Я смотрю на тебя. Ты в ответ мне моргаешь безднами, две далёких сверхновые в светлых глазницах вертятся. Я смотрю, понимая, что прятаться бесполезно, что нигде от тебя не укрыться простому смертному, не укрыться, не скрыться, отыщешь и душу выманишь — все равно что попасться в капкан, угодить под жернов. Вот смешно — я ведь знаю тебя от зубов до имени, потому что ты — теперь мое отражение... Элиот
О приезде сэра Питера знал весь дом, и все готовились к приезду хозяина не покладая рук. Безукоризненно были прибраны комнаты лорда, вновь извлечены парадные ливреи и проинспектирован винный погреб. Также в своем письме Барту его светлость просил управляющего уведомить Матео о том, чтобы тот обязательно подготовился к охоте и к приезду сэра Питера выставил лань для загона. Матео встретил пожелание лорда равнодушно. Вопреки обыкновению, в эти дни его слабо волновала эта возложенная на него обязанность и скорая перспектива участия в кровавых игрищах. Нынче у него были терзания и поважнее. Все его мысли и переживания крутились возле Элио и его душевного состояния. В сравнении с этой всепоглощающей печалью и тревогой загон лани и, как следствие, ее бессмысленная гибель, отходили на самый дальний план и беспокоили Матео лишь тем, что на это нужно будет выделить свое время, которого оставалось и так все меньше и меньше. Все меньше и меньше дней, часов, минут, которые Матео мог беззаботно и почти открыто проводить подле Гелиоса. Ливни и шторм утихли, но с севера уже тянуло осенним холодком, и потому быть вместе как прежде — в полях или на пляже — становилось все сложнее. Но как-то, гуляя вдоль берега, они случайно наткнулись на небольшой заброшенный пляжный сарайчик, сокрытый от постороннего глаза у края прибрежных скал, который, видимо, когда-то предназначался для хранения сетей и весел рыбаков. Пол там был почти по щиколотку засыпан песком, а доски стен скрипели от любого дуновения ветра, внутри пахло тиной, и то и дело под ногами хрустели пустые панцири крабов или занесенных приливом раковин. Но Элио и Тео облюбовали это место, заполнили его своим теплом. Матео разводил огонь прямо внутри, укрывал его чарами и поверх истлевших от времени сетей кидал мягкую попону Яблочка, а потом часами выласкивал, выцеловывал, вылизывал из Гелиоса дрожь и тоску. — Я боюсь его приезда. Боюсь, что он не станет меня слушать... — раз за разом шептал Элио, прижимаясь как можно теснее к Матео. — Знаешь, до встречи с тобой я, наверно, не так бы сильно переживал об этой женитьбе. Да, быть своего рода консортом при богатой женушке — последнее из моих представлений о собственном будущем, но ничто не мешало бы мне, исполнив пару раз свой супружеский долг, жить впоследствии так, как я сочту нужным, возможно даже, вдали от благоверной, — он вздыхал и, потеревшись о вздымающуюся, терзаемую ревностью грудь Матео, продолжал уже тверже: — Но теперь... Не знаю. Что-то поменялось во мне. Я не хочу склонять голову, не хочу ни от кого зависеть. Мне кажется... — он робко, задумчиво водил пальцами по напряженному животу Тео, — теперь мне кажется, что возьми я себя в руки, имея возможность, я мог бы стать лучше. Ведь я не глуп, я кое-что умею... Да, не так много, чтоб стать властителем судеб, как отец, большим человеком при дворе... Но, может, я мог бы дальше учиться. Мне всегда нравились украшения. Кто знает, может, я мог бы открыть ювелирный магазин. Я неплохо рисую и мог бы изобретать новые формы, орнаменты. Освоить поставки камней из Каира и Мумбаи. Говорят, там рубины и сапфиры что сор. Я хотел бы встать на ноги, — он мечтательно вытягивал вверх руку и разглядывал свой перстень