***
Первый раз за последние месяцы Эстель так хорошо спала. Она так и не вернулась в тот вечер в зал, к толпе людей, к беспокойствам. Почти час они с Тео просидели в беседке у дома Малфоев, пока она не заметила, что он совсем раздет. А он в ответ смеялся и дрожал. Ей же было тепло. Он проводил ее до камина, на прощание поцеловал ладонь, задержав пальцы на ее коже, кажется, гораздо дольше, чем положено. Эстель оказалась дома и с улыбкой на лице поднялась в свою комнату. Стянула платье, отбросив его в угол комнаты, вынула из волос гребень и с удовольствием помотала головой, чтобы пряди расслабленно распались по спине. Завязала легкий халат и села у зеркала, подогнув одну ногу и посмотрев на себя. — Ты мне нравишься больше. Она прошептала это, вглядываясь в румянец на щеках, уставшие глаза, чуть сгорбленные плечи, непринужденную позу и домашнюю одежду, в которой она чувствовала себя защищенно здесь, в темноте, за закрытыми дверьми комнаты, которую уже стала считать своей. На полке хранились самые необходимые зелья. Она взяла парочку бодроперцовых и еще несколько настоек против простуды, ведь очень повезет, если Тео не заболеет после сегодняшней закаливающей прогулки. Сложила их в свободную коробку, оставшуюся после того, как она готовила подарки некоторым людям. И еще в чемодане лежали заброшенные ею книги. В разговоре она неосторожно обмолвилась о том, что читала маггловскую литературу, вместо осуждения увидела искренний интерес на его лице. Поэтому в коробку легли некоторые классические произведения, вроде «Графа Монте-Кристо» Дюма и Шекспировской «Зимней сказки». Аккуратный бант, повязанный вручную, и подарок бережно отставлен на край стола. Эстель погасила свет и с наслаждением упала на мягкую кровать, закрываясь огромным одеялом. Даже если это и была наглость — уйти так просто с собственного вечера, то ей было все равно. Она считала, что заслужила передышку хотя бы в ночь Рождества. Утром она проснулась от солнечного света, льющегося через незадернутые шторы, и стука по стеклу. Блаженно потянулась, переворачиваясь на другой бок, и спустя несколько секунд поднялась, чтобы спуститься на холодный пол и пробраться к окну. Она с удивлением насчитала пять сов. Все они с поздравительным уханьем влетели в комнату через открытую раму. Сели на спинку стула, тумбу, подоконник. Эстель поспешила отвязать от их лапок коробки, поставила тарелку с печеньем и села обратно на кровать, не глядя на то, как они забирают угощение и вылетают на улицу. Поежившись, она заклинанием закрыла окно. Перед ней был подарок, отправитель которого немало удивил. Лили. Кое-что для оказания медицинской помощи, несколько чудесных книг. От Фиби пришла веселая открытка и потрясающе дорогой рубиновый браслет. От мистера Уолбэрка длинное письмо, которое так тронуло Эстель, что ей стало ужасно стыдно, что она не нашла времени просто написать ему после всего. В его посылке были только вышедшие в печать новинки и фотография, где у новой вывески стоит он и приехавшие на каникулы мальчишки, которые помогали им все лето. Нарцисса прислала изобилие самых разных подарков, словно она никак не могла определиться. Тут были перчатки, и украшения, и романы, и ванильные свечи, и духи. Все это Эстель осторожно отодвинула, освободив место последнему подарку, на котором красивыми завитками было выведено имя: Теодор Нотт. В небольшой коробке лежала записка и статуэтка из дорогого металла. Фигурка танцующей девушки, которая подняла вверх руки, приподнялась на носки совершенно босая, в легком летнем платье. Такая тонкая работа. Настоящее искусство. На скульптурном личике так естественно, так живо выглядели безмятежность и счастье. На записке выведены слова. Момент, когда я понял, что в этой жизни есть нечто прекрасное. Эстель удивленно перечитала строку и улыбнулась этой непонятной метафоре. Оглядевшись, она заметила, что подарок для Тео исчез со стола, значит, эльфийка обо всем позаботилась, и он уже распаковывает его у себя в комнате. На столе она увидела листок, который бросался в глаза, привлекая внимание, и маленькую шкатулку. Она взяла бархатную коробочку в руки, открыла крышку, и пальцы замерли над изящным медальоном. И захотелось рассмеяться, когда она раскрыла его и увидела фотографию. На ней махали руками и улыбались, переглядываясь, она и Сесиль. Аналогичный подарок ожидал и Регулуса. Она застегнула замочек на шее, поправила украшение на груди и взялась за записку, слова на которой были такими же интригующими, как и на послании Тео. «Главный подарок будет ждать тебя в гостиной». Эстель с давно позабытым предвкушением сбегала по лестнице и шла к нужной комнате, распахнула двери. Регулус сидел на корточках, разговаривая с эльфами. С ее Рози и Динки. Он поднялся, улыбнувшись ей, а она, наоборот, заняла его место на коленях. Домовики со слезами кинулись к ней, и она крепко их обняла. Из-за идиотской бюрократической системы наследования, она не могла их забрать из места содержания в Министерстве, пока не разрешатся все вопросы. Они — все, что у нее осталось. Нет семьи. Нет дома. Только эти старые и преданные друзья. Эстель подняла взгляд на наблюдающего Регулуса и сквозь слезы одними губами сказала: «Спасибо».***
Тео, напевая рождественскую песенку, вырезал из десяти британских газет и еще пяти журналов фотографии Эстель. Он был похож на одержимого маньяка. Но на душе было беззаботно и легко. От важного дела его отвлек совиный клюв, настырно стучащий в окно. Как только он увидел имя отправителя, почти выпихнул птицу обратно в небо, бедром захлопнул окно и прямо на подоконнике ровно поставил коробку. Несколько секунд не прикасался к ней, оглядывая со всех сторон. Потом нежно провел пальцами по банту. Интересно, она завязывала его сама? Затем он потянул за кончики медленно, растягивая наслаждение, снял крышку и рассмеялся. Потом зажал себе ладонью рот, разглядывая самый лучший подарок за всю его ничтожную жизнь. Тео осторожно взял лежавшую наверху книгу со старыми пожелтевшими страницами. Погадаем! Сто первая страница. Двадцать первая строка. Он со всем трепетом пролистал страницы, остановившись на нужной, заскользил пальцем по строчкам и снова рассмеялся, прочитав предсказание. «Самолюбивый и тщеславный до мнительности, до ипохондрии; искавший во все эти два месяца хоть какой-нибудь точки, на которую мог бы опереться приличнее и выставить себя благороднее; чувствовавший, что еще новичок на избранной дороге и, пожалуй, не выдержит». Он опустил лицо прямо в книжный разворот, делая глубокий вдох, закрыв глаза. Послышался стук, открылась дверь. При входе замер отец, глядя на то, как его сын с наслаждением нюхает книги, стоя в одной пижаме, потом улыбается ему и направляется к нему с распростертыми руками. — С Рождеством, отец! Дверь почти ударилась о его лицо. И из коридора послышалось: — Я, пожалуй, зайду позже. И Тео снова рассмеялся.***
