Ученик Чародея

Сквозь шрамы от жизни На нежной коже Пробиваются робко Разноцветные крылья Новой любви... Басё

      Это был обычный ничем не примечательный день. Один из многих, заполненных для Матео повседневными хлопотами и учебой. Он недавно только отложил огромный звездный атлас, который все еще служил для него подспорьем в чтении небесных тел, хотя Тео уже весьма умело все чаще обходился и без него. Но повторение мать учения, и Матео без устали зазубривал названия и расположения звезд и планет и их долготечные пути и передвижения.       Покончив на сегодня с атласом, он принялся за подготовку зелья от бесплодия — очередной заказ из города, ничего сложного. Конечно, просители приходили всегда к Перри, но вот уже несколько лет именно Матео, а не великий старец, готовил практически все зелья и заклинания, составлял инструкции по их применению и обрядам. Он даже иногда экспериментировал на этой ниве и добавлял что-то от себя, и всегда Перри его за это поощрял и хвалил, потому что изыскания Тео были каждый раз практически безупречны. А для хорошего колдуна воображение не последняя вещь.       Вот и теперь к классическому рецепту и ритуалу Тео решил добавить пажитника, валерьяны и несколько подходящих рун. Нацепив большой фартук, он высыпал нужное количество желтых зерен в ступку и медленно и вдумчиво стал перетирать их, тихо напевая себе под нос легкий мотивчик старой песенки о том, как важно «трудиться и не лениться».       Вечерело. Скоро усталое осеннее солнце выдохнет и скатится в свою колыбель за горизонт, и тогда Матео сбросит фартук, накинет на плечи плащ и пойдет к маяку, исполнить еще одну свою ежедневную обязанность. Пожалуй, самую любимую из всех.       Там с высоты птичьего полета он, на несколько упоительных минут всегда замирая у края ограждения, с восторгом любовался океаном, его изменчивой красотой и силой, но и постоянством и тайной, что безмолвно и бесстрастно хранили воды много веков. Когда на небе проступали первые еще бледные звезды, Матео, улыбаясь, приветствовал и их. Он больше не страшился их режущей правды, не бежал от нее... Все было в прошлом. Все растворилось в океане жизни, все смыл перерождающий прилив. Острой боли больше не было, не было и сомнений. Даже воспоминаний почти не осталось. Всё, что хранил в себе Матео Райвен о былом — это невидимые, затянувшиеся шрамы на душе, и, как и любые шрамы, они порой беспокоили, тянули застарелой, почти фантомной болью, но это была хорошая боль, правильная и скоротечная. Именно на маяке, перед лицом стихий и в полной гармонии с миром, именно там эти шрамы давали о себе знать чаще всего. Не каждый раз, совсем нет, но достаточно часто, чтобы Матео со временем привык и смирился. Под рокот бьющихся о камни волн и завывание ветра Матео отпускал здесь свое сердце немного полетать, позволял ему на краткий миг насладиться тоской, животворным мироточением, омовением, ни разу за столько лет не пролитыми слезами.       Пара мгновений...       Дань уважения ТЕМ чувствам.       Но после он стряхивал с себя муть несбывшегося и уже радостно, счастливо распахивал сердце навстречу новому. Он ждал свою судьбу, ждал излечения, ждал чуда. Тео смотрел в темнеющее небо и подмигивал говорящим звездам, что обещали ему так много. И хорошего, и плохого. Разного. Целую долгую жизнь, преисполненную всевозможными событиями и чувствами. Нужно было только немножечко подождать...       И вот в тот непримечательный ничем день Тео дождался.       Он все еще перетирал пажитник и все еще что-то напевал, когда в дверь их дома постучали. И вначале Тео подумал, что это кто-то из просителей, или заказчик пришел раньше срока. Он уже натянул на лицо недовольную строгую мину и, распахнув дверь, приготовился отчитать запутавшегося, видимо, торопыгу, но стоило окинуть усталым взглядом стоявших за порогом людей, как сердце Матео дрогнуло, сжалось предчувствием, и он замер, не смея проронить ни слова, боясь ошибиться.       