Ученик Чародея

Я любил тебя и оправдывал средства целью. Я любил тебя пел весну свирелью. Я любил и просил пощады, Ничего мне, совсем ничего не надо... Только взгляд-аметист, только эти руки. Я взорву звезду — не снесу разлуки. Я любил тебя и глотнул из Леты. Я забыл все правила все запреты. Я любил тебя, Я хотел быть ветром Я любил бы до смерти... Но ТЫ был бессмертным. marxun

      Еще никогда Гелиос так не радовался затянувшемуся ужину и припозднившимся гостям. Блюда менялись, вино лилось рекой. Сэр Арманд и сэр Питер наслаждались беседой и редкой встречей — начавшие знакомство еще в дни юности, они виделись не часто, но были очень расположены друг к другу, и потому лорд Гальба в каждый свой приезд в имение с удовольствием принимал общество сэра Митчелла, и тот отвечал ему сердечной взаимностью. Они громко болтали о днях минувших, о своих первых охотничьих победах и о сегодняшней удаче. Сэр Митчелл восторгался меткости сэра Питера и без устали хвалил его коня и свору. Порядком захмелевшие, старики не сильно утруждали себя приличествующими правилами общей беседы, предпочитая более неформальный разговор по душам, и совсем почти не обращали внимания на своих сыновей. Гелиоса в этот раз это более чем устраивало, а сын сэра Арманда явно был немного смущен, но со временем Элио смог ненавязчиво и учтиво разговорить его, кстати с удовольствием отмечая, что Слейтер — так звали юного отпрыска Митчеллов, весьма недурно образован и в некоторой степени даже мил и любезен. Это было везением, так как Гелиос всеми силами пытался растянуть этот праздничный ужин, продлить его, возможно, до полуночи, а в идеале и дольше. Он надеялся, что отец его, налегая на вино и коньяк, будет слишком во хмелю к моменту завершения ужина, и этот факт еще ненадолго отсрочит для Гелиоса роковой разговор. Да, это было трусливо, да, не имело смысла, но Гелиос сходил с ума от предстоящего объяснения. Он всегда не мог противостоять грубой харизме своего батюшки и пасовал перед его суровым взглядом.       Сэр Питер не был тираном или агрессором, нет, он просто всегда был очень занятым вельможей Его Величества, а также волевым политиком и просто зачерствевшим без женской ласки мужчиной, запершим более двадцати лет назад почти все свои чувства под железный засов. Пока Гелиос был совсем маленьким, сэру Питеру было легко любить его и ласкать, относиться к сыну с той нежностью, что заложена природой в каждом родителе, но время шло, и малыш Элио все больше и больше и внешностью своей, и повадками, и даже будто бы интонациями порой все чаще напоминал сэру Питеру так рано покинувшую его супругу. Каждый взгляд Гелиоса, брошенный из-под пушистых пшеничных ресниц, отдавался в горюющем сердце лорда тысячами клинков. Этот взгляд... Голубой лед или темнеющий аметист в зависимости от освещения и настроения Элио, хитринка в уголках глаз, излом бровей, тонкие губы, жесты — всё! — он собрал в себе всё до капельки! Всё самое яркое, памятное, манящее. Он был совершенной копией матери и, сам того не подозревая, убивал этим своего отца. Сэр Питер страдал. И, как и многие мужчины, желающие одолеть эту серую хворь, он не стал аккуратно лелеять в себе тоску и скорбную любовь, не стал разбираться, не стал стараться понять себя. Он избрал самый очевидный и простой путь избавления от этой вечной боли, от этого постоянного напоминания о том, как он был счастлив когда-то и как разбит теперь. Этот путь избавления был путем избавления от причины всех этих терзаний и каждодневных мук. Сэр Питер отослал Гелиоса в охотничье имение, отослал совсем маленького и не успел оглянуться, как тот превратился в озорного мальчугана, позже, уже в школе — в язвительного подростка и впоследствии в совершенно невыносимо-ядовитого юношу. Сэр Питер не был глуп и не заблуждался, что он отчасти является причиной того, что Гелиос стал для него совсем чужим. Он потерял доверие и расположение сына уже очень давно, и когда стали всплывать на поверхность последствия этого отчуждения, было уже поздно что-то менять в их отношениях. Да и на тот момент сэр Питер наконец-то получил вожделенную им много лет должность при дворе, очень высокую должность, и времени на восстановление родственных связей не было, как не было и особенного желания делать это.       В восемнадцать Гелиос вступил в права наследства, оставленного ему матерью, и совершенно затерялся в темных проулках Лондона. До сэра Питера все чаще доходили тревожные слухи о проделках его сына, о его пристрастиях и сумасшедших выходках, но пока это не заходило дальше обычных юношеских утех, лорда мало беспокоили эти сплетни.       Все изменилось, когда на королевском балу совершенно пьяный и одурманенный зельями Гелиос был застукан советником короля в одной из дворцовых гостиных в весьма провокационном виде с одной из фрейлин королевы и ее пажом. Слух разлетелся молниеносно. На имя Гальба легла липкая тень всевозможных пороков, и сэр Питер в гневе своем был безжалостен. Он заявил Гелиосу, что никогда не примет его как наследника, если тот не прекратит свои буйства, вычеркнет его и из завещания, и из гербовой ветви, лишив тем самым и денег, и титула! Но Гелиосу было плевать на угрозы и честь отца, да и всего рода. Тогда у него еще было вдосталь своих собственных средств, чтоб вести тот образ жизни, который он избрал.       Гелиос покинул дом отца, поступил в университет, где спокойно и без сожалений продолжил свой путь порока, ни разу не вспомнив за все три года о сэре Питере и родных чертогах. Пропасть между сыном и отцом становилась все шире и бездонней, разочарование сэра Питера все горше, а сумасбродства Гелиоса все безумнее.       