Биография неизвестного

16 мая       Ясное голубое небо рассекали вспышки красных и зеленых мантий. Трибуны стояли, едва ли не полностью перевесившись через парапет. Глаза зрителей жадно следили за игрой.       В финале Кубка Школы по квиддичу схлестнулись две сильнейшие команды, и само по себе это событие было волнительным и будоражащим кровь.       Квоффлы ударялись с громким треском о защиту вратарей, бладжеры со свистом пролетали в миллиметрах от голов и конечностей. Загонщица Гриффиндора Сьюзан МакКарти была сбита с метлы еще на пятнадцатой минуте и теперь лежала на койке в лазарете с переломами ребер.       Еще в начале стало понятно, что играть мягко никто не будет, и профессора бледнели и нервно наблюдали за учениками, надеясь, что в порыве азарта и желания победы они не переубивают друг друга.       Для Слизерина это был важнейший матч, последний шанс на победу. Все предыдущие годы Кубок получала противоборствующая команда, что было очевидным и вызывало зависть и злость, но после выпуска Джеймса Поттера уже не возникало уверенности в их непобедимости.       Один из слизеринских загонщиков размахнулся, занося биту над приближающимся бладжером, мяч на огромной скорости понесся к замершей в воздухе Доркас Медоуз, высматривающей золотой снитч.       Но из ниоткуда появились братья Пруэтты: мощный удар — и бладжер с грохотом ударился о деревянный каркас трибун, заставив болельщиков коллективно задохнуться от испуга.       Красные и зеленые знамена мелькали тут и там, слышались песни и короткие стихи в поддержку своих команд. Это был гвалт, звон, шум, затопивший все пространство вокруг, настоящий хаос.       — И Мальсибер забивает квоффл в центральное кольцо Гриффиндора! — закричал в рупор комментатор, рыжий паренек с Пуффендуя. — Счет сравнялся: 80—80.       Трибуны взревели: часть — от разочарования, часть — от безумной радости. Напряжение плотно сковало игроков. Их лица стали еще более серьезными и угрюмыми, в глазах блистала целеустремленность и желание биться до самого конца.       Сколько бы костей ни было сломано и сколько бы мячей еще ни было забито с досадой для проигрывающей команды, они будут сражаться. Кому достанется победа было не ясно, но вот что было совершенно понятно, так это то, что исход матча будет решен двумя парящими на большой высоте фигурами.       Доркас Медоуз, ловец Гриффиндора, казалось, никак не среагировала на прошлый инцидент, когда ее попытались грубым образом вывести из игры, знала, что тыл ей надежно прикрывают.       Ее цепкий взгляд продолжал блуждать повсюду, выискивая до боли знакомый солнечный блик, бегущий по тонким крыльям. Она была сосредоточена, закушенная до крови губа и сжатые до побеления ладони на древке метлы говорили о готовности сорваться в любой момент в любую точку.       Поодаль от нее, с противоположной стороны поля, медленно двигался, как ястреб, Регулус Блэк. Он был подчеркнуто спокоен, словно этот матч не отличался от десятков других рядовых. Только брови слегка были сведены к переносице, выдавая истинное состояние. Для него, как и для Медоуз, это был решающий матч.       Последний год в Хогвартсе, последний Кубок Школы, вот только у Регулуса это еще и был последний шанс заполучить долгожданную победу для себя и Слизерина, который уже захлебывался статусом «лучших после львов». Столько усилий, столько выматывающих тренировок до самой ночи, все должно быть не зря. Они заслужили звание чемпионов.       Солнце слепило и отбеливало все вокруг, касаясь своими лучами. Доркас сощурилась и повернула голову чуть левее трибуны преподавателей. Вспышка света на короткий миг. И девушка стремительно понеслась вперед до свиста в ушах и размытых пятен, практически полностью прижавшись к родному Звездочету.       Снитч затрепыхал крылышками и рванул к центру поля. Медоуз резко развернула метлу, в последний момент отшатнувшись от нового бладжера, отправленного в ее сторону. Золотая поверхность мячика, замершего на месте, заманчиво переливалась в воздухе. Еще немного. Десять метров. Семь. Четыре. Из ниоткуда пронеслась зеленая мантия.       