***
Эта была ошибка. Тот самый момент, когда мозг заходится воплем и подает тысячу сигналов от головной боли и ломящих запястий до считываемых знаков судьбы, примет и предостерегающих случаев, после которых никто и никогда не последует по выбранному пути. Но Эстель упрямо и безразлично собиралась продолжить задуманное. Инстинкт самосохранения задушен и утоплен во флегме. Тревога пыталась уберечь ее от боли, навстречу которой она шагала, но она плюнула бы ей в лицо и размазала бы плевок. Пусть все замолчат. Внутренние голоса, собственные чувства. Состояние, сходное с подготовкой к казни. Ступаешь мелкими шажками к гильотине, руки в кандалах, свободу ограничивают конвойные. Отчаяние уходит, рассеивается, смотришь на блестящее в рассветных лучах косое лезвие, и становится даже интересно, каково это умереть, как быстро голова отделится от тела, какое выражение лица станет посмертной маской. Это болезненное лихорадящее ощущение, от которого мутится в голове и болит тело. Жар, опаляющий кожу, дрожь. Эстель чувствовала все это. Лоб пылал, ей было ужасно жарко, шаги давались с трудом и мысли путались и кричали в ее голове так, что хотелось надавить ладонями на виски, чтобы череп раскроился по швам. Будь она здорова, она ни за что ни стояла бы теперь на крыльце особняка Ноттов. Слабая рука постучала, Эстель прижалась лбом к холодному косяку, делая тяжелые тугие вдохи. Наконец дверь отворилась, и эльф с удивлением посмотрел на вечернюю посетительницу. Он, кажется, что-то говорил. Но она видела лишь изгибающиеся губы, а слышала лишь шум крови в ушах. Она зашла внутрь и пошла к лестнице. Каждый шаг сопрягался с ударом сердца. Она хваталась за перила и тащила себя наверх. Его комната совсем рядом, она, не думая больше ни секунды, дернула дверь на себя, но она была пуста. Закинутая покрывалом кровать, полная пепельница, едкий дым. Эстель повернулась спиной к стене, вжимая в твердую плоскость лопатки и затылок, затем оттолкнулась и двинулась вдоль коридора, открывая дверь за дверью. Гостиные, спальни, кладовые. И везде пусто. Ей хотелось истерически рассмеяться: где же ты прячешься, Тео? Он дернула ручку последней по этой стороне двери и замерла. Он сидел за столом в отцовском кабинете, листал бумаги и через чертовски долгие секунды наконец-то посмотрел в сторону дверного проема и уставший раздраженный вид заменился пораженной и недвижимой маской. Эстель уперлась руками о дверной косяк, припала бедрами, изогнув спину, и с соблазнительно ненавидящей улыбкой смотрела на него. Тео медленно поднялся на ноги, которые предательски задеревенели, пока он обходил стол и остановился, присаживаясь на него и скрещивая на груди руки. Поиграем в безразличие. Он изогнул темную бровь, посмотрел на нее с жалостью, как будто и вправду считал ее жалкой. Эстель облизала пересохшие губы и резко сдула упавшую на лоб прядь. Он сильнее сжал ладонь на своем плече, впиваясь в ткань рубашки до треска переплетенных нитей. Она дьявольски ухмыльнулась, продолжая блуждать взглядом по его лицу, рукам, телу. Он тратил последние капли терпения, чтобы уступить ей первый ход в этой игре. — Ненавидишь меня? — хриплый шепот, и он нервным движением оглаживает пальцами руку, пытаясь избавиться от охватывающей дрожи. — Я тебя — да. И твоего отца. И весь мир. Не-на-ви-жу! — по слогам сорванным голосом сказала она и прислонила голову к деревянному косяку. — Неужели ты не чувствуешь хоть каплю злости за то, что я пытаюсь отнять у тебя отца? Тео продолжал молчать и просто наблюдать за ее отчаянием. Эстель чувствовала себя пьяной и была бы совсем не прочь напиться после такого сокрушительного провала. — Хотя, как ты можешь злиться, — едко прокомментировала она. — Ты ведь помог своему папе избежать правосудия. Условный срок? — она рассмеялась так неожиданно и громко, что заставила его вздрогнуть. Запрокинула голову, почти потеряла равновесие и крепче схватилась за стены. — И каково тебе чувствовать собственное превосходство? — спросила Эстель, делая шаг вперед и наклоняя голову набок, всматриваясь. — Нравится видеть меня ничтожной и сломленной? Ты отобрал у меня даже право на месть. Ты последнее у меня отобрал, — прошипела она с яростью. — Теперь я безвольная кукла без целей и смысла. Так воспользуйся мной, что же ты стоишь. — Эстель… — предупредительно. Он