Консонанс (18+)

Чимин не был глупым, вовсе нет. Он просто растерялся. Да и улыбался Чондо вполне дружелюбно. Подал бокал шампанского, встав на пути, и попросил уделить ему несколько минуток. Чимин не стал пить: слишком серьёзный повод не делать этого только что был посажен в такси и отбыл на тайную квартиру вместе с Намджуном и Тэхёном. Нет, он прекрасно понимал, что с ним никто так поступать не будет, что его не отравят, не напоят: он всё-таки зять хозяев этого дома, заслуживший благосклонность самого Чон Богома. Но пить всё равно не собирался, хотя и взял из рук Чондо бокал и улыбнулся ему немного растерянной улыбкой. Ну, а после этого резко послать его с его просьбой о разговоре — ну, это было как-то... эээ... невежливо? Так что Чимин кивнул, а по дороге в кабинет, где, как объяснил Чондо, им никто не помешает, тревожным взглядом искал Чонгука. Но того нигде не было, так что никто их не остановил. И Чондо распахнул перед ним дверь в большую комнату, все стены которой были заставлены книжными шкафами с сотнями, наверно, книг, свет был приглушённым: ни одна из люстр не была полностью в огнях. Мебель здесь пахла стариной, была солидной, тёмного дерева, навевала мысль о замке и библиотеке в нём. Ближе к окну стоял огромный круглый стол, а вокруг него несколько тяжёлых, обитых тёмно-бордовым материалом кресел. Но Чимина сразу привлёк небольшой резной шкаф со стеклянными полочками, на которых стояли фарфоровые фигурки. Они как будто были здесь не к месту: слишком изящные, нежных пастельных, розово-сиреневых и сине-голубых тонов, они были прекрасны, и Чимин заворожённо пошёл к ним с загоревшимся взглядом. Столько подобной красоты он не видел никогда: полок было шесть, и все они были заставлены этим чудным фарфором. Больше всего Чимина привлекло то, что по большей части фигурки изображали танцоров. Плавные линии, гармоничные позы, трепетно и детально отрисованные — видно было, что фигурки собирались любовно, что за ними ухаживали, они регулярно протирались, расставлялись так, чтобы, несмотря на их количество, каждая была видна и не терялась в общей массе. Чимин почти упёрся носом в стекло дверцы, восторженно рассматривая коллекцию. То, что это был дорогой фарфор, было слишком очевидно. — Странно, — прозвучал позади него голос Чондо. Насмешливый и, кажется, немного раздосадованный. — Вам тоже это нравится? — О, это просто прекрасно! — с готовностью воскликнул Чимин, не отрывая взгляда от чудной фигурки печального омеги в балетном костюме, склонившегося со сложенными на груди руками, будто благодаря публику за аплодисменты. — Разве это может не нравиться! — А знаете, чьё это? — Откуда же? — покачал головой Чимин. — Это кто-то из омег дома собирал? — Почему омег? — как-то до странности сердито спросил Чондо, и Чимин обернулся к нему, встревоженный этим его тоном, но тот слегка принуждённо улыбнулся и пояснил: — Странно, но все видят именно омежью руку в этой странной коллекции. — Чимин приподнял бровь, и Чондо, фыркнув, продолжил: — Это папа вашего муженька собирал. Столько денег в это вбухал — не поверите. Совершенно непрактичный был. А отец не продаёт это, потому что никто такую дорогую и бесполезную ерунду и покупать не хочет. Он ведь только всё вместе, распродавать не хочет: якобы Чонгуков папаша просил перед смертью, чтобы эту "труппу", как он это называл, не разлучали. Вот и стоит. — Почему бы её не отдать Чонгуку? — тихо спросил Чимин, слегка ёжась от злобы, которая прорывалась в голос Чондо. — Он ведь, наверно, дорожит... — Ещё как дорожит, — внезапно очень самодовольно усмехнулся Чондо. — Вот только денег у него