глаза беты вдруг потеряли фокус, он ощутимо вздрогнул и испуганно уставился куда-то вбок, а с его скул сошёл нежный румянец. И Чимин, даже не оглядываясь, понял: Ким Намджун как секретарь и помощник снова сопровождает его отца. Сокджин быстро увёл взгляд в сторону и инстинктивно спрятался за Чимина. А тот, натянув благожелательную улыбку, обернулся на слегка, как всегда, агрессивный запах еловой смолы и костра — запах отца, который он мог расчувствовать через любые блокаторы. Пак Юнсу лучился дружелюбием, широко улыбался и умильно щурился на соединённые руки Чонгука и Чимина, и знай омега его чуть хуже, подумал бы, что отец счастлив. Однако настороженный блеск в глазах, чуть сведённые до лёгких морщинок на переносье брови и напряжение в подъёме гордой головы однозначно говорили, что отец не совсем доверяет тому, что видит. И то, что за всё это время, позвонив раз пять, он ни разу толком не поинтересовался их с Чонгуком жизнью, подсказывало Чимину лишь одно: отец установил за ним слежку, и ему гораздо важнее, чтобы внешне всё соблюдалось, а о внутренних метаниях сына он знать ничего не хочет. Ему так всегда было спокойнее. Он занят своими делами, у Чимина они свои... Так что сейчас он подходит, чтобы соблюсти все условности, а значит, надо показать почтение и уважение, а вот радость от встречи с единственным вроде как родным по крови человеком, которого не видел около трёх месяцев, вовсе необязательно. А когда Чимин, ещё не задав и вопроса, даже не поздоровавшись с отцом, понял, что молодой — слишком молодой, почти Чиминова возраста — омега, который с улыбкой повис на руке отца — это его очередная пассия, то и вовсе разговаривать долгие разговоры ему расхотелось. Поэтому он просто легко приобнял старшего за плечи в ответ на его радушно открытые объятия, а дальше лишь вежливо улыбался, кивал головой и передал возможность отвечать на слегка небрежные, но заданные заботливым тоном вопросы отца Чонгуку. Тот и извинился за Чиминово опозданье (видимо, уже не впервые), и сообщил, что да — всё отлично, да — чувствует себя прекрасно, да... да... нет, что вы, отец, какие ссоры?.. да, и мы... да, и нас... Сам же Чимин сосредоточился на высокой фигуре и выразительном лице секретаря отца, Ким Намджуна, который вовсе не желал отвечать на его упорные взгляды, потому что всё его внимание были направлено в одну сторону: за плечо Чимину, туда, где стоял Ким Сокджин. Намджун смотрел так, как будто видел божество. Чудное виденье, в которое не мог поверить. Он явно ловил взгляд Сокджина, а тот, по ощущениям Чимина, которому было неудобно откровенно повернуться, чтобы посмотреть на друга, пытался всеми силами избежать столкновения их взглядов. И когда в "разговоре" Чонгука с отцом услышалась ему пауза, Пак повернулся, схватил вздрогнувшего Сокджина за руку и дёрнул ближе, говоря: — Отец, ты помнишь Джина? Он давно хотел посмотреть на бал, вот, я его пригласил. Сказал — и замер, ощущая, что сделал какую-то непоправимую глупость. На Ким Сокджине лица не было. Он был бледен, хотя от этого стал лишь ещё утончённее и прекраснее. И даже чуть дрожащие губы и бегающие глаза не делали его хуже: просто очень взволнованный (что оправданно) молодой красавчик-бета. А потом на лице Юнсу, на которое перевёл изумлённый взгляд Чимин, вдруг появилось такое хищное и довольное выражение, что омега тут же крепче сжал руку Сокджина: ему вдруг захотелось снова спрятать друг за своей спиной. Отец сладко улыбнулся и сказал: — Как же я могу забыть такого красивого юношу? — И протянул ладонь, чуть склоняясь, чтобы поцеловать Сокджину руку. У Чимина вдруг что-то нехорошо дёрнуло внутри: он увидел, как