сжал губы, дернул челюстью. Каждая мышца в предельном напряжении. — Такой скромный и несмелый. Пугаешься, когда я сама к тебе пришла? — с почти заботливыми интонациями спросила она, делая еще один шаг. — Или недоступной я тебе нравилась больше? Она хмыкнула и быстро развернулась, чтобы направиться обратно к двери. И Тео наконец позабыл о выдержке, схватил ее за руку, дернув на себя и впечатываясь в ее губы поцелуем. Как же он скучал по ней, по ее присутствию, по ее дыханию, запаху, мягкой коже. Его руки не сдерживаются, скользят и сжимают чертову серую мантию и строгое платье, в котором она была на суде. Измотанные нервы, отсутствие сна и переизбыток эмоций. У него отключался контроль и анализ происходящего. Целует в линию челюсти, спускаясь к шее, сжимает ягодицы. Она хрипло дышит, задирая голову и открывая ему доступ к собственным сонным артериям, в которых медленно засыпает жизнь. — Вот, что ты чувствуешь, — прошептала она, закрывая глаза, пока он продолжал покрывать ее кожу липкими поцелуями, если бы не его вездесущие руки, она давно бы уже осела на ослабших ногах. — Одно лишь болезненное нездоровое желание. — Я люблю тебя, — исступленно говорит Тео, опускаясь на пол на подогнувшихся коленях. Его горячее дыхание на ее животе, его пальцы комкают ткань на бедрах. Эстель хватает его за волосы, с силой сжимая и оттягивая, вынуждая его поднять на нее голову. Она помнила, что ему это нравилось. Вот и теперь он не сдержал задушенного низкого стона. Для него наслаждение — быть у ее ног. Ей стало даже забавно. — Любишь? — нежно спросила она. — Люблю, — сглотнув вязкую слюну, сказал он, поцеловав ее запястье. Но она разозленно оскалилась и сильнее вцепилась в его кудри, заставляя его зажмуриться от боли. Да. Боль и возбуждение. И любовь, это она так сильно жглась в груди, от нее сердце оставалось в кровоподтеках и ссадинах, когда билось так сильно. — Да что ты знаешь о любви? — презрительно прошептала она, поморщившись от отвращения. — То, что ты испытываешь, лишь влечение. Это всегда было лишь оно, — с насмешкой и иронией произнесла Эстель. — Это не так, — снова облизывая губы. — И когда же ты полюбил меня? — ледяной королевский голос. Он разозлил свою богиню, направив на себя ее праведный гнев. — Ты танцевала на свадьбе. Босая. Тогда я впервые встретил тебя и тогда же полюбил. И делал это вновь и вновь. Когда ты стояла на холмах и, закрыв глаза, повернулась к ветру, когда ты упала в мои руки на Рождественском балу и стояла с крокусами в руках, от аромата которых слезились глаза. Когда я танцевал с тобой и залечивал твои раны. Когда целовал, когда видел твое отчаяние в суде, когда чувствовал твою ненависть, беспомощность и силу. Эстель с ужасом наблюдала за его расширенными зрачками, за убежденностью и искренностью его слов. Ее пальцы ослабли, соскальзывая с его загривка. — Твоя любовь безусловна, Тео? — шепотом. У него остались силы лишь на кивок. Ее лицо на секунду исказилось, как будто внутри она переживала настоящие страдания. — Ты сделаешь все, что я попрошу? — Да, — измученно и на выдохе. Под волнами бессознательности, когда градус повышался с каждой секундой, он и вправду был готов на все. Он был куклой в ее руках. Он позволил бы ей делать хвостики, расчесывать его кудряшки, завязывать ему на шею банты и знакомить с пластиковыми подругами. — Ты умрешь, если я этого захочу? Брови на секунду дернулись к переносице, затем приподнялись. Он вглядывался в ее лицо, пытаясь понять, насколько серьезен был ее вопрос. Он не мог сглотнуть или выдохнуть. Кажется, побледнел. Смертельно. — Ты боишься, что я действительно это попрошу или что все твои слова — пустые и никчемные? Тео почувствовал, как палочка уперлась ему в шею, глаза его изумленно расширились. Холодный и липкий страх играл глиссандо по позвонкам, и в этой опасности, под ее нечитаемым неземным взглядом он воспринимал все еще острее. Он желал ее любой, но прямо сейчас порыв утянуть ее на древний ковер был особенно силен. — Я не заставлю тебя чувствовать себя трусом, — бесцветным голосом произнесла Эстель. — Но ты умрешь, Тео, не потому что я хочу этого, а потому что твой отец должен получить по заслугам. Если он не встретится с дементорами, то встретит твое остывшее тело на полу собственного кабинета. Тео какое-то время делал короткие вдохи и