че ты косишься на вазу с прахом?
бабушка не будет против
сядь, сядь мне на лицо
***
Арсений с гордостью — хотя не без изначального недовольства — оглядывает квартиру, складывая самую последнюю коробку к остальным, пока Антон с матами и смехом доказывает Диме, что крайний матч «Факела» слили кривоногие придурки, которым, судя по всему, платить из казны перестали. Здорово, по-домашнему, но один нюанс Арсу покоя не даёт. Всё началось ещё с просмотра — Антона, переехавшего к Арсению в однушку после четырёх лет отношений, настолько привлекла цена трёшки в конце Кутузовского проспекта и сподвиг лучший друг, который тоже мучался с покупкой квартиры и предложил разделить сумму, что на остальное внимания он уже не обращал. Ни на жалобы Арсения, мол, звуки какие-то странные, ни на его утверждения, что он видел призрака недовольной бабули в платке, ни на паутину в углу гостиной, ведь «ну Арс, десять мультов за такие квадраты и место, так ещё и на двоих — по-божески совсем!». В конце концов, зато своя. И, как ни странно, Арсений согласился. Во-первых, жить в съёмной однокомнатной квартире вдвоём, когда вам обоим почти под сорок, очень сомнительная перспектива — если не хочется понимать, что чувствуют шпроты в масле, — а во-вторых, добираться до офиса отсюда действительно куда ближе. Ну и последним плюсом был Дима — единственный друг, если не брать во внимание Макара, Шастуна, к которому он привык благодаря работе; Позов аккуратный, тихий, хоть и душный, к девушке катается едва ли не каждый день, спокойно относится к их отношениям с Антоном. Так что, скрипя зубами и сердцем, Арсений всё-таки сметает древнюю пыль — а не прах ли? — в совок, запускает новенький робот-пылесос и шаркает плюшевыми тапочками в виде зомби до кухни, залитой мерзковатым жёлтым светом; нужно будет не забыть купить другие лампочки. Дима, давным-давно разобравший свои полторы коробки и расставивший всё в своей комнате, невозмутимо листает ленту Инстаграма, Антон смотрит какое-то футбольное шоу. И только у Арсения глаза на лоб лезут — облокотившись на столешницу и скрестив на груди руки, стоит та самая бабка — настоящая, только полупрозрачная, с розовым платком на голове и очень недоброжелательным взглядом. — Вы… Вас как зовут-то? — выдыхает удивлённо Арсений, получая косой взгляд от Позова, хотя сейчас так похер. Ну не сошёл ведь он с ума! Или сошёл? — Скажете? Женщина щёлкает вставной челюстью и медленно доходит до большого немытого окна, чтобы написать прямо на слое пыли «Евлампия Адольфовна» ровным, точно учительским почерком. Арсению приходится сдержать нервный смех — неуважительно к старшим, а ещё Дима точно начнёт думать совсем не то, что нужно. Вместо этого он просто кивает и вздыхает с облегчением, двигая стул ближе и присаживаясь напротив Антона — Позов всё-таки решает уйти к себе: ну а вдруг ебанца заразна? И даже если здесь живут привидения, это его волнует в последнюю очередь. — Антон, — шикает не то чтобы напуганно, просто настороженно — после жизни в Омске и работы в «Улье» Попова не напугать, кажется, ничем. Он толкает того локтем под рёбра. — Антон! Она на меня смотрит. — Кто — она? — Шастун прячет наушники в кейс и крутит головой. — Арс, ты настолько заебался перетаскивать коробки, что у тебя уже галюны начались? — Иди ты. Евлампия Адольфовна она. А вот Антон смеха не сдерживает — хватает потной ладонью за кисть, утыкается лбом в плечо и ржёт в голос. Со стороны смешно, конечно, но на деле страшно. — Это ты опять про ту бабенку-призрака? Арс, ну если тебе настолько хата не понравилась, надо было сказать, в самом деле. Ну вот где она сейчас? — У тебя за спиной, — невозмутимо