***
Три дня безумия... У Чимина сложилось ощущение, что он почти не касался постели: его постоянно кто-то из них держал в руках, нежил, заглаживал, пока второй брал. — Мой! Ты мой, мой, мой, Чим! Выше задницу, малыш! О, да, вот так... Тэ, вот здесь... О, да, держи ножку, вот... Только дай, поцелую, а теперь — держи. Смотри на меня, омега! Маленький, ну же... Открой глазки, ты... ты так смотришь, ты, о, да! Больше не будет больно, слышишь? Не плачь, никогда больше, понимаешь? Я с тобой, я... вот так... Вот так... — И Чимин стонал, страстно выгибаясь от того, как глубоко в нём горячее наслаждение, как жёстко, быстро и мощно оно входит, вбивая его в муть удовольствия всё глубже. Рычание Чонгука сводило его с ума, заставляя забывать о течке, о боли — какая боль? Не было у него никакой боли: она не успевала прийти, возникнуть. Слёзы текли от счастья и от страха, что это всё закончится и они уйдут, забирая с собой это невыносимо нужное ему тепло своих тел и сердец. А ведь Чимин сам себя забывал, теряясь в эйфории от того, что его, как дыхание — передают от губ к губам, как драгоценность — отдают из рук в руки — боясь отпустить хотя бы на мгновение. — Прогнись вот так, и ножки шире, а попку подними или нет, поддержи его вот так, Гуки... О, сладкий, ты просто невероятный, такой нежный, такой... Оторвись от него, Гук, я хочу слышать его стоны! — Не могу, он такой невероятный, когда ты трахаешь его... Ммм... малыш, тебе же нравится, когда я... — И Чонгук, на чьём теле он лежал, снова и снова лизал метку на его шее, пока Тэхён проникал глубоко и мучительно-медленно, как любил, заставляя Чимина жмуриться и ловить звёзды под веками. А когда бета срывался в финальной гонке, он сдёргивал Чимина с Чонгука и зажимал под собой, вдавливая в простыни, втираясь в омегу всем телом, словно желая остаться под его кожей и в его крови — где уже и был. Давно был рядом с их альфой. Даже когда они ели, Чонгук не спускал его со своих колен, всё рвался его кормить, но Чимин уже на второй день, когда его попустило, скалил в ответ на это свои зубки, рычал и ругался, а потом, надувшись, отнимал у него палочки и ложку — и ел сам, нарочно из вредности ёрзая по его бёдрам и постепенно возбуждаясь от того, что чувствовал под своей задницей. Готовил в основном Тэхён, потому что Чонгук на самом деле был почти не в силах оторваться от Чимина, хотя лез и к истомлённому и явно измученному их страстью бете. Такое бывало, когда Чимин, обессиленный, не мог ответить на поистине неутолимый пыл альфы, подогреваемый ароматом жасмина и сладостью томного омежьего взгляда. А этот взгляд невольно зажигался особым огнём, когда Чимин видел, как прогибается бета под Чонгуком, как волшебно меняется точёное лицо Тэ, стоит ему почувствовать в себе сильные и настырные толчки порыкивающего от наслаждения альфы. Как приоткрываются и становятся влажными его губы и учащается дыхание, когда сильная ладонь Чонгука начинает ласкать его член, пока сам Чонгук всё яростнее бьётся в его вытягивающееся от удовольствия тело, притиснув его спиной к своей груди. Эта картина заводила и подводила Чимина к краю, и в конце он сладко и нежно стонал вместе с дрожащим от оргазма Тэхёном, смешивая слабыми пальцами своё семя и его — выпущенное ему на живот. Однако на самом деле этой картине, по его мнению, всё же чего-то не хватало, и чего конкретно, Чимин понял не сразу. А на третий день, будучи уже вполне в себе, он просто не выдержал, подполз к ним — таким — на коленях и, выпрямившись, впился в горячие губы Тэхёна, прижимаясь к его груди своей. Его рука нашла ладонь Чонгука и обвила её, пока он шептал, глядя в