***
Фарфор грубо звякнул, когда чашка ударилась о блюдце. Сесиль жадно впивалась в строчки сегодняшнего заголовка. На фотографии была полуразрушенная деревня в Сассексе, в небе — выползающая из черепа змея. Количество жертв еще неизвестно. На четвертой странице приблизительный список погибших. Закружилась голова. Имена, имена, имена. Почему так много? Это было несравнимо с предыдущими нападениями, где пострадали отдельные семьи сопротивленцев. Так же ужасно. Но было меньше имен. И Сесиль выдыхала, потому что Регулус говорил, что ни одна революция не происходила без крови. А еще он говорил, что метка, которую она считала уродливым пятном на его теле, это честь и гордость. Это было один раз. И дальше они избегали всех тем, связанных с ней. Он уходил с утра и возвращался под вечер, Сесиль представляла себе министерский кабинет и снова выдыхала. На метку она не смотрела, газеты читала вскользь. Но почему же, черт возьми, так много имен? Джастин. Пять лет. Когда Регулус спустился к завтраку, Пророк догорал в пламени камина вместе с отвратительной четвертой страницей. И Сесиль выдыхала. Безвкусный омлет, горький чай. Выползающая из черепа змея. Кикимер принес Регулусу газету. А она едва удержалась от рвущегося ненормального смеха. Он был дома всю ночь. И эта ночь была замечательной. В отличие от ночи людей в деревне Ист-Хетли. Он не участвовал, не сжигал дома, не убивал, не запускал в небо великую милость, честь и гордость. Он прочел первую страницу, перевернул на вторую — там была новость об образовательных реформах Хогвартса. — Ты тренируешься, чтобы участвовать в сражениях? — голос не подвел, не сорвался, заменив «сражения» на «нападения». Он оторвал взгляд от газеты и внимательно посмотрел на жену. — Я тренируюсь, потому что в настоящее время это необходимость, потому что должен защитить тебя, — он отпил кофе из кружки, — если возникнет такая потребность. Тебя взволновала статья? Сесиль посмотрела в окно. Сегодня обещали солнечную погоду. Пока пасмурно. — Погибли дети, старики, женщины. Они чем-то заслужили то, что с ними случилось? — Иногда без жертв не обходится, Си. Это должно остановить Орден Феникса. Чем дольше длится их сопротивление, тем больше людей может погибнуть. Они замолчали. — Пообещай мне, что не станешь в этом участвовать, — она непреклонно смотрела на Регулуса. — Не могу, — после паузы произнес он. — Если Темный Лорд посчитает, что я нужен с палочкой наизготовку, то я не смогу ослушаться его. — Тогда постарайся быть полезным в чем-то другом, — резко перебила Сесиль. Они упрямо смотрели в глаза друг другу, как будто от этого зависит выбранное решение. — Мне пора. Он положил салфетку на стол и вышел из комнаты. Оказавшись на улице, Регулус позвал Кикимера и еще минуту простоял, прожигая взглядом пустоту. — Сделай так, чтобы в газетах, которые получает моя жена, не было ни одной новости о нападениях, сражениях, терроре. Ничего. Уже вечером они помирились. Регулус соврал о том, какие реформы и законопроекты готовит день и ночь. Сесиль соврала о том, что примет всю происходящую жестокость со временем. Они снова молчаливо условились не поднимать в разговорах эти темы. И Сесиль смела из памяти пятилетнего Джастина, читая письмо Нарциссы, пожелавшей зайти на чай. Горький утренний чай в фарфоровой чашке. Ожидая ее прихода в кресле у камина, девушка гадала, какую Нарциссу встретит сегодня? Хотелось думать, что не ту высокомерную миссис Малфой с неискренними интонациями и холодным взглядом. Не изменилось одно: она опять выглядела потрясающе, опять оставляла за собой шлейф удивительного аромата, когда обнимала и проходила в гостиную. — Для начала, мне очень неловко, — неуверенно начала Нарцисса, сидя так прямо, как будто в перетянувшем ребра корсете, — что я напросилась на этот визит. Но я не займу много времени. Хотела лишь извиниться. Я пригласила тебя на нашу встречу, обещая приятное время, но понимаю, что этого не случилось. Мне жаль, что некоторые из моих подруг, — запнулась она на этом слове, — переходили всяческие границы. И мне жаль, что я вовремя это не пресекла, хотя ты часть моей семьи. Сесиль удивленно слушала, мало понимая, как теперь реагировать. Одно было ясно точно: перед ней была живая и настоящая Нарцисса. — Тот день и правда не сложился, — ответила она. — Я нашла мало точек соприкосновения с твоими подругами. Поэтому прости, я вряд ли еще раз поучаствую в подобных мероприятиях. Но мне приятно, что ты сейчас здесь. Для меня это важно. Думаю, для Регулуса тоже. Сесиль улыбнулась и положила свою ладонь на сцепленные руки Нарциссы. — Значит, позволишь представиться тебе заново? Больше всего я люблю горячий шоколад по вечерам и белые пионы.***