парирует Арсений, с благодарностью наблюдая за женщиной, которая уже держит над кудрявой головой горшок, вырезанный из пластиковой бутылки, с цветком. Шастун не успевает обернуться, как этот самый горшок приземляется прямо на ворох спутанных волос. Он вскакивает, матерясь, вертит головой, отряхивает землю, даже под стол заглядывает. Арсений, истерично хихикающий со всей картины, клянётся всем на свете — если б мог, дал бы новой подруженции пять; настолько шедеврально заявить о себе нужно уметь. Мерцающий силуэт женщины становится немного чётче, и вот — теперь видно, какие цветочки нарисованы на её кофте. А ещё теперь слышен приглушённый скрипучий смех. Собирающий с пола землю Антон поднимает голову, чтобы кинуть на Арса обиженный взгляд — его тут обижают, а он ещё и издевается! — но ойкает и по-щенячьи плюхается задницей на пол. — Блять, Арс… — Шастун оглядывает стоящую рядом со стулом Арсения бабушку, и с его лица хоть мультики рисуй. — Я ебал… — Так! Ну имейте совесть, счётчики на маты ставить, что ли? — от такого реального голоса вздрагивают оба, а вот Евлампия Адольфовна выглядит так, будто всю жизнь была привидением. — Страшно, а кому сейчас легко? Я здесь уже тридцать лет живу такой. Бабуля показательно машет полупрозрачной рукой, пока Антон с Арсением, не сговариваясь, возвращаются за стол, чтобы засыпать её вопросами. Ну, есть свет в конце туннеля? И это где вообще? Есть ли там пересадки, почему она на следующей не выходит? За четыре дня жизни с такими соседями они узнают, что за день до своей естественной смерти от сердечного приступа Евлампия Адольфовна в шутку сказала сыну, что хочет навсегда остаться в этой квартире — кто бы знал, насколько буквально вселенная поймёт, — ведь слишком её любит; что ей очень нравится их семья, а Позову не доведётся с ней встретиться, ведь он законченный Фома неверующий; что предметы двигать получается только те, которые были приобретены ею же. Кто бы мог подумать, что фраза «он с ебанцой, я кукарача» так сильно пригодится в жизни — ну честное слово, кто ещё бы принял настоящее привидение так просто? Другие наверняка бы уже записывались к психиатрам, пока Антон просто пошутил, что «хоть кто-то будет вместо кота», а Арсений поддержал, ведь «вчетвером даже веселее». Странно? Странно. Ебануто? Очень. Но если относиться ко всему со вселенской серьёзностью, можно что похуже призраков получить — так они для себя решили. А ещё Арсений начал беспокоиться за свою половую жизнь и риски развития импотенции — у него либидо не падает даже после пяти бессонных ночей в командировках, но, во-первых, их соседка вряд ли заядлая вуайеристка, а во-вторых, он в жизни не сможет сосредоточиться на своём оргазме, зная, что за пошлыми действиями, похабными словечками и их разнообразными позами может наблюдать не только сам Антон. Ну, наверное. Естественно, Арс понимает, что, если жить на быстрой взаимной мастурбации в офисе, как это было вчера, они долго не протянут — ни физически, ни по семейным ценностям, — но а что тут поделать? Так они проводят целый месяц. Конечно же, не без ссор; когда Арсений садится к Антону в машину, чтобы привычно доехать до офиса, но вместо этого расстёгивает ширинку его костюмных брюк, терпение Шастуна перестаёт быть резиновым — поэтому всю дорогу Арс не вытирается от своей слюны и чужой спермы, а слушает лекцию по Шастовым недовольствам и подозрениям, что он Арсения не привлекает. Глупости это, но ему, видимо, самому не особо приятно жить в такой реальности — в той, где постоянный стресс с работы, бытовые проблемы, плохие настроения и просто скука не находят выплеска любимым способом. Антон