***
Эстель, кажется, начинала сходить с ума. Наискосок и по наклонной. Она так долго пыталась понять произошедшее, что перед глазами появились слепящие темные пятна от назревающей мигрени. Что из сказанного им правда? Какую игру он ведет? Но все это в действительности не имело никакого смысла. Ей не разобраться в том, что происходило в его голове. И все же мысли о нем скользили покалыванием по коже, служили постоянным напоминанием. — Скажи свой ответ, — хищный взгляд, напряженные мышцы. — Я не дам тебе времени, чтобы все обдумать. Она попыталась уйти, чтобы оставить в духоте весь этот разговор, но он преградил путь. Попыталась обойти — впивающиеся в предплечье пальцы. В тот момент ее расширенные зрачки бегали влево-вправо, желая исполосовать его лицо одним только взглядом. Искренен ли он в своих намерениях или все же блеф? Какая к черту разница! Опомнись! Ему все известно, если он захочет, он перекроет тебе кислород в любую секунду. Все внутри бунтовалось против этого. Но место, где была его рука и где был его взгляд, сгорали. Плавилось воском лицо, таяла лучевая кость. — Я согласна, — прошипела, едва ли не в самые губы. Глаза в глаза. Лезвия острие к острию, и прямо в захватившие радужку зрачки. Миллиметры. Он отбросил ее руку и толкнул дверь, почти моментально затерявшись за шумом в ее венах, волосах, голове. Сейчас Эстель периодически резко оборачивалась, вслушиваясь в тишину, где слышала переливы песни или отклики. Но ничто и никогда не отзывалось вновь. Но она из раза в раз оборачивалась. И опять думала, что теперь будет? Регулус, словно исчез после этого вечера. Пошел уже второй или третий день, она терялась, но она никогда не находила его присутствия в особняке. И все это вводило в большее замешательство, но задавать тысячи и тысячи вопросов, которые вынужденно оставались без ответа, было бессмысленно. Эстель занималась делами, которые свалились на нее, и она маниакально упрашивала Нарциссу подкинуть еще задач. Чтобы их было так много, чтобы закрыли ее с головой и спрятали от собственного страха, недоверия, боли и стыда, последний особенно ядовито въедался под кожу. Никчемная шпионка. Как же правдиво. Она решила представить, что приближающееся мероприятие само по себе имеет для нее ценность, ведь все-таки она продолжала дело сестры. Ведь Нарцисса искренне горит задуманным, значит, Эстель может приглядеться и отразить ее настроение как в кривом зеркале. Другого пути не выдрать себе волосы от бесконечных размышлений и тревоги она не находила. Эстель рассматривала варианты дресс-кода, который уже не мог искусственно завлечь ее внимание. Как хорошо, что скоро прибудет курьер с обещанной доставкой фужеров, совам такой хрупкий груз не доверили. А потом, когда и стекляшки осточертеют до неудержимого желания разбить их о голову, она отправится по еще одному поручению. У нее была назначена встреча с мистером Ноттом, который одним из первых откликнулся, узнав об идее благотворительности. Эстель на правах любимицы взяла на себя обязанности обсудить с ним все нюансы вместо Нарциссы. Это должно спасти ее до ночи. Хотя бы до вечера? — Госпожа, в холле гость. Он настаивает на встрече, говорит, что по важному делу, — эльфийка, появившаяся в дверях, заставила вздрогнуть. Эстель посмотрела на часы, удивленно приподняла брови. Курьер должен прибыть лишь через полчаса. Может, что-то изменилось? Девушка отложила бумаги, оправилась, мельком взглянув в зеркальные поверхности стекол, и отправилась вслед за домовихой. Эстель спускалась по лестнице тихо, всматриваясь в спину замершего у камина мужчину. Он обернулся, когда дрогнувшая нога ступила неаккуратно. Всего на мгновение с лица схлынули все эмоции, но она прикрыла глаза и степенно сошла с лестницы. Сириус мрачно и щепетильно оглядывал приближающуюся девушку. — Добрый день, Сириус, — сложенные в замок руки, равнодушный, но с толикой вежливого интереса взгляд. — Удивлена тебя здесь увидеть. — Могу сказать то же о твоем пребывании в доме моего брата, — хлестко ответил он в ответ. — Стоит ли говорить, как я был удивлен, когда в договоренное время пришел к тебе, но уже не нашел. К счастью, твой сосед сообщил мне, что видел мужчину, который забрал тебя. — Он сказал что-то еще? — изо всех сил изобразила безразличие, но и так выдала себя своим