нет, чтобы выкупить эту хрень. А просто так отец не отдаст. Он ему слишком многое простить не может. И ему, и его любовничку. Чондо с жестокой ухмылкой уставился на Чимина в ожидании реакции, но омега лишь тяжело вздохнул, обречённо покачал головой и повернулся к шкафу, начиная понимать, что зря он сюда пришёл. Ой, как зря. Вспомнил то, как отреагировал Чонгук на рассказ о его прошлой встрече с Чондо, полные отчаянной, страстной ревности и злобы глаза своего альфы, страх в глазах Тэхёна, которого тоже это взволновало — и явно не просто так. Поэтому он сделал вид, что рассматривает фигурки, а сам напряжённо и суматошно стал думать, как смыться отсюда без потерь. Вот только высокая дверь явно была тяжёлой, а он к тому же, увлечённый фигурками, не заметил: запер её Чондо или нет. И если запер... — Странно... — Чимин вздрогнул, потому что голос Чондо оказался слишком близко, почти за плечом, но омега усилием воли заставил себя не поворачиваться, хотя до ужаса хотелось, и продолжать изображать интерес к содержимому резного шкафчика. И Чондо заговорил снова: — А вы знаете, что отец предложил отдать ему эту коллекцию, когда ваш муженёк учился и в общагу ушёл к своему бете? Только не просто так, а чтобы тот перестал маяться дурью, бросил этого похотливого безвкусного и вернулся в дом, чтобы жить, как ему подобает. И тогда отец бы отдал ему эту память о его папе в полное и безраздельное владение. Знаете, что сказал Чонгук? — Отказался, скорее всего, очень грубо, — тихо и твёрдо ответил Чимин, пристально глядя на печальное лицо фарфорового альфы-танцора, который тянул сильные руки вверх, опираясь об одно плечо щекой и, весь вытянутый струной, будто рвался от земли в небо, осознавая невозможность этого отрыва. — Именно! — торжествующе ответил Чондо. — Не очень-то он и ценит эту память. А вроде и папу своего так любил, так любил... — Никакие игрушки, даже такие дорогие и памятные, не стоят человеческого сердца, — тихо сказал Чимин и провёл по стеклу пальцем, повторяя изгиб тела печального танцора. — Сердца, — фыркнув, насмешливо сказал Чондо. — Вы в это верите? — Я это знаю, — вздохнув, ответил Чимин и повернулся. Чондо стоял в нескольких шагах и смотрел на него напряжённо, пристально, покусывая губы, как будто на что-то решаясь. — Поэтому вы и не стали следовать моему плану? — вдруг очень зло и резко спросил он. Ему явно надоело играть милое гостеприимство. — Поэтому вы так унизили меня сегодня? — Я? — очень правдоподобно изумился Чимин. — Каким же образом? — Вы дали надежду, не явившись вместе с моим долбоёбом-братцем! — обвинительно ткнув в омегу пальцам, сказал Чондо. — Я был уверен, что вы будете придерживаться нашей договорённости и сдадите его и его ебанутого любовничка деду! Я уже и почву подготовил к тому, чтобы братец провалился на этом балу! Я пару словечек, кому надо, нашептал! Я и фото заказал! И если бы ты не припёрся так эпично, чёртов омега, то уже через пару недель был бы свободен от него! А ты... — А я подумал и решил, что вот так подставлять того, от кого ничего плохого не видел, не буду, — покачал головой Чимин, отчаянно стараясь не дрожать из-за того, как отяжелел воздух вокруг: усилившийся запах взбешённого альфы дурманил голову и вызывал животный страх, бороться в которым было безумно трудно. — То есть то, что он в вашем доме трахается со своим дружком... — начал было, хищно подрагивая ноздрями, Чондо. Но Чимин его перебил: — То, что происходит в нашем с ним доме, господин Чон, — это только наше с ним дело. — А вот раньше вы так не думали, господин Пак, — прошипел альфа и вдруг боком двинулся к нему. — И мне