Терпение лорда кончилось ровно тогда, когда у Гелиоса кончились деньги. В тот год Элио как раз отмечал свое совершеннолетие, отмечал с размахом и помпой, а когда не смог расплатиться с кредиторами за неделю своих торжеств в лучшем отеле столицы, выслал все счета на имя отца. Это стало последней каплей. Сэр Питер понимал, что как светский человек, он не может бросить сына на произвол судьбы, дать ему скатиться в пропасть, но и кормить эту алчную бездну фамильными средствами и положением в обществе он не желал. Оплатив кое-какие долги, узнав, что на деле это только вершина кредитного айсберга, сэр Питер призвал сына к разговору и ультимативно велел тому отправляться в охотничье поместье, подальше от любопытных взглядов и разговоров. Шумиха утихнет, и пока Гелиос будет прозябать в провинции, сэр Питер придумает, что с ним делать. Вводить его в семейное дело, в положенное по статусу владение землями и торговлю сэр Питер даже не помышлял. Доверия к Гелиосу не было — все указывало на то, что тот просто разорил бы их в какие-то пять лет. Нет, этого допустить лорд Гальба не мог. Он и так не простил сыну потерю части состояния и заложенного несколько раз дома — огромного, прекрасного дома, где когда-то в молодости сэр Питер впервые кружил на балу свою возлюбленную будущую жену. Всё было опошлено и опорочено, все было пущено по ветру, а Гелиос даже не раскаивался, ни разу так и не опустил глаз, не склонил голову. Этот его взгляд — вечная резь, осколок, вечный укор!       Решение пришло неожиданно и в самый непредсказуемый момент. Сэр Питер прогуливался с королем в его саду, зачитывая ему бесконечно-длинный отчет о состоянии южных земель, о прибыли с них, о необходимости закупки льняных семян и прочие-прочие деловые отчеты, которые Его Величество, пребывая в меланхоличном настроении, слушал вполуха и лишь изредка кивал, одобрительно двигая тростью.       — А что там ваш сын, сэр Питер? — вдруг остановившись, спросил самодержец и лорд Гальба испуганно замер, прерываясь на полуслове. — Я слышал, он у вас настоящий красавец, но также говорят, что не очень почтителен и чуть ли не дебошир? — улыбнулся король онемевшему сэру Питеру. — Полноте, не пугайтесь так, друг мой, — коснулся король его плеча. — Не мне ли знать, как тяжко быть отцом буяна! — он рассмеялся искренним звонким смехом, и у сэра Питера немедля отлегло от сердца. Что верно то верно, наследный принц не отличался светским блеском и покорностью, всему предпочитая ипподромы, игорные дома и даже, по слухам, подпольные кулачные бои, в которых, говорят, даже сам принимал участие.       — Мы оба не преуспели в отцовстве, — хмыкнул Его Величество, — но я хочу предложить вам кое-что как решение проблем, о которых я, увы, наслышан, и мне кажется, что именно они являются причиной вашей рассеянности в последнее время.       У сэра Питера похолодело в груди.       — Ваше Величество, я... Простите, я не знал, что чем-то огорчаю Вас в своей службе...       — Нет, нет, Гальба, вы безупречны! — ласково улыбнулся король. — Но вы в тревоге, мой друг, и это можно понять, — он откинул полу камзола и сел на садовую скамью в тени изящно подстриженных розовых кустов. — Я хочу предложить вам кузину своего зятя, — развернулся он к лорду и выждал недолгую паузу, чтоб слова его достигли нужной цели. — Формально она французская дофина, но такой далекой очереди, что рассчитывать не приходится. Вдобавок, не буду скрывать, она уже не молода — в том году ей исполнилось тридцать пять, — он смешно округлил глаза и ехидно улыбнулся. — Думаю, вы понимаете, как сильно ее родня желает пристроить дочь, и тому есть благоприятные обстоятельства. Она умна, недурна собой и, главное, очень богата, но... — король развел немного руками, — есть изъян. Кристабелла сильно хромает. Родовая травма, — вскинул он задумчиво бровь. — Эта же травма, видимо, является причиной еще и ее заикания. Как видите, я честен с вами, — король поводил тростью по гравию, выписывая на нем вензель своего герба. — Я осознаю, что эта дама не подарок небес, но... Для вашего сына это была бы хорошая партия и выход. По титулу они будут равны. Своей красотой ваш сын с лихвой компенсирует отсутствие средств, и наоборот, леди Кристабелла вполне окупит свои изъяны деньгами. Что скажете?       Сэр Питер думал очень быстро! Да что там думать?! Породниться пусть и с далекой, но родственницей Короне — сама по себе честь, а тут еще и деньги, и тот факт, что сватовство исходит не от кого-то... А от Его Величества! Разве мог быть ответ иным?..       — Я так благодарен вам, ваша милость! — поклонился сэр Питер. — Вы правы, правы во всем. Мой Гелиос... пылкий юноша со сложным нравом, и ему несомненно пойдут на пользу обязанности супруга. Я с радостью принимаю ваш совет и предложение...       С той беседы минуло всего пару недель, когда король в подтверждение своих слов отдал сэру Питеру искусный портрет леди Кристабеллы, а также письмо ее отца, в котором тот с почтением писал, что будет несказанно рад породниться с таким гербом, как Гальба!       Все было решено, и сэр Питер чувствовал небывалое облегчение в тот день, будто этим письмом он получил индульгенцию за все свои промахи. Дело оставалось за малым: сообщить Гелиосу и привезти его обратно в Лондон.       Ужин подошел к концу. Сэр Арманд и сэр Питер сыграли несколько партий в бильярд, а Гелиос и Слейтер обсудили всю последнюю моду и немногочисленных общих знакомых.       