помнит ведь, как перед каждой встречей один на один в Арсовом офисе — пиарщиков за них никто не обсудит — дрочил в гостевом туалете своей квартиры, лишь бы не залипать на сухие губы и накаченные ягодицы, когда Арсений вставал из-за стола. Замечательная проверка отношений на прочность — ничего не скажешь, — да вот только никто в этих самых отношениях до этого и не сомневался. Сегодня, наверное, самый лучший за все прошедшие тридцать шесть в этой квартире — Диму повышают до генерального директора в его шарашкиной конторе, поэтому он укатывает отмечать к Катерине, а Арсению удаётся впарить дорогущее платье, хотя он просто хотел попробовать себя в роли консультанта на пару с Антоном; если очень честно, потому что так попросил Шастун, лишь бы быть ближе хоть на работе. Вдобавок к этому Арс получает первую прибыль с крошечного цветочного магазина, который открыл просто для души, поэтому домой возвращается донельзя весёлым, немного пьяным и поздно. Не смея лишать его такого прекрасного завершения дня, Антон только целует в коридоре, помогает выпутаться из пальто и включает фильм про Эминема, стоит им завалиться в кровать. В голове проносится непрошеная мысль, мол, и чем это хуже семейного очага с женой на кухне и детьми на шее, а, мам? Антона перестали грызть навязчивые недовольства совести маминым голосом ещё в двадцать восемь — когда получилось рассказать ей, что он уже четыре года встречается с парнем и переезжает к нему. Но иногда неприятное чувство всё равно возвращается — до первого прикосновения к Арсению; вот тогда снова нет ничего правильнее. Биография рэпера идёт туго — Арсений смотрит с приоткрытым ртом, не реагируя на сопение справа, а вот Антону скучно: ну чего он оттуда не знает? Скучно и тяжко — подсознание рисует такие пошлые картинки от одного взгляда на, прости господи, Арсовы руки, что сосредоточиться трудно. Те самые руки, которые прямо сейчас крутят ключи от Тахо, словно любимую игрушку — не встречайся они пять лет, Антон наверняка бы подумал, что Арсений тупо повелся на тачку, а Арсений бы наверняка тупо повелся на тачку; однако в нынешней реальности они вместе заработали на неё, создав своё свадебное агентство с нуля. Значит, нудная работа в офисе чего-то да стоит. — Арс, — звучит очень убедительно; тот самый тон, от которого у Арсения всегда подкашиваются ноги. — Сядь мне на лицо. — Что? — даже на паузу от неожиданности нажимает, закрывая ноутбук. — Ну что? Тебе на моём французском повторить надо? Я говорю, сядь мне на лицо. Сейчас. Арсений вымученно стонет в подушку — Шастун ведь прекрасно знает, как он легко заводится от его слов и как страдает потом, если не получается по-человечески кончить. А сейчас тот совсем лучше не делает: подползает ближе, слюняво целует в шею, забирается рукой под резинку пижамных штанов. — Антон, ну перестань, не буду я тут трахаться! При ней точно не буду, — Арсений, поджав губы, кивает в сторону дверного проёма, где стоит уже не такая пугающая женщина. — Вот разберёшься и лезь потом. Шастун вздыхает, поправляет клетчатые семейники и с кряхтением встаёт со скрипучей кровати. — Евлампия Адольфовна, вы ведь не будете против, если мы закроемся ненадолго? Минут на сорок? — из угла спальни слышится ехидный смех, и он цокает. — Максимум полчаса. Ну так, обещаете не подглядывать? — Да, маловато для плотских утех, а ведь молодой ещё, — привидение хрипло смеётся. — Развлекайтесь, молодёжь, да только я за дверью всё равно вижу. Но смотреть специально не буду. Но если будете слишком громко — уроню банку с мёдом. Антон победно улыбается и торопливо благодарит призрака — звучит так, что охуеть можно, но