Вечерняя духота понемногу рассеивалась за горизонт вместе с постепенно заходящим солнцем. И вокруг была та самая тишина, в которой были слышны негромкие разговоры незнакомых людей у забора, стрекот проезжающего трехколесного велосипеда и скрип плохо закрепленной антенны на одном из домов. Они шагали по чистой остывающей дороге, иногда наступая на редкие пожелтевшие листья, которые уже тут и там усыпали деревья и жертвенно опускались под подошвы пешеходов. Эстель чувствовала удивительное спокойствие в этом месте, и ее невысказанные чувства разделяла и мама, которая поминутно улыбалась, встречая что-то особенное, вроде маггловской поливалки газонов. Дом Поттеров ничем не отличался от своих светлых каменных соседей. Разве что на лужайке рядом стоял голубой мотоцикл. Свернув к низкой калитке, уже можно было услышать смех, звон посуды. В окне показалась всклокоченная голова со вздернутыми на нос очками. Изабель постучала, держа в руках приготовленные пирожные. Эстель наблюдала, как солнце опускается за кромку деревьев. Послышалось приглушенное «Уже иду, одну секунду». На пороге появилась Лили в джинсовой юбке до колена и футболке с вышитым на груди цветком. И де Фуа в который раз удивилась, какой живой выглядела эта девушка в каждой своей детали, в каждом взгляде и эмоции. Поприветствовав гостей, Лили провела их внутрь, свернув на кухню, где хлопотала приятная темноволосая женщина. — Эстель, Изабель, позвольте представить: Дорея Поттер. Дорея тепло улыбнулась. — Очень рада, что к нам прибывают новые лица. Изабель, вы очень меня спасете, если составите мне компанию. Надеюсь, что при вас оболтус, который по удивительному совпадению является моими сыном, понизит планку наглости. Он перетаскал половину приготовленных закусок, — пояснила она. Лили усмехнулась и кивком поманила за собой Эстель, оставляя двух женщин, которые моментально нашли, о чем поговорить. Де Фуа была рада, что мама наконец могла завести новые знакомства, найти подруг, помимо двух неугомонных дочерей. — Идем, я познакомлю тебя со всеми. Компания намечается веселой и по-гриффиндорски взбалмошной. Думаю, с непривычки через два часа ты захочешь от нас сбежать. — Она провела ее в уютно обставленную гостиную. За столом играли во взрыв-карты два парня, в кресле, посапывала девушка с короткой стрижкой, и у окна, тихо ругаясь, пытался настроить радиоприемник тот самый человек со всклокоченными волосами. — Это Питер, — указала она на невзрачного юношу, нервно дергающего носом при взгляде на раздачу. — Он хороший, но очень застенчивый и тихий. С ним Ремус, и думаю, что бежать от гвалта ты будешь именно к нему. Спит Алиса, она вместе с мужем, Фрэнком — он сегодня на дежурстве, работает в Аврорате. Она сутки из Министерства не вылезала, заполняя всю бумажную волокиту по последним заданиям. А у окна тот самый остолоп — мой муж Джеймс. В это время приемник особенно громко зашипел, а молодой мужчина с досадой хлопнул по нему, вызвав усталую ухмылку Ремуса. Видимо, ему часто приходилось удивляться выходкам друга. Они пошли дальше, не нарушая покоя этих четверых. Эстель надеялась, что они успеют как следует познакомиться позже, за ужином. Лили же провела ее к выходу во внутренний двор, замечая взгляды, которые гостья кидала на стены, заполненные самыми обычными недвижимыми картинами. Странное дело, они ей нравились. На кромке сознания вспыхнуло воспоминание о Сесиль, которая тоже восхищалась художниками-магглами и сквибами, не считая их произведения скучными. Эстель, прежде чем вновь оказалась в сумеречном освещении аккуратной лужайки с высаженными у забора цветами, ощутила необоснованную любовь к этому дому, квинтэссенции жизней двух миров. Она проследила за указательным пальцем Лили и заметила в небе парящую волшебницу, которая выделывала такие кульбиты, что сердце Эстель куда-то болезненно ухало. Но она смеялась и, кажется, с кем-то говорила. — Доркас, она