Не первый раз за последние месяцы Регулус спал так отвратительно. События вечера крутились в голове, когда он накрыл гудящую голову подушкой, как будто пытался задушиться. Собственные противоречивые действия не выходили из головы. Да, он беспокоился об Эстель, отправился следом за ней, как только увидел, как она оттолкнула Марискотти. Если бы не волнение за нее, то он бы тут же объяснил итальянцу, как не стоит поступать. Он видел, как Нотт выводил ее из зала. Ничем хорошим это закончиться не могло. Он долго наблюдал, стоя на крыльце, как они под руку удаляются от дома и мило о чем-то беседуют. Неимоверных усилий ему стоило заставить себя вернуться внутрь и не идти за ними, как надоедливый и заботливый… Кто? Брат? Наверное, так. На душе было отчаянно тошно. Он выпил два полных бокала огневиски и, не прощаясь ни с кем, отправился домой, чтобы без сознания рухнуть на кровать, не желая даже раздеваться. Но в мерзкой реальности он лежал, перекрыв себе воздух подушкой. Может, от асфиксии он отключится хотя бы ненадолго? В том же настроении он выбрался из кровати утром, едва взглянув на свой взъерошенный, бледный вид. Горячий душ, под которым он надеялся согреться, окончательно разбил его тело, и теперь Регулус ощущал себя старой и скрипучей развалиной, которая теряет гвоздики и шурупчики и через секунду свалится грудой хлама. Кто бы знал, что лекарством станет ее подарок. Точно такой же, какой сделал он. Им обоим стоит вручить премию за оригинальность. Но признаки окончательной ремиссии неизвестного расстройства он ощутил, когда увидел ее заплаканное благодарное лицо, пока она обнимала домовиков. Впереди их ждал еще один непростой вечер. — Сегодня отправимся в Хогвартс. Эстель звонко отложила вилку на тарелку и внимательно посмотрела на Регулуса. — Ты знаешь, где искать то, что нам нужно? — спросила она, забывая обо всем, кроме предстоящего дела. Вот, что действительно было важно. Снежинки наконец-то растаяли, осев каплями на коже, их захотелось стряхнуть. И мир снова окрасился в привычный серый. Она почувствовала себя глупо, вспоминая о легкомысленности, которая, как паразит, обезобразила ее разум за рекордно короткие сроки. — Да. Архивы расположены в библиотеке. Доступ закрыт от учеников, но не думаю, что нас ждет какое-то серьезное препятствие, — говорил Регулус, откинувшись на спинку стула. — Проблема в другом. Защитный купол вокруг школы. Меня научили тому, как можно незамеченным пробраться через подобную щитовую магию, но чары Хогвартса куда мощнее и смогут нейтрализовать постороннее влияние. У нас будет не так много времени. — И сколько же? — уточнила Эстель, уже понимая, что ответ вряд ли порадует. — Не больше двух часов. — Ты ведь понимаешь, что это очень плохая новость? — спросила она и вздохнула, увидев его спокойный кивок. — Два часа на то, чтобы пробраться на территорию школы, проникнуть в замок незамеченными, разобраться с неизвестными чарами, скрывающими архив, найти информацию по Реддлу, а потом скрыться? Если мы не успеем? — Придется поторопиться, — без колебаний произнес Блэк. — Отправимся, как стемнеет. Они переместились к Черному озеру, туда, где начинался Запретный лес. Пробираясь этим путем, они могли не беспокоиться, что какой-то любопытный человек, мучащийся бессонницей, увидит их из деревни, или приметит их фигуры из окон замка. Они не говорили друг другу ни слова, опять общались взглядами. Регулус пошел первым, показывая дорогу, Эстель на шаг позади, пробираясь через сугробы. Черные мантии, накинутые капюшоны. Никаких масок. И от этого он ощущал странную свободу. Он был счастлив вернуться в Хогвартс не в одном из своих кошмаров. Место, в котором он оставил все хорошее, место, в котором вся жизнь была легкой задачкой по нумерологии. Здесь он похоронил себя. Регулус Блэк умер, сидя на метле с однокурсниками, опьяневший и мечтающий о том, что весь мир ляжет к его ногам. Наверное, тогда он рухнул с высоты, переломав все кости. А все произошедшее после — иллюзии его умирающего сознания. Или персональный ад. Он часто задумывался об этом. Смерть вообще стала неизменной спутницей, играла на нервах, дышала в затылок, насмехалась. Она увязалась за ним, потому что он сам ее призвал. В ту самую ночь, когда в нем ожило самое темное и желание убить, растерзать, измучить затмило все. Она наблюдала за ним, подначивала и презрительно кривила иссохшие губы, прикрывавшие гнилые зубы. Ему хотелось развернуться и свернуть ее костлявую шею, но она сливалась с тенями, исчезая в темноте. И он все равно продолжать ощущать ее пристальный взгляд и смердящий запах болотной трясины. Регулус мельком взглянул в сторону Эстель. Она была такой сосредоточенной и серьезной, упрямо шагала через цепляющиеся ветви кустарников и топнула в снегах. Он никогда не спрашивал у нее, почему она продолжала бороться и почему разглядела причину бед в Темном Лорде. Она всегда тонко чувствовала людей, анализировала и молча делала выводы. Зачастую те же, что и он. Он понимал, что еще немного, и она станет опасна для Повелителя. Успеет ли он рассмотреть под ее удобно выбранной маской светской львицы истинное лицо? Регулус надеялся, что они смогут продержаться так долго, чтобы можно было захлебнуться от удовольствия, глядя на осознание в затухающих глазах Темного Лорда, который точно так же будет захлебываться собственной кровью. Но все это было обосновано лишь собственным тщеславием. Регулус знал, что все не будет так просто. Он не верил в слухи про бессмертие, и все же при каждом взгляде на Темного Лорда он понимал, что приблизить его к смерти — это узнать о нем так много, чтобы почти стать им. Каждую тайну, которую он тщательно укрывал десятилетиями, каждый день жизни. В этом крылась сила и слабость. Он порой спрашивал себя, с каких пор ненависть заразила его душу так сильно, что он видел все в красном цвете и находил удовлетворение в том, чтобы каждый получил заслуженное наказание. Смерть опять злобно шептала, и он вел ее за руку, приручая, чтобы в нужный момент попросить ее об одолжении: забрать ее собственных посланников. Потому что не видел другого исхода. Для Темного Лорда. Для