с опалом, что носил чаще других. — Мне кажется, это то, в чем я был бы хорош, и то, что мне правда нравится. Вот видишь, что ты со мной сделал?! — смеясь, переворачивался он лицом к Тео, замирая в кольце его рук и нежно целуя улыбающиеся губы. — Теперь я думаю о будущем! Думаю о себе, так как никогда не думал — как о деловом человеке! — он озорно смеялся и целовал Тео так благодарно и с упоением, что тот забывался на краткий миг и таял под его губами. Матео думал в эти моменты о том, что по-настоящему счастлив. Ведь именно этого он и желал для Гелиоса — чтобы тот поверил в себя, почувствовал почву под ногами, перестал наконец-то думать о себе только как о никчемном наследнике великого рода, не оправдавшем ничьих надежд. Эти беседы, мечтания Элио вдохновляли Матео, обнадеживали его. Хотя его немного и беспокоил тот факт, что Гелиос до сих пор ничего не ответил на предложение быть вместе, жить в своем доме, связать друг с другом судьбу. Ведь Тео был серьезен, когда предлагал все это. Все, что у него есть, и себя без остатка в придачу! Но он полагал, что это молчание оттого, что Элио, хоть и пребывал в тревожном ожидании непростого разговора с отцом, но все же надеялся сломить убежденность того в необходимости брака, уверить его в своих силах стать кем-то и без этого опрометчивого и нежеланного для себя шага... Кем-то, кем сэр Питер мог бы гордиться, ну или хотя бы спокойно отпустить сына в буйные реки его собственной независимой жизни. Гелиос явно надеялся в итоге на поддержку отца, на его понимание и сердечность. И Матео надеялся тоже. Что им еще оставалось?.. — Представь, как чудесно снова перестать быть обузой! Иметь что-то свое и не клянчить больше ни пенни, — восторженно размышлял Элио. — Я был полным кретином многие годы. Пустил все под откос... И почему я не встретил тебя раньше? — сладко потягивался он, утыкаясь Матео в макушку. — Ты подарил мне уверенность в себе, жажду перемен. Я не хочу больше быть тем Гелиосом, — почти зевая шептал Элио, смежая веки. За стенами пляжного сарайчика шумел океан, и дул ветер, доносились крики беспокойных чаек, и сердце Матео вздрагивало каждый раз от их пронзительных воплей, но он сильнее прижимал к своей груди Гелиоса и, тоже прикрыв глаза, шептал ему в золотые локоны: — Все будет хорошо, мой смелый принц. Я рядом. Все будет хорошо. За неделю до приезда сэра Питера Гелиос и Матео приняли решение ночевать порознь. Подготовиться тем самым к неминуемой разлуке на время пребывания в доме лорда и дать себе возможность немного остыть. Матео скрепя сердце вынес из спальни Элио свои вещи — несколько книг и белье, свои гребенки и прочие мелочи, что давно уже расползлись по покоям милорда. — Оставь мне эту ленту, — попросил Гелиос, вытягивая из рук Матео его шелковую тесьму, которой тот иногда повязывал косу. — Даже думать не хочу зачем она тебе, — лукаво улыбнулся Тео и накинул ленту Гелиосу на плечо. — Ты все правильно понял, — ехидно прищурился тот, прижимая тесемку к своим губам, и так томно посмотрел из-под опущенных ресниц на Матео, что у того тут же перед глазами замелькали самые развратные образы, в которых Элио сладострастно ублажал сам себя, широко расставив свои прекрасные ноги и сдерживая этой везучей тесьмой свой оргазм, обвязав ее туго вокруг основания члена. Матео тихо застонал и выругался, чувствуя мгновенно подступившее возбуждение. Гелиос, как всегда, даже ничего не говоря и не делая, одним взглядом или полунамеком мог завести его до предела. — Бесстыдник, — ошпарил Тео его губы поцелуем и жестко вжал тонкую ладонь в свой налившийся член. — Я так никогда не уйду... — Уйдешь, уйдешь... — рассмеялся