вопросом. — Только лишь про то, что ночью происходили ужасные вещи, — он уловил ее короткий выдох и вновь вздернутую маску учтивости. — Зачем он приходил, что заставило тебя пойти за ним и чего я не знаю? — Прости, Сириус, мне стоило тебя предупредить, сложилась очень неловкая ситуация, — тень сожаления в глазах. — Хватит, — зло прошептал он, приблизившись к Эстель. — Что происходит? Почему ты здесь? — Мне предложили помощь, и я ее приняла, — она отвела взгляд, впиваясь ногтями в кожу ладони. — Гнала от себя всех, кто пытался помочь, но сразу же без каких-либо причин пошла за ним? — неверующе усмехнулся он. — Неубедительно. — А я не обязана держать отчет, — резко повернулась к нему и посмотрела точно в глаза. — Я благодарна тебе и Лили, но правда в том, что я не заслуживала вашего отношения ко мне. Поэтому прошу оставить меня. — Что случилось, Эстель? — с оголившимся отчаянием и глубокой обеспокоенностью подался он вперед, ловя ее ладонь. — Ты утянешь меня назад, в мою прошлую жизнь, — она медленно подняла взгляд от их сцепленных ладоней к его лицу и смотрела-смотрела. — Я этого не хочу. Ты — сплошное напоминание о том, что я потеряла, и это причиняет мне боль. Она вытащила руку из его ослабших пальцев, и обхватила собственное запястье. Что-то оглушительно рушилось и дрожало. Она смотрела на узоры на ковре, которые разбегались и путались, ухудшая головокружение. — Я больше тебя не побеспокою. Он отступил, замер на долю секунды, всматриваясь в нее. Эстель слышала сквозь накрывший вакуум его удаляющиеся быстрые шаги, стук откинутой к стене двери, то, как она захлопнулась. Она неровно прошла к дивану, схватившись за его спинку и наклонившись вперед. Жмурилась и держала веки закрытыми, до рождающихся в этой темноте звездных вспышек. Своими руками оборвала последнее хорошее, что у нее оставалось. Но сказанное было правдой. Больной, извращенной, хватающей холодными пальцами сердце. Нужно было провести границу между тем, что было, и тем, что ее ждет впереди. Стук в двери, приветствие появившейся эльфийки, и курьер зашел на порог, оглядываясь.***
Тео всегда казалось, что на все в этой жизни он смотрит с налетом безразличия. Он не знал, что такое увлеченность, которая могла отнимать разум и извращать привычное существование. Конечно, порой он с легкой головой бросался в опасные авантюры, из которых из раза в раз вытаскивал его отец. Он любил женские взгляды, спонтанные связи с красивыми девицами и короткие мгновения блаженной пустоты, но чувствовал подкатывающее к горлу отвращение, когда вновь смотрел на безмятежную поклонницу, которая была готова слизывать капли пота с его разгоряченной кожи. Не было ничего, что привлекло бы его по-настоящему и привязало грубыми веревками к шее, чтобы он давился от недостатка воздуха и чувствовал счастье. Все вокруг были посредственностями, он и сам, несмотря на высокое мнение о себе, считал себя посредственностью. И от этого ему становилось скучно, страшно скучно, как будто жизнь уже исчерпалась за прошедшие восемнадцать лет. Он перепробовал, кажется, все способы забыться от этого душившего и давящего понимания. Особенно изобиловал подобным маггловский Лондон. Но все удовольствия заканчивались, и он оставался один в задымленной комнате с болезненно мутневшими зрачками и чувствовал почти отчаяние. А еще прожирающее внутренности желание: ощутить какой-то огонь. Это случилось на свадьбе Блэка. Это было похоже на скрежет где-то за грудиной, от которого хотелось обхватить себя руками, полностью закрывшись. Гости были в палатке, наслаждались уже пятым ящиком алкоголя, сам воздух уже захмелел. Играла быстрая ирландская музыка, и многие вышли танцевать. Стояли в два круга, держась за руки, затем соединялись в пары, касаясь друг друга ладонями у лица, проходили мимо, ведя то левым, то правым плечом. Подскоки и хлопки. Блестящие глаза и смех. Это выглядело, как шаманский ритуальный танец. Нотт опрокинул в себя очередной бокал виски и обратил взгляд в толпу. Невеста, хлопая в ладоши и обходя спиной своего партнера, окликнула кого-то и махнула рукой, подзывая. Теодор наблюдал за тем, как в свете шатра появилась девушка. Белое шелковое платье подружки невесты. Ткань стекала по ее фигуре и плавила его взгляд. Она скинула с ног туфли, и босая вошла в круг. Тео было