Биография неизвестного

      Письмо Нарциссы пришло рано утром и изобиловало восклицательными знаками, через забор которых с трудом можно было распознать мысли, которые она хотела донести. Эстель после очередного короткого и тревожного сна поняла смысл послания только с третьего прочтения. Еще немного, и она опоздает на встречу с каким-то очень важным гостем из-за рубежа.       Ни его имени, ни каких-то данных. Только сплошные синонимы слова «ответственность» и «значимость». Даже через дорогой пергамент Эстель могла почувствовать охватившее Нарциссу волнение, но сама оставалась абсолютно равнодушной. Едва ли среди всего хаоса, происходившего в ее жизни, предстоящая встреча могла привнести что-то сокрушительное.       Нарцисса несколько раз подбегала к зеркалу, оглядывая себя с ног до головы, и только потом подхватила тонкую папку с основными договорами и повела Эстель в один из залов, где уже через несколько минут их будет ожидать тот самый гость.       Де Фуа удалось узнать, что это человек, ведший переписку с Люциусом и приехавший для налаживания связей. Как не трудно догадаться, отнюдь не с нынешним министром магии. И оттого на нем заранее висел ярлык «полезный враг».       В знак своих серьезных намерений он и собирался стать постоянным благотворителем их организации. Либо он баснословно богат и легко управляем, либо просто очень щедр. Эстель совсем не верила во второй вариант.       Двери распахнулись перед ними, и девушки зашли внутрь. Мужчина, стоявший у окна, тут же обернулся в их сторону и зашагал вперед, ослепительно улыбаясь. Он был высок и подтянут и выглядел куда моложе, чем есть на самом деле. Все в нем дышало обаянием. Кудрявые волосы, зачесанные назад, темные глаза с неизвестными искрами и поразительно яркая мимика.       Он скользнул взглядом по Нарциссе, затем с тем же чрезвычайно приятным выражением на загорелом лице взглянул на Эстель.       — Мистер Марискотти, рады приветствовать вас в Англии. Меня зовут Нарцисса Малфой, а это Эстель де Фуа, мы соучредительницы благотворительного фонда «Сесиль».       Нарцисса с недоумением наблюдала, как спала доброжелательность и вежливый интерес с черт мужчины, как в карих глазах отражалось изумление и всколыхнувшаяся радость. Тонкие губы дрогнули в новой улыбке. Нарцисса перевела взгляд на стоявшую рядом девушку, в чьих глазах блеснули слезы. Это привело ее в окончательное замешательство.       — Рад знакомству, синьора, — склонился наконец мужчина, совладав с эмоциями. — Но, думаю, мы с этой девушкой не нуждаемся в представлениях.       Он в усмешке изогнул темную густую бровь и расставил в стороны руки. Эстель тут же сдвинулась с места, сделала короткий шаг и затем почти упала в его объятья, уткнувшись лицом в ставшую за многие годы родной грудь. От него, как и прежде, пахло мускусом.       Она вдыхала этот запах, когда ей было шесть и она рыдала у него на руках, утыкаясь в рубашку после того, как расшибла колени, когда ей было одиннадцать, и он приехал провожать ее в школу вместе с остальной семьей, когда ей было шестнадцать, и она горевала по отцу. Да, он был частью ее потерянной семьи.       Он продолжал держать ее за руки, когда они наконец отстранились друг от друга. В улыбчивых морщинах вокруг глаз читалась вселенская доброта и забота и в родных глазах очень много сожаления. Он прикоснулся подушечками пальцев к ее коже, аккуратно стирая слезы. Неужели она плакала?       — Ты все такая же плакса, как и в детстве, — усмехнулся он.       — Дарио, — прошептала она. — Неужели ты здесь?       — А ты хочешь сослать мой образ на галлюцинации? — насмешливо спросил он, и она рьяно замотала головой.       Рядом послышались тихие шаги. Они оба вспомнили, что были здесь не одни, и обернулись в сторону Нарциссы, которая прятала взгляд от смущения, как и румяные щеки.       — Прости, Нарцисса, — Эстель тут же почувствовала себя неправильно и была готова рассыпаться в извинениях, торопливо стерла мокрые дорожки с лица. — Дарио Марискотти — старый друг моего отца и нашей семьи. Мы не виделись уже больше года, и я совсем не ожидала, что встречу его при таких обстоятельствах.       — В таком случае я вас оставлю, — деликатно улыбнулась Нарцисса и отложила на ближайший столик принесенную папку. — Вам, наверняка, есть о чем поговорить наедине. Я оставлю необходимые документы здесь, если на них все же останется время.       Она хитро блеснула глазами.       — Была рада знакомству, мистер Марискотти.       — Взаимно, миссис Малфой, — одарил он ее обворожительной улыбкой. — Надеюсь, выпадет время, чтобы пообщаться с вами лично.       — Спасибо, Нарцисса, — со всей искренностью сказала Эстель, и увидела, как она, выходя за двери, обернулась … и подмигнула ей?       Когда она ошеломленно отвела взгляд от захлопнувшихся дверей, заметила, что мужчина замер рядом и с пристальным родительским вниманием оглядывал ее.       — Присядем? — спросила де Фуа и указала на расположившиеся рядом диван и кресла       После эмоционального всплеска, который смел все, оставив после себя следы разрухи на голом, выжженном солнцем песке, она стала ощущать назревающее беспокойство. За радостью встречи разум перестал анализировать происходящее. Но, садясь теперь напротив очередного человека из прошлой жизни, Эстель чувствовала, как мысли холодно заполонили ее голову.       — Так вот как ты теперь живешь? — спросил он, откидываясь на спинку кресла. — Когда прибыл сюда, боялся, что придется искать тебя по всему Лондону или обнаруживать твои следы за его пределами.       — Ты знаешь? — облизав сухие губы, осторожно спросила она, он сразу же кивнул. — И о маме?       — Прости, что меня…       — Ради всего святого, Дарио, — резко прервала его Эстель, непривычно пылающий взгляд заставил мужчину удивленно приподнять брови. — Прости, что меня не было рядом, что не оказал помощь и поддержку, когда ты нуждалась в этом. Я сыта этим по горло. Тебе достаточно сказать, что сожалеешь моей утрате, чтобы я тут же покинула эту комнату.       — Ты изменилась, — спустя несколько секунд сказал он, потирая подбородок, когда гневная вспышка утихла и Эстель отвернулась к окну, выдыхая. — Я знаю, как Роджер беспокоился о том, что ждет его девочек в реальном мире. Боялся, что вы будете беззащитны в его отсутствие. Теперь я вижу, что он может спать спокойно, потому что огня в тебе на целую Геную.       — Если бы он был рядом, — прикрыла глаза, делая вдох поглубже, — если бы все они были рядом, то я не была бы такой.       — Может быть и так, — согласился Дарио. — Но в тебе всегда была сила, и это был вопрос времени, когда она станет видна всем остальным. И все же: почему ты здесь? Я бы поставил меньше всего золота на вариант, что ты добровольно будешь заниматься делами аристократического общества, рассиживаясь в дорого обставленных гостиных.       Эстель с долей подозрения смотрела на мужчину. На какую почву он пытается вывести разговор? Для чего поднимает эту тему?       — Я лишь продолжаю дело Сесиль, — безопасная полуложь.       Он хмыкнул, не мигая глядя на нее, а потом вновь улыбнулся, как будто и не было этой краткой заминки в их диалоге.       — Где ты живешь? Я бы заглянул к тебе в гости вечерком, да и Фиби по тебе соскучилась, — продолжил он, а Эстель, услышав прозвучавшее имя, вновь непроизвольно оживилась.       — Фиби в Лондоне? Она приехала вместе с тобой? — торопливо спросила она.       — Да. Поверишь ли, я наконец-то урвал время собственной дочери, чтобы отправиться вместе в рабочую командировку, — рассмеялся Дарио.       — Я сейчас живу, — она ненадолго задумалась, подбирая правильные слова, — с мужем Сесиль. Особняк Блэков в Девоншире.       — Вот как? — сказал мужчина, и уголок губ многозначительно пополз вверх. — Значит, дело все-таки не только в мнимом долге перед сестрой?       И снова пронзительный взгляд, который пытался пробиться внутрь и найти что-то скрытое, тайное. Эстель чуть выше подняла голову, пытаясь хоть как-то защититься от этого вторжения, не теряя зрительного контакта. Что же он пытался разглядеть?       — Как надолго вы приехали в Англию? — спросила девушка, разрывая затянувшуюся тишину и облегченно выдыхая.       — Пока бессрочно. Все будет зависеть от того, насколько хорошо пойдут дела, — он не уловил быструю тень, скользнувшую по ее лицу.       — Значит, ты решил найти в Англии партнеров? — вскинув бровь, спросила Эстель, желая раздавить с треском скорлупу, которой он себя окружил.       — Мне поступило весьма выгодное предложение. И ты прекрасно знаешь, что я принимаю за грех — отказываться от хороших денег, которые буквально плывут ко мне в руки, — хитрая улыбка растянула губы и порвала какую-то струну в душе Эстель.       Он сам подтвердил цель своего визита. Ярлык «полезный враг» назойливо мелькал в голове девушки. Она не знала, чего ждала, ведь заранее знала ответы на вопросы. И все же что-то заставляло ее думать, что не все так просто с приездом Марискотти.       В Италии они были едва ли не богатейшими людьми. Дарио владел несколькими производствами пищевой промышленности, в числе которых винное, но основная деятельность была теневой и подпольной. Большая часть средств приходила именно со стороны его нелегального бизнеса.       Эстель не была посвящена в подробности, но подозревала, что ее отец не только друг Дарио, но и деловой партнер, слишком часто уж они оставались наедине в закрытом кабинете.       Ее родители познакомились с Марискотти во время своего медового месяца во Флоренции. И с тех пор он неизменно присутствовал в жизни семьи де Фуа и даже стал крестным отцом для обеих девочек.       Потому так странно дико было осознавать, что тот образ, который она рисовала все эти годы в своей голове, так совпадал и в то же время так разнился с нынешней реальностью. Да, этот человек никогда не упускал выгоды.       И все же как он мог спонсировать и наживаться на войне, которая унесла жизнь Сесиль и косвенно стала причиной гибели Изабель? Что за избирательная мораль? Ответ так резко прошиб все сознание, что Эстель на мгновение дрогнула.       Она тоже спонсировала эту войну. Благотворительный фонд — оплот благородных побуждений и замыслов лишь для Сесиль. Для остальных — это способ наживы. Для Ноттов, для Марискотти, подписанные ими договоры весьма полезны.       Те преференции и выгоды, которые они получают как постоянные благотворители и, по сути, покровители их организации, очевидны. Им так легко будет вырвать бразды управления из их с Нарциссой рук. Просто, потому что они несравненно богаты, и от их выплат будет зависеть удача любых задумок. С разрывом договора они ничего не потеряют, а двух девушек будет ждать крах.       И, конечно, в качестве приятного бонуса — общественное влияние. Ведь люди так любят красивых богатых мужчин, которых заботят вопросы страдающего населения, обездоленных семей в войне и жертв непрекращающихся сражений и нападений.       Обещанные шесть процентов — ничто, по сравнению с той поддержкой, которую получит Волан-де-Морт внутри страны и за ее пределами. Приближающийся бал как выставленный в темноту фонарь, на который слетятся мотыльки, комары и слепни, облепив его полностью, чтобы поглотить каждый пучок света.       Только сейчас Эстель осознала всю полноту совершенной ошибки, и это привело ее в тихое отчаяние. Дарио Марискотти — такое же насекомое, которое не станет гнушаться предоставленной грязной возможностью. Велико же его сожаление!       Эстель чувствовала, как неровно бьется ее сердце, как дрожат пальцы, желая сжать, разбить, уничтожить что-то одним лишь движением. Теперь стали понятны его попытки выяснить ее нынешнее положение дел.       Он лишь пытался осознать, насколько она может оказаться полезной здесь и сейчас. И она представляла собой идеальный лакомый кусок. Соучредительница фонда, свояченица Пожирателя Смерти и перспективная фигура, в руках которой скоро окажется влияние и которой так легко можно будет управлять.       — Вижу, мне не перекричать твои мысли, — со снисходительной улыбкой сказал он.       И Эстель резко вздрогнула, совсем забыв о том, что не одна, и о том, что он наблюдал за ней все это время. Не было сомнений: все внутренние переживания сменялись на ее лице как фотографические снимки. Возросшая злость вылилась в ответную кривую улыбку.       — Давай встретимся вечером, — предложил он, поднимаясь на ноги. — Я слышал в маггловском городе есть потрясающий ресторан, — он снизил голос до шепота. — Там за бокальчиком красного полусладкого все и обсудим?       — Не боишься, что грязные магглы недостаточно сведущи в кулинарном искусстве? — надменно спросила Эстель, наклонив голову и остро посмотрев на сбитого с толку мужчину.       Теперь образ идеально завершен. У нее есть философия, которой она поклоняется. Что же, мистер Марискотти вы никак не можете взять себя в руки? Или ожидали увидеть кого-то другого? Вы же, дорогой крестный, желаете заполучить полезную шахматную фигурку в свои руки. Последний штрих избавил ее от изъянов.       — Я бы не был столь категоричен на их счет, — наконец сказал он, и пропитанная неловкостью тишина была прервана неясным хмыканьем.       Эстель прищурила глаза и пожала плечами.       — Посмотрим. Но я бы попросила задержаться вас на минуту, — покачивая свесившейся на носке туфлей, сказала Эстель.       — Вас? — усмехнулся Дарио и сел обратно в кресло.       Повинуясь взмаху палочки, лежавшая на столе папка раскрылась, вылетели экземпляры договоров и легли прямо перед ним. Появилась чернильница и перо. Мужчина вопросительно посмотрел на девушку, ставшую абсолютно неприступной и ледяной.       — Вы ведь уже ознакомлены со всеми документами, — произнесла Эстель. — Поставьте подписи.       Еще секунду Марискотти смотрел на нее, осознавая что-то, взял в руку перо, обмакнул и занес над первым листом. Эстель, смотрела, как он выводит со скрипом свою фамилию в указанных местах. Затем она закрыла глаза, прислушиваясь к шелесту страниц и тихому скрежету.       Вы только что подписали себе смертный приговор, синьор Марискотти. Без права на обжалование.

***

      Она не чувствовала себя преданной, не чувствовала сожаления или печали. Ее злость присмирела до поры до времени. Она приняла происходящее как очевидность, данность, которую ожидала и которую не оспоришь.       Наверное, глубоко внутри что-то очерствело, и Эстель перестала верить, что что-то может перемениться в лучшую сторону, забыла, что когда-то реальность не была такой осточертело разочаровывающей.       Она ощущала, что существует, искусственно расширяя грудную клетку и ударяя себя в средостение, как только пульс затухал. Заставляла себя, потому что еще есть хоть какой-то смысл. Она не хотела думать, что случится, когда она потеряет и его.       Она была защищена безразличием от жестоких ударов, которые могут быть нанесены еще и еще. И все же боялась, что кто-то увидит ее слабые места и издевательски проберется в них, расцарапывая и разрывая броню вместе с плотью. Хватит чего-то одного, чтобы она похоронила себя рядом со свежими могилами.       Эстель провела ладонью по лицу, выдыхая в последний раз за вечер. Она стояла на оживленной улице у ворот богатого старинного двухэтажного здания, которое больше походило на дворец из прошлого, чем на ресторан. Мимо проносились люди и машины. Шум и сумятица мыслей.       Она скользнула к извитой калитке. Стоявший у нее швейцар отворил ее и склонился, приветствуя. Эстель прошла мимо, не удостоив его и взглядом, пытаясь настроиться перед предстоящей встречей.       Мощеная дорожка, залитая дождем, вела прямиком к крыльцу. Вокруг раскинулся спящий сад, наверняка, благоухающий и поражающий красотой во время весны. В окнах здания горел свет, за портьерами виднелись столики с гостями, блуждающие с подносами и винами официанты. В стеклах отражался блеск люстр и свечей.       Эстель поднялась по ступеням, входя во вновь почтительно открытые двери. Роскошь и сияние хлынули на нее, как только она ступила на расстеленный бордовый ковролин. Перед ней замер учтиво улыбающийся мужчина, рядом с ним еще один, судя по всему, его подчиненный.       — Добрый день, мадам. Добро пожаловать в ресторан «Дюплесси». Позвольте ваше пальто.       Эстель быстрым движением расстегнула пуговицы, оправив меховую оторочку, второй работник подошел сзади и отточенным движением избавил ее от лишней одежды. По открытым плечам пробежал озноб.       Сияющая сапфировая ткань ее платья точно облегала грудь, открывая легкое декольте, незаметным корсетом опускалось на талию и расходилось вниз переливом мелких вшитых камней. На предплечьях лежал легкий платок, оттеняющий цвет платья. И волосы искусно собраны наверх, открывая вид на длинную шею с изящным колье.       