***
Сириус обходил здание на случай, если где-то есть пострадавшие, но пустые комнаты не отзывались, и он шел дальше. Теперь было время все обдумать. В особенности, шепот Алисы перед самым началом операции. — Присмотри за Марлин. Мне кажется, она задумала какую-то глупость. Она спрашивала меня о смерти Доркас, я не говорила ничего лишнего, но есть те, кто любят работать языком, а не палочкой. А ты ведь знаешь, какие слухи ходят… Блеск! Сириус саркастично захлопал бы в ладоши. Какое же гадство… Он потерял ее из виду сразу же, как и братца. Орден Мерлина первой смерти за такую расторопность. Но затем в пылу сражения, когда наконец объявились настоящие Пожиратели, он не успевал об этом думать. Зато, когда все закончилось, он с облегчением заметил, как Малфой ведет Регулуса в зал. Обошлось… Он даже улыбнулся, и эта радость захлебнулась довольно быстро. Марлин он не видел. Мельком глядел на знакомые лица, слышал разговоры о найденном Гибсе под каким-то проклятьем. Последняя полупустая гостиная, заставленная полупустыми бокалами, Сириус поспешил в зал, чтобы найти ее там или убедиться в том, что буря явно не миновала. Чуйка анимага, предчувствие человека, просто расшатанные нервы. Он видел Грюма у стены, он говорил о чем-то с Долишем, а сзади через сидевших свидетелей пробирались двое. Нотт здесь совсем не кстати. Сириус подхватил какие-то валявшиеся на барной стойке бланки и осторожно приблизился к ним, так, чтобы Грюму с его места было не разглядеть, хотя порой он поражал возможностью видеть затылком. Но сейчас он надеялся остаться незамеченным и услышать разговор. Это как собирать разбитый луноскоп, чтобы избежать гнева дражайшей маменьки. Берешь дрожащими неловкими пальцами осколки и склеиваешь грани. Одну за другой. Получаешь отвратительную кривую сферу, но откладываешь ее на стол, не желая больше смотреть. Оказалось, что бояться стоило не за Регулуса. Точнее, не только за него. Марлин, что же ты творишь… Хочет устроить очную ставку на своих условиях? С участием третьих лиц. Причем здесь Эстель? Зачем она ее вмешала в это. Может быть, все-таки не Марлин. Кто-то из прихвостней Лорда. Так вот они, эти прихвостни, волнуются за ее жизнь, один останавливает другого от проклятья в спину Грюма. Сириус на секунду закрыл глаза, размял пальцы и сжал в кулаки, бланки измятые лежали на полу. — Зачем ей Эстель? — спросил Нотт, идя следом за Регулусом. Сириус приостановился, повернув голову в сторону брата, тот поймал этот взгляд, нахмурился, анализируя. — Она считает, что ты убил Доркас. Эстель — лишь приманка. Нотт зло взглянул на него за такую характеристику девушки, но затем направил эту раздражительную ярость на замершего Регулуса. У него по щекам блуждают желваки, глаза темнеют почти до графита. Из-за него. В опасности из-за него. — Где она может ее держать? — выходит как-то надсажено и хрипло. Пронзительный взгляд Сириуса. Отвернул бы свою патлатую голову и не раздражал своим глубокомысленным взглядом, в котором вопросительных знаков больше, чем на записках Эстель, посвященных Лорду. Эстель… — Не знаю, — ответил Сириус. Нотт язвительно фыркнул, всплеснув руками и отвернувшись. — Сначала проверим ее дом, может быть, найдем какие-то зацепки. Они трансгрессировали у мусорных баков в тупике улицы и вышли на пустынную дорогу пригорода. Чистые тротуарные дорожки, пожухлые газоны в изморози. Где-то хлопнула входная дверь, завелся автомобиль и снова повисла тишина. Дом Маккиннонов не отличался от остальных ничем. Гараж. Двухэтажное здание. Аккуратная лужайка. Сириус громко постучал, оставшись впереди, пока Регулус и Тео стояли слева и справа от его плеч. Дверь открыла худая бледная женщина, голова наполовину блестела сединой. Она подняла взгляд на Блэка и тепло улыбнулась. — Здравствуй, Сириус. Я могу чем-нибудь помочь тебе, — она перевела взгляд за его спину, — и твоим друзьям? — Миссис Маккиннон нам очень нужна Марлин. — С ней что-то случилось? — взволнованно спросила она, и ладонь тут же легла на грудь, успокаивая дыхание. — Нет, все в порядке, — поспешил добавить Сириус. — Так она не дома? — Нет. Она не возвращалась после сражения. Она не пострадала? — женщина ухватилась за ладонь Блэка. — Нет, но она может совершить очень большую ошибку, — он сжал на секунду, а затем отпустил. — Вы не знаете, где она может быть? — После возвращения из больницы она всегда либо дома, либо на собраниях, — перебирая пальцы, ответила она. — Мы можем осмотреть ее комнату? — На это нет времени, — прошептал Регулус, сдвинул Сириуса с пути и вошел внутрь, за попятившейся женщиной, изумленно наблюдавшей за ним. Через две ступеньки на второй этаж. Дернул дверь, и она не поддалась. Какое заклинание она использовала? Сзади послышались шаги. Произнесенные слова вновь обретали смысл, и он под испуганный женский вскрик снес дверь с петель с грохотом. Комната — чертова свалка. Все завалено газетами, журналами, бумагами, на столе — три тарелки с плесневелой едой. Регулус прошел вглубь, наклоняясь к рассыпанным бумагам. Миссис Маккиннон, прижав к губам ладонь, наблюдала, как три мужчины копаются в вещах ее дочери. В комнату она не пускала даже собственных родителей. Вскоре стало понятно, что эта затея бесполезна. Имя Регулуса везде. Имя Эстель попеременно. Регулуса тошнило то ли от запаха испорченной еды на столе, то ли от этого пугающего зрелища. Или от беспокойства. Он придушит Маккиннон, если с Эстель хоть что-то случится. Голыми руками переломит ей трахею. — Здесь ничего нет, — выпрямляясь, сказал Нотт, откидывая вырезку с фотографией Регулуса. Статью об Эстель же минутой ранее разгладил так, будто она только была напечатана в типографии. — Идеи? — с пренебрежением и ядом спросил Тео, обращаясь преимущественно к старшему Блэку. Сириус сел на не заправленную кровать и задумался. — Миссис Маккиннон, оставьте нас, пожалуйста. — Сделаю чаю, — кивнула она и поспешила вниз, на кухню. — Чисто в теории, где есть места, в которых можно длительное время держать человека? — спросил Нотт и поморщился. — Или у вас в Ордене даже пытают на диване в гриффиндорских тонах? Сириус пропустил колкость мимо ушей. Все-таки мысли верные. Где Марлин может на протяжении нескольких часов держать Эстель? Камера? В двух штаб-квартирах есть места, в которых