физически больно дышать, но он смотрел неотрывно, сжимая бокал в руке. Тонкие руки взметнулись вверх, изящные движения кистей. Кружится вокруг себя, припадая на одну ногу. Темные волосы подхватываются потоком пульсирующей вокруг нее энергии. В почти черных глазах горит огонь, обжигает, и Тео хочется протянуть руку, чтобы умереть от мук удовольствия. Босые стопы мелькают среди грубой обуви, румяное лицо светится, оно ослепляет, покрывая радужки поволокой. Но он смотрит не моргая, зная, что проще выколоть глаза, чем отвернуть голову. Она разворачивается спиной, проходя боком между двумя образовавшимися парами. Белые мягкие плечи. Резко запрокидывает голову, смеется. Нотт хватается за грудь, запястьем растирает грудину. Она оказывается в середине, держится за руки с кем-то, но он не видит с кем. Все вокруг размыто, только она в центре рождения его собственной галактики. Чья-то ладонь на ее талии, вторая держит ее руку. Они боком двигаются по кругу, и она смотрит наверх, в глаза тому человеку, на месте которого он жаждал оказаться. Трясущиеся пальцы свободной руки схватывало спазмом. Он почти чувствовал, какая наощупь ее кожа и какая горячая поясница. Она тяжело дышит, широко улыбается. Подхватывает подол платья, оголяя голени, поднимается на носочки. Он глядит на тонкие лодыжки, и даже в них находит совершенство. Музыка оглашает последние аккорды. Быстрый поворот. Она замирает, грудь тяжело вздымается, горящие глаза, горящие щеки. Перекидывает волосы за спину, проскальзывает взглядом по залу, где все исходятся сумасшедшими аплодисментами. А Нотт не может даже пошевелиться. Он знает, что все рукоплескания, весь восторг — полностью ее. Она поднебесное создание, спустившееся лишь на одну ночь. Она подхватывает туфли и снова пропадает в темноте, забирая с собой весь свет. Тео ногтями вцепился в ткань рубашки на груди, сорвав пуговицу. Онемевшие мышцы не слушались. Сладкая и головокружительная нирвана. Он слизывает имя с иссохших соленых губ. Эстель. Одного воспоминания было достаточно, чтобы он ежедневно умирал от боли в груди. Он понял, что наконец получил то, чего хотел. Он страдал, но был счастлив этому страданию. Не нужны были маггловские стимуляторы, крепкий алкоголь, никотин и дешевые куклы, которые при всех их стараниях не могли доставить ему удовольствие большее, чем смогла она одним лишь взмахом волос, движением руки и пылающим взглядом. Поначалу ему было достаточно просто думать о ней, ежесекундно, бесконечно, но очень быстро этого стало катастрофически мало. И мучения перетекали в хроническую болезнь. Он становился бледной копией себя. Отец говорил, что пора вызвать целителя, но Тео понимал, что существует только одно средство, способное ему помочь. Бледная кожа, обтянувшая кости лица и взгляд, которым она заразила его. Да, она заразила его этой болезнью. Он разузнал, где она работает и где живет, чувствовал себя свихнувшимся преследователем, пока по утрам провожал ее до книжной лавки. Однажды он осмелился зайти внутрь, старик рассказывал ему о последних новинках, подводя к стеллажу, а Тео смотрел в дальний угол, где она с мягкой улыбкой общалась с покупателем. Она повернула голову, видимо, почувствовав его взгляд. Приподняла уголки губ и склонила голову в приветственном жесте. Нотт достал кошелек, дрожащей рукой высыпал неизвестную сумму, схватил первую попавшуюся книгу и, не слыша ничего, почти выбежал из магазина. Больше он не предпринимал попыток увидеться с ней, уже смиряясь, что нашел свой конец. Но судьба подарила ему еще одну возможность ненадолго исцелиться и почувствовать себя еще хуже, когда все закончится. Блэк пригласил к себе на ужин, обмолвившись, что будет сестра Сесиль. Тео улыбался ненормальной, абсолютно счастливой улыбкой, вызвав недоуменный взгляд Регулуса. На этот вечер он собирался не меньше трех часов, переворошив весь гардероб и даже рявкнув на открыто забавлявшегося отца. Сердце нервно колотилось, пока он стоял у стены в гостиной, ожидая ее прихода. Распахнулись двери, и он вновь увидел ее и уже не помнил ничего. Все стерлось и исчезло, кроме нее. Ее голос растворялся сладкой патокой, и он глотал ее вместе с воздухом. Ощущать ее взгляд на себе — все равно, что чувствовать, как душа покидает собственное тело. Он не помнил, как и что говорил, смотрел в