Стоящие перед ним путники точно были не из деревни и, конечно же, не заказчики. Крупный мужчина в дорожной мантии и позади него юноша тоже в дорожном костюме — лица обоих скрывали капюшоны, и разглядеть что-то в их тени было трудно. Но на плече мужчины сидел очень приметный белый сокол, что делало всю эту компанию довольно необычными визитерами.       Вдруг Матео почувствовал осторожное, но сильное ментальное вторжение, исходившее от мужчины с соколом. Тот явно пытался прощупать Матео, влезть в его голову, понять кто перед ним. Матео мгновенно отбросил эти неожиданные наглые поползновения и внутренне захлопнулся, как и учил его много дней подряд Перри — непроницаемый блок, абсолютная пустота мыслей и чувств.       Зато теперь стало прозрачно ясно, что перед ним не абы кто, а сильный и очень дерзкий маг, и это удивило Тео еще больше. В их-то краях!       Тем временем, очевидно, так же удивленный сопротивлением Матео, маг откинул с головы свой капюшон и сделал шаг навстречу. Лицо его оказалось молодым и приятным, даже красивым. Маг улыбнулся, вежливо едва склонил голову и заговорил.       — Добрый вечер, — произнес он. — Меня зовут Гарри, — представился маг. — Я хотел бы поговорить с хозяином дома.       Матео с любопытством, но не выдавая его на лице, разглядывал мужчину и сокола, пытаясь в свою очередь понять, почувствовать исходит ли от них угроза или недовольство.       Наверное, пауза затянулась, но Тео давно уже отвык от правил этикета и не спешил прерывать молчание и облегчать визитерам задачу. Но тут из-за спины Гарри чуть вперед вышел юноша. Он тоже скинул с головы капюшон и вежливо кивнул Матео, безмолвно приветствуя его... и сердце Матео словно разорвалось на тысячу осколков, глаза его расширились, и стало даже трудно дышать!       — Это мой брат Латиф, — представил юношу Гарри, чуть сжимая его плечо.       Матео бездумно, почти шало закивал и улыбнулся. Улыбнулся так, как не улыбался уже очень давно — всем лицом, всем сердцем, всем собою. Не в силах сдержать восторг души, Матео едва уловимо качнулся вперед, так, будто собирался ринуться в объятья к незнакомому пока юноше, но в последний момент все же остановился. Рука Тео, покоящаяся все это время в кармане его фартука, ожила и сама собой взметнулась вверх, и робко, почти благоговейно потянулась к лицу Латифа, но тоже на полпути замерла, не смея завершить свой путь касанием. Все тело Матео бросило в жар, а по коже прошла волна мурашек, он с силой сглотнул и едва шевеля губами тихо спросил,       — Когда... Когда у тебя день рождения?       Латиф удивленно отшатнулся и забегал глазами, тревожно ища поддержки у стоящего рядом спутника. На его щеках вспыхнул дивный румянец, и он запинаясь, робко ответил:       — В октябре. Недавно... Тридцать первого.       Матео улыбнулся еще шире и ласковее и прижал руку к груди, чувствуя, как сердце там, под одеждой и плотью, рвется навстречу этим тихим, важным словам.       — Я Матео, — почти с нежностью в голосе представился Тео, глядя только на Латифа, лаская его взглядом, разглядывая бесцеремонно и алчно каждую черту удивленно-неподвижного лица, каждую упругую кудряшку в копне непокорных волос, каждый миллиметр его даже на вид хрупкого тела. — Проходите, — распахнул он дверь шире, впуская путников в дом.       Душа его ликовала, сердце заходилось прекрасной нервной дробью. Судьба свершила очередной виток! Еще один шанс. Еще одна история. Еще одна боль и любовь.       Тео распахнул дверь в свое будущее, впустил его с радостью и счастливой улыбкой на лице. Он знал, что с сегодняшнего дня старые шрамы больше не побеспокоят его, исчезнут, будто после хирургически точной правки. И да, возможно, появятся новые. Это наверняка. Возможно, они будут даже страшнее и горше, но... теперь...       Теперь Матео знал, что вновь сможет любить!