временно держат допрашиваемых преступников, чтобы потом отправить их в министерство. Но ведь Марлин проворачивает все в одиночку, скрывается, штаб-квартира для встречи после сражения может быть выбрана случайным образом. В зависимости от удобства. Она не стала бы рисковать быть обнаруженной. Ветер толкнул оконную раму, распахнув ее и ударив о стену. Ветер… Было одно место, которое теперь не использовалось Орденом. Даже летом там чертовски холодно и всегда дуют жуткие ветры. С осени оттуда вывезли всю документацию и теперь там никто не появлялся. И да. Там были камеры. — Я знаю, где искать. Сириус поднялся на ноги и горящим взглядом осмотрел внимательные лица. За спиной оглушительно били волны. Мелкие брызги обжигали кожу. Регулус осмотрелся по сторонам, щурясь от ужасных порывов, едва не сносящих к скалистому обрыву. Ветер в лицо. Даже вдох не сделать. Сириус протянул руки. На него посмотрели недоуменно. — Не посвященные в тайну не пройдут просто так за границу чар. Так что просто возьмитесь молча. Сириус обхватил ладони и потянул их за собой через барьер, задерживая вдох. И снова вдохнул уже на другой стороне, разжимая пальцы и глядя на каменное строение на вершине холма. — Не лезь на рожон, — предупредительно сказал Сириус, обратившись к брату. — Тебя не спросил. — Не забывай, что эта полоумная тебя дожидается. Не провоцируй ее. А лучше сдайся добровольно, — сказал Тео, дернув уголком губ и сжав палочку в руке. — Я пойду первым, — сказал Сириус и жестом показал спрятаться у стены. Он распахнул дверь и пригнулся от летящего в него заклинания, оставившего выжженную землю в двух метрах. Выставил Протего, шагнул внутрь, отшатнулся от новой вспышки. Марлин спряталась за стеной. Короткая передышка. — Марлин. Давай поговорим. — Говорили уже, забыл? — сипло прокричала она и снова замахнулась для заклинания, но белый луч ударил в стену, туда, где еще мгновение была ее голова. Регулус шагнул перед Сириусом, но тот остановил его, закрывая их обоих щитом. — Я сказала ей, что ты придешь, — со смехом прокричала Марлин. — Но не думала, что придет вся свора. Нотт! Мы говорим с тобой на одном языке. — Вот уж не уверен, — сказал Тео, прокручивая в пальцах палочку. — Я отдам ее. Пускай. Отдам, — тяжело дыша, говорила она. — Мне нужен только он. Тео, вскинув бровь, посмотрел на Регулуса и безмолвно усмехнулся. — Я бы с удовольствием, — протянул он, — но я не заключаю сделок с теми, кто посмел причинить вред ей. Глаза опасно блеснули, палочка остановилась в пальцах. Все затихло. И затем раздался горький смех, перерастающий в какой-то истерический хохот. — Что ж, — переведя дыхание, сказала она, — пусть так. Ее заклинание ударило в центр комнаты, и за несколько секунд она наполнилась густым черным дымом, поглотившим все пространство. Слепит глаза, скручивает горло спазмом. Регулус использовал заклинание за заклинанием, но ни одно не помогало. Она обошла и набросилась сзади. Обхватила ногами и вцепилась в волосы, оттягивая голову, пока второй пыталась прислонить лезвие к его горлу. Регулус перехватил ее запястье, чувствуя, как она утягивает его назад, яростно дыша. Они повалились на пол. Темнота понемногу рассеивалась. Девушка выползла из-под него и с рыком кинулась вновь, пока он не успел встать или хотя бы отползти. Размытый силуэт. Лезвие прошлось по ладони, он обхватил ее руки, сжимающие рукоятку ножа. Давила вниз с неожиданной силой. В развеивающемся дыме различалось ее лицо. Слезы капали на руки, сжимающие нож. Губы искажены не то в оскале, не то в сумасшедшей улыбке. Регулус столкнул ее с себя, и тогда она попала в тиски рук Сириуса. Нож со звоном ударился о пол. Регулус поднял палочку и встал, обходя сидевшую на полу пару. Марлин билась и брыкалась, осыпая Сириуса ударами. Но он выглядел странно равнодушным, опустошенным. До ужаса напомнило сцену из собственной жизни. Регулус поспешил вниз, к камерам, где была Эстель. Не успевал касаться ступеней, оказался в коридоре со слепящей мигающей лампой. Одна из дверей уже была открыта, он подбежал. Эстель сидела в объятьях Нотта, подняла взгляд на него. И глаза наполнились слезами. С ее губ сорвался вздох. Облегчения? И больше она не смотрела. Ослабленно уткнулась в шею Нотта. А Регулус… Что с ним… Она жива. Это самое главное.***
Когда беспокойство наконец схлынуло, он в полной мере мог ощутить, как сгорал от одной только вспышки света, которая родилась в нем, когда она прижалась к его груди и прошептала его имя. Тео… От этого его почти трясло от счастья и разливающегося по телу наслаждения. Он был уверен, что как только она когда-нибудь произнесет его полное имя, с той самой рычащей «р», то у него произойдет остановка сердца и он так и окоченеет с глупой широкой улыбкой и блаженным выражением на лице. Но пока он познавал ту же бесконечную сладостную нирвану, когда подхватывал ее на руки, такую хрупкую, такую измученную, нуждающуюся в нем. Он проходил мимо Блэка, который готов был кинуть ему в спину Аваду. И как бы оскорбительно ни было для девушки на его руках, но Тео чувствовал эту опьяняющую победу. Он нес ее по коридору, хотя давно уже мог трансгрессировать, но он желал растянуть этот момент до бесконечности, если потребуется. Чтобы создать собственную временную петлю, скрытую от всех, где они будут лишь вдвоем, где им никто не будет нужен, кроме друг друга. Серьезный звоночек, Тео! Становишься собственником! Как только она придет в себя, она потеряет необходимость твоего присутствия и снова оставит тебя. На что ты надеешься? Что теперь она навсегда поселится у тебя в поместье, а еще лучше прямо в твоей спальне. От этих мыслей по телу блуждал озноб. Он опустил взгляд на лицо Эстель. Прикрытые веки, посеревшая кожа с царапинами, прилипшие ко лбу мокрые пряди, потрескавшиеся губы с паутинками крови. Такая нежная… Как она объединяла в себе и силу, и слабость? И все это Тео любил в ней, желал познать полностью. Но он был уверен, что что-то в ней всегда будет от него скрыто, и это заводило еще сильнее. Его личная тайна, его лабиринт мучительно сложных загадок. И пускай это будет короткий обман, только сегодня он представит, что она действительно была его. Нет, она никогда и ни за что не будет чьей-то. Он представит, что он был ее. Единственным. Он прижал ее