карие глаза, пока склонялся перед ней, касался губами ее пальцев. Он сдерживал дрожь, чтобы дрогнувшая рука судорожно не прижала ее ладонь на пару секунд дольше. Он чувствовал себя мелким ничтожеством у ее ног, у ее босых стоп. Эмоции пульсировали в голове и захлестывали волнами. Он играл с ней в игру за ужином. То и дело обращался к ней, неотрывно смотрел, точно зная, что ей безразличен. И это приносило ему извращенное удовольствие. Извращение. Все происходящее охарактеризовалось этим словом. Каково ей было наблюдать за его жалкими попытками завладеть ее вниманием? Ему было все равно, как это выглядит, ведь он был уверен, что с окончанием вечера она вновь ускользнет из его рук, оставив глотать густую слюну и изводиться от судорог. Но она сжалилась над ним, он верил в это, найдя на полу в темноте коридора ее платок. Он был на ее плечах, касался ее тонкой шеи и оглаживал руки. И еще он впитал ее запах. Тео делал глубокий вдох, зарываясь носом в шелковую ткань. Он стал зависим от этой вещи, пока, к своему ужасу, не заметил, что запах постепенно исчезает при каждом его взаимодействии с платком. Он осторожно и педантично сложил его, расчесав и расправив кисточки на концах и положил его в шкатулку, а шкатулку на тумбу возле кровати. Теперь ее шарф был так же недосягаем, как и она сама. Оставалось лишь смотреть и снова вспоминать. Тео сидел с отцом в кабинете, когда тот разбирал утреннюю корреспонденцию. — Я, кажется, нашел панацею от твоего недуга, — с ухмылкой произнес отец, и Теодор обратил на него взгляд невыспавшихся раскрасневшихся глаз. — Пора бы тебе найти работу или какое-нибудь занятие, иначе, боюсь, альтернативой станет отделение для психически больных. — Завтра же подамся в клерки, — со вздохом ответил Тео, вытянул вперед ноги и запрокинул голову на спинку стула. — Ты хотя бы заходишь к матери? — серьезно спросил он. — Я хоть и отвратительный сын почти все время, но совесть у меня есть, — уязвленно ответил Нотт, прищурившись. — Да что ты? — ироничный изгиб бровей. — Я был у нее все утро, она снова рассказывала мне про поле лютиков и как ее сын Тео пытался сплести ей венок, — хмурые брови почти сошлись на переносице, и привычная горечь затеребила горло. Повисла тяжелая тишина. Отец прокашлялся и решил увести разговор на более безопасную тему: — Ты знал, что Нарцисса и Эстель де Фуа решили заняться благотворительной организацией? — Тео с трудом удержал свою эмоциональную реакцию на произнесенное имя. — Регулус, кажется, приютил ее у себя после случившейся трагедии. Эти воспоминания, связанные с ней, приносили ему лишь боль. Он никогда бы не подумал, что может быть настолько эмпатичен. И ему было так страшно, что она угасла, пропала для всех, что ангел разочаровался в своей земной жизни и теперь с молчаливым плачем вернется в райские сады. На кладбище она не плакала, не разрывала с ревом грудь, лишь молча смотрела, держала ладони плотно сцепленными. Белые губы, запавшие щеки, в глазах теперь плескалось горе. Как же ему хотелось подойти к ней, прижать к себе, забрать все, что заставляет ее страдать. Затем она исчезла и появилась лишь в середине поминального обеда. Градус восхищения возрос так, что он пошатнулся и чуть не рухнул в своем укромном уголке, где у него был наблюдательный пост. Она осмелилась выгнать не кого-нибудь, а Темного Лорда. Но отчего-то он понял, что она не чувствовала себя победителем, шагая к роялю. Он смотрел, как обнажилась ее боль вместе со срывающимися с ресниц слезами. Они падали на пальцы, клавиши, черное платье. Он хотел бы ловить их губами, и целовать, и задыхаться оттого, что соприкоснулся с чем-то божественным. Потом она потерялась для всех, и он изнывал от беспокойства, новость о смерти Изабель пришлась лезвием точно в затылок. Зрение пропало вместе со всем миром. Как она справлялась? Его неземная, сильная и полная жизни Эстель. — Эй! — отец ударил его рулоном свернутой бумаги по макушке. — Приди в себя, ты вообще услышал, что я рассказывал? Тео виновато улыбнулся, получил в ответ снисходительное качание головой. Он вернулся к последним воспринятым словам отца. Значит, она теперь живет с Блэком? Что ж, он был ему благодарен за то, что он бережет ее. — Так вот о благотворительном фонде, — продолжил отец, внимательно глядя на пока что сознательное