***
Мрачность этого места окутывала с порога. Он вошёл, ступая осторожно и тихо, несмотря на хрусткий гравий под толстой подошвой сапог. Казалось, любое резкое движение или неожиданный звук могут спровоцировать тени, притаившиеся в углах, а яркий свет — сжечь всех монстров, укрывающихся в этом месте, до тла. Ему не нравился пепел, осевший на поверхностях ящиков и коробок. Плотный слой жирной серой массы, оставляющий на коже и одежде чёткие, плотные мазки, напоминал ему об огне — силе столь же впечатляющей, сколь и разрушительной. На стене было пятно. Запекшаяся от жара кровь, гротескными брызгами украшающая это унылое место. Он переступил через едва узнаваемую из-за повреждений гардину и остановился в центре, впитывая в себя все то, что это место давало ему. В трещинах опорных балок виделись размытые силуэты знакомых лиц, искаженных утратой, пустые оконные рамы кричали голосами агонии. Ничего кроме боли и ужаса для них. Ничего кроме ярости и дезориентирующего непонимания для него. Упаднический подтекст его порыва навестить это место горчил на языке. Мог ли он однажды забыть обо всём, что преследовало его как до, так и после трагедии, произошедшей в этом месте? Мог ли забыть причину голубых глаз и насыщенных, тёмных грёз? Его не волновали условности, но самодовольство поднялось в нём, щекоча грудь изнутри, когда он подумал о том, что голубой был мстительно сменён на красный. Это мало меняло его сущность, но сильно влияло на восприятие его другими. Можно ли считать пожар — огнём, в котором он переродился, подобно фениксу? Это сравнение не понравилось бы его сестре, но кого волновало мнение мертвецов? Он ухмыльнулся, обнажая клыки и чувствуя на лице фантомную, давно стёртую, но не забывающуюся сажу. Лунный свет следовал за ним, освещая могилу его семьи, но он не чувствовал ничего, кроме пустоты, наблюдая за руинами, некогда бывшими его домом. Опалённая стеклянная настольная лампа, обрывок расплавленной пластиковой игрушки, сожжённая наполовину книга, страницы которой теперь переворачивал только ветер. Обрывки его прошлого, которые знаменовали то, во что он превратился по милости обстоятельств или личной прихоти. Он порой и сам не знал, почему оказался там, где был сейчас. Родная кровь, капающая с когтей, окрасила его глаза в желанный красный, но вместе с тем оставила с дилеммой: ужаснее был он, убивший члена семьи, или мир, поставивший его в такие условия? Он всегда был хорош во лжи, но никогда не опускался до лжи самому себе. Он прекрасно знал ответ, пусть и не хотел озвучивать вслух — это всегда делало вещи более реальными. Он вспомнил, как разрывал плоть Кейт, думая о тех муках, которые пережил, и почувствовал лишь опустошение. Смерть виновницы всех страданий семьи Хейлов не облегчила бремя его боли. Она удовлетворила какую-то его часть, но… Стайлз. Вот кто сохранял его разрозненный разум цельным. Вот кто держал в руках поводок его здравомыслия, сам того не осознавая. Вот, кто теперь был рядом, заполняя провалы, которые когда-то Питер предпочёл бы залить кровью. Вот кто стал для него стаей, вот кто был для него вс… Стайлз задыхался, отряхивая руки от остатков золотого песка. Он почувствовал холод земли, на которую упал, Питер склонился над ним, озабоченно нахмурившись. — Дыши, Стайлз. Он дышал, но размытые пятна разрушенного, сожженного сознания Питера не желали его отпускать. Он никогда не сможет привыкнуть к той глубокой боли, к абсолютному опустошению, к одиночеству, которые заполняли все существо его Альфы, змеями оплетая его шею и препятствуя свободному дыханию. Как же было больно. Стайлз вспомнил последние обрывки мыслей, которые донеслись до него, прежде чем он трусливо сбежал в безопасность своего собственного разума, и не смог сдержать глупый порыв обнять мужчину, который пытался ему помочь. Питер нуждался в этих объятиях. Он был сломан на стольких уровнях, что разрушения сложно было отличить от того, что никогда не было тронуто. — Я хочу убить их всех, — прошептал он, когда лёгкие, наконец, согласились вернуться к своей работе, а слезы перестали застилать глаза. — Их всех. Питер хмыкнул, поглаживая его по спине, но ничего не сказал. Они оба знали, что в этом желании были едины.***
