Торью

Просыпаться было тяжело: тело ломило, будто после драки, а голова болела так, будто мальчика огрели увесистой железной дубиной. Кое-как разлепив веки, он посмотрел в окно дабы приблизительно определить время: солнца не было, всё ещё валил снег, но было немногим светлее, чем ночью. Мирно прикрыв глаза, он закутался сильнее в одеяло и перевернулся на другой бок. Вновь открыл. Где Хаширама? Почему не рядом? С ним всё хорошо? Он один? Тобирама выдохнул медленно, вспоминая советы матери по ограничению ощущений от сенсорики, положил ладонь на пол, сощурился от резкой боли, которая потом также резко стихла, и нащупал чакру брата. Тот был где-то за пределами клана, где-то недалеко, но и не слишком уж и близко. Достаточное расстояние, чтобы сбежать от лишних глаз. Тобирама, ведомый непонятным ему порывом, хотел встать, но при первой же попытке лёг обратно, натягивая одеяло по самый нос. Он сам себя умотал вчера, за это сейчас и расплачивается. Зажмурившись от навязчивой боли, он свернулся калачиком и вновь уснул. Всё это как-то неправильно… Просыпаться повторно было ещё паршивее. Медленно, чтобы и без того тяжелая голова не разболелась сильнее, Тобирама поднялся с татами и прошёл на кухню. Тётя с понурым видом смотрела в окно, облокотившись на столешницу, Каварама задумчиво ковырялся в тарелке, казалось, даже не собираясь есть. Тобирама так и стоял положа руку на косяк, пока тактичный голос тёти мерно что-то говорил. Он разглядывал всё вокруг так, будто видел это место впервые, и в правду… Здесь вроде ничего не изменилось, но всё какое-то чужое. Он сжал губы в полоску, осознавая, что всё будет таким чужим, вероятнее всего, до скончания его дней. Ничего уже не будет как раньше. Из прострации мальчика вывел аккуратный, вкрадчивый вопрос тёти,— Тобирама? Золотце, ты меня слышишь? Хаширама спит ещё?— женщина с жалостью разглядывала его лицо. Её сердце всегда было неспокойно за племянников, даже когда всё, казалось, было хорошо. В её голове не укладывалось, как такая буйная Аяме и такой скупой на эмоции и заботу Буцуме могут воспитывать детей: мальчишкам требовалась ласка и поддержка, а они навряд ли слова-то такие знают. И вот, Тобирама, уже переживший тяжелое в моральном плане убийство, теперь и смерть матери, стоял сейчас совершенно потерянный в дверном проёме, пока его младшие братья непривычно тихо сидели за столом. По спине мальчика прошлась лёгкая дрожь, врать ему до сих пор приходилось нечасто,—Хаширама?— он глянул на женщину неохотно,— Да, он спит,— поёжившись от холода и зевнув, Тобирама сел рядом с младшим братом,— Я когда засыпал он всё не мог успокоится. Хаширама самый из нас эмоциональный, думаю: после того как я лёг, он ещё какое-то время не мог успокоиться. Не переживайте сильно, пожалуйста, с ним всё будет хорошо,— мальчик заглянул в карие глаза тёти уже увереннее, от части его слова всё же были правдой. Та поставила перед ним тарелку и провела мягко ладонью по его голове, с грустью улыбаюсь,— Тора, не успокаивай меня. Поддержка сейчас требуется тебе и твоим братьям. Я хоть и любила вашу мать, но она мне, очевидно, была не так близка, как вам. Кушайте спокойно, Хашираме я порцию оставила,— женщина устало села рядом с ними, но в мыслях она была где-то далеко. Она явно плохо спала этой ночью, мысли о брате её тревожили. Он, как ей казалось по началу, на любовь не был способен вовсе: и к родителям, и к ней он относился не как к родственникам, а как к вынужденным сожителям, хоть тщательно это и скрывал. Но… Аяме стала этим «но». Он безумно к ней привязался и действительно полюбил. Пока она была рядом, она сглаживала все острые углы его характера, не давая ему бросаться из крайности в крайность… Да при ней он даже об этом и не помышлял. Сейчас же ждать можно было чего угодно: Буцуме очевидно станет грубее и злее из-за её смерти, до него будет сложнее достучаться, а клану, и без того потрёпанному нескончаемой войной, станет ещё хуже, чем сейчас. Женщина из под пелены переживаний глянула сочувственно на совсем ещё неокрепших мальчиков, вспомнила и свою дочь Току, которая несмотря на уговоры всё