***
Чай с чабрецом приятно обжигал горло и успокаивал бешено бьющееся сердце. Эстель выглядела лишь немного взволнованной, заинтересованной и обрадованной неожиданной встрече. Эта маска достаточно хорошо скрывала настоящую бурю внутри. Сириус сидел напротив нее за их круглым столиком у окна и попивал сливочное пиво, отказавшись-таки от виски после язвительной шутки Эстель. — Весь этот год вместе с Джеймсом проходил стажировку в мракоборческом отделе, — расслабленно рассказывал он. — Грозный Глаз — один из лучших и опытных людей министерства, и он совершенно точно свихнувшийся, но зато он понимает, что в настоящее время нужно действовать решительнее, он знает, что делать. С этого месяца наконец получим значки и начнем настоящую работу, — глаза его предвкушающе блеснули. — Вижу, ты все-таки исполнил свою мечту, — отпив из фарфоровой чашки, с улыбкой ответила она. — А как же ты? Нашла, что тебе по душе или, может быть, теперь тебе куда интереснее любовная стезя? — понизив голос и многозначительно подвигав бровями, спросил он, вынудив в очередной раз закатить глаза. — Как раз шла с удачного собеседования, когда ты решил извалять меня в дорожной пыли. Теперь я занимаю весьма перспективное место продавщицы и креативного директора книжной лавки, — неприкрытая ирония в ее словах вызвала искренний смех. — А на счет любовных познаний, — с ехидцей повторила она, — будь уверен, об изменениях в своей личной жизни я бы точно сообщила тебе в последнюю очередь. — Ранишь в самое сердце, — театрально приложив к груди ладонь, проговорил он. — И неужели не хочется пойти по стопам сестры? — Сомневаюсь, что европейский менталитет и традиции одобряют многоженство. — Нет-нет, достаточно одной Си, которая без ума от Реджи. Хотя, признаться честно, у нее отвратительный вкус, так что я буду разочарован, если ты тоже выберешь его, — со всей серьезностью возразил Блэк. — А ты я вижу разбираешься в пристрастиях молодых аристократок. Оставлю тебе свой новый адрес, на который ты сможешь отправлять сову со списком подходящих претендентов на роль жениха, — в тон ему отвечала она. — О, только прошу, избавь меня от двадцати листов, исписанных твоим именем, хоть я и уверена, ты считаешь себя самым лучшим вариантом. Только после того, как произнесла эти слова, Эстель в полной мере осознала их двойное дно. Не имея это в виду, она как будто выставила себя высокомерной идиоткой, которая только и ждала его внимания. Но, видит Мерлин, она вкладывала совсем иной смысл. Сириус каким-то изящным движением отбросил кудрявые пряди, которые мешали ему на лице, и откинулся на спинку стула, как-то странно посмотрев на девушку. — Когда-то ты была не против и выйти за меня, — как бы в насмешку произнес он наконец, и Эстель вспыхнула от возмущения и задетой гордости. — Когда-то ты был более сносным, и напомню, что мы собирались сбежать с собственной свадьбы и отправиться в путешествие на континент, — прищуренный взгляд и натянутый голос. — Неужели я и вправду так плох? — с наигранной печалью переспросил он и рассмеялся. — И, кстати, тешу надежду, что Сесиль убежит из-под венца, пока не будет слишком поздно — я бы предпочел увидеть это из первых рядов. Все внутри сжимается от жалости, когда подумаю, каково ей будет с этим невыносимым зазнавшимся занудой. — Феерического побега не обещаю, но ты ведь все равно можешь прийти, она будет рада тебя видеть, — она внимательно наблюдала, как тени набежали на его лицо. — Вряд ли я буду желанным гостем, к тому же не хотелось бы громкого скандала, который непременно случится, если я приду, — попытавшись вернуть себе прежний непринужденный вид, отказался он. — И все же, подумай, — как бы безразлично пожала Эстель плечами. — А приглашение я отправлю. В кафе они просидели до ночи, исключительно благодаря обворожительному хлопанью ресницами и незначительным комплиментам и взглядам, которыми Сириус награждал официанток. Но вскоре их все-таки попросили покинуть заведение, пытающееся закрыться в течение уже двух часов. Ночь была замечательная: теплая, с высоким чистым небосводом и крупными разбросанными по нему