ближе, когда аппарировал прямо в особняк Ноттов. Он поднимался по лестнице, чувствуя себя так, будто получил чертово благословение небес, божественный дар. И хотя он не верил в маггловскую религию, у него было собственное божество, которое одним взглядом вращало его Вселенную с бешеной скоростью. Тео с ноги толкнул дверь в собственную комнату и прошел к кровати. Да, так действительно лучше. Она выглядела слишком правильно на его простынях. Так, как будто всегда была здесь. Она, издав тихий стон, болезненно морщась, приподнялась на локтях и постаралась сесть. Что же ты делаешь, Эстель! В нем схлестнулось почти отеческое желание позаботиться о ней, и все же от звука, сорвавшегося с ее губ, ему сломало хребет пробежавшейся дрожью. Он заставил стряхнуть с себя это липкое ощущение, паразитирующее на его расслабленном и дезориентированном из-за происходящего разуме. Поборов головокружение, он прошел к шкафу, где стояла аптечка с самым необходимым. Рука шарила по полке, пока он чувствовал, как сковывает затылок от ее взгляда. Наконец, он нащупал небольшую коробку и, теряя последние крохи накопленного с утра кислорода, прошел обратно к кровати. У нее была изрезана стопа, запястья были обожжены от грубого маггловского подобия наручных подавителей магии. Она была истощенной и уставшей. Сидела, чуть сгорбившись, обхватив себя руками. Он прочитал во взгляде неуверенность и сомнение в том, что поступила правильно, бросившись к нему. Она чувствовала неловкость. И он впервые не собирался отшутиться, чтобы рассеять это тянущееся между ними напряжение. Нет. Он намотает его на кулак, как хотел бы сделать с ее волосами, и заставит ее так же пройтись по собственным оголенным нервам. Пусть почувствует эти электрические разряды, обжигающее гортань и покрывающие мурашками кожу. Но пока он будет джентльменом, тем, кого она привыкла видеть. Ведь она совсем не подозревала, что попала в руки одержимого и влюбленного до рвущегося на куски сердце безумца. Милый мальчик, улыбчивый и поддерживающий. Он будет для нее кем угодно, но потом покажет, что на самом деле она хочет не только правильного Тео. Он опустился на колени, замечая, как удивленно расширились ее глаза, как поджались губы и морщинка пролегла между бровями. — Можно? — осторожно спросил он, касаясь края ее праздничного платья, и чуть потянул его наверх. Затем он коснулся холодными пальцами ее израненной ноги и осторожно приподнял. Он слышал, как она судорожно набрала в легкие воздух. Он поднял голову, глядя на ее метания, затем коротко улыбнулся и сказал: — Будет удобнее, если ты откинешься назад. Эстель кивнула и сделала, как он просил. Ток прямо через сердце, обожжен каждый нерв. Она поставила за собой ладони и подалась назад, опираясь на них. Несмотря на волнение, написанное на ее лице, эта поза казалось такой чертовски сексуальной. Она смотрит свысока. Он у ее ног. Сука… Ее босые стопы. Он никогда не считал, что у него есть фетиши или особые пристрастия. Но теперь он осознавал, что рядом с ней он их приобретал, вся она целиком была его сумасшедшей наклонностью. Он борол улыбку, растягивающую губы, держал себя в руках, руки держали ее красивый подъем. Тео достал нужную мазь, снял крышку зубами, опустил в баночку пальцы и со всей чертовой нежностью прикоснулся к ее коже. Когда она зажмурилась от боли и закусила губу, он был готов сорваться и поцеловать ее ножку, чтобы облегчить страдание. У собачки боли, у кошечки боли… Он в последний раз провел по припухшей лодыжке, порезам от осколков и с разочарованием осторожно опустил ее на подхваченную с кровати подушку. Теперь он поднялся на ноги. Поменялись ролями вновь. Она смотрит на него снизу вверх, опять молчит, такая смущенная, покрывшаяся румянцем. — Теперь мне нужно осмотреть твои руки. Она протянула ему дрогнувшую ладонь, которую он мягко принял, от его взгляда она вздрогнула и снова вдохнула. Ее кожа как лучший спазмолитик, ослабляющий узлы, пережимающие жизненно важные сосуды. Он осторожно осмотрел каждое запястье, нанес ту же мазь. Медленно, наслаждаясь каждым мгновением и задыхаясь, как близка и соблазнительна она была. Наконец, он отложил баночку с мазью и подхватил кусок бинта и флакончик с бадьяном. Смочил ткань настойкой и посмотрел на Эстель. Со скрываемой жадностью. Желанием, пульсирующим в воздухе. — Сядь на край. Уже не место просьбам. Хрипло от сухости в горле. Низко. Мурашками по ее коже. Он видел, как она провела ладонью по руке, снимая наваждение и пытаясь спрятать этот эффект. Она послушно сдвинулась вперед и выпрямила спину. Тео коснулся ее подбородка и приподнял ее голову, заставив смотреть на себя. Он продолжал держать ее голову, когда коснулся ссадин на ее лице. Она зашипела и дернулась, рефлекторно убегая от его прикосновения. Он надавил на ее подбородок и почти шепотом произнес: — Нужно потерпеть. И когда он прикоснулся к царапине снова, то, подавив ухмылку, сложил губы трубочкой и подул на не заживленную кожу. Она вцепилась пальцами в простыни, замирая совсем, но он видел, как расслаблялось ее лицо от того, что его теплое дыхание отвлекало от боли. И его обратный отсчет пошел. Она все-таки не справилась с нервным перенапряжением. Прокушенная губа покрылась алым. Она скользнула по ней языком. Судорога в руке, которой все еще держал ее за подбородок. Судорога в чертовых легких, которые перестали качать воздух, который наэлектризовался и искрил. Ее взгляд был направлен точно на него. И Тео плавился карамелью, сладкой и тягучей. И когда ее зрачки дрогнули и опустились к его губам, его выдержка пошла ямами и рытвинами глубиной до земного ядра. Любое самообладание было готово рухнуть. Последний предохранитель отказывал. И когда трещинки на ее губах снова наполнились кровью, он не позволил ее острому язычку лишить его счастья. Он стремительно подался к ней, накрывая ее губы, подсасывая нижнюю и чувствуя металлический привкус ее крови. Его затрясло и залихорадило. Неистово билось сердце. И ноги подгибались оттого, что она, черт возьми, отвечала ему, чуть медлительно, немного неловко и нежно, не удерживаясь под его напором. А у него отключались чертовы тормоза, вырванные с корнем. Разница в их положениях заставила его податься вперед, опрокидывая ее на спину. Она испуганно выдохнула ему