***
— Я оставил вас на пару часов — и что я вижу? — Это был Чондо, Тэ, Чонгук не виноват! — Я не буду сейчас выслушивать, просто скажи мне: чем всё это нам грозит? — Ну, Тэ... чем-чем... Вы же прокормите меня, если я стану бомжом в чёрном списке? — Бл... Серьёзно? — Гук? Что?! Ты... Ты... — Ты всё-таки убил его что ли? — Тэтэ, если бы я мог... Если бы я только мог... — Гук, я тебя спрашиваю! — Ой, Чим, ну, чего орать-то? Всё нормально будет. Ты же слышал: Чондо выжил, он будет, конечно, пинать моего ебанутого папашу в сторону санкций против меня, и тот поддастся, но я выстою. Не впервой. — Я пойду и всё ему расскажу! Я скажу, что Чондо ко мне полез первым, что... — Что? К тебе полезла эта тварь?.. — Ой, ну, хоть ты-то не начинай! Тэ, умоляю! Ку... куда?! Он и так в больнице! — Ага, а мне предъявлял ещё... — Заткнись! Тэ... Ну, Тэ... — С тобой... Ты как?! — Тэ, Гуки меня спас, видишь? Я в порядке! Ну же... Посмотри на меня, м? Тэ... Тэ... Милый мой... Всё хорошо... Бл... Задушишь... пусти... — Я убью его, если он подойдёт к тебе. — Э, э! Тут очередь так-то! Вы крайний, гражданин Ким! За мной будете. ... — Два долбоклюва, чесслово! Вам лишь бы поржать! А у Сокджина завтра между прочим жуткий разрыв шаблона получится! — Не будет там никакого разрыва, Чими, он в этой среде варился по долгу службы! Да, вряд ли он ожидал, что произведёт такой фурор в худшем смысле этого слова, но у него просто отличные друзья. И всё обойдётся. — Не надо было оставлять с ним секретаря Кима, ещё раз тебе говорю! Джини точно не оценит! — Да не выгнал бы я его, совесть имей! Я бета, что могу против урчащего о том, что будет охранять своего парня, альфы? Я предупредил, что если что, мы его найдём и закопаем. Но это всё! — А я его понимаю. Я б тоже не ушёл... — Кобель! — Кобель! — Охуеть вы спелись, конечно. — Чим, не переживай. Я верю Намджуну: у него сейчас вовсю цветёт чувство вины, так что он облизывать свою пару будет. И не только в прямом смысле. Да и потом твой бета — взрослый мальчик, как обращаться с альфами знает. — Мой бета — ты, а Сокджин — моя душа! Он столько сделал для меня в своё время... — Расскажешь?.. — А кто твой альфа? — Ты, Гук. К чему... А... ну, ясно. Масло с губ облизни, котяра. — Мы ведь не так много о тебе знаем, Чими, но поверь: раз Сокджин так тебе дорог, то мы сделаем для него всё. — Я расскажу, всё расскажу, но сейчас... Времени полтретьего, можно я спать? — Ты... Ты иди, мне пару слов надо сказать этому улыбчивому и слишком, на мой такой взгляд, счастливому альфачу с набитой мордой. — Я не альфач, ты же слышал, я альфа. Спокойной ночи, маленький... Не смотри так, всё будет хорошо, Тэ просто завидует, но я... Найду способ его успокоить. — Так, я вижу, к чему всё идёт, будете шуметь, выкину обоих в окно нахер, ясно? — Чими-и-и... Омеженька! Что за слова! Тебя что, Чонгук покусал? — Мхм... — А, то есть... М... Ты иди, Чими... Иди. — Спокойной ночи, развратники. ... — Ты же обещал. — Да ты бы его видел, Тэ! Он меня к этой бляди Югёму приревновал, так взбесился, что аж трясся весь! А ты знаешь, как я реагирую... — Югём? Ты же его вроде как отшил жёстко в прошлый раз? — Я его отшиваю регулярно. Для него это уже дело чести — лечь под меня. — Он никак не может пережить, что ты ему бету предпочёл. — А теперь у него новая песня: "Чем я хуже Пак Чимина?" — Мм... всем? — Ну, он так не считает. Эта сука обтёрлась об меня, пока я перечислял всё, чем он хуже. Чуть меня собой не траванул, пришлось его придушить слегка... — Слегка? Ты там всех перекалечил что ли? — Нет, этого и впрямь, слегка. Но он, кажется, готов был кончить и от этого. — Ты что, хвастаешься что ли, скотина? Ты не охренел ли? — Нет, не охренел. Тэ... Тэ, ты такой... У тебя, когда вот так лицо злое... Ты такой... — Стоп! Руки! Мы не об этой твари говорили! Ты трахнул Чимина! — Ну, Тэ... Когда маленький бесится, он просто такой... Как ты... Но только ещё и нежный, сладенький... На сердитого зайку похожий. Как я мог! Прости, а? — Прости? Ты обещал до