Торью

Время после зимних событий шло как-то скомкано, к нему Тобирама всё никак не мог привыкнуть: всё было как-то затянуто и однообразно, несмотря на миссии, разбавляющие рутину. Прошло уже больше года, а над их домом будто до сих пор висит чёрная беспросветная туча… С миссиями, если уж совсем начистоту, тоже всё было не очень просто: может быть в них могли забыться бывалые воины, привыкшие к виду крови и жестокости, но не только-только вступивший на эту тропу мальчик. Пытаться этим путём отвлечься от навязчивых мыслей о матери было тяжело, он просто менял одни навязчивые мысли на другие. Но выход всё же был и тут: когда ты сын главы клана, свободное время становиться понятием недоступным, поэтому тренировки и учёба успешно занимали его голову, а записки, оставленные Аяме, помогли сформировать его сенсорные способности на том уровне, который можно было потихоньку оттачивать в бою, не особо-то и задумываясь. Тобирама начал пользоваться сенсорной так часто, как в принципе мог, и ограничивать себя он в ней не собирался до тех пор, пока не сможет ей управлять так же просто, как рукой или ногой, пока она не станет такой же обыденностью, как чистка зубов утром. Хаширама же всё твердил ему, что с такой способностью ему обязательно следует работать с людьми и что, должно быть, это очень очень поможет в будущем, когда они возьмут на себя дела клана. Тобирама же с иронией думал, что с людьми работать он не хочет и волноваться об их настроении он не собирается. Единственные, за кого мальчик переживал сейчас, — младшие братья: Кавараме со дня на день предстояло отправиться на первую миссию, а Итаме вот-вот придётся начать серьёзную подготовку. Оба старших брата понимали, что ответственность за младших теперь всецело лежит на них и что только в их силах сформировать из них более или менее адекватных людей, потому что на отца надежды больше нет: поведение его осталось, мягко говоря, непредсказуемым. Тётя бывала у них где-то раза по два в неделю, но это не сильно им помогало. Она вроде даже старалась как-то помогать им с их какими-то проблемами, но, так как это был не её род деятельности, она лишь бессильно возвращалась к своим делам. Она периодически начала брать с собой свою дочь Току, которая была той ещё занозой в заднице, если честно, но Хаширама быстро с ней нашёл общий язык. Опять… Тобираму иногда очень удручал тот факт, как его старший брат обзаводистся всё новыми и новыми знакомствами с такой лёгкостью, но Тока даже не была ему особо интересна, поэтому он решил отложить развитие каких-нибудь их отношений на потом, хоть тётя и старалась их сдружить, но получалось у неё не очень, тем не менее их поставили вместе на какую-то незначительную миссию, к которой ещё и Кавараму пришили. Тобирама никогда не понимал распределения этих самых миссий в этом пресловутом центре: ну кто поставит трёх детей в одну команду? Кому-то охота с ними нянчиться? Но выбора никто не давал, приходилось мириться. С самого начала всё шло как-то не так: то он не мог найти свой меч, магическим образом пропавший (Хаширама переставил его из одного угла оружейной в другой, забыв вернуть на место), то надел хаори наизнанку, то спотыкался обо всё подряд по дороге, то путал печати у техник в бою, получая совсем не то, что нужно было, поэтому проку от него в бою было не шибко-то и много. У всех бывают дни, когда всё валится из рук — это тот самый случай, но он настиг его невовремя. Атаку на них произвели, как по учебнику: лес, полумрак, большие деревья, высокая трава, засада. Здесь помимо их детской оравы были некоторые прожженные опытом члены клана, которые так или иначе набирали к себе учеников, следуя даже немного истеричному желанию оставить после себя хоть что-то. И вот, когда Тобираме надо было проявить себя в схватке с каким-то ещё совсем молодым Учихой, он давал заднюю. У него либо ничего не получалось, либо получалось не то, чего он хотел, из-за чего мальчик нервничал и лишь усугублял ситуацию. Наотмашь отбиваться от меча потоками воды, которые не требовали от него особых навыков, он конечно мог, но самодовольство на лице у соперника всё никак не давало ему спокойствия. Отражая атаку за атакой, он всё отступал, бессильно злясь, но его вдруг привлёк сильный всплеск энергии: какой-то Учиха держал Кавараму за щёки, на лице у парня было полное отвращение к стоящему перед ним, которое тот даже не старался скрыть. Достав кунай, он повернул лицо мальчишки в сторону и приставил острый кончик недавно заточенного железа к его щеке, цепляя загорелую кожу мальчика под его тихий ропот и плач. Тот тихий животный ужас, что ощущал его младший брат как зараза передавался и ему, но это лишь подстегнуло его сбросить обоз в виде его нынешнего соперника. Дождавшись, когда тот попытается навалиться на него с мечом, Тобирама воспользовался возможностями своего детского роста, юркнув у него под ногами. Отталкиваясь от им же созданных потоков воды, он продвигался вперёд шаг за шагом, когда услышал детский сдавленный вой. Каварама с несвойственной ребёнку хваткой вцепился в руку стоящего перед ним Учихи, пытаясь хоть как-то отодвинуться и прекратить эту медленную пытку, но паршивцу это было будто бы абсолютно плевать. Тобирама почувствовал, как в нём медленно, но верно вскипала кровь: этот выродок из клана Учиха ещё будучи ребёнком умудрялся получать садистическое удовольствие от медленного мучения кого-то из клана врага. Ох, как же ему не повезло с выбранной жертвой. Тем временем одна глубокая полоса уже была высечена на тонкой, гладкой детской коже — кровь красной довольно обильной струйкой скатывалась по щеке мальчика, падая на его кофту густыми алыми каплями. Он шипел от боли рассекающего кожу лезвия, шипел и от солёных слёз, попадавших на свежую рану, но кричать он себе не позволял. И откуда у него такая выдержка? Когда Тобирама уже собирался сложить печать и атаковать мучителя, его кто-то резко схватил за запястье со стороны, бросив на землю с такой силой, что в глазах заплясали искры, а его самого начало мутить так, что он чуть ли не здесь и