в губы, поднимаясь на локтях, но он снова поцеловал, уже чуть более томительно, чтобы снять с нее напряжение. Осторожно потянул на себя ее ладони, заставляя лечь совсем. Он навис сверху, опираясь на локти, чувствуя себя на вершине ебаного мира! Приподнял ее голову, пропуская пальцы в ее волосы и не больно, но ощутимо сжимая. Он снова вздохнула, и низкое декольте платье так кстати чуть скользнуло вниз, когда поднялась ее грудь. Она стала смелее. Чувствовала его желание большей страсти, пылкости, ярости. Она коснулась его шеи, трепетно проводя подушечками пальцев и затем так же схватила его пряди на затылке, оттягивая. — Эстель, — с низким стоном сорвалось у него. И она задышала чаще. А его руки оставили ее шелковые мягкие волосы и прошлись по плечам, посылая по телу дрожь. Ладони почти невесомо коснулись талии и пальцы пробежались ниже. Его колено упиралось точно между ее ногами, ему стоило лишь опуститься ниже, и она почувствовала бы, насколько желанной была. Он прикусил ее губу, проводя языком и слизывая снова выступившую кровь. Она сильнее прижалась к нему, выгибаясь в пояснице и прильнув к нему грудью. Согнула ногу в колене, случайно коснувшись бедром его паха. Или же специально? Его порочный ангел… Он простонал ей в губы. Он потянулся к краю платья наощупь, продолжая целовать ее с тем же напором, скользя языком в ее разгоряченном рту, проходясь по кромке зубов. Вырез на бедре так кстати. Он мечтал вцепиться до синяков в ее бедро еще на балконе, он задрал бы ее ногу, согнутую в колене. А еще лучше посадил бы ее на перила, чтобы она обхватила его талию обеими удивительными ножками, прижимаясь сильнее. Но к черту фантазии! Его ладонь скользнула по голой коже бедра. Что же теперь ты скажешь о своем скромном, галантном Тео? — Теодор-р-р… С придыханием. Со стоном. С чертовой рычащей «р». Его залихорадило, и он с рыком задрал платье окончательно и зацепился пальцами за резинку ее белья, на секунду отстранился от ее губ, тяжело дыша и глядя на ее раскрасневшееся лицо и блеск возбуждения в сияющих глазах. Но как только он потянул белье вниз, она вздрогнула, напряглась и схватила его запястье, останавливая. Он поцеловал ее в уголок напряженных губ, в подбородок, опустился к шее. Легкие, невесомые поцелуи. На бьющейся венке. На ключице. Он разрисует ее багряным, лиловым, синим, как грозовые тучи, позже. А на утро с нежностью нанесет на следы собственной похоти мазь, залечивая. — Тебе понравится, — прошептал он, приподнимаясь и опускаясь на пол на колени. Он обхватил ее голени и потянул на себя, сдвигая к краю. Она в растерянности приподнялась на локтях. Вздымающаяся грудь почти оголилась из-за съехавшей ткани. Пальцы Тео снова коснулись белья, желая ее освободить от этой не нужной вещи, как и от платья, которое он желал разорвать прямо на ней. Он чувствовал, какой разгоряченной и пылающей она была. Он резким движением спустил с нее трусики, опуская их по голеням и откидывая куда-то на тумбочку. Оставил короткий нежный поцелуй на внутренней стороне бедра. Ткань платья опять съехала, закрывала самое сокровенное, дразнила. Он целовал все выше. Пальцы вжимались в ее кожу, разводя ноги шире. И тогда с отчаянным вскриком она поднялась, отталкивая его в грудь и отрывая его руки от себя. Он завалился на тумбочку, с которой со звоном попадали склянки с лечебными зельями, разбиваясь. Эстель дрожала всем телом, с ужасом обхватила себя руками, глаза метались по комнате. Она отступила на шаг, словно Тео стал главной опасностью. Он попытался подняться, но она почти истерично воскликнула: — Не шевелись! В ее глазах блеснули слезы. С Тео схлынула пелена возбуждения, он смотрел на ее начинавшуюся истерику как на катастрофу, чертов армагеддон. Он остался сидеть, тяжело дыша и обеспокоенно глядя на нее. — Верни мое белье, — приказала, но голос предательски дрогнул, взгляд бросился ему за спину. Он обернулся, замечая ее откинутые трусы, подхватил их и, подняв вторую руку, как бы показывая, что не опасен, кинул в ее сторону. Она была напугана, зла и смущена. Поймала их, суетливо надела, прикрываясь длинным подолом. Затем заметила торчащий из-за предательской ткани. оголившийся сосок. Вспыхнула окончательно, поправляя съехавшие бретели и, затравленно глядя на Нотта, медленно двинулась в сторону двери боком, прихрамывая на одну ногу. Оступилась, чуть не рухнув. Тео тут же подскочил, кинувшись к ней и желая помочь, но она успела схватиться за стену и выставила вперед ладонь с угрожающим выражением на лице. Тео смотрел, как она пятилась еще ровно пять шагов, а он не мог сделать хоть что-то, сказать что-то утешительное. Молчал и боролся с желанием остановить ее, чтобы испортить все окончательно. Ее ладонь опустилась на ручку, нажала. И тогда она почти выбежала из его комнаты, с силой захлопывая за собой дверь и оставляя его одного. Тео вцепился в растрепанные ее тонкими пальчиками волосы и сильно зажмурился от вспыхнувшей в висках мигрени. Ему хотелось опуститься на пол и свернуться калачиком, чтобы тихонечко умереть.***
— Ты в порядке? — спросил Сириус, подойдя к сидевшему на краю стула Регулусу. Марлин успокоилась лишь под действием успокоительного и теперь лежала на диване под слоем толстого пледа. — А ты? — язвительно сказал он. — Прекращай играть в заботливого брата. Он поднялся на ноги, желая наконец покинуть это место. Обошел Сириуса и направился к дверям, чтобы трансгрессировать. — Это правда? — холодно спросил Сириус, когда Регулус уже схватился за латунную ручку. — Ты убил Доркас? — Вот, что пряталось под этой умилительной маской беспокойства, — усмехнулся он и повернул голову, скрещивая взгляды. — Я ее не убивал. В ее смерти, как и в смерти брата Маккиннон виноват Крэбб. И он уже расплатился за это собственной жизнью. Смесь облегчения и скорби на лице, но вскоре он подавился воздухом, когда Регулус мрачно хмыкнул и продолжил: — Но я убил брата Медоуз и пытал ее отца. И вышел на улицу, желая остаться наконец одному. Шаг. Еще один. Хлопок аппарации. Холодный дом. Пустой и оглушающий сквозняками. Регулус сейчас ненавидел его каждой частичкой души. Он поднялся на второй этаж и пошел к своему кабинету. Захлопнул дверь, повернул ключ и на секунду замер. Дорогой коллекционный коньяк, подаренный недавно французским