В очередной раз проиграв противнику пару золотых за партию, лорд Гальба отбросил кий и громогласно объявил, что пора расходиться, пока ловкач Арманд не лишил его сапог в собственном доме. К разочарованию Гелиоса, отец его хоть и был очевидно навеселе, но точно не пьян и вполне себе бодр.       Прощание было теплым, но недолгим. Гелиос поблагодарил Слейтера за приятную компанию, а сэр Питер условился с сэром Армандом на еще одну охоту послезавтра — на том и разошлись, сытые, довольные друг другом и этим так весело проведенным днем вдали от столичной суеты.       — Что ж, сын, поговорим о важном, — расслаблено сел в кресло сэр Питер, едва за гостями затворилась дверь.       — Может, завтра? — встрепенулся Гелиос, не оставляя надежды на еще одну отсрочку. — Ты отдохнешь...       — Я в норме, даже напротив... Плесни-ка мне еще красного, — кивнул сэр Питер на графин с вином. Гелиос, нарочно медля, будто это могло хоть как-то оттянуть время, разлил вино по бокалам и неспешно подошел к отцу.       — Присядь, — махнул тот в направлении кресла напротив. — Думаю, основное тебе понятно... — начал сэр Питер, сделав глоток из своего бокала.       — Да, отец, и я...       — Подожди, — прервал робкие попытки Гелиоса лорд. — Прежде чем ты начнешь возражать, я хотел бы тебя просветить о некоторых нюансах.       Гелиос замолчал и в отчаянье потупился. Он предвидел, что отец с пол-оборота не станет его слушать, и теперь набирал воздуха в легкие и решимости в сердце.       — Ты должен знать, — тем временем продолжил сэр Питер, — что леди Кристабеллу посватал тебе не абы кто, — он многозначительно выдержал паузу. — Его Величество был так великодушен, что самолично озаботился твоей судьбой, Гелиос, — весомо припечатал он. — И думаю, тебе не нужно объяснять, какая это честь для нашей семьи и, разумеется, твой долг как подданного подчиниться.       Гелиос вспыхнул и дернулся в кресле как от удара.       — Его Милость лично похлопотал о сговоре этого союза, — улыбнулся сэр Питер. — Леди Кристабелла, — он неспешно пошарил во внутреннем кармане пиджака и вынул из него небольшой овальный портрет. Гелиос загнанно бросил взгляд на изображение — темные волосы, темные глаза, крупные черты лица, не лишенные привлекательности, но и не те, что принято считать очаровательными. Ничего впечатляющего. Простушка. Гелиос отвернулся, а сэр Питер аккуратно положил портрет на столик возле него.       — Эта дама прекрасная партия для тебя, Гелиос. Она из очень благородного рода, она родня королю, она девица и она очень богата, сын...       — Ты будто на базаре, — едко скривился Гелиос.       — Ты не оставил мне выбора!!! — гаркнул вмиг взведенный его дерзостью сэр Питер. — Мне ли объяснять, в каком ты положении?! Все, что у тебя есть — это твоя внешность. Твое смазливое личико. Так не будь идиотом, используй этот козырь, пока еще можешь.       — Ты поступаешь со мной как со шлюхой! — так же яростно выкрикнул Гелиос.       — Mon dieu!* Давай без этих оперетт, — отмахнулся лорд. — Я забочусь о тебе! Ты это знаешь. Сам король сосватал тебя! И ты, черт возьми, согласишься! У тебя просто нет выбора.       — Я не могу... — прошептал Гелиос, вдруг будто сдуваясь и опустив лицо в ладони. — Не надо, отец... Я не могу... Не хочу...       — В тебе говорит гордыня и спесь, — уже мягче сказал сэр Питер и, встав с кресла, подошел к Гелиосу и несильно сжал его плечо. — Договорной брак — это обычное дело. Вот увидишь, ничего страшного не будет. Со временем ты привыкнешь...       — Я не хочу привыкать, — дернул тот плечом, сбрасывая ладонь отца. — Ты не слушаешь меня! — обернулся Гелиос и посмотрел наконец сэру Питеру в лицо. — Я не хочу жениться! Я просто не могу это сделать. Я люблю другого человека! — выпалил Гелиос, сверкая глазами.       Сэр Питер чуть отпрянул и вскинул удивленно бровь, а потом рассмеялся.       — Да что ты можешь знать о любви?! — смеялся он и, подойдя к столу, снова плеснул себе вина.       — А что о любви знаешь ты? — с обидой и горечью процедил сквозь зубы Гелиос.       — Сопляк! — зло сощурился сэр Питер. — Ты не черта не понимаешь! — залпом осушил он свой бокал. — О какой любви ты можешь говорить?! Ты!? Эгоист и блудливый кот!       — Но это правда, отец, — тихо ответил Гелиос. Он чувствовал, что сил уже почти нет, что ком безнадеги подступает к горлу, и говорить все труднее. — Я люблю другого. Я не хочу жениться не потому, что хочу досадить тебе, — он с надеждой поднял взгляд на покрасневшее от вина и гнева лицо отца, — я не хочу жениться, потому что влюблен. Потому что хочу быть счастливым...       Сэр Питер нахмурился и покачал головой, но промолчал, и Гелиос, воспользовавшись этой паузой, вскочил с кресла и, подлетев к отцу, схватил его за руку.       — Послушай меня, послушай... Я не вру. Я люблю и я любим! Я теперь совсем другой, — жарко затараторил он, тряся руку отца в своей, как ребенок. — Я много думал после твоего письма... И я хотел просить тебя. Просить в последний раз...       — Денег? — саркастично вскинул сэр Питер брови.       — Нет, — вспыхнул Гелиос. — То есть да, но не просто так. Я хочу учиться дальше. Хочу начать свое дело. Стать кем-то! Хочу стать ювелиром, отец, освоить торговлю драгоценными камнями. У меня получится! — с пылом уверял Гелиос, и глаза его горели надеждой. — С твоей поддержкой и с поддержкой... — он осекся, раскрывать имя Тео он пока не хотел, — …с поддержкой любимого я мог бы начать все с начала.       