лицо Теодора. — Я решил поддержать начинания девушек. Ах, отец, я не думал, что смогу любить тебя еще больше! — Благородная мысль, — скрывая истинные эмоции, ответил Тео, мужчина лишь скептично вскинул брови на этот комментарий. — У меня сегодня встреча с Эстель, будем обговаривать детали нашего сотрудничества. Сдерживаться — уже выше его сил. Он резко выпрямился, подтянув к стулу ноги и со сбившимся дыханием произнес: — Где? Отец внимательно оглядел возбужденное состояние сына, хмыкнул, поставив себе на заметку данный всплеск активности. — Здесь, в четыре. — Ты можешь опоздать? Мужчина недоуменно промотал в своей голове прозвучавший вопрос. — Не сходи с ума, Тео… — Я серьезно, отец, прошу тебя. На час или полтора. В зеленых глазах Тео выступала мольба. Мистер Нотт наконец осознал происходящее и подавил улыбку. — Будь гостеприимным хозяином, мальчик мой. Мне придется задержаться в министерстве по одному делу, не требующему отлагательств. Тео еще раз оглядел себя в зеркало. Раньше его не особо волновал внешний вид. Точнее не так. Раньше его не волновало, что кому-то будет просто недостаточно его внешности. Он знал, что красив, и деньги отца позволяли одеваться дорого и со вкусом, но сколько бы он не потратил, она едва ли обратит на это внимание. И все же безупречная внешность хоть немного вселяла в него уверенность перед предстоящей встречей. Он стряхнул пылинку с плеча, повернул на пальце фамильный перстень и кивнул сам себе. Вдруг Нотт дернулся и кинулся к шкатулке. Откинул крышку, и на лице ожила улыбка. Как она среагирует, если он замотается в этот платок и спустится к ней? Он нежно коснулся шелка и снова закрыл шкатулку, в комнату заглянул домовик. Значит, она уже здесь. Сердце исступленно забилось от взыгравшего предвкушения. Тео перевел дыхание и поспешил к лестнице, но у самых ступеней снизил темп своей походки и начал неторопливо спускаться вниз. Она стояла внизу в теплой накидке, значит, пришла с улицы. Взгляд вздрогнул и остановился на нем в скрываемом непонимании. Тео изобразил удивление и коротко улыбнулся, подходя к ней. — Эстель, — почтительно кивнул. — Какой приятный сюрприз. — Теодор, — вторила она, оглядываясь и чувствуя явную неловкость. А он все еще слышал в своей голове эту рычащую «р» в собственном имени. И сильнее сжал ладони, спрятанные в карманах. — Что привело тебя в этот дом? — У меня встреча с мистером Ноттом, — нервно улыбнулась Эстель. О, не волнуйся другой мистер Нотт всецело твой. — Как неловко, — растерянно произнес Тео. — Видишь ли мой отец задерживается в Министерстве, его вызвали не так давно по очень важному делу. — Вот как, — легко нахмурилась она, перехватив в руках маленькую сумочку. — Тогда мне, наверное, лучше зайти чуть позже. — Увы, я не могу отпустить тебя сейчас, — ухмыльнулся Нотт. — К тому же, думаю, отец не задержится надолго. Может быть, хочешь выпить чаю или прогуляться? Лучшие владения во всей Англии принадлежат Ноттам. Эстель с необидной насмешкой взглянула на него и на секунду задумалась, принимая решение. — Я за последние дни уже засиделась в помещении. Тео накинул на себя пальто, и они вышли из особняка, двинувшись по дорожке вдоль дома. Эстель зябко поправила накидку на плечах и спрятала за ее теплой тканью руки. С приоткрытых губ вырывались облачка пара, и кожа казалась ледяной при взгляде на нее. Но он был уверен: только тронь — обожжешься. — Я слышал, ты готовишь благотворительный вечер к Рождеству. Это похвально, — начал он, небрежно вглядываясь в открывающиеся впереди виды. — Еще не сделана и половина приготовлений, а все кругом гудит от новостей, — усмехнулась Эстель, покачав головой. — На самом деле это детище Нарциссы Малфой и моей сестры, но мне была оказана честь приложить к делу свою руку. Самую чудесную руку. — Надеюсь, мне придет приглашение? — искоса игриво посмотрел на нее Тео. — Я бы сделал пожертвование. — Разумеется, — коротко улыбнулась она и отвела взгляд в сторону посадок голых деревьев. — Соболезную твоей утрате, — серьезно произнес он и украдкой посмотрел на то, как она вмиг напряглась и тяжело кивнула. — Думаю, я могу тебя понять хоть от части. Заинтересованный взгляд он поймал тут же и ответил печальной улыбкой. — Я никого не терял в буквальном смысле, но, когда мне было двенадцать, моя мама