не сейчас захотел опорожнить свой желудок. На его доспех поставили ногу, придавливая к земле, в воздухе раздался свист лезвия, перемена в чакре противника, мальчик резко отворачивает голову и меч врезается в землю аккурат рядом с его ухом. Раскинув руки на земле, он, рыкнув, резко свёл их вместе и два потока воды проделали тот же маршрут, схлопнувшись на голове у соперника. Чтобы убить таким приёмом сил нужно больше, чем у мальчишки было на данный момент, поэтому соперник был лишь дезориентирован на пару секунд, но этого хватило, чтобы скинуть с себя его противную ногу. Тем не менее время было потеряно — пока Тобирама разбирался с этим неожиданным обстоятельством, этот подлец уже изворотил кунаем щёку его брата. А тот даже не пискнул… Тобирама поджав губы, преодолел расстояние между ними одним прыжком, отсылая поток воды под довольно большим напором в его сторону. Судьба, по-видимости, мальчика ещё шаринганом не одарила, потому тот заметил приближающуюся технику слишком поздно. Широко распахнув глаза, он дёрнулся, но стремительный поток отбросил его на пару метров, приложив того силой к дереву. Тобирама быстро переключился с него на брата, разглядывая новоиспечённые ранки. Сочувственно посмотрев на Кавараму, он протянул было руку к его щеке, но тут же себя одёрнул, понимая, что ничем хорошим для младшего это не закончится, но на кончиках пальцев появились капли воды, сливавшиеся в один небольшой поток, который рос ещё секунды две, достигая нужного Тобираме размера. Мальчик произнёс тихо, но строго,— Потерпи, это тебе нужно,— и аккуратно, со всей возможной нежностью, приложил поток к щеке брата, промывая глубокие царапины. Тот зашипел ещё раз болезненно, но вытерпел довольно стойко. Тобирама же, почувствовав резкий всплеск энергии в паре метрах от них, оттолкнул от себя брата и сам подался назад: довольно внушительных размеров огненный шар пролетел между ними на опасной скорости. Выругавшись, Тобирама крикнул брату,— Беги!— сам же кинулся в сторону атакующего. Всех Сенджу с молода учат в ближний бой с Учихами не вступать ни под каким предлогом, ни при каких обстоятельствах: победителем вы никогда из такого боя не выйдете, но ведь это правило работает только для тех, кто борется с пробужденным шаринганом, да? Поэтому Тобирама бросился в ту сторону даже не задумываясь, пытаясь отвлечь внимание этого мальчишки от младшего брата. Лязг мечей рассёк воздух, Тобирама впервые взглянул на этого Учиху: довольно длинные собранные волосы и глаза чёрные-чёрные, как смоль. В душе что-то противно дёрнулось, он чувствовал, что с этим человеком ему ещё придётся повозиться в будущем. Мальчик посмотрел на Тобираму каким-то слишком осознанным взглядом и нахмурился, видимо, подумав ровно о том же. Выпуская поток чакры и наваливаясь на меч, Тобирама прервал этот странный зрительный контакт и метнул быстрый взгляд в сторону Каварвмы, который, зажав ладонью обильно истекающую кровью щёку, искал защиты у старших товарищей, но долго его разглядывать не получилось: пришлось вернуться в пыл битвы после недовольного, отчётливого фырка соперника: тот, видимо, не любил, когда его противники отвлекались на что-то ещё. Вот же эгоистичная задница. Тобирама нахмурился, уводя меч Учихи в сторону, и, воспользовавшись удачной позицией, сложил свободной рукой печать, образовывая в руке водяной клинок, который уже через секунду оказался в боку противника. Он ещё прежде никогда не применял эту технику и, увидев, как кровь смешивается с водой, оцепенел: зрелище это его почему-то слегка напугало, ему казалось, что то, что он делает, в корне не правильно. Ярость, который он был ведом, почему-то тут же пропала. Да, этот идиот издевался над его братом, но что-то же должно было его побудить это сделать, ведь так? Не просто же так он схватил какого-то ребёнка и решил его мучить? Техника Тобирамы распалась, кровь начала растекаться бордовым пятном по тёмному хаори Учихи, который, пробурчав что-то болезненно-злое, саданул Тобираме по руке мечом, но он даже не почувствовал боли, он лишь посмотрел в тёмные глаза мальчика с немым вопросом «Почему?». Он хотел найти ответы в его глазах, глаза ведь зеркало души, так? Может быть, в его чакре есть след того, что он чувствовал? Но тот лишь недоумённо от него отшатнулся, крикнув,— Ненормальный!— попятившись ещё дальше, он что-то прошипел и зажал бок. Тобирама же пребывал в замешательстве: почему это он ненормальный? Разве это он только что стоял и мучил того, кто явно младше по возрасту и не такой опытный? Разве это он получал удовольствие от того, что кому-то плохо? В голове всё перемешалось. Он взглянул на свою окровавленную ладонь и дрогнул, вытирая последствия своей стычки об боевое хаори. Рука только-только дала о себе знать, неприятно заныв. Он зажал рану, приходя в себя и оглядываясь. Тут его кто-то схватил за шкирку, оттягивая грубо в сторону с криком,— Чего встал столбом, идиот? В следующий раз тебе твоя неосмотрительность будет стоить жизни!— мужчина лет сорока посмотрел на него слегка раздражённо, но тут же смягчился, увидев его потерянное лицо,— Будь осторожней, малец, перед отцом твоим потом никому отчитываться не хочется,— в этой довольно циничной реплике была доля заботы, которые не перекроешь никаким напускным недовольством. Тобирама усмехнулся, но мир вокруг него почему-то начал медленно уплывать из-под его ног. Он, слегка пошатнувшись, притронулся двумя пальцами к макушке и, увидев их, выругался: видимо, к земле его приложили слишком сильно, была кровь, хоть и немного. Неосознанно тряхнув головой, он хотел сбросить с себя это чувство, но в глазах лишь сильнее потемнело… Пока врач зашивала его руку, Тобирама почти засыпал. Женщина глянула на него слегка беспокойно, потом бросился взгляд на склянку от обезболивающего, говоря еле слышно,— С дозой я не переборщила…— заглянув в его глаза, она приложила руку к его лбу тыльной стороной ладони и цокнула,— Ничего серьёзного, но лучше хотя бы денёк у нас побудь ещё, лишним не будет. Твоих всех предупрежу, что не отлыниваешь, не переживай,— женщина