тратить время на расстановку адекватного положения дел совсем не хочется. А чего хочется? Арсения. Очень хочется, хочется полностью, без глупой спешки, экстремальных условий; брать и отдавать без конца. — Вот видишь! А ты в меня не верил, — он дует губы — кто-то ещё сомневается, что ему пять? — и падает прямо на Арсово бренное тело. — Победителям полагаются призы? — Ага, — Арсений игриво кусает губы, щурится, целует за ухом, но в последний момент резво скидывает Шастуна с себя, переворачиваясь, и дует тому в пузо. — Крути барабан, бля, решала. Антон, не сдержав совершенно влюблённой улыбки, снимает с себя жёлтую футболку с дурацкой надписью, но раздевать Арса не торопится; вместо этого просто гладит по щеке, запускает в волосы пальцы, большим водит по губе. Топит, топит, топит в этой нежности и сам топится. Многие говорят, что любовь живёт три года — пиздят безбожно, не краснея. В пример можно привести хоть пары, живущие в счастливом браке сорок лет и танцующие под пение уличных музыкантов, хоть отношения Арсения с Антоном — затянувшийся на девять месяцев конфетно-букетный период, когда Арс соглашался на свидания, за руку брал, к себе приглашал на фильмы, но морозил на банальных поцелуях; расцветающая пуще прежнего атомная влюблённость, когда Шастун услышал такое заветное «да» после их первого секса (нелепейшее предложение стать парой, на самом деле, но тем романтичнее); уже максимально взрослая радость от осознания происходящего, когда они вдвоём перевозили Шастовы вещи в старенькую однушку; уверенная любовь, когда ты приходишь домой с работы позже него, но знаешь, что тебя поймут и примут, целуешь в макушку и под такое же понимающее молчание заваливаешься рубиться в плойку, также зная то, что завтра выходной, а значит, утром вас ждёт очередной крышесносящий секс. Антон его любит во всех возможных проявлениях — разговаривает, принимает тараканов и даже привидений, подарки дарит на каждую годовщину, комплиментами сыпет едва ли не чаще, чем с коллегами говорит. А Арсений отвечает ему своим вычурным, но всё ещё известным только в очень близком кругу обожанием; намёками, отсылками, хэштэгами в своём модельном Инстаграме, знаками, сюрпризами — он, блин, человек-лампочка, ярчайшая клякса на полотне мира. С лёгкостью может поспорить с солнцем и выиграть всем назло. И найти Шастуна в любых измерениях, зазеркальях, вселенных, мирах, чтобы сгрести в самые родные объятия — тоже может; сделает, если потребуется. Только б рядом быть. — Ну так что, ты обдумал моё деловое предложение? — вкрадчиво мурчит Антон, слегка надавливая на чужой затылок и сжимая отросшие волосы. — Что думаешь? — Ты про новый баннер для бутика на Тверской? — наивно хлопает ресницами. — Или Илью на место администратора? «Ну какая же ты сука, Арс», — звучит у него в голове голосом Антона; интонация помнится до единого звука. — Твою жопу на местоположение моих губ. Постонешь, как умеешь, а, кис? — выдыхает, видимо, с попыткой в эротику. Не особо получается. — Ну правда, Арсень, я даже Адольфовну уломал не маячить перед глазами, Димка к Кате уехал, чё тебе ещё надо? — Повыебываться, — улыбку всё-таки не сдерживает. В ответ Антон лишь цокает и жадно смотрит, как Арсений наконец стягивает домашние шорты, под которыми — удивительно, вот так сюрприз! — ничего. Что-что, а такая стабильность в их жизни не меняется примерно никогда. Арсению-то самому этого не хватало ужасно — восхищенных тяжёлых взглядов, шумных вздохов, нетерпеливых жестов — поэтому он красуется во всю; прогибается в спине, кладёт чужую тёплую ладонь себе на грудь, перекидывает ногу через Шастовы бёдра, седлая их. Шастун