Болезненное столкновение. Послышался треск. Трибуны задержали выдох и замерли. Пестрое переплетение рук и ног двух ловцов не удержалось на метлах и на расстоянии нескольких метров от земли полетело вниз, рухнув на песок.       Доркас Медоуз откатилась немного в сторону, морщась и касаясь ладонью головы. А Регулус с широкой улыбкой, лежа на спине, но совершенно не обращая внимания на боль в позвоночнике, задрал вверх руку, в пальцах которой был крепко зажат покоренный снитч.       Это был настоящий, ничем не прикрытый триумф. Болельщики пришли в какой-то совершенно истерический восторг. Спустя столько лет Слизерин наконец-то вновь лучший! Радость охватила даже самых равнодушных к спорту зрителей. Только гриффиндорцы сидели на трибунах, едва не плача от злости и вяло хлопая не в такт.       Слизеринская команда спикировала на землю, набросившись на Регулуса с криками и смехом. Серьезные и сосредоточенные маски превратились в лица самых обычных детей, для которых эта победа была важнейшим событием за всю жизнь. Счастье — вот, что они испытывали.       Метлы валялись в беспорядке поблизости, а победители подняли улыбающегося Регулуса на руки и стали подкидывать вверх. Ему было так хорошо, как не было давно, все напряжение отхлынуло, золотистый мячик все еще приятно холодил ладонь. Голубое небо то приближалось, то отдалялось вновь.       Наконец его опустили обратно на твердую землю, но беспрестанные объятья и такие потрепывания по плечу и волосам, что он едва не падал, не заканчивались. Но вдруг все стихло, и широкая улыбка исчезла с лица Блэка, оголив недоумение. От толпы опечаленных гриффиндорцев оторвалась Доркас Медоуз и последовала в их сторону.       Кто-то из слизеринцев присвистнул, игроки раздвинулись, давая ей подойти ближе. Она остановилась в одном шаге от Регулуса, на ее раскрасневшемся уставшем лице мелькало огорчение, но не было никакой злости — украсить лицо юноши фингалом она явно не собиралась.       — Это была отличная игра, Блэк, — с измученной, но все-таки искренней улыбкой произнесла девушка. — Ты заслужил эту победу, как и вся команда. — Короткий взгляд пробежался по слизеринцам. — Поздравляю.       Вверх взметнулась тонкая девичья ладонь. Глаза присутствующих расширились от изумления, а ее однокурсники заметно помрачнели, наблюдая за сценой со стороны. На мгновение эмоции Регулуса превратились в сплошное смятение, но по какому-то странному импульсу его рука обхватила протянутую руку девушку.       Она послала ему кривую ухмылку, как всегда бывало во время их противоборств, будь то Защита От Темных Искусств или очередной матч, и направилась обратно к своей команде, по пути приобняв раздосадованного Пруэтта и отправившись в сторону раздевалки.       — Вот ведь гриффиндорка, — пробормотал Флинт. — Даже проигрывает не как все.       — Нам тоже пора в душ, — в привычной капитанской манере прикрикнул Мальсибер, чтобы заполнить затянувшуюся удивленную тишину. — И все-таки, молодчина, Рег! — в очередной раз в порыве любви к своему игроку повторил он. — Сегодня устроим величайшую вечеринку в Хогвартсе! 27 мая       В конце весны окрестности Хогвартса оживали, покрываясь нежной зеленью, все вокруг благоухало, а профессор травологии не могла нарадоваться стремительно растущим побегам и распускающимся бутонам растений.       Легкий теплый ветер блуждал по небу, опускаясь, чтобы поиграться с гибкими ветвями деревьев или играючи лизнуть счастливые лица школьников. Замок тоже в это время преображался, становился теплее и приветливее, утопал в свете.       Но его перемены мало кто замечал, ведь куда приятнее было прогуливаться у Черного озера или кромки Запретного леса. После долгой непогоды все надышаться не могли позабытой весенней свежестью и напитаться солнечными лучами, такими редкими в Шотландии.       Повсюду веяло свободой и каждый день был наполнен дружеским смехом и радостью. Но не все могли прочувствовать эту атмосферу в полной мере. Пятый и седьмой курс с бледными, уставшими и злыми лицами просиживали целые сутки в библиотеке или гостиной, рассерженно наблюдая, как остальные беззаботно проводят время.       