стала тяжело болеть. Она почти не встает с постели и ей все сложнее узнавать меня и отца. Она живет в своем мире из воспоминаний, где у нее есть маленький сын Тео и молодой муж. Мы с отцом для нее незнакомцы. Так что можно сказать, я лишился матери в двенадцать, — он слегка наклонил голову, разминая зажатую шею. — Должно быть, это еще тяжелее, — откликнулась Эстель. — Моих близких уже нет рядом, но мне остается лишь злиться, потому что их уже никак не вернешь, в конце концов мне придется смириться. А твоя мама живая и рядом, и оттого… — Больнее, — закончил он. — Да. Ты читала сказки Барда Бидля? — неожиданно спросил, вызвав недоумение. — У нас во Франции есть свой сказочник, но Бидля знают во всем мире. — Иногда я представляю, что он не придумал сюжеты этих историй. Например, прототипом героев из Сказки о трех братьях стали братья Певереллы. Они были талантливейшими волшебниками. Даже если не Смерть одарила их, разве они сами не могли создать столь же могущественные артефакты, — в его глазах так ясно оживилась редкая мечтательность, и это в некотором роде заворожило Эстель. — Разве не может существовать бузинная палочка, мантия-невидимка или воскрешающий камень? — Или фонтан Феи Фортуны? — улыбнулась она. — Когда думаю об этом, мне одновременно становится легче и в то же время появляющаяся надежда такая призрачная, что еще больше отчаиваешься. — Значит, ты сдалась? — проницательный взгляд и ехидца на губах. Такой вопрос было так странно и так правильно услышать, спускаясь с холма, обдуваемого первыми зимними ветрами. Почему она вообще говорила об этом с человеком, которого видела всего несколько раз в своей жизни, но сейчас она не чувствовала сильной тяжести, хотя еще ни с кем искренне не говорила об этом. Он спрашивал не о чем-то конкретном. Она сразу поняла это, но не знала, как ответить. А Нотт выжидательно продолжал смотреть на то, как мысли сменялись тонкими морщинками на ее лбу. Эстель выдохнула, потирая ладонями плечи. — Я не хочу, — после затянувшейся паузы призналась она и на мгновение зажмурилась. — Не хочу сдаваться, но иногда мне кажется, что это уже не зависит от меня и моего желания. Как будто за меня уже все решили, а лишними трепыханиями я лишь еще сильнее собью дыхание и нахлебаюсь воды. — Значит, спокойно пойдешь ко дну, глядя в отдаляющееся небо? — с нечитаемым выражением и не поворачиваясь к ней спросил Теодор. Эстель оступилась на кочке и охнула, покачнувшись вперед, прямо к тянущемуся склону со скользкой мерзлой травой. Но крепкие руки удержали ее, прижав к себе. От прикосновений даже через слои тканей стало горячо. Тео серьезно смотрел на нее, так и не отпуская. — Борись, Эстель, — сказал он, и по рукам пробежали мурашки от вкрадчивого убеждения в этом тоне. — Потому что, когда над головой будет три метра тяжелой воды, ты сильнее всего будешь жалеть, что не сделала еще один вдох и что не запомнила, какого оттенка было небо в тот момент. Он отнял руки и незаметно размял пальцы, пряча их в карманы пальто. Эстель повернулась к склону холма и посмотрела вдаль, где виднелись синие горные хребты, а слева тянулись лесные массивы. Ветер трепал одежду и волосы. Она закрыла глаза и глубоко вдохнула. Тео хотелось оставить этот момент в своей памяти под особенной глянцевой пленкой нерушимости. Он хотел так отпечатать его на обратной стороне век, чтобы каждую ночь видеть ее, отданную встречному ветру. В том, какой осязаемой была ее печаль, как солоно ощущалась ее безысходность, она находил особое очарование. Все в ней было так живо, даже когда она пыталась прятаться за масками. Нет. Ангелы не умеют быть лицемерными. Если любят, то преданно и без остатка. Если ненавидят, то со всей пылкостью. Когда смеются, озаряют светом. Когда скорбят, вырывают из себя сердце и душу.***