Сэр Питер вытянул свою ладонь из захвата Гелиоса и, снова опустившись в кресло, недолго, в молчании смотрел на огонь.       — Правильно ли я тебя понял, сын, что твои склонности вышли за рамки всех приличий, и говоря «любимый» ты имеешь в виду мужчину?       Гелиос снова ощутил пустоту внутри, понимая, что его речь оставила отца равнодушным, и он из всего услышал только ЭТО.       — Да, papa, мой возлюбленный — мужчина.       — Ты бесподобен! — иронично рассмеялся сэр Питер. — И что? Что ты там хочешь? Взять мои деньги и свалить со своим ухажером, чтоб спокойно предаваться блуду? Это прекрасно! Просто прекрасно, Гелиос... — похлопал он в ладоши. — Браво!       — Нет, отец, нет! Я же сказал. Все не так! — снова попытался перехватить инициативу Гелиос. — Я хотел просить денег на учебу! Возможно, на первый взнос для дела... и только. У меня получится...       — Даже не рассчитывай! — отрезал сэр Питер и незряче уставился в огонь в камине. — Ты выбросишь из головы весь этот бред, — сухо сказал он. — Немедля отправишься со мной в Лондон и там будешь готовиться к свадьбе с леди Кристабеллой! — безапелляционно закончил лорд Гальба.       — Нет, — так же сухо ответил Гелиос. — Ты не можешь меня принудить. Я не раб и не вещь.       — Ты не раб и не вещь... Ты глупец, — устало выдохнул сэр Питер и, помолчав с полминуты, снова встал из кресла. — Хорошо, сын, давай без эмоций и взаимных упреков, — спокойно обратился он к Гелиосу. — Допустим, я махну рукой на долг, честь, на репутацию нашего имени и оставлю тебя в покое, — Гелиос встрепенулся и округлил глаза. — На деньги не надейся, разумеется, — вскинул тут же брови сэр Питер, —но допустим, я пустил твою судьбу на самотек и отрекся от планов на твою благополучную жизнь и женитьбу. Что дальше? Что ты будешь делать, Элио? — мягко спросил он, склонив голову набок. — Твой избранник с положением? Он богат? Он сможет обеспечить тебе тот образ жизни, к которому ты привык?       — Он... — Гелиос замялся. — Он не из высшего общества...       — То есть простолюдин? — давил сэр Питер.       — Да, но... — Гелиос теребил край жилета, не понимая пока, к чему ведет отец. — Он не из светского круга, это верно. Но он маг, papa, и у него есть деньги.       — Деньги? — вскинулся сэр Питер. — И много? Их хватит на учебу и все то, о чем ты говорил? — Гелиос молчал, и сэр Питер кивнул. — Полагаю, что нет, — ответил он вместо сына. — И что остается? Возможно, пару лет вы будете счастливы. На эйфории влюбленности и плоти... — он скривился, но продолжил. — Хотя, зная твои аппетиты, я дал бы полгода, но предположим, речь идет и правда о сильном чувстве. И вот спустя два года очарование спадет, страсть поутихнет, любовь померкнет, и что останется? Ну же, Гелиос? Что?!       Гелиос молчал, до белых костяшек сжимая холодный край мраморной каминной полки.       — Я скажу тебе что! — почти шепотом, но словно кричал сэр Питер. — Это нетрудно предсказать. Так бывает всегда и со всеми. Пылкость стихает, страсть остывает, и остается быт, остается жизнь. Простая и суровая реальность. В которой ты, Элио, не продержишься и пару недель! Ты можешь сейчас думать обо мне что угодно. Но ты мой сын, и я тебя знаю. Представь себя... Себя!!! Вот с этими холеными руками и нежной кожей, представь, как ты стоишь у лотка с морковью, — он саркастично усмехнулся. — О, прости, он же у тебя маг! Значит, у лотка с волшебной морковью и, может быть, зельями от резей в желудке, для которых ты, как верный супруг, должен будешь растирать ингредиенты в окружении навоза, скота и собак! Вот она, простая, счастливая жизнь! Ты готов к этому, Гелиос? Готов оставить свет, привычную роскошную жизнь? Какой температуры воду наливают тебе в ванную? М? — он с вызовом посмотрел на совсем поникшего сына. — Если я не ошибаюсь, тридцать шесть градусов, не больше, не меньше, и с выжимкой алоэ. Да? Все верно? Я ничего не забыл? А рубахи? Египетский хлопок? Китайский шелк? Тонкий батист? — он напирал на Гелиоса, медленно вышагивая по комнате. — Так вот, забудь все это! Этого не будет! Как скоро твоя кожа и румянец загрубеют и поблекнут. Как быстро ты превратишься в простого торгаша или фермера с мозолями на пальцах и вечно грязной шеей?! Будешь ли ты любить этого своего мага тогда? Не упрекнешь ли его стократно? Но обратного пути не будет, Гелиос. И не надейся. Тебе придется решить сегодня! — последнюю фразу сэр Питер почти прошипел, и Гелиос почувствовал, как к горлу подступает тошнота. Он побледнел и шатаясь осел в кресло. — Подумай, сынок, — легко погладил лорд его по волосам. — Я не враг тебе. Возможно, ты так не считаешь, но это правда. Я желаю тебе добра. Я тебя ЗНАЮ! Может быть, ты и влюблен, может быть, очарован... — он тоскливо посмотрел вглубь комнаты, будто на миг вызывая в памяти что-то из собственного прошлого. — Но любовь — это еще не все, — тряхнул он головой. — Любовь проходит, заканчивается... — печально добавил сэр Питер, — а жизнь очень долгая, Гелиос. Очень, — он убрал руку с волос сына. — Подумай о том, что я сказал. Подумай хорошенько. Я уезжаю через три дня и жду твой ответ послезавтра, — и прихватив графин с остатками вина, сэр Питер вышел из гостиной, оставив Гелиоса одного на растерзание всем своим словам.       В отупляющей, бездонной, полной прострации просидел Гелиос в кресле, бессмысленно глядя на огонь в камине. Часы на стене отбили вначале половину одиннадцатого, потом одиннадцать... а он все сидел и сидел, неподвижно смотря в одну точку и прокручивая в голове раз за разом всю беседу с отцом под аккомпанемент постоянно пульсирующего вопроса: «Что делать? Что делать? Что делать?»       