звездами. Грудная клетка с наслаждением расширялась, вбирая в себя запахи разгорающегося лета, которые все-таки пробивались через примеси выхлопных газов маггловского Лондона. Косой переулок был пуст и необычно тих, пока Эстель шла рядом с Сириусом, провожавшим ее до дома. Девушка вновь чувствовала потерянную легкость, голова не полнилась беспокойными мыслями. Появился проблеск странного чувства: спокойствие и ощущение того, что теперь-то все наладится. Они никак не могли наговориться, то и дело перескакивая с темы на тему и наверстывая упущенное время за какие-то несколько часов, и много смеялись, как когда-то. — Да ты шутишь! — с сомнением воскликнула Эстель. — Ты в самом деле купил и зачаровал маггловский мотоцикл? — Не веришь? Тогда приглашаю тебя к себе в Ноухэм, Баундэри-роуд, 15, — уверенно заявил Блэк. — Посмотришь, как я живу, и, так уж и быть, прокачу тебя. — Благодарю за оказанную мне честь, я поищу окно в своем забитом графике, чтобы навестить вас, — с улыбкой ответила Эстель и остановилась у нужного дома, подмечая, что свет в их квартире еще горел. — Вот мы и пришли. — Неплохое местечко, — оглядевшись, вынес он вердикт. — И надолго вы здесь задержитесь? Она на секунду задумалась, порываясь рассказать все то, что ее мучило, но ответила довольно сдержанно. — Думаю, да, пока у нас нет возможности вернуться во Францию, да и Сесиль может понадобиться помощь на первых порах. Сириус отвел взгляд, разглядывая стену с паутинками тонких трещин у фундамента, а Эстель неотрывно глядела на него. Их связывало так много, но сейчас она не могла быть уверена, имеет ли это хоть какой-то смысл, может быть, эта ночь станет всего-навсего яркой вспышкой, которая исчезнет так же быстро, как появилась. И мир не перевернется и все останется как прежде. — Не хочешь зайти? Вроде бы еще никто не спит, — осторожно поинтересовалась она. — Не сегодня, прости, — неестественно энергично ответил он, но тут же снова сник. — И стоит извиниться еще за кое-что. Я в свою школьную бытность много бед натворил, — с некоторой горечью заговорил он, — в том числе и писал нелепое признание в чувствах. Я рад, что ты не восприняла это всерьез, хотя в тот момент я довольно болезненно принял то, что ты полностью проигнорировала письмо. Только потом узнал, что случилось в ту ночь. Мне стоило написать тебе, а лучше как-нибудь добраться на похороны, ведь Роджер был для меня не чужим человеком. — Не стоит, — прервала его излияния Эстель, в груди которой надсадно заныло. — Твой отец принес внушительные извинения и сожаления по этому поводу. И на чистоту: сейчас это уже не имеет значения. А поводу признаний и писем ты прав: какую глупость не сделаешь, когда тебе шестнадцать? — она натянуто улыбнулась, замечая искреннюю радость и облегчение на лице Блэка. — Что ж, мне уже пора. Спасибо за приятный вечер! Она махнула рукой на прощание и нырнула за входную дверь дома. Как же быстро все, что она испытывала в течение последних часов, было испорчено, как остро она ощутила болезненную обиду и пустоту. И как ярко разжигалась в ней злость, но уже не на Сириуса, а на себя. Проигнорировала письмо? Да, именно это она и сделала, отключила здравый смысл и заставила себя думать, что это пустое. Она помнила лишь о своей хрупкой и эгоистичной душонке, продолжая с уверенностью твердить себе, что Сириус эти годы будет так же ждать ее и кинется в ее объятья, как только она вдруг это позволит. Она ставила себя на первое место, но ждала безоговорочной и безусловной верности от человека, чувства которого разбила и раскрошила до мельчайших осколков. Эстель задушила в себе ощущение предательства, обиду и поднимающуюся ярость. Она не имеет никакого права винить его в чем-то, она должна быть благодарна за то, что он так тепло ее встретил, что сам заговорил об этом конфликте, спасая ее от неловкой ошибки, которую она могла бы совершить. Но было слишком трудно совладать с этими эмоциями. Она вспомнила, как смеялась и кокетливо улыбалась, совершенно по-идиотски начиная мечтать, что теперь-то все наладится, что она сможет его вернуть, что та влюбленность еще живет в нем. Обманутые