течки не трогать его! — Блядь... Ну, вышло так. Крышу снесло, как почуял его ревность, аж в горле всё затянуло от жасмина, ну и... Не удержался! — Ах, не удержался? В горле? — Да ты бы сам попробовал! — А я попробовал! И вот удержался, представляешь? Едва-едва, но я бы остановился! — Ну, медаль себе надень... Я не хотел, чтобы ты узнал, если что. И не дразнился. — Не хотел? Поэтому и рубашку ему дал, которую я тебе подарил? Чтобы я точно увидел и понял, что стало с той, в которой он на бал пришёл? — А... А может, он на неё опрокинул... — Он не бросил бы её, она ему нравилась. И только если она вдрызг порвана... — Тэ... — Если, сука, ты её разодрал на нём... — Т... Тэ... Я могу... загладить вину?.. Хороший мой... — Отойди! — Тэ... Ну же, Тэ... — Я сказал... — Не пущу... Мой бета... Любовь моя... — На колени. — Тэ... О, Тэ... Так? Как?.. — Быстро и жёстко! Ну! Давай, ты знаешь, что делать! Начни, а потом я тебя сам. — Хорошо, мой бета. Да... Тэ? — Расстёгивай. Быстрей, ну!.. Что? — Спасибо. — За что? Осторо... ахх-хх... мм... — За то, что я был у него первым. — Заткнись и соси, Чонгук. Мхм... Д-да... Осторожнее... твои губы... Вот так, детка... да... — Такой охуенный... Ты всегда такой... — Давай... давай, детка... Шире, руки за спину... Мхм... Альфа... Мой альфа... Мой...***
Они его не трогали. То есть в сексуальном плане. Больше нет, словно договорились и чего-то ждали. Он подозревал, что течки, но и заговорить с ними об этом было стрёмно, и рушить какую-то милую, домашнюю атмосферу, что сложилась теперь между ними, не хотелось, да и вообще... Боялся он как-то прямо попросить. Неприлично это было что ли, хотя хотелось иногда очень. Такие двое рядом, и вроде как его, и вроде как были совсем недавно так не против, а тут... Нет, вообще в плане прикосновений — их было с перебором. Вечера они теперь постоянно проводили в их с Чонгуком доме, куда Тэхён за малым не переехал, бывая там чаще, чем у себя в квартире, и оправдывая это для других тем, что в его отделе начались перестановки и невпроворот дел у них с Чонгуком по проверке новых сотрудников, анализу резюме и разработке стратегии дальнейшего расширения представительства на рынке (этим занимался Тэхён, а Чонгук, лишённый официально права за это отвечать, ему помогал, как только мог). Хотя если совсем строго брать, то забили они на конспирацию. И отследить их было очень даже возможно, но Чимин предпочитал об этом не задумываться, понимая, что негласное благословение деда, о котором он рассказал своим парням, сыграло свою роль. Нет, Тэхён старательно шифровался, приезжал затемно, на такси и заходил с заднего двора, чтобы не светиться перед соседями, но всё же... Каждый день в девять он был у них и оставался иногда до утра. Спал во второй гостевой комнате, чётко соблюдая нейтралитет и не давая заманить себя Чонгуку к себе в комнату. Правда, тот вроде не очень и рвался, старательно строя из себя приличного, не повёрнутого на сексе человека. Но и Чимину, который не понимал, почему ему вдруг отказывают во всём, кроме сладких, но уж больно невинных поцелуев, Тэхён отказывал тоже. Да, он нежил своего омеженьку в объятиях, неизменно сидя рядом с ним перед экраном домашнего кинотеатра в зале у камина. Целовал мягко виски и лоб, приветствуя утром и вечером. Звонко шлёпал, наказывая за дерзости и мат. Он разминал ему усталые ноги, когда Чимин после вечерней тренировки в домашнем зале валился без этих самых ног на пушистый ковёр в своей комнате и стонами призывал своего бету, чтобы тот его утешил и обласкал. Тэ приходил, делал массаж, иногда даже и заднице доставалось несколько весьма откровенных поглаживаний с давлением и "проминанием", но... ничего более. И только когда — совсем уж сонного — Тэхён на руках доносил его до постели (обычно в выходные, когда они с Чонгуком разрешали омеге задержаться у экрана подольше с ними и выпить бутылку пива), бета сладко обцеловывал Чимину губы и щёки — ничуть не возбуждая, а лишь расслабляя и нежа — и уходил, осторожно закрывая за