тот, подталкивая Матео к выходу. — Но будешь думать только обо мне... и этой ленте, — порочно облизал он губы и, хохоча, выпихнул Тео за дверь. — Садюга! — тихо прошипел тот ему в замочную скважину и, обреченно вздохнув, поплелся к себе в комнату... Но план провалился с треском в ту же ночь! Матео уже почти задремывал после долгого ворочанья в холодной пустой постели, когда услышал, как что-то скребется возле его двери. Он даже не успел толком подумать и до конца раскрыть глаза, долго привыкающие спросонья к темноте спальни, как почувствовал резкий сквозняк от двери, услышал шлепанье ног по мерзлым половицам, и тут же под одеяло к нему ворвался мурашчатый холодок, а потом бок обдало жаром и трепетом, а ухо шальным шепотом: — Не могу уснуть без тебя, — ластился всем телом Гелиос. — Не могу перестать думать о том, что ты тут, рядом, так близко... — и Матео, наконец обретя четкость мыслей и поняв, что произошло, так отчаянно нежно прижал его к себе, с таким облегчением обнял всем собою, словно отгораживая от целого мира. Так было отменено первое решение — попытаться совладать с собой и какое-то время не видеться — и принято второе — пользоваться каждой минутой вдвоем, ловить момент, спешить жить! Тем же утром Матео не таясь переложил все свои обязанности на Риза, безапелляционно заявив, что он в краткосрочном отпуске. А Элио даже не пытался делать вид, что его интересует что-то, кроме возможности быть рядом с Тео. Они буквально забаррикадировались в его спальне, повергая своими томными, несдерживаемыми больше стонами и порой совсем пьяным смехом горничных в бесконечное смущенно-лукавое хихиканье, а Барта в тихий стыдливый ужас от такого показного распутства. Но ни Элио, ни Тео не было никакого дела до этих пересуд и сердобольно-ханжеских вздохов за дверью их рая. Они боялись только не успеть надышаться друг другом, боялись упустить поцелуи и слова, боялись расцепиться хоть бы и на пару мгновений!..***
И вот день прибытия лорда Гальба настал. У подъездной дорожки выстроились все слуги, чтобы, как это было принято испокон веков, с почтением поприветствовать своего хозяина. Матео встал в самом конце этой торжественной цепочки и с замиранием сердца ожидал предстоящего развития событий. Гелиос в это время, бледнея от тревоги, вышагивал по парадной гостиной, весь словно натянутая тетива, и едва стоило лакею дать знак, что экипаж сэра Питера прибыл, он выбежал в холл, чтобы встретить отца как можно более подобающе и ласково. Сэр Питер приехал налегке, прихватив с собой только личного камердинера и один чемодан вещей, что говорило о том, что визит его будет скоротечным. Выйдя из экипажа, лорд добросердечно поприветствовал всех слуг, поблагодарил за теплый прием, а Барта, Айлин и Матео даже приобнял, обменявшись с мужчинами крепким рукопожатием, чем немало смутил, подрагивающего внутри Матео таким проявлением благосклонности. Тео чувствовал себя очень неловко, думая о том, что он невольно очень скоро станет причиной для волнения своего благодетеля. Это смущало и покрывало щеки Матео нервным румянцем. — Как же ты вымахал, вороненок! — улыбнулся ему сэр Питер. — Сколько же мы не виделись? Года два, не меньше! Надеюсь, порадуешь старика хорошей охотой? Самый сезон для лани, — несильно хлопнул он Тео по плечу. — Разумеется, ваша светлость. Все готово уже несколько дней. Вам только нужно отдать приказ, — сдержанно улыбнулся Матео и коротко поклонился. — Я не сомневался в твоей сноровке, — кивнул одобрительно на прощанье сэр Питер и проследовал в дом, а внутри Тео все сжалось до атома — мало того, что он чувствовал себя предателем