ожидания, глупые мечтания, нелепые выдумки. Сама настроила воздушных замков, а теперь наблюдала, как секунда за секундой они размывались по небу в неясное нечто. Эстель сделала глубокий вдох в попытке успокоиться и выглядеть непринужденно и затем поднялась на третий этаж. Как только она оказалась в прихожей их квартиры, к ней кинулась взволнованная Сесиль, и, прежде чем она заговорила, девушка задала единственно волнующий сейчас вопрос: — Мама уже спит? — Да, мне пришлось соврать, что ты познакомилась с симпатичным парнем, и пообещать, что дождусь твоего возвращения. Я даже не знала, что все не так уж далеко от правды. Я наблюдала за вами из окна гостиной, — затараторила она, таща Эстель за собой в комнату и усаживая на диван. — Кто этот красавчик, который проводил тебя? — Сириус оскорбился бы, что ты не узнала Его Величество Неотразимость, — усмехнулась она, устало прижимаясь боком к спинке. — Так это был Сириус? — удивилась она. — Почему ты не пригласила его к нам? — Пригласила, но у него много дел, — резче, чем хотелось бы, произнесла она, и Сесиль как-то странно посмотрела на нее. — Вы поссорились? — спустя какое-то время спросила она. — Нет, конечно, это было бы совершенно глупо, — отмахнулась Эстель и тут же поспешила добавить: — Лучше расскажи, как прошла твоя встреча с Регулусом. Щеки Сесиль тут же вспыхнули, и она застенчиво отвела взгляд. Они перебрались в свою спальню, и Эстель внимательно выслушала каждую деталь прогулки, порой задавая вопросы, пока не заметила, что сестра, утомленная насыщенным днем, заснула. Она спала и не видела, как Эстель достает из ящика злополучное письмо и сжигает его, глядя на тлеющую и рассыпающуюся прахом бумагу.***
Пальцы легко касались ткани обоев, пока Эстель, почти подпрыгивая от радости и предвкушения, шла по коридору в сторону комнаты Регулуса. Тусклый свет от окон периодически касался и мягко оглаживал ее полупрозрачную фигуру. Она все ждала подходящего момента, чтобы наедине вручить ему кое-что, что приятно холодило руку. Еще было раннее утро, но она точно знала, что он уже не спит, в отличие от Сириуса, до которого до полудня было не достучаться. Отчего-то на душе было так легко, что мыслей не было совсем. Она так торопилась, проснувшись, что едва привела в порядок волосы и застегнула платье только с третьего раза палочкой. Босые ноги бесшумно касались дорогого ковролина, пока портреты на стенах сонно пыхтели, но расплывались в улыбке, когда девушка встречала их легким поклоном. «Не входить без явно выраженного разрешения Регулуса Арктуруса Блэка». «Позер», — подумала она и осторожно постучалась в дверь. С губ сорвалась ненавязчивая французская мелодия, которая до этого блуждала лишь в голове. Пыльные лучи скользнули по ее замершему лицу, когда она взглянула на бледного юношу, появившегося в проеме. Свод нахмуренных бровей дрогнул в удивлении, и Регулус отошел, пропуская ее внутрь. Эстель редко бывала здесь, но не удивилась безупречной чистоте и педантично расставленной мебели и вещам. Он оставался у дверей, молча наблюдая за ней. А взгляд девушки наткнулся на доску над письменным столом. Она была сплошь завешана газетными вырезками, заметками, записанными от руки, фотографиями, которые сложились в единую картину и разом прошибли ее холодом. Она сделала пару шагов ближе и услышала, как он последовательно прошел за ней. Рука взметнулась к фотографии темноволосого мужчины, чьи черты, когда-то, несомненно, красивые, а теперь словно оплавленные воском, искажались в подобие неясной эмоции. — Волан-де-Морт? — вслух произнесла она подпись и с испуганной настороженностью повернулась к Регулусу. — За последний год я узнал о нем столько, что многим и не снилось, — он опустил голову, и Эстель боялась услышать продолжение; его глаза, горящие воодушевлением, заставили ее вздрогнуть. — Он великий человек! Он единственный может изменить этот мир, он один поможет чистокровным вернуть былое величие, только он напомнит всем, что такое истинная магия, которую уничтожают грязнокровки. Он заходил по комнате, изменившись в мгновение совершенно. Он выглядел так