бы хотелось знать, что изменилось... Он оказался слишком близко от растерянно замершего Чимина, и тот невольно отступил в сторону, а потом ещё немного на пару мелких шагов, и только тогда понял, что Чондо загоняет его в угол, так как дорогу к двери ему теперь почти полностью перегораживал шкафчик с фарфором, а справа было широкое тяжёлое кресло, которое трудно будет отбросить или перепрыгнуть. — Что вы делаете, господин Чон, — срывающимся голосом спросил Чимин, затравленно оглядываясь в поисках выхода. — Вы слишком... — А я только хочу проверить одну теорию, — осклабившись, негромко ответил Чондо и сделал ещё один небольшой шаг к нему. — Думаю, вы с моим сучьим братишкой договорились о том, что у вас будут свободные отношения. — Он самодовольно улыбнулся, увидев, как расширились от изумления глаза Чимина, и совершенно не поняв причины этого. — А раз так... — Его глаза сузились, и он быстро скользнул взглядом по напряжённому телу омеги. — Могу и я попытаться стать вам немного... по-родственному... ближе? И в этот момент за дверью они услышали возню, тревожные, злые голоса, которые вдруг стали громче — и Чимин узнал голос мужа. Сердце его встрепенулось надеждой: там, за этой проклятой дверью, Чонгука не пускали к нему охранники Чондо. Но ведь его альфа не отступит! Не на того напали! Глаза у Чондо мгновенно почернели, язык скользнул по губам, ноздри раздулись — а Чимин, неожиданно даже для самого себя, вдруг рванул к нему и, согнувшись и перекатившись по полу, проскользнул у него под рукой, и даже не сбил по дороге шкаф с фарфором, не запнулся. Он и сам не понял, как это у него получилось. То ли голос Чонгука за дверью пробудил его от оцепенения и слабости. То ли помог ужас, который его охватил от понимания того, что если его сейчас схватят, то он не уйдёт отсюда целым, что Чондо не шутит, что все его улыбки-смешки были лишь ширмой, за которой с самого начала пряталась дикая, смертельная ярость, которая сейчас вихрем взметнула Чимину душу, обрушившись на него не запахом — полынной вонью ненависти и гарью обиды. Однако радоваться пришлось недолго: даже до двери добежать он не смог. Чондо рванул за ним с такой скоростью, что почти сбил с ног, схватил в объятия и по инерции завалился на диван, вжимая в себя, ломая в поясе, заваливая вниз лицом и шипя: — Тих-хо, малыш-ш, тих-хо... Со свадьбы трахнуть тебя х-хочу... Всё лучшее почему-то ему, а почему? А? Ну, не рвись... Ему не нужен, так будешь моим... Тих... И Чимин закричал. Закричал так, как никогда в жизни не кричал — раненым, смертельно напуганным животным, которое в этот крик вкладывает последние, самые непонятные и яростные силы: — Чонгук! Помоги! Гуки!! Дверь распахнулась и с дикой силой грохнула в стену. Чонгук ворвался в кабинет выпущенным на свободу из ада демоном: он вихрем подлетел к поражённому таким его вторжением Чондо, и тот не просто выпустил отчаянно пыхтящего Чимина — он практически бросил, толкнул омегу в объятия брата, чьё лицо выражало вдохновенное бешенство, и с разбитой губой и из-за этого окровавленным ртом было просто пугающим. Чимин и сам испугался и вскрикнул жалобно, оказавшись с мужем лицом к лицу, в его руках, которые сжали его тут же крепко и прижали к груди, на которой была порвана рубаха. — Я убью тебя, — рявкнул Чонгук, вперяя светящийся яростью взгляд в Чондо. - Я предупреждал тебя, еблан, и не раз! — Забери своего недомужа и вали! — яростно прохрипел ему в ответ Чондо, не вставая, однако, с дивана, а наоборот, вжимаясь в его угол. — Тронешь меня — я разобью тебе морду окончательно у него на глазах, Чон Чонгук! Ты знаешь, что я дерусь