Эстель вернулась в Девоншир уже под ночь. Мистер Нотт задержался на добрых полтора часа и долго извинялся за такое неуважение к ней. Но время пролетело на удивление быстро и приятно. Они гуляли до тех пор, пока не перестали чувствовать собственные ноги, а щеки не начали обжигать холодом. Первое впечатление о Теодоре рассыпалась прахом и разнеслось по холмам. Она думала о том, что он всего лишь самовлюбленный повеса, считающий своим долгом добиться каждую симпатичную девушку. Но в реальности он оказался интересным: в мыслях, которые выражал, в скрытой мимике, через которую с трудом можно было разглядеть многослойные эмоции, в умении сказать что-то неожиданно смешное и вдруг стать совершенно серьезным. Так же четко Эстель понимала, что этот человек опять останется у нее за спиной. Так было всегда. Никто и никогда не задерживался рядом с ней надолго. И несмотря на просыпающееся доверие, она все равно относилась ко всему настороженно. Жизнь порой готовит такие сюрпризы, что самые близкие люди оказываются хуже врагов. Обсуждение с мистером Ноттом тоже затянулось, но Эстель выяснила все, что было нужно, и в конце они доверительно пожали друг другу руки. Ей хотелось как можно быстрее оказаться в своей комнате и упасть на подушку. Именно сейчас казалось, что она наконец сможет заснуть моментально. Кикимер преданно дожидался ее в холле, молчаливо забрал накидку и спросил, голодна ли она. Так или иначе ее ответ был бесполезен: на столике в ее комнате все равно будет стоять поднос с ужином. Эстель утомленно поднималась по лестнице и, оказавшись на втором этаже, направилась к жилому крылу. Приглушенный грохот где-то неподалеку заставил ее остановиться и напряженно прислушаться. Удар. Звон разбитого стекла. Эстель поспешила к месту, откуда доносились эти звуки. И чем громче они становились, тем больше она понимала, где ей предстоит оказаться. Дверь в комнату Сесиль была распахнута настежь. Девушка замерла, переводя дыхание и отгоняя назойливые картинки из прошлого, которые каждый раз заставляли ее обходить стороной это место. Эстель сделала последние шаги, остановившись в дверном проеме. Вся комната была раскурочена, как будто по ней прошел разрушительный вихрь. Деревянные ошметки мебели, изорванные ткани лежали цветными пятнами поверх образовавшихся груд мусора. Зеркало у туалетного столика лежало осколками на полу, где не было пустого места, чтобы ступить. И посреди этого хаоса спиной к ней стоял Регулус. Он тяжело дышал, крепко сжимая в руке палочку. Лунный свет очерчивал контуром его фигуру, и Эстель сразу же поняла, когда он заметил ее присутствие. Он, кажется, перестал двигаться совсем, каждая мышца в нем была напряжена, и пальцы перехватили палочку. Эстель вдруг явственно ощутила пробирающийся по позвоночнику страх, который ледяным касанием сковал шею. Она смотрела на него и понимала, что он опасен. В нем чувствовалось что-то хищное, хладнокровие вперемешку с яростью — опасная гремучая смесь. Именно в этот момент редких, но оглушительных перестуков собственного сердца она осознала: она по-прежнему оставалась глупой пташкой, прохаживавшей по траве в поисках зерен и не подозревающей, что самый опасный зверь прячется не в лесах. Он прямо за ее спиной. Регулус медленно повернул в ее сторону голову, окинув неживым взглядом, и снова направил его точно перед собой. — Уходи, — одно слово, пропитанное презрением, злобой и горечью. Эстель отступила прежде, чем осознала свои действия. Словно он подчинил ее тело своему голосу. Растерянный взгляд мазнул вскользь и разглядел красный, который ярче озарился в ночном свете комнаты. Вторая рука Блэка висела почти безвольно, кисть полностью залита кровью и быстрой капелью окрашивала пол. — Ты ранен… Она шагнула к нему, физически ощутив, как он еще сильнее напрягся. Оказавшись непосредственно в спальне, всего в полутора метрах от эпицентра разрушительной силы, она ощутила, как сжимаются легкие от спертого наэлектризованного воздуха, который короткими разрядами обжигал гортань. — Позволь посмотреть, — осторожно произнесла она и сделала еще один небольшой шаг. Дрожь посылалась импульсами по всему телу, только дай слабину — и рухнешь безвольной куклой. Она протянула к его плечу руку, и от пошедшего волнами воздуха сердце забилось в три раза быстрее. Он резко развернулся, и мокрая от крови ладонь вцепилась в шею, вдавливая скользящие пальцы. Пугающие своей ненавистью серые глаза горели и сжигали в своем пламени. Эстель с трудом пыталась напитываться короткими вдохами через пережатые дыхательные пути. Пальцы сжимались болезненно сильно. Она схватила его за ладонь, пытаясь убрать от своего горла. Перед глазами плясали пятна, голова наливалась кровью и тяжестью. В ушах звон. Острие палочки уткнулось ему в грудь. — Отпусти, сейчас же, — прохрипела она, прилагая