Беллатрисы. Для Малфоя, Рудольфуса и всех Пожирателей. И для него самого. Он давно уже жил в долг, и никогда не сможет расплатиться. Он не строил иллюзий на свой счет, душил жалость и глушил голос совести. Ее мучения не обелят его поступки. Он — отчаявшееся чудовище. Он знал про себя все. Для него уже не было иного пути. Не было иного смысла. И все же ему было до одури горько. Он остановился, как только среди деревьев стали видны каменные стены Хогвартса. Регулус обернулся, проверяя, что Эстель с той же решимостью замерла, глядя на него и ожидая дальнейших действий. Спустя пятнадцать минут Регулус сумел ослабить магическое поле, чтобы оно впустило их незамеченными. Все-таки он испытывал подобие благодарности к Беллатриссе за то, чему она обучила его. Хоть она и будет в бешенстве, если узнает, для чего он применяет полученные знания. Они осторожно шагнули за границу, на мгновение обозначившуюся размытыми бликами. Как только оказались по другую сторону, спокойно выдохнули и переглянулись. Регулус спешно повел Эстель в сторону одного из потайных ходов, о котором узнал еще в школьную бытность. Он выводил в коридор неподалеку от Больничного крыла. Небольшая опушка с развалинами камней. Регулус подошел к крупной плите, припорошенной снегом, взмахом палочки очистил ее и невербально применил Диссендиум. Тут же камень со скрежетом сдвинулась в сторону, открывая спуск вниз. Регулус спрыгнул вниз и не успел протянуть руки, чтобы помочь Эстель, как она сама ловко схватилась за край камня и спустилась, затем отряхивая ладони. Регулус незаметно усмехнулся и зажег на палочке Люмос, но это едва ли помогло: кисть другой вытянутой вперед руки уже тонула в темноте. Эстель беспокойно сжала губы. — Ненавижу темные коридоры. Свет на конце палочки отбрасывал тени на ее лицо, искажая эмоции и помогая ей спрятать поднимающуюся тревогу. Она здесь не одна. Но ей ничего не угрожает. — Поспешим, — сказала она, поравнявшись с Блэком. Регулусу оставалось лишь кивнуть. У них было слишком мало времени. В холодном затхлом коридоре было тесно и душно. Уже через пять минут можно было почувствовать, как застреваешь в паутине, которая сковывает время, ограничивает пространство. Эстель всем сердцем желала выбраться отсюда. Она смотрела в спину идущего впереди Регулуса. И иррациональный страх заставлял ее чувствовать чье-то присутствие за собой. Эта неконтролируемая тревога пульсировала в сосудах вместо крови и выплеснулась облегченным вздохом, когда они остановились у старой дощатой двери без замочной скважины. Регулус взял палочку в зубы и с силой надавил обеими руками на отсыревшие доски. Послышался скрежет, посыпалась пыль и штукатурка, и дверь со скрипом тяжело отворилась, открывая дорогу в темный коридор Хогвартса. Они погасили палочки и тихо вышли из тайного хода. Дверь за ними захлопнулась, и Эстель увидела, что на ее лицевой стороне была картина с древним целителем Галеном. Он небрежным движением поправил тогу на плече и, фыркнув, отвернул голову, изобразив горделивый профиль. — А он не расскажет? — спросила Эстель. — Этот портрет не говорит. А по пути в библиотеку мы больше никого не встретим. Больше стоит опасаться Филча и его кошку, боюсь, что даже в отсутствие учеников они целую ночь таскаются по школе, — пояснил Регулус. Они двинулись вдоль стены широкого коридора. Блэк шел целенаправленно, не оглядываясь по сторонам, поразительно, как легко он ориентировался в темноте. Эстель же позволяла себе с интересом вглядываться в то, что составляло древний замок. Еще снаружи он поразил ее своим величием. Место, пропитанное магией. Их шаги смягчались под действием заклинаний и не были слышны, но они все равно шли, ступая, как можно осторожнее. Прошли мимо широких дверей в неизвестное помещение, свернули к лестницам. Эстель замерла, глядя на то, как десятки пролетов меняли свое положение, когда им вздумается. Она схватилась за ладонь Регулуса и запрыгнула на последнюю ступеньку, когда лестница сдвинулась и начала поворачиваться влево. Поднявшись туда, куда она их привела, они ступили на еще одну, чтобы оказаться в нужном коридоре. Эстель поражалась тому, как устроен этот замок. Шармбатон был красив и изнутри, и снаружи, но он не хранил никаких секретов и не поражал воображение. В конце рекреации виднелись двери, путь до них был приятнее за счет света, падающего из витражных окон. Регулус осмотрелся влево и вправо, только потом сделал последние три шага и просто толкнул одну из створок, заходя внутрь и придерживая ее для быстро скользнувшей за ним девушки. Эстель никогда не видела ничего прекраснее ночной библиотеки Хогвартса. Взгляд падал на тянущиеся ввысь и далеко за пределы видимости стеллажи. И тысячи книг, корешки которых подсвечивались светом луны. И несравнимый ни с чем запах бумажной пыли, типографской краски. Регулус замер у скрытого в стене прохода в архив и коротко улыбнулся, когда увидел, с каким восхищением Эстель замерла, оглядываясь вокруг. Он занес палочку над узорами каменной плитки и сосредоточился на заклинании, наложенном на нее. Эстель спустя некоторое время заставила себя вспомнить о деле, отвлеклась от созерцания книг и села на стул библиотекаря, наблюдая за тем, как Блэк пытается открыть для них проход. По меньшей мере, она чувствовала себя бесполезной. По большей — жалкой. Но вмешиваться и отвлекать благоразумно не стала. Спустя пятнадцать минут Эстель осмотрела стол и тумбы здешней работницы, но кроме формуляров нынешних учеников и нескольких потерянных учебников и книг ничего не нашла. Посмотрела на часы и подняла взгляд как раз тогда, когда послышался щелчок, Регулус выпрямился, сдувая со лба упавшую челку, и повернулся к ней с кривой улыбкой довольства собой. Они вошли в пыльное неосвещенное помещение, Регулус взмахнул палочкой, но ничего не произошло. Значит, палочковая магия здесь не сработает. Кое-как он нащупал на стене клавишу выключателя, и потолочные лампы зажглись тусклым мигающим желтым светом. В воздухе кружились пылинки, и, проходя через них, взгляд натыкался на два нескончаемых ряда пыльных шкафов, заставленных белыми папками. Спертый воздух, тесное, суженное пространство. Эстель еще раз взглянула на часы, первой подходя к архивному путеводителю, небольшой книжке на высоком столике. Это уже дарило надежду. Написав в нем то, что тебе нужно, тебе будет показано местоположение указанной книги, папки или бумаги. Эстель взяла перо, опустила в чернильницу, но лишь соскребла со стенки присохшую жидкость. Регулус обреченно