затем смиренно улыбнулся и посмотрел на нее теми же влюбленными глазами. И, черт возьми, согласно кивнул. Рука у нее затряслась подбородок дрогнул, и она заставила себя сильнее вкрутить кончик в кожу, между волокнами сухожилия. Но больше она выдержать не могла. Эстель отшатнулась от него, отдаляясь на два шага, коснулась мокрого лба и с силой прикусила губу. Он все так же стоял на коленях в ожидании собственной казни. Искусно играл на ее нервах, видя ее слабость? Или действительно обезумел настолько, чтобы умереть от ее руки. — Это не любовь, — качая головой и чувствуя подкатывающую тошноту, сказала Эстель. — Любовь, — тихо возразил Тео. — Это болезнь! Его жадная нужда вставала тромбами в ее сосудах, комом в горле. Она уже знала, что проиграла, что больше не сможет поднять на него палочку. — А если я не испытываю того же? Он нахмурился и сжал челюсти, желваки скользнули по скулам и взгляд помутнел. — Я скажу тебе, Тео, — искренне сказала она, — признаюсь. Ты мне дорог. Сейчас мне кажется, что ты отравил мое здравомыслие. Ты жалок и притягателен, возвышен и до животного приземлен. И я не знаю, где искать тебя настоящего. Ты сам в себе запутался, Тео. Растворяться в чьем-то образе, отдавать свое существование и свою жизнь в чужие руки — это извращение и безумие. Как долго ты сможешь контролировать свою страсть и свой голод? Как долго тебе будет хватать меня такой, какой я являюсь? Когда-то тебе станет мало. Тебе уже мало. Что ты тогда сделаешь? Похитишь меня, присвоишь себе, запрешь? — Я бы никогда… Хмурая складка между бровей. Он верил в то, что говорил, но в глазах блестело согласие. Он все понимал и знал про себя больше, чем она. — Переболей, Тео, — она судорожно вдохнула, и слезы все же сорвались с ресниц. — Разлюби. Я не хочу причинять тебе боль. — Ты делаешь это прямо сейчас, — шатаясь, он поднялся на ноги, смотрел на нее с истинным страхом. — Так будет лучше… — Не будет, — плотно сомкнул губы, упрямо сжимая кулаки. — Я не могу! — закричала она, цепляясь ладонями за волосы. — Я больше не могу. Тео подошел к ней и притянул к своей груди, она ощущала, как он дрожал, и это землетрясение переходило на ее тело. Он был таким холодным, таким отчаявшимся, нуждающимся. — Тео, — прошептала Эстель, пытаясь выпутаться из его рук. — Хватит. Он стискивал сильнее, ей нечем было дышать, ребра болезненно сдавило. Она пыталась его оттолкнуть, пока он путался носом в ее волосах. — Пожалуйста, — умоляющим и дребезжащим голосом просил он. — Пожалуйста, не делай этого. Эстель совершила последний рывок и оторвалась от него. Его руки плетьми опустились вниз. Еще секунду она смотрела на его белеющее от ужаса лицо. Зажмурилась и отвернулась, ступая к незакрытой двери, и, шагая за порог, она вколотила последний гвоздь в крышку его глухого гроба: — Я буду подавать апелляцию на пересмотр приговора для твоего отца. Он заслужил пожизненное. И исчезла в коридоре. Звук ее шагов слился с белым шумом, накрывшим его. Тео чувствовал, как слабнет его тело, качнулся, рухнул на четвереньки. Перед глазами все кружилось, на языке — вкус желчи. Он опустился на локти, хватаясь за шею и стискивая до перекрытого кислорода. Хриплый вой. Отчаянный крик.***
«После освобождения Кантанкеруса Нотта мы все ждали финальное событие развернувшейся эпопеи: последнее заседание по делу Дюрана Гибса. Судебное слушание длилось почти четыре часа, судьи удалились на совещание и спустя полчаса огласили вердикт. Признан виновным по всем выдвинутым статьям, за исключением обвинения в смерти Сесиль де Фуа. Приговорен к пятнадцати годам заключения в Азкабане». На фотографии слева — осужденный Дюран Гибс. Вырывается из рук конвойных, разрывая глотку в неслышимом крике. На фотографии справа — истец Эстель де Фуа. Вспышка колдокамеры мелькает в пустых глазах.***