равно желает лезть на рожон со всеми. Она ведь… Она просто не понимает, что победителя не будет. Тётя поджала губы и смахнула предательски подступающие слёзы, беря себя в руки и поднимаясь с места,— Я пойду хоть посмотрю на вашего старшего брата,— сказала она тихо. Глаза у Тобирамы распахнулись, по спине прошёл холодок, он проводил тетю обеспокоенным взглядом до двери, а после и сам подскочил, нервными, но мерными шагами идя за ней. Он хотел было что-то ей сказать, остановить, но на ум ничего не приходило и ему оставалось лишь надеяться, что Хаширама каким-то чудесным образом окажется в постели, иначе не снести головы от отца и ему, за то что шлялся где-то без ведома, и Тобираме, за то что прикрывал. Тётя приоткрыла дверь в их комнату наполовину и качнула головой,— Бедняжка видимо и вправду сильно впечатлился, раз спит уже который час. А щёки красные какие… Не заболел ли? Пойду чайник ему поставлю,— она развернулась и зашагала чуть обеспокоено обратно на кухню. Тобирама недоуменно проводил её взглядом и юркнул в комнату: Хаширама, накрывшись одеялом чуть ли не с головой, лежал на татами. Приоткрыв один глаз, он выдохнул спокойно и скинул с себя одеяло. В уличной одежде и весь в снегу, мальчик поднялся и подошёл нервно к шкафу, принимаясь снимать с себя вещи,—Спасибо, что прикрыл,— сказал он, кинув мимолётный взгляд на младшего брата. —Не рассчитывай, что я всё время тебя выгораживать буду. Опоздай ты хоть на минуту, от отца бы прилетело обим,— Тобирама недовольно покосился на него,—Тебе повезло, что она даже если что-то и заподозрила, то не приняла во внимание из-за своей сердобольности. —И всё равно спасибо,— пролепетал Хаширама чуть улыбнувшись. —Куда ходил не расскажешь? Я переживал вообще-то,— говорил он нехотя, прикрываясь напускным негодованием, нужного скорее для поддержания серьёзного тона разговора. —Не расскажу… пока что,—Хаширама окончательно управился с одеждой и уже стал натягивать на себя домашние вещи,— но, может, скоро покажу. Красивое место,— он вновь посмотрел на Тобираму, который явно огорчился ответом брата.— Ты не подумай, я тебе не из-за недоверия сейчас всё не рассказываю, просто не хочу сейчас тебе голову лишней информацией забивать. —Почему ты вообще убежал? Почему не остался?— Тобирама посмотрел на него уже без злобы, лишь с детской обидой и непониманием, коих чувствовать он явно не хотел. К горлу предательски подступал ком. —Я… Не знаю почему я так поступил,— он глянул на брата, явно отмечая перемены в его лице и настроении,— Я был тебе нужен, да? Прости, пожалуйста. Я думал,— он запнулся на полуслове,— нет, чувствовал, что если останусь в этом месте ещё хоть на секунду, то точно свихнусь. Я вообще ничего не мог ощущать кроме этого давления, прости. В следующий раз я так не сбегу,— Хаширама виновато расставил руки для объятий, на которые Тобирама, поколебавшись, всё же ответил со словами,— Лучше надеяться, что никакого следующего раза попросту не будет,— он неловко отстранился, после чего продолжил,— пошли завтракать быстрее. Отец скоро вернётся,— затем чуть дрожащим голосом добавил,— у нас ведь ещё похороны остались…—реплика звучала неестественно, мальчика передёрнуло от того как он её произнёс. В комнате образовалось липкое, тягучее молчание. Хаширама кивнул неуверенно, двинулся в сторону кухни. Тобирама пошёл следом и, зайдя неохотно в тусклую комнату, заметил, что отца давно нет и что он даже немного по нему соскучился. От этого чувства по спине прошлись мурашки: по отцу тосковать он явно не привык. Не видел он его до самых похорон. Собираться приходилось самостоятельно, с лёгкой помощью тёти, у которой и без того было дел по горло. На самой процессии присутствовали лишь самые близкие для семьи люди: помимо семьи тут был только друг отца и мать Йоши. Женщина прожигала скорбным взглядом погибшую подругу, лишь изредка недоверчиво и гневно посматривая на Буцуме. Тобирама, стоявший рядом с ней, даже немного смутился: он чувствовал какую бурю эмоций она сейчас удерживает в себе, какое негодование она была готова обрушить на его отца прямо сейчас. Он, наверное, чувствовал