бета инстинктивно сжался при этом движении старшего, будто попытался отстраниться, спрятаться, прикрыться, будто первым его желанием было спрятать руку от альфы, не дать к ней прикоснуться. Чимин в смятении посмотрел на друга, но тот, вдруг покрасневший, смотрел в пол и уже протягивал старшему пальцы для поцелуя. Пак Юнсу целовал мягко и слишком, казалось, долго, и не спешил отпускать кисть беты. Так, что даже его молодой любовник недовольно покосился на него и капризно оскалился, кладя собственнически руку ему на плечо. Но Пак Юнсу лишь крепче сжал подрагивающие пальцы Сокджина и начал что-то говорить о том, как он сожалеет, что с отъездом из дома сына перестал видеть там прекрасного бету. И то, что Сокджину крайне неприятно это слышать, что в этих словах было не только очевидное, Чимин слишком хорошо понял. И он перевёл беспомощно-растерянный взгляд на Чонгука, который тоже смотрел на всё это пристально, и сжал его рукав. Словно услышав немую мольбу мужа, альфа быстро прищурился, скупо улыбнулся и решительно произнёс: — Что же, отец, нам пора, нас ждёт мой отец, было приятно увидеться. — И протянул старшему руку, заставляя того отпустить Сокджина. — Конечно, — кинув на него лишь беглый взгляд, ответил Пак Юнсу и снова прожёг взглядом бету, не знающего, куда себя деть. — Но, может, вы оставите нам прекрасного вашего друга: мы так давно не виделись. Составите нам компанию, милый Сокджин-щи? — Никак не можем, отец, — холодно и уверенно ответил Чонгук. Он решительно и бесцеремонно перехватил Сокджина под руку и поставил его чуть за собой, рядом с Чимином. — Я обещал своему отцу, что обязательно познакомлю с ним того, кто так дорог моему мужу. — Последние слова он произнёс с особой интонацией, и Юнсу, переведя на него внимательный взгляд, чуть приподнял бровь. Но Чонгук ответил ему прямым и откровенным взглядом, значение которого было трудно не понять. Чимин, правда, уловил этот разговор лишь краем уха: всё это время он во все глаза смотрел на Намджуна. В глазах Кима были ужас, чёрная тоска и, кажется, ненависть. И направлена последняя была на Пак Юнсу. Это заставило Чимина внутренне содрогнуться от тревоги: что-то точно было очень плохо и неправильно, но он никак не мог понять, что именно. Одна только мысль настырно билась ему в висок: кажется, всё не так просто было в этой истории с отцовым секретарём. Ведь выглядел Ким Намджун по-настоящему потрясённым. Однако выяснить хоть что-то окончательно Чимину не дал Чонгук: он твёрдо взял омегу за руку, не выпуская и безвольной руки Сокджина, и повёл их прямо, сквозь людской коридор, к небольшому столу, за которым стоял его отец. Чон Хебом встретил их не менее радушно и фальшиво, чем Пак Юнсу. Эти два старых хитрых тигра воистину стоили друг друга: хищники, они драли всякого, кто зазёвывался на их пути, и шли по головам, по родственным связям, да хоть по трупам — ничем не дорожа, кроме своей репутации и огромных денег, которые, видимо, составляли главную страсть в жизни обоих. Так что, как именно разговаривать со свёкром, Чимин имел полное представление. И почти сразу убедился, что этот пожилой альфа с умными и живыми глазами действительно очень во многом был похож на его отца. Поэтому Пак даже не удивился, когда Чонгук не дал ему долго задержаться в благожелательных, но как-то уж слишком затянувшихся объятия своего отца, резко и грубовато потянул его на себя, а потом встал чётко между ними, не давая весьма этому добродушному на вид старику дотянуться до мягких щёчек и тонкой талии Чимина своими цепкими руками. Рядом с Хебомом также стоял молодой омега с капризным и даже брюзгливым выражением лица. Его