выдохнул, оглядывая помещение: — Придется искать самостоятельно. И Эстель осталось лишь кивнуть и заняться вторым рядом стеллажей. В начале был настоящий порядок, все разложено по годам и факультетам, но, добравшись до конца пятидесятых, Эстель обнаружила, что прошлый библиотекарь не был столь щепетилен в вопросах хранения документации. Вперемешку с личными делами лежали старые газеты, медицинские карты одних студентов лежали в папках других Сплошная неразбериха. Тем временем у них оставалось не больше часа, чтобы найти что-то о Томе Реддле и добраться до границы защитного купола. Эстель заторопилась, беря с полки следующие папки, и через образовавшийся просвет посмотрела на Регулуса, стоявшего у шкафа напротив. Он тоже посмотрел на часы, затем поднял голову от бумаг и постучал по стеклу, давая напоминание ей. Но она думала о другом. Часы на его руке. Конечно, может быть, она огляделась или ей показалось. Может быть, они просто очень похожи. Но на одну секунду она поверила, что это те самые, которые она подарила ему, когда ей было шестнадцать. Стал бы он их хранить после всего, что происходило? Конечно, нет. Она стерла со лба выступивший из-за духоты пот и взялась за учеников сорок четвертого года выпуска. Браун. Вуш. Дулей. Дженкинс. Кристалл. Лавгуд. Малфой. Сердце забилось сильнее, Эстель поставила папки на место. Все, кроме одной, с выведенной фамилией Реддл. — Кажется, я нашла. Послышался шелест, шаги, и Регулус появился рядом, посмотрев на желтые страницы в ее руках. Эстель открыла первую страницу с личной информацией ученика. Ничего примечательного. Имя. Дата рождения. — Надо идти, — сказал Блэк, убедившись, что это то, что им было нужно. — Подожди-ка, — ответила Эстель, впиваясь в строчки, и поставила палец на середину страницы. Родители или опекуны: прочерк. Место жительства: приют Святого Вула. Эстель смотрела на то, как несколько секунд Регулус перечитывал эти строки, на мгновение нахмурился, а потом с медленно трогающей губы улыбкой взглянул на нее. Сорок минут. Они, покрытые пылью, выбегают из архивных помещений. Регулус произносит неизвестное ей заклинание, уже не думая о невербальной магии. Одни двери закрываются. Через другие они попадают в коридор. Ночная тишина. Эстель крепко прижимает к груди папку и бежит за Регулусом, пока у самых лестниц он не хватает ее за руку, вынуждая поравняться с собой. Спускаются вниз на этаж. Лестницы, на удивление, послушны. Тридцать минут. Темный коридор. Впереди большие двери, после них останется только два поворота до портрета целителя. Регулус останавливается, прислушивается, она чувствует биение его сердца через прикосновение рук. Он прижимает к губам указательный палец. Теперь Эстель и сама слышит звуки шаркающих шагов, бряцание связки ключей, тихое хрипение, похожее на недовольный шепот. Они пятятся назад, Регулус утягивает ее за угол туда, откуда они пришли. Шаги все ближе. Регулус быстро шагает по коридору, крепко держит руку Эстель, которой приходится срываться на короткие перебежки. Он дергает ручки закрытых дверей, одну за другой и ему отчаянно смешно от иронии сложившейся ситуации. Кто и когда посмел сказать, что в этой жизни ничего не повторяется вновь? Господин глупец, вы ошиблись. Ниши в противоположной стене совсем небольшие, но Регулус подталкивает Эстель туда. Она опять стоит, чувствуя каменную кладку, впивающуюся в ее лопатки. И редко дышит. Зато часто-часто стучит сердце. Регулусу приходится почти полностью прижаться к ней, чтобы темнота скрыла его фигуру. Шаги уже в этом коридоре. Эстель не делает вдохов, почти не видит Регулуса, но рецепторы улавливают его запах и тепло тела. И ей тоже становится очень душно. Еще сильнее, чем в пыльных архивах. Она чувствует, как его напряженное дыхание касается ее кожи. Кружится голова. И в этом водовороте эмоций она не сразу замечает, что звуки стихли, и человек уже свернул в противоположную от них сторону. Регулус отстраняется, отходя на нее шаг, ловит ее взгляд, снова уводя за собой. Она уже успела забыть, что не отпускала его ладонь все это время. Она не успевает сосредоточиться на этой мысли, когда им вновь приходится остановиться. Воздух разрезается пронзительным мяуканьем. Они одновременно опускают взгляды к полу, откуда на них прищуренными, почти человечески осознанными глазами смотрит кошка. Пятнадцать минут. — Поздоровайся с миссис Норрис, — шепчет Регулус. Они осторожно огибают ее, она разворачивается следом за ними, не сводя с прицела своего немигающего взгляда. Блеснули клыки, она вновь призывно кричит. Шаги хозяина снова раздаются где-то в темноте школьных коридоров. Беглецы уносят ноги. Легкие Эстель все быстрее приходят в негодность. Последний поворот. Римский целитель подскакивает с недовольством, когда Регулус дергает на себя портрет и потом захлопывает его, на всякий случай оставляя парочку заклинаний, если Филчу известен этот проход. Пять минут. В узком темном коридоре бежать еще сложнее. Эстель запинается, огоньки на их палочках дрожат и мечутся по стенам. Голова гудит. В горле кровь. Огнем через бронхи проходят вдохи. Регулус задает темп. Без него она бы уже давно лежала где-то в коридоре замка, став воплощением какой-нибудь шекспировской сцены. Они останавливаются, и Регулус заклинанием почти отбрасывает плиту над ними. Присаживается на колено, дает руку, и Эстель, прилагая последние силы, встает на бедро, хватается за край камня наверху, снизу подсаживает Регулус. Она с трудом карабкается, вылезая на поверхность. Мужчина за ней легко подтягивается наверх. Меньше минуты. Они совершают последний рывок. Последняя сотня метров. Щитовые чары вновь обозначаются серебряным сиянием в ледяном воздухе, когда они касаются их и вырываются на другую сторону. Время вышло. Они успели. Эстель упала на колени, в груди было так больно, что из глаз брызнули слезы, легла прямо на снег, звезды между верхушками деревьев плясали и размывались. Регулус стоял, опершись на дерево, пытаясь восстановить дыхание. Капилляры в легких все-таки лопнули, и теперь кровь омывала десны. Эстель прикрыла глаза, улыбаясь и не думая о том, как странно выглядела эта улыбка. Сейчас она была счастлива. Папка, прижатая к телу, согревала тело и душу.***