делегатом, поблескивал за стеклянной дверцей шкафа. Регулус схватил бутылку, стакан и, поставив его на стол, поспешил вынуть пробку. Злость ослепляла вспышками и не позволяла контролировать собственные движения. Он с остервенением выкручивал пробку, не желая использовать палочку. Ему нужно было направить куда-то этот разгорающийся внутри огонь, глодавший кости. Янтарные капли окропили поверхность стола, Регулус опрокинул бокал полностью, морщась и затем облизывая губы. Полегчало? Ха! Он налил вновь, покрутил стекло в руке. В голове картинки. Скомкать бы, залить коньяком и поджечь. Гореть будет так ярко. Останется лишь пепел. Горячий, как ее кожа… Сел в кресло, сделал глоток, чтобы избавиться от ее имени на языке. Но еще крепче привязалась терпкая сладость. Она играет на рояле. Она подсовывает в сумку маггловские книжки. Она задорно смеется над шутками Сириуса. Она с разочарованием слушает его речи о величии Темного Лорда и кладет в ладонь часы. Регулус снял их с руки и отбросил куда-то к рамкам с фотографиями. Еще один глоток. Она страдает, боится, плачет, про себя бесконечно спрашивает: за что. Она борется, живет, как прогорающая спичка. Одним горьким мгновением угасания. Она смотрит на него. С укором. С подозрением. С непроизнесенной мольбой быть рядом. Она улыбается. Держится за предплечье. И слезы бесконечным потоком льются из ее глаз. Еще коньяка. Утопить это все. Залить под завязку. Жжет и горчит. Крепко. Связывает алкоголем язык или хватает за сердце? Когда? Когда это началось? Неважно. Это неправильно, несправедливо, мучительно для них обоих. Хотя… Лишь для него. Пусть будет счастлива с Ноттом. Плевать. Абсолютно. Регулус повернул рамку, куда была вставлена свадебная фотография. Он обнимает Сесиль за талию, а она улыбается и машет праздничным букетиком. Душно. Мантия в ногах. Три пуговицы рубашки расстегнуты, растирает шею до красноты. Еще один стакан. Всего один — и все пройдет, ему станет легче, он забудется. — Кикимер, — голос сорвался, но эльф через секунду замер у двери. Посмотрел так щепетильно, осуждающе и опустил голову. Регулуса это даже развеселило, и он отсалютовал ему наполнившимся бокалом. — Вы звали, хозяин? — спросил он, поджав губы. Молчи! Но… Не говори ничего! Один вопрос, хуже не станет. К черту… — Эстель не возвращалась? — Нет. Стало. Стало хуже. Регулус сжал зубы до хруста и закрыл глаза, мысленно считая. До какой цифры он дойдет, прежде чем сможет найти успокоение? Пятнадцать. Шестнадцать. — Свободен, — так и не поднимая век. — Но… — заламывая руки, начал Кикимер. — Пошел вон, — тише, чем прежде, едва двигая онемевшими губами. Двадцать два. Двадцать три. Домовик с хлопком исчез.***
Эстель хотела бы, чтобы земля разверзлась и поглотила ее. Утянула бы через слои разгоряченной магмы прямо к раскаленному ядру. Она бы плясала там босяком и медленно сгорала бы. Гореть будет ярко. Останется лишь пепел. Мерзость растекалась в каждую полость тела, капля крови на каплю зловонной слизи. Она разлагалась изнутри, гнила. Заслуженно. Она чувствовала себя настоящей дрянью. Забыться. Это все, о чем она думала. Не о Тео, а о желании опустеть-наполниться. Первоклассная дрянь. А ведь он любит. А ты? Она очнулась, когда все едва не пошло крахом. Спасибо собственным всколыхнувшимся кошмарам. Она вспомнила сон, свой ужас, пока вырывалась из объятий, а потом ползла, обдирая ладони. Темнота съемной комнаты. Дыхание грузного тела на своей шее. Это Тео. Повторяла она. Это Тео. И тогда глаза открылись. Сделаешь этот шаг — будет больнее, ступишь на тонкое лезвие. Это Тео. И она не может лгать ему. Ей нужно было остановиться, выдохнуть, подумать. Иначе этот омут утащит ее на дно топи. Эстель цеплялась за перила, переставляя ноги по ступеням. Каждая мышца горела, ноющая ломающая боль. Поврежденная нога подогнулась, и она осела вниз, растянувшись на лестнице. Подняла голову, и разум подкинул недавнюю сцену. Регулус в дверях камеры. Тяжело дышит, смотрит на нее внимательно. А у нее все внутри обрывается от облегчения. Словно она истратила последние силы на эти переживания. Живой. Это самое главное. Неужели? Тогда почему вспоминаешь? Почему чувствуешь стыд и отвращение к себе из-за того, что произошло? Из-за того, что кожа еще помнит поцелуи Нотта. Из-за того, что позволила себе отвечать ему. Дрянь? Бесспорно. — Хозяйка, вам нехорошо? — появившаяся Рози засуетилась вокруг нее, помогая подняться. Эстель встала на ноги и вновь ухватилась за перила, поднимаясь дальше. — Госпожа, я помогу вам, — беспокойно зацепилась она за подол. — Я справлюсь сама. — Но вы так бледны и ваша нога… — зашептала домовиха. — Оставь меня в покое! Эстель шагнула на этаж и, подволакивая ногу, медленно поплелась в сторону своей комнаты. Она на секунду остановилась на полоске света из-под дверей его кабинета, задержала дыхание и представила себя невидимкой, прильнув к стене и поспешив дальше.***
Она нашла подтверждение всех домыслов. И приняла это почти спокойно, со смирением. Ей стоило перерыть весь семейный архив. Все, что касалось работы отца, было покрыто каким-то налетом тайны, недосказанности. Но все же кое-что сохранилось. Сразу после выпуска из школы отец и Нотт создали свою небольшую компанию. Затем его имя терялось на деловых бумагах, но нашелся небольшой договор на поставки из Англии во Францию. И подпись Кантанкеруса Нотта. Она порывалась пойти к нему, приставить палочку к горлу, спросить. Но на этот раз решила поступить иначе и надеялась, что обращение за правосудием не было ее ошибкой. Мистер Льюис — один из лучших адвокатов в стране, сидел перед Эстель и делал пометки, кивая и задавая новые вопросы по делу. Регулус расхаживал возле камина, слушая разговор, если он и удивился странной просьбе Эстель найти правозащитника, то не показал этого. Он вообще казался странно отстраненным и холодным, и Эстель не могла не искать причины в себе. Но он был здесь и выполнил ее просьбу. И за это уже стоило быть благодарной. Просто за то, что он так или иначе поддержал ее решение выдвинуть обвинения в сторону Дюрана Гибса и Кантанкеруса Нотта. — Скажу вам честно, мисс де Фуа, — сказал мужчина, сняв тонкие очки с небольшими стеклами с такого же тонкого носа, — дело весьма сложное ввиду того, что мы не можем предъявить