неловко улыбнулась, сделала ещё пару стежков и, обрезав нить, удалилась. Тобирама же закрыл глаза устало и, оперевшись на здоровую руку, почти задремал, но из этого состояния его вывел пронзительный детский плач. Он нахмурился и открыл глаза недовольно: плач отзывался в голове тупой навязчивой болью. Так продолжалось минуты две, раздражение сменилось озадаченностью, ведь к ребёнку уже должны были подойти и что-то с ним сделать, дабы успокоить. Поднявшись кое-как со своего места, он вышел в больничный коридор, передвигаясь бесшумно, словно призрак. Коридор почему-то был пустым, поэтому к врачам по дороге обратиться не мог, но даже если бы и мог, то навряд ли обратился: вели его на плач какие-то странные, смутные чувства, разобрать которых он не мог, да и тупая боль в голове ограничивала все его движения и слова к минимуму. С каждым шагом звук вбивался в голову всё сильнее, но он продолжал идти по залитому июньским светом коридору, вдыхая застоялый запах сосновых стен. Осторожно заглянув в палату, он аккуратно переступил порог, сощурился и моргнул пару раз, привыкая к сменившемуся освещению. Только после этого он смог спокойно оглядеться: частички пыли хорошо были видны из-за обильного освещения, ветер колыхал старый больничный тюль, недалеко от окна находилась деревянная, ничем непримечательная детская кроватка, внутри которой и лежал младенец. Тобирама вновь выглянул в коридор, выискивая врачей и всё же пытаясь найти причину, почему никто не идёт на зов малыша. Так и не найдя ответа, он подошёл ближе к кроватке и взглянул на младенца с некой неловкостью: несмотря на наличие младших братьев, он не имел особого представления как взаимодействовать с совсем ещё маленькими детьми. Но всё же неловкость быстро сменилась удивлением: малыш был совсем худым, килограмма два с половиной, не больше, посиневший, глаза стеклянные и беспокойные. Тобирама дрогнул и неосознанно отпрянул от кроватки, малыш же заткнулся и начал сверлить его своим мертвенным взглядом. Из коридора послышались шаги, через пару секунд мальчик уже слышал обеспокоенный голос врача: — Тобирама-сан, что вы тут делаете? — А? Извините, просто из этой комнаты шёл детский плач, неужели вы не слышали?— мальчик посмотрел на вошедшего с лёгкой досадой. — Детский плач? Тобирама-сан, вы что-то явно путаете,— мужчина беспокойно взглянул на потрёпанного Тобираму. — Да почему же? Младенцам разве не свойственно плакать? Он же лежит прямо,— мальчик бросил взгляд на пустующую кроватку. Ничего. Совсем ничего кроме белой хлопковой обивки,— тут… — Тобирама-сан, шли бы вы в свою палату. Вам, по правилам, вообще оттуда высовываться запрещено,— мужчина устало потёр переносицу пальцами.— Всё же вас неслабо приложили головой, после этого дрянь всякая в голову и впрямь лезет,— он замолк на секунду, после чего уже тише продолжил.— Вам бы проспаться хорошенько. — Да, наверное,— он неуверенно кивнул и как-то натянуто улыбнулся.— Вы правы, спасибо за понимание. Мальчик быстрым шагом вышел из палаты, нервно сглатывая. Что это было? Последний раз он чувствовал нечто подобное только зимой прошлого года, но списал это всё на разыгравшееся воображение на эмоционально нестабильном фоне (он таких слов-то не знал, пока не поговорил с Йоши, тот, в свою очередь, подчерпнул это у каких-то девчонок с больницы). Дойдя до своей палаты быстрым шагом, он силой распахнул дверь и, приблизившись в два шага к креслу в дальнем углу комнаты, шумно в него завалился. Может, он просто правда впечатлительный? Может, действительно устал? Можно ли вообще кому-то рассказывать о чём-то подобном? Нет-нет-нет-нет… Точно нет, иначе поползут слухи и его и без того тухлой репутации придёт конец. Если до этого просто сторонились, то теперь… Он дрогнул, надеясь на честность случайно встретившегося врача. Бросив взгляд на книжную полку рядом, Тобирама вздохнул тяжело, поднялся медленно, чтобы в голове снова не отдало болью, и взял что-то оттуда наугад. В палате серьёзной литературы не было никогда за ненадобностью: пациенты не хотят думать, пока восстанавливаются, они хотят отдохнуть. Забравшись в кровать, мальчик стал читать страницу за страницей: там было что-то про романтику, союз двух кланов, и всё в этом же роде. Мальчик скептически нахмурился, но продолжил читать, хоть и недолго: книга оказалась настолько скучной, что он выключился уже на втором десятке. Разлепил глаза он уже ночью: окно всё ещё было открыто, рядом на тумбочке стояла нетронутая керосинка, которую он поспешил зажечь. Мальчик отложил книгу и, поняв, что сейчас не уснёт, привстал на кровати, потирая глаза. Зевнув, он соскочил с места, подошёл к выходу и тихо, словно кот, выскользнул в коридор. Минуя поворот за поворотом, он всё больше думал о младшем брате, который сейчас лежит абсолютно один и которого никто не может сейчас поддержать. Дойдя до нужной двери, он собрался было постучать, но заметил, что она слегка приоткрыта и из неё струится слабый тёплый свет. Всё же ударив легонько один раз по косяку, чтобы уведомить о своём присутствии, Тобирама спросил тихо,— Каварама, спишь?— мальчик толкнул тихонько дверь, входя внутрь и прикрывая её за собой. В карих глазах брата блеснула радость, он встал с кровати устало и, приблизившись к старшему брату, обнял его. Щека его сейчас была прикрыта марлевой подушечкой приклеенной на пластырь. На ней проступили небольшие капли крови, Тобираму при их виде накрыло чувство сожаления. Он слегка улыбнулся и начал, отвечая на объятия брата своими: — Радуйся, что это я пришёл, а то дежурные тут бдят. Тебе бы после такого буйного дня дрыхнуть и дрыхнуть,— он резко вспомнил, как его поддерживала и успокаивала мать после первой его миссии. К горлу вновь подступил болезненный ком, но Тобирама заставил его отступить: ему, может, и тяжело, но Кавараме тяжелее. Если не может поддержать мать, то поддержит он. Каварама грустно улыбнулся и ответил спокойно,— Кошмары вижу каждый раз, как глаза закрываю,— он помедлил чуть-чуть, собираясь с мыслями.