Мужчина впереди восхищенно терял воздух, глядя на нее, но она смотрела в ответ едва ли не с пренебрежением. Она отыгрывала положенную роль, и для нее ничего не имело особого веса в эти минуты. Ни обстановка, ни эти люди, ни их взгляды.       — Потрясающе выглядите, мадам, — наконец произнес он. — У вас забронирован столик?       — На имя Дарио Марискотти.       Она сама удивлялась, как меняется ее голос, какие интонации сквозят в нем. Она следом за сотрудником шла в большой зал, через круглые столики, золото света, прорываясь через шелестящие разговоры людей. Эстель увидела его фигуру у самого окна. Он задумчиво смотрел в темноту ночи и качал ножку бокала, кружа по нему напиток.       — Дальше я сама, — коротко сказала она и обошла кивнувшего мужчину, который напоследок пожелал ей хорошего вечера.       Она зашагала в дальнюю часть зала, держа ориентир и всем сердцем желая, чтобы он прежде времени не заметил ее. Идти под прицелом его взгляда было бы совсем невыносимо.       — Вычурная и броская архитектура, вы не находите? — послышалось сзади, и Эстель изумленно обернулась.       Перед ней стояла девушка в облегающем красном платье. Светлые волосы опускаются волнами до плеч. В карих глазах играет озорство, губы в ухмылке. Она изогнула тонкую бровь, закатила глаза и шагнула к замершей Эстель, заключая ее в объятья.       — Фиби, — прошептала она, кладя руки ей на спину.       — Здравствуй, красавица.       Она отстранилась, щепетильно вгляделась в лицо Эстель и поправила прядку в ее прическе. Затем резко схватила ее за руку и потащила почти напролом через близко стоявшие стулья гостей.       Эстель не прекращала извиняться всю дорогу. Наконец эта пытка прекратилась, Фиби небрежным движением выдвинула для нее стул, и ей осталось только замученно опуститься на него прямо перед забавляющимся Дарио.       — Заново привыкай, Эстель. Эта пиранья не отцепится от тебя до конца вечера, — сказал мужчина и ловко увернулся от взлетевшей в его сторону ладони дочери.       — Изумительное платье, — проговорила девушка, облокотившись на стол и уперев кулачки в щеки.       — Остатки былой роскоши, — поморщилась Эстель.       В это время к ним подошел официант, разлил обещанное красное полусладкое по бокалам и, приняв заказ новоприбывшей гостьи, удалился. Дарио поднял полный бокал и, глядя точно на Эстель, торжественно произнес:       — За нашу семью.       Стекло дрогнуло в руке, когда она с привинченной к лицу улыбкой протянула фужер в центр стола. Звон резонирующих тонких стенок. Звон в ее покалывающих подушечках пальцев. Хотелось выпить вино залпом, до дна, но она лишь смочила горло терпкой сладостью.       — Ну же, Эстель! Не молчи, рассказывай, как твоя жизнь в сыром Лондоне? — сгорая от нетерпения, спросила Фиби и закусила кончик большого пальца.       Она жутко напоминала свою мать, память о которой сохранилась только в воспоминаниях Дарио и на нескольких фотографиях. От своего отца она, кажется, не взяла ничего, кроме того же оттенка глаз и хитрого взгляда.       — Тебе ведь, наверняка, все известно, — усмехнувшись, сказала Эстель. — Вся моя жизнь теперь связана с работой.       — Ах, да! Твои благотворительные вечера. Ты знаешь я люблю только первые полчаса торжественных мероприятий…       — Конечно, ведь важнее всего продемонстрировать свое эпатажное платье, а потом загадочно скрыться, — в шутку проговорила она.       — А я только хотела сказать, что ради тебя задержусь на целых сорок минут, — прищурившись, с налетом обиды сказала Фиби.       А потом звонко рассмеялась, чем все-таки вызвала улыбку Эстель и снисходительное покачивание головой от отца.       — Я уже приготовила лучшее свое платье. Ты будешь в восторге, когда увидишь его, — заверила ее девушка и положила свою ладонь с тонкими полосками колец на ее. — Оно ждало этого момента целых полгода, мы с Мариссой нашли его на выставке в Риме.       Тут же она осеклась, ладонь перестала мягко сжимать пальцы Эстель, а потом и совсем исчезла в складках скатерти. Де Фуа тут же заметила помрачневший взгляд Дарио. Он ощутил ее внимание, но не успел повернуть и голову, как она уже вновь смотрела на Фиби.       — С Мариссой что-то случилось? — с беспокойством спросила Эстель, глядя на то, как сильно девушка пытается улыбнуться и вернуть себе непринужденный вид.       — Нет, что ты. Просто эта упрямица захотела самостоятельности, и отец позволил ей путешествовать по Европе, чтобы наладить свое дело, — на глазах проступили слезы, но тут же Фиби нервно рассмеялась. — Но за нее нечего волноваться. Ты же помнишь, какая она…       Восхищение озарило лицо блондинки.       — Да и позволил — грубо сказано. Ее ничто не удержит, когда она что-то вобьет себе в голову. Иногда меня даже удивляет, что она не моя родная дочь, — усмехнулся Дарио и допил вино, опустошив бокал и махнув замершему неподалеку официанту.       Марисса была девочкой-беспризорницей, которая попыталась украсть кошелек из кармана Марискотти, но он крепко схватил ее за тощую руку, как только она просунула в складки ткани свои пальчики.       Дарио никогда толком не рассказывал, почему взял ее в свой дом во Флоренции, при том, что у него росла капризная и бойкая шестилетняя Фабио, тогда она еще любила свое имя и позволяла называть себя без исковерканных сокращений.       Но Эстель всегда знала Мариссу как хмурую, рассудительную девочку, которая стала полной противоположностью своей сводной сестры и по характеру, и по внешности. Она всегда заплетала свои смольные волосы в косу и обворачивала ее вокруг головы. И она часто усмиряла неугомонный нрав избалованной девочки.       Если Фиби была живым трепещущим сердцем, то Марисса — холодным разумом. Девочки стали близки, и их связь с каждым годом все укреплялась. Во время последней встречи два года назад Эстель осознала, что их чувства совсем иные, нежели простая сестринская любовь и привязанность.       Так что де Фуа сразу догадалась, что между ними произошел какой-то разлад, побудивший Мариссу вдруг отправиться в путешествие в одиночку. Судя по первым эмоциям при первом упоминании ее имени, произошло что-то серьезное. Но Эстель удержалась от расспросов.       Оставшуюся часть ужина Фиби говорила без умолку, де Фуа временами вставляла свои комментарии, но пропускала половину слов мимо ушей. Вся ее сущность была обращена к Дарио.       Она говорила Фиби о цветовой гамме празднества и следила за тем, как он зажигает сигару. Она слушала о недавно прошедшем во Флоренции фестивале и смотрела краем глаза на то, как он в одиночку выпивает бокал за бокалом.       Блестящий осоловевший взгляд встретился с ее. И они опять пытались рассмотреть что-то в друг друге. Эстель мяла салфетку на коленях и улыбалась, хотя улыбку тоже хотелось смять. Увы, несмотря на теплый щебет Фиби и присутствие второго отца, Эстель чувствовала себя паршиво.       Как будто она продолжала делать что-то отвратительное и постыдное, просто притворяясь, что все отлично, притворяясь, что эти люди до сих пор что-то значат в ее жизни. Казалось бы, ты потеряла своих близких, а Марискотти — и вправду часть семьи, так держись за них, крепко вцепившись когтями и зубами.       Но Эстель чувствовала подкатывавшую к горлу тошноту, ежевичный привкус на языке уже претил. Они для нее чужие. Такие же, как и все, кто были с ней раньше. То, что она сказала Сириусу в их последнюю встречу, обернется правдой.       И все же она соврала себе, когда только направлялась в этот ресторан. Все же ей больно. Но эта боль такая глухая по сравнению с последними месяцами ее жизни, что была почти умиротворяющей сладостью, стекающей по нёбу.       Эстель ощутила волну облегчения и непривычного счастья, когда стрелки на часах сдвинулись до девяти. Ее уже ждал Регулус. И ее совсем не страшило, что он готовил какой-то важный разговор спустя почти неделю с того пугающего вечера. Глядя в широко распахнутые глаза Фиби, она желала увидеть другие, серые, за чьим туманом она из раза в раз пыталась разглядеть свое будущее.       Потому что рядом с ним была ее реальность. Рядом с ним не было поблекших воспоминаний и людей, которые теперь оставляли пресную сухость сожаления где-то в гортани. Хотя порой она ненавидела его больше, чем кого бы то ни было, все равно знала, что он был прав. Они похожи. Потому что они оба еще не сдавались и продолжали помнить о Сесиль.       Я не сдаюсь, Тео. Я буду плыть и смотреть прямо в небо, пока не найду то, за что смогу ухватиться. И я постараюсь поверить в сказку, чтобы не потерять надежду.