Владелец кафе недалеко от бывшего приюта Вула находился под Империусом уже больше двух недель. Он должен был выполнить лишь одно поручение: передавать новости, которые принесет Мэри Уотсон. Молчание длилось долго. И Регулусу некогда была думать о плачевных обстоятельствах. Остатки здравомыслия уничтожены, стерты в пыль, рассудительность и рассудок сожжены до обгоревших угольков. Он пытался думать, что все можно вернуть, что все будет, как прежде, но слишком поздно осознавал, что не хотел этого. Они все решили. Они сошлись на мысли, что это было эмоциональной вспышкой, коротким замыканием. Так бывает. Но когда сердце коротит так долго, что воздух заполняется запахом горелой плоти, разве может это быть случайным всплеском, о котором можно забыть? Неправильно — отпустить призрак прошлых чувств, неправильно — забыть о Сесиль, неправильно — полюбить ее сестру. А что же правильно? Ненавидеть, осуждать эту любовь? Правильно — сорвать выросший на выжженной, покрытой пеплом почве нежный росток? Правильно — мучиться от боли? Правильно — отталкивать? Сложно. Касаться ее и целовать, как будто исчезает все вокруг, а ты возносишься куда-то к звездам. Сложно. Видеть ее слезы и желать стереть их руками, губами, взглядом, впитать в себя горе и отчаяние. Сложно. Просто обнять и укрыть от осыпающих страданий, защитить. Сказать: буду рядом. Сказать: спасу. Сказать: люблю. Но он больше не касался, не целовал, не утешал, не обнимал и не говорил. Эстель после последнего заседания на целую ночь пропала, и он, сходя с ума от беспокойства, искал ее. Она вернулась под утро, захлопнула дверь своей комнаты и уже вторые сутки не выходила оттуда. Домовики приносили еду, лекарства, а потом рассказывали Регулусу о том, как она себя чувствовала, как выглядела, о чем говорила или о чем спросила. Поэтому, когда утром наконец до него дошла короткая записка о желании встретиться, он на долгое мгновение задумался. Кикимер, Динки и Рози кивали и уверяли, что присмотрят за Эстель в его отсутствие, и он с тянущей в душе тревогой покинул особняк, чтобы отправиться в маггловскую кофейню по указанному адресу. Обилие розового и кремового тут же ударило по глазам, когда он заметил нужную вывеску. Все столики были заняты парочками, и он уже мысленно закипал от такого выбора места. Она что издевается над ним? Регулус раскрыл дверь и подвеска с сердечками зазвенела переливчатыми трелями, приковав внимание девушки. В темно-зеленом платье, с распущенными волосами, она улыбнулась, махнув ему. И он сдержался, чтобы тут же не развернуться в точно противоположном направлении. — Добрый день, мистер Пьюси, — проговорила Мэри, заправив прядку за ухо и неумело посмотрев из-под ресниц, накрашенных, черт возьми. — Мисс Уотсон, — он лишь кивнул, опустившись на стул и расстегнув пальто. — Знаете, здесь подают потрясающие пирожные, — слегка удивившись такой холодности, продолжила она. Он пригвоздил ее к месту одним лишь взглядом, и она ощутила, как мурашки пробежались по позвоночнику и сковали шею. Она не узнавала своего прежнего галантного и доброжелательного знакомого, и весь план рушился. — Мисс Уотсон, у меня не так много времени, — сказал он, откинувшись на спинку стула и постучав пальцами по столу. — Вы ведь позвали меня сюда не просто так? — Нет, — помрачнев, ответила она, обкусывая покрытые помадой губы. — Не просто так. Вы ведь просили сообщить, если миссис Пибоди что-то вспомнит. Его указательный палец застучал чуть быстрее, она быстро посмотрела на него и схватила салфетку, чтобы занять чем-нибудь руки. — Не знаю, относится ли это к вашему родственнику, но два дня назад она говорила о каком-то Томе. Стук прекратился, и Регулус напрягся. — И что же говорила? — Сначала она повторяла, что он маленький дьявол. И потом, когда я попыталась расспросить ее, она рассказала странные случаи, связанные с ним, — Мэри настороженно посмотрела на замершего неподвижно Блэка. — Несмотря на то, что он был очень тихим, болезненно бледным ребенком его никогда не задирали. Он всегда был один, и поначалу миссис Пибоди хотела как-нибудь завести с ним дружбу. С ней он был весьма мил, был благодарен за то, что она тайком приносила ему книги. Но потом рядом с ним стало происходить что-то пугающее. Она прервалась, когда официантка поставила перед ней фарфоровую чашку с чаем. — В приюте появился новый мальчик, и он стал задирать Тома, порвал книгу, подбросил мышеловку в его кровать, а после этого упал с лестницы. И никто не видел, как это случилось, — Мэри неловко улыбнулась. — Но все это по большей части бесполезно для вашего дела, мистер Пьюси, боюсь, что все это может быть придумано больным разумом миссис Пибоди. — Даже если так, — Регулус заставил себя смягчиться, чтобы вновь расположить к себе женщину. — Даже в этих историях можно собрать крупицы правды. Она, кажется, облегченно