тянется к губам, но Арс запрокидывает голову, поэтому получается только мазнуть ими по напряженной шее — в долгу Антон не остаётся; крепко берёт за подбородок двумя пальцами, проталкивает большой в приоткрытый рот под тихий стон. Назвать его порноактёром мало будет, слишком недооценено для того, как он плотнее обхватывает палец губами, подаваясь ближе. И это всё, конечно, хорошо, но Антону мало и немного не то — оттого он отстраняет Арсения от себя и ложится, уперевшись локтями в матрас. — Давай, хороший, ты знаешь, как надо, — голос обволакивает, глушит собой. — Прошу присаживаться. Хочу слышать тебя, ощущать, как ты будешь напрягаться. — Ты… Пиздец, Антох, — на большее не хватает, и он просто слушается; подползает выше, упирается руками куда-то под рёбра, опускается плавно, пока длинные пальцы раздвигают ягодицы. — Ты меня довести решил? Антон считает, что сжать ладные бёдра до будущих синяков — вполне приемлемый ответ, и тянет Арса ниже, уже чувствуя, как ноги у того подрагивают. Он возвращает руки на задницу, оттягивает, мнёт, а уже после размашисто лижет от мошонки до копчика, сразу же получая несдержанный стон. Давит кончиком языка, проникает внутрь, следует по стенкам в своей неясной технике, а затем снова широко проводит языком, морщась от того, как слюни остаются на его же щеках, а сами щёки уже прилично немеют и устают — но всё равно хорошо; от всхлипываний и стонов сверху, дрожащих коленей, сжимающих голову, царапин на груди. Ему не видно — и ладно. Но Арсений улыбается, совершенно по-блядски закатывая глаза. Осознание того, что в любой из моментов — может, прямо сейчас — за ними наблюдают, бьёт по голове наотмашь, наэлектризовывает каждый рецептор, и ему хватает буквально пары движений рукой, чтобы дойти до максимума. — Неправильно ты, дядя Фёдор, бутерброд ешь, — вдруг из-за шкафа раздаётся язвительный смех, а за ним показывается Евлампия Адольфовна. — Надо колбасой вниз класть… — Блядская хуета! — Арсений от неожиданности вздрагивает, а Антон скидывает его с себя, резко вскакивая. — Вы здесь откуда? Кинком на стыд он не отличался никогда, поэтому сейчас, сидя на своём полураздетом парне со стояком, хочется разве что провалиться сквозь этажи — интересно, а бабуленция так умеет? Наверное, хуже был бы только отец; никогда бы, блять, Арсений не подумал, что будет думать о Доне во время секса. — Ну говорили же, что максимум полчаса — а двадцать минут прошло, я и подумала, — привидение выглядит как образец невозмутимости. — Да и чего я там не видела. У Арсения от возмущения раздуваются ноздри — мало того, что он месяц перебивался Бог пойми чем, съехав в свою собственную по договору квартиру, так теперь ему ещё придётся стесняться своих предпочтений и потребностей? Ну ни в какие ворота не лезет. Арс косится на силуэт секунд тридцать, после чего оборачивается к Шастуну под непонимающее бормотание. — Хочу тебе отсосать. Глубоко, как умею. Побуду твоим хорошим мальчиком, — улыбается с вызовом, отворачиваясь от женщины. — Тебе же нравится, когда я смотрю на тебя снизу вверх? Вот так. Он встаёт, тут же рывком опускается на колени у кровати, жестом прося присесть ближе, и распахивает глаза со всей своей преданностью. Шоу принято доводить до конца. Арсений облизывает ладонь, одним движением проводит от головки до яиц, заменяет пальцы губами — поднимается обратно, чтобы всё-таки пропустить член сразу больше половины; расслабляет горло, гортанно стонет нарочно, медленно вбирая глубже, и когда головка начинает щекотать стенки, сглатывает. Поначалу Антон только и делает, что пялится на привидение у дверного проёма, но стоит Арсению взять