До экзаменов оставалось всего ничего, и это было сильно заметно по моральному духу учеников. За последнюю неделю в Большом зале в обмороки упали две выпускницы, одну пятикурсницу доставили в Больничное крыло с нервным срывом, а какой-то когтевранец из-за собственных волнений случайно поджег полог своей кровати.       Они все были измучены подготовкой и тревогами по поводу возможного провала. Все чаще в коридорах слышались речи: «не сдам ЖАБА — в Мунго мне делать нечего», «говорят, экзаменаторы хуже некуда, дают задания на самые сложные темы», «вот бы подхватить какую-нибудь неопасную оспу, чтобы не сдавать Зельеварение».       В тени ив у Черного озера сидел Рабастан Лестрейндж с болезненным и страдальческим выражением лица. В руках его был зажат продвинутый курс Зельеварения, и в сумке рядом была сложена еще стопка конспектов и пособий для подготовки к экзаменам.       Чуть дальше из стороны в сторону, заложив за спину руки, прохаживался Регулус. Под глазами его залегли заметные тени, и глаза были покрасневшими, хотя со стороны он выглядел вполне собранным и бодрым.       После финального матча по квиддичу он наконец-то смог с головой погрузиться в нервную рутину ЖАБА, не отвлекаясь на каждодневные тренировки и дополнительные волнения. И в отличие от друга, который готовился к приближающимся учебным испытаниям с начала учебного года, Блэк потратил на это не больше трех месяцев.       При этом он чувствовал себя втрое увереннее в пройденном материале. Обучение чему-либо всегда давалось ему с легкостью, без сверхъестественных усилий, и Лестрейндж, изводясь от тревоги, немного завидовал.       Уже который день они целыми часами просиживали здесь, чтобы в спокойствии, которого не было ни в библиотеке, ни в подземельях, разбирать предполагаемые вопросы и тренироваться в чарах. Иногда к ним присоединялись и другие однокурсники.       Только Барти Крауч готовился в гордом одиночестве, а когда попадался на глаза, то пугал кожей, приобретшей зеленоватый оттенок, обтянувшей очертившиеся скулы, и рявкал на всех вокруг по малейшему поводу. Но чего еще можно ожидать от состояния человека, который собирался вместо четырех экзаменов сдавать шесть, и обязательно на все Превосходно?       — Эйфорийный эликсир, — серьезно произнес Регулус.       А Рабастан тяжко выдохнул и монотонно начал:       — Эйфорийный эликсир или Эликсир радости — это жидкая субстанция ярко-жёлтого цвета, состоящая из семян клещевины, настоя горькой полыни, абиссинской смоковницы, игл дикобраза, веточек перечной мяты, древоносных бобов. Зелье вызывает радостное настроение, побочными эффектами которого являются неконтролируемое пение и щипание за нос людей, оказавшихся рядом.       — Этапы приготовления, — неуклонно продолжал Блэк, внимательно вслушиваясь в слова Лестрейнджа.       — Для начала натереть смоковницу и смешать ее с соком древоносных бобов, — подавив зевок, вновь заговорил Рабастан. — Поставить на медленный огонь вместе с настойкой полыни, ждать пятнадцать минут, в это время очистить семена и растолочь иглы. Постепенно увеличивая пламя, добавлять полученную смесь частями. Перемешать три раза по часовой стрелке и ждать еще сорок минут. В конце добавить мяту и…       Речь его прервалась, когда на землю рядом опустилась горделивая белая сова, надменно протянувшая лапку с привязанным письмом. Губы Рабастана едва заметно дрогнули, и по лицу пробежала тень, пока он еще даже не взял в руки конверт. С минуту он читал аккуратно выведенные отцом строки, но как только дошел до подписи, письмо оказалось у Блэка.       — Эй! — юноша обернулся в его в сторону. — Знаешь, что читать чужую корреспонденцию неприлично?       — Я и не собираюсь, — пожал он плечами, разрывая пергамент на несколько частей. — Как будто я не узнал твою семейную сову и не понял, с какой целью тебе пишут за неделю до экзаменов.       Рабастан нахмурился.       — Это твоя жизнь, и ты не обязан удовлетворять неисчерпанные в молодости амбиции твоего отца. Что он опять написал? Не удивлюсь, если какую-нибудь угрозу под предлогом беспокойства, — Регулус сложил на груди руки, внутренне приходя в негодование.       — Говорит, если плохо сдам экзамены, то отошлет меня в Исландию, чтобы не позорил его имя, — горько усмехнувшись, ответил Лестрейндж.       — Рудольфуса же за его Удовлетворительно по Рунам никто не отослал, — фыркнул Блэк. — Забудь ты о них всех. Лучше подумай о том, что забыл упомянуть о смене цвета зелья во время приготовления и количестве используемых ингредиентов.       — Слушай, учитель, — немного отрезвившись, насмешливо проговорил он. — Расскажи-ка мне про долголетние эликсиры.       Регулус усмехнулся и пустился в подробнейший рассказ о разновидностях этого зелья, составе и действии, и, конечно, без единой ошибки, вновь доказав Рабастану свою компетентность.       Краски дня постепенно тускнели, и с озера веяло прохладой, когда они перешли к повторению Защиты от Темных Искусств. И каждый втайне от другого мечтал вернуться в замок, на ужин, а потом оказаться в мягкой постели. Все-таки все они были утомлены и желали долгожданной свободы от этого свербящего коктейля беспокойств. 25 июня       Экзамены шли один за другим. Не успевали студенты выдохнуть после одного испытания, нужно было тут же настраиваться на сдачу следующего предмета. Регулус беспроблемно сдал Защиту и Зелья и надеялся на высший балл, Нумерология далась куда сложнее, приехавший экзаменатор мучил его на протяжении почти часа, всячески пытаясь подловить и добиться промаха юноши.       А на письменной работе по Рунам Блэк сглупил сам, перепутал два схожих древнегерманских письмена, из-за чего все последнее задание целиком могли не засчитать. Но тем не менее сильно раздосадованным он не был, и после последнего экзамена чувствовал небывалое облегчение, к тому же стоило ли портить себе настроение, когда Рабастан в течение двух недель расшатывал нервы себе и Регулусу за одно.       Лестрейндж на трансфигурации превратил стол не в чисто белую лошадь, а с какими-то рыжими пятнами, слишком похожими на кольца на древесине. И теперь в каждую свободную минуту он сетовал об этом и вздыхал, гадая, какое количество баллов потерял на такой глупости.       Для него стало традицией покидать экзаменационный кабинет с раскрасневшимися щеками и отчаянием в глазах. А Регулусу оставалось выслушивать жалобы на то, что у друга совершенно точно не будет ни одной оценки выше Удовлетворительно. В конце концов, он довел Блэка до такого исступления, что тот, не выдержав, наложил на него Силенцио.       Нотт, казалось, не волновался вообще ни о чем. Был одинаково спокоен и непринужден что во время подготовки, что во время самой работы, что в ожидании результатов. А Мальсибер и вовсе со смехом рассказывал, как на сдаче Чар случайно послал в сторону какого-то тучного угрюмого старичка заклинание щекотки, хотя заданием было показать применение Орхидеуса.       Барти после сдачи заключительного шестого предмета пришел в спальню и упал на кровать. Соседи по комнате ходили на цыпочках, иногда задумываясь, а жив ли он вообще. Встал он только на следующий вечер, а потом с широкой улыбкой набивал рот пирожными в Большом зале.       Тревоги наконец-то отступили, и оставалось лишь узнать результаты. Нервное ожидание, конечно, никуда не делось, но точно не было более парализующим, чем до этого. Вскоре школу покинули остальные курсы, и Хогвартс оказался в распоряжении выпускников.       Они проводили целые часы в прогулках по окрестностям и замку, вспоминая самые разные веселые истории из прошедших семи лет, и по ночам задумывались о том, как же быстро пролетело время.       И вот им всем уже по семнадцать, ЖАБА позади, и через какую-то неделю они, вероятно, навсегда покинут место, которое было для них вторым домом. Начнется новый жизненный этап, появятся новые цели, откроется иной мир, где сами они будут ответственны за свою жизнь. В груди тихо нашептывало странное чувство сожаления и немного страха: все-таки это было сложно — расстаться с детством.       