собой дверь. Чимин тяжело вздыхал, обиженно жмурился и чувствовал себя конченым распутником, готовым откровенно начать охоту на чёртового бету, который умудрялся отвлечь его каждый раз — и снова выскользнуть из цепких и требовательных пальчиков. Чонгук был не лучше. Да, он иногда так смотрел, что Чимину жарко становилось от его взглядов, так облизывался, что Чимин за малым не тёк, глядя на его блядские губы сердечком. Чон порой так отчаянно светил своим обнажённым торсом, красуясь после ванны в одном полотенце, что Чимин залипал на нём, весьма откровенно кусая губы, чтобы не напасть с укусами на карамельную кожу, обтягивающую мускулистое соблазнительное тело. Всё это имело место быть. Но и только. И лишь поймав торжествующе-насмешливый взгляд шкодливых потемневших глаз, Чимин осознавал: Чонгук всё прекрасно понимает, видит, чего хочет его муж, правильно трактует значение всех Чиминьих взглядов и вздохов, да и запах выдавал наверняка Пака с головой, — но проклятый альфа не делал больше ничего, чтобы получить своего супруга. А ведь стоило лишь шевельнуть пальцем. Да хрен бы с ним, с пальцем, — бровью поведи он, наверно, — и Чимин запрыгнул бы на него... Иногда именно так омеге и казалось. Но Чон улыбался приторно, нежно приобнимал за плечи — и проходил мимо, отодвинув его со своего пути. Мимоходом, будто второпях, оглаживал ему задницу, подгоняя к выходу, когда они опаздывали куда-то, — и не более. Правда, он тоже любил носить Чимина на руках, и часто через плечо, особенно когда тот капризничал и хотел дольше разумного смотреть понравившийся сериал, а самому с утра было на сложную тренировку. Это было так мило — но так глупо и по-детски, что даже не возбуждало. Вообще под присмотром этих двоих из-за ощущения полного доверия к ним и к их разумности Чимин иногда чувствовал, как резко вырос уровень его инфантильности, и сам себе поражался. Но что было поделать? Ведь как можно было не скривить досадливо губку, когда они, словно неразумного, но обожаемого дитятю начинали уговаривать его кушать суп из водорослей, который он ненавидел, хотя и знал, что ему он будет особо полезен. Или наперебой начинали спрашивать его насчёт его неприятностей в вузе, как, например, было с выступлением в группе на одном из финальных семинаров, которые были внезапно назначены гораздо раньше, чем обычно, так что готовиться к ним пришлось в лёгкой спешке. Но без зачёта на них не получить было допуска к выпускным теоретическим экзаменам. Тогда Чимин готовился две ночи напролёт, а в конце концов из-за тупого однокурсника, запоровшего презентацию, выступление сорвалось, да так позорно, что Пак, хотя и не был виноват, стоя перед огромной аудиторией однокурсников и комиссией из трёх преподавателей, чуть не сгорел со стыда. Он, конечно, старательно не показывал своих чувств, пытался быть спокойным и даже не убил того придурка, который мозги свои по клубам пробухал и подвёл его и ещё троих одногруппников. Но придя домой и очутившись на перекрестье ласковых и настойчиво-обеспокоенных взглядов своих парней, не выдержал: дико разрыдался, причитая, что не выдержит, что его замучили все, что теперь ему придётся начинать всё с начала в другой группе — и то, если это разрешат! А ведь это снова время, которого и так не хватает! Ему надо к итоговому выступлению готовиться, да и к экзаменам тоже! И что теперь?! Чонгук всполошился мгновенно, яростно пообещал открутить незадачливому виновнику отчаяния их любимого малыша башку и яйца, а потом предложил напрячь какого-то там Юнги, который был компьютерным богом и сделал бы Чимину всё за плёвые пять минут. Но Тэхён укоризненно покачал головой и сказал, что Пак и сам всё сможет, что он сильный, что сейчас они с Чонгуком приготовят ему большую тарелку столь любимой им говядины с овощами, а потом купят лучших витаминов. В выходные они повезут его на Чеджу, чтобы он отдохнул. И тогда в понедельник он сможет начать делать то, что должен, с новыми силами. Потому что надо преодолевать трудности, а не перекладывать