глубже, мысли словно по приказу покидают черепную коробку, и он громко стонет, рефлекторно сжимая тёмные волосы на затылке. Каждый раз в памяти калейдоскопом пляшут картинки из далёкого и не очень прошлого, одна лучше другой — здесь прилежный, скромный и спокойный для всех выпускник театрального ВУЗа заваливается в его новую квартиру после шестнадцатого свидания, раздевается совершенно не стесняясь, тянет на себя и устраивает шастовым соседям оперный концерт на несколько часов, а вот тут, чуть левее, черти из омута выливаются в самого Арсения, который приезжает к Антону домой с двумя — причём обеими хорошими — новостями; вложил почти все деньги в создание свадебного бренда, а на остаток взял абсолютное сумасшествие в виде самого настоящего члена! Резинового, мать его, члена с кучей вибраций — стоит ли говорить, что Шастун нет-нет да оценил? Дальше, вот там, вырисовывается Арсений, решивший потрахаться прямо в офисе, мол, разнообразие интересное, а следом за этим — Арс, такой маленький у него в руках, весь его, целующий с невероятной искренностью и радостью, потому что Антон согласился съездить на моря и показать ему Румынию. Он не знает тайн мироздания, квантовой механики или физики, всех стихотворений Пушкина наизусть, даже рецепта вишнёвого пирога не знает. Но если Антона спросят, что такое безумие, — тот без тени сомнения ответит «Арсений». Это то безумие, из-за которого хочется биться головой о стену, то безумие, от которого не хочется избавляться, то безумие, которое открывает новые миры. Его хочется просто всепоглощающе любить, изучать, повиноваться ему. Так и делает. Делает, заходясь очередным стоном, пока Арсений выпускает член изо рта с пошлым хлюпаньем и дует на головку, надрачивая у основания в подходящем темпе — быстро, но не слишком, чтобы не различать ощущения, в самый раз, чтобы вот-вот кончить. Во всём, сука, идеальный. Или сука идеальная. Все варианты подойдут, честно говоря. И складывается хорошо — на каком-то из душевных свиданий Арс рассказывал, как ему говорили о том, что с таким характером по-настоящему любить его никто не соберётся. Выходит, для кого-то он сука, а для кого-то идеальный. Антон же как-то взял да полюбил, полюбил до готовности писать сопливые романы. Однако, конкретно сейчас он просто так готов — предупредительно тянет за волосы, напрягается; но Арсений, видимо, действительно настроен идти до конца, потому перестаёт двигаться, дожидаясь, пока сперма растечётся по горлу, и только потом отстраняется, довольно облизываясь. Либо Евлампия Адольфовна вправду вуайеристка, либо когда-то помогала процессу съёмок гей-порно — иначе не объяснить, почему, обернувшись, Арсений наткнулся на спокойный взгляд без намёка на шок или отвращения. Призраки ведь умеют проживать — упс, каламбур — эмоции, тогда почему всё так смахивает на дешёвую комедию? А через секунду она просто пропадает. Вот так берёт, и исчезает, испаряется, растворяется в воздухе с лёгкой улыбкой. Конечно, вряд ли кто-либо из них узнает, что бабуля была с огоньком — а инфаркт правда был, но во время одной из первых секс-вечеринок. Поэтому и провела она здесь столько лет, продолжая меняться внешне; ни у кого из заселявшихся сюда арендователей не хватало смелости, совести и идиотизма, чтобы переспать в квартире с привидением, а у них с лихвой хватило. Хорошая многоходовочка получилась — и квартиру купили, и скитающегося духа освободили, и историю, в которую не поверят, но с которой посмеются все, себе заполучили. Ещё никогда Антон не благодарил Арсовы нюансы так сильно, а Арсений ещё никогда не гордился ими настолько. Правильно говорят — ебитесь, а не деритесь.