нечто подобное где-то глубоко внутри, но сейчас были проблемы посерьёзнее обиды. Хотя какая-то дрянь в душе всё же засела крепко-накрепко: «почему отец отпустил её? Почему не выждал ещё немного?», «Почему она была в последнее время своя не своя? Отчего была такая задумчивая? Отец вообще обратил на это внимание?» — эти и ещё куча других вопросов роем мух копошились в его голове, пока она в какой-то момент она не начала тяжелеть, Тобирама будто заснул на секунду, затем, открыв глаза изумился: народу в комнате будто стало немногим больше. Ошарашено озираясь и моргая, он старался вглядеться в лица прибывавших людей. Кто они чёрт возьми? Одна женщина в толпе выделялась своими седыми безжизненными волосами, Тобирама угадал в ней некоторые черты матери, но эта женщина была многим её старше. Может… бабушка? Он никогда прежде её не видел, мама в принципе особо о своей семье не распространялась. Мальчик заглядывал в их лица стараясь скрыть свою озадаченность. Здесь не должно быть такого количества людей. Не сейчас. Почему лишь он отреагировал на них? Тобирама покосился на братьев, которые понуро стояли рядом с гробом. Прибывшие никак не подавали признаков заинтересованности в том чтобы выразить свои сожаления Буцуме, они даже не смотрели на него если быть достаточно честным. Один из них посмотрел на Тобираму, ловя его взгляд. Мужчина замер и стоял так где-то секунду, пока мальчик пристально рассматривал его с недоверчивым видом. Странный незнакомец потрогал за плечо рядом стоящую женщину и что-то сказал ей на ухо, та повернулась и тоже уставилась на мальчика озадаченно. Она провела рукой по воздуху, мальчик рефлекторно проследовал за ней взглядом и вновь уставился на женщину, которая уже куда-то направлялась в удивлении, мужчину он и вовсе потерял из виду. Седая женщина подошла к гробу, прикоснулась аккуратно к руке его матери с склонилась над ней, тихо говоря старческим голосом,— Рановато что-то ты ушла, ягодка,— от женщины сквозило скорбью настолько, что Тобирама еле-еле сохранял самообладание, чтобы не начать вдруг плакать. Странность происходящего не укладывалась в сознании, но он мог чувствовать этих людей. Слабо, но мог. Из транса его вывело ледяное прикосновение к плечу, будто кто-то положил на него руку, и неожиданно спокойный голос матери, окликнувшей его. Он прикоснулся к плечу и резко повернул голову к месту откуда услышал её голос. Никого. Конечно… Он повернул голову обратно, от прибывших людей не осталось и следа. Члены его семьи удивленно на него уставились, ему нечего было им ответить. Он лишь покачал виновато и сказал тихо,— Простите, мне показалось будто… Будто я слышал…— он посмотрел на родных, в особенности на отца, в глазах которого он не увидел ни капли понимания, лишь усталость и лёгкую раздражённость из-за странного поведения сына,— Забудьте,— добавил он бесцветно и опустил взгляд в пол. Голова всё ещё была тяжёлая, мальчик всё ещё был немного потерян, потому что видеть нечто подобное прежде ему не доводилось, да и навряд ли хоть кому-то доводилось. Из раздумий его вывел лёгкий толчок локтем в бок. Он посмотрел на Хашираму, который ответил ему очень красноречивым взглядом: ему не нужно было быть гениальным сенсором, чтобы определить что с братом произошло что-то очень странное. Тобирама отвернулся и мысленно съязвил, что раз в этой семье принято хранить секреты, то он тоже собирается молчать. В принципе распространяться кому-то об этом не стоит, вдруг… Вдруг это случилось в первый и последний раз и он лишь поднимет ненужный шум? Мальчик покосился вновь на отца, активировал свою способность и, поёжившись, деактивировал. Он не мог воспринимать отца таким, в душе будто что-то сжималось под огромным давлением, вызывая тупую тревогу и страх перед возможными последствиями. Никто не знал чего теперь стоит ждать от Буцуме. Мужчина стоял и сверлил тело жены непонимающим взглядом, еле заметно пошатываясь. Он держался относительно хорошо. Аяме была частью его жизни на протяжении многих лет… десятков лет… а теперь её нет. Она помогала ему держаться на плаву, когда в клане творилась тотальная