доверия лорда, так еще и невероятно переживал за Гелиоса. Как тот справится? Хватит ли у него выдержки, стойкости? Сможет ли он защитить себя?.. Их... — Гелиос! Ты что, работал в поле?! — смеясь выкрикнул сэр Питер, войдя в холл и нешироко разведя руки для объятий. — Я не припомню, чтоб ты так темнел даже на лазурном берегу! — Да, отец, я стал тут дитя природы, — вернул улыбку Элио и обнял отца. — А я уж думал, что разучился удивляться, — хохотнул тот, отстраняясь. — Я много гуляю у океана, — чуть робея, опустил глаза Гелиос. — Я рад, что ты хорошо провел здесь время, — небрежно сбросил сэр Питер перчатки на стойку. — Более чем, — улыбаясь внутрь себя, тихо ответил Элио. — Что ж, полагаю, тебе не терпится обсудить новости? — чуть ослабляя галстук, на ходу в гостиную говорил сэр Питер. — Но я устал с дороги, сын, так что отложим все серьезные разговоры на завтрашний ужин. Ты не против? Гелиос лишь почтительно склонил голову, внутренне расслабляясь. Еще сутки! Ему подарили еще с десяток часов покоя! — Я не спешу, — тихо сказал он, наливая и себе, и отцу бренди. — Тебе нужно стряхнуть пыль с сапог и хорошенько выспаться... — Да-а-а... Что верно, то верно, — грузно сел сэр Питер в кресло, принимая бокал из рук Гелиоса. — Дорога просто кошмар! Одни ухабы. Стоит поднять этот вопрос в палате, — сделал он глоток и вытянул ноги поближе к огню. — Сегодня я буду отдыхать, а завтра, надеюсь, Райвен нас порадует дичью, — с предвкушением погладил он себя по груди. У Гелиоса дрогнули пальцы при упоминании имени Матео, сердце сжалось, подпрыгнув из груди почти к гортани, на миг перехватив дыхание. — Ты присоединишься к нам? — не заметив трепета Элио, спросил сэр Питер. — Матео прекрасный ловчий. Уверен, охота будет что надо! Да, думаю, ты и сам знаешь... Ты выезжал с ним? — посмотрел он на Гелиоса, и тот не отводя взгляда пытался понять по выражению лица отца, ЗНАЕТ ли тот, или это и правда просто пустая болтовня об охоте, а не способ смутить его намеками. Но лицо сэра Питера не выражало ни тени обеспокоенности или неудовольствия, ни грана подозрений, и Гелиос снова выдохнул про себя и пожал плечами. — Нет, я не охотился. Но мы ездим вместе верхом иногда, — решил добавить он, чтоб как-то подчеркнуть свое очевидно всплывшее бы в любом случае тесное общение с Тео. — Он хороший малый, — кивнул сэр Питер, допивая бренди. — Что ж, на том и решим. Сегодня отдых. Завтра охота, и за ужином после и поговорим, — он бодро встал из кресла, всем видом демонстрируя завершение беседы. Проходя мимо Элио, он еще раз несильно приобнял его и удалился в свои покои, а Гелиос буквально рухнул на небольшую софу, чувствуя, как скопившееся за день напряжение, словно латы с усталого рыцаря, спадает с него, обнажая истерзанную страхом душу. Весь вечер Матео изнывал от беспокойства, ведь он не знал, что судьба подарила им еще щепотку времени, и сходил с ума от тревоги за Гелиоса. Он не находил себе места и шатался по поместью как неприкаянный, то и дело натыкаясь на остервенело-недовольный взгляд Барта. — Ты ведешь себя как безумец! — шикнул тот на Тео, когда он попытался заглянуть через плечо лакея в обеденный зал, где поздно вечером в одиночестве ужинал Гелиос. — Потерял всякий стыд, — выпучивал глаза Барт на замявшегося Матео. — Клянусь тебе, Тео, всеблагим Чародеем, что самолично запру тебя под замок, если ты попытаешься сегодня... — он смущенно осекся, — сам знаешь что! — просипел он. — Возьми себя в руки, черт подери! Или твоя голова совсем провалилась в штаны! — он яростно толкнул Тео в грудь, так, что тот попятился и отступил от заветной столовой, так и не увидев даже