ответственность за них на других. Чимин поморгал мокрыми ресницами, потом, обиженно надувая губы, студил горячее душистое мясо, которое Чонгук, как оказалось, умел делать просто волшебно, и к вечеру уже вполне спокойно обсуждал с Тэхёном будущую новую презентацию и показывал Чонгуку в Интернете костюмы, о которых пойдёт в ней речь, смеясь с немного наивных и изумлённых комментариев альфы. Чонгук оказался, кстати, весьма любознательным и с большим воодушевлением расспрашивал Чимина о его учёбе и дипломной работе, связанной с историей танца. И когда Пак предложил мужу походить с ним по музеям (омеге надо было собрать для этой работы кое-какую информацию практического характера) и по театрам на балеты, то Чонгук с огромным удовольствием согласился. То, что муж согласился составить ему компанию, до глубины души поразило Чимина. Этот грубиян, этот откровенный бэдбой, Чон-мат — мой брат-Чонгук, приоткрыв рот, слушал рассказы Пака об истории создания и либретто балетов, на которые они ходили, и с чуть меньшим энтузиазмом, но всё же не без интереса рассматривал картины в галереях, по большей части вежливо удерживая своё мнение при себе. Как выяснилось, у него была непереносимость современной живописи, а инсталляции вызывали резкое отторжение на физиологическом уровне, что порой смешило Чимина до слёз. Пак, конечно, с огромным удовольствием брал бы с собой и Тэхёна, но публичное появление их двоих, парой, явно повлекло бы возникновение лишних вопросов, о содержании которых нетрудно было догадаться. И Тэхён мягко отказал ему, правда, пару раз они всё же выходили в свет и втроём, вполне благожелательно улыбаясь на удивлённые и остро-любопытные взгляды, от которых было не укрыться. Однако такое захватывающее духовное единение, которое на самом деле втайне безумно радовало Чимина, никак не способствовало хотя бы какому-то единению телесному. И максимум, что он получал — это крепкие объятия Чонгука, который по приказу бдительного и пытающегося усовестить Чимина Тэхёна хватал омегу и волок спать, не давая досмотреть несколько последних серий дорамы. Альфа просто перекидывал Пака через плечо, не обращая внимания на его обиженное мяуканье, проклятия и попытки пнуть его побольней, и относил в спальню. Но, в отличие от беты, он не целовал Чимина на ночь: явно боялся возбудиться и не суметь остановиться вовремя. Зато он гладил Чимина по голове, перебирал его волосы, трогал шею и ключицы твёрдыми тёплыми пальцами и глухим, низким голосом рассказывал странные и на редкость дурацкие сказки. Чимин хихикал, расслаблялся и засыпал. Чонгук всегда дожидался, пока он заснёт. Всегда. Чимин подозревал, что альфе это нужно было, чтобы всё же поцеловать его, а то и полапать спящего мужа, но против он не был, так что делал вид, что ничего не понимает. Они готовили друг другу ужины и завтраки. Ужины чаще делал Чимин, который всегда был дома раньше своих парней, занимался в зале, делал задания — и начинал готовить. От прислуги пришлось почти отказаться: оставили только горничного, который убирал дом, пока там никого не было, и садовника, который ухаживал за садом в это же время. Но в восемь в доме не должно было никого оставаться. Так что они оставили своих отцов без доносов от шпионов, которых те внедрили в их дом. Потому что допустить, чтобы старшие альфы узнали о том, что происходило в их доме после семи, никак нельзя было. Это было только их время. Чонгук возвращался чаще всего первым. В разном настроении, но чаще всего раздражённым и злым. Он рычал просто так, иногда цеплялся к Чимину из-за чужих запахов на нём или слишком независимых взглядов и отказа сидеть тихо в его руках и не дёргаться, пока альфа с наслаждением, медленно и пристарастно обнюхивал его. А как было не дёргаться, если на кухне подгорало мясо или пирог? Чонгук рычал и косил обиженно глазами на голые локти Чимина. И снова цеплялся к запахам. И тогда Чимин просто стал тщательно мыться перед его приходом, чтобы рядом с ним благоухать только своим естественным