— Знаешь, отец сказал мне после смерти матери, что она погибла доблестной смертью достойной настоящего шиноби, что я должен ей гордиться… Он сказал, что я тоже должен быть таким же храбрым и… Я ведь это слышал это и от учителей тоже и довольно часто, мол, умереть за клан не стыдно, но…— глаза у мальчика предательски намокли,— я так испугался сегодня. Я просто стоял, смотрел в его чёрные глаза и цепенел, у меня получалось лишь сжимать его руку. Я не мог двинуться, был буквально как вкопанный и.. и…и,— дальше у него говорить не получалось, слёзы покатились о щекам, марлевая повязка начала мокнуть. Каварама поморщился от боли попавшей на свежий шов солёной жидкости, потом выдавил из себя кое-как,— Что из меня выйдет, Тобирама? Вы с Хаширамой… Вы такие видные… Тебя, может, обсуждают не так часто, как его, но я всегда слышу «Несмотря на его характер и повадки, этого мальчика ждёт большое будущее». В тебе видят потенциал, во мне же его нет. Я струсил тогда, когда этого делать не надо было и я поплатился за это,— его было не остановить, он всё плакал и плакал. Тобирама присел рядом с ним на кровать и, приобняв брата одной рукой за голову, притянул к себе и поцеловал в висок, начиная тихо и непривычно аккуратно даже для себя,— Каварама, тебе семь. Ты всё ещё ребёнок, как я, и тебе свойственно бояться. Я тоже боялся. Очень. И сейчас боюсь. Я не мог спать после первой миссии неделю, кошмары снятся до сих пор и.. Всю эту речь про благородную смерть шиноби дели на два. Мне знаешь, что кажется,— он огляделся слегка воровато, убеждаясь в том, что лишних ушей нет,—что смерть у нас начала цениться больше жизни. За всё то время, что они проводят на поле боя, они грубеют и черствеют, понимая, что всадили всю свою жизнь на нескончаемые бои, результатов которых нет и нет… Когда ты весь в боях, с семьёй приходится туго и они просто… Просто понимают, что готовы к смерти морально, что готовы пасть жертвой врага, если это поможет клану, но… Каварама, ты одна из причин за которую они отдают свои жизни. Ты и я… Мы… Мы следующее поколение, на которое возлагают определённые надежды, слепо веря, что мы будем их лучше. Если ты умрёшь, лучше не будет никому. Ты не обязан быть смелым сейчас, ты не обязан умирать,— мальчик откинул голову на изголовье кровати.— Забудь об этом и просто живи,— он поглаживал брата по голове, когда тот обнял его крепко, шмыгнул и сказал тихо,— Можешь побыть со мной тут пока я не усну?— в голосе сквозило невысказанной благодарностью и доверием, Тобирама не смог ему отказать. Усмехнувшись по-доброму, он почти прошептал,— Конечно,— слегка отстранившись, он потушил керосиновую лампу и снова принял предыдущее положение. Накрыв Кавараму одеялом, он отследил момент, когда тот мерно засопел и расслабился. Аккуратно потрепав мальчика по плечу, он улыбнулся еле заметно, выбрался из его объятий и пошёл тихо к себе. Проскользнув из коридора к себе в комнату, он прикрыл дверь и лёг в кровать. Только после того как он расслабился, рука в месте шрама заныла. Он сощурился, накрылся одеялом и достал себе одну из двух подушек, на которых лежал. Обняв её, он постарался уснуть, но получалось плохо: он не понимал, какое под собой основание имеют «видения» и как сильно они связаны с его сенсорикой, не понимал и как помочь Кавараме, не понимал, почему так сильно разболелась его рука и не понимал, почему в нём просунусь это чувство всепоглощающего одиночества. И всё же он сильно скучал по матери. Прошёл уже год… Или всего лишь год? Он в любом случае до сих пор возвращается к ней мысленно каждый раз когда ему хорошо или плохо, желая разделить с ней этот момент, думая, как бы она на него отреагировала. Прошлый день рождения без неё был каким-то особенно печальным, впервые он после него плакал. После её ухода он почувствовал насколько он на самом деле отделён от всех остальных, насколько его «характер и повадки» встали всем поперёк горла, а почему он так и не понял. Может происхождение, может и внешность, но он был уверен, что к нему относились бы лучше, если бы «характер и повадки» были бы его единственными отличающими: мать его тоже была не сахар, но её-то почему-то все любили. Любили ведь? В любом случае она никогда не нуждалась в одобрении кого-либо, в отличие от него. Тобирама потёр устало переносицу. Что будет с ним? Что будет с Каварамой? Он не знал, никто не знал. Абсолютно никаких гарантий. Отец… Даже не зашёл сегодня… Зажмурившись, он шумно выдохнул, сильнее стискивая подушку в объятиях. Всё стало хуже, тётя была права, но в чём они виноваты? Что им сделать, чтобы вернуть расположение отца? Что ему сделать? Повернувшись на спину, он зажал подушку с одной стороны и уснул, в надежде, что мысли оставят его в покое хотя бы во сне. Из больницы их отпустили уже утром, но возвращаться домой почему-то не хотелось, но вот порог пройден. Отец в кабинете, Тобирама знает это. Как хорошо, что сенсорные способности ему достались всё же от матери, если бы они были у отца, Буцуме был бы невыносим. Но были и хорошие новости: Хаширама вернулся домой. Мальчик прошмыгнул в свою комнату, где сейчас как раз переодевался старший брат. Тобирама оживился, завидев его и какой-то непонятный порыв заставил его выпалить,— Как миссия?— хотелось расспросить его и о наличии ранений, и о самочувствии, но настроения у того явно не было, поэтому языком чесать никто не спешил. В ответ послышалось короткое,— Нормально,— а затем,— Потом поговорим, хорошо?