***

      Он потерял счет дней с тех пор, как с ним встретился Малфой. Люциус улыбался так, что от сладости у Регулуса сводило челюсти и болела голова. Но в его резких движениях, лишенных надменной медлительности, и в периодически просвечивающих презрении и ненависти, Блэк находил особое наслаждение.       Что же было в том письме, что так разозлило и обеспокоило его? Чьи еще скелеты терпеливо хранил Рудольфус, дожидаясь возможности правильно использовать их? Но главным оставался итог. Регулус был представлен людям, заключенные сделки с которыми, могли гарантировать ему хоть какой-то успех.       Переговоры и новые знакомства изрядно утомили его. Его уже мутило от собственного тона и выражения лица. Задания от Темного Лорда стало меньше, видимо, он решил, что Регулус достаточно ценен, чтобы не разбрасываться им на простые убийства кого не попадя. Но были и минусы подобных поблажек, на последнее задание он отправлялся в одиночку.       Он сразу же знал, что ему конец. Нет, не в прямом смысле, не физически. Фамилия Медоуз отдавалась болью в висках и истерическим смехом зачесалась в голосовых связках. Мать Доркас умерла, когда той было всего шесть лет, и это стало искренней радостью для Регулусу, хлынувшим по венам облегчением.       Но помимо отца-мракоборца у нее был младший брат. Цель ясна, мой Лорд. Избавиться от мальчишки, мужчину доставить живым. Отголоски его прежнего твердили и шептали, путали мысли в голове, царапали изнутри череп. Он свирепел до состояний темных пятен перед глазами и не видел, как зеленый луч вырвался из палочки вместе с криком боли рыдающего мужчины.       Регулус ему даже завидовал. Ему тоже хотелось понять, вспомнить, каково это выплеснуть свои эмоции потоком холодных слез и ревом, поднимающимся из глубин. Он наклонился над телом мальчика, на лице которого до сих пор читалась смелость в изгибе бровей, сжатых губах.       Регулус не слышал, что кричал позади связанный мракоборец, наверное, желал ему мучительной смерти, адского пламени и грозил не прикасаться к сыну. Но Блэку было все равно, потому что под белой маской Пожирателя была еще одна: маска жестокости и безразличия.       Им всем не дано было понять, что под этой броней сидело нечто жалкое, скукожившееся и медленно умирающее. Обгорелая плоть, сорванные болезненные стоны, изломанные конечности. Его душа была отвратительна. Она страдала. Регулус осторожно закрыл веки мальчика.       Прости, Кэсси. Ты любила плохого человека. Того, кто пришел и разрушил все, что тебе было дорого. Блэк придушил все живое, что еще в нем оставалось. Ненадолго. Пока пытал мужчину, допрашивая, пока доставлял его к Темному Лорду. А потом это живое вышло из-под контроля, выскользнуло из его скользких от чужой крови ладоней.       Регулусу доводилось ощущать на себе Круциатус. Так вот он был ничем, по сравнению с испытанной болью. Проклятья безутешного отца настигли его. Он был не в себе, потому что пытался вырваться из собственного тела, из собственного разума, который так предал его.       Регулус держал осколок зеркала в ладони и целое мгновение видел в нем Сесиль. В редкие спокойные утра он лежал в кровати и наблюдал, как она сидит за туалетным столиком и расчесывает волосы, ее отражение всегда улыбалось ему и желало доброго утра.       Он воткнул острый край прямо в глазницу черепа на руке, но не почувствовал ничего. Не отрывая руки, потащил его по извивающейся змее, резко и рвано уводя разрез до трепещущих вен в локтевом сгибе. Черная метка всегда заживала нетронутой. Но сейчас ее растерзанный вид, змея, истекающая пульсирующей горячей кровью, дарили удовлетворение.       Задыхающаяся Эстель, цепляющаяся за его ладонь, сомкнувшуюся на шее, стала вспышкой ужаса. Что, черт возьми, с ним происходит? Ему хотелось умереть. Ему с такой жадностью хотелось умереть. Но она в очередной раз оказалась рядом, ненадолго создав иллюзию, что он не был одинок.       Что ж, она служила чертовым вдохновением для него. Если это чувство вообще может быть применимо к нему. Она была умницей, настоящей умницей, сильной и готовой на отчаянные поступки. Он пытался равняться на нее. И он ощущал странный трепет в груди, когда глядел на то, как она, сжимая кулаки, решалась на очередное безрассудство.       Все их общение последние месяцы, особенно последние недели, было чем-то гротескным и ненормальным. Но Регулус цеплялся за любые воспоминания о ней, как за что-то, что могло дарить ему силы, чтобы продолжать.       Он ходил по аллее возле особняка. Корявые ветви тополей устремлялись в темное, затянутое тяжелыми тучами небо. С губ срывались влажные облачка пара. Он ждал ее. Они виделись на обеде, и Эстель сказала о запланированном ужине. Дарио Марискотти и его дочка Фиби. Старые друзья семьи. Тогда почему она выглядела такой несчастной?       Регулус слышал о приехавшем итальянце, но познакомиться им не довелось, поэтому Блэку приходилось лишь предполагать, что он за человек. Вывод напрашивался самый простой: война влекла всех, потому что за спиной измотанного правительства можно отломить неплохой лакомый кусочек.       И все же он был гостем Темного Лорда. Тогда Марискотти можно лишь пожалеть, ведь совсем скоро он захочет бросить все, чтобы сохранить жизнь себе и своей дочери. Если Повелителю что-то нужно, то он возьмет это без остатка. С избытком. Регулус надеялся, что Эстель расскажет все обстоятельства сама, чтобы он оценил значимость появившейся фигуры.       Он взглянул на часы: без пяти минут девять, оглянулся на темневший за воротами особняк и трансгрессировал в Лондон. В центре города было светлее, чем днем, на дорогах и тротуарах в такой час до сих пор было шумно и тесно. Здания постепенно преображались, сияя огнями гирлянд, и люди вокруг готовились к приближавшемуся Рождеству.       Что-то легкое и детское встрепенулось в душе Регулуса, но почти мгновенно затухло. Он шел в направлении строения в версальском стиле, глядя в горящие окна. Когда он был уже в пяти метрах, в открытую калитку на улицу выскользнула Эстель. Остановилась у витых ворот, тяжело выдохнула, повернулась и шагнула в его сторону. Подняла взгляд. Что-то в ее лице дрогнуло.       — Решил встретить, — приблизившись к ней, сказал Регулус. — Надеюсь, ты не против?       Она лишь покачала головой, взглянула на выдвинутый в пригласительном жесте локоть и положила свою ладонь на предплечье. Они медленно двинулись вдоль домов.       — Как все прошло?       — Отвратительно, но не спрашивай, почему, — поморщилась Эстель и отвернула голову.       — Мне нужно будет, чтобы ты рассказала о своем друге все, что знаешь. Важно понять, будет ли он опасен, и как твоя связь с ним может повлиять на дело, — сказал Регулус и тут же заметил, как неприязненно дрогнули ее губы.       — Она никак не повлияет на дело. Я узнала для себя все, что хотела. Больше никаких встреч, — она перевела дыхание и уже более спокойно ответила на его почти требование: — Я расскажу, но не сейчас.       Регулус согласно кивнул.       — А как, — она остановилась, подбирая слово, — твои успехи?       Он хмыкнул, уловив ее заминку, и усмехнулся. Он бы мог начать свой душещипательный рассказ, в красках описывая свои «успехи», но меньше всего он сейчас хотел оживлять прошедшие дни в своей памяти. Поэтому он просто выудил из кармана пальто бежевый конверт и протянул ей.       — Посмотришь потом, — сказал Регулус, как только Эстель взяла его в руку и осмотрела.       — Что там? — спросила она, так же пряча неизвестное письмо.       — То, чего ты хотела.       Странная дрогнувшая улыбка. Он взглянул на нее и заметил, как она быстро обдумывает его расплывчатый ответ. Глаза ее с пониманием расширились.       — Неужели?..       — Да. Там, то, что ты можешь отправить в Орден, как и собиралась. Нам придется быть осторожным, чтобы не посеять в Лорде зерно подозрения. Не хотелось бы беспокоиться о том, что он ищет крыс среди Пожирателей. Со временем я предоставлю информацию о том, к кому в своих рядах стоит присмотреться доблестным Орденцам. Они удостоверятся, что их рыба гниет с головы.       Он почувствовал, как она сильнее обхватила его предплечье, глядя куда-то вперед, за спины идущих перед ними людей.       — Спасибо, Регулус.       Он удержал дрожь от звука собственного имени.       — Зная тебя, ты сейчас скорее уязвлена, чем благодарна, — вскинув бровь, сказал Блэк, она ответила на это предположение поджатыми губами. — Но я обдумал еще одно твое предложение. У нас нет иного выбора, кроме, как отправиться в Хогвартс. Займемся этим после Рождественского бала.       — Но… — нахмурившись, начала было она.       — Знаю, ты хочешь выяснить все, как можно быстрее, но, согласись, нам будет куда проще, когда школа опустеет во время зимних каникул.       Эстель поняла свою оплошность и хмуро согласилась. Эта детская обида, написанная на ее лице, заставила его улыбнуться и скрыть улыбку в отвороте пальто. Он сделал глубокий глоток холодного влажного воздуха и удивился, что тяжесть в груди ослабла, и он снова мог дышать.