жасмином, который странно раскрылся, обретя лёгкую духовитость влажной земли, и был чуть не единственным, что могло теперь поднять настроение Чонгуку, который так и совался носом к шее омеги. Но руками не трогал, хотя и облизывал чаще нужного горящие алым губы. Он понимал, что Чимин смывает с себя запахи, но ему, видимо, было достаточно того, что запахов не было. Ревновал ли альфа? Возможно. Проявлял ли совершенно тупое собственничество? О, да. Но... пусть? Главное, чтобы он начал улыбаться, а в его тёмных глазах снова засветилось наивное любопытство, с которым он будет слушать жалобы Чимина на свою тяжёлую жизнь выпускника. Тэхён приходил чуть позже. Чимин с Чонгуком обычно успевали всё приготовить и расставить, а Чонгук успевал уже получить по пальцам за стянутые со стола куски, и они садились ужинать. И первое, о чём они говорили всё это время, был захватывающий роман Ким Сокджина и Ким Намджуна, невольными участниками и свидетелями которого они стали. Намджун уволился из фирмы Пак Юнсу, пригрозив, что, если тот его не отпустит с миром, он шепнёт паре знакомых о всяких изысках, которыми балуют себя богатые альфы на Рождественских балах в своих домах. Юнсу назвал его неблагодарной тварью и сделал вид, что выгоняет, пообещав чёрный список. Правда, не вышло: внезапно оказалось, что некоему Ким Тэхёну, главе дочерней фирмы огромного концерна дома Чон, очень нужен секретарь. И из всего Сеула лишь один подходит по всем параметрам. А когда Чон Хебом, чтобы поддержать свата, приказал Тэхёну уволить только что нанятого Намджуна, тот отказался и указал на контракт, где чётко было сказано, что личных помощников он нанимает себе сам. Так что с тем, чтобы не голодать, у Намджуна всё было в порядке. А вот с бетой Ким Сокджином он, конечно, маялся. Он быстро пожалел, что не послушался Тэхёна и остался после бала в одной квартире с Джином. Потому что рано утром тот, всё ещё под смешанными с расслабляющим афродизиаками пришёл к нему в зал на диван и... ну, соблазнил, конечно. Намджун был ни разу не железный, а Джин, когда его не стесняли вертикальное положение и страх быть застуканными гостями бала, был очень убедительным. Но проснувшись в крепких объятиях Джуна, Джин в гневе выгнал его, обвинив в том, что это именно альфа его нарочно напоил, чтобы оприходовать. И если бы не спешное вмешательство Чимина и Тэхёна, на этой истории можно было бы поставить крест. Но даже осознав весь масштаб реального пиздеца, Сокджин гнев на милость не сменил. Вежливо по телефону извинился перед Намджуном и пожелал счастливого Рождества. Всё. Больше разговаривать не стал, считая, что больше никто никому ничем не обязан. — Ты на самом деле думаешь, что теперь, зная всё, я дам ему загубить свою жизнь и из чувства непонятного мне долга позвать меня замуж? Ты спятил, Чим? — с дрожью в голосе спросил он у растерянно моргающего Пака, слегка охреневшего от такой логики. — Я ему и в глаза-то вряд ли смогу посмотреть теперь. Это ведь получается, что я навязался ему? Это я его соблазнил, точно я! И представляю, что я ему наговорил! — Джин закрыл руками лицо и горько вздохнул. — Нет... нет... Ничего мне от него не надо. — Да надо же! — возмущённо воскликнул Чимин. — Ты просто не понимаешь! Мне Чонгук говорил, что тебя ищут по всему городу! Меня сюда через третье такси привезли, чтобы тебя не сдать! Там половина отдела работает на то, чтобы затирать мои и Тэхёновы следы, что сюда ведут! Тебе нужен Намджун! — Но я ему нет, — тихо ответил Джин. — Понимаешь? — А он говорит, что да! Он злой и несчастный. Он ночи не спит! Он тоскует по тебе! — Откуда... — шепнул Сокджин. — Тэхён говорит! — Чимин крепко обнял Джина и притянул его алое от смущения лицо к себе в ладонях. — Посмотри на меня! Посмотри! Я не вру! Это всё очень, слишком серьёзно! Как долго ты будешь здесь прятаться? Как долго будешь врать, что заболел, в салоне? Ты на самом деле думаешь, что сможешь вот так всех провести? Ты хоть понимаешь, с кем связался? — Не связывался я! — с горечью прикрыл глаза