Но все-таки еще осталось немного времени, чтобы попрощаться с этим местом и осознать все прошедшие года. А пока седьмой курс Слизерина напряженно ожидал в кабинете их декана. Лестрейндж наматывал круги между столами, заламывая руки.       Барти превратился в истукана, замершего у стены, Регулус и Тео сидели, отвлеченно споря о работе в Министерстве. Мальсибер же стоял среди женской части факультета, улыбаясь и сыпля искристыми шутками.       Девушки в летних платьях выглядели какими-то другими, Рабастан даже несколько дней назад случайно сболтнул, что Элиза Розье по-особенному хороша. Они переплавились из несуразных угловатых девчонок в новые версии себя — элегантные, грациозные и уверенные.       А вчерашние мальчишки, подкидывавшие навозные бомбы в унитазы, стали молодыми мужчинами (хотя это совсем не помешало им в прошлые выходные повторить свой подвиг, свалив вину на второкурсников).       Заходящее солнце теплым оранжевым заливало стены кабинета, полосами и квадратами ложилось на пол и столы, касалось лиц студентов, бликовало и отражалось от многочисленных склянок, стоящих на полках. Одно из окон было настежь открыто, и рама немного покачивалась от мягкого ветра, чуть слышно поскрипывая.       Каждый вдох отдавался сотней приятных запахов лета. Наконец, дверь класса распахнулась, и в проход проплыл в приподнятом настроении профессор Слизнорт. На лице его была широкая улыбка, и им показалось, что в глазах блестели слезы гордости и счастья. Линда Вейн переглянулась с подругами и весело проговорила:       — Ну же, профессор, не томите. — Тут же остальные поддержали ее умоляющими возгласами.       — Что уж там? Разве я похож на изверга? — он искренне рассмеялся и вытащил из кармана мантии стопку строгих дорогих конвертов.       Все замолчали, нервно наблюдая, как к каждому подплывают по воздуху результаты экзаменационных работ. Секунду все медлили, с какой-то неуверенностью и легким ужасом смотря на оказавшийся в руках пергамент.       Может быть, пока не поздно избавиться от него? Но послышался звук разорванной бумаги, все обернулись в сторону Мальсибера, который уже выудил оценочный лист и довольно усмехнулся.       Это, казалось, немного разбавило гнетущую атмосферу. Все стали открывать свои конверты, но на то, чтобы сразу посмотреть на баллы смелости хватало не всем. Регулус чуть нахмурил брови, скользнув пальцами по гладкой поверхности листа, и вытащил его на свет.       Рядом уже слышались крики радости и объятья вперемешку с некоторым разочарованием. Глаза скользнули по строчкам, а сердце поднялось куда-то в горло и гулко забилось, отдаваясь шумом в ушах, когда четыре Превосходно предстали перед взглядом. Он широко улыбнулся, сжав кулак, и посмотрел на ухмыляющегося Нотта.       — Отличник учебы? — насмешливо спросил он.       — А ты сомневался? — парировал Блэк, сдерживая бурлящую в крови радость.       — Да! — воскликнул Крауч. — Все было не зря! — он засмеялся, задрав листок вверх и помотав им над головой.       Тео присвистнул:       — Шесть Превосходно, тебя обогнали, Рег.       Он не успел сказать ответную колкость, потому что в него на скорости врезался обрадованный Рабастан и бойко затряс за плечи.       — Всего одно Выше ожидаемого по Трансфигурации, — заговорил он, глядя в опешившее лицо друга. — Салазар меня побери, я все-таки не завалил ЖАБА!       — По остальным Тролли, полагаю? — серьезным тоном уточнил Блэк.       — Пошел ты, — со смехом произнес он. — Можешь даже не надеяться.       — Да? А дай-ка я проверю, вдруг ты нагло врешь? — Регулус подался вперед, пытаясь выхватить пергамент из ладони Лестрейнджа, он попятился и, запнувшись о ножку стола, едва не растянулся на полу.       — Чудеса координации, — деланно восхитился Блэк.       — Сказал тот, кто встретил победу в матче по квиддичу, лежа на земле.       — Аккуратнее, молодые люди, — обеспокоенно проговорил Слизнорт. — Еще не хватало провести выпускной вечер в лазарете.       