на год нас младше, но в Хогвартсе мы дружили все вместе, поэтому не могли дождаться ее выпуска. Она подала заявку в команду «Холихедские Гарпии», — объяснила девушка, восхищенно наблюдая за ней. — Я мало что понимаю в квиддиче, но она выглядит идеально на метле. Гарпии многое потеряют, если ее не возьмут, — кинув кривую улыбку, ответила Эстель. Наконец она разглядела, с кем говорила Доркас. На земле сидела другая девушка. Земля в том месте уходила из-под ног вниз, поэтому ее сложно было сразу же заметить, еще и за разросшимся за калиткой кустарником. — Марлин, — просто ответила Поттер. — Лили! — послышался крик из дома. — Хорошо! Я сдаюсь! Я не смогу починить твое радио. Рыжая весело рассмеялась, извинилась перед Эстель и многозначительно кивнула в сторону только что представленных девушек, удалившись к мужу. Де Фуа немного постояла в нерешительности, но все же зашагала по направлению к ним. Марлин сидела полулежа, опершись на локти, и периодически подносила к губам сигарету. Белесый дым нырнул в легкие, задушив неясно забившейся в висках мыслью. Знакомый запах. Девушка небрежно поправила обрезанные по плечо светлые волосы и тут же повернулась чуть больше, заметив неожиданную гостью, теперь оказавшуюся в трех шагах. — Ну здравствуй, — странно глубоким голосом проговорила она. — Марлин Маккиннон, — представилась она, перехватив сигарету левой рукой и правую протянув для приветствия. — Эстель де Фуа. — Ладонь была бледной и в неясных пятнах, как от… — Зелья, — равнодушно ответила на немой вопрос, заметив взгляд. — Прости, не хотела тебя смущать, — исправилась она. — Меня сложно смутить. Садись, Эстель де Фуа, — тем же небрежным движением она махнула на траву рядом с собой и снова откинулась назад, затягиваясь и наблюдая за Доркас в небе. — Так ты увлекаешься зельеварением? — попыталась продолжить диалог, ощущая себя странно неловко рядом с этой ведьмой с почти равнодушием в голубых глазах. — Всю школу ненавидела, но сейчас готовлю кое-что для оказания первой помощи, самое необходимое в аптечке и на поле боя. Кстати, не спросила: куришь? — вновь посмотрела и потрясла полупустую упаковку тонких маггловских сигарет. — Нет, — и тоже взгляд в серо-голубой. — Ты прости, если покажусь заносчивой или грубой, Кэсс тренируется, а я всегда любила за ней наблюдать. Считай, что это моя релаксация. Будто снова в Хогвартсе. — Какая-то болезненная, тоскливая улыбка растянула сухие от дыма губы, и Марлин совсем легла на траву, отправляя новую затяжку в воздух, пропитанный уходящим летом. Эстель понимающе кивнула и продолжила смотреть за девушкой, набирающей немыслимую высоту. Перья растворяющихся белых облаков еще были видны у горизонта. Темнота уже опускалась сверху, пробираясь между отпечатками исчезнувших солнечных лучей. Так высоко. Так красиво. Так спокойно. Редкие стайки птиц, ловко проделывающая виражи метла. Марлин умиротворенно наблюдающая за этим. Дым, все больше оседающий внутри. И все же: откуда она помнит этот аромат? Ваниль на языке, а дальше крепкий вкус табака. Человека, медленно идущего к ним издалека, она заметила не сразу, только когда фигура и походка стали достаточно различимы. — Блэк, черт его дери, — хрипло проговорила Марлин, поднимаясь на ноги и туша тлеющую сигарету. Она пошла к нему навстречу, пока Эстель пыталась ухватиться за вывод, который медленно расплетался в голове. Они все равно были далеко, о чем именно говорили — не слышно. Он нахмурился, потом усмехнулся, протянул что-то блестящее. И Марлин впечатала пачку с сигаретами в его грудь. Эстель увидела, как он коснулся ее руки, прежде чем перехватил… свои сигареты. Этот запах. Его запах. Дым, которым она запрещала травить воздух в книжной лавке. Паззл встал на место. Капкан от собственного сердца болезненно закрылся. Марлин пошла обратно, на ходу перебрасывая из руки в руку ключи, ключи от мотоцикла на лужайке у крыльца. — Бывай, Эстель, — кинула девушка, махнув рукой, и направилась к дому. Она же, почти задыхаясь, легла на траву, ожидая его приближения. Перья на небе почти исчезли. Темнота опустилась ниже. Доркас той же быстрой вспышкой рассекала воздух. А Эстель осознавала, что сделала самую правильную вещь в своей жизни, не отдаваясь обману и флеру чувства, которое испытывала неясно. Но почему-то все равно тяжело. Она