чёрные, как ночь, изумлённые глаза альфы: — Я хочу сам его это... Дай мне, он и мой... С вами хочу... В тёмном взгляде Чонгука блеснуло яростное торжество, он быстро облизнулся и руку опустил, перехватывая Тэхёна крепче за бёдра, а тот, глядя на Чимина из-под прикрытых ресниц, вздрогнул и застонал громче и откровеннее, когда омега стал двигать рукой в такт с резкими толчками внутри него. — Вы прекрасны, вы — мои, слышите? Хочу вас обоих, — хрипло сказал Чимин и медленно облизал губы, переводя взгляд с одного на другого и обратно. Тэхён выгнулся и задрожал сильнее, а Чонгук задышал хрипло и опасно, не сводя глаз с лица Чимина, который тоже теперь смотрел только на него. Они брали Тэхёна с двух сторон — и трахали взглядами друг друга. Вернее, Чимин иногда не выдерживал и припадал к безвольным губам стонущего невыносимо прекрасно Тэ, к его мокрой от пота шее и сладким ключицам, но потом заставлял себя отрываться, чтобы заглянуть в чёрные глаза мужа, который рычал слаще, пока наблюдал за тем, как он ласкает их бету. Это было просто потрясающе, а когда Тэхён, задёргавшись, выкрикнул своё яростное "Чим... О, Гуки!" — как никогда до этого не кричал — вот тогда Чимин понял, что теперь всё так, как и должно быть. И кончивший тут же Чонгук, и горячее семя Тэхёна на ладони, и волна острого наслаждения, прошедшая по его собственному телу, — всё это говорило, что — да, должно быть именно так. И никак иначе.***
— Я не пойду, — твёрдо сказал Тэхён. Он прижал к себе Чимина и уткнулся ему в шею сзади. Омега искоса кинул взгляд на тут же агрессивно нахмурившегося Чонгука и осторожно погладил руку беты у себя на животе. — Но ведь Гуки сказал, что господин Чон пригласил всех троих, это его официальное приглашение, — тихо сказал он. — Ну, вряд ли он пригласил тебя на свой День рождения, чтобы обижать, а? Прошу, Тэ, просто подумай над этим. — Мне не о чём думать, — печально ответил Тэхён. — Я прекрасно знаю, что такое семейный ужин в доме Чон, на какой бы праздник он ни выпадал. Туда приходят только члены семьи, и если и приглашают кого ещё, то только с далеко идущими целями, и я не понимаю, что это за цель. А значит... — Он хочет позлить Чондо, — хрипло процедил Чонгук. Он резко отвернулся к окну, около которого стоял, и сложил руки на груди. — Отец и Чондо крупно поругались из-за Мин Джиу. Этот ёбаный во всех смыслах женишок моего братишки, оказывается, был беременным незадолго до того, как их свели. Естественно, не от него. А потом ради этой помолвки абортнулся. И до Чондо наконец-то дошли об этом слухи. Как и бывает в таких случаях — до него последнего. Джиу, как вы знаете, влюблён в Чондо давно, так что только появилась возможность войти в нашу семью на правах его мужа, он, оказывается, бросил своего любовника, с которым, говорят, был больше трёх лет, и согласился на аборт. — Чонгук сплюнул и поморщился. — Шлюха... Подстилка поганая. Как можно... И актёр вроде неплохой, а такое дерьмо... Только вот Чондо не таков. Впрочем... — Чонгук тяжело вздохнул. — Понять можно. Кому бы такое понравилось: папаша Мин прикрывает хвосты, пристраивает своего сынулю. Не исключено, что ему бы и ребёнка оставили, будь семья попроще, послабее, позависимее. Только им такое не надо, они пиздато жить хотят. Сначала его вообще хотели выпихнуть за твоего отца, Чими, но потом нашли охуеть какие важные интересы общие и потянули Чондо. Я всегда удивлялся: как он вообще сначала согласился, ведь никогда Джиу не любил, развлекался вроде с ним какое-то время да бросил. Уж на чём папаши его поймали — неизвестно, но согласился, и вот, что вышло. Узнал о беременности и аборте, как отрезало: нет — и всё. Отец и так, и этак: бабла вложено дохера, смишки жужжат, договоры ебошатся — а тут Чондо в лучших традициях меня любимого: нихуя не выйдет, шлюха не нужна. И хоть какие задницы рвите — нет. Вот отцу и край как надо поставить Чондо на место, желательно публично. Чимин слушал, напряжённо глядя на мужа и пытаясь понять, что чувствует Чонгук, а главное — почему он это чувствует: уж слишком этот рассказ задевал альфу, хотя напрямую он не касался ни самого Чона, ни кого-то из них. Чондо он, понятное дело, сопереживать не мог. Так что насупленная физиономия и злые глаза Чонгука было объяснить трудно. Пальцы Чимина на автомате скользили по рукам обнимавшего его Тэхёна, который положил голову ему на плечо и, казалось, отключился, хотя именно на его вопрос и отвечал так пространно Чонгук. Поэтому когда он вдруг заговорил, Чимин даже вздрогнул: — Мы ведь все понимаем, что моё появление в доме твоего отца будет для Чондо как красная тряпка для быка? Не перебор ли для мести? Напряжённое молчание длилось мучительно долго, потому что да, все это понимали. — Но ведь ты ни в чём не виноват, — робко прервал его Чимин. — По крайней мере, в этой ситуации с его замужеством. Никто из нас ни в чём перед Чондо не виноват, кроме Гуки, но там заслуженно, а бесим мы по ходу его все. — Ты не понимаешь, омеженька, — тихо и нежно ответил Тэхён и, мягко поцеловав Чимина в щёку, отстранил его, встал и пошёл к Чонгуку, который по-прежнему стоял к ним спиной. Бета обнял его и потёрся о его плечо. — Гуки... Я понимаю, что твоему отцу не отказывают, особенно в таких вещах, но ты ведь понимаешь, чем всё закончится? Я — выдержу, Чимин... — Он вздохнул и покачал головой. — Будет трудно, но выдержит. А ты? Ты — выдержишь? Чондо сдерживаться не будет. Он припомнит всё! И игру, и наши отношения, и то, что сейчас... Что будет с тобой? — Тебя только это ебёт? — огрызнулся Чонгук, но из рук вырываться не стал. — Ты так уверен, что ты выдержишь, а я нет? Я, блядь, не маленький, Тэхён. Но этот еблан ведь угрожала тебе напрямую. Так что мой гнев и то, что я буду настороже, что я буду постоянно на взводе, — это ведь пиздецки понятно! О чем вообще речь? — Речь о том, что можно этого избежать, если я скажусь больным, — тихо ответил Тэхён и уткнулся носом альфе в шею сзади. — Не хочу, чтобы Чими снова видел и слышал всё это. — Тогда именно Чими и станет его мишенью, — так же тихо ответил Чонгук. — Ему похер, кого ебошить, чтобы вылить яд. И вообще, хер с ним! Не о нём вообще речь должна идти! Отец строго предупредил, что ты должен явиться, иначе будут последствия. Ты же знаешь, что ходят слухи о грядущих перестановках. Нас не оставят в покое и спокойно работать не дадут и так. У нас уже третья проверка за последний месяц: всё ищут, твари, к чему бы подкопаться. И это ведь ещё не отец, это именно Чондо. А что будет, если отец начнёт к тебе приёбываться? Мне наплевать: что он мне может сделать? Но ты? — Он судорожно вздохнул и прикусил губу. — Ёбнуть бы отсюда Чондо, а то приехал погостить и никак не сваливает! — Ты же знаешь, Чонгук, они с твоим отцом одного поля ягода. — Тэхён усмехнулся. — Поругаются, поссорятся — и снова вместе. Пока у них есть ты как объект травли и общий бизнес — это их объединяет. Просто я боюсь, что в этот раз нам прилетит именно от обоих, что нас и зовут вот так, втроём, чтобы оторваться со всех сторон, потому что, по-моему, Чондо взбрыкнул с Минами именно из-за тебя, понимаешь? — Голос Тэхёна стал глуше и тоскливее, и Чимин замер от страха, сжавшись на своём диване в комок. — Не понимаю, — тряхнул головой Чонгук. — Я-то тут с какого хера? — Ты