Ученики обернулись в сторону своего преподавателя, декана, наставника. И вряд ли кто-то из них мог оспорить это чувство привязанности и любви к этому суетливому человеку, у которого всегда про запас была спрятана хитреца и который столько лет заботился о них. В привычном сахарном взгляде так и блистали слезы — им не показалось.       — Вы все отлично постарались, — одобрительно произнес он. — Я уверен, что еще непременно услышу ваши прославленные фамилии, в каком бы уголке мира вы ни оказались и с чем бы ни связали свою будущую карьеру.       Последние солнечные лучи особенно ярко освещали кабинет, стараясь зацепиться за книги, каменную кладку и руки слизеринцев, чтобы задержаться здесь еще ненадолго, чтобы еще хоть минуту играть бликами в стеклянных поверхностях и согревать гуляющие вокруг замка потоки ветра. 1 июля       Все выпускники в парадных мантиях с расслабленными улыбками стояли возле дверей Большого зала, где уже собрались учителя и семьи учеников. Между всеми четырьмя факультетами воцарилась особая идиллия: все соревнования, все разногласия остались во вчерашнем дне, сегодня все они были вместе, ощущая одинаковый мандраж и гадая, что же ждет их впереди.       От стен отскакивали приглушенные веселые разговоры и звонкий смех. Регулус даже неожиданно для себя вполне оценил шутку Пруэтта и прокомментировал какую-то фразу Вуда с Когтеврана, а они восприняли это как что-то само собой разумеющееся. Это было даже приятно — не думать ни о чем, поддаваться импульсам и делать то, что придет в голову без лишних сомнений и без сожалений.       В голове вновь ожило недавнее воспоминание о том, как у зеркала прихорашивался Барти, не замечая, как над его выражением лица заходятся смехом друзья. Нотт даже сказал, что совершенно такой же вид у девчонок, собирающихся к выпускному балу.       Для них это действительно было вызывающим трепет событием, красивое платье как из мечты, которое так долго не могла найти, по-особенному уложенные волосы, неудобные, но такие желанные туфли. Само ощущение, поселяющееся в душе, когда ладони ощущали дорогую ткань на себе, когда к прохладе коридора примешивался запах косметики и лака.       Предвкушение прекрасного вечера, незабываемых эмоций, разве кого-то оно не посетило за последние часы? Послышался приближающийся стук каблуков, и в возникшей тишине непривычные интонации Макгонагалл приобрели какую-то теплоту.       — Все готовы? Тогда начинаем.       Небо в зале было как никогда красиво, расцвеченные закатными красками слоистые облака исчерчивали потолок. Сквозь огромные витражные окна были видны холмы и Черное озеро, на которое пролилось солнце. В помещении блистали тысячи огоньков, стены оплетались цветами.       Вместо четырех длинных столов стояло множество небольших круглых, за которыми сидели гости праздника, которые сами когда-то входили в этот зал учениками, а теперь смотрели на то, как стройно колонной заходят парами их дети. Какая-то женщина уже утирала платком слезы, не в силах сдержать нахлынувшие чувства.       Рука об руку с Регулусом шла Астарта Гринграсс, в своем элегантном платье из темно-зеленого бархата, оголяющем белые плечи. Она мягко улыбалась, порой поглядывая на Блэка, и ему вдруг подумалось, что если бы еще было время, то он мог бы влюбиться в нее.       Но мысль мелькнула и пропала, угаснув как вспышка. Взгляд его прошелся по присутствующим и остановился на матери, сидящей с гордой осанкой, и расположившемся рядом отце, который легко подмигнул ему.       — Надеюсь, все пройдет хорошо, — чуть наклонившись к нему, шепнула Астарта, и к воздуху примешался аромат ее духов.       Так все и было. Речь директора до сих пор отголосками фраз звучала в головах уже бывших студентов. Он говорил недолго, вворачивая забавные шутки и не давая улыбкам соскальзывать с лиц.       Но что-то в его словах было настолько проникновенным, что не было сомнений, что за каждым словом скрывался огромный смысл. Он говорил о выборе, о путях, которые предстоит избрать, о том, как из запуганных распределением первокурсников они превратились в смелых и амбициозных творцов своей судьбы.       