какие-либо вещественные доказательства или найти свидетелей. Если с мистером Гибсом есть какие-то шансы победить, то с мистером Ноттом положение более затруднительное. — Я понимаю, мистер Льюис, — отозвалась Эстель, касаясь пальцами подбородка и отводя взгляд к окну. — Но надеюсь, что содействие такого специалиста, как вы, повысит эти шансы. — Постараюсь, сделать все, что в моих силах, мисс, — склонился он. По Аврорату разлетелись новости, потом захватили все Министерство, а затем и страну благодаря разлетевшимся сенсационным статьям. Везде только и слышалось обсуждение громких заголовков. «Эстель де Фуа выдвигает обвинения в сторону главного аврора и влиятельнейшего человека магической Британии». «Дюран Гибс обвиняется во взяточничестве, мошенничестве и использовании запрещенной темной магии». «Правда ли Гибс получил пост главного аврора благодаря связям?» «Нотт и Гибс — пособники в преступлениях?» «Нотт виновен в заказных убийствах?» «Эстель де Фуа — всего лишь жадная до славы иностранка». Новые сводки, новые снимки, выдуманные подробности. Недавно пришедший в себя Гибс, до этого находившийся под наблюдением колдомедиков, выдвинул ответные обвинения в нападении тридцатого ноября. Обозначив одной из фигур, напавших в ту ночь, Эстель де Фуа. Никто в течение первой недели расследования не давал никаких комментариев. Нотты почти не выходили из особняка, и журналисты оставались ни с чем у ворот. То же и с особняком Блэков в Девоншире. Эстель появлялась на публике либо в сопровождении своего адвоката, либо с Регулусом Блэком, что лишь укрепляло слухи об их романе и еще больше раззадоривало авторов грязных статей о расстроившихся отношениях Теодора Нотта и Эстель де Фуа. Блистали колдографии с последнего благотворительного вечера, где они целовались на балконе. Кто-то осуждал легкомысленность француженки, кто-то жалел ее, кто-то сочувствовал Блэку. За разгорающимися обсуждениями новость о нападении Пожирателей на том самом вечере была едва ли не проигнорирована. Слухи, сплетни, бурные обсуждения. В домах, на улице, в кафе, в кабинетах министерства, на перекурах и в магазинах. Все ждали новых подробностей, дальнейшего развития событий. В конце недели оба обвиняемых были временно помещены в следственный изолятор Министерства. Была назначена дата первых слушаний. Эстель прибыла в Министерство за два часа до начала. Мистер Льюис аккуратно придерживал ее за локоть, шагая чуть впереди и второй рукой отгоняя наседающих журналистов. Эстель скрывала глаза за черной вуалеткой и не отвечала ни на один вопрос из бесконечного потока. Она ощущала лишь нахлынувший шум, вспышки камер, гвалт до звона в ушах, и шла, куда ее вели. Шагая по Атриуму, она чувствовала, что могла бы раствориться под количеством направленных на нее взглядов. Она с трудом дышала и пыталась настроиться на ближайший суд. Когда двери лифта захлопнулись, Эстель облегченно выдохнула и покрепче схватилась за перила. Поймала взгляд стоявшего напротив Регулуса и бессильно кивнула: знак, что в порядке. Или, по крайней мере, пытается притвориться, что это так. Помимо них и мистера Льюиса в кабине лифта была Фелиция Смит. Его помощница из адвокатской конторы, в строгой юбке–карандаш и белой блузке, с накинутой на плечи простой мантией, крепко держала папку с документами, прижатую к груди. Золотые витые дверцы со скрежетом разъехались, и высокий женский голос оповестил тишину о прибытии на уровень два: отдел магического правопорядка. В офисе мракоборцев им предоставили один из кабинетов, где они могли остаться до начала слушания. Аврор Долиш вел дело, касающееся Гибса. Праудфут — Нотта. Оба суда должны были пройти в один день с перерывом в два часа. Мистер Льюис, вздернув на нос очки, перебирал какие-то документы и перешептывался с Фелицией, которая откладывала страницы в нужные папки и делала заметки в блокноте. Регулус стоял за дверью и говорил о чем-то с Сириусом. А Эстель сидела на диване и крутила в руках кружку с остывшим кофе, растворимым и жутко горьким, оно встало комом в горле. У нее засосало под ложечкой, и она привычно закусила губы, в очередной раз разрывая тонкую, не до конца зажившую кожу. Все последние дни слились для нее в один. Бесконечный. Эстель почти не спала, потому что тревога все быстрее поражала внутренности и точила когти о ее кости. Ее волновали не только суды. Спектр ее переживаний был столь велик, что в какое-то время она начинала задыхаться и просила Рози добавить несколько капель успокоительного в чай. Несмотря на все, она чувствовала себя виноватой перед Тео, несмотря на открыто проявленную ненависть к отцу, ей было жаль, что от этого страдает человек, который ничуть этого не заслужил. Который так много сделал для нее. И которого она ценила. Должно быть, сейчас он ее ненавидит. Это все, что он может к ней испытывать сейчас, когда она пытается отобрать у него отца. Но так даже лучше. Проще? Это более правильный ответ. Ненавидь, Тео. Вспоминай каждое мгновение, связанное со мной, и ненавидь так сильно, как только можешь. Имя Регулуса связывалось узлом и гуляло тромбом по ее сосудам, заражало ее кровь. Несмотря на его постоянное присутствие рядом, она была далека от него, как никогда. Казалось, плотная ткань вуалетки была с ней теперь всегда. Эстель работала с адвокатами, сама разбиралась с юридическими нюансами, засиживаясь до поздней ночи, и почти не говорила, как будто язык отяжелел, или мысли, густой липкой смолой спускавшиеся по горлу. Даже голос изменился. Пустой. Без оттенков интонаций. Его зачастую слышал мистер Льюис, Регулус получал лишь короткие ответы на свои редкие вопросы. Но он был рядом. Она напоминала себе об этом, чтобы просто почувствовать какую-то уверенность. В кабинет заглянул Долиш, переодевшийся в более официальную мантию, и кивнул идти за собой. Мистер Льюис подхватил сумку, разгладил складки на одежде и пропустил Эстель и Фелицию вперед. Регулус ждал в коридоре. Злость едва ли не исходила от него волнами, и Эстель, сделав усилие над собой, отвела взгляд в момент, когда он посмотрел на нее. Убегать. Ей оставалось лишь убегать от него. Путь до зала суда был проделан большой делегацией, к которой присоединились участвовавшие в расследовании мракоборцы и просто желавшие присутствовать работники. Эстель