Эстель сидела за письменным столом и уже в который раз перечитывала личное дело Тома Реддла. Она уже запомнила все формулировки, расположение знаков препинания, фотография красивого старосты въелась в сетчатку. Она не знала, зачем делала это. Сразу же, как они прибыли из Хогвартса, они просмотрели все вдоль и поперек, но положительные рекомендации учителей и карта посещений лазарета не несли никакой полезной информации. Первая страница так и осталась единственным ценным открытием. Она не пыталась найти что-то еще, отыскать какой-то скрытый смысл на пожелтевших грубых листах. Но держать папку в руках, рассматривать точеное лицо шестнадцатилетнего юноши сравнимо с тем, что она смогла уцепиться за тень Волан-де-Морта. И она крепко держалась, не желая ее упускать, чтобы слиться с ней, чтобы стать ей и в темноте нанести удар. Эстель ненадолго отложила исписанные вручную листы и застучала пальцами по столу, пытаясь успокоить себя этим ритмом. Регулус узнал, где находится приют Вула, точнее здание, в котором когда-то было обиталище сирот. В шестидесятые его выкупил некий мистер Чейз, приют закрыли, детей развезли в разные уголки Британии. Какое-то время там существовал один из офисов Бритиш Мотор Холдинг, но после объединения компании с Лэйланд необходимость в нем пропала. Теперь здание уже больше десяти лет пустовало, смотрело на улицу пустыми глазницами разбитых окон. Скрипящие на ветру ворота люди обходили стороной. Суеверия и слухи порождали страх, о бывшем приюте говорили всякое, считая, что там живут души детей, погибших от бомбежек второй мировой. Эстель ждала полудня, когда Регулус вернется в Девоншир, и они отправятся в Лондон. В ней разжигалась жажда. Глубокое истинное желание узнать все. Без остатка. Совсем скоро сидеть на месте стало невозможно, каждая клеточка тела вопила о желании действовать. Эстель поднялась на ноги и стала расхаживать по комнате. Время так катастрофически медленно утекало. Она не знала, чем себя отвлечь, чтобы перенести ожидание с меньшей тревогой. Но она не могла думать ни о чем. Два письма от Тео лежали невскрытые на туалетном столике. Это было грубо, но у нее не было моральных сил, чтобы сосредоточиться на чем-то помимо завладевшего ее разумом Реддла, мальчишки, который рос среди магглов в приюте, а затем решил истребить их, приравнять к животным. Еще одна сова. Очередное письмо. Эстель почти вырвала конверт из птичьего клюва. Но, прежде чем успела отложить его в формирующуюся стопу, замерла, вчитываясь в написанное имя. В ту же секунду она захотела его разорвать или сжечь. Пальцы непроизвольно сжали плотную бумагу, сминая. Эстель отбросила письмо куда-то на стол, но оно не долетело, ударившись о край и оказалось где-то под кроватью. Еще несколько минут она ходила по комнате, раздражаясь, чувствуя поднимающуюся злость. Что же еще он хотел ей сказать? Что не успел донести до нее во время их танца? И все же она опустилась на колени у кровати и достала смятый конверт, смотря на него, как на чью-то отрезанную плоть, повязанную бантом. Резко открыла его, неровно, оставив рваный край и едва не задев лист внутри. Вытащила письмо, перевела дыхание и быстро пробежалась по строчкам. Затем поднялась на ноги и перечитала еще раз внимательнее. «Эстель, несмотря на твой выбор, на сторону, которую ты заняла, ты должна знать». Наверное, это было ошибкой. Нет. Это без сомнений было ошибкой. Но она не задумывалась над этим, пока оставляла Регулусу записку. «Твой отец погиб не из-за несчастного случая». Она бежит по коридору, спускается по лестнице, сбивая в груди дыхание. «Убийца среди тех, кому ты доверилась». Подбегает к камину, хватает горсть пороха. Сердце сжимается в спазме от неверия, от страха. «У меня осталось не так много времени, но я потрачу последние минуты на то, чтобы помочь тебе увидеть правду». Тошнота. Эстель вышагивает в небольшую гостиную коттеджа на окраине Уилтшира. Мужчина, сидящий в кресле, поднимает на нее глаза, облегченно выдыхает. Он напуган и бледен, на коже выступила испарина. Руки мелко трясутся. Эстель видит это. И чувствует то же. Неровно шагает, опускается на край дивана. — Почему я должна тебе верить? Он вздрагивает, смотрит на нее, но теперь в этом взгляде была лишь обреченность. — Ты не должна. Ты вольна делать все, что хочешь. Я расскажу тебе все, потому что мне нечего терять, я знал, чем это закончится, я подозревал, — он срывался на шепот, пальцы вжались в подлокотники, чтобы не отвлекать своим назойливым дрожанием. — Я приехал сюда не ради выгодных сделок. Он сказал, что моя девочка у него, что он сохранит ей жизнь, если я прибуду в страну. Я был готов сделать все, отдать все, что у меня было. Он вцепился ладонями за растрепанные волосы и с силой сжал, оттягивая. — Кто угрожал тебе? — севшим голосом спросила Эстель, напряженно вслушиваясь в рыдания мужчины напротив и чувствуя, как у самой к горлу подкатывает ком. — Волан-де-Морт, — с гортанным ревом ответил он, подняв голову. — Он забрал мою Мариссу. Глупая… Она твердила, что она разучилась жить, оказавшись в дорогой шкатулке. Она отправилась путешествовать, занялась перекупкой темных артефактов, создавала их сама. Она ведь так талантлива. Она редко писала, отправляла деньги, как будто пыталась рассчитаться за годы жизни в моем доме, — он закрыл ладонями лицо, тяжело дыша, скреб ногтями по коже. — Она писала, что задержится в Англии, я уговаривал ее не оставаться здесь. Но она… Она решила ввязаться в эту войну, связалась с Орденом, стала поставлять им артефакты для вооружения, сама делала защитные мантии. И она привлекла его внимание, ее нашли. Он прерывисто вздохнул, по пальцам текли слезы. Эстель чувствовала, как каждый капилляр сжимается, останавливая в ее теле кровь. Она с каждой секундой чувствовала себя менее живой. — Я попался на обман. Она была мертва еще до того, как прибыл сюда. Она задушилась на прутьях решетки, где ее держали. Она хотела защитить нас с Фабио, чтобы они не узнали, куда тянется нить. Она убила себя. Он дрожал, ногти до крови расцарапывали кожу. С ресниц Эстель сорвались слезы, она отвела взгляд куда-то в сторону, до боли прикусив губу. — Теперь они убьют меня, я знаю. Убьют так же, как и твоего отца, — исступленно шептал он. — Только умоляю: защити Фиби, она увязалась со мной, желая спасти Мариссу, ее не пожалеют. Я верю, что ты еще не забыла то хорошее, что было в твоей жизни, что ты не до конца веришь монстрам, с которыми связалась. — Я не на их стороне. И никогда не была. Это притворство, — сказала наконец Эстель. — Тогда зачем? — тихо спросил Дарио, отняв ладони от лица. — Невозможно бороться с тем, кого не знаешь и от кого держишься на расстоянии. Я работаю на Орден. — Я опять ошибся? — с растянувшей сухие губы улыбкой спросил он. — Я тоже ошибалась, думая, что для тебя имеют ценность