Когда в комнату вошла горничная и испуганно извинилась за непреднамеренное вторжение, Гелиос будто очнулся. Он вздрогнул и, не сказав смущенной девушке ни слова, встал со своего места и покинул гостиную. В холле он бездумно накинул на плечи плащ и вышел во двор. Было уже совсем темно, но из окон дома на землю падали желтые прямоугольники света из комнат тех, кто еще не спал. Гелиос осторожно обошел в тени фронтальную часть дома и подкрался к окну Матео. Створки были чуть приоткрыты, а внутри не освещено и тихо. Гелиос потоптался под окном с полминуты и, посильнее запахнув плащ, двинулся в сторону сада и аллеи, но, проходя мимо конюшни, он заметил тонкую полоску мерцающего отблеска из-под двери в ангар, и сердце потянулось догадкой туда.       Внутри было очень тихо и душно, пряно, густо пахло сеном, травами и чем-то отдаленно напоминавшим дегтярное мыло. Несколько лошадей встрепенулись и подняли головы в сторону Гелиоса. В конце прохода между стойлами дрожал яркий свет от свечи, и калитка перегородки была отворена. Место Яблочка. Теперь Гелиос не сомневался, что пришел верно, и его Тео здесь.       Гелиос шел медленно и задумчиво — он хотел поделиться всем, что случилось, с Матео, но в тоже время и боялся делать это. Опять боялся! Как же он устал от этого чувства. От этой двойственности. Желать чего-то всем сердцем, но и бояться потерять важное, хотеть поступить правильно и одновременно страшиться сделать это. Он никогда не был смельчаком, не был рассудительным, не принимал судьбоносных решений. И теперь Гелиос чувствовал себя маленьким, снова никчемным из-за того, что не мог разобраться в себе и понять, чего он хочет и боится больше?       Матео сидел прислонившись к стене на тонкой подстилке. Когда-то он часто спал здесь на ней, предпочитая сладкий дух конюшни свежему одиночеству своей спальни. Тео откинул голову назад и сидел прикрыв глаза, но подрагивающая в его руках травинка, точно указывала на то, что он не спит.       — Ты в порядке? — тихо спросил Гелиос, присаживаясь рядом и в точности повторяя позу Матео. Обеспокоенный вновь прибывшим, Яблочко громко фыркнул и махнул пышным хвостом.       — Да... — тяжело выдохнул Тео. — Уже да, — он раскрыл глаза и молча притянул голову Элио к себе на плечо. — А ты?       Гелиос покорно уложил свою голову на Матео и потерся лицом о шерстяную ткань его охотничьей куртки. В ноздри ударил знакомый запах сукна, свежести, оливкового масла, которым Тео иногда смягчал руки, тонкие ноты его волос и кожи — запах Матео. Гелиос вдохнул его полной грудью, чувствуя, как успокаивающе действует на него этот аромат, эта близость к Тео — будто вернуться домой.       — Я поговорил с отцом, — сдавленно сказал Гелиос, уткнувшись Матео в изгиб шеи.       — И как? — тихо спросил тот, тут же напрягаясь всем телом и чувствуя, как мгновенно учащается ход сердца.       — Не знаю... — выдохнул Гелиос и, отстранившись от дурманящей шеи, снова запрокинул голову к стене. — Я был не готов к тому, что он... — Гелиос замялся и развел руками, — что он окажется в чем-то прав.       — И в чем же? — напряженно и тихо допытывался Тео.       — В том, что я и правда не смогу жить здесь, — Элио тряхнул головой. — В смысле не прямо здесь, но в провинции. На ферме или... Не знаю... Не смогу жить простой, тихой жизнью, не смогу оценить такой быт, не вынесу долго этого всего.       — И что ты решил? — в голосе Матео слышалась неприкрытая тоска и будто ржавчина в горле, мешающая и говорить, и дышать.       — Ничего, — безвольно пожал плечами Элио. — Я ничего не могу решить, мой ловчий. Я не хочу жениться... — он повернул голову к Тео и улыбнулся мягко и нежно. — Я люблю тебя. Я хочу быть с тобой, — и Матео тоже улыбнулся, но улыбка эта вышла печальной и нервной. — Но и жить как предлагаешь ты... Жить на берегу, вдвоем, в зависимости от тебя и без всего, к чему я привык, я тоже не смогу. Я возненавижу такую жизнь, возненавижу себя, а потом изведу и тебя, — он горько усмехнулся и погладил Тео по колену. — А я не хочу ненавидеть тебя. Я хотел бы любить тебя всю жизнь. Прожить ее с тобой, увидеть весь мир! Вместе. Путешествовать, радоваться, открывать что-то новое. Я хочу быть свободным от всего. Быть свободным с тобой. Но без денег... — он зажмурился и несколько раз стукнулся затылком об стену, — без чертовых денег это невозможно! И да, я не знаю как быть... Не знаю! Не знаю! — бился он головой о доски и почти стонал от своей нерешительности и отсутствия выбора.       — Мы придумаем что-нибудь, — придвинулся Матео ближе и робко дотронулся до щеки Элио. — Не волнуйся, решение придет, — он погладил нежную кожу, пытаясь своим прикосновением утешить любимого. Сам он услышал главное: Гелиос любит его, хочет быть с НИМ, хочет провести вместе всю жизнь — что еще нужно Тео для счастья и спокойствия? Он придумает что-то. Найдет выход. Он уже думал обо всем этом. О том, что Элио будет тесно в их городе, что он, конечно же привык к другому и достоин всего самого лучшего. Обрекать эту золотую жар-птицу на клетку прозябания в деревне просто кощунство. Но понадобится время, совсем немного, может, несколько лет, для того, чтоб Матео смог расправить плечи и обеспечить и себя, и Гелиоса всем, что тот только захочет.       — Мы не будем спешить... — вкрадчиво сказал Матео, заправляя прядь волос Элио за ухо.       — Нет. Не получится, — обреченно выдохнул тот и, перехватив руку Тео, прижался к ней губами. — Отец уезжает через три дня. Он дал мне двое суток на решение. И ясно обозначил, что в случае отказа лишит меня всего. Своего расположения, наследства, а может, и титула!       — Люто... — нахмурился Матео. Такого он не ожидал. Остаться без содержания это одно, но лишиться чести и родового имени — это совсем иное. Тео понимал, что отлучение от фамильного герба для Гелиоса равно гибели. Случись такое, и ни один дом не примет его, ни один светский человек не подаст руки. Это не просто скандал. Это изгнание. Отторжение обществом. Своего рода гонение. Гордость Гелиоса этого не снесет, Матео это знал так же точно, как то, что совсем не понимает как быть дальше.       — Все из-за того, что эту тетку мне сосватал сам король, — с горечью хмыкнул Гелиос. — «Это такая честь для нашей семьи, — округлил он глаза, очень точно подражая интонации и манере говорить своего отца. — Сам Его Величество хлопотал о тебе! Ты не можешь отказать...» — он устало опустил голову и сжал виски. — Ты бы слышал его, — процедил он с затаенной яростью и обидой. — Он был так доволен, чуть ли не светился. Я для него неугодный предмет, заноза в заднице, которую — о, чудо! — так удачно можно спровадить. «Его Величество!» — снова с сарказмом добавил он. — А про меня обмолвился как о потаскухе, которую можно подороже продать. Даже тут он думал не обо мне, а о том, как еще повысить свой статус. Король решил облагодетельствовать своего советника! Представляю, как papa ликовал. Хоть какая-то польза от никудышного сына... — он резко замолчал и отвернулся, сжав с силой кулаки. По щекам у него забегали желваки, а кожа покрылась розоватыми пятнами.       — Послушай, — мягко потянул его на себя Матео, — Это всё... Я понимаю, как это важно. Я знаю, что для тебя значит твое имя и твоя гордость, но... Знаешь, — он ненадолго замолчал и улыбнулся. — Я не думаю, что сэр Питер всё это всерьез, — Гелиос поднял на него удивленные глаза, и Тео продолжил. — Ну сам посуди: твой отец в преклонных годах. Сколько он еще будет служить и вообще при делах? Ну, допустим, еще лет десять, и то при условии отличного здоровья...       — К чему ты клонишь? — вскинул брови Элио.       — К тому, что он не может не понимать, что рано или поздно ему придется отойти от дел. Он не вечен и не всесилен. И ему, как и всем, НУЖЕН тот, кому можно передать и дом, и ценности, и имя. Тот, кто продолжит род и возглавит его, — Матео ярко сверкнул глазами, будто уже видя блистательного Гелиоса главенствующим лордом Гальба. — У твоего отца есть только ты! Кому еще он сможет передать геральдику? Что важнее — принцип сейчас или забвение великой династии в перспективе? Сэр Питер умен и практичен, он не может не думать о таком, Элио.       Гелиос слушал Тео не прерывая, слушал и обдумывал каждое его слово.       — Возможно, он лишит тебя денег сейчас, отринет от груди за непослушание, но я готов ставить тельца против яйца, что титул это не затронет. Ты будешь ему нужен через какое-то время. И не важно, какой ты в его глазах, пусть даже и падший, и недостойный, но КРОМЕ тебя никого нет! А это значит, что сэр Питер будет в тебе нуждаться.       — Нуждаться... — эхом повторил Элио и свел брови. — Должен во мне нуждаться... — шепотом еще раз произнес он, и глаза его вдруг забегали поверх лица Тео. — Нуждаться во мне... — горячо выдохнул он и хлопнул ладонью себе по колену. — Нуждаться... — он повторил медленно эту фразу еще несколько раз, словно выпав ненадолго из реальности.       — Ты в порядке? — сквозь туман задумчивости услышал он встревоженный голос Тео.       — Да-а-а... — растянул Элио и вдруг встрепенулся. — Страшно хочу курить! — выдал он.       — Ты куришь? — удивленно отпрянул Матео и улыбнулся. — Серьезно?       — Не часто и без зависимости, но иногда охота, — пожал плечами Элио. — Не знаешь где раздобыть папироску? — вскинул он брови с надеждой.       — Кажется, у Риза иногда бывают при себе сигареты... — неуверенно ответил Матео. Он привстал и глянул через весь проход — там у входной двери висели куртки конюхов, в том числе и его самого, и Риза. Матео щелкнул пальцами, и в его руке тут же оказалась коричневая бумажная пачка недорогих сигарет с темным фильтром и, судя по надписи, вкусом кофе.       — Держи, — протянул он пачку Элио, и тот жадно вынул из нее до странности сладко пахнущую сигарету.       — Тогда уж и огня, — лукаво улыбнулся Гелиос, зажав фильтр меж губ. Тут же по мановению руки Тео табак чуть заискрил, и Гелиос затянулся, раскуривая сигарету и выпуская струйку дыма. Он сделал несколько сладких, сильных затяжек и замычал от удовольствия. — Крепкие, — выдохнул он дым одновременно изо рта и носа.       — Ты выглядишь очень инфернально, — рассмеялся Матео, любуясь профилем Гелиоса, окутанным белыми клубьями. Тот показушно вскинул подбородок и, округлив немного губы, выпустил в сторону Матео пару колечек из дыма.       — Синяя гусеница** — смеялся Тео, отмахиваясь.       — Все, что ты сказал про отца, — плавно откинулся Элио к стене и изящно сбросил пепел с сигареты, — все это было бы отчасти верно. Но ты забыл один нюанс...       Матео сместил фокус взгляда с тонких подвижных губ на глаза Элио, сейчас до странного холодные, отчужденные, словно застекленевшие.       — Мой отец маг, не забывай, — продолжил тот. — А маги стареют медленнее и дольше. Время для вас течет иначе, и его касание, может, и оставляет свой след с годами, но не так губительно-скоротечно, как у нас, простых никчемных смертных.       