лучше, чем ты! Не позорься и не пугай своего омегу! Голос Чондо становился всё плотнее и увереннее, так как Чонгук лишь крепче прижимал Чимина, которого уже перехватил, взяв на руки полностью, и молчал в ответ, однако не уходил, продолжая сверлить брата убийственным взглядом. Но этот взгляд явно не впечатлил Чондо, и тот закричал: — Убирайся! И если ты хоть одного из моих людей ты, сука, снова повредил, я от отца потребую лишить тебя всего! В этот раз — вообще всего! Убирайся! Иначе я заберу себе и этого сладкого! Ты меня знаешь! Ты по миру пойдёшь! Чимин раскрыл, наконец, глаза, которые зажмурил, когда Чондо заорал, и умоляюще уставился на Чонгука. Глаза альфы были чёрными провалами, из треснувшей в двух местах губы сочилась кровь, кровь же была на виске. От шикарной укладки ничего не осталось: чёрные, как вороново крыло, волосы, были в беспорядке, ноздри трепетали, раздуваясь от ненависти, а взгляд теперь просто давил. Недаром Чондо так съёжился под этим взглядом на диване. — Не надо, — умоляюще прошептал Чимин и вцепился мужу в плечи. — Пойдём, Гуки... Пойдём... Там Тэ... Прошу... Чонгук вздрогнул и посмотрел на него так, как будто только что понял, кто именно был у него на руках. — Чими, — беззвучно шевельнулись его губы. — Мой омежка... Ты в порядке? Чимин молча кивнул, стараясь удержать на себе его взгляд, и Чонгук прикрыл глаза. А потом развернулся и пошёл к двери, унося свою добычу. И спокойно бы вышел. Но Чондо явно не чувствовал себя победителем, хотя оставлял поле несостоявшегося боя за собой. Так что он снова раскрыл свой поганый рот. — Да, Гуки, да, иди к своему Тэ! И передай от меня привет! И скажи, что этот омежка оказался и сильнее, и ловчее, чем он когда-то! И в отличие от него, не позволил мне ни полапать себя, ни подрочить себе! И скажи, что выиграл раз — выиграю его и ещё раз! Всё равно будет моим! Пусть побережётся теперь, раз ты забираешь себе этого сладкого! Чимин решил сначала, что ему снится дурной сон. Потому что такого не могло быть. Тэ...их Тэхён... Нет же... Не может... Но Чонгук остановился, замер на месте после этих слов, выкрикнутых истерично, громко — так что сомневаться в них было глупо. Вряд ли Чондо так лгал бы. И в этот момент, когда уже было просветлевший, но снова остановившийся взгляд Чонгука медленно заволокла холодная чёрная тьма, Чимин ощутил, что ему не хватает воздуха, что боль — поднявшаяся с самого дна его души и раскалённым прутом вонзающаяся в сердце, дикая, страстная в своих домогательствах боль — начинает душить его. И только через пару мгновений понял, что это не совсем его чувства. Это то, что чувствовал сейчас Чон Чонгук, его муж, его альфа, на руках у которого он сейчас был, прижимаясь к его гулко бьющемуся сердцу. — Гуки... — в ужасе произнёс Чимин, — нет... Чонгук двинулся вперёд, вынес его из комнаты и осторожно опустил на пол. Ноги Чимина не держали, так что он по стеночке сполз на пол и тут же схватил за руки опустившегося перед ним на корточки Чонгука. — Гуки, нет! — снова выдохнул он. Но уже понимал, что сделать ничего не сможет. — Подожди меня здесь, маленький, — тихо и до ужаса отстранённо попросил Чонгук. Именно попросил, вежливо, чётко. — И... ушки закрой, ладно? — Нет, Гуки, — едва выговаривая сквозь слёзы, которые топили его, произнёс Чимин, — он уничтожит тебя... — Если я не отвечу и сейчас — вот это меня уничтожит, Чими, — прошептал Чонгук и вдруг склонился к омеге и нежно поцеловал в лоб. — Просто посиди здесь... Подожди меня, маленький... И он взял в руки ладони Чимина и положил их ему на уши. А потом встал и вошёл обратно в комнату, осторожно прикрывая за собой дверь. Ладони не помогли, и яростный вопль: "Нет! Убирайся!" он всё равно услышал — и зарыдал. От страха. От боли. От ненависти и горя. От всего того, что чувствовал сейчас, сражаясь за его и Тэхёнову честь глупый-глупый альфа — его любимый альфа Чон Чонгук.