ведь счастлив с нами, Чон Чонгук, — распевно и ласково ответил Тэхён. — С течки малыша прошло не так много времени — а ты, хотя и до этого был обалдело-радостным, изменился так, что этого трудно не заметить. Тэхён обернулся к мгновенно ставшему красным от смущения Чимину и ласково подмигнул, а потом крепче сжал в объятиях недоуменно фырчащего альфу и снова заговорил: — Вы сами говорили, что когда вы окончание универа Чими праздновали, Чондо был озлоблен до крайности, помнишь? За малым скандал в ресторане не закатил, урод, ни старших, ни персонала не побоялся! А ведь тогда ещё с Джиу было всё хорошо. А всё почему? Всё просто. И я сказал об этом прямо тогда, так это была не шутка, Гуки. Вы так смотрите друг на друга... — Откуда тебе знать? — проурчал явно довольный Чонгук. — Тебя тогда с нами не было. — А я и так слишком часто это вижу, чтобы не понимать, что тогда всё так и было. Да и Джин мне рассказывал, как этот придурок выставил себя полным идиотом, да ещё и перед тем же Джиу. Намджун сказал, что ничего не помнит, потому что ему не до того было: он старался не кинуться на твоего отца, который лапал Джина взглядами, а вот беточка наш чётко всё описал. А теперь, когда с Джиу вот так всё выяснилось — хотя я не понимаю, как так долго Чондо мог оставаться в неведении, — так и вообще, представь только себе! Счастье такому открытому, искреннему человеку, как ты, трудно скрыть. Ты же просто сияешь, мой альфа. У тебя светлый и чистый омежка, которого ты отвоевал и честно сделал своим. Чондо ведь тогда психанул, я уверен, потому что метку у него на шейке увидел. И то, что наш Чими носит её так гордо, не скрывая, положение этому убогому альфе не облегчает. Ведь для него так хорошо всё начиналось: его врага силой выдали замуж за того, кто его ненавидел, так как наверняка узнал о шашнях с левым бетой, семейная жизнь под откос, тотальная неприязнь всех, кто догадывался о причинах этого, — красота да и только! А что дальше было? Крах всех планов, унижение на рождественском балу, больница... Тэхён усмехнулся и потёрся головой о затылок Чонгука. И тот, вздохнув, откинул голову ему на плечо, расслабляясь в его руках. — И что дальше предложили Чондо? — продолжил Тэхён, устало вздыхая. — Потасканного омегу, который готов, конечно, под него стелиться, но и своего ребёнка, как оказалось, не задумываясь, убил. Да, Мин Джиу — один из самых красивых омег вашего круга, но ведь репутацию никуда не деть. И нет в нём ни свежести, ни света. А такие, как Чондо, любят именно светлых и чистых: таких так приятно портить и... — Тэхён умолк и сжал губы на пару мгновений, а потом горько и тихо закончил: — Понимаешь? Просто представь, в каком он сейчас состоянии. Он снова проиграл, а ты, кого он так ненавидит, — выиграл и бесстыже, откровенно, напоказ — счастлив. Чимин растерянно моргал и пытался понять, что можно сказать в ответ. Он вдруг очень ясно понял: Тэхён прав. Ему нельзя идти в дом Чонов. Потому что если всё так, то ещё и его присутствие там — рядом с Чонгуком — продемонстрирует озлобленному монстру, что всё, что было у его врага, осталось с ним: и любимый муж, и друг-любовник. И это совершенно точно будет перебором для Чондо, который явно не отличался терпением. А уж после истории с Джиу будет вообще на грани. — Может, правда, — начал Чимин осторожно, — скажем, что болен? — Хорошо, — ответил Чонгук. — Я попробую. Он повернулся и обнял Тэхёна. — Не бойся, мой хороший... Всё будет в порядке. Он поднял глаза на Чимина, и омега улыбнулся мужу — нерешительно и робко. Ответная улыбка Чонгука, однако, была вовсе не весёлой, и Чимин понял: будет трудно. Очень трудно.