мельком свое Солнце. Конечно, Матео не собирался сегодня идти в спальню Гелиоса, это было бы чрезвычайно дерзко — покои сэра Питера были слишком, опасно близко к комнатам Элио. И Тео очень надеялся, что и Гелиос не решится красться под угрозой разоблачения в крыло слуг... Но... Но увидеться все же хотелось до дрожи. Просто увидеть его! Взять в свои руки его холодные ладони, целовать их и в который раз пообещать, что все будет хорошо. Просто увидеть... Увидеть хотя бы краешек его силуэта! Переполненный зыбкой надеждой и трепетом, Матео, едва сгустилась тьма за окном, перемахнул через него в сад и без единой мысли в голове и с именем Элио на губах помчался к ИХ каштану. Он не ждал, что встретит там своего милорда, не ждал, что тот тоже решит сбежать среди ночи из дома и под покровом луны придет к дереву их свиданий, но он не мог совладать со своим желанием хотя бы просто побыть в том месте и пусть даже мысленно, но звать возлюбленного, даже без надежды на встречу.... И каково же было его радостное изумление, когда еще издали, даже сквозь почти непроглядную мглу, он увидел тонкую, одинокую фигуру под ветвистым стволом. Ноги сами перешли в стремительный бег, и неудержимое счастье плеснуло в лицо жаром и улыбкой. Матео влетел в руки Гелиоса, как подбитая птица в скалу, и забился в его объятиях нежной дрожью и немыслимым облегчением. — Ты здесь... Здесь... — шептал он, осыпая лицо Элио поцелуями. — Я так волновался... Ну как? Как? Скажи же! Вы поговорили?! Гелиос сжал его с силой и шало прошелся ласковыми пальцами по спине, так же задыхаясь от мгновенного восторга и радости. — Я не знал, придешь ли ты... Я боялся, что ты уже спишь. Но мне так хотелось увидеть тебя... — так же жарко шептал он, вглядываясь во влюбленные глаза. — У меня полчаса. Не хочу рисковать. Вдруг отец решит попрощаться перед сном, — и он впился в рот Тео жадным поцелуем, словно падая в омут, вместе падая, без сожалений и оглядки. Они целовались как безумные, гладили друг друга так истово, словно не виделись много дней, шум крови в ушах перекрывал страстный шепот и стоны... — Он поговорит со мной завтра после охоты, — рассказывал чуть позже Гелиос, медленно ступая почти на ватных ногах по тропинке в сторону заднего двора. Они шли за руку, и Гелиос подробно передал Тео всю свою беседу с отцом. — Завтра увидимся на охоте, — выдохнул он тоскливо. — Мне надо будет набраться силы воли, чтоб не глазеть на тебя в костюме ловчего, — улыбнулся он Матео особой своей улыбкой, от которой у того подводило живот сладкой истомой. — Мне так жаль, что тебе придется делать это, — с грустью добавил Элио, зная, как на самом деле его ловчий относится к охоте. — Выдержишь? — заботливо погладил он напряженное плечо. — Для тебя я снес бы все пытки ада, — уткнулся Тео лбом в ласковую ладонь. — Я постараюсь не оплошать, — лукаво улыбнулся он. — Но не уверен, что завтра вас ждет удача, — и тихо рассмеялся. — Будь осторожен, — чуть нахмурился Элио. — Отец не любит поражений... Той ночью Матео долго не мог уснуть, думая о том, не лучше ли разок поступиться своими чувствами и убеждениями, и, возможно, дать сэру Питеру достичь цели. Пусть он сразит лань, пусть будет в благостном расположении духа, и, может, это поможет вечером Гелиосу?.. Но все внутри него противилось этим мыслям. Он видел лань, когда они с Ризом искали ее схрон и намечали площадь загона. Он видел эту жизнь в ее больших, спокойных, как будто подернутых дымкой глазах. Волоокая красавица леса... Бессмысленная жестокость! Матео терзался между этими двумя чувствами, не зная, как поступить, и уснув почти на заре, видел беспокойные нечеткие сны — свору псов, осколки стекла, поломанные ветки, он слышал удаляющиеся крики и лай, и во сне этом ему казалось, что загнанная лань... это он сам.***