же, когда рассуждал об исследованиях, которые хотел бы провести, о заклинаниях, которые хотел освоить, когда они спорили о поворотных исторических событиях, ведь он все-таки доказал ей, что это не скучно. Одержимый блеск зрачков, резкие движения. Теперь Эстель уже услышала все, чего опасалась, и просто наблюдала, сжимая свой подарок сильнее, пока он до боли впивался в кожу. — Я хочу пойти за ним, я хочу вместе с ним создать правильный мир, — он замер, и ладони, сжатые в кулаки, едва заметно подрагивали, пока он насильно их не расслабил. — Я знаю, ты никогда не была категорична насчет роли, отведенной магглам и магглорожденным, — уже спокойнее и деликатнее сказал он, обращаясь к ней. — Но ты просто не знаешь того, что знаю я. Я покажу тебе, кто они на самом деле, и ты поймешь. В Хогвартсе сейчас полукровок почти в два раза больше, чем чистокровных волшебников, наши традиции уже ничто, мы теряем последние крохи. Может быть, в Шармбатоне иная ситуация… — Нет, — перебила девушка. — Со мной в одной комнате живет одна магглорожденная ведьма и две полукровные, — его взгляд так явно выразил эмоцию «вот, видишь, я не ошибся», но она разбила все вдребезги. — И они замечательные и очень талантливые. — Но их не переделаешь, — возразил Регулус. — Белла показала мне их настоящее нутро. — Белла? — зло переспросила Эстель. — Ты лет до одиннадцати боялся на нее смотреть, а теперь она твой маяк на пути к великому знанию? Она однажды поймала кролика и свернула ему шею, чтобы посмотреть, что значит убить. — Она была ребенком. — Ей было пятнадцать, как и тебе сейчас. — В этом не было ничего ужасного, — поджал он губы. — Тебя стошнило, а я вытирала твой аристократичный чистокровный рот, — едко бросила Эстель, замечая, что едва держит себя в руках. — Это мой подарок для тебя. Она вытянула вперед руку, на болезненно покрасневшей ладони лежали удивительной красоты старинные часы, чей тикающий механизм между двух пылающих злостью взглядов, казался оглушительным. — Ну же, бери, я купила их специально для тебя, они век дожидались своего хозяина, — она нетерпеливо тряхнула ими. — Спасибо, — натянуто произнес он, наконец принимая подарок и поднося его ближе к лицу, чтобы рассмотреть. — Нашла их в замечательном антикварном магазинчике, — произнесла она, наблюдая, как Регулус прикладывает их к руке, — маггловском. Он остановился, не отнимая, не шевеля и пальцем, только поднял на нее взгляд. — Они были сломаны, к сожалению, и мой замечательный друг, маггл, к слову, починил их сам, потому что я сказала, что это подарок для очень важного для меня человека. Руки Блэка безвольно опустились, то же нахмуренное, разочарованное выражение лица перед разворачивающейся бурей. — Так ты считаешь, что чистота крови важнее всего остального? Если бы у тебя стоял выбор между одной из чистокровных девиц, которые ходят по школе и мечтают об успешном браке и общественном влиянии, и мной, но с грязной кровью. Кого бы ты выбрал? Если бы у меня была грязная кровь, ты бы отказался меня знать? — запал, с которым она начала эту потрясающую по глупости тираду, под конец улетучился, и она опять боялась, теперь уже непрошибаемого упрямства и последовавших слов. — Может, и так. Он так и не выпускал из ладони часы, так же, как и она несколько минут назад. Поменялись ролями, но одинаково били словами наотмашь. — Знаешь, если бы в тебе не было ни капли магии, ты бы все равно был мне интересен, — севшим голосом проговорила она и выбежала из комнаты. Перед самой лестницей перед ней возник отец, в грудь которого она с размаху впечаталась. — Эстель? Ты в порядке? — с волнением спросил он, вглядываясь в бледное лицо дочери, она лишь остервенело закивала головой, не поднимая глаз. — Мы уезжаем. Сегодня же. Собирай сумки. — Отлично! — искренне обрадовалась она, не замечая дрожащих на ресницах слез. — Я буду готова уже через пятнадцать минут. Она побежала вниз по лестнице, обогнув поднимающегося мистера Блэка, на лице которого она не успела разглядеть мрачные тени, залегшие после серьезной ссоры. В гостиной Сесиль утирала слезы, снова и снова спрашивала маму, почему они