догадывалась. Она была почти уверена. И все равно как удар под дых. Какие-то двадцать секунд она ровно дышала. Когда он присел рядом и тепло улыбнулся, она испытала почти болезненную нужду в нем. И облегчение, потому что теперь не ощущала нужды в его любви. Струна порвалась, прервав тот надрывный и надсадный звук. Ударила, но принесла тишину. Весь вечер Эстель улыбалась, вместе со всеми веселилась, и ее уже считали частью компании. Ужин удался благодаря Дорее и помощи Изабель. Отец Джеймса, как оказалось, был на дежурстве, и дамы развлекали себя сами после застолья. Им определенно было о чем поговорить. Эстель познакомилась с Доркас еще во дворе. Она предстала той же неуловимой стрелой, какой была во время полетов. Громкая, прямолинейная, с заразительным смехом, она ни секунды не сидела на месте, была готова помочь каждому. И сразу отнеслась к гостье с добротой и большой заинтересованностью. И де Фуа хоть и была рада подобным теплым чувствам в свой адрес, но действительно вскоре устала от шума и потока информации ото всех вокруг. Как и говорила Лили. И как бы она себя ни успокаивала, постоянное присутствие Сириуса рядом нервировало ее. Ей необходимо было время, чтобы разложить все по полкам. Эстель поднялась с ковра, проиграв в очередную настольную игру, и сказала, что хочет немного пройтись после долгого сидячего положения. Оказавшись в темном коридоре, она на секунду остановилась, чтобы решить, где найти уединение. В итоге направилась вверх по лестнице, чтобы посидеть на балконе, где Лили демонстрировала ей анютины глазки в горшках. Но ночной воздух встретил ее не один. Опершись на балюстраду, Ремус Люпин смотрел на чистейшее небо, где в окружении ярких звезд, совсем не таких как в Лондоне, полнела луна. Он обернулся, как только Эстель замерла, собираясь развернуться и не тревожить юношу. То ли освещение, то ли усталость обнажили его болезненную бледность. Он вяло улыбнулся. — Кажется, я теперь не один люблю это место. — Я не знала, что ты здесь, не буду беспокоить, — проговорила она, вновь предпринимая попытку уйти. — Я не против компании, — спокойно заметил Ремус и, как бы подтверждая свои слова, сделал шаг в сторону, уступая место. Эстель благодарно улыбнулась и, чтобы не показывать какого-либо пренебрежения, прошла к нему. Он не старался занять ее разговором, как остальные гриффиндорцы в доме, отчего напомнил ей Марлин, которая уехала сразу после знакомства. Но рядом с этим худощавым и тихим юношей она чувствовала себя спокойнее и уютнее. Вспомнились слова Лили. Она действительно сбежала от шума и гвалта к этому человеку. Эстель мрачно и пусто смотрела куда-то вдаль. Думать не хотелось, но мысли сейчас были неподконтрольны. Пахло уходящим летом и цветами, но все равно примешивался запах сигарет, и неясно исчезнет ли он. — Знаешь, я даже завидую, что у Сириуса такие друзья, — наконец совершенно искренне заговорила она. — Я порой сам не понимаю, чем заслужил находиться среди них всех, — с теплой улыбкой ответил Люпин. — А у Сириуса помимо нас всегда были загадочные сестры из Франции, с которыми он пропадал все каникулы. — Неужели? — показно удивилась Эстель. — И кто же они такие? Они рассмеялись. Но в возобновившемся молчании она вновь ощутила навевающую тоску. — Мы не смогли ему помочь в самый сложный момент. Рядом были вы, родители Джеймса, которые приняли его, как родного сына. Это дорогого стоит. Теплый ночной ветер коснулся ее лица, поигравшись с прядями волос и опустившись в подол юбки. Ремус закрыл глаза, немного расслабляясь, хотя костяшки пальцев на балюстраде все еще белели от напряжения. — Ремус, — обратилась она, и он тут же с вниманием повернул к ней голову. — Могу я спросить у тебя о Марлин? Мне не удалось поговорить с ней и пяти минут. — Это на нее похоже, — кивнул он, и тот же мягкий, но какой-то щепетильный взгляд коснулся ее глаз. Он как будто что-то понял, рассмотрел картинки, прячущиеся за зрачками, губы дрогнули в сочувствующей улыбке. — Ты бы не узнала ее год назад, — вкрадчивым голосом начал Люпин. — Она была другой. В какой бы компании ни оказывалась, всегда находилась в центре внимания. Многие ее недолюбливали за то, что она порой была невыносимой гордячкой, еще и жутко упрямой. Она была похожа… — На Сириуса, — закончила Эстель, снова карие глаза обратились