Под конец уже не одна женщина шмыгнула носом, и Регулус заметил, что даже спутница рядом быстрым движением коснулась ресниц. Дальше к постаменту выходили деканы, вспоминали многое.       Первые уроки, нарушения комендантского часа и всех возможных правил, поставленные Тролли и хорошо сданные экзамены, яркие победы и забавные случаи. На сердце было легко, но то и дело проклятая трогательность брала вверх.       Вручали аттестаты об окончании обучения, и приглашенный фотограф делал снимок на память, пока растроганный Слизнорт нашептывал тысячу пожеланий, не выпуская ладонь юноши.       Речь от учеников зачитывал, конечно же, Барти, на груди которого блестел вычищенный значок старосты. Стоило ему встать перед всеми с самым постным и серьезным лицом, как будто ему только что сообщили о том, что все экзамены надо сдавать заново, стоящий впереди Мальсибер хохотнул.       Три листа текста были крепко сжаты в руке Крауча, и казалось, что он прямо сейчас зачитает какую-нибудь лекцию, но неожиданно он широко улыбнулся и убрал их обратно в карман. И как ни странно, именно в эти несколько минут, что перед залом говорил Барти, все заливались смехом особенно рьяно.       Братья Пруэтты даже посвистели в знак одобрения. Кто бы мог подумать, что паинька и отличник отступит от своих принципов и покажет свою совершенно незнакомую сторону? По крайней мере, когда как не в последний день быть откровенным и искренним?       Регулус помнил отражение гордости в материнской улыбке и крепкое рукопожатие отца. Он чувствовал себя прежним мальчишкой, у которого случился первый мощный всплеск магии, третьекурсником, ставшим ловцом в команде по квиддичу.       И это согревало все внутри. А дальше понеслись танцы, начиная от сдержанного вальса и заканчивая совершенно нелепыми телодвижениями в толпе, которые совсем не пристали представителям приличного общества. Но кого это беспокоило? Они были молоды и счастливы.       Вскоре родители разошлись, предоставив детям свободу и позволив насладиться их праздником в полной мере. Только несколько учителей расслабленно сидели в зале, не так чтобы очень внимательно следя за поведением выпускников.       Гриффиндорцы вполне свободно таскали из припрятанного под столом ящика нечто покрепче сливочного пива. Даже Крауч решил отправиться во все тяжкие и уже вел хмельные беседы с невесть откуда взявшейся миссис Норрис.       К двум часам ночи обстановка Большого зала наскучила, и все компаниями разбрелись кто куда. Последняя ночь в замке, возможность свободно заглянуть в самые затаенные уголки и прогуляться по знакомым окрестностям, в полной мере ощущая то, как в очередной раз щиплет глаза.       Память предательски подкидывала новые и новые картинки, которые происходили когда-то там и с рассветом окончательно останутся в прошлом. Регулус никогда бы не подумал, что в нем есть столько сентиментальности, которая все не исчезала, а, казалось, преумножалась с каждым часом.       Он шел по ночному тихому коридору с перекинутой через плечо метлой. Мысль полетать над шпилями Хогвартса оказалась настолько заманчивой, что тут же заставила вскипеть кровь всех слизеринцев, в которой в большой концентрации уже была намешана медовуха и пунш.       На лице Регулуса сияла, как бы он ее назвал, глупая улыбка, и ноги несли его тело сами с необычайной легкостью. Он завернул за угол и вдруг с силой врезался в кого-то. Девушка, шедшая ему навстречу, пошатнулась, но Блэк в последний момент удержал ее на ногах.       Она подняла глаза на нарушителя ее одинокого спокойствия, и Регулус узнал Доркас Медоуз. Странно, он сегодня совсем не замечал ее, словно ее и вовсе не было. Она была совсем другой, платье на удивление шло ей, хотя он порой и отпускал колкости про то, что для нее самая лучшая одежда — привычные маггловские джинсы.       Девушка странно побледнела и не отрываясь смотрела на Регулуса. Он отпустил ее запястья, за которые до сих пор держался, и отступил в сторону, пропуская Доркас и делая несколько шагов дальше по коридору.       — Постой, — вдруг окликнула Медоуз.       