Джин, не в силах смотреть в страстные, полные страха и гнева глаза омеги. — Я не виноват, понимаешь? Но и он тоже не виноват! Я не дам ему испортить из-за меня свою жизнь. — Он печально улыбнулся и положил палец на приоткрытые губы уже готового ему возразить Чимина. — Чш... Нет, понимаешь? Нет. Забудем о Ким Намджуне, ладно? Твой альфа сказал, что я могу здесь побыть столько, сколько захочу. Чим... — Он перехватил пальцы правой руки омеги и сжал их. — Чими... Прошу, не злись, поддержи меня, мне так плохо... — Он прикрыл свои прекрасные глаза, и из-под длинных ресниц скатились две слезы. Чимин задохнулся от жалости и боли и стёр их дрожащими пальцами. А Сокджин продолжил почти шёпотом: — Ты ни в чём передо мной не виноват, помни это. Как и Джун. Он сказал, что оставил попытки со мной строить отношения, потому что его обманули, но давай будем честными: он в этой среде вращался слишком долго, чтобы его можно было вот так запросто обмануть. Я не желаю врать себе, Чими. И делать вид, что верю ему, тоже не буду. Он ведь взрослый альфа, не юнец ревнивый, пылкий и бездумный. Он поверил в то, во что хотел верить. Он решил выбрать то, что ему было удобнее выбрать. Он волк-одиночка. Как-то он мне об этом обмолвился. А я... Я навязался на его голову. Да, сейчас он чувствует себя виноватым передо мной, хотя непонятно — почему передо мной? Это ему перед собой должно быть неудобно, что дал себя обмануть. Я бы ведь... — Сокджин снова горько улыбнулся. — Я бы ведь был готов и просто на то, чтобы какое-то время побыть с ним рядом. Он мне ужасно понравился, понимаешь? Он... чудесный. Мы совсем немного общались, но он такой... Таких альф я и не встречал раньше. Добрый, умный, интеллигентный... и так много всего знает! Я был готов просто ложиться под него, чтобы он хоть какое-то время был со мной. Я ничего не требовал взамен, я не настаивал ни на чём. Знаешь, когда я был счастливее всего в жизни, наверно? Когда притащил его к себе пьяным. Он такое говорил... Так целовал... Он меня почти трахнул в лифте, и я, честно, был готов всё ему отдать. Но он не стал, понимаешь? А потом исчез. После всех этих слов, после всего — исчез. И поверил в то, что я шлюха. Ну, может, конечно, то, что я его к себе притащил — в общем-то чужого, в общем-то альфу — и подтверждало его мнение, но... — Джин... — Чимин мучительно сглотнул горький ком слёз и продолжил шёпотом: — Джини... Ты бы видел его... Он так смотрел на тебя, он так говорил о тебе... Он ведь не просто же так... — Он думал, что виноват. Ему было обидно за себя. Уязвлённый, а не сердитый. Обиженный, а не задетый за живое тем, что меня вот так... — Джин, ты надумываешь, — Чимин пытался говорить убеждённо и страстно, но... Но Джин был непоколебим. И все разговоры, которые они вели вот уже больше месяца, заканчивались слезами, объятиями, нежными словами поддержки — и больше ничем. Дверь в тайную квартиру для Ким Намджуна была закрыта. И казалось — навсегда. А между тем Чонгук всё тревожнее вечерами говорил о том, что Сокджина ищут, и ищут многие, и некоторые — практически открыто. Он запретил Чимину посещать квартиру, и Джин остался почти в изоляции, которая мучила его едва ли не больше, чем ощущение того, что за ним охотятся, как за диким диковинным зверем и хотят просто иметь его рога на своей стене, как он с нервным смешком сказал как-то Чимину по телефону. Пак переживал страшно. Но что он мог сделать? Не меньше, по словам Тэхёна, который тоже становился мрачным и серьёзным, когда говорил об этом, страдал и Намджун. Альфа утопил себя в работе, он дневал и ночевал в офисе, взял на себя часть функционала самого Тэхёна, именно благодаря ему и мог бета так относительно рано приходить к своим омеге и альфе. Но это уничтожало Намджуна. Тэхён говорил, что иногда он видит, как Джун, застыв, смотрит на фото Сокджина в его Инсте. Просто сидит, подперев голову ладонью, и смотрит. Чимин расплакался, Чонгук зло рыкнул, что никогда не поймёт такого. А Тэхён печально покачал головой: — У всех свои