к ней. — Да. — Пауза затопила пространство. — Осенью Пожиратели убили ее брата. Де Фуа забыла, как дышать, сильнее схватившись за балконные перила. — Он был сквибом, не сумел себя защитить. После похорон Марлин пропала на пару недель, вернулась незнакомка. Сириус все время был рядом, и некоторые считают, что он ее испортил. Мне же кажется, что он, наоборот, единственный способен ей помочь. Он ей нужен. Душа Сириуса — потемки, но я точно уверен, что как бы все ни сложилось, он будет заботиться о дорогих ему людях. Ремус положил теплую ладонь на ее плечо и затем тихо оставил девушку. Все было настолько очевидно? Или он слишком проницателен? Эстель чувствовала себя раздетой догола. Смешанные чувства поднимались внутри. Она закрыла глаза, спрятав лицо в ладонях. И пусть, она и так все уже для себя определила, глядя на уходящую с ключами от мотоцикла Маккиннон. Просто нужно было привыкнуть, пережить, заняться делами, которых было невпроворот. И все отойдет на задний план, сделавшись забавным воспоминанием. Всю ту мерзость, которая зарождалась в душе, выместили жалость и сочувствие. Эстель приходила в ужас от того, каково было Марлин. Она уже теряла родного человека и знала, как это больно. Время лечит, только если память спасительно прячет произошедшее глубже. Убили Пожиратели. Все люди, которые сегодня приняли ее в свой круг, боролись с ними. И это не была политическая игра, это была настоящая война. И все они жили ей, защищая любимых. Сириус либо не догадывался, либо боялся даже думать о роли брата в этой ситуации, ведь каково это будет — встретить Регулуса в одном из сражений с направленной прямо в грудь палочкой. Осознала ли Сесиль происходящее? Поддастся ли она влиянию своего мужа? Эстель не была ни в чем уверена. Она чувствовала, что вскоре не сможет оставаться непричастной ко всему происходящему. Да она и так уже давно не придерживалась нейтралитета, ужиная с членами Ордена, чертовой оппозиции, отписывая проценты в больницу для пострадавших от рук Пожирателей Смерти. Они с Сириусом были в одинаково бедственном положении. Они не могли поступиться собственными принципами, не могли наступить на горло совести, хотя внутри жалели об этом и мечтали, чтобы все сложилось иначе. И Эстель точно так же боялась встретить сестру и увидеть в ее глазах незнакомый блеск, услышать слова, которые прочертят жирную полосу между ними. Страх потерять близких был частью жизни любого человека. Но сейчас, в это время он просто парализовал любые другие беспокойства. Сесиль — чистая и искренняя, готовая на безвозмездную помощь — как быстро она задушит в себе все это ради человека, которого любит? Ведь она тоже боится его потерять.***
Читая утром письмо, Эстель ощутила, что никогда и ничто ее так не бодрило. Она даже еще раз пробежалась глазами по строчкам, чтобы убедиться, что точно проснулась. Все было по-настоящему: ее сестра наконец-то пригласила встретиться первый раз после их возвращения в Англию. Эстель позавтракала одна, притянув к себе колени и чувствуя, как ручки кухонного шкафа, на который она откинулась, неприятно впивались в ее спину. За окном виднелось солнце, которое понемногу добиралось до ее лица и всклокоченных после сна волос. Рози копошилась с чисткой камина в соседней комнате и опять изнывала от недостатка работы. Письмо лежало тут же, на столе, и Эстель ощущала в себе такую поднимающуюся радость, что не могла усмирить появляющуюся улыбку. Немного стыдно было просить об отгуле, но рука выводила нужные буквы быстрее, чем эта мысль укреплялась в голове. Поэтому де Фуа уже ждала ответ от мистера Уолбэрка и предвкушала близкую встречу. Как же давно они не виделись, будто бы целую вечность — для двух сестер, всю жизнь не разлучавшихся ни на каникулах, ни в школе, полтора месяца ею и были. Хоть последний год Сесиль и училась одна. Только бы посмотреть на новоявленную миссис Блэк, узнать, как жизнь у этой леди, и слушать ее рассказы до самой ночи. Эстель опять улыбнулась. Коричневая сипуха постучала в окно, и она поспешила ее впустить. Разворачивая конверт одной рукой, а второй поглаживая разнежившуюся на теплом подоконнике сову, Эстель была готова увидеть сухое недовольство. Но забыла, какой на самом деле добряк ее работодатель. Он отпустил ее на целый день, но Эстель подумывала успеть