— он снял с себя тяжелый доспех и помял плечи, так и не посмотрев на Тобираму. Тот в ответ кивнул еле заметно и ответил тихо,— Хорошо, не трогаю тебя больше,— Тора понимал, что они уже скорее всего никогда не поговорят. Хаширама всегда так говорит и всегда забывает об этом, если ему не напомнить, и даже если напомнить, он всё равно умудриться перенести. Ему это не было свойственно раньше, но сейчас… После смерти матери у всех происходят какие-то метаморфозы. Это удручает и раздражает: Тобирама вроде имеет возможность и желание хоть как-то помочь, но его отвергают. Мальчик выдохнул разочарованно и направился в сторону сада. Проходя по холодным, даже летом, коридорам, он рефлекторно заглянул в приоткрытую дверь родительской комнаты и оцепенел буквально на секунду: он никогда не замечал насколько же она стала пустой и безликой. Это было странно, ведь отец всё равно живёт тут, но… никакого следа его пребывания здесь, кроме остатков чакры, уловить невозможно: аккуратно по-армейски заправленная постель без единого намёка на складки, светлые монотонные занавески, старый дубовый комод и тонкий слой пыли. Сдвинув брови к переносице, Тобирама пошёл дальше, по спине пробежал холодок: то, что происходит с отцом, страшно. Все видят, что нормального в нём всё меньше, но упорно это игнорируют или даже оправдывают. Разве пресловутые взрослые не понимают, что рано или поздно это плохо обернётся? Иногда у мальчика возникало ощущение, что его окружают точно такие же дети, как он сам, только вот им по 40, по 50 лет, а ему 8. За мыслями мальчик не заметил, как приблизился к саду. Сейчас июнь, многие цветочные бутоны только набирают цвет и массу, но через месяц-полтора тут будет всё уже будет благоухать. В том году, после её смерти цветы здесь не росли: никто не ухаживал да и… Некогда было, но в этот раз, не без помощи Хаширамы, они пропололи клумбы, подсыпали удобрений и начали следить за поливом. Отец не особо-то одобрял эдакое «совсем не мужское» занятие, но внимания много не обращал. «Лишь бы на учёбе не особо сказалось, а так пусть делают пока, что хотят»,—думал он. Братья даже стали ближе в какой-то момент, занимаясь общим делом: часто обсуждали что-то, смеялись или же наоборот делились чем-то тревожащим. Они в одной тарелке, понимают друг друга лучше, чем кто-либо ещё, но вот Хаширама опять начинает выдерживать расстояние, неумело пытаясь всё это замаскировать. Мальчик стал осознавать это совсем недавно и давалось ему это до сих пор непросто. Ближе не было никого. Тобирама вздохнул полной грудью тёплый воздух и сел перед садом, слушая, как журчит вода где-то в отдалении. Надо бы увидеться с Йоши… Правда тот, по ощущением, не особо ищет такой возможности. Был бы Тобирама был на его месте, тоже не искал бы: есть вокруг много людей веселее и интереснее, которые могут ему хоть что-то предложить. Тобирама всего с лёгкой завистью смотрел, как Йоши общался с кем-то так шумно и весело, что ему хотелось плакать. Ему так и не удалось научиться искать тем для разговоров, он привык слушать, когда же его спрашивали о самочувствии или о каких-либо новостях, он понимал, что ответить-то ему и нечего: вроде что-то и происходит, но стоит ли это внимания? Нет, как он считал. Прикрыв уставшие красные глаза, он позволил себе ни думать ни о чём хотя бы пару минут. Но голос, от которого на секунду остановилось сердце, заставил оцепенеть Тобираму,— Ты почему не на тренировке?— Буцуме смотрел на него сверху вниз, во взгляде вроде и были нотки недовольства, но они очень хорошо были скрыты за плотной пеленой усталости, отпечатавшейся на всём его лице. Мальчик, набираясь смелости, ответил,— Она начнётся где-то через час только, у меня ещё есть время,— он посмотрен неуверенно в глаза отцу, пытаясь придать так своим словам больший вес. Взгляд Буцуме сменился на более мягкий, в позе проскользнула расслабленность. Тяжело выдохнув, мужчина сел рядом с мальчиком и спросил, указывая на руку,— Сильно болит? —Не совсем. Болит, но жить буду,— Тобирама внимательно его разглядывал, отчаянно пытаясь понять, в чём же подвох. —Я передал твоему тренеру, чтоб не давал тебе нагрузок на эту руку, а то мало ли… Не нужно же нам, чтоб у тебя швы разошлись,— Буцуме было немного неловко поддерживать разговор со своим сыном —Да, не нужно… Спасибо,— последнее слово ему было крайне тяжело произнести, но он всё же тихо его выдавил. —Знаешь, первый шрам это тоже своего рода посвящение. Я бы хотел сказать, что такого больше не будет, но ты не глупый мальчик, а я не любитель сказки рассказывать. Будут ещё шрамы, и будут некоторые намного хуже этого, но ты главное никогда не думай о них, как о признаке слабости. Это опыт,— отец ослабил пояс хаори, открывая обзор на свой торс, поперёк которого проходил болезненного вида ожог. Уплотнившаяся кожа отливала где-то красным, где-то лиловым, чёткие резаные края сливались в одну пугающую картину,— пусть и не всегда самый приятный, но… Везде есть свои положительные моменты… Твоя мать,— разговоры о ней всё ещё давались ему трудно, он запнулся, прежде чем продолжить,— Аяме была той, которая вынесла меня оттуда, а потом ещё и выхаживала. Битва была страшная — Учихи готовили прорыв на восточной границе клана, ведь патрули там редкие, местность сама по себе не из приятных, но разведка у нас работала хорошо, мы узнали про готовящееся наступление и сами начали мечи точить. Мы не думали, что их будет так много на такой проблематичной территории, нас позорно разгромили на нашей же земле. В итоге, руководствуясь принципом «каждый сам за себя», все позабыли про любые принципы и сбежали, а я не мог,— Буцуме перевёл взгляд на одну из ещё нераспустившихся белоснежных лилий в этом саду. Поджав губы, он помолчал с секунду и опустил взгляд на сцепленные в замок.— Если бы не она, сгинул бы там, как пёс,— отец вздохнул тяжело, вдруг расчувствовавшись.— ведь тогда середина марта была: ещё холодно, но уже и не зима, всё течёт. Она вымокла вся до нитки из-за своих техник и погоды, а всё равно тащила. Сама потом застудилась вся, вместе с ней больные были, но она, мне кажется, была сильнее меня в этом плане,— мужчина перевёл болезненный взгляд на Тобираму.— Мне когда бинты снимали, я на себя смотреть не мог, а она даже глазом не моргнула, когда увидела это недоразумение,— Буцуме снова стал затягивать хаори.— Удивительная была женщина. Но о чём это я,— мужчина покачал головой, мысленно коря себя за излишнюю сентиментальность.