***

      День первого благотворительного вечера. Змеиная чешуя вместо кожи. Шипение вместо голоса. Раздвоенный язык, облизывающий ядом, вместо улыбки. Отличная маскировка для предстоящего мероприятия. Как сказала Нарцисса: в зал войдет не Эстель, а мадемуазель де Фуа.       Эстель осталась в Малфой-мэноре еще с вечера, ведь если что-то и может пойти не так, то именно в последний момент. Всю ночь завершались последние приготовления, и девушки нервно ходили между залами, пытаясь проконтролировать процесс декорирования.       Кто-то из нанятой компании умудрился разбить подвешенную люстру. Она с оглушительным грохотом рухнула на мраморный пол, и хрусталь разбился мелкими осколками, которые коснулись ног Нарциссы.       Она покрылась пятнами от злости, сдерживая распространяющуюся по телу дрожь. Эстель изо всех сил сжимала в руке палочку, чтобы тут же не отправить заклинание в испуганно сжавшихся сотрудников. Удручающую картину завершил сонный Люциус, замерший в дверях с самым недовольным лицом.       К шести утра Эстель возненавидела людей так сильно, что с растянутым на губах оскалом, выпроводила всю группу так называемых профессионалов. Закрыть за ними двери — настоящее наслаждение. Эстель прижалась к стене и устало выдохнула, Нарцисса держалась за лестничные перила и неровно дышала, придерживая округлившийся живот.       — Отдохни немного, — сказала де Фуа, замечая нездоровую бледность на ее щеках. — Подумай о ребенке, — предостерегла она, прежде чем девушка успела упрямо возразить.       — Но ведь так мы ничего не успеем. Это сущий ужас! — взволнованно пробормотала Нарцисса.       — Твои домовики куда способнее этих безруких и бесталанных кретинов, — зло выдохнула она. — Я со всем разберусь, теперь, когда катастрофа миновала, беспокоиться не о чем.       Нарцисса нервно пожевала губу, со вздохом кивнула и направилась наверх, в спальню.       К одиннадцати утра все было готово. Эстель познакомилась со всеми эльфами дома Малфоев, с их силами украсила оставшееся пространство и, стоя посреди искусственно расширенного заклинанием огромного зала, чувствовала, что все было так, как и задумано. Идеально.       Она подняла наверх голову и повернулась вокруг себя. Изящество. Переливы серебра, ненавязчивое сияние. С потолка на стены спускался иней, а под высокими сводами дышало зачарованное ночное небо — знакомое каждому англичанину напоминание о Хогвартсе.       Снежинки опускались от видневшихся между слоями туч звезд и таяли, растворяясь в воздухе. Пол превратился в тонкий лед огромного озера, с тонущим в глубине светом, покрытый кружевом трещин.       У Эстель перехватило дыхание, и она непроизвольно прижала ладонь к груди. Видела бы это все Си. Она бы широко и счастливо улыбалась и кружилась по залу, раскинув руки. Она любила Рождество и всегда жалела, что во Франции никогда не бывает настоящей зимы.       — Ах! — вздохнула Нарцисса, замершая при входе.       Она оглядывалась вокруг, губы ее мелко задрожали, и глаза наполнились слезами. Она посмотрела на Эстель и, кажется, подумала о том же. Она прошла в центр зала, параллельно вытирая мокрые от слез щеки, взяла ее за руки.       — Спасибо, — сорвавшийся до шепота голос.       И в этой благодарности было все, что не уложилось бы в длинные предложения с бесполезными словами. Эстель в ответ только сильнее сжала ладонь. Когда время обоюдной чувствительности подошло к концу, Нарцисса почти вытолкнула ее из зала, отправив поспать хотя бы пару часов.       — Домовики уже подготовили твое платье, туфли и украшения, все, как ты хотела. Подумай, каково будет надеть всю эту роскошь и испортить весь образ жуткими синяками и красными глазами, — возмутилась девушка и прервала любые возражения громко захлопнутыми перед самым носом дверьми.       Эстель так и не уснула от проснувшихся переживания и волнения. Казалось, до этого момента она не так уж сильно беспокоилась, но теперь нервозность глодала кости. Эстель вспомнила об огромном списке гостей, подтвердивших свое участие в вечере, о приглашенных журналистах.       Но она была уверена: весь масштаб она ощутит, только войдя в распахнутые двери, где в ожидании будет гудеть толпа. Эстель лежала в кровати и смотрела на обтянувшее манекен платье. Темно-зеленое. Нарцисса сказала, что это цвет Слизерина, в голосе было одобрение.       Шелковое, на тонких бретелях, оно полностью открывало спину. Ткань облегала грудь v-образным вырезом, подчеркивала талию незаметным поясом и, собравшись тонкими складками на бедрах, плавно стекало к ее ногам, уходя назад недлинным шлейфом.       Она отказалась от мантии, которая скрыла бы всю красоту платья. Плавные переливы переплетенных нитей приковывали взгляд и заставляли его вновь скользить сверху вниз. Эстель понимала, что облаченная в это притянет еще больше внимания. Что ж, значит, она отыграет положенную ей роль с достоинством.       К трем часа в отведенную ей комнату ворвались эльфийки, которых прислала Нарцисса, и они усадили ее за макияж и прическу. Она желала бы заняться этим самостоятельно, чтобы еще ненадолго избавить себя от суеты и чужого присутствия. Пока она позволяла делать из себя украшение вечера, мучилась от неутихающих мыслей.       Эстель взглянула в зеркало и замерла, словно не могла узнать девушку перед собой. Она была красивой. Аристократические черты лица, бледность, которую она прибрела со времени переезда странно ей шла. Она не знала, что за колдовство применили эльфийки, но Эстель чувствовала высокомерное удовлетворение и уверенность.       Оголенная кожа ощутила холодное прикосновение скользнувшего шелка. Крохотные ручки поправляли платье, бретели, задетые тканью пряди собранных волос с изумрудным гребнем. Прямая осанка, расправленные плечи, изгибы фигуры, пронзительный взгляд и мягкий изгиб губ. То, что было воспитано в ней годами.       Эльфийки восхищенно замерли, засыпая ее комплиментами, но Эстель не слышала их, смотрела на свое отражение в полный рост, затем закрыла глаза, считая до десяти. Дрогнули ресницы, она вышла из комнаты в ощутимую прохладу коридора.       Она слышала приглушенную музыку оркестра и чувствовала, как исступленно в волнении бьется сердце, совсем не в ритм. Стук каблуков по паркету, сквозняк, трепещущий в подоле платья, поднимающий его над полом при каждом шаге.       Эстель разминала пальцы, чтобы снять растущее напряжение, медленно спускалась по ступеням с расстеленным ковролином, скользила ладонью по гладкому камню. Она видела, как прибывают люди в сияющих одеждах, степенной походкой проходят внутрь зала, оглядываясь по сторонам и тихо переговариваясь.       Эстель спустилась с последней ступени и была рада, что в данный момент оставалась одна в полутьме холла. Последние секунды, чтобы собраться с силами. Нарцисса уже ждала ее внутри. Их слово уже через пятнадцать минут.       Она искусственно заставила себя расслабиться, каждую мышцу, начиная с лица и заканчивая кончиками пальцев. Сделала глубокий вдох. И вошла прямо в обитель сверкающего света. Музыка громче ударила по ушам.       Эстель шла, огибая замерших в зале людей, учтиво склоняя голову перед оборачивающимися в ее сторону гостями, приветствуя легкой улыбкой, она ощущала, как взгляды надолго задерживались на ее гордо выпрямленной спине, как волна шепотов и пересуд следует за ней. Она почти не помнила, как шла к постаменту в другом конце зала.       Она не различала лиц, мантии и костюмы слились воедино и пошли рябью в глазах. Эстель заметила сверкающие вспышки фотокамер у притаившихся журналистов, которые оглядывались по сторонам, чтобы приметить жертву какой-нибудь сенсационной новости. Она наконец-то увидела и Нарциссу.       Она стояла у стены и с натянутой улыбкой говорила что-то официанту, затем похлопала его по плечу и махнула кистью, чтобы он продолжал работать. На ней было кремовое платье с кринолином, которое подчеркнуло ее нежность и сделало похожей на принцессу из маггловских книг.       — Эстель, наконец-то, — проговорила Нарцисса и улыбнулась проходящей мимо женщине. — Скоро начинаем. Ты готова?       — А у меня есть выбор? — усмехнулась она.       — Нет, совершенно точно нет, — улыбнулась девушка и забрала с подноса подошедшего официанта два бокала, один протянула Эстель. — Надеюсь, я не забуду свою речь, — она нервно застучала ногтем по стеклу.       — Не волнуйся, я буду рядом, — успокаивающе начала она, — в метрах десяти.       Эстель рассмеялась, отходя от взлетевшей ладони Нарциссы.       — Можем начинать, — сказал подошедший юноша, посмотрев на обеих девушек и уловив их согласие, повел к импровизированной сцене.       Три ступени. Первая. Вторая. Третья. Эстель прошла за Нарциссой в центр постамента, крепко сжимая ножку бокала. Увидеть заполненный людьми зал с высоты было чем-то поразительным. Казалось, что он вмещал не меньше тысячи гостей и все больше рос в ширину и поднимал потолки выше и выше.       