поработать до закрытия. Утренняя улица встретила ее приятной теплотой, приветственными улыбками, плывущими по синему небу облаками. Все навевало мысли о дне свадьбы. Под аркой из роз стоял Регулус, нервно передергивающий плечами, Эстель легко положила ему руку на спину и исчезла в толпе, направившись к сестре. Она была в доме, придирчиво осматривала себя в зеркало, поправляя корсет на платье. Поблизости, за дверью, топтался мистер Нотт, старый друг отца, который принял за честь проводить дочь Роджера под венец. Сесиль была бледнее обычного, очертились скулы из-за бессонной ночи, но эта болезненность делала ее отчего-то еще прекраснее. Прозрачные рукава, кружево на корсете, льющийся к полу шелк. Невеста обернулась, во взгляде читалась обеспокоенность и просьба о неясной помощи. Эстель взяла ее ладони в свои, поглаживая и пытаясь передать чуточку спокойствия, хотя сама жутко волновалась. Сесиль сделала глубокий вдох, закрыла глаза и выдохнула. После в лучистом взгляде появилась уверенность. — Я не сплю. Это все правда, — произнесла она. — Да, — просто подтвердила Эстель и протянула небольшой букет, обвязанный лентами. — Самое время сделать последний шаг. Де Фуа очнулась от воспоминаний, оказавшись в маггловском городе, который любила едва ли не больше, чем магический. Теперь она точно поняла, куда сперва хочет отправиться. Если заходить в парк с западной части, то среди старых тополей можно было найти дряхлую старушку, которая мирно посапывала в окружении простеньких доморощенных цветов. Среди расставленных букетиков, Эстель увидела ландыши и без раздумий протянула женщине половину кошелька с фунтами. И пока та, щурясь без очков, пересчитывала сумму, девушка уже ускользнула, направляясь к белому каменному фонтану. Каблуки ударялись о плитку в такт сердцу о ребра. Послышался шум причудливо падающей из верхней чаши воды, которую пили птицы. Скамейки стояли вкруг, единственные на этой площади скрытые тенями. Сидела женщина с коляской, задумчиво смотрела на взрывающиеся светом капли. Прошел мимо и скрылся за высаженной полосой деревьев мужчина в офисном костюме. Оказавшись у самого фонтана, Эстель ощутила, как прохлада растекается по лицу, и облегченно вздохнула, усаживаясь прямо на низкий бортик и вытягивая вперед ноги. Солнечные лучи приятно защекотали щеки, пробегаясь по оставленным много лет назад меткам-веснушкам. Даже в шумном неприветливом Лондоне можно найти места, за которые в него можно без памяти влюбиться. Слух улавливал, как в тон шепоту воды шелестели листья, как их золото слетало вслед за ветром и плавно опускалось вниз. Она слышала, как захныкал ребенок и задумчивая женщина зашептала что-то утешающее и начала катать коляску. И она не могла не услышать тихие шаги, которые были теми самыми. Ни медленно, ни быстро, как ребенок, который обещал вести себя прилично, но то и дело собирался сорваться на бег. Эстель открыла глаза, и Сесиль все-таки не сдержалась, голубое платье отправилось по ветру, облизывая ноги. Эстель кинулась навстречу и не могла поверить себе, когда сестра оказалась в кольце ее рук. От нее, как и прежде, пахло жасмином и утренней выпечкой. От этого родного чувства дома, которое обхватило теплыми пальцами сердце и болезненно сжало, стало горько-сладко на душе. Они простояли так долго, прислушиваясь к дыханию друг друга. Сесиль едва заметно шмыгнула носом и прошептала: — Прости. Я была ужасной. Но я очень соскучилась по тебе. Даже если бы Эстель обижалась или злилась, то к этому моменту при любом исходе не смогла бы не обнять ее крепче. Наконец, они отстранились и придирчиво осмотрели друг друга. Эстель протянула букетик, лежавший до этого на бортике, и лицо сестры вытянулось в детском изумлении. — Какие они чудесные, — проговорила она, принимая подарок, и поспешила достать из прически один из вколотых цветков и приладить его к волосам Эстель. — Я сама вывела, они под чарами стазиса, поэтому никогда не завянут. Здорово, правда? — Вижу, ты не скучаешь, — усмехнулась Эстель. — А что еще приходится делать, когда Регулуса целыми днями нет дома. Он занят с самого первого дня, как мы вернулись в Лондон, — Си подхватила ее под руку и между делом спросила: — Прогуляемся? Я обожаю это место, оно так похоже на дом. Они медленно пошли по аллее, и вправду чувствуя себя