последние силы. Ресницы Блэка дрогнули, он опустил взгляд на чужую палочку, угрожающе направленную на него, затем вернулся к синеющему лицу девушки, и тогда он резко отступил, отдергивая руку. Эстель, потеряв последнюю точку опоры, в полубессознательном состоянии пошатнулась и повалилась на колени, хватаясь руками за горло и делая глубокие срывающиеся вдохи. Все руки и шея были в красных следах. Но одни смоешь — завтра появятся другие. — Я просил тебя уйти, — отчаянно испуганное выражение на лице и хриплый полушепот. Регулус прижимал к себе раненую руку и смотрел на последствия собственных действий. Он выпустил из ослабевших пальцев палочку, медленно осел на пол, уронив голову на здоровую ладонь, и процарапал ногтями кожу, хватаясь за мокрые пряди. — Кого ты видел на моем месте? — сорванным, осипшим голосом спросила Эстель, внимательно вглядываясь в изломанную позу мужчины перед ней. Он осторожно поднял голову и посмотрел на нее в ответ. Долго. Мучительно долго. — Что, если я действительно верю в сказки? — спросила она. — И в одной из них мы на одной стороне, потому что вдвоем проживать собственную ненависть легче? Я знаю, кто был перед тобой, пока пальцы сжимались на моей шее. — Почему из всех историй ты выбрала самую малоправдоподобную? — сказал Регулус, настороженно ожидая ответа. — Я вспомнила поминальный обед. Твой взгляд, твой голос, твои движения. Никто со стороны не разглядит фальши. Но я видела, что в своем притворстве я не одинока. В тебе читалось обожание и раболепие, когда ты встречал своего Повелителя, но ты сжимал кулак за спиной, наклоняясь вперед. Когда я заговорила с ним, ты чувствовал не только страх или неловкость перед своим идолом, ты ощущал восхищение перед моим поступком. Потому что в глубине души ты желал избавиться от его присутствия не только в своем доме, но и во всей жизни. Она следила за малейшими тенями, набегающими на его лицо, желала разглядеть истинные эмоции, прячущиеся за прожилками серебра в его радужках. — Мы ведь похожи куда больше, чем кажется на первый взгляд, — произнес Блэк и вытащил из кармана стопку квадратных записок, которые таскал с собой на собственный риск как талисман. — Я знал об этом еще до того, как поймал тебя в коридоре Малфой-мэнора. На полу лежали измятые бумажки. Полотнище вопросительных знаков. Эстель изумленно придвинула их к себе и быстро стала перекладывать, читая записи. Волан-де-Морт — анаграмма? Путь террора и жестокости, чтобы действовать через страх? Стремление к господству? Кто он? Какое у него прошлое? У псевдонима есть смысл помимо устрашающего влияния и пафоса? Что для него значит реальное имя? Не ощущая собственного пульса, она выпустила листки из ладони и посмотрела на Блэка. Он глядел на нее в ответ. Пристально. Из раза в раз их разговоры прерывались этой игрой взглядов. — Так скажи мне: ты выяснила ответы на эти вопросы? — Я подбирала сотни имен из родословных чистокровных семей, и не одно не подтвердило мою теорию. Она наблюдала, как его губы растянулись в неясной улыбке. — Я знаю имя. Много лет назад он не гнушался представляться им, — от ожидания замедлилось время. — Томас Марволо Реддл. Эстель вздрогнула от произнесенных слов и сосредоточилась, перебирая в голове буквы. Понимание вспыхнуло в глазах, вновь сосредоточенных на Блэке. — Твоя теория подтвердилась. Но куда важнее то, что она открыла путь к его прошлому. Девушка в непонимании хмурилась, пытаясь услышать скрытый смысл и осознать, к чему он склоняет ее мысли. — Ты ведь не видела это имя среди десятков родословных? Его нет среди прославленных имен, и он заменил его псевдонимом. Почему? — Регулус придвинул к ней одну из записок. Что для него значит реальное имя? — Если ты найдешь ответ на него, то откроешь половину правды. — Но ты ведь, наверняка, искал сведения о нем в различных реестрах? — спросила Эстель и заметила короткий кивок. — Да, но не в реестрах Хогвартса, где хранятся сведения обо всех обучающихся. Я пытался сделать запросы по своим связям, но никто не предоставляет личную информацию бывших выпускников. Эстель отвернулась, всматриваясь в темноту и размышляя. Когда их взгляды вновь встретились и глаза в лунном свете по-особенному блеснули, она сказала: — Я найду ответ на свой вопрос. Даже если придется ограбить архивы Хогвартса.