***

На ярком свету в ванной Чонгук выглядел странно-беззащитным. Он моргал своими глазищами и пытался увернуться от ватной палочки с йодным раствором. Чимин шипел на него. Он был зол: альфа отказался ехать в больницу вслед за увезённым туда Чондо, которому сломал руку, разукрасил физиономию и чуть не задушил, судя по алым следам у того не шее. Чондо погрузили в машину охраны и через ворота на заднем дворе быстро вывезли, пока не увидели гости. — Драка дракой, а шоу маст гоу он, дряни, позже я с вами разберусь, — прошипел им Чон Хебом, смерил Чимина злым взглядом и кивнул в дальний коридор: — Волоки эту скотину в его комнату и приводи там в порядок. И чтобы не смели носа казать в залы! Скажи спасибо, что кабинет далеко от основного зала. Сорвали бы мне бал, я бы вас порвал! Чимин быстро испуганно поклонился и, перехватив надменно молчавшего Чонгука, по чьему лицу было видно, что, он не сожалеет ни о чём, потащился в указанном направлении. Увидев в руках омеги аптечку, которую ему принёс один из охранников, Чонгук дрогнул и быстро сказал, что ему хорошо, что ему не надо ничего делать, что он не дастся, в конце концов, кто тут альфа... ну, пожалуйста... Чим... Только не йод! — Ты издеваешься? — недоверчиво спросил Чимин, зло щурясь. — Не йод? Тебе расквасили губу и расхреначили рожу, ты попёр один на трёх здоровых парней, ты полез в драку с чемпионом универа по тхэквондо, а боишься йода? — Он щиплет и жжёт! — крикнул шёпотом Чонгук, косясь на пальцы Чимина, в которых подрагивала открытая йодная палочка. — И если попадёт в глаза, выжечь может! — Блядь, да что за детсад! — прикрикнул на него Чимин. — Ну-ка! Руки за спину, альфа! Рожу подними! Хорош ныть! Он и сам не понимал, что на него нашло. Однако чувствовал, что почти бить Чонгука готов, если тот не станет слушаться. Что-то его томило — Чимина. Что-то бесило его страшно, выворачивало всё внутри, не даваясь в руки, не доходя до сознания. Он хмурился, приглядывался к мужу, старательно избегая несчастного взгляда искренних и чистых, как весенний рассвет, оленьих глаз, осторожно обмывал кровь с этого красивого даже в битом состоянии лица, с мощной шеи, а потом раздражённо приказал снять рубашку. — Всё равно никакого толку от неё уже нет, — шипел он, — столько денег псу под хвост! А где вообще пиджак? — Снял, чтобы не запачкать, — виновато ответил Чонгук. — Ай! Ай-яй! Да больно, блядь! Охуеть! Нахуй мне... — Закрой рот! — прикрикнул на него Чимин. — Иначе я тебе туда йоду капну! Продезинфицирую твой грязный язык! Чонгук испуганно умолк, усиленно хлопая ресницами, а Чимин попробовал взять себя в руки. Но его потряхивало: ему безумно хотелось толкнуть Чонгука в ванну и... вымыть. Обтереть мочалкой, залить гелем с ног до головы! Да облизать уже в конце концов, чтобы он так... не... Чимин замер. В голову стукнуло, и неприятным морозом потянуло по спине: до него дошло. Запах... Сука... Запах! От Чонгука пахло омегой! Причём одним, блядь, конкретным омегой — Ким Югёмом! Уж его-то настырную акацию, приторную и противную, Чимин всегда узнает: всегда терпеть её не мог! От шеи, от лица, от груди — от уставшего и пошедшего потом Чонгука пахло именно этой акацией! И случайно, тиранувшись друг о друга в коридоре, люди не могут так пропахнуть кем-то. Нет. О Чонгука вытирались целенаправленно, обдавая ароматом так, чтобы