— Территория, на которой проходила её последняя битва, достаточно стабилизировалась, чтобы начать её со спокойной душой восстанавливать. Так как многие у нас на фронте, а приличных воинов стихии воды не хватает, то твоя помощь была бы кстати. Вы с Хаширамой как раз сможете потренировать свои навыки и,— мужчина слегка запнулся,— посмотреть, где же всё-таки произошло её последнее сражение и во что там всё превратилось. Я решил, что лишить вас этой возможности было бы слишком… эгоистично. Так сказать, дать вам понять, что война это нихрена неблагородно и некрасиво,— Буцуме повёл плечами, переводя взгляд со слегка потрёпанного садика на своего белокурого сына, который смотрел на него полными удивления большими красными глазами. Её глазами. Не произнося ни слова, мальчик подался вперёд навстречу отцу, обнимая его. На лице у Буцуме проскользнула тень улыбки, он мягко положил ладонь на спину мальчику и прижал его к себе, похлопывая. Тобирама сказал, чуть задумавшись,— Расскажешь мне потом ещё что-нибудь про неё, хорошо?— понимая личный характер просьбы, он немного колебался, но осознание, что он имеет на это право, придавало ему уверенности.— Просто она о себе никогда распространяться не любила, ты и сам это прекрасно знаешь. Я хочу понять, какой она была ещё до того, как у неё появились мы,— взглянуть отцу в глаза он не осмелился, но, почувствовав, как напряглась вся его фигура, понял, что дела его плохи. Но отец лишь кивнул, отвечая негромко,— Может быть… Однажды обязательно расскажу,— мужчина аккуратно отстранился от сына и поднялся с места, говоря тихое.— Не опоздай на тренировку, хорошо?— дождавшись уверенного кивка сына, он отлучился. На тренировку он шёл немного нехотя, но он списал это на слегка подавленное настроение. Почему подавленное? Он и сам не понимал толком, да и вникать не хотел, просто так было и всё. С мечом наперевес он пришёл на полигон, на котором как раз в поте лица заканчивал тренировку Каварама. Мальчик старался выполнить какую-то пустяковую технику, и у него получалось очень даже хорошо, но в последний момент, увидев Тобираму, он потерял контроль и техника провалилась. Его тренер удивлённо посмотрел на подопечного и перевёл взгляд на виновника происшествия. Взгляд его прояснился, только в поле зрения попал Тобирама. Мужчина покачал головой и, похлопав Кавараму по спине, мол, хорошо позанимался, отправил того отдыхать. Тобирама проводил взглядом младшего брата, а потом посмотрел непонимающе на тренера: —Хироши-сама, здравствуйте. Не помешал? —Нет-нет, ни в коем случае,— его взгляд всё ещё был устремлён в спину уходящего мальчика.
—Просто мне показалось, что я вас сбил во время чего-то важного — Может, отчасти, но твоей вины в этом нет. Ты просто пришёл на тренировку, причём вовремя. Не переживай, просто,— мужчина скрестил руки на груди и, прищурившись, продолжил,— брат твой младший весь как на иголках в последнее время, особенно после этого казуса на последней его миссии,— Хироши, не задумываясь, провёл пальцем по щеке, еле касаясь кожи, в месте где у Каварамы красовалась резаная рана.— Мальчика мучили мысли о том, что он никогда не сможет нагнать тебя с Хаширамой по силе. Я ему говорил, что всему своё время, что у него тоже есть потенциал, который я помогу реализовать, но моих слов ему хватало ненадолго. Сейчас, как ты мог заметить, всё стало ещё хуже. Я даже не знаю как на него воздействовать, сам был таким же,— мужчина хмыкнул и перевёл полный внимательный взгляд уже на Тобираму.— Ты наверное интересуешься, когда мы начнём тренировку? — Да, именно… — Что ж, вынужден тебе сообщить, что я тебя с сегодняшнего дня передаю на попечение другого нашего преподавателя,— он посмотрел на мальчика с лёгким сочувствием.— Программа у тебя в связи с этим переходом, как можно было понять, легче не станет,— он кивнул немного в сторону, где, в тени, стоял мужчина лет пятидесяти, прячась от солнца. — Это твой новый тренер. Зовут его Нобу и, несмотря на суровый вид, он довольно лояльно относится к детям,— Тобирама в этот самый момент повернул свою голову в его стороны и неосознанно прощупал его чакру: она была похожа на зной предгрозовой погоды, на тёмные тучи, которые вот-вот разразятся дождём и громом, но средь которых всё ещё пробиваются лучи солнца. Всё же внешность гармонировала с внешним видом её хозяина: потрёпанный мужчина с тёмными волосами, заколотыми чем-то, от чего у того на голове образовывался неряшливого вида хохолок, одна его рука мирно покоилась в хаори, лёжа на животе, из-за чего один короткий рукав покачивался на ветру. Гулко выдохнув, но ничего не сказав, мальчик перевёл взгляд в пол, продолжая слушать,—Строг, но справедлив. Уверен, вы с ним поладите,— Хироши аккуратно подтолкнул мальчика в его сторону, но тот встал, как вкопанный и посмотрел на него многозначительным взглядом,— Спасибо за этот разговор и… Мне было приятно быть вашим учеником,— Тобирама поджал губы, пытаясь запечатлеть этот момент в своей памяти. Мужчина усмехнулся, потрепав его по голове и тихо сказал,— Мне тоже нравилось с тобой работать,— кивнув уже бывшему подопечному, он сделал шаг назад, позволяя тому уже наконец побежать к новому преподавателю. Тобирама не то чтобы бежал, но шёл довольно быстрым шагом навстречу новому человеку. Встав перед ним в довольно деловой позе и протянув руку для приветствия, он заговорил негромко, но так, чтобы его услышали,— Здравствуйте, Нобу-сама. Много о вас слышал, приятно теперь и встретиться с вами лично,— Тобирама не врал — этот человек был действительно популярен в клане лет десять назад, пока не получил травму, в связи с которой на поле боя выходить уже не представлялось возможным. Именно после того, как он её получил, мужчина обнаружил в себе талант к обучению детей боевому искусству. Обычно, к нему попадали изначально способные дети, чьи навыки стоило лишь направить в нужное русло и немного отшлифовать, но в душу мальчика закралось тёмное подозрение — скорее всего он тут не из-за своих выдающихся способностей, а из-за того что папа попросил. Эта мысль липкими щупальцами облепила его мозг, оставляя на душе незаметный, но оттого не менее неприятный осадочек. Дойдя до центра полигона, он обернулся на тренера, выжидая его указаний. Тот оценивающе посмотрел на мальчика,— Пока щадящий режим: бережём твою руку и твою голову. Тебе