Матео напрягся и свел брови. Он никогда еще не думал о таких вещах, о той разнице, что, помимо всего прочего, разделяла их с Элио. Тот был прав — сила магии, пусть даже слабой, всегда поддерживала носителя, оберегала его, хранила огонь жизни внутри чародея.       — Отец еще не стар, ни по меркам обычным, ни тем более магическим. Он будет в строю еще многие годы, а зная его увлеченность и преданность делу, не удивлюсь, если даже на смертном одре он будет подписывать очередной билль, — сигарета в руках Гелиоса истлела, и он потушил ее об свой сапог. — Так что не исключено, что быстрее состарюсь я, чем сэр Питер Гальба захочет покинуть свой пост и сбросить бремя главы рода.       Матео поджал губы и уставился на мощную грудь Яблочка, что мирно дремал рядом, лишь изредка подергивая ушами, будто прислушиваясь к их тихому разговору.       — Помнишь, — глухо сказал Гелиос, отбрасывая окурок в проход, — помнишь, ты сказал, что сделаешь для меня все? — вскинул он глаза на растерянного Матео. — Сделаешь все ради нас?! — жарким шепотом добавил он.       — Конечно! — встрепенулся Тео и, подавшись вперед, схватил ладони Элио в свои, горячо сжимая их. — Конечно сделаю! Все, что попросишь... Что угодно! Только скажи, — потряс он холодные руки в своих и потянул их к губам.       — Дослушай... — неуверенно осекся Гелиос и, отведя ладони от теплых, целующих губ, опустил глаза. — Этого никто почти не знает. Никто, кроме меня и пары лекарей... — он полоснул по лицу Матео загнанным взглядом, тревожным, и Матео, поймав его, тоже встревожился. Казалось, то, что собирается сказать ему Гелиос, не просто важно, а, возможно, неминуемо судьбоносно. Тео почувствовал острый укол в груди и расходящийся холод вокруг сердца. Фатум. Вселенная вдруг схлопнулась для него до крошечной аметистовой точечки в глубине зрачка Гелиоса. — У моего отца редкая болезнь костей. Они очень хрупкие. Не настолько, чтоб совсем себя ограничивать в подвижности, но достаточно серьезно, чтобы он не часто посещал балы и охоту, не рискуя при этом надолго захворать, случись какая-нибудь травма....       У Матео пересохло в горле, дыхание участилось, а на кончиках пальцев ощущалось покалывание и будто зуд — кожу все еще саднило в тех местах, где он часами ранее скреб ее щеткой.       — Однажды, несколько лет назад, такое уже случалось, — продолжил поспешно Гелиос. — Отец поскользнулся в нашем саду и сильно упал, что стало причиной сразу нескольких переломов и очень длительного лечения и восстановления. Отец не вставал почти полгода, и это был тот период, когда мы, в силу этих обстоятельств, очень сблизились. Ну, насколько это было тогда возможно, — строго добавил он. — Но именно тогда я впервые был действительно необходим ему. Полагаю, что ему неловко обратиться за помощью к кому-то из друзей — отец очень гордый человек. А слугам доверять важные дела нельзя. И он позвал меня. Много месяцев я провел тогда разбирая бумаги под его руководством. Я ездил по его делам, посещал нужные мероприятия от его лица и опосредованно вел почти все торговые сделки. Мне казалось, что тот холодок, что всегда был между нами, в те дни сменился на родственную теплоту. Пару раз он даже похвалил меня... Конечно, мы не откровенничали друг с другом и вообще мало разговаривали без дела, но все же то был момент сближения, хотя и быстро сошедший на нет, стоило отцу поправиться. Но! Я и сам тогда не сильно старался, воспринимая всю ситуацию как обременительную повинность, как свой сыновний долг, но без истового рвения и сердечности. Возможно, смени я характер поведения тогда, все стало бы иначе... — он бросил взгляд в проход между стойлами и, помяв в руке и без того скукоженную пачку сигарет, вынул из нее еще одну папиросу. Тео без лишних слов поджег ее, и Гелиос глубоко, нервно затянулся. Он долго молчал просто вдыхая и выдыхая дым, и глядя, как сизые клубья вьются и рассеиваются в воздухе. А Матео вжался в деревянную перегородку, не смея спросить, не смея предположить... Гелиос должен был сказать это вслух, сказать то, что оба уже понимали... Но пока эти слова не произнесены, еще есть шанс сделать вид, что это всего лишь воспоминание из прошлого, а не призыв.       Молчание затянулось. Гелиос докурил сигарету и снова затушил ее об подошву сапога. Он неспешно поднял глаза на онемевшего Матео и произнес:       — Это даст нам время. Необходимую отсрочку, — как камень упали его слова, и Матео отшатнулся словно от удара по лицу. — А может, и не только время... Тогда я не хотел его расположения, не искал его, но теперь! У меня есть смысл, цель, и я сделаю все правильно, всё, чтоб он поверил в меня! Я смогу, вот увидишь! — Гелиос пылко подался навстречу к почти застывшему Тео и схватил его руки. — У нас нет выбора, — шало зашептал он, и щеки его пылали как в лихорадке. — Сделай это! Сделай ради нас, и поедем вместе в Лондон. Я буду ухаживать за отцом, а ты будешь со мной. Всегда. Везде. А потом... Потом мы уедем! Я смогу все устроить, смогу стать его правой рукой и получу то, что мое по праву! — глаза Матео расширились, а лицо побледнело, он смотрел в будто одичавшие, отчаянные глаза Гелиоса и видел в них боль, решимость, страх и желание бороться, а еще это было похоже на взгляд раненого животного, которое пытается спастись любой ценой.       — Послезавтра охота, — сбивчиво продолжал Элио, и глаза его бегали, а пальцы дрожали. — Я ничего не могу, — поморщился он и с досадой дернул плечом, — но ты! Ты можешь, — вцепился он с новой силой в ладони Матео. — Ты силен как Ахилл... Никто и не заподозрит. Мало ли случаев бывало на охоте?.. Тебе нужно лишь слегка напугать его лошадь. Никто не узнает... Не поймет. А мы станем свободными! Слышишь, свободными! Я получу время и деньги. Свадьбу отложат. Мы будем вместе...       Матео наконец-то отмер и замотал головой. Он резко вытянул свои руки из захвата Гелиоса и вцепился в столбики перегородки так, будто они и только они удерживали его тело от падения.       — Я... Я не могу... — тихо прошептал он. — Я не могу навредить даже жуку, а ты просишь причинить боль тому, кто всегда относился ко мне с теплотой, кому я обязан почти всем, если не жизнью, — выдохнул он.       — С какой стати ты обязан ему чем-то?! — яро взвился Гелиос. — Он годами использовал твою силу и обогащался с нее! Годами, Тео!..       — Это равноценная плата за то, что он оставил меня в доме, — нахмурившись возразил Тео. Подобные разговоры он уже слышал от Айлин и Сильвы, но никогда не разделял эту точку зрения. Он был благодарен сэру Питеру за возможность жить здесь, иметь кров, семью, работу. Быть нужным. — Я никогда не смотрел на это так, — сказал он Гелиосу. — Я подкидыш! — процедил он сквозь зубы, — да еще и цыган. Мало кто поступил бы столь великодушно, как твой отец...       — Уверен, что если б не открылись твои особенности, то щедрость моего papa закончилась бы, едва ты достиг возраста, когда тебя можно было сослать в работный дом! — зло прошипел Гелиос. — Ты не знаешь его как я! Для него выгода и служба всегда на первом месте. Так что не тешь себя иллюзией, что лорд Гальба твой добродетель и друг. Ты всего лишь выгодное вложение средств. У него, как и у его любимого короля, нет друзей, братьев, семьи — только подданные!       Матео опустил голову и бездумно стал перебирать пальцами солому возле себя.       — Я все равно не могу... — едва шевеля губами произнес он. — Это не оправдание...       — А любовь?! — вспыхнул Гелиос и, схватив Тео за плечи, потряс его с силой. — Любовь не оправдание?! Я твой! — жарко выкрикнул он. — А ты мой! Весь мой! — тряс он и тряс поникшие плечи Матео и, подняв рукой его лицо, отчаянно впился в сухие сомкнутые губы поцелуем. — Ты мой! Мой!.. — надсадно шептал Элио, покрывая бледные щеки поцелуями. — Это судьба! Мы с тобой... — Матео вначале отворачивался, но, не в силах сопротивляться, его руки ожили и притянули Гелиоса к себе, губы разомкнулись, язык коснулся горячего языка, и тело как всегда обожгло сладостью, томлением, страстью. Он любил без памяти! Любил! Любил его!       — Ты говорил, что сделаешь все, — отстранившись, уткнулся ему лбом в лоб Гелиос. — Мне не нужно все. Мне нужен один шанс... Один. И мы будем свободны. Мы будем вместе. Всегда.       — Мне надо побыть одному, — обхватил его лицо руками Тео и поцеловал в краешек глаза, где зарождалась непролитая еще соль. — Мне нужно... послушать... нужно... — Матео не знал, как объяснить, как облечь в слова то, что бурлило внутри, то, что кололо под ребрами черной иглой, будто чернилами по коже, нанося рисунок его судьбы на полотне мироздания. Тот самый Фатум, который он предчувствовал, но не мог описать. Не мог поделиться с кем-то этой непосильной ношей. — Я найду тебя сам, — мягко сказал он Гелиосу и встал. Яблочко шумно фыркнул и открыл глаза, и Матео, прежде чем покинуть стойло, погладил коня по бархатистой морде.       Уже в проходе Тео услышал, как Элио тихо всхлипнул и зашелестел снова пачкой сигарет....       «У него нет огня...» — мелькнула мысль в голове Матео, но возвращаться он не стал.       Всю ночь Тео томился в своей комнате, терзаемый мучительными мыслями. Голос сердца кричал, что он должен помочь своей любви, исполнить, как и обещал, любую просьбу! Но голос разума, его собственный голос, голос его светлой души вопил, что это неправильно, что любовь не искупляет зла, даже сотворенного ради нее...       За окном прогремел раскатисто гром, ветер усилился и поднял легкие занавески. Дышать стало тяжелее — надвигалась гроза. Матео обхватил голову и застонал, перегибаясь через подоконник и пытаясь глубже вдохнуть густой наэлектризованный воздух. Небосвод налился лиловой тяжестью, вместо всполохов зари на горизонте загорались яркие полосы молний. Легкие обожгло пьянящим озоном. Тео дрожал, все внутри клокотало, и кровь шумела в ушах.       Не в силах терпеть давление стен комнаты, он выпрыгнул из окна и понесся со двора через сад и аллею в поле, в открытую ширь трав. Он бежал на призыв грозы, едва сдерживая себя, чтобы не кричать от ужаса и отчаянья.       Разбухшее небо почти сливалось с землей, гудело раскатисто и вспыхивало белым.       Тео замер в середине поля, словно точно почувствовав нужный момент... И хлынуло холодной махиной воды, обрушилось миллиардом капель, разом, шумно и тяжело. Матео рванул ворот рубахи и запрокинул лицо вверх, подставляя себя под эту сечь. Струи хлестали по его телу, текли по нему, попадая в глаза и рот, заполняли собой. Он чувствовал трепет земли при каждом ударе грома, и молнии — яркие, желтые, искрящие — полыхали все чаще над его головой и будто и в нем самом.       Он стоял в самом центре грозы и не боялся ее, не бежал, словно принимая эту неодолимую силу. Тео ощущал внутри себя знакомое ему течение, быстро влекущее его куда-то за пределы настоящего. Это всегда пугало, но и завораживало, и не было сил противиться этому мощному потоку, не было больше сопротивления в нем и желания бороться с судьбой.       Все уже было решено. Без него. За него. И оставалось только исполнить предначертанное!..