он именно пропитался им. И это — увы — возможно лишь в одном случае: если люди сжимают друг друга в объятиях и запах становится едким, благодаря их возбуждению. Чимин постарался взять себя в руки. Чонгук пострадал. Он успел вовремя, чтобы спасти Пака, которого вот так же чуть не пометили, только он не дался, а вот альфа... Мхм... Нет, Чон всё же дрался, он вступился за их бету, он унёс от мерзавца-брата своего омегу на руках... Перед смертью от зубов Чимина он заслуживает того, чтобы ему всё-таки дообработали рожу и тело и дали возможность сказать последнее слово. Чонгук заметил, как задеревенел Чимин, как умолк он, как перестал отвечать на его заискивающие взгляды. Заметил и забеспокоился. — Чими, — тихо сказал он, — ты в порядке? Ой... Тц... Поост... Чим? Посмотри на меня... — Я смотрю на раны, — угрюмо ответил Чимин, у которого в груди клокотали слёзы обиды, а губы предательски тряслись, но он держался. "Значит, пока я спасал своего друга, пока искал тебя, пока меня мучил твой брат, ты развлекался с Югёмом?" — по кругу носилось в его голове. — Чими, — мягко и бархатно, низким голосом проурчал Чонгук, которому всё болезненное уже сделали, и сейчас Чимин обтирал его шею и плечи от грязи и кровавых разводов влажным полотенцем. — Чими, ты... ты обижен на меня? Омежка... — Чонгук изловчился и обнял Чимина за талию, осторожно привлекая к себе. — Омежка мой... Ну, прости меня... За семью мою ебанутую прости, за эту мразь прости... Я должен был лучше следить за тобой, да дол... — Ну, что ты, — отстранённо ответил Чимин, — ты был занят более важными делами. Пусти, мне полотенце смочить. — Я не был, — покаянно ответил Чонгук. — Просто отец, увидев, как ты мило с дедом общаешься, потащил меня к себе угрожать, что если я тебя упущу, то он лишит меня всего, что порвёт нас с Тэ, если мы тебя обидим... — И долго угрожал? — сквозь зубы процедил Чимин. — Ну, я не стал его останавливать, — не очень уверенно ответил Чонгук. — Пытался держать его подальше от... Ну... Понимаешь, Чим, мне надо кое-что рассказать тебе о... О твоём друге, Сокджине. Кажется, мы очень сильно проебались, приведя его сюда... — Это я знаю, — отрезал Чимин, едва сдерживаясь, чтобы не вцепиться в шею альфе — такую сильную, красивую, гордую, сука, что её губами и зубами бы терзать! — и не задушить его к херам. — Мы с Тэхёном и Ким Намджуном решили эту проблему. — Дед всё же рассказал? — с явным облегчением выдохнул Чонгук. Чимин угукнул и, достав йодную палочку, стал смазывать царапину на плече альфы, а тот продолжил: — Он у меня ненавидит этот клуб. Хотя своего бету, дед Кибома, именно так и выиграл. Чимин замер, а потом с недоверием заглянул в лицо жмурящемуся от неприятных ощущений альфе. — Вы... выиграл? — изумлённо переспросил он. — Ага, — беспечно улыбнулся Чонгук. — Мой дедушка рано умер, и дед кинулся с горя во все тяжкие. Но когда он был главой Чёрного клуба, были чёткие правила, к омегам и бетам относились с большим уважением, был запрет на насилие, любое насилие. Так что это было почти весело и благородно: кто первый завоюет и оттрахает так, чтобы все остались довольны. — Чимин злобно фыркнул, и Чонгук, спохватившись, жалобно стрельнул в него взглядом и заторопился: — Это дед, это не я, это он так говорил, понимаешь? Когда помог мне встать на ноги после того, как у меня всё отняли. За Тэхёна. Тогда и рассказал. И взял обещание, что я никогда не вступлю в этот клуб. И я ни за что! Теперь-то уж точно, Чими! — И он произнёс это с такой туповатой гордостью, так взбесил Чимина этим своим лицемерием, что тот не выдержал. Он отложил от греха подальше