нужно будет пройти так называемое «тестирование» — я просто посмотрю на что ты способен и сделаю тебе программу в соответствии с твоим уровнем, но из-за твоих травм я думаю провести таких «тестов» два,— Тобирама посмотрел на него очень спокойно, соглашаясь. Нобу слегка подтолкнул его вперёд, вынуждая его пойти подальше, вглубь полигона,— Мне про тебя немного уже рассказали. Если передать вкратце «Способный, но слегка не от мира сего». На самом деле, нередко бывает такое, когда дети во время битвы просто «залипают» из-за чего-то, это исправляется с практикой,— ровный тон учителя приводил Тобираму в замешательство: не получалось оценить его настроение и отношение к нему. Тобирама нахмурился, но всё же пошёл спокойно туда, куда ему велели. Если его просят показать свои способности, то он и с одной рукой их покажет. Сложив одной рукой печать, он образовал в своей руке водяной клинок, но его смутил многозначительный хмык тренера,— Хорошо… Очень даже хорошо… Но я тебя об этом не просил,— мужчина просунул руку себе под хаори, выуживая оттуда два листочка бумаги и протягивая их Тобираме.— Пока так. Я не занимаюсь с ребёнком, пока он не пройдёт эту анкету,— мужчина устало почесал щетину и, прикрыв глаза, сказал.— Займёшься этим на досуге как-нибудь, а я пойду-ка отсюда, неприятное это всё-таки местечко,— мужчина посмотрел на него своими тёмно-карими глазами, проговаривая под нос себе негромко.— М-да, и всё же на мамку ты на свою очень похож, надеюсь, и по силе до неё допрыгнешь,— улыбнувшись еле заметно, Нобу откланялся и быстро скрылся из виду, оставляя растерянного Тобираму на полигоне одного. Следующим днём Хаширама его разбудил довольно резко и бесцеремонно. Со словами,— Миссия не ждёт, надо принести пользу клану!— он нагло стянул с Тобирамы одеяло и начал трясти его за плечо. Мальчик, недовольно поморщившись, поспешил хоть как-то отгородиться от назойливого шума и закрыл голову подушкой, бурча что-то недовольно, но и этим Хашираму было не взять: подушка улетела вслед за одеялом окончательно и бесповоротно. Только после этого Тобирама нехотя встал, превозмогая нытьё в мышцах. Только через минуту он вспомнил какой сегодня день и куда они идут. Эта мысль его моментально взбодрила и побудила к сборам,— Чё ж ты мне сразу не сказал, что сегодня зачистка, идиотина?— несмотря на оскорбительное содержание предложения, интонация была такая, что это как оскорбление и не воспринималось. Хаширама усмехнулся,— Тебя на тренировке головой обо что-то приложили? Кто ж знал, что ты забудешь о таком,— мальчик нарочито разочарованно покачал головой, на что Тобирама лишь негромко усмехнулся,— Приложили, но не на тренировке,— он неловко почесал затылок. Хаширама, услышав этот смешок, резко и удивлённо обернулся: он слишком уж давно не слышал его смеха. Тобирама непонимающе на него посмотрел,— Ты чего?— спросил он тихо, но Хаширама лишь улыбнулся и слегка качнул головой, мол, ничего. Тобирама быстро поднялся и полез к шкафу за вещами. От вида прожженной дотла деревни ему было не по себе: не нужно было быть никаким сенсором, чтобы понять, какого размера поприще тут устроили в какой-то момент два великих клана. Всех разделили на несколько групп: строители, уборщики и садовники — каждому было поручено своё задание, в сущности, у всех одинаковое — привести это место в порядок. Эта территория по факту была лакомым кусочком: хорошая, плодородная земля, приятный климат и так далее и тому подобное (отец объяснял ему что-то про удобное положение в военном плане, но Тобирама, несмотря на то что пытался, вникнуть в это так и не смог), поэтому восстановить её всё же стоило и впредь следить за ней сильнее. Хаширама, со своей уже прорезавшейся стихией дерева, которой он очень гордился, конечно же попал к строителям, Тобирама же с Каварамой попали к садовникам. Пусть они и не такие выдающиеся, как их старший братец, но пользу они тоже могут принести, тем более его стихия воды уже начла походить даже на что-то более или менее сформировавшееся, а раз здесь все руки были хороши, то Тобирама не сомневался в своей пользе. Каварама же, внимательно и вдохновенно наблюдая за всеми вокруг и сам уверился в своих силах. Вместе с остальными магами земли ему нужно было разрыхлить и выровнять землю на полях, а также убрать котловины от взрывов в самой деревушке. Мальчик старательно переворачивал метр земли за метром, пока Тобирама проносил потоки от одного поля к другому. Каварама периодически поглядывал в его сторону, отмечая, как он сосредоточен на том что делает и как у него хорошо получается. Сжав губы в тонкую полоску, мальчик постарался взять земли больше, чем до этого и, как прежде, приподнять в воздухе, разрыхляя и переворачивая. Зажмурившись и напрягшись, он приподнял землю, приоткрыл один глаз и радостно раскрыл уже оба и полностью: у него получилось! Глянув в сторону Тобирамы, он радостно его окликнул,— Тора, смотри!— старший брат устремил на него свой заинтересованный взор, продолжая держать поток в воздухе. Кавараме же на секунду почувствовалось, что на него смотрит мать: его прошиб взгляд Тобирамы… В душе что-то треснуло, чарку стало контролировать тяжелее, земля с грохотом рухнула на место, Тобираму кто-то раздражённо окликнул и он, слегка нахмурившись, отвернулся продолжая переносить потоки к требуемому месту. Каварама посмотрел в его спину и почти заплакал. Его маленькая оплошность не осталась незаметной, к нему подошла какая-то девушка и помогла мальчику отряхнуться, поинтересовавшись, всё ли в порядке. Каварама ей уклончиво кивнул и поблагодарил за помощь, на что девушка сказала тихо,— Вы всё ещё ребёнок, Каварама-сама, не бойтесь обратиться за помощью в случае чего к кому-либо,— она пожала плечами и пошла на место, пока мальчик тревожно смотрел на её удаляющуюся фигуру. Его передёрнуло от настолько уважительного обращения, но он, отмахнувшись, вернулся к работе с новой усидчивостью. Проработали они так до заката, но, справедливости ради, перерывы у них всё же были. Тобираме нравилась такая работа: особо ни о чём не