неразбериха, но теперь её нет. Она воспитывала с ним их детей, но теперь её нет. Она была с ним рядом, когда мир вокруг буквально рушился, но теперь её нет, и никто не поймёт этого так, как понимал он. Буцуме поджал губы, ещё вчера ему хотелось рыдать взахлёб, но сейчас почему-то не хочется. Ночью, после окончания всех процессий он сбежал ото всех так скоро, как только мог и ходил, и ходил, и ходил… И думал. Много думал. Сейчас все беды, какие только могли, рухнули на него и теперь некому разделить их с ним. Гроб окончательно закрыли и начали опускать его глубже в землю, Каварама взял Тобираму за руку и крепко сжал его ладонь, пытаясь не плакать, смотря на то, как его любимого человека хоронят. Тобирама укрепил хватку, но предательски вздрогнул, когда услышал звук падающей на деревянный гроб земли. Хаширама, пытаясь хоть как-то удерживать себя в руках, отвернулся. Отец же, видя всеобщее настроение, произнёс мрачно,— Запомните эти чувства. В вашем возрасте они должны отпечататься особо сильно. Запомните их и делайте всё, чтобы никогда не почувствовать их снова. Да вот только,— он оборвался на полуслове и бросил болезненный взгляд на гроб, на котором темнел клановый герб,— вам всё равно придётся видеть это вновь и вновь. Такова судьба воина,— проговорил он как-то горько и ушёл, оставив детей на своей сестре. Женщина устало вздохнула, потирая переносицу: она понимала, что ему сейчас плохо, но совсем не одобряла его нынешних действий,— Дети, не злитесь на своего отца слишком сильно за то что он делает сейчас. Говорят, лучший способ пережить горе — это начать заниматься своими привычными делами, так что, думаю, он уйдёт в проблемы клана с головой,— она взяла Итаму за руку, уводя подальше от происходящего. Тобирама глянул на беспокойного Кавараму, наклонился и прошептал ему на ухо,— Можешь уйти вместе с ними, если тебе тяжело здесь оставаться,— он посмотрел на него успокаивающим взглядом, Каварама неуверенно кивнул в ответ и ушёл к тёте. Тобирама проводил его тяжелым взглядом, после чего опустился на землю, продолжая бездумно наблюдать, как гроб исчезал за слоем земли, казавшейся слишком уж тёмной на фоне белого снега, всё ещё неустанно шедшего. Хаширама положил руку Тобираме на плечо, тот еле удержался от того чтоб не скинуть её, но порыв был замечен, рука убрана. Поколебавшись, Хаширама сказал,— Не сиди так долго, земля холодная всё-таки, не хочу чтоб ты заболел. —Хорошо, я встану чуть позже,— сухо ответил Тобирама. Ссору он разжигать не хотел, но и слушаться не собирался. —Не пренебрегай заботой,— мягкий голос сменился более серьёзным.—Что случилось с тобой минут 15 назад? Ты будто увидел что-то. —Ничего не случилось. Просто расстроен,— он поджал губы, вновь бросив взгляд на гроб. —Я же вижу что что-то не так. Расскажи мне, я же твой брат, мне можно доверять,— Хаширама постарался сделать свой голос мягче, чем неосознанно привёл Тобираму в ярость. —Именно по этой причине ты мне ничего не рассказываешь про то, что у тебя происходит? Не пытайся вывести меня на откровенные речи сейчас, пожалуйста. Здесь не место и не время, да и,— он посмотрел на брата отстранённо,— ты всё равно не сможешь понять, что я почувствовал,—слова Тобирамы звучали довольно агрессивно, несмотря на его спокойный вид, он был в обиде. Взгляд красных глаз вцепился в брата. Хаширама нахмурился разочарованно: такое услышать от самого близкого ему человека он не хотел услышать никогда . —Это не одно и то же. Тем более, я собирался тебе рассказать, но немного позже, да и… Почему же я не смогу это понять?