палочки и отвернулся к раковине, начиная мыть руки. — И впрямь, — небрежно начал Пак. — Да тебе и зачем? Трахать всех подряд ты можешь и без всякого клуба с его ограничениями, да, Чонгук? Ответом ему был молчание, так что он вынужден был обернуться. Альфа смотрел на него пристально, сурово нахмурившись и сжав побитые губы. А потом в ответ на вызывающий взгляд Пака приподнял бровь, призывая пояснить. — Что? — Чимин уже кривил губы, хотя ещё держался, а потом резко стёр со щеки скользнувшую слезу. — Ким Югёма клуб бы не тронул, он свой. А вот ты... — Он чуть склонился над дрогнувшим Чонгуком и прошипел ему прямо в лицо: — А вот тебе ничто не помешало провонять им насквозь! Брови Чонгука полезли на лоб, а в глазах... А в глазах вдруг, ослепляя поражённого такой реакцией на свои предъявы Чимина, заиграло солнце — настоящее, июльское, жаркое-прежаркое. — Омежка... — прошептал Чонгук, — ты меня что, ревнуешь что ли? — Да! — тут же сорвавшись, крикнул Чимин. — Ревную! И ненавижу! Ты воняешь им! Ты трахался с ним, да?! Ты... Да как ты мог?! Я же тебя с Тэхёном еле простил! Я же всё для тебя, сука ты охуевшая! Я искал тебя, а ты в это время! Сволочь! Какая же ты сволочь! Ты... Солнце в глазах альфы сменилось сладкой мутью, Чимин и ахнуть не успел, как Чонгук подхватил его на руки и потащил из ванной. Но растерялся Пак лишь на миг, а потом, яростно вскрикнув сакраментальное "Пусти!", рванулся из рук явно спятившего альфы, который урчал огромным довольным тигром и, вытащив Пака в комнату, прижал к стене, держа почти на весу. — Омежка... Чими... Мой Чими... Ты такой, когда злишься... Ты... Я с ума сойду от тебя... Омежка мой... — И наглый альфа, пользуясь диким замешательством мужа, рванул на нём рубашку так, что пуговицы брызнули в разные стороны, и приник к его шее, всасываясь сразу и жёстко. Чимин чуть не задохнулся от бешенства. Да что это такое! Что творится! Эта тварь не собирается ничего объяснять! Чон-сукаблять-Чонгук собирается его трахать, судя по сгустившемуся тёмной сладостью аромату и тому, как пытался он содрать с омеги безнадёжно испорченную рубашку! А она стоила, между прочим, больших денег! — Отпусти, скотина! — завопил Чимин. — Ты спятил! Я тебе говорю, что ты трахался с... — Глупенький мой омежка, — зарычал ему в ухо Чонгук, жадно ощупывая его бока, спину и нагло опускаясь на половинки. — Сладкий глупышка... Да разве я могу? Ебанутенький мой ревнивец... Ммм... Как же ты вкусно ревнуешь... Вкусно, но охуеть как зря! Эта блядь полезла ко мне, как и всегда лезет, когда видит меня без Тэхёна. Подождал, пока я от отца вышел, в коридоре повесился на меня, обтёрся и попытался возбудить, засос поставить. Чонгук жадно водил носом по шее застывшего в его руках мужа, а тот поверил ему. Вот сразу — и каждому слову: столько в голосе Чонгука было горячности и страсти. В таком состоянии так уверенно, складно и выразительно лгать альфа бы точно не смог. А Чонгук между тем, всё сильнее распаляясь, ласкал всё настойчивей и говорил всё сбивчивей: — Но я его оттолкнул, грубо толкнул, Чими, поверь мне, он запомнит теперь... За... Запомнит... Моя сладость, если ты бы знал, как я ненавижу этих... всех их... Трутся рядом, распускают грязь и врут... Они вечно врут! Лицемерные суки!.. Не хочу... Не хочу о них... Чими... Глупышка мой... Чонгук повернул лицо полностью дезориентированного Чимина, который слушал вполуха, стараясь дышать хотя бы иногда, — так жарко и томно ему было от всего, что успевал между своими словами делать с ним Чонгук. А тот уже снял с него остатки рубашки и жадными руками сжимал мокрые от смазки половинки омеги, нырнув