звали Мо Кандже, он вот уже несколько лет ходил в условных женихах семьи Чон, да всё никак не мог заполучить руку и деньги хитрого главы дома. И вот его поведение неприятно насторожило Чимина: этот Кандже слишком обрадовался Чонгуку и весьма тесно придвинулся к нему, пользуясь тем, что всё внимание Хебома сосредоточилось на Чимине, а потом и на Сокджине, которого Пак представил старшему Чону. И пока Чимин вежливо улыбался и поддакивал свёкру, пытаясь в то же время вежливо увернуться от его объятий, этот самый Кандже весьма агрессивно и на грани приличия теснил Чонгука, который старательно на него не смотрел, делая вид, что слушает разглагольствования отца о том, как ценна всегда была для него лично семья. А потом, стоило лишь Чон Хебому всё внимание перенести на смущённо улыбающегося Сокджина, которому он также вежливо и с удовольствием поцеловал руку и который поддержал разговор с ним чуть более живо, чем Чимин, так Кандже и вовсе быстро склонился к уху Чонгука и стал ему что-то шептать, охватывая хищным взглядом лицо альфы и удобно устроив свою руку у него на предплечье. Чимин видел, что Чонгуку неудобно, что он пытается отстраниться от потенциального отчима, но почему-то делает это неуверенно, а главное — малоуспешно. Это медленно, но верно стало выбешивать Чимина. И он уже было собрался просто грубо дёрнуть Чонгука на себя и обнять, показывая, кто в доме хозяин, как внезапно голоса стали громче, все вокруг зашевелились, а все взгляды обратились на центральную лестницу, которая вела в зал со второго, жилого, этажа. И Чимин тоже перевёл туда взгляд. По лестнице, благожелательно улыбаясь собравшимся внизу, спускалась пара пожилых людей: альфа и... омега или бета, трудно было сказать точно. Оба в почти одинаковых классических синих костюмах, белых рубашках и бабочках. Оба подтянутые, очень стильно выглядящие. И даже лица их, которые возраст не уродовал, а придавал им благородной солидности и накладывал на них печать мудрости, были чем-то похожи: густые седоватые брови, лучащиеся теплом глаза, седина на висках у одного, полностью седая голова у другого... Чимин загляделся на эту пару: она была прекрасна. Но только по тому, как напрягся рядом с ним Чонгук, как отпрянул от него наконец-то Кандже, как забегали угодливо глаза Чон Хебома — только по этому понял Чимин, что сейчас, наконец-то, познакомится с дедом, главой дома Чон.***
— Мой внук обижает тебя, Чимин? — Нет, нет, что Вы, дедушка... — Но у тебя печаль в глазах. Глубоко, но мне она очевидна. Ты недоволен тем, что здесь происходит. — Это никак не связано с Чонгуком, дедушка. — Ты хорошо танцуешь... Даже такой увалень, как я, смотрюсь рядом с тобой, наверно, просто молодцом. — О, не смейтесь надо мной, дедушка, прошу Вас. Это совсем не так... Я люблю танцевать, но точно не вот на таких вот мероприятиях и с такой... взыскательной публикой. — Да, тут ты прав. Среди тех, кто смотрит сейчас на нас, с каждым твоим красивым поворотом, с каждой улыбкой, которой ты даришь меня и тем более — которую я дарю тебе, у тебя увеличивается количество недоброжелателей. И они будут рады, Чимин, если ты споткнёшься сейчас, если ошибёшься и собьёшься с ритма. Если что-то или кто-то помешает тебе танцевать и быть настолько безупречным. Потому что своей безупречностью ты лишь подчёркиваешь все их несовершенства. — Дедушка... — Как получилось, что ты, будучи омегой этого круга, сохранил в себе эту способность — так искренне смущаться на комплименты? До тебя я видел её, эту способность, здесь, в этих пропитанных ложью залах, только у одного человека. — У Чонгука? — Чонгук? О, нет. Он начинает зубоскалить и дерзить, когда