выдохнула, заметив смену его настроения, и взгляд теперь не проходился лезвием через ее голову. — Все равно не воспринимайте слишком серьезно все, что я говорю. Все-таки это ваш родственник, не так приятно слышать разные небылицы про него, — отпив из чашки, сказала Мэри. — Летом, за месяц до переезда миссис Пибоди, дети приюта отправились на отдых к утесам Мохер. Они гуляли на пляже, и Том ушел дальше, чем следовало, к скалам, а с ним еще двое воспитанников: Эми и Деннис. В нужное время они не были на месте сбора, их стали искать и нашли лишь через пару часов недалеко от пещер. Миссис Пибоди говорит, что Том был, как всегда, спокоен, тогда как двое ребят были очень напуганы, но сказали лишь, что вместе осматривали окрестности. Это было странно, поскольку Том всегда был один и после этого Эми и Деннис, как будто еще сильнее его избегали. Вскоре после этого случая пришел странный человек и забрал мальчика в какую-то школу-пансионат в Шотландии. А после миссис Пибоди уже не работала в приюте. — Спасибо, мисс Уотсон, вы мне очень помогли, — с кривой улыбкой сказал Регулус. — Правда? — просветлела она. — Я очень рада. Может быть, тогда закажем что-нибудь? Чтобы отпраздновать продвижение в ваших поисках? — Разумеется, — согласился Регулус, склоняя на бок голову, — Мэри. Она вздрогнула и покрылась румянцем, облизывая губы. Повернулась, чтобы позвать официантку. Палочка под столом уже направлена на нее. — Обливиэйт. Взгляд стал рассеянным, и она замерла, глядя куда-то в пустоту и глупо улыбаясь. Регулус махнул проходящей мимо девушке, которая торопливо подошла, придерживая поднос. — Принесите чай с сахаром. Кажется, моей спутнице нехорошо. Она кивнула и поспешила на кухню. А Регулус поднялся на ноги, задвигая стул, застегнул пальто и направился к выходу из этой тошнотворной кофейни. Что ж, мисс Уотсон действительно дала полезную зацепку. Может быть, он что-то узнает, отправившись к этим утесам. Нужно побывать там сегодня же. Но сначала стоило вернуться домой и убедиться, что он спокойно может отлучиться еще на несколько часов. Регулус зашел в свой кабинет и замер на пороге, так и оставив ладонь на пуговицах. Эстель сидела на его стуле и глядела, как из-за тумана. Как бы он ни пытался различить что-то, ему это не удавалось. Но он жадно впитывал ее облик. Она еще больше похудела, кожа стала почти серой, на ее фоне глаза были ярче и темнее, горели янтарным огнем, но не несли никаких эмоций. Пустые манящие омуты. Ему хотелось, чтобы она улыбнулась, шевельнулась, сказала что-то, просто чтобы он убедился, что она еще живет и дышит. — Ты не сказал, — наконец произнесла она, указывая на лежавшее на столе письмо от Мэри. — Не хотел беспокоить без уверенности в пользе этой встречи. — А теперь? — она откинула голову на спинку кресла. — Зря потратил время, она не сказала ничего важного, — ответил Регулус, а Эстель взглянула на него тем же нечитаемым взглядом и хмыкнула. — Поэтому так торопливо вбежал в кабинет? Не лги мне, — и это прозвучало бы, как приказ, если бы чуть тише она не добавила: — Пожалуйста. — Всего лишь еще одно место из его прошлого. Я хотел проверить его, — признался Регулус, и она кивнула, как будто уже знала, что он скажет. — Проверим вместе. — Исключено, — резко и грубо, но лучше так. Она приподняла бровь, восковая маска переплавилась в другую эмоцию. — И почему же? — На тебя и так многое свалилось, — твердо произнес Регулус. — Не беспокойся обо мне, — губы дрогнули в грустной, но искренней улыбке. — Пустые траты. Не надо меня опекать, я не хочу оставаться в стороне. Меня это тоже касается. Затянувшееся молчание. Регулус злился, что уступал, и все-таки сказал: — Оденься теплее. На побережье сейчас особенно холодно. Они трансгрессировали на безликий песчаный пляж. Ветер сразу же кинулся на них с остервенением. Вдоль всей кромки серых песков тянулись отвесные скалы, через сотню метров оставались лишь они. Темные неприступные каменные стены. Грязные волны накатывали на берег с шумом, вдалеке были видны вершины поднимающихся со дна гор, которые накрывались морской пеной полностью. Вода отражала темное грозовое небо. В этом месте ты чувствовал себя ничтожно маленьким. Волны могли оглушить ударом и утянуть на глубину, расшибить о скалы, ветер яростно пытался снести с ног, а утесы наступали и давили