Когда на следующий день взошло полуденное ясное солнце, двор поместья был уже давно оживлен и заполнен людьми. Высокий арабский жеребец, жилистый и поджарый, нетерпеливо переминал мощными ногами и выпускал горячее дыхание из ноздрей, но еще нетерпеливей своего коня был сэр Питер Гальба. Заядлый охотник и азартный стрелок, он редко мог позволить себе эту потеху, но уж когда доходило до дела, пребывал всегда в приподнятом настроение, предвкушении и будто молодел на глазах. Беспорядочный лай собак, ржание лошадей и пара бокалов вина в бранч возбуждающе подействовали на сэра Питера, и, несмотря на свой возраст и усталость накануне, теперь он чувствовал себя счастливым и юным. — Надеюсь, Райвен успел подготовиться. Нам еще ехать и надо успеть набросать гончих, — нетерпеливо похлопывал он рукояткой арапника* по своему сапогу. — Не беспокойтесь, ваша светлость, — уверял его стоящий рядом Барт. — Я видел, как Тео с помощником выехали рано утром. Они знают свое дело. Уверен, Артемида будет к вам благосклонна, и вы вернетесь с трофеем. Последние приготовления были окончены и сэр Питер в компании приглашенного им с утра ближайшего соседа и давнего своего друга сэра Арманда Митчелла, а также в сопровождении слуг и нескольких доезжачих** выехал со двора. Последним замыкал охотничью процессию Гелиос. Верхом на Александре, облаченный в идеального кроя черный редингот***, он сидел в седле легко и непринужденно беседовал с одним из сыновей сэра Митчелла, судя по всему, таким же равнодушным охотником, как и сам Гелиос. Пустая болтовня отвлекала Элио, немного опуская градус его напряжения. — Вы хорошо знаете эти места? — учтиво спросил его собеседник, и Гелиос небрежно пустился в детские, далекие воспоминания, рассказывая об известных ему достопримечательностях, тем самым разгружая свой разум от бесконечных размышлений о грядущем ужине и объяснении с отцом. В четверть первого все общество прибыло к окраине леса, где их тут же встретили Матео и Риз. Первым делом сэр Питер справился у ловчих не ушла ли лань? Обошедший зверя еще утром, Матео заверил лорда, что лань в кругу и можно «набрасывать» собак. Удовлетворенно-взбудораженный сэр Питер сам подал сигнал в рог и охота началась. Во всей этой ярой суматохе, среди шума и лая, окриков и удалого смеха, в водовороте двадцати гончих и поблескивающих ружей Матео через плечо бросил полный любви и восхищения взгляд на Гелиоса, и тот, будто только и ждал, перехватил его и на миг прикрыл с нежностью глаза, как делал это каждый раз, любуясь своим сильным и статным любовником. Он прикрыл глаза и ласково, мечтательно улыбнулся, передавая Тео по воздуху, по ветру, поверх всего этого гама свое влюбленное: «Ты бесподобен!» И Тео зарделся, поняв его даже так, без слов и указок, поняв и ответив тем же — секундным «люблю», молниеносным «боготворю», неисчислимым «прекрасный!» Лес в угодьях Гальба не был разработан и искусственно приспособлен для охоты. Он был дик и первозданен, не разбит на делянки и сечи, а засеян ветром и божественным провидением. Трудный лес для охотника, местами суровый и буреломный. В кругу, что выделил для загона Матео, были и совсем непроходимые места, но он действовал согласно вкусам сэра Питера, а тот не любил охоту на опушках. «Чай не уток стрелять идем!» — говорил он, и Матео в этот раз сделал все, чтоб гон зверя не дался охотникам с легкостью. — Что скажешь, Райвен? — окрикнул Матео сэр Питер, остановив коня возле переплетения трех троп. Голоса гончих слышались где-то вдалеке, ищейка явно взяла след, и псы неслись по самому бездорожью, а охотники отставали, выбирая путь поудобней. — Скажу, что погода прекрасна, ваша светлость. Так и тянет отдать повОд, — хитро улыбнулся Тео, и сэр Питер расхохотался, — Ну ты и лис, Матео Райвен, ох, лис!.. Не жалеешь старика! В этот момент из глубины леса послышался рог выжлятника****, и сэр Питер, встрепенувшись, развернул коня в сторону звука и крикнул подоспевшему сэру Митчеллу: — По-зрячему! По-зрячему!