протянула свою палочку проверяющему при входе, показала пропуск и прошла внутрь. Сгибая на ладони пальцы один за другим, чтобы успокоить бьющееся сердце. Мистер Льюис указал ей на левую часть широкой трибуны, где располагалась сторона обвинения. На правой — защита, по середине — места для свидетелей и зрителей. Напротив — скамьи для чародеев Визенгамота. А по центру круглой площадки постамент, к которому будут вызываться все поочередно. Эстель опустилась на свое место и положила руки на стол, чтобы спасти себя от обломанных ногтей и задранной в кровь кожи. Зал наполнялся людьми. Ни одного пустого места. Вскоре невозможно было сделать вдох этого спертого, душного воздуха. Судьи стройными рядами вошли в зал и заняли свои места. И наконец конвойные привели Гибса. Он сел на отдельный стул, деловито откинулся на спинку, словно пришел на представление, а не на собственный суд. Его взгляд пробежался по людям и наконец остановился в нужном месте, пересекшись прямо с глазами Эстель. Она выше подняла голову, не разрывая зрительный контакт. Он едва заметно усмехнулся уголком губ и первый отвел взгляд. Он уже чувствовал себя победителем. Пост главного аврора, связи, поддержка коллег. Он надеялся не иначе, как на полную амнистию. Слившийся в белый шум шелест мантий. Все встали, подчиняясь голосу верховного чародея Огдена. Эстель почти не слышала то, что он говорит, смотрела на грозное лицо мужчины и пыталась читать по губам. Судебный процесс по делу Дюрана Гибса начался. Лили Поттер была первым свидетелем стороны обвинения. — Следы неизвестного проклятья были лишь на телах погибших Пожирателей Смерти? — спросила судья, высокая седая женщина с пучком. — Не совсем, — замявшись, ответила Лили. — Поясните. — Всего было зафиксировано тринадцать случаев применения этого заклинания. Шесть пациентов поступили в больницу Святого Мунго в начале развития проклятья, два — за час до наступления смерти, обследование тел после сражений позволило обнаружить еще четырех погибших. Все, кроме одного случая, относятся к Пожирателям Смерти. Тринадцатой жертвой этого заклинания стала Сесиль де Фуа, — Лили коротко посмотрела влево, туда, где недвижимо замерла Эстель. — Вы можете подтвердить, что причиной смерти Сесиль де Фуа являлось именно упомянутое раньше темное проклятье? — спросила женщина, исподлобья взглянув на целительницу. — Я ставила диагноз, совокупность симптомов точно указывала на причину быстро ухудшавшегося состояния больной. — Адвокат, — обратился Огден к мистеру Льюису, и тот тут же поднялся на ноги. — У вас есть свидетели того, при каких обстоятельствах было получено ранение пострадавшей? Льюис, поправив очки, кратко взглянул на Эстель, и она едва заметно покачала головой. — Нет, ваша честь. Она была найдена своим мужем на месте сражения, но он не видел нападавшего. — Я должен выступить в суде, — Регулус говорил ей это беспрестанно на протяжении всей недели, но Эстель останавливала. Сейчас она подняла на него взгляд, он сидел через два ряда от нее. Смотрела, напоминала о данном обещании. — Если ты выступишь в качестве свидетеля, как ты оправдаешь свое присутствие на битве? Гибс и так пытается выдвинуть ответные обвинения. Если ты признаешься, что видел его, то это ему будет лишь на руку. — Но без моих показаний ты можешь проиграть, — он поймал ее руку, разворачивая к себе. — Я хочу отомстить за Сесиль, но если ради этого мне придется рискнуть твоей жизнью, то я не стану этого делать, — она нахмурилась, сжимая губы. — По закону, если им удастся доказать твою причастность к преступлениям, тебя будет ждать поцелуй дементора. Эстель снова посмотрела прямо перед собой. К постаменту вызывали новых свидетелей. Главной победой было найти мракоборцев, которые готовы были свидетельствовать против Гибса. Многие знали о применении темной магии на работе, и для многих главный аврор был костью в горле. Несмотря на то, что обвинение в смерти Сесиль вряд ли будет доказано, множество других случаев сейчас вносились в протоколы и быстро записывались судебным секретарем. Гибс решил, что может самолично вершить правосудие, подвергая людей ужасной смерти, надеялся остаться безнаказанным. — Он говорил, что таким животным — животная смерть, — заметно нервничая, отвечал молодой мракоборец. Зал наполнился возмущенными возгласами. Журналисты быстрее зашуршали перьями. Огден грозно постучал молотком, призывая к тишине. Все глядели на подсудимого с отвращением и порицанием. Какая-то женщина воскликнула: — Чем бедная девушка заслужила такие мучения? Все были под впечатлением от показания главного целителя Асклепиуса, который без прикрас рассказал о всех этапах протекания проклятья. Под конец даже те, кто продолжали придерживаться мнения, что против Пожирателей можно бороться лишь их же методами, сдались, признавая бесчеловечность подобных казней. Эстель сцепила пальцы в крепкий замок и смотрела на подрагивающие руки, чувствуя его пристальный взгляд на себе. В нем не было прошлой вальяжной расслабленности, сплошная оголенная нервозность и ярость, направленная на всех вокруг. — Я хочу, — начал было он. — Вам будет дано слово, обвиняемый, — оборвал Огден, сверкнув глазами. И Гибс сильнее обхватил подлокотники. Первое заседание было завершено. — Я хочу, чтобы прежде судили де Фуа и Блэка! — кричал он, когда его выводили из зала суда. А адвокат, мельтешивший позади, продолжал повторять: — Мистер Гибс, нет состава преступления. Пожалуйста, тише. Мистер Льюис повернулся к Эстель, улыбнулся и кивнул. Все идет так, как и задумано. Обвинения в ее сторону и в сторону Регулуса действительно так и не были выдвинуты ввиду недостаточности доказательной базы. Считали, что это лишь попытка Гибса выиграть для себя время. Эстель поднялась следом за адвокатом и последовала вниз, к выходу. Репортеры подбирались со всех сторон. Она поднимала руку, закрываясь от вспышек и пробираясь между людьми на воздух. — Мисс де Фуа, дайте несколько комментариев! Эстель выхватила свою палочку и быстро последовала дальше от зала суда. Стук каблуков эхом резонирует от стен. Она толкнула дверь, заходя в уборную, и прошла к раковине, включая полный напор. Сняла вуалетку, отложила на край и ополоснула лицо холодной водой. Нужно еще немного потерпеть. — Как ты? — Сириус