— он не понимал, почему Тобирама воспринимал всё так остро и отвергал любые попытки помочь ему, ведь сейчас, когда они должны были объединиться, чтобы всё это пережить, младший лишь отталкивал его. —Ну вот и я расскажу тебе позже, а пока будь добр, заткнись наконец,— Тобирама отвернулся, пытаясь осознать всю величину своей потери. После произошедшего на похоронах в душе почему-то поселилось чувство, что мать всё ещё где-то рядом, что есть способ до неё добраться. Хаширама смотрел на него ошарашено: явно не ожидал, что Тобирама дойдёт до такого, но и отчитывать его не собирался: понимал, что в такой ситуации тяжело держать себя в руках, но… не одному же ему плохо. Сжав кулаки и проглотив грубость, он оставил брата наедине с его собственными мыслями. Мальчик сидел так ещё долго, пока процесс погребения не завершили окончательно. Через пару дней здесь будет стоять скромная серая табличка с именем и бессмысленной эпитафией. Неужели это всё? Он не верил. Она была такой… Такой сильной и величественной, была той, про которую нельзя было и подумать, что она может умереть. В таком виде его застал Йоши. Тобирама, сидящий на снегу, казался абсолютно ненастоящим, будто фарфоровым: белая кожа, белые волосы и лишь скорбно-чёрное маори и потемневшие красные глаза служили контрастом, с помощью которого парня можно было в принципе отделить от окружающего их пейзажа. Йоши сначала колебался, не понимая, стоит ли вообще к нему подходить: родных Йоши никогда не терял, что говорить в таких ситуациях не имел ни малейшего представления, но очень хотел помочь. Решив, что он готов услышать любой ответ, мальчик двинул в сторону Тобирамы, смелея с каждым шагом. Только завидев его, Тобирама поморщился, Йоши же, не сказав ничего, взял его под локоть и рывком поднял с земли. Мальчик был слишком вымотан и ошарашен, чтоб высказать своё недовольство и пробубнил лишь что-то в духе,— Да почему вы не можете просто от меня отвязаться хотя бы на время,— грубая хватка ему не нравилась, она отдавала болью в плече, было ощущение, что рука начнёт неметь через минуту. Йоши тем временем уверенно шёл куда-то— Потому что пойдём и возьмём миссию, тебе нужно занять чем-то свою белобрысую голову,— мальчику не хватило духу заглянуть другу в глаза, но тот на него и не пытался смотреть, просто позволяя себя волочь в сторону корпуса координации. Обычно люди там сами составляют списки тех, кто подходит для выполнения по способностям, и уведомляют, но при подаче заявки на выполнение миссии тебя координируют быстрее. Тобирама бездумно следовал за ним так, что смотрящие со стороны вполне себе могли подумать, будто над бедным мальчиком просто издеваются. У него вновь заболела голова,— Чёрт ты можешь меня отпустить уже? Мне больно,— Тобирама наконец остановился, не давая двинуться Йоши дальше и грубо дёрнул свою руку. Йоши обернулся, вновь посмотрел на него и еле заметно поёжился: что-то в его образе вызвало у парня мурашки. Чуть поколебавшись, Йоши всё же отпустил друга, оправдываясь,— Я не хотел, чтобы ты продолжал сидеть там на холодной земле так долго, просто… Просто ты выглядел так будто вот-вот начнёшь обратно раскапывать эту могилу,— мальчик промямлил последние слова так, что их смысл и значение можно было понять только следуя из контекста.— После того как миссию возьмём можем тренироваться пойти или…— парень вздохнул и начал говорить через силу.— Или посидим за твоими этими… Свитками там, учебниками, не знаю. —Я тоже не знаю, пока что мне вообще ничего не хочется,— мальчик обогнал друга.— Давай быстрее уже отметимся,— Тобирама ускорил шаг, скрещивая руки на груди, пытаясь их хоть как-то согреть. Попытка друга его отвлечь его даже немного умилила, но реализация оставила после себя очень неприятное ощущение. Проходя рядом с больницей, мальчик поёжился и обернулся на здание и чуть озадачено наклонил снова заболевшую голову в бок: следы чакры умерших, в том числе и его матери ощущались как-то слишком уж чётко. Мороз вновь пробрал Тору, он мотнул головой и пошёл дальше, мысленно прося прощения перед Хаширамой за пропущенный мимо ушей совет. Йоши держал дистанцию в пару шагов, задумчиво разглядывая детскую спину чуть сгорбившегося от холода друга. И без того немногословный Тобирама обещал стать ещё более молчаливым и замкнутым. Йоши смутно понимал, что это только начало, но начало чего полностью не осознавал. Чёрт бы побрал его желание познакомиться с ним тем вечером: такие, как Тобирама, нормальными не вырастают. Тяжело вздохнув, Йоши мысленно отвесил себе пощечину за непрошеные, неправильные мысли и нагнал друга. А кто вырастет нормальным? Он сам? Нет. Может Хаширама? Тоже нет. Тока? И тут пролёт. Потому что никто не вырастет нормальным после войны с малолетства, их поколение потеряно, как и прошлое, как и позапрошлое, как и будет, вероятнее всего, потеряно следующее. 