должны так срочно уехать. Эстель вздрогнула от звонкого смеха сестры и оттого сильнее вцепилась в предплечье, на котором лежала ее ладонь. Потерянный взгляд пересекся с вопросительным мистера Блэка. — Эстель? Ты в порядке? — Просто глубоко задумалась, — она улыбнулась, пытаясь запрятать всплывшее воспоминание дальше в память. «И после десяти вдохни поглубже и почувствуй, как все притупится, словно забудется вовсе», — так говорил ей папа, и сейчас она вдохнула, чтобы и его слова стали смазанными строчками. Мадам Вальбурга полувосхищенно рассказывала об этом владении Блэков, в котором вскоре поселится молодая пара, показывала на высокие тополи, тянущиеся вдоль аллеи, мама, шагая с ней рядом, внимательно смотрела и слушала. А жених и невеста не слушали вовсе. Они степенно шагали, но Регулус то и дело показывал в сторону видневшегося вдалеке особняка, рощи или заброшенной конюшни, в которой когда-то жили пегасы. И им было куда веселее, чем всем остальным. Эстель больше старалась не думать, смотрела по сторонам, любовалась красотами Девоншира, убеждаясь, что Сесиль будет здесь счастлива. Солнце и зелень вокруг напоминали о Франции, хотя, конечно, с приходом осени станет ясно, что это старая добрая юго-западная Англия. Си снова засмеялась, запрокинув голову к небу, налетел ветер, сдув с ее головы шляпу и покатив вдоль дороги. Регулус побежал за ней под заразительный хохот невесты, игнорируя наличие палочки в кармане, наконец поднял, попутно сорвав василек. Как он затем бережно отряхнул шляпу, вставив в нее цветок, и положил на голову сестры, она уже не смотрела, спрятавшись за полами собственной. Оказавшись внутри огромного дома, в котором уже копошились эльфы, приводя его в надлежащий вид, Эстель оторвалась от общей процессии. Здесь было не так светло, как в родном доме, довольно сдержанно, но она была уверена, что все это преобразится под легкой рукой Сесиль. Девушка остановилась возле только что вымытого окна, выходящего на сад с позеленевшей гладью пруда. Кусты подстригала молодая эльфийка, поправляя спадающую с головы косынку и морщась под слепящими лучами. Эстель двинулась дальше, пока не забрела в одну из дальних гостиных, которых еще не коснулись тряпки и очищающие заклинания. И то, что непроизвольно заставило ее сердце забиться быстрее, как магнитом потянуло к себе. Старый пыльный рояль стоял у стены, едва прикрытый проносившейся серой тканью. Она сдернула ее вниз, закашлявшись в облаке пыли, и огляделась в поисках табурета или стула, на который можно было бы сесть. Разглядев в углу перевернутую скамейку с потрескавшейся кожей на обивке, она поспешно поставила ее перед инструментом. Заняла свое место, подняв крышку рояля. Взлетевшие над клавишами руки замерли и опустились, как только она закрыла глаза. Тот невыносимо тяжелый узел в груди развязывался, расплетался в звучание мелодии. Она не могла сказать кому-то обо всем, что переживала последние недели, но музыка в который раз отвечала ее эмоциям, понимающе вторила. Эстель становилось легче, она растворялась в этом ощущении невесомости, но в то же время, играя в этой пыльной гостиной, она чувствовала себя так одиноко. Игра преобразилась. Брови свелись к переносице. Пальцы грубее ударялись о черно-белое полотно звуков, которые порой выдавали расстроенный механизм. Это было малодушно и эгоистично — беспокоиться обо всем, что волновало ее. Были вокруг люди с проблемами куда серьезнее, были в мире вещи ужаснее, и их преодолевали. Она не хотела быть слабее, не хотела чувствовать презрение к себе же. И почему она так привыкла натыкаться лишь на плохое? Сесиль давно не была такой, как в последнее время, наверное, она вообще впервые так искрилась счастьем. Уже не по-детски наивно, а более вдумчиво, по-женски, совсем по-взрослому. И Регулус рядом с ней был другим. Разве они не могут быть счастливы, несмотря на весь пессимизм непутевой сестры невесты? Эстель рассмотрела в сплетенных в голове образах улыбающуюся Сесиль, которая сидела бы на расстеленном покрывале у пруда, повзрослевшего Блэка и даже маленьких детей с таким же звонким смехом, как у их