поймал ее в коридоре, положив ладонь на плечо. — Это тебе. Эстель растерянно приняла горячий стаканчик с какао и, приподняв брови, посмотрела на Блэка. — Так?.. — Я в порядке, — торопливо ответила она. — Спасибо. — Я знаю, сейчас не время, но, боюсь, другой возможности не представится. Я могу попросить тебя кое о чем? — он поправил ворот аврорской мантии и осторожно взглянул на нее. Она даже не изменилась в лице, только чуть крепче сжала в руке стакан. — Ты могла бы не подавать заявление с обвинением в сторону Марлин? У нее тяжелые времена, она не понимала, что делала. Сейчас она хочет уехать из страны, и… — Счастливого пути, — едко проговорила Эстель. — Но только если она вновь попытается причинить вред Регулусу, то ее тяжелые времена продолжатся. Сириус замер, разглядывая что-то, что обнаружил в ней в эту секунду. — Я, кажется, просил не приближаться к ней, — Эстель обернулась на этот голос. Регулус подходил сзади, испепеляя брата взглядом. Холодная сталь в глазах. Острая, пронзающая. — Он уже узнал все, что хотел, — сказала она, протягивая какао обратно, и, коснувшись руки Регулуса, развернулась и зашагала к новому залу суда. Снова стук судейского молотка. Снова клятвы. Снова поток людей. Поток слов. Поток вопросов. Но на этот раз труднее. В несколько раз труднее. Прямо напротив, как будто бы издеваясь, сидел Тео. Он не смотрел на нее, она ни разу не ощутила его взгляд на себе. Он в строгом костюме стучал пальцами по столу и кивал на слова склонившегося к нему адвоката. Что ж, это было больно. Не встречать его улыбку, сияние в зеленых радужках, привычное тепло. Ледяной. Неприступный. Зато его отец приветливо растянул губы и кивнул при входе в зал. Сама невинность. Он был спокоен, уравновешен и доброжелателен. Даже проведя ночь в камере, он выглядел, как и прежде. Ухоженный, одетый с иголочки аристократ. Предоставленные Эстель доказательства совместной работы ее отца с Ноттом и Марискотти, переданные ей предсмертные слова Дарио с последним отправленным письмом, не были приняты в расчет, как недостаточно надежные доказательства. Происхождение яда, которым был отравлен Дарио и отец было разным. Но связь Гибса и Нотта еще не была опровергнута. Если бы была возможность доказать то, что мракоборец получил свою должность именно за оказанные услуги по вмешательству в дела о смерти, напрямую касающиеся Нотта… Случалось именно то, о чем изначально говорил мистер Льюис. Они проигрывали. Найденные в семейном архиве документы, другие шаткие доказательства и полное отсутствие свидетелей, которые могли бы подтвердить их взаимосвязь, только рушили основания для подозрений в причастности Нотта. Выбеленный до слепящего сияния. Влияние. Богатство. Безупречная репутация. Неприкасаемый. Он повернулся к ней и улыбнулся почти извинительно. И это как удар под дых. Она ненавидела его в этот момент сильнее, чем когда-либо. Два дня до второго и, вероятно, последнего слушания. Нотт должен был оставаться под стражей и воспринял это спокойным принятием. Обвел взглядом людей в зале, задержался на рассерженном лице сына и пожал плечами, как будто говоря: что ж, раз так нужно, я не буду препятствовать. Эстель перетирала между пальцами ткань платья и пропадала, терялась, не замечая ничего вокруг. Зал постепенно пустел, не оставалось почти никого, судебные приставы выпроваживали въедливых журналистов. Мистер Льюис положил ладонь на спину Эстель. — Не отчаивайтесь, мисс де Фуа. Приложим все силы. Думаю, нам стоит сменить тактику. Сегодня отдохните, а завтра утром встретимся. — Спасибо, — она попыталась улыбнуться, но вышло криво и неискренне. Шагая к каминам с одним лишь желанием поскорее оказаться дома, она наконец ощутила пробирающуюся по спине дрожь. Обернулась, увлекаемая Регулусом в ближайшее пламя, и встретила его взгляд. Фигура Тео размылась всполохами огня. Поздним вечером Эстель заперлась в библиотеке с папками документов, которые отправил ей мистер Льюис. Она могла бы расслабиться и просто оставить профессионалам их работу, но она желала знать все досконально, чтобы при любом исходе понимать, что было сделано все возможное. И еще это позволяло ей отвлечься. Третья по счету кружка кофе. Эстель заново заколола волосы и села на стуле удобнее, притянув к себе одно колено. Ужасно клонило в сон, но она продолжала вчитываться в мелкие строчки законодательства. Время перевалило за двенадцать, и Эстель устало потерла переносицу, закрывая глаза. И вздрогнула от звука поставленной на стол чашки. Она моргнула, срывая навалившуюся сонную пелену, и посмотрела на Регулуса, который отодвинул стул и сел рядом с ней. — Кажется, тебя просили отдохнуть, — со вздохом сказал он и пододвинул кружку ближе. — Но ты не слушаешь, поэтому я принес тебе еще один крепкий кофе. — Спасибо, — она поднесла чашку к губам и сделала небольшой глоток. — Я скоро возненавижу этот вкус. Эстель обхватила прижатую к груди ногу и уперла подбородок в колено. — Даже если ты не выиграешь в суд, ты все еще можешь обратиться за услугами профессионального истязателя и убийцы, — с горьким смешком сказал Регулус, вызвав легкую улыбку. — Как раз из-за того, что я не хочу новой крови на твоих руках, я выбрала другой путь, — она как будто испуганно подняла на него взгляд, поймав его, задумчивый, неразличимый. В библиотеке было темно, только одна лампа слева от Эстель, желтым светом покрывавшая разложенные листы. На лице Регулуса залегли темные тени, замерли в изгибах скул, на веках — полосками ресниц. — Не беспокойся о чистоте моей души. Пустые траты, — сказал он наконец. — А если я хочу? — тихо спросила, едва слышно, облизала пересохшие губы. — Если я хочу беспокоиться о тебе? Регулус замер, и тени на лице тоже остановились, словно в одно мгновение он обратился в камень, в мрамор, который так долго и трепетно вытесывали, доводя до совершенства. Эстель отвернулась к столу и зажмурилась. Зачем? Зачем она это сказала? — Прости, наверное, я действительно устала. Говорю ерунду. Эстель быстро поправила выпавшую из-за уха прядь, и тогда он коснулся ее ладони, нежно удерживая и мягко сжимая. Она вдохнула, судорожно набирая в легкие необходимый воздух. Но затем вытащила руку из его холодных пальцев и придвинула к себе случайный лист, как-то ребячески закрылась от Блэка.