в расстёгнутые уже брюки. Губы альфа касались обжигающими поцелуями шеи и груди Чимина, язык вырисовывал мокрые узоры на пылающей коже, и от этого омегу дёргало острым, горячим наслаждением. А зубы... Они пока лишь дразнили, цепляли легко и нежно — то челюсть, то губы, то кадык, то соски, но каждое такое прикосновение дарило Чимину новую порцию возбуждения — и это становилось просто невыносимо. — Ты так течёшь, омега, — вдруг обжёг ему ухо дыханием Чонгук. — У нас нет шансов... Я хочу тебя, хочу! Сейчас я тебя выебу так, что ты забудешь, как вообще мог ревновать меня, Чими... Вообще обо всём забудешь, кроме моего имени, мой маленький ревнивый чертёнок... Он подхватил Чимина на руки — и тот жадно прильнул к вздымающейся в рваном дыхании широкой груди, забираясь губами в ямку на шее альфы. Всё его тело было охвачено страстным желанием: он тоже, тоже, тоже хотел этого альфу! Давно хотел! И навсегда! Он должен был его получить! Немедленно! Но сначала... — Если я ещё раз почую на тебе чей-то запах, — прошептал он, найдя ухо Чонгука, который нёс его к кровати, — я тебя сам выебу, ясно тебе, Чон Чонгук? С особым пристрастием, кобель ты ебливый... Чонгук зарычал, повалил его на широкую и мягкую постель и накрыл собой. Он терзал и нежил своего омегу, он облизывал его с ног до головы — и кусал до алых следов. Он вжимал Чимина в постель всем телом — и входил пальцами с нетерпеливым стоном, но осторожно, и омегу размазывало от того, как это было сладко. А потом Чонгук не выдержал — и сорвался, рыча и поскуливая от нетерпения: перевернул Чимина на живот и жёстко и быстро стал трахать пальцами, не давая вдохнуть, после резко вынул и, развернув к себе лицом, стал так же жадно трахать языком его рот, почти насилуя, нажимая на подбородок. И при этом дрочил Чимину так страстно, что тот кончил с яростным криком "Гук!" до обидного быстро. Чон не трахал — он драл. И Чимин, который сначала пугливо выгнулся в ожидании боли, ведь у него столько времени никого не было, застонал от изумления: смазки было столько, что внушительный член Чонгука, который сначала до смерти напугал омегу, проник почти сразу до половины — а он, кроме распирающего ощущения, от которого что-то радостно-удовлетворённое зажигалось острыми искрами по телу, ничего не почувствовал. Но это было сначала. А потом Чимин простонал своё "Гуки... Гуки... Я твой... Ну же...", и альфе снесло башню. Он уже не помнил себя, вбиваясь в Чимина так, будто на самом деле хотел вколотить его в постель... или в себя... или вбиться в него самому, только чтобы навсегда. И Чимин, чувствуя то же самое, стонал, не переставая: — Да... Мм... Да, альфа... Г... Гуки... Да!.. Мм... — подстёгивая и явно доводя и без того бешено втрахивающегося в него Чонгука до безумия. И в конце концов Чонгук, завалив его набок, прижал его голову к плечу и закрыл ему рот, еле выговорив сквозь зубы: — Не заткнёшься... я до смерти тебя зат... трахаю... чёртов омега... Что ж ты... такой... невоз... можный... Почему... раньше... ниху... ни разу... так... Су-ука-а-а... Да! Да! Чи-и-и-м!! В финальном порыве Чонгук завалил омегу на живот и кончил глубоко внутри, войдя по яйца, опираясь на постель у плеч Пака и выгнувшись в спине. Последние несколько минут Чонгук брал его сквозь оргазм, так что Чимин мгновенно впал в забытьё, как только яростное движение внутри него прекратилось, горячее тело альфы навалилось ему на спину, а сильные руки зажали в монолите объятий. Сорванное драконье дыхание обожгло Чимину затылок и ухо. — Теперь ты наш, Чими... — услышал он сквозь пелену томного полусна. — Теперь ты мой. И Тэхёна. Навсегда.