лишь деньги, — призналась она, опустив взгляд на свои сцепленные ладони. — Прости меня, — прошептал он, закрыв глаза, кажется, он с каждой минутой становился старее, увядал на глазах. — Я позабочусь о Фиби, — вместо прощения и вместо облегчения собственной вины. — Обещаю. Какое-то время Дарио сидел, не говоря ни слова. Его била лихорадка, он обхватил себя руками, потирая мышцы, как будто пытаясь облегчить боль. Он был еще более бледен. Эстель медленно сходила с ума. Она боялась услышать продолжение той правды, которая вылилась на нее. Она уже отпустила это когда-то, пообещала лишь преданно помнить и жить дальше. — Дарио, — тихо обратилась она, он, не сдерживая дрожи от озноба посмотрел на нее. — Скажи мне. Кто убил моего отца? — Я не знаю. Разочарование перекрыло кислород. Эстель еще секунду глядела на бледное лицо мужчины, надеясь выискать ответ где-то в нем. — Но это кто-то, кто был близок с ним, кто-то, кому он доверял. Роджер всегда был осторожен со всем, что попадало к нему в руки. Он никогда бы не схватился за неизвестный артефакт, если только не был уверен в том, кто его отправил. Дарио вдруг схватился за горло, пытаясь сделать вдох, но лишь срывался на хрипы. Его затрясло еще сильнее. Он упал с кресла на пол. Изводящие мышцы судороги. Ужас, написанный на белом блестящем лице. Мечущиеся, широко раскрытые глаза. Пальцы, впивающиеся в шею. Эстель бросилась к нему на пол, пытаясь отнять руки, которыми он начинал себя сильнее душить. Ее и саму колотило так сильно, что палочка плясала в руке. Она не знала, что делать, как ему помочь и куда кинуться. Она попыталась встать, чтобы послать за целителем в Мунго, но он резко схватил за руку, невольно заставив ее упасть на себя. Каждая мышца в нем была почти вывернута наизнанку, ей было больно, когда его пальцы сжались от спазма, став оковами на ее руке. Он дрожал, каждый вдох отдавался ужасным хрипением и сипом. Капли пота выступали на коже. Он с трудом и стоном приподнялся, приблизившись к ее лицу. И с усилием разомкнул челюсти, пытаясь шевелить губами и произнести что-то. Эстель напряженно вслушивалась в его глухой шепот, вглядывалась в смыкающиеся губы. Он сделал короткий вдох и на выдохе, когда все его тело содрогнулось так сильно, что он выгнулся дугой, еле слышно проговорил: — Орион… Он замер, зрачки в распахнутых глазах расширились и застыли. Он упал на спину, как деревянная кукла, все еще сжимая руку Эстель. Ее дрожащая ладонь прикоснулась к мокрой шее в попытке нащупать пульс. Но вздувшиеся вены молчали. Она отдернула руку, прижав ее к губам, прикусывая палец, чтобы сдержать крик. Вторая рука все еще, как в клешнях, была прижата к его телу. Эстель, казалось, она задохнется от нахлынувшего ужаса. Хватка мертвого человека. Незакрытые неживые глаза. Кровь шумела в ушах. Эстель хотела бы зажмуриться, чтобы не видеть, но продолжала смотреть на тело перед собой. Оно потеряло личность. Она попыталась сорвать с себя цепкую ладонь, скоблила ногами по полу, пытаясь встать, но в итоге пошатнулась и упала на недвижимую грудь. Паника обхватила легкие кольцом. Она закричала, но вырвался лишь задушенный сип. По щекам катились слезы. Ужас и отчаяние. Кто-то обхватил ее лицо, и она взбрыкнулась, чтобы избавиться от этого наваждения. Но за поволокой нахлынувших эмоций она разглядела взволнованное лицо Регулуса. Она в голос зарыдала, подавшись к нему. — Тише, — шептал он, — сейчас я помогу тебе. Он попытался разжать пальцы мертвеца, но ни при каком усилии они не поддавались. Эстель услышала хруст и наконец ее рука ослабленно опала, ударившись кистью о пол. Регулус притянул девушку к себе, пока она просто обессилено сидела, прижавшись к нему. — Почему все умирают? — прошептала она, прерывисто вздыхая. — Все вокруг меня умирают. Регулус не успел ничего ответить. В комнате раздался надрывный крик. В дверях стояла девушка, глядевшая на тело в гостиной, потом она перевела взгляд на замершую на полу пару. Из ее глаз брызнули слезы, она зажала ладонями рот и задрожала. Эстель отстранилась от Блэка и с трудом поднялась, одна рука безвольно повисла вдоль туловища: любое движение приносило боль. Она двинулась к Фиби, та по-прежнему стояла на месте, глядя на все через пелену слез. — Эстель, — тихо и с мольбой сказала девушка. — Тебе нужно уехать, Фиби. Сегодня же, — дрогнувшим голосом произнесла она и обернулась к стоявшему у кресла Регулусу. — Я все сделаю, — сказал он. — До вечера будет готов порт-ключ. Через четыре часа, когда тело Дарио забрали целители, и мужчина, ровным голосом задававший вопросы о том, как он умирал, исчез в зеленом пламени каминной сети, Эстель сидела на крыльце дома в одиночестве. После отступившей истерики она чувствовала выжженную пустоту. И мысли возвращались к последнему разговору. Ее отца убили. И Дарио назвал ей имя убийцы. Орион — редкое, единственное в своем роде имя. Среди окружения отца так точно. Но она не могла осознать такую правду. Она вспоминала последнюю ссору с Блэками. Неужели тогда произошло что-то настолько серьезное, что побудило пойти на убийство? Разве Орион мог? И как сказать об этом Регулусу? Говорить ли вообще? Эстель услышала, как он подходит к ней, она различала его шаги среди остальных. Он сел рядом с ней на ступень и протянул три пробирки с зельями. Она долго вглядывалась в его лицо. Нахмуренные брови, во взгляде скрываемое беспокойство, губы плотно сжаты, очертившиеся скулы. Эстель отвернулась, забирая из ладони склянки и выпивая их содержимое, даже не спросив, что он ей принес. Она видела, как он внимательно наблюдает за ней. Когда она отложила пробирки, он мягко коснулся ее больной руки и поднял рукав свитера. На предплечье яркими бардовыми пятнами были видны следы пальцев. Эстель поморщилась, когда Регулус притронулся к коже рядом с синяками. Возможно, в ее кости была трещина, судя по тому, какой болью отзывалась рука. — Целитель сказал, что зелья помогут, и еще дал это, — он вытащил из кармана брюк маленькую баночку с заживляющей мазью. Эстель молчала и смотрела на то, как он опускает пальцы в вязкую субстанцию, а затем нежно прикасается к ее коже. Она вздрагивает, но терпит, пока Регулус осторожно и сосредоточенно наносит лечебную мазь. Но ровно через десять секунд она отстранила его руку и сдвинулась влево, оставляя между ними расстояние. — Я пришла к Дарио, потому что в письме он сообщил, что мой отец был убит. Регулус выпрямился и напрягся, ожидая продолжения ее слов. — Он назвал имя твоего отца. Их взгляды пересеклись. Она