дома. Сесиль рассказала о неудавшемся медовом месяце, удивительных знакомствах, краже чемодана, потерявшейся в морской пучине заколке. О том, как, оказывается, идет Регулусу светлая одежда и что у него тоже на солнце появились веснушки. Последнее, судя по всему, немного остудило ненависть Сесиль к собственным крапинкам на щеках. Потом она загорелась таким праведным гневом, когда рассказывала о дамах, с которыми довелось пообщаться в Англии, что Эстель с трудом уловила этот резкий переход в настроении. Зато Сесиль была очень довольна своей укрепившейся дружбой с Нарциссой, которая на самом деле была замечательной. Она говорила о цветах в саду, о бедном Динки, который никак не мог привыкнуть к сменившейся обстановке, о бескрайних шкафах в библиотеке, которые наверняка понравятся Эстель, когда она придет в гости. А сама Эстель была так счастлива слышать звонкий голос сестры, следить за ее интонациями, играющими улыбающимися морщинками в уголках губ и глаз. В сердце разливалась любовь, и ей не было конца, ей хотелось делиться, отдать хмурому мальчику, бумеранг которого застрял среди веток, а потом, как по волшебству, упал прямо в руки. Си искрилась счастьем, и ей этого было достаточно. Но вдруг сестра стушевалась и поспешно извинилась, что так много болтает. — Я утром заходила к маме на работу, — задумчиво продолжила она. — Она совсем себя не жалеет. Как и ты, к слову. — Надо же нам как-то занять себя в твое отсутствие, — отшутилась Эстель. — Разве не прекрасно, что мама наконец смогла применить свою магию там, где всегда и мечтала. Ее очень ценят, особенно учитывая, — она запнулась, — обстоятельства. Сесиль помрачнела, брови сдвинулись к переносице, она осторожно взглянула на свою спутницу и закусила губу в нерешительности. «Вот оно, — подумала Эстель. — Все же ее что-то мучает». Но через пару секунд это выражение напряженности исчезло и сменилось неясной маской, которую раньше доводилось видеть только у одного человека. — А почему вы не вернетесь во Францию? — почти непринужденно спросила она. — Куда нам торопиться, — слишком быстро ответила Эстель и была готова поспорить, что это не осталось незамеченным. — К тому же мама надеется, что скоро понадобится ее материнский опыт, — она игриво подмигнула и толкнула сестру в бок. Та вмиг зарделась и смущенно отвела взгляд. — Думаю, еще рано об этом говорить, — тихо сказала она. — Я, если честно, жутко боюсь, — увидев вопрос в глазах Эстель, она обеспокоенно продолжила: — Нарцисса носит уже второго ребенка. Первого она потеряла. И я вижу, как ей страшно, и сама дрожу от мысли, какой ужас она испытывала. — Не все зависит от нас, — грустно заметила Эстель спустя время. — Тебе опасаться нечего. Она положила руку на лежащую на предплечье холодную ладонь. — Я, кстати, заходила в твою книжную лавку, — постаралась возобновить разговор Сесиль. — Поговорила с мистером Уолбэрком — большой души человек. Тебя не застала, но зато узнала так много, что с трудом унесла, — хитро посмотрела она на девушку рядом. — Говорит, Сириус подозрительно часто к тебе заглядывает. — Все не то, чем кажется. — И хоть это и выглядело как попытка убежать, все равно было правдой. — Он любит другую. Губы Сесиль сложились в удивленно печальную «о». — А она, эта девушка, тоже в него влюблена? Ты уверена, что это серьезно? — Вполне. — Я просто не понимаю, — в искреннем замешательстве прошептала Сесиль. — Мне очень стыдно тебе признаваться, но я перед отъездом из Франции нашла его письмо. Я не читала, честное слово, — затараторила она, румянец вновь покрыл щеки. — Только увидела подпись, и была почти уверена, что ты можешь хранить только его любовное послание. — Это оно и было, — смотря прямо перед собой, ответила она. — Тогда почему? — в попытках разобраться, спросила Си. — Это было давно, перед самой смертью папы. Я испугалась, начала отрицать и, чтобы вернуть душевный покой, решила, что мне и вовсе это не нужно, что сейчас есть дела поважнее, смерть отца будто бы подтвердила мои суждения, и я приняла их за правду жизни. Какие к черту чувства? Так я полагала. Но испытывала ли я что-то? Да. Верила ли в его искренность? Тоже. Хотела ли признаться во всем в ответ? Конечно. Но потом назойливые мысли в голове подсказали, что все это пустое по сравнению с тем, что сейчас происходит, что эти