Блэк остановился, с приподнятой бровью обернувшись в ее сторону. И, черт возьми, на подсознательном уровне он был готов ко всему, что могло бы произойти после этой встречи.       Но то, что Доркас Медоуз, эта гриффиндорка до мозга костей, эта упрямая девчонка, которая с первого курса плевалась в его сторону желчью, так просто преодолеет разделявшее их расстояние и поцелует его, было слишком странным.       Было самое время усомниться в собственном рассудке или заречься никогда больше не пить. Но ощущение ее губ, мягко коснувшихся его, было самым настоящим. Пшеничные волосы щекотнули его лицо, но в мгновение сыроватый воздух заполнил пространство вокруг, и девушка вновь стояла в шаге от него, грустно улыбаясь.       — Решила, что пожалею, если не сделаю это прямо сейчас, — ее голос звучал как-то иначе, совсем непривычно. — Прости, если испортила настроение, — она невесело хохотнула, и в карих глаза мелькнуло даже отчаянье. — Удачно полетать.       И она небрежно махнула рукой, отправляясь дальше, как будто всей этой сцены не было. Словно дунул ветер и стер чей-то бережно вычерченный рисунок на песке. Шаги стихли за поворотом, а Регулус так и стоял, не зная, как собрать свои мысли воедино. На душе стало неожиданно тоскливо.       Так, будто он упустил что-то, что могло бы изменить всю его жизнь. И с каждой минутой все плотнее закрывалась какая-то дверь, в которой он мог бы жить иначе. И за дверью этой оставалась знакомая и в то же время совсем не знакомая девушка.       Сколько же еще он пропустил, сколько еще не заметил в пролетающих днях, складывающихся в многочисленные месяцы? Ответа он не находил.       Дыхание ночи складывалось из дыхания миллиардов сияющих звезд. В июле они были гораздо ближе, приветливо касаясь своим холодным светом всего, до чего могли дотянуться. Теплый ветер с нежностью гладил покатые холмы, и растущий месяц лениво наклонился набок, наблюдая за раскинувшейся повсюду тишиной.       Четверо юношей парили высоко над землей, и только Крауч, обиженно насупившись, сидел на траве внизу. Хогвартс молчаливо смотрел на них погасшими окнами, и в этом читалось своеобразное прощание.       И они хранили молчание точно так же, боясь лишним словом нарушить ослабевающую и истончившуюся связь. Надо бы не страшась оборвать, чтобы со смелостью ступить в новый день, но что-то не давало. Мысль о том, что ничто из этого больше не повторится, билась в висках.       Никогда они больше не будут с высоты птичьего полета видеть родной замок, никогда больше не прогуляются у Черного озера и не подбросят слизняка в кровать Барти. И Доркас Медоуз никогда не коснется губ Регулуса вновь. Все произошедшее приобретало новые оттенки и намного большее значение.       — Как же паршиво, — наконец заговорил Тео, отхлебнув из полупустой бутылки огневиски. — Такое чувство, что не иначе как завтра преставлюсь, а не из школы уеду.       — Так, значит, новая жизнь? — задумчиво переспросил Рабастан. — Что будете делать?       — Черт его знает, — пожал плечами Мальсибер, и в нем тоже ощущалось напряжение.       — Буду менять этот прогнивший мир, — хрипло рассмеялся Нотт.       — Женюсь, — с назревающей ухмылкой произнес Регулус.       И Тео едва не свалился с метлы, а Мальсибер посмотрел на него с неприкрытым изумлением. Только Рабастан выглядел безразличным, новость давно не была для него неожиданной.       — Шутишь, что ли? — переспросил опешивший Нотт.       — Куда уж там, — закатил он глаза и к облегчению заметил, что удавка на сердце немного ослабилась. — Сесиль де Фуа вскоре станет моей невестой.       — Вот так и живи под одной крышей в течение семи лет. На свадьбу-то пригласишь или вообще не собирался рассказывать, да так, к слову пришлось? — с деланной обидой произнес юноша.       — Конечно, жди официального приглашения. Буду очень рад видеть тебя в качестве подружки невесты. — Слизеринцы рассмеялись, а Барти снизу раздосадовано глянул на них.       Ледяная корка на душе оттаяла. И ночной воздух осел в легких запахом цветов, запахом лета. Несбывшийся сон, упущенная и еще не открывшаяся возможность. Все дышало молодостью. Все дышало свободой.