своим молчаливым величием. Даже небо оседало синими свинцовыми тучами на их головы. — Она упомянула пещеру. Значит, скорее всего, нам туда, — указал Регулус подступающие к волнам скалы. Эстель согласно кивнула, и они зашагали вдоль пляжа, щурясь от ветра. Она с трудом переставляла ноги, из-за того, что он бил прямо в лицо, как будто отгоняя. Пытался спасти их? Или спрятать что-то? Прическа за пару минут превратилась в ничто, пряди путались, цепляясь за лицо и одежду, отдувались назад. Эстель смотрела по сторонам, и трепетная дрожь пробегалась по телу. Пейзажи поражали разум и вызывали чувство необоснованного страха. Как поклонение неизвестному божеству. Регулус наблюдал за ней, всерьез боясь, что вскоре ее подхватит потоком и унесет очередным вихрем. С каждым шагом в душе скреблось неуловимое ощущение опасности, тонкий голосок беспокойства, который он не мог различить. Паутиной оплеталось сердце, и он не мог ее сорвать. Необъяснимо. Это не было похоже на простую тревогу. Нечто более сложное, непостижимое. Волны, скалы, ветер, накрапывающий дождь. Все шептало забыть и оставить это место. Пляж постепенно сужался, пока через несколько минут не исчез совсем, оставив их у подобия небольшой бухты. Море с шумом пожирало каменные стены, окропляя замерших людей. Набрасывалось и возвращалось ненадолго назад, затягиваемое неизвестное силой. И именно в этот момент обнажалось пространство под скалой. — Пещера, — шепнула Эстель и поймала взгляд Регулуса. — Подождем отлива? — спросил он. — Идем сейчас, — возразила она, снимая с себя пальто и накладывая согревающие чары. — Ты с ума сошла? — ошеломленно произнес он, торопливо раздеваясь за ней следом. — Прибой слишком сильный, не успеем заплыть внутрь, пока вода уходит, волна ударит нас о камни. Внутри может не оказаться воздушного кармана, можем попасть в подводное течение, и уже не всплывем наверх. Она улыбнулась, как перед веселой авантюрой, и стрельнула глазами, наблюдая за беспокойством на его лице. И, вскинув бровь, спросила: — Трусишь? Она крепче обхватила палочку, повернулась лицом к ударившейся волне, и когда пена зашипела, растворяясь, разбежалась и прыгнула перед затухающим гребнем. — Эстель! — закричал Регулус. — Черт! Безумная! Не успев задуматься хоть на секунду, он кинулся за ней. Холод обжег все тело. Он потерял способность, мыслить, дышать, жить. Рефлекторный вдох, если бы голова на секунду не оказалась на поверхности, он набрал бы полные легкие ледяной воды. От шока он едва мог различить ориентиры и скоординировать движения, сильным потоком потянуло вниз, он приложил все силы, чтобы вырваться и подняться выше. Вынырнул, разворачиваясь и замечая поднимающуюся волну. Свод пещеры показался из-под воды, и он нырнул, чтобы успеть до удара о скалы. Вода захлестнула сзади и пронесла вперед в неразличимом бушующем потоке, закрутив. Он судорожно вдохнул, коснувшись губами воздуха, и зацепился за острые края камня, о который ободрал ладони. Темные своды пещеры погрузили мир в абсолютную темноту. Только через несколько мгновений полоса света вновь появилась у входа. — Эстель! Сердце заходилось от ужаса. Он нырнул, зажигая на палочке Люмос. Огонек едва рассеивал эту поглощающую черноту. Регулус ничего не могу разглядеть. И паника пожирала душу. Пока он не зацепился взглядом за спутанные локоны и тут же ухватился за волосы, вытягивая наверх. Они выплыли на поверхность. И Эстель резко вдохнула, заходясь кашлем и не раскрывая глаз. Регулус удерживал ее за плечи, давая возможность вновь научиться дышать. Проплыл вместе с ней к скалистым ступеням, которые вели куда-то вглубь пещеры, и практически вытолкнул ее на камни. Она стерла ладонью капли воды и коснулась головы, морщась. Регулус выбрался следом за ней и поднялся на ноги, чувствуя неконтролируемую дрожь. От холода, от испытанного страха, от злости. Эстель, все еще тяжело дыша, подняла на него голову. Он был в ярости. Одежда липла к телу, капли падали с прядей волосы, лицо опять скульптурно выделялось в отсветах Люмоса. Горящие глаза, плотно сжатые губы. — Жить надоело? — наконец спросил он. Эстель перекинула волосы через плечо и на трясущихся ногах поднялась. Ответила, как есть, честно: — Надоело. Он прикрыл веки, отвернувшись и выдыхая, в попытке удержаться от желания. Придушить ее. Крепко прижать к