я пытаюсь хвалить его. Мне стыдно перед этим мальчиком: ведомый своей высокомерной обидой, я бросил семью сына на произвол судьбы. Хебом не слушал меня, он решил, что будет строить всё по-своему и разрушил свою семью, а потом бросил сына. Да ещё и умудрился до его рождения прижить семью на стороне, чем поставил Чонгука в ситуацию вечного недоброжелательного соперничества на грани опасности. — Вы о Чондо, дедушка? — Я о Чондо. Он ни за что не простит твоему мужу, Чимин, что, будучи старшим, он никогда не получит ничего из того, что Чонгуку достанется просто по праву рождения законным сыном. И то, что твой свёкор почти потерял своего сына, последовательно лишил его отеческой любви, детства, нормальной учёбы, достойной семьи Чон, а потом и честно выстроенного бизнеса — всего этого Чондо всегда будет мало. Он хочет себе всё, что принадлежит Чонгуку. Абсолютно всё. И он пытается отнять у моего внука всё. И всех, Чимин. Только боязнь испортить окончательно отношения со мной удерживает Чондо и Хебома, который даже своему сыну умудряется завидовать и постоянно идёт на поводу у Чондо, от того, чтобы окончательно уничтожить того, кто умнее, честнее и талантливей их обоих — моего Чонгука. Поэтому, науськанный Чондо, мой сын и пошёл против моей воли и женил договорным браком Чонгука на тебе. — Дедушка... нет, это... Это не так... — Тихо, тихо, маленький. Не сбивайся с шага. На нас все смотрят. И лгать вот так, когда ты беззащитен и рядом его нет, чтобы поддержать вашу ложь, ты не сможешь: слишком чистое сердечко, да, омеженька? — Я прошу... Дедушка, я умоляю вас... Не наказывайте Чонгука! Он не виноват, он... Мы с ним ладим, у нас, конечно, нет настоящей, большой и чистой любви, но... — Пока нет — или без шансов, Чимин? — Пока! Он мне нравится! Он на самом деле замечательный — ваш внук! Он очень честный, он очень добрый и милый, он наивный и грубый, конечно, но он такой верный, такой искренний... — Ты точно о Чонгуке говоришь? До тебя только один человек так называл его. И тоже плакал, умоляя меня не наказывать его... — Кто?.. — Его любовник. Ким Тэхён. — ... — Что за глаза, Чимин? Только не говори, что тебе это неизвестно. Или ты думал, что твой наивный и искренний муженёк может от меня что бы то ни было скрыть? Особенно то, как он смотрит на этого бету? Как касается его? Как горло за него готов перегрызть? Причём — даже мне? — Вы говорили с Тэхёном? Когда? Что вы... Это вы приказали ему уехать?! — Ого... Малыш Чимин показывает зубки? Да ты почти рычишь на меня, омеженька? Что это? — Простите, дедушка... Простите меня, я вовсе не хотел... — Знаешь, с годами я начал понимать одну простую истину: не стоит пытаться узнать слишком многое, потому что тогда обязательно узнаешь что-то лишнее. Мне трудно следовать этому правилу: я слишком любопытен и никому не доверяю. Почти. Однако вот прямо сейчас моя чуйка так и кричит, что мне не стоит копать в эту сторону. Что скажешь? — Я... Я не совсем... — Ну же, не разочаровывай меня, омеженька. Ты всё прекрасно понимаешь. И то, что твои глаза светятся одинаково и когда ты смотришь вон туда, на моего внука, и во-о-он туда... Я предпочту думать, что мне показалось. Не так ли? — Д... да... — Хорошо. И знаешь прочему? Потому что тот свет, что появляется при этом в твоих глазах, гонит из них беспокойство и печаль. И они прекрасны, когда загораются — вот так. — Дедушка... — Танец скоро закончится, Чимин. Всё, что я хотел, я узнал. Мне приятно было поговорить с тобой и там, и сейчас. Но есть ещё одно. И поверь, только потому, что я не хочу печалить именно тебя, я об этом говорю. Ты должен присмотреть за своим другом Сокджином. Ты