думаешь, переговариваешься с кем-то иногда и получаешь удовлетворение от того, что почти сразу видишь результат своих трудов. Пронесся очередной поток у всех над головами, в котором радостно заплясали лучи оранжевого солнца, Тобирама вытер каплю пота со лба. Июнь набирает обороты… А он был и не против. Вокруг него все уже с усталыми улыбками обсуждали, как вернутся домой к своим родным, кто-то нарвал неподалёку луговых цветов и подарил их какой-то до одури вымотанной девушке, которая не поленилась ответить мягкой благодарностью и поцелуем в щёку. Парень, подаривший цветы, тут же смутился, а потом заулыбался, будто глупый. Тобирама отвёл от них сконфуженный взгляд: не понимал он ещё пока такого. Покончив с работой, он нашёл измазанного в земле и пыли Кавараму, который оживлённо переговаривался с каким-то мальчиком стихии земли чуть постарше его самого, отчего Тобирама невольно улыбнулся: видеть, что брат заводит себе потихоньку друзей было отрадно. Завидев Тобираму, Каварама радостно вскрикнул и бросился к нему, обещая новому знакомому увидеться ещё на ужине. Обняв старшего брата и прицепившись к нему, как пиявка, он говорил о том, как его сегодня хвалили за выполненную работу, за что Тобирама одобрительно потрепал того по голове и сказал, что гордится им. Перед ужином Тобираме хотелось немного побыть в хоть немного уединенном месте, чему младший возражать не стал. Выбор пал под небольшое дерево на холме неподалеку, к которому они устремились без промедлений, но там мальчику отчего-то стало так холодно и печально, что он здесь же чуть и не расплакался. Это были не его чувства… Приложив пару пальцев к виску машинально и прикрыв глаза, он попытался унять просыпающуюся головную боль, но концентрация его падала и падала, а ограничить способности становилось всё тяжелее и тяжелее. Он прикусил внутреннюю часть щеки, лишь бы не заплакать: вся та душевная боль, весь тот груз ответственности, который она несла на своих женских плечах, проходил сквозь него медленно, позволяя прочувствовать всё до мельчайших подробностей. Он увидел её… её совершенно разбитую, лежащую на холодной подушке снега и истекающую кровью в одиночестве. Даже самому страшному врагу не пожелаешь такой смерти, которая встретила его самого близкого человека. Он почувствовал, как по щеке стекает непрошенная слеза, и, предательски всхлипнув, постарался быстрее её стереть, чтобы никто не заметил этой минутной слабости, но Каварама заметил, тут же обеспокоившись резкой и неожиданной сменой настроения брата,— Тобирама? Ты чего вдруг?— он обеспокоено старался заглянуть в глаза брату, пока тот настойчиво уводил взгляд в сторону со словами,— Забудь, я и сам особо не понял, что со мной только что приключилось. Просто на тебя посмотрел и понял, как мне было бы грустно тебя лишиться,— Тобирама выдавит из себя улыбку, на которую Каварама прореагировал со скепсисом, но лезть к нему не стал. Оба прислонились к нагревшемуся за день коренастому стволу и легли поудобнее, наслаждаясь тишиной и ничем больше. Каждый погрузился в свои думы, успокоившись, пока Каварама в какой-то момент не выпалил тихо и внезапно: —Тобирама, я смогу быть когда-то похожим на тебя?— карие глаза мальчика тревожно в него впились, Тобирама слегка опешил. — Зачем тебе быть похожи на меня?— он склонил голову, заглядывая младшему в лицо — Ну-у, не знаю. Ты сильный и очень умный. Понимаешь какую технику когда использовать, вот-вот и сам их создавать будешь, думаю. Я… прости за то что было сегодня, я не хотел тебя отвлечь,— мальчик потупил взгляд,— я хотел, чтобы ты увидел, что я тоже могу быть сильным,— Каварама отвёл взгляд, Тобирама же в ответ издал лёгкий смешок и улыбнулся брату. Тот посмотрел на него с недопониманием, Тобирама же пояснил: —Ну смотри, создавать техники я пока не умею, а применяю что могу там, где надо, потому что в отличие от тебя я уже пару лет сражаюсь. Ты тоже так будешь уметь, да и кому же оглянись,— Тобирама упёрся пальцем в лоб брата, вынуждая того оторвать взгляд от собственных ног и посмотреть на перепаханное поле,— Ты ведь приложил огромный к этому вклад. Да и тем более ты ведь за это время, поднимая и переворачивая землю раз за разом, потихоньку брал всю больше и больше, и если сначала ты поднимал лишь небольшие куски земли,— Тобирама развёл руки в стороны приблизительно на метр,— то в конце ты брал куски раза в полтора больше себя самого. Я знаю, я видел. Тихонечко за тобой наблюдал иногда. Каварама, ты большой молодец,— он потрепал русые волосы брата, тот, оживившись, улыбнулся, немного смущённо говоря,— Спасибо,— на душе как-то проще стало им обоим. Тобирама отвёл улыбающийся взгляд от брата и посмотрел на заходящее за горизонт солнце. И оцепенел. Страх медленно начал сковывать его тело: тяжёлая Учиховская чакра ударила по сенсорам так сильно, как никогда прежде. Ему казалось, что такую энергию люди обычно чувствуют интуитивно, стараясь держаться от этого как можно дальше, но что-то тут опять было не так: все были абсолютно спокойны, хотя судя по его ощущениям, враг должен был быть где-то совсем недалеко от них. Тобирама приподнялся с места и замер: мужчина лет 45 взирал на него алыми глазами с каким-то замысловатым рисунком на них. Встав между ним и Каварамой, Тобирама разглядывал его испуганными почти стеклянными глазами, не в силах пошевелиться. Он уже морально готовился к атаке незнакомца, которую он явно не смог бы пережить, которую, скорее всего, не смог бы пережить и Каварама, но мужчина лишь усмехнулся, деактивировав свой замысловатый шаринган, кивнул ему и рассеялся. Тобирама выдохнул так, будто его грудь в этот самый момент перестали связывать стальные тяжелые цепи, он плюхнулся обратно на траву рядом с Каварамой, который смотрел на него, как на сумасшедшего,— Тобирама? Что это было?… Ты начинаешь меня пугать,— но от объяснений Тобираму спас Йоши, который вовремя нарисовался метрах в 30 от них, привлекая к себе внимание оглушительным свистом крича во все лёгкие,— Тобирама, бери младшего и дуйте ужинать!— Йоши радостно рассмеялся подзывая их рукой.