заметила, как он удивленно приподнял брови, потом вновь нахмурился и посмотрел куда-то за нее. — Я уверен, это какая-то ошибка. Мой отец не мог… Он не делал этого, Эстель, — уверенно произнес Регулус, вставая с крыльца. — Тогда отправимся на Гриммо вместе, — поднимаясь за ним следом, сказала девушка. — Ему лучше знать, убивал он или нет. Она зашла в дом, одергивая рукав и оставляя Регулуса одного. Спустя еще час Фиби крепко обнимала Эстель на прощание. На ее бледном осунувшемся лице появились морщинки от долгого плача. Они одновременно шепнули друг другу беречь себя, и потом девушка отошла, держа в руке чемодан и зачарованный подсвечник. Пять. Четыре. Три. Два. Один. Она растворяется в воздухе. И Эстель удается выдохнуть. Вне Англии она будет в безопасности. Регулус ожидал ее у камина, пребывая в мрачных размышлениях, и, как только она приблизилась, первый шагнул в него, бросая горсть летучего пороха. Эстель утопила внутри свои тошнотворные мысли и чувства и ступила следом за ним. Дом Блэков встретил их тишиной, разбавляемой мерным стуком часов с маятником. В гостиной было темно, мутные окна не пропускали свет. Возникало ощущение, что дом запустел, остался необитаем, но вскоре послышался стук обуви по лестнице. Эстель непроизвольно сжала кулаки и прошла в другую часть комнаты, когда на пороге появился Орион. Регулус замер, положив руку на спинку кресла для того, чтобы что-то связывало с реальностью или чтобы удержаться в случае чего. — Сын, — удивленно произнес мужчина, затем заметил в тени книжного шкафа девушку. — Эстель. Что-то случилось? Почему вы здесь? Он переводил взгляд с лица сына, который пытался скрыть почти отчаяние, на лицо Эстель, не желавшей на него смотреть, она выглядела так, как будто прилагала последние силы, чтобы сдерживать себя. — Нам нужно поговорить, отец. Мы хотим, чтобы ты объяснил кое-что, — осторожно подбирая слова, ответил Регулус. — Присядем? — спросил Орион, указав на кресла. — Боюсь, это слишком важно и срочно, — он мельком взглянул на незаметную и тихую Эстель позади себя. — Ну что ж, — развел он руками, — раз так, я готов вас выслушать. — Тебе известен человек по имени Дарио Марискотти? — Регулус чувствовал себя переплетением оголенных нервов, пока подмечал малейшее изменение эмоций на лице отца и прислушивался к интонациям. — Дай-ка подумать, — проговорил мистер Блэк, потерев подбородок. — Да, точно. Кажется, этот человек — близкий друг семьи Эстель, — он вновь смотрел на недвижимую девушку. — Роджер нечасто о нем упоминал. — Он прибыл в Англию чуть больше недели назад вместе с дочерью, — на эти слова Орион внимательно кивнул. — Этот человек умер несколько часов назад. От отравления ядом. И перед своей смертью он рассказал Эстель, что ее отец погиб не вследствие несчастного случая. — Я подозревал это, — тяжело вздохнув, он все-таки опустился в кресло. — Но почему-то он назвал твое имя, — закончил Регулус. Сердце поднималось к горлу, казалось, что достаточно сдавить посильнее, и оно выскользнет и упадет на ладонь. Ну же, отец! Скажи, что ты к этому не причастен! Орион молча замер, так и не откинувшись на спинку и сидя вполоборота. Он смотрел на Эстель, и она теперь отвечала ему. Одно неосторожное движение, одно неправильное слово — она кинется и растерзает его. Хищница, приготовившаяся к прыжку. — Я не убивал Роджера. Я никогда бы этого не сделал, — наконец ответил он, следя за тем, как Эстель медленно приблизилась, оставшись в полутора метрах от него. Регулус облегченно вздохнул, раскрыв рот, чтобы заговорить. Но женская ладонь стремительно взлетела вверх, останавливая его. — Вы могли заказать его убийство, — холодно заметила она. — Зачем мне это? — спросил Орион. — Он был мне другом, я не желал его смерти. — Вы были в ссоре. Что произошло, почему три года назад мы так спешно покинули Гриммо и после этого оборвали всякое общение? Вы говорите, что у вас нет причин вредить ему, но вы даже не приехали на похороны вашего друга, — язвительно закончила она. Орион перевел взгляд на встревоженного сына, облизал губы, прикрывая глаза, затем снова обжегся о горящие угли темных глаз. Эстель сделала еще два шага, остановившись прямо перед ним и наклонившись к его лицу. Регулус попытался перехватить ее руку, но она резко отдернула ее, избегая прикосновений. Тяжело дышала, зрачки блуждали, всматриваясь в лицо перед ней. — Ответьте. — Я все расскажу, — высокий голос со стороны лестницы заставил Эстель отпрянуть. Вальбурга держалась за дверной косяк, смотрела прямо на нее, плотно сжимала губы и, кажется, бледнела.***
Роджер быстро спускался по лестнице вниз, в обеденную комнату, где Изабель оставила свой платок. Пара бокалов вина за ужином, приятный разговор, счастливые дети, которые играли в прятки на втором этаже, — и он чувствовал себя замечательно. Приподнятое настроение, непринужденная мелодия, срывающаяся с губ. Он легким шагом вошел в комнату, но не заметил платка на месте, где сидела жена. Не успел удивиться, только лишь шагнул вперед и замер, глядя на замершую у окна Вальбургу. Свечи на столе почти погасли, и в полутьме он не сразу ее заметил. В руке она крепко сжимала шелковый платок, который небрежно спускался к ее ногам. — Прости, — сказал мужчина, — не хотел тебя беспокоить… Вальбурга улыбнулась чему-то своему, только потом повернула в его сторону голову и протянула руку с зажатой тканью. Роджер обошел стол, приближаясь к ней, схватился за край шарфа, потянул на себя, но сжатый кулак не отпускал. Улыбка на лице женщины погасла. — Вальбурга, — отводя взгляд и делая глубокий вдох, начал было он. — Я была такой глупой, — прошептала она, прерывая, находясь где-то не здесь, далеко. Обычно статная и гордая, ледяная леди, сейчас она выглядела беззащитной и хрупкой. — Мне казалось, я буду с ним счастлива, но с каждым годом я все меньше в это верю. Ты знаешь, — она сделала короткий шаг, перехватывая в руках платок, натягивая его и приближаясь, как по тросу, — я всегда любила тебя. Натянутая ткань между ними. До треска. — Мы могли бы быть счастливы, — спокойно ответил Роджер. — Когда-то. Но я не был твоим выбором тогда. Ты сама сделала это с собой. Ее ладонь ослабилась, и конец теперь был в ногах мужчины. Он осторожно накинул платок на предплечье, огладив концы. — Это жестоко, — охрипшим голосом, не скрывая едкой обиды, сказала она. — Вальбурга, — прикрыв глаза и переведя дыхание, обратился Роджер. — У тебя есть муж. Два маленьких сына. У меня жена, которую я люблю, — она зажмурилась, отворачиваясь к окну вновь и обхватывая себя руками, — дочки. — Что мне сделать, чтобы ты думал иначе? — со странной решимостью в голосе спросила она. — Ничего уже не изменить, — чуть мягче ответил Роджер. — Позволь мне сделать для тебя что-то, чтобы получить хоть каплю тепла, — почти с мольбой. — Достаточно полюбить моих девочек. Не воспринимай их, как только лишь часть Изабель, которую ты отвергаешь. Если правда то, что ты говоришь, тогда смотри на них, как на моих дочерей. И позаботься о них, если мы не сможем. Это все, что я могу просить у тебя, — сказал он и вышел из комнаты, оставив ее одну. Ее пальцы до сих пор ощущали эфемерный шелк, она с силой сжала ладонь в кулак, но через секунду выдохнула и расслабила руку.***