Легкое дрожание в мышцах, легкое дрожание в голове. Толпе хватило нескольких секунд, чтобы человек за человеком обернуться к сцене и затихнуть, оркестр замер.       Весь зал погрузился в тишину, только редкие звуки вспышек камер. Взгляды прикованы только к ним. Эстель переглянулась с Нарциссой, коротко улыбнулась.       — Добрый вечер, дамы и господа! — торжественно начала миссис Малфой, приставив к горлу палочку, искусственно увеличивая громкость собственного голоса. — И с Рождеством! Позвольте представиться: мы соучредительницы нового благотворительного фонда «Сесиль». Эстель де Фуа, — она махнула рукой в ее сторону, и Эстель изящно склонилась. — И Нарцисса Малфой, — она с весельем сделала аккуратный книксен. — Мы рады приветствовать вас на сегодняшнем благотворительном вечере и благодарны за ваше внимание этой ответственной миссии. Настали тяжелые времена, и очень важно не забывать о человечности, несмотря на любые противоборства, нужно помнить о благородстве и чести. Горе и несчастье может коснуться каждого, поэтому нельзя отвернуться от нуждающихся в помощи так, как будто над нами всегда будет сиять солнце. Мы надеемся, что сегодня вы не только откроете для себя двери в благотворительность, но и хорошо повеселитесь. Для этого есть шампанское и закуски, оркестр, радующий нас замечательной музыкой, и, конечно, танцы! С праздником!       Нарцисса со счастливой, облегченной улыбкой оглядела зал, который зашелся в криках и поздравлениях, звон стекла заполнил воздух, приводя его в движение. Эстель поймала ее взгляд и подняла свой бокал. Они громко чокнулись и рассмеялись.       — Все-таки мы это сделали, — прошептала Нарцисса, когда они спускались по ступеням обратно в зал.       Заиграл вальс, обозначая начало бала. Люди встречали их, заходясь потоком восклицаний, приветствий, комплиментов. Эстель кивала и благодарила, чувствуя назревающее головокружение. Гости освобождали центральную часть зала.       Нарцисса, разговаривавшая с кем-то из гостей, обернулась и увидела Люциуса, который чинно склонился и протянул руку, приглашая на танец. Они первые вышли на середину зала, замерли на секунду, занимая нужное положение, и с легкостью закружились по сияющему ледяному полу, приковав внимание зрителей. Затем из толпы начали выходить и другие пары, присоединяясь к танцу.       Эстель оттеснили к стене и окружили прибывшие журналисты. Она сцепила руки в замок и старалась держаться невозмутимой и подготовленной, несмотря на слепящие стекла колдокамер, щелчки затворов и сыплющиеся с разных сторон вопросы. С десяток пар глаз смотрели на нее с жаждой сенсации.       — Правда ли, что фонд был назван в честь вашей погибшей сестры? — спросил молодой мужчина в прямоугольных очках, чье прытко пишущее перо норовило заехать стоящим рядом людям в глаза.       — Да, все так, — спокойно ответила Эстель.       — Говорят, это была трагическая смерть. Как именно она умерла? — спросила девушка, с надменным и нагловатым прищуром оглядывающая Эстель.       Де Фуа сильнее сжала пальцы, впиваясь ими в кожу, отвела взгляд в сторону других репортеров.       — Журнал «Ведьмополитен», мисс, — представилась элегантная девушка в изящном платье, которая смотрела на своих коллег с раздражением и неприязнью. — Ваше платье было приобретено в бутике или шилось на заказ? Никогда не видела подобное единство фасона, цвета и материала.       — Благодарю, — учтиво улыбнулась она, — оно сшито на заказ.       — Кому сейчас интересны платья, — пробурчал мужчина в солидном пиджаке и с отращиваемой жидкой бородкой. — Скажите, признана ли ваша благотворительная деятельность юридически законной?       — Разумеется. Отдел магического правопорядка провел все проверки и подтвердил законность наших действий. Все разрешения получены. Если вы хотите более подробно обсудить данный вопрос, могу направить вас к нашему консультанту, который предоставит все документы, — уверенно парировала Эстель.       — Ходят слухи, что в данный момент вы проживаете с мистером Регулусом Блэком, мужем вашей покойной сестры, — начал первый мужчина, поправив съехавшие с кривого носа очки. — Какие отношения связывают вас с этим богатым и привлекательным молодым человеком?       — Привлекательный, по вашей оценке, позвольте спросить? — ухмыльнулась Эстель, слыша, как остальные в тон ей засмеялись, журналист побагровел от стыда и злости.       — Правда, что у вас роман, хотя прошло всего три месяца со смерти вашей сестры? — наглая девушка вновь задала самый бестактный вопрос.       — Прошу прощения, не подскажите ваше имя и издание, в котором вы работаете? — вежливо поинтересовалась де Фуа.       — Клэр Уинстон, Дэйли Мэджик Ньюс, — вздернув подбородок, сказала она.       — Отлично, теперь я знаю, чьи статьи буду обходить стороной, — Эстель обворожительно улыбнулась, склонив голову.       Клэр сжала губы до побелевшей линии и прошмыгнула куда-то в задние ряды, за фотографов.       — В какие организации буду направлены полученные сегодня средства? — мечтательным тихим тоном спросила блондинка с краю, почти безмятежно посмотрев на Эстель.       — Прежде всего, это больница Святого Мунго, а также другие учреждения, связанные с медицинским обслуживанием, особо выделены траты на гуманитарную помощь, — ответила она, чувствуя, как все тело гудит, а голоса смешиваются с музыкой, превращаясь в настоящее извращение для слуха.       В рядах журналистов началась какая-то суматоха. Кто-то воскликнул, зашипев от боли, толкнул впереди стоявших репортеров. Послышались возмущенные возгласы. Регулус пробирался через людей с бокалом в руке, развернулся, вылив шампанское на пиджак «юриста». Затем повернулся к ней, мотнул пустым фужером и незаметно подмигнул.       — Ах, сэр, простите, я сегодня такой неловкий, позвольте вытру.       Он начал дергать на нем выбившуюся рубашку, а журналист пытался убрать его руки, глядя, как на сумасшедшего.       — Да отвяжитесь же вы от меня! — в конце концов закричал он, оттолкнув Регулуса, и он отшатнулся в сторону, задев ее бокалом.       — Мисс де Фуа! — испуганным голосом воскликнул он, схватившись за грудь и скрывая прорывающуюся сквозь притворство улыбку. — Я, кажется, испортил ваше платье. Мои извинения. Позвольте, я вам помогу.       Он взял ее за локоть и повел через галдящих в недоумении людей.       — Разойдитесь! Разойдитесь, — кричал Регулус каким-то дрожащим и совершенно не своим голосом. — Возьмите бокал, — он вручил его какому-то фотографу и хмуро взглянул на него, — неужели не видите, что мисс де Фуа спешит.       Они вырвались из толпы стервятников, в пустых когтях которых не осталось ничего. Регулус положил ее ладонь на свое предплечье и наклонился к ее лицу, говоря шепотом:       — Не оборачивайся.       А затем посмотрел ей в глаза и так заразительно и озорно улыбнулся, оголив белый ряд зубов, что Эстель не сдержала громкий смех, который на контрасте с испытанной многочасовой тревогой вызвал слезы в глазах.       — Нам нужно затеряться в толпе, — заговорщическим голосом сказал он и повел ее в центр зал, где уже танцевали…       — Полька? Ты же не серьезно, — проговорила Эстель, останавливаясь перед ним и слишком удивленная, чтобы сопротивляться, положила руку на его плечо и позволила обхватить свою ладонь.       Соприкосновение с его ладонью на ее обнаженной спине было обжигающе холодным. У него всегда были холодные руки. Он все так же продолжал ей улыбаться, как будто подначивал присоединиться к какой-то забаве или увлекательной авантюре.       Пары встали боком к центру, подскок вправо, подскок влево. Регулус стремительно закружил ее по кругу, пока она пыталась успеть делать чертовы приставные шаги. В последний раз она танцевала на выпускном балу в Шармбатоне. И хотя тело все помнило, разум вопил от ужаса и смущения.       И все это, кажется, было написано на ее лице. Ладонь Регулуса чуть сдвинулась, надавив на лопатку и приблизив ее к себе. Эстель подняла на него растерянный и испуганный взгляд, пока он вел ее в танце без единой ошибки и с весельем наблюдал за ней.       — Расслабься, ну же! — сказал он. — Как будто нам пятнадцать, и твоя мама играет на фортепиано, пока мы со смехом кружимся по комнате.       Эстель на секунду дрогнула, оживляя в памяти воспоминание.       — К тому же, — он наклонился к ней ближе, понижая голос до шепота, — странно видеть неловкость на лице того, кто все это организовал и смог произвести настоящий фурор.       Она поморщился и ударила его ладонью по плечу за исключительно льстивые интонации в голосе. Он в отместку быстрее закрутил ее на повороте, заставив потерять вдох где-то на третьем вращении.       