мамы, и умным взглядом серых глаз, как у отца. Красивая картина, но что-то все равно душило и царапалось изнутри. Газетные вырезки, блеск этих самых глаз, война, о которой писали в газетах. Хотелось поставить на паузу, как на плеере, который приносил ей Фернан. Чтобы было больше времени все обдумать, а потом уже запустить песню дальше или разбить ее отголоски вместе с пластмассовым корпусом маггловского устройства. Но это жизнь. Это жизнь, и даже магия здесь бессильна. Эстель ощущала себя натянутой струной. До предела. Секунда — и больно ударит по рукам тому, кто коснется. «Отпусти», — нашептывал внутренний голос. Отпустить, потому что сейчас не найти верного решения. Потому что устала торговаться с собой. Она хотела так же смеяться, радоваться чужому счастью, как своему, перестать ощущать непонятную злость, обиду, выключить болезненное ожидание чего-то ужасного. Накинуть белоснежную фату на лицо сестры, а потом получать ее торопливые письма, заниматься магазинчиком со сварливым мистером Уолбэрком, проводить вечера с мамой в гостиной их квартиры. Под аккомпанемент шагов за ее спиной пружину наконец отпустило. Она забудет про то, что травит ее душу противоречиями. Если все вокруг говорят, что все замечательно, если все вокруг ведут себя именно так, она не станет рушить их утопичный мир, она присоединится к этому обманчивому безумию. Последний аккорд отзвучал, и она распахнула глаза. — Красиво, — произнес он, замерев сбоку. — Не слышал, чтобы ты играла эту музыку раньше. Я присяду? После десяти вдохни поглубже. Она с легкой улыбкой подняла на него голову. — Конечно, в конце концов, это все твоя собственность. — Сыграем как в детстве? — с игривой ухмылкой предложил он, с надеждой взглянув на Эстель. И ее пальцы вновь коснулись рояля в уже позабытом тандеме, в позабытой простой мелодии французской песни, которую однажды напел Фернан, она затем подобрала ее на слух, на Гриммо превратив в добрую традицию. Ее же она напевала, стоя возле дверей в его комнату в тот день. — Мы оба были настоящими идиотами, — заговорил он, не прерывая повторяющейся музыки куплетов и припевов. — В особенности я — с неограниченным максимализмом и маниакальной зависимостью от могущественных кумиров. Я пытался доказать что-то тебе, потому что мне всегда было важно твое одобрение, а ты, наоборот, пыталась меня переубедить, и я злился и пытался взять неприступную крепость упрямством. Из меня получится ужасный тактик, правда? — он бегло взглянул на нее. — Но я точно знаю, о чем ты думаешь и чего боишься, именно потому, что наши споры всегда были из-за одного и того же. Эстель оторвала ладони, обжегшись о слова и его пальцы, и положила их неловким сцеплением на колени. Он же, наконец, открыто посмотрел на нее. — Мы опять будем упрямцами, и каждый — при своем мнении. Но тем триумфальнее будет, если кто-то из нас окажется пустоголовым дураком, а другой самодовольно попляшет на его костях. — Уж лучше я протяну тебе руку, — тихо заметила Эстель, он в ответ улыбнулся. — Я защищу ее. Я обещаю тебе. — Она, удивленно приподняв брови, перекладывала в мыслях только что услышанное. — С ней не случится ничего, чего ты так боишься. — Слова имеют свойство забываться. — Хочешь провести обряд на крови? — К чему кровопролитие? У нас всегда был способ скрепить любой договор, который никто из нас не смел нарушить, — сказала Эстель и вытащила палочку. В лице Регулуса отразилось понимание, и он с готовностью приготовил свою. Кончики их соприкоснулись, и девушка наклонилась к нему ближе. — Сдержи свое обещание, — прошептала она. — Пожалуйста. Я не хочу пожалеть. Палочки вновь разошлись, но в наэлектризованном воздухе образовались черные искры, кинувшиеся наверх и по эллипсу приземлившиеся на крышке рояля, на пыльном полу, в волосах де Фуа и на щеке Блэка. Несколько секунд они помолчали, пребывая в странном состоянии. Но, услышав шум неподалеку, Регулус поднялся и протянул ей руку. — Идем, ты непозволительно долго отлыниваешь от обязанностей подружки невесты, — и по губам скользнула усмешка, за которую отточенным движением захотелось влепить подзатыльник.