страхи, свой опыт и свои способы проживать и переживать боль. И как бы мы поступали на месте Джина, мы не можем знать. — Я бы — точно не так! — упрямо мотнул головой Чонгук. — Вот так мучить себя и другого человека... — Он не верит, что Намджун мучается из-за него! — обиженно заступился за друга Чимин. — Джини думает, что он испытывает вину, что обижен. А зачем Джини такой, который будет жалеть себя из-за того, что пришлось похерить свои планы и отказаться от всего из-за навязанного супруга? Тем более так глупо навязанного — чьей-то грязной игрой! — Ну... — Чонгук немного смутился, но договорил: — Это мы с тобой можем понять, да, маленький? — Именно, — кивнул Чимин. Чонгук тут же прижал его к своей груди, окружая надёжными руками, обогревая, овевая своим дыханием и запахом. Пак замер на несколько блаженных секунд и пробормотал: — Мне так повезло... А Джини... Мой Джини... Кто даст гарантию, что ему повезёт? А разве он не заслужил? Но сам, не переставая, уламывал, уговаривал, убеждал Джина хотя бы выслушать альфу. Однако прекрасный упрямец по-прежнему не желал видеть Намджуна. И Чимин подозревал, что на то была лишь одна причина: поговори они, и Сокджин бы сдался. Потому что всё отчаяннее становился его тон в их разговорах. Все бледнее было лицо на экране телефона по видеосвязи, всё чаще слёзы появлялись в его глазах по поводу и без. Но он не сдавался — и дрожащими своими пухлыми губами говорил "Нет" на любое упоминание Ким Намджуна. — Не бойся за меня, — успокаивающе сказал он в конце концов, спустя полтора месяца этих мучений. — Я сегодня договорился окончательно. Я уезжаю на Чеджу к дяде Аюну. Мне там будут рады. А если вы поможете, то никто меня там и... Чим? Чими... ну, не плачь... Но Чимин заплакал так, что не смог продолжить разговор. Он отключился, хотя и понимал, что поступает очень эгоистично. Однако силы оставили его. Дома не было никого, так что никто его не остановил. Он собрался и поехал к Джину. И на всё ему было наплевать: он должен был увидеть своего друга, и если им предстояла разлука, то он не будет терять ни секунды больше из оставшегося им времени. Джин встретил его крепкими объятиями. Он открыл дверь сразу, как только Чимин позвонил первый раз, как будто сидел под ней и ждал приезда омеги. Они начали реветь прямо в прихожей, а потом, не размыкая рук, перешли в спальню и завалились на постель. — Не уезжай, — всхлипывал Чимин, обнимая похудевшего бету и прижимаясь к нему всем телом. — Я придумаю что-нибудь, я клянусь тебе! Потерпи ещё чуть-чуть, умоляю! — Не могу, не могу, не могу, — словно в бреду, лепетал ему в ответ Джин. — Не могу больше. Такая тоска, Чими... Такая тоска! Я уже и наплевал на всё, гулять хожу ночами. Просто брожу по округе. Тут тихо и район освещён, не вздрагивай так... И видно звёзды. Так высоко-высоко... На лавочку сядешь у парка — в сам я боюсь заходить, а рядом нормально — и с неё всё небо как на ладони. Вчера видел падающую звезду. Он умолк, и Чимин спросил тихонько: — Загадал? — Загадал, — с невыносимой тоской ответил Джин. — Только точно не сбудется. Ничего уже не сбудется, Чими... Никогда. — Джини, слушай, ты просто послушай меня, — глотая слёзы, снова умоляюще заговорил Чимин, — не надо. Как я без тебя? Как ты там один... — Я не один буду же... — Ты говорил, что та родня отказалась от тебя, разве нет? — Но люди меняются, — неуверенно ответил Сокджин. — И дядя по-доброму говорил со мной, понимаешь? Сам позвонил, сам позвал... Ты ведь не говорил никому, что я уеду? Он попросил... Я сказал, что скрыться хочу, так он потребовал, чтобы никто не знал. Но я же не мог уехать и тебе не сказать... Чими... — Он судорожно прижал к себе тихо плачущего омегу и порывисто вздохнул: — Всё пройдёт, понимаешь? Всё забудется. И я вернусь! Я вернусь, и мы снова будем... Резкий и требовательный звонок прозвучал так неожиданно, что они оба вскрикнули и застыли, в ужасе глядя друг на друга. Но потом Сокджин отмер и нервно усмехнулся: — Я еду заказал. Знал, что ты придёшь. Не