Быстрая и легкая музыка играла уже внутри самой Эстель. Она ощутила спокойствие и беззаботность. Голова кружилась, потолок, снежинки, огни, все размывалось яркими вспышками, но ей было очень хорошо. Она была рада чувствовать на своих губах искреннюю улыбку и видеть перед собой оживившегося Регулуса.       Она так давно не видела его таким свободным, неизмученным собственными переживаниями и демонами, которые день за днем брали над ним верх, разрушая все, что было когда-то им. Тем самым юношей, который со смехом танцевал джайв вместо мазурки в гостиной на Гриммо.       Она поняла, что это короткое мгновение легкости закончилось, когда его ладонь соскользнула со спины, а зал вместо музыки и шелеста платьев наполнился нескладными хлопками танцоров и наблюдавших зрителей.       — Регулус, я, — начала Эстель, сердце билось громко и исступленно.       Он чуть поднял брови, обратив на нее внимательный взгляд. Слова застряли сухостью в горле. Статная фигура появилась слишком неожиданно в ее поле зрения, где был только Регулус. Они одновременно, слишком резко и разочарованно повернули голову в сторону подошедшего человека.       Дарио выглядел особенно бесподобно в своей отшитой на заказ одежде с учетом последних модных тенденций, от него пахло парфюмом, который в буквальном смысле кружил голову. Несколько девушек наблюдали за ним хищными взглядами с начала вечера, принимая Фиби за молодую любовницу.       Но Эстель чувствовала лишь скребущееся в груди беспокойство и острое желание уйти или хотя бы просто ступить за спину Регулуса, который вмиг стал холодным и опасным, напряжение в его взгляде заставило Марискотти несколько неловко кивнуть и так же неестественно улыбнуться.       — Мисс де Фуа, — обратился он наконец, — могу я украсть вас на один танец?       Эстель заставила свою омертвевшую руку подняться и лечь ему в ладонь. Его губы мягко коснулись костяшек пальцев. Темные глаза что-то скрывали, всматриваясь в ее лицо, почти въедаясь в бледную кожу и вызывая внутри болезненный зуд.       На негнущихся ногах она зашагала следом за ним, напоследок обернувшись в сторону Регулуса, который обеспокоенно перехватил ее взгляд и попытался ободряюще улыбнуться. Но она опять увидела сжавшиеся кулаки.       Эстель фактически безвольно впечаталась в грудь мужчины, который уверенно обхватил ее лопатку и ладонь, и в очередной раз пронзил нечитаемым, неясным взглядом. Ей было не по себе, ей хотелось оторвать его руки от собственного тела, оторваться от него самого и оказаться подальше.       — Ты поразительно похожа на свою маму, Эстель, — сказал Дарио, когда прозвучали первые аккорды заигравшей скрипки.       Подчиняясь его властным, уверенным движениям она шагнула назад, улавливая темп вальса. Быстрый квадрат, поворот под рукой, и она оказалась спиной к нему, обе ладони в плену его пальцев, дыхание над ее ухом.       — Не внешностью, а статью, силой, которую ты демонстрируешь, — пояснил он, и голос запустил по коже волну колючего озноба.       Отпустил одну руку, раскручивая Эстель, потянул на себя, и она снова почти болезненно оказалась к нему лицом. Она глядела за его плечо, не желая задирать голову и видеть его глаза. Достаточно было нежелательной близости и его голоса.       — Но еще больше ты похожа на Роджера, — продолжил он, вжимая кончики пальцев в кожу спины.       Она терпела, сжимая зубы, считая секунды, когда оркестр замолкнет, и она сможет вновь дышать.       — Тем больше я удивляюсь, как ты умудряешься сочетать в душе храбрость, честь и преданность, граничащую с отчаянием, с искренним презрением и ненавистью. В кого ты превратилась, Эстель? — прошептал он. — Думаешь, я не понимаю, какую роль ты играешь перед всеми этими людьми. Тебе же нравится это все в глубине души: внимание, блеск разгорающейся славы. Но скажи, — освободившейся на вращении рукой он взял ее за подбородок, вынудив посмотреть на себя, — ты готова предать все, что было тебе дорого, только чтобы ощутить эту короткую радость и разделить постель с Пожирателем Смерти?       Эстель резко сорвала с себя его руки, дернувшись назад и оступившись. Ее трясло, как в лихорадке, пока она пыталась удержаться на ногах. Рваные вдохи, сухие губы, сводящее спазмом горло от ярости, от боли. Глаза перед ней исказились в неясной эмоции.       Там, где было сердце, ныло и тянуло, она вцепилась ногтями в ткань платья на животе. В глазах темнело. Душа под завязку наполнялась гнилью и болотной водой. Затхлый запах серы. Ее затошнило.       Она кое-как обогнула абсолютно неподвижного мужчину и двинулась прямо через центр зала, не обращая внимания на все еще танцующие пары, которые отскакивали в стороны, глядя на нее с изумлением. Все, что видела Эстель, тяжелые двери впереди, все остальное вокруг размывалось и тускнело.       — Пропустите, — шептала она, прорывая ослабевшими руками дорогу через толпу людей.       — Мисс де Фуа, вам нехорошо? — взволнованно спросила какая-то женщина.       — Может быть, целителя? — спросил мужчина рядом с ней.       Она поморщилась и отодвинула их ладони, шагнула вперед. Шаг. Еще один. И почти упала в подхватившие ее руки. Она чувствовала себя слепой, в ушах звон. По всему телу рябь и грохот разрушений. Она разглядела бледное и испуганное лицо Нотта перед собой, который звал ее по имени.       — Тео, — хриплым, сорванным голосом сказала она. — Забери меня отсюда.

***

      Теодор зашел в быстро заполняющийся разряженными куклами зал. Он разглядывал гостей, которые одним своим видом пытались доказать миру, что они достойнейшие из достойнейших. Поэтому они тратили половину состояния на подходящий наряд, украшения и с таким удовольствием демонстрировали на своем лице пренебрежение и надменность.       Они все были такими одинаковыми, такими фальшивыми, искусственными. Действительно, они — перчаточные куклы, которые он мог бы надеть на руку и расправить безвкусное платье, ткнуть в глаз, отклеить завитые густые ресницы, вставил бы в волосы багульник, мак и лилию, от запаха которых они опьянели бы быстрее, чем от жадных глотков шампанского.       На левую руку — мадемуазель Трюма, на правую — месье Бурьен. Или же лучше взять куколок бибабо, тогда он сможет надеть их на каждый палец, поместив многочисленных любовников и любовниц красивой парочки, предателей-друзей, льстивых врагов.       Тео устало откинулся на стену, оставшись недалеко от выхода, на случай если ароматы приторных духов убьют в нем остатки сдержанности и терпения. Шампанское покалывало на языке, пока он, задрав голову, глазел на потолок. Ангел решил изобразить свою небесную обитель.       Он отгонял мысли об Эстель. Слишком мучительно сладко было думать о ней, особенно теперь, когда в скором времени она появится здесь и одним своим вдохом отберет благословенный кислород. Едва ли она найдет минуту, чтобы поприветствовать и едва ли разглядит в толпе.       Но все это было не так важно, ведь он мог наблюдать за ней весь этот вечер и изнывать от желания выдавить глаза тем, кто будет смотреть на нее не только с восхищением, но и с похотью.       Он не видел ее совсем уж непорочной, он даже с затаенным дыхание ждал момента, когда узнает ее темные секреты, скрытые стороны. Он полюбит их все. Но не позволит другим людям видеть в ней лишь красивую возможность удовлетворить собственное желание.       Эти глупцы никогда не поймут, что в их душе и на их руках слишком много грязи, чтобы просто прикоснуться к ней. Он и сам боялся, что после его ладоней на ней остались черные гнилые пятна, поэтому так дрожали его руки, когда он отнял их от ее тела. И он был рад увидеть в ее глазах отражение сказанных в порыве слов. Храбрая Эстель не сдастся никогда.       — Добрый вечер, сэр, — слишком сладкий голос.       Тео поморщился, хмуря брови и с недовольством глядя на ту, что посмела отвлечь его от размышлений. Белая кожа, румянец на щеках, полные красные губы с ненатуральным контуром, черные волосы, по прядям которых блуждают блики. Да, она была красива. Смотрела прищуренным взглядом, изгибала рот в ухмылке.       — Вы здесь один? Могу я составить вам компанию? — спросила она, опустив длинные ресницы.       Тео ощутил поднимающееся отвращение, с раздражением сжал ножку бокала в руке.       — Я люблю одиночество, — сквозь белеющие губы сказал он и повернул голову в другую сторону.       — О, я тоже его люблю, — сказала девушка, уперев указательный пальчик между его ключицами и заскребла ноготком ниже. — Но думаю, я смогу убедить вас в том, что порой это жутко, — она приблизила свое лицо к его и притворно надула губки, — скучно.       — Милая, — ласково прошептал Тео, беря ее руку в свою, — я дам тебе десять секунд, чтобы ты исчезла, и я больше тебя не видел. Иначе, — он с силой сжал ее пальцы, отчего она испуганно пискнула и попыталась вырваться, — наше знакомство не закончится ничем хорошим.       Он отпустил побелевшую ладонь.       — Ты псих, — прошипела девушка, разминая ноющую руку.       — Один, — с весельем начал Тео. — Два. Три.       