Координатор, сидевший до этого за кучей бумажек, взглянул на них не без удивления, когда увидел, но выслушал, как взрослых, и спокойно разъяснил куда и как их могут направить, после того как их родители одобрят миссию. Йоши проводил Тобираму до дома, тот его неохотно поблагодарил, скрывшись за порогом. На самом деле Тора не хотел уходить сейчас от друга, потому что понимал, что ещё надолго время останется один. Даже если тут будет Хаширама, он всё равно будет… один. Тобирама чувствовал, что между ними потихоньку возникает какая-то преграда и смутно осознавал, что строит он эту преграду собственными руками. Взяв какой-то свиток с полки, он развернул его и попытался почитать, но иероглифы перед глазами поплыли. Мальчика передёрнуло, почему-то гнев окатил его резкой волной, он бросил свиток на пол, громко выругавшись. Тут же его глаза распахнулись, он испуганно посмотрел в дверной проём, взял свиток и, проверив нет ли на нём никаких повреждений, убрал аккуратно на место. Выждав пару секунд, он вышел из комнаты, спрашивая тихо в темноту уходящего коридора,— Пап?— отец должен быть сейчас дома, но тогда за эмоциональным всплеском Тобирамы последовала бы незамедлительная реакция. Мальчик неуверенно пошёл в сторону родительской комнаты, слегка постучал в приоткрытую дверь, и после бесцветного «Заходи» открыл дверь. Буцуме, сидевший сейчас на коленях перед комодом, перебирал вещи жены, складывая их рядом с ним на полу. Мужчина перевёл на сына уставший взгляд, задавая глухо вопрос,— Чего тебе?— на разговоры он сейчас был не настроен, поэтому был готов сослать сына в комнату уже сейчас, но что-то внутри не позволяло ему это сделать. Тобирама зашёл тихо, прикрыв дверь так, как она была, и спросив тихо,— Я могу тебе помочь?— мальчик увидел, как на лице отца промелькнула на секунду тень изумления, но вид его быстро стал тем же и он лишь еле заметно кивнул головой, указывая на место рядом с собой. Утром вставать мальчик не собирался, пока неожиданно не вошёл отец — в таких ситуациях подскочить и сделать занятой вид было уже чуть ли не рефлексом. Вот и Тобирама не был исключением: сделал вид что внимательно что-то ищет на книжной полке. Буцуме посмотрел на него без особого интереса и проговорил негромко,— Отбой, солдат, можешь успокоиться, тебя я трогать не собираюсь, просто принёс кое-что,— отец немного нехотя выудил потрёпанную записную книжку из кармана и оставил её на комоде со словами.— Тут и для тебя пара записей есть, малец, только с книжкой будь аккуратен: это личная вещь твоей мамы как-никак,— Буцуме вроде собирался что-то ещё сказать, но осёкся и ушёл, махнув рукой. Сердце, казалось, пропустило остановилось на мгновение, и как только мужчина окончательно вышел из его комнаты, он метнулся к дневнику так быстро, как никогда прежде. Он взял его и аккуратно раскрыл, листая залитые кровью страницы: где-то они склеились из-за этого. Не обращая внимания на подступающий к горлу ком, он метнулся к своему шкафу и выудил дрожащими руками из небольшой дорожной сумки кунай, которым аккуратно разрезал склеившиеся листы, читая наспех выведенные мамой советы для него. Её слегка разбросанный почерк почему-то всегда приводил мальчика в лёгкий восторг: он умудрялся показать и своевольность, и стать, и силу. Тобирама сидел и старался читать написанное с должной внимательностью, но каждый раз возвращался к предыдущим предложениям, потому что будто проваливался в свои мысли и не улавливал сути. Он почему-то не мог вдуматься в прочитанное. Наверное, слишком возбуждён этим блокнотом: это была личная вещь, которой, женщина пользовалась если не два раза в день, то раз точно, чиркая там какие-то заметки про дела насущные, про которые она могла забыть, а это всё значило, что энергия его матери будет ощущаться и через год, и через два, и через 10 лет. Захлопнув блокнот и нервно постучав им об ладонь, Тобирама оставил вещицу на тумбочке и вышел на кухню.