зря его сюда привёл. — Почему?! — Не кричи так, мой мальчик... — О, простите, умо... — Слушай внимательно, омега. С этого дня он станет объектом преследования нескольких сильных альф Большой пятёрки богатейших семей Кореи. Сегодня они выбрали его в качестве жертвы охоты членов Чёрного клуба. В него входят старшие альфы этих семей, молодых туда не пускают, лишь по достижении ими сорока лет им рассказывают об этом клубе. И каждый год из гостей, которых приводят родственники и знакомые в дом Чон на Рождественский бал, Председатель Чёрного клуба выбирает омегу, которого они начинают преследовать. И цель у них одна — соблазнение и доведение до состояния полной покорности. А главный интерес: омега должен после всего этого остаться полностью удовлетворённым и никаких скандалов. Никого из "своих" они не берут, только "левые". И в этот раз они выбрали твоего друга. — Но как... Как же... — Не смей реветь! — Я не.. — Слушай внимательно. Если Ким Сокджин не хочет оказаться раздираемым на части домогательствами самого разного свойства — а они не брезгуют ничем, чтобы привлечь внимание — он должен как можно скорее оказаться для них неинтересным. Это можно сделать только одним приемлемым способом: он должен выйти замуж. Ну... или он сдастся. У охоты всегда есть победитель. И скандалов не было ни одного. А вот омеги иногда пропадали. Или уезжали далеко, бросая всё здесь. Записать на камеру благоразумное видео о том, что омега доволен — проще простого. И оно скорее страховка, чем реальное доказательство чего бы то ни было. Впрочем, иногда охотники сами становятся жертвами. Как мой глупый сын, которого "жертва" охоты теперь медленно и настырно тянет к алтарю... — Кандже... — О, да. Хебом тогда победил, однако торжествовал недолго. Кандже оказался хитрее его. Паскуда... Тьфу, прости, но я терпеть его не могу. — Я тоже... Но как же так можно... Им сколько лет, неужели... — Дело именно в этом. В Чёрном клубе лишь солидные альфы. И многие замужем. А омега... ну, в этом году, видишь, бета, как и тогда, когда был... эээ... ну, неважно. Так вот, "жертва" должна быть юной. Совсем уж детей не берут, конечно, но до тридцати. И сроки имеют значение. — Скажите, а Ким Намджун, секретарь моего отца, знает об этом? — ... — Дедушка? — Твой отец... — Это мой отец — Председатель, да? Это его общение с Сокджином... — Он поцеловал ему руку и задержал её. Да, Чимин, это знак. А Ким Намджун — секретарь этого клуба. Сам он, конечно, не участвует ни в ставках, ни, собственно, в охоте, но... — Ясно... — Я провожу тебя до места. Забирай своего бету и... — О, боже, как же так можно! Как можно уважать после этого альф?! Простите, дедушка, но... — А ты считаешь, что омеги здесь лучше? — Что? — Каждый развлекается, как может. У альф есть хотя бы ограничения: возраст, положение, лимит времени. Омеги не гнушаются ничем. — Как же... Но... — О, поверь... Твой будущий свёкор, паскуда такая, обязательно расскажет тебе как-нибудь о том, как и кого он выиграл в эту игру два года назад. Как только вошёл в нашу семью. И тогда помни: виноват в таком случае только тот, кто... — Чонгук?!.. Вы... Чонгук?! — Я ничего тебе не говорил. У тебя есть забота поважнее, чем поднимать грязь двухлетней давности. Но... Ты умный, Чимин. Помни о том, что если упадёшь в танце, тебе помогут только те, кто по-настоящему будет тебе предан. И первое, что придётся им сделать, — разогнать налетевшую на тебя стаю воронов и стервятников. Так что думай, Чимин. И... передай Тэхёну, что он выглядит сегодня потрясающе. Он на самом деле очень красивый мальчик. Как и ты, моя прелесть. Я понимаю Чонгука. Я тоже не стал бы выбирать.