Она попятилась, все еще глядя на него, как на умалишенного.       — Четыре, — улыбка становилась шире. — Пять.       Девчонка развернулась и быстро прошмыгнула между замершими рядом людьми, быстро затерявшись в толпе. Тео облегченно выдохнул, но сразу же понял, что сделал это зря. Зал заполнял шепот, все оборачивались в сторону двигающейся через разбросанных гостей фигуры.       Он, не слыша чужих возмущений, пробирался параллельно ей, желая оказаться в первых рядах, оттолкнул какого-то полного мужчину и неотрывно смотрел за тем, как она идет в другой конец зала.       Нет, Эстель… Нет! Опять шелк… Открытая спина, череда позвонков, двигающиеся лопатки. Ткань оглаживала ее фигуру и струилась за ней. Тео тяжело сглотнул. Лучше бы ты была в безвкусном широком платье с десятью юбками, тогда не было бы так тяжело.       Она оказалась рядом с Нарциссой, о чем-то заговорила, он наблюдал, как к ним подошел какой-то представительный юноша и повел на сцену. Тео непроизвольно двинулся за ней. Все затихло, и ему могло показаться, что в этой тишине только они. На одно короткое мгновение.       — Тео.       Он с натянутой улыбкой обернулся к подошедшему Блэку, который щепетильно вглядывался в его лицо.       — Регулус. Развлекаешься? — непринужденно спросил он, кидая короткие взгляды на сцену, где уже говорила Нарцисса.       Черт! Это была такая возможность свободно любоваться ей, пока она с высоты оглядывала всех, гордо подняв голову. Ты все портишь, Блэк.       — Верно, — кивнул Регулус. — Ты, я вижу, тоже.       Тео изобразил подобие удовольствия на своем лице и отвернулся к постаменту, шагая чуть ближе. Но чужая ладонь легла на его плечо резко и ощутимо. Мужчина приблизился сзади и, наклонившись над его плечом, тихо произнес:       — Только попробуй испортить ей жизнь, и ты пожалеешь, что еще жив.       Тео задержал дыхание, пока не почувствовал, что Блэк исчез где-то среди людей. Будоражащее чувство поднималось наверх. Реджи заботился о ней. Он бы обнял его, но боялся, что тот сочтет его сумасшедшим. Но кто бы еще помимо Блэка мог присмотреть за ней?       В то же время Нотт нахмурился. А если он делает это не из простого беспокойства? Нет. Он слишком любил свою жену, а Эстель скорбит по ней. Они никогда не смогут испытать друг к другу хоть что-то.       И все же семя сомнений и раздражительности было посеяно и прорастало с каждой минутой их танца.       Они выглядели счастливыми, если не сказать влюбленными.       Росточек ползет через мышечные волокна — зарождающаяся судорога.       Шаг польки. Кружит ее, крепко держа ладонь на спине.       Боковые почечки набухают, новые стебельки блуждают в опустевших сосудах.       Его лицо склоняется к ее. Она смеется.       Листья скребутся в горле, и хочется забраться в глотку пальцами, чтобы оборвать их.       Они замерли друг напротив друга, когда музыка замолкла.       Открой губки, Тео! Сорви бутончик!       Он залпом выпил остатки напитка в бокале и развернулся, чтобы найти официанта и попросить у него что-то покрепче. Звуки оркестра, пока он проходил мимо, больно ударили по ушам. Заиграл очередной вальс. Он вглядывался в толпу, желая найти чистую белую форму и услужливое выражение лица.       Поднял взгляд, увидел, как она танцует с итальянцем, недавно приехавшим для заключения выгодных сделок. Уж не хотел ли он заключить еще кое-какой договор, так вцепившись в нее. Тео со злостью скрипнул зубами и шагнул к появившемуся официанту, но резко остановился и вновь вернулся к убийственно красивой паре.       Разглядел напряжение во всем теле Эстель, затравленный взгляд и ясное желание закончить танец. Тео толкнул плечом загородившего ему вид и уже ненужного, вежливо улыбающегося паренька и вновь пошел через беседующих и смеющихся людей, глядя на нее. Он заметил на другом конце зала Блэка, который с беспокойством наблюдал за ними.       Вдруг она оттолкнула мужчину, замерла на несколько секунд, прожигая его взглядом, выражающим так много, что едва ли Тео мог ее понять. Затем, покачнувшись, она обошла его, видимо, потерявшись где-то глубоко в себе окончательно. Она неровно шла через весь зал.       Тео пробивался к ней, увиделся, как она утонула в голосах заботливых нянек, которые решили продемонстрировать свою благодушие. Он прорвался к дверям, как раз в тот момент, когда она шагнула и пошатнулась на ослабших ногах.       Он подхватил ее, удерживая на весу, пока она пыталась держаться за сознание. Белая, как снежинки, отражающиеся в закрывающихся глазах. Сердце у Тео колотилось и вопило, пока он неловким движением прикоснулся к ее лицу, продолжая держать.       — Эстель, — шептал он. — Эстель.       Как будто окончательно потерял разум об страха и беспокойства. Он перестал существовать, когда с усилием приоткрыла глаза и тихо назвала его имя.       — Тео. Забери меня отсюда.       После такого разряда на голое сердце не живут. Он знал это. Ему хотелось истерически смеяться, прижав ее к своей груди, или, может быть, разрыдаться от ужаса и счастья. Он попытался подхватить ее на руки, но она замотала головой:       — Я пойду сама.       Он закинул ее руку на плечи, второй крепко обхватил талию, половина ее веса все равно приходилась на него, пока она старательно переставляла ноги, шагая к выходу из зала. Кто-то любезно толкнул для них створку двери, и они выскользнули в прохладу коридора.       — Эльф, — грубо крикнул Тео, и домовик быстро прошагал к нему из темноты холла. — Пальто.       Домовик кивнул и появился с одним лишь его черным пальто, которое проплыло к нему по воздуху. Тео сдержал ругательства насчет бестолковости этого слуги. Придерживая Эстель одной рукой, накинул на нее одежду, она мягко зацепилась за лацканы, держа их у груди.       Он повел ее к дверям, палочкой распахивая двери. Рождественский холод на улице был обжигающим наслаждением. Они ненадолго задержались на крыльце, пока Эстель делала глубокие вдохи и выдохи, стараясь быстрее прийти в себя, он осторожно наблюдал за ней, чувствуя то, как сжимается ее ладонь на его руке.       Он был в одном лишь костюме и его колотило, и он не знал от чего больше: от пульса, бьющего во всем теле, или от холода. Наконец она уже более осознанно посмотрела на него, но бледность и слабость все еще не покинули ее тело.       — Спасибо, — сказала Эстель.       — Это я должен быть благодарен, — ответил быстрее, чем успел подумать.       — За что? — чуть нахмурившись и до сих в нетвердом разуме, спросила она.       За то, что упала в мои руки.       — Ты можешь идти? — проговорил он быстро и немного нервно.       — Да, могу.       — Обопрись на меня, прогуляемся до беседки, здесь недалеко, — сказал Тео, ощутив, как она схватилась за его предплечье и шагнула за ним следом, спускаясь по ступеням.       Они отдалялись от дома, и расстояние заглушало звуки доносящийся музыки, шли по тропинке через голый сад. Глядя на нее весь этот вечер, сейчас он приходил в восторг, что может ощущать тепло ее тела рядом с собой, запах, который принадлежал ей самой и исходил от ее кожи и молекула за молекулой оседал на нитях его пальто.       — Как ты себя чувствуешь? — осипшим голосом спросил он, мельком взглянув на ее печальное лицо.       — Отвратительно. Но это почти рутинно, — с улыбкой ответила она. — В зале стало ужасно душно.       Он не стал говорить о том, что видел истинную причину ее состояния, благоразумно промолчал.       — Мне ведь сегодня так и не довелось поздравить тебя с праздником. Ты любишь Рождество? — опять неожиданно начал Тео, вызвав теперь уже искреннюю улыбку.       — Раньше любила. Последние годы оно не особенно отличается от остальных дней в году.       — Это ужасно печально, — сказал Нотт. — Разве ты не вскакиваешь с кровати и не бежишь босиком к елке, чтобы открыть подарки?       — Напомню: мне девятнадцать, — усмехнулась Эстель. — Да и кто теперь поставит для меня ель и упакует праздничные коробки?       — Такой настрой никуда не годится, — серьезно произнес Тео, она с вопросом в глазах посмотрела на него. — Неужели ты думала, что я ничего для тебя не подготовил?       На выраженное удивление он наигранно вздохнул.       — Придется поменять твое мнение обо мне.       — А что за подарок? — спросила Эстель, и в ней отразился какой-то детский интерес.       Умиление. Сердечко сбивчиво напоминает о себе. Он загадочно улыбается.       Снежинки медленно опускаются с неба. Первые в этом году. Она поднимает наверх голову, любуется тем, как они отрываются от клочков туч, опускаются вниз, не тая. А он любуется ей. Она грустно улыбается, ловит его взгляд. Снежинки путаются и искрятся в ее волосах, тают на коже, опускаются на ворот пальто.       Тео умирает. Тихо-тихо. Перестает дышать, когда слышит:       — Мне достаточно и этого подарка.       И мир вокруг, и мир внутри взрывается яркими вспышками.