дрожи, омежка. — Его губы прыгали, но он улыбался. — Я сейчас. — Я с тобой, — подскочил тут же Чимин. Что-то его встревожило. Странно... — Ты... Джин, а разве тебе можно было заказывать еду? Разве... — А что мне будет? Никто не знает, что это именно мой адрес, разве нет? — Сокджин пожал плечами. — Я уже несколько раз заказывал. Знаешь... — Он робко улыбнулся. — Иногда мне кажется, что всё это полная чушь и никто за мной... — Звонок снова затренькал, и он не закончил. Они были в коридоре, когда услышали, как тот, кто стоял за дверью, начал набирать код. И остановились, схватившись за руки. Кто... Что за... Код знали только Чонгук, Тэхён и сам Джин. Даже Чимину они не сказали. Но Чонгук и Тэхён с утра уехали куда-то в дальний филиал и предупредили Чимина, что будут поздно. Дверь распахнулась, и тёмная фигура стремительно двинулась к ним из коридора. Чимин вскрикнул от ужаса, а Сокджин ловко спрятал его за свою спину, однако омега вцепился в него руками и попробовал оттолкнуть с пути фигуры. Но мужчина, что так бесцеремонно вошёл к ним, даже не посмотрел на них, он быстро развернулся, захлопнул дверь и запер её, посмотрел в глазок и прислушался. В квартире, как и на лестничной площадке, было тихо. И лишь после этого он повернулся к ним лицом. Чимин выдохнул и расслабил руки, до этого судорожно сжимавшие плечи Сокджина. — Что ты... Что ты делаешь, Ким Намджун? — дрожащим голосом, который в этой жутковатой тишине показался очень звонким, спросил Сокджин. — Кто тебе... — Я пришёл за тем, что мне нужно, и не уйду без этого, потому что это моё, — сквозь зубы процедил альфа, глядя на них исподлобья. — Я больше без этого не могу жить. Не могу и не буду. — Он подошёл к ним так быстро, так стремительно, что они и ахнуть не успели, как альфа схватил Сокджина и притянул к себе, зажимая так, что даже Чимину было видно: бете не вырваться. Но Сокджин попытался. Дёрнулся изо всех сил, упёрся руками в плечи Намджуна, оскалил зубы, коротко прорычав, и крикнул сквозь слёзы в голосе: — Пусти! Не смей! Здесь нет ничего твоего! Ничего такого, от чего бы ты не мог отказаться! — Ты, — выдохнул ему в лицо Намджун и снова прижал изо всех сил к себе. — Ты... ты... ты... ты... ты.. — Он шептал, выговаривал, почти стонал, с мучительным наслаждением тиская бету и ничуть не стесняясь замершего у стены напуганным зайцем Чимина. — Ты — мой! Ты только мой! Не могу больше без тебя! Джини, мой Джини, бета мой любимый, Джини... Ты... ты... Я пришёл, чтобы забрать тебя! — Не смей, не смей так со мной, — задыхался ему в ответ слезами Джин. — Пусти, отпусти меня, не надо... Нельзя со мной так! Снова пришёл, чтобы бросить, я знаю! Не смей со мной так! — Джини, нет, Джини... — Намджун перехватывал вырывающегося бету за плечи, талию, шею, целовал урывками отворачивающееся от него лицо, попадая по губам, носу, щекам и не переставая шептать: — Мой бета... Бета мой милый... Прости меня, прости своего альфу. Я твой, слышишь?.. Только твой... — Ты и тогда так говорил! — наконец мучительно выкрикнул Сокджин, он напрягся и толкнул Намджуна изо всех сил так, что тот, пошатнувшись, выпустил его из своих рук. — Я больше не поверю тебе никогда, неужели ты не понимаешь этого?! Уби... И в этот момент в дверь снова позвонили. А потом грохнули кулаком — и снова начал пиликать набор кодового замка. Намджун только и успел, что закинуть Сокджина за спину и развернуться, прикрывая их с Чимином собой. Дверь толкнули так, что она грохнула, распахнувшись, в стену, чуть не разбив её. В узкую прихожую ввалилось трое высоких мощных альф, которые замерли, глядя на троицу в конце коридора, а потом расступились, пропуская вперёд невысокого крепкого мужчину в дорогом пальто и с выражением хищной настороженности на лице. — Что… — начал было он низким недовольным голосом, глядя на тут же ощетинившегося Намджуна, но был прерван. — Отец! — Чимин выступил вперёд, чуть толкнув руку Намджуна, который невольно попытался его задержать и вернуть себе за спину. — Что ты здесь делаешь, отец?!