чувства сделают все сложнее. Мне хотелось, чтобы все стало по-прежнему, а это письмо как бы ознаменовало то, что это уже невозможно, — горечь просквозила в кривой усмешке. — А после нашей встречи в Лондоне, когда он заговорил об этом, я поняла, что как дура надеюсь на то, что он скажет, что все это время ждал и надеялся так же, как и я втайне. У меня были все основания хранить эту веру, но ведь он ничего не знал о том, что я тоже любила, да и разве он обещал или был обязан хранить это чувство для меня? Для него все было другим: в сущности, я сделала ему больно, заставив пустить корни непонимания. Он все два года считал, что это не взаимно, и потому зачем сохранять то, что не приносит тебе счастья, а делает лишь хуже? Сесиль почти не дышала, слушая, как слова срываются с губ, и видя, как болезненно искажается лицо сестры. — Я хотела его винить, хоть это и было глупо. Но сейчас понимаю, что не имею на это право. У всего есть последствия. Я поступила так, как хотела, как эгоистка, если по правде, не подумав о другом человеке, которого это касалось напрямую. А после этого с поразительной наглостью позволила себе думать, что после такого смогу все вернуть в одночасье. Я поступила так, и теперь пожинаю плоды своей глупости. И я с сожалением понимаю, что будто бы упустила что-то важное, что могло бы изменить мою жизнь и сделать ее лучше. Порой я думаю, что было бы замечательно вернуться в тот день и сделать все иначе. Бордовый листок опустился на плечо, и она с грустной улыбкой посмотрела на него и не стала смахивать. — Но это невозможно. Как бы ни было это больно, я уже никогда не узнаю, что было бы, потому что шагнула на другую тропу, с которой не свернуть. Я утешаю себя тем, что и эта дорога приведет меня в нужное место и сведет меня с нужным человеком, быть может, мне и сожалеть не о чем, быть может, эти мои сожаления — небольшая плата за большие страдания, которые я могла бы перенести, если бы все же ответила на то письмо. Я не могу этого знать. Все уже так, как есть. — Но почему ты не борешься? Может, он ждет от тебя первого шага? Смелости? Почему ты так просто отказываешься? — хмурясь, возразила Сесиль. — Дело не в неуверенности или сомнениях. Я не смогу пересечь эту параллель. Это будет новая ошибка, которую я не хочу совершать. Плевать, что я буду выглядеть по-идиотски, говоря о своих не угаснувших чувствах и пытаясь вновь завоевать его сердце. Плевать. Я просто не могу, я не должна вновь поддаваться собственному эгоизму, разочарованию и желанию снова быть нужной, снова быть любимой. Именно эти три составляющие заставляют меня жалеть о прошлом, и они же будут управлять мной, если я решусь все исправить. Они, а не большая любовь. Понимаешь? Я вновь поступлю бесчестно по отношению к нему, лелея в сердце собственные ожидания и надежды, когда он уже начал жить дальше. Только от того, что мне плохо и больно, я не должна тащить его за собой, я не должна его винить в том, что он не испытывает того же. Поэтому я выбрала отпустить это все, и поверь, теперь я чувствую себя свободной, я чувствую, что поступила правильно. И в этой свободе я осознаю еще больше, что борьба лишь погубила бы то, что мы и так имеем. Я бы не вернула любовь, но разрушила бы себя, оставшись без дорогого мне человека. Пройдет время, и это понимание укрепится во мне, и я надеюсь, что я полюблю другого, и тогда все прошлое померкнет, и тогда я с улыбкой вспомню, что сделала верный выбор. Все к лучшему. — Ты, правда, в это веришь? — почти прошептала сестра, в глаза которой отражалось все сожаление и, казалось, даже те же чувства, что у самой девушки. — Да, — сорвалось простое с языка. И стало чуть легче, что хоть кто-то еще соприкоснулся с ее мыслями, отравляющими в любую, свободную минуту. Они гуляли еще час и обсуждали многие вещи, но эта исповедь оставила странный несмываемый след. И несмотря на всю искренность, обе отчего-то понимали, что утаили что-то важное друг от друга. Сесиль отгоняла воспоминания о недавней утренней газете. — Приходи в воскресенье к нам на ужин, — сказала она на прощание. — К Регулусу придут его школьные друзья, и мне будет жутко скучно в их компании. — Пообещай, что придешь. И Эстель не осталось ничего, кроме как еще три раза дать обещание, и в странных чувствах отправиться наконец на работу.