себе. Разница едва ли есть. Он вновь посмотрел на нее, рассерженно, но не мог скрыть въедливой заботы. — Идем? — спросила она с таким участием, как будто несколько минут назад безрассудно не кинулась в ледяную воду. Он шагнул в широкий проем первым. Сырой соленый воздух был густым и вязким, медленно поглощал магию, иначе нельзя было объяснить бесполезность гаснущего заклинания на острие палочки. Регулус прислушивался к тихому дыханию за своей спиной и шел вперед. Коридор закончился тупиком. Небольшая комната с гладкими стенами, вытесанными природой. Блэк замер и медленно вдохнул. В венах шумит не кровь. Темная магия. — Здесь все ей пропитано, — прошептал он, и Эстель с непониманием на него посмотрела. Совсем свежие отпечатки, свежие следы, как запах незапекшейся крови. — Он был здесь недавно, — сказал Регулус. И в этот момент руку обожгло привычной болью. Он лишь сильнее сжал челюсти и закатал рукав рубашки, напряженно посмотрев на ожившую метку. Эстель обошла сзади и встала почти вплотную. Подняла руку, вопросительно заглянула в глаза и дрогнувшими пальцами коснулась его кожи, но не притронулась к самой татуировке. Ненадолго замерла, хмурясь и всматриваясь, и потом спрятала ладонь за спину. — Тебе нужно идти. Он был зол. Регулус ощущал это все сильнее с каждой новой минутой, пока они выбирались из пещеры обратно, почти выползая на пляж. Руку обжигало все ярче, пока он быстрым движением высушивал одежду и накидывал пальто. Обернулся к Эстель, выжимающую жгутом волосы. — Иди, я буду ждать дома. Регулус трансгрессировал по зову метки. Ворота дома Лестрейнджей. Он взмахнул палочкой, проходя сквозь них и шагая к видневшемуся крыльцу. Темные коридоры знакомого особняка. Он замер у дверей в большой зал и, коротко выдохнув, толкнул. Взгляды всех присутствующих за длинным дубовым столом приковались к нему. Регулус чувствовал, как качает головой Рудольфус, осуждающе прожигает Беллатриса, Рабастан смотрит с вопросом и беспокойством. Но сам Регулус видел перед собой лишь темные глаза, отливающие багрянцем. Склонился, опуская голову. — Повелитель. Прошу прощения за задержку. — И что же не позволило тебе прийти вовремя, Регулус? — имя он почти прошипел, чуть смежил веки, смотря, как и всегда, пронзая насквозь. К счастью, он не стал дожидаться ответа. — Садись, твое место пока не занято. Регулус тенью скользнул мимо остальных Пожирателей к своему стулу напротив Рудольфуса и медленно моргнул в ответ на его пристальный взгляд. Все потом. И затем повернул голову к Темному Лорду. Он, удостоверившись, что все внимание направлено к нему, прокрутил палочку в пальцах и опасно сузил глаза, оглядывая своих сторонников. — Как же так, друзья? — холодно спросил он. — Несмотря на все наши усилия и на вновь обретенные преимущества, мы начинаем терпеть поражение, — Лорд поднялся на ноги, скользя пальцами по высокой спинке своего стула. — Сначала это нелепое нападение во время благотворительного вечера, — он проходил вдоль стола, медленно, внушая привычный подчиняющий страх. — Нападение, о котором мы были не в курсе. И виновник сегодня среди нас. Регулус смотрел в стол, точно на свои руки. Темный Лорд дошел до конца стола и замер за спиной трясущегося Питера Петтигрю. — Расскажи нам, Питер, — вновь зашипел он, — почему ты не предупредил нас? Он задрожал еще сильнее, побледнел, всхлипнул. — П-п-простите, мой лорд, — жалобно проговорил Петтигрю. — Отвечай на вопрос, — жестко осадил Лорд, набрав воздух через расширившиеся от злости ноздри. — Я был на задании и не знал о планировавшемся нападении, мне сообщили только в последний момент, и я не успел связаться с Северусом, — протараторил он, зажмурившись и сгорбившись, как будто ожидая удара по затылку от нависшего над ним Повелителя. — В следующий раз нужно быть расторопнее, Питер, — почти ласково и снисходительно сказал он. И как только Петтигрю расслабился, думая, что буря обошла его стороной, прозвучало ожидаемое: — Круцио. Он рухнул со стула на пол, сидевший рядом Эйвери чуть отшатнулся, замирая. Он метался в ногах Лорда, извиваясь и крича. Регулус даже не изменился в лице, слыша эти истеричные крики на сипнувших связках. Наконец, пытка прекратилось, но Петтигрю продолжал жалобно постанывать, свернувшись клубком. — Можешь идти, — равнодушно произнес мужчина, отходя от жалкого