Ключ провернулся трижды. Орион спрятал дрожавшие руки за спину, когда повернулся к Роджеру. Он же был невозмутим, выглядел снисходительным и как будто уставшим. Это приводило Блэка в еще большее бешенство, но он старался не давать волю гневу. — Знаешь, друг, — начал Орион, подходя к шкафу и доставая стакан и бутылку бренди. — Я много лет был терпелив. Сначала еще в школе, на шестом курсе. К седьмому я успел смириться, но она сама пришла ко мне. Тогда меня не волновало ничего, кроме этого. Потом после свадьбы. Я думал, что со временем чувства окрепнут, но на деле она всегда была твоей. Он сделал несколько жадных глотков. — Она никогда и никому принадлежала, — холодно возразил Роджер. — Вот, в чем правда. Но я это понял, ты же решил, что сможешь привязать ее к себе женитьбой, семьей. И что же теперь, ты несчастлив, потому любимая женщина не смотрит на тебя? Все это лишь твой выбор. Орион грубо поставил стакан на стол, расплескав остатки напитка. Упер ладони в стол, тяжело дышал, глаза застилала пелена. Капля керосина, и он вспыхнет. Ему хотелось придушить его, чтобы его насмешки сдохли с ним же. — Убирайся из моего дома, — прошипел он озлобленно. Роджер равнодушно хмыкнул. И Орион перестал себя контролировать. Резко развернулся, хватая его за грудки и прижимая к стеклянной дверце шкафа. Его трясло от ярости. Но чертов француз был все так же невозмутим. Блэк оторвал его от поверхности и сильнее ударил затылком. Стекло треснуло и со звоном осыпалось на пол. Роджер даже не поднял руки, не сопротивлялся, ненадолго зажмурился и снова смотрел на рассвирепевшего Ориона. — Убирайся! — закричал он так громко, что не будь здесь заглушающих чар, стекла бы задрожали даже в спальнях. Он отдернул руки, отошел к окну. Роджер еще мгновение смотрел на его тяжело вздымающуюся спину, стряхнул с плеч осколки и, едва не вырвав ключ вместе с замочной скважиной, открыл дверь и вышел в коридор. Навстречу бежала заплаканная Эстель.***
Под конец разговора Регулус, пожелавший слышать каждое слово, медленно опустился в одно из кресел. Вальбурга сидела на краю дивана, отвернувшись от всех, она выглядела такой несчастной, какой Регулус ее никогда не видел. Орион глубоко погрузился в размышления, воспоминания. Мрачное выражение исказило его лицо. А у Регулуса что-то треснуло, оборвалось. Эстель стояла у окна, опершись руками на подоконник, низко опустила голову. Спустя какое-то время она прервала повисшее молчание, но так и не переменила своего положения. Голос звучал приглушенно. — Теперь мне понятна причина, по которой вы сделали это. — Эстель, — предостерегающе начал Регулус, но отец знаком попросил его не вмешиваться. — У тебя есть все основания подозревать меня, но, прежде чем ты окончательно поверишь в это, я расскажу кое-что, — он прервался на секунду, как будто проверяя, может ли она его выслушать. — Твой отец собирался залечь на дно еще до нашей ссоры, он говорил, что появились какие-то проблемы с его бизнесом. Он ведь не только выполнял поручения Министерства по обезвреживанию артефактов, он занимался нелегальным бизнесом, связанным с темной артефактологией. Насколько мне известно, он работал не один. Вероятно, одним из его компаньонов был и Марискотти, но точно был и кто-то из Англии. Мне неизвестно кто, но я точно знаю, что Роджер с кем-то вел здесь дела. Я понимаю, что это выглядит, как неумелая попытка оправдаться. — Я хочу, чтобы вы знали, — чуть громче, чем прежде, произнесла Эстель. — Если я докажу вашу вину и то, что вы сказали, является лишь способом пустить мне пыль в глаза, я обеспечу вам пребывание в Азкабане настолько долгое, насколько это возможно. Она выпрямилась и, не глядя ни на кого, вышла из гостиной, направляясь в холл. Ей нужен был воздух. Она вышла на крыльцо, спустилась на пустую дорогу, где на обочине стояла пара легковых автомобилей. Остановилась, растирая ладонями лицо, и ждала. Через несколько минут хлопнула входная дверь, и вскоре он оказался рядом с ней. — Я бы хотела, чтобы твой отец был не виноват, — честно призналась она, осознавая, как тяжело ему усомниться в самом близком человеке, узнать правду о родителях, о том, что их связывало. — Я постараюсь выяснить то, о чем он сказал. Это имеет смысл, если моего отца и Дарио убил один человек. Я думала, что от Марискотти избавился Волан-де-Морт. Но какова вероятность, что он бы стал действовать так тонко, подмешивая в еду или напитки яд? Нет, — еще раз уверенно сказала она. — Это кто-то другой. В этом случае легенда о третьем компаньоне похожа на реальность. Возможно, кто-то боялся, что Дарио расскажет правду, и потому убил его, когда он появился в Англии. — Я помогу тебе, — сказал Регулус, но она тут же покачала головой. — Займись приютом Вула. Остальное — моя забота. Она на одно мгновение посмотрела на него и двинулась по тротуару. Регулус вдруг шагнул за ней и окликнул: — Эстель! — она остановилась, повернув голову. — Настоящее имя Фиби — Фабио? — Да, — кивнула она и вопросительно вскинула брови. — Я тот, кто виноват в смерти Мариссы. Она была моим заданием. Повисшая тишина. Он сам развернулся и быстро зашагал в противоположную сторону. Теперь все сложилось в единую картину. Контрабандистка, которую они с Рудольфусом поймали и доставили к Темному Лорду, была приемной дочерью Дарио. Подозрение зародилось, когда Эстель сегодня рассказала о том, что та работала на Орден и поставляла снаряжение и артефакты для вооружения, затем окрепло, когда он узнал о том, как она умерла. Она делала последние вдохи и шептала имя Фабио. Последний кусочек паззла. Регулус Блэк разрушил тысячную по счету жизнь. В отместку за это его собственная стремительно превращалась в пепел, который он растирал между пальцами и вдыхал через ноздри, чтобы ощутить запах расплаты за все, что он совершил.