***** — и слугам, — Спускайте борзых! — он пришпорил коня и рванул вместе со сворой на звук рога и доносившийся лай взъяренных гончих. Коротким галопом вслед за лордом поехали и остальные участники охоты, преследующие цель менее рьяно и точно не с таким пылом. Вдали снова послышался гон стаи, и в обозримом пролеске мелькнула лань. Матео, отследив направление, понесся наперерез своре... Обычно ему хватало пары минут, чтоб сбить след. Бор был тенистым, и довольно было б чуть сгустить ветви и листья, немного приподнять кочки — борзые не обоняют, им нужен обзор — и это дало бы лани превосходство и время уйти от погони. Тео уже коснулся внутренним взором ближайшего оврага, увеличивая его края и тем самым на время задерживая псов, да и всадников тоже. Он отвлекся буквально на миг... Позже, вспоминая этот момент, Тео все думал, случайность ли это, или все же он подсознательно хотел помедлить. Но вышло как вышло. В тот миг, когда Матео уже собирался совсем заморочить лес, на тропе, не гонясь и никуда не спеша, появился Гелиос верхом на Александре. Матео впервые видел его в охотничьем костюме и теперь имел возможность разглядеть эту красоту получше. Рядом никого не было, все умчались в чащу, и горн звучал все дальше... Матео развернул коня и подъехал к Гелиосу ближе, на краткий миг забыв о своре, о волоокой лани, вообще обо всем на свете. Был только Элио в черном рединготе, белых облегающих бриджах и высоких сапогах. Он так держал спину и руки, так грациозно, неспешно вел Александра — будто со старых гравюр, что висели в оружейной. И Тео залюбовался. Это было буквально пару мгновений — появление Гелиоса из леса, его безупречная посадка, его стать и счастливая, теплая улыбка при виде Матео... Но этих секунд хватило, чтобы Матео отвлекся, а опомнившись... понял, что не успел! Звук выстрела оглушил лес, и за первым последовали второй и третий. Собаки взвыли, горн смолк, и сквозь отчаянный стук сердца и сгустившийся перед глазами туман Матео почувствовал, почти физически, боль — теплое липкое пожарище в груди и боку. Он согнулся пополам, ощущая спазм тошноты, и тут же спешился. Шатаясь, Тео пошел пешком до места, откуда раздался выстрел. Позади он слышал крик Элио, но лишь резко мотнул головой в ответ, призывая того не ходить следом. На поляне, куда будто во сне, превозмогая нещадную боль внутри, вышел Матео, охотники уже праздновали победу. Сэр Митчелл откупорил бутылку шампанского, выжлятник довольно ласкал псов, хваля и поощряя их за удачную гонку вяленым мясом, а сэр Питер, поддев носком сапога изогнутую шею лани, улыбался широко и победоносно, закинув еще не остывшее ружье себе на плечо. — Ну что, есть еще порох в пороховнице у вашего старика?! — громко хохотал он, увидев вышедшего из чащи Матео и мелькнувшего позади него Гелиоса верхом. Тео сглотнул ком в горле и смог только кивнуть, не выжав из себя даже вымученной улыбки. Он был зол! Зол на себя, на вековые традиции этих диких игрищ со смертью, на прекрасного Гелиоса, на весь мир! Едва различая все вокруг, он видел среди мутных пятен листвы и пестрых одежд только изломанное тело лани, ее округленные, полные ужаса глаза и длинные ноги, все еще дергающиеся в предсмертных судорогах. И кровь! Много, много крови. Сэр Питер поразил цель дважды... — Чучельнику мало что достанется, — смеялся сэр Митчелл, протягивая сэру Питеру заполненный вином охотничий рог. — Твое здоровье, Пит! Talli-ho!