кокона. — Больше здесь для тебя не будет ничего важного. Питер поднялся на дрожащих руках, встал на четвереньки и затем только, шатаясь, встал на ослабшие ноги. Он едва дошел до дверей, в конце ухватившись за ручки и едва не растянувшись на полу вновь. Вышел, захлопнув за собой створки. Темный Лорд вернулся к своему месту и продолжил собрание. Он все еще был зол, но теперь как будто эта струна ослабла, и он вдохнул с новой силой. Удивительно, как благотворно сказывались на нем пытки над другими людьми. Регулус никогда не испытывал хоть что-то, смутно напоминающее этот эффект. Оно и хорошо. Он — не Темный Лорд. В скором времени в зале остался лишь узкий круг, те, кто сидели к Повелителю ближе всего. Это означало, что теперь будет рассказано что-то действительно важное. Регулус приготовился особенно внимательно слушать. — Не так давно Северусу удалось узнать кое-что ценное для нашей победы, — заговорил он. — Праправнучка Кассандры Трелони произнесла Пророчество. Внемлите, друзья мои, — с усмешкой сказал он, — грядёт тот, у кого хватит могущества победить меня… будет рожден теми, кто трижды бросал мне вызов, на исходе седьмого месяца… Он оскалился, и остальные послушно загоготали. Регулус дернул губы в ухмылке. — Старик спрятал провидицу у себя в школе, а окончание пророчества не было услышано. Прорицания — ненадежны, но в этой войне нельзя недооценивать силы противника и любое знание, которое может приблизить нас к победе. Регулус слушал вполуха, он не мог прекратить думать и рисковал потерять концентрацию, не удержать окклюменционный блок. Но сама мысль оживляла в нем что-то теплеющее в груди. Надежда? Регулуса раздражали шарлатанки на рынках, но пугали настоящие прорицательницы, которые острым взглядом препарировали твою сущность и бросали в лицо твое будущее. Неужели действительно появится кто-то, способный остановить Темного Лорда? Но… будет рожден на исходе седьмого месяца. Ребенок? — На сегодня все, — сказал Лорд. Все почти одновременно поднялись и поклонились, удаляясь к выходу. Как только Регулус шагнул от стола, почувствовал сковывающий лопатки взгляд. — Регулус. Тебя я порошу задержаться. Он медленно развернулся, направившись к своему месту, но Лорд указал на стул рядом с собой. Инстинкт самосохранения шепчет о подстерегающей опасности. Блэк опустился на предложенное место. Взгляд темных глаз впился в зрачки. Болью пронзило виски. Регулус пустил его в свой разум, удерживая на расстоянии от опасных мыслей и воспоминаний, которых стало слишком много. Особенно свежее путешествие к побережью. Стоило быть осторожным. Он бесцеремонно скользил в его мыслях, но, кажется, остался доволен увиденным, поскольку Регулус наконец сумел спокойно вдохнуть. — Ты заметно вырос за последние месяцы, Регулус, и оправдываешь возложенные на тебя надежды, — заговорил он, свободнее устраиваясь на стуле, как будто для обычной беседы. Хотя собеседник сгорал от растущего напряжения и усилий, чтобы не показать ничего своей внешней оболочкой. Регулус молчал, знал, что он не ждет благодарностей и не для этого заговорил с ним тет-а-тет. — Теперь я вижу, что ты действительно Блэк. В вас с Беллатрисой природой заложено то, что остальным не постичь, это в вашей крови. Наследие наших предков очень важно, хотя Орден и пытается доказать обратное, — с пренебрежением отозвался он. И дальше произошло неожиданное. Его пальцы оттянули ворот мантии и зацепились за серебряную цепочку и вытащили на поверхность медальон. Регулус до малейшего изгиба запоминал очертания этого предмета и только потом поднял взгляд на наблюдавшего за ним Лорда. — Тебе известно, что это? — Нет, Повелитель. — Это мое наследие, — произнес он, и на губах зазмеилось удовлетворение. — Не только чистота крови, но и понимание этой важности отличает нас от грязнокровок и возвышает над ними. Помни об этом. И не подведи меня. Он пристально вглядывался в неподвижное лицо Блэка и спустя долгие секунды наконец опустил веки и размял шею, пряча медальон обратно под одежду. — Совсем скоро мне понадобится твоя помощь. — Почту за честь, Повелитель. Он с ленцой кивнул, потеряв к нему интерес и чуть повернул кисть, показывая, что аудиенция подошла к концу. Регулус встал, поклонился во второй раз и прошел прочь из зала, старясь не поддаваться сбитому сердцебиению и не сбивать шаг.