****** — выкрикнул он, и клич его поддержали все вокруг. — TALLI-HO! — разнеслось по опушке. Матео подошел к лани и опустился возле нее на колени — брюки тут же испачкались в земле и крови. Охотники стали один за другим седлать лошадей и, беспечно болтая, уже навеселе, поворачивали обратно к дороге. Разгоряченные успехом, они нетерпеливо желали отметить добычу хорошей пирушкой. Риз должен был забрать тушу и отнести таксидермисту. — И не повреди шкуру, — напоследок крикнул ему сэр Питер. — Почти золотое руно! Шерсть лани и правда отливала почти молодым золотом. Мягкая и бархатистая, она напомнила Тео шелковистые волосы Элио на его голенях и руках, такие же тонкие и нежные. — Не трогай. Я сам, — сдавлено попросил Матео помощника, и тот, видя, что главный ловчий чем-то недоволен, не стал упорствовать. Он подумал, что тот жалеет попорченной неаккуратным выстрелом шкуры или, может, хочет сам выслужиться перед лордом. Но Тео просто хотел побыть со своей жертвой наедине. Он винил себя, только себя! Свою слабость и малодушие. Он отвлекся... и все равно что сам взвел курок. Тео стоял на коленях перед растерзанным животным и чувствовал, что под веками начинает жечь, а руки трястись. Он вынул мягкую тряпицу из поясной сумки и, смочив ее водой из фляги, стал обтирать пену со рта лани и особенно яркие разводы крови. Он водил и водил тряпкой по холодным уже бокам и повторял беззвучно одними губами: — Прости меня... Прости... На его плечо мягко легла рука. Гелиос несильно сжал пальцы и потянул Матео на себя. — Идем, Тео, идем. Ты не виноват... — тихо сказал он и попытался приподнять Матео с колен. — Ступай, Гелиос, — сухо ответил тот. — Я закончу и догоню вас. Тебе не нужно быть здесь сейчас. Рука с его плеча исчезла, и Матео, не оборачиваясь, услышал, как Элио сел на коня и медленно, будто сомневаясь, но вернулся на лесную тропу. В висках еще пульсировало резью, пальцы не слушались. Матео чувствовал полное бессилие и раздирающую грудь тоску. Он отбросил тряпку и ласково погладил бок лани, а развернув ладони, увидел, что они все в крови. Его руки вплоть до запястий были алыми и липкими. И тело пронзила словно стрела электричества, будто разряд молнии — перед глазами потемнело... Тео хорошо знал эти моменты, эти необъяснимые доступным языком ощущения. Провиденье всегда накатывало внезапно, и теперь он очень остро чувствовал знамение судьбы. Кровь на его руках... Тьма леса... Серое отчаянье... И печальный блеск голубых глаз, смотрящих с тихим ужасом... И голоса. Много-много голосов. Крики... Он бежит, задыхаясь, словно та лань, бежит через лес и чащу, не разбирая пути, бежит, чувствуя, как с его рук капает кровь... Тео вскрикнул и вынырнул из видения, почти не чувствуя биения сердца. Страх и отчаянье, что он только что испытал, были такими реальными и ощутимыми, будто его спины коснулся раскаленный прут палача, и боль от увиденного и прочувствованного расходилась по телу жаркими волнами нарастающей паники... Ведь Матео знал, что еще никогда не ошибался в своих предсказаниях. Матео закопал лань прямо там, в лесу, а сэру Питеру просил передать, что туша непригодна для чучельника. И после, весь вечер беспощадно скреб свои руки под шпарящими струями воды, скреб до красных следов и царапин, но так и не избавился от ощущения гибельных пятен на своих ладонях.