Стайлз раскрыл новый моток ниток, не сводя глаз с доски, что была увешана фотографиями, отчётами и вырезками. Дверь в его комнату была открыта, но он не боялся, что отец застукает его за чем-то компрометирующем, потому что шериф срочно понадобился в департаменте, и поэтому задержался там на несколько часов дольше положенного. Преступления Арджентов были на виду, и всё же они каждый раз выходили сухими из воды. Стайлз не был уверен, что следовало сделать с Крисом Арджентом и Эллисон — они казались не самыми положительными персонажами, но, насколько он успел понять, к категории законченных психов тоже не относились. Однако, если они убьют Джерарда и Викторию, как того хотел Питер, логично было бы ожидать возмездия от оставшихся в живых членов семьи. Питер предпочёл бы категоричное массовое убийство всей семьи, без вариантов. Однако Стайлз не мог позволить ему убить Эллисон, какой бы раздражающей она порой ни была. Тихий скрип открывшейся двери возвестил о прибытии отца, и Стайлз поспешил развернуть доску и прижать к стене, чтобы скрыть её содержимое. Спрятав всё, что могло его сдать, Стайлз спустился вниз, с тревогой замечая усталый вид шерифа. — Привет, пап, — обнял его Стайлз, сразу же приступая к подогреву давно готового ужина. — Как смена? — Кое-какие беспорядки в Заповеднике. Бегуны нашли несколько мёртвых зайцев и выпотрошенного оленя. — Он бросил на Стайлза строгий взгляд. — Кажется, ещё один горный лев. Не ходи в Заповедник в ближайшее время, хорошо? Стайлз уклончиво промычал в ответ, проклиная Питера и его неуёмную кровожадность, которая раскрывалась особо сильно, когда он был в своей животной форме. Мёртвые олени были проблемой, и Стайлз собирался поговорить об этом с Питером куда более серьёзно, чем делал это раньше. — Ты тоже будь осторожен, шериф, — поставил перед отцом тарелку Стайлз, широко ухмыляясь. — Ты в нашей семье полицейский и ты подвергаешься большему риску. Ноа закатил глаза. — Ты говоришь так, словно это я вляпываюсь во все возможные неприятности, которые встречаются на пути. Спасибо. — Шериф намотал спагетти на вилку. Он всё ещё был в форме, но Стайлз знал, что в особо изматывающие дни отец предпочитал поесть сразу же после прихода, а потом провести в душе побольше времени и без лишних остановок завалиться спать. — Как у тебя дела, Стайлз? Стайлз не пропустил обеспокоенную интонацию, с которой был задан вопрос, но проигнорировал её. — Я думаю, всё довольно хорошо. — Стайлз улыбнулся, вспоминая часы медитаций, которые проводил в квартире Питера. Его песок — чем бы он ни был — становился более управляемым. Стайлз начинал его чувствовать, как бы странно это ни звучало. — Хотя мисс Трент была недовольна содержимым моего эссе. — Твоё эссе? Стайлз знал, что его отец хотел услышать другое. Он спрашивал не о школе. Но тот факт, что он позволял сменить тему и не давил, наполнил Стайлза теплом. — Моё замечательное эссе. Об андроцентризме и его никчёмности. Шериф улыбнулся, делая глоток из стакана с водой. — Мне нравится эта краткая аннотация, но почему она была недовольна? Стайлз драматично вздохнул, вспоминая большую жирную «С», которую мисс Трент влепила ему за эту работу. Она не была зла на него, даже улыбалась, когда цитировала что-то из его эссе, но… — Она преподаёт математику. Шериф фыркнул, совершенно не удивлённый. Стайлз скорчил ему гримасу и, пожелав спокойной ночи, поднялся наверх.***
Стайлз остановился, чтобы завязать шнурки, развязавшиеся после небольшой пробежки, запыхавшийся и самую малость витающий в своих мыслях. Их с Питером планы относительно Джерарда всё не выходили у него из головы, он прорабатывал каждую деталь, пытался предугадать любые исходы и закрыть прорехи, чтобы не оказаться в итоге в дураках или в могиле. Тёмная ярость всё ещё бурлила в нём, перед глазами мелькали детские лица, полные страха и непонимания, и окровавленные когти. Мир казался неправильным, а жизнь как никогда несправедливой, и ему отчаянно хотелось исправить это, внести свою лепту в ту месть, которая хотя бы отчасти помогла бы Питеру в исцелении. Они закрыли бы этот гештальт, чтобы он мог двигаться дальше, не оглядываясь на безумных Арджентов, которые искупались в крови Хейлов и не получили за это никакого наказания. Они могли бы расслабиться, убив того, кто погубил столько жизней. Стайлз надеялся, что они расслабятся хотя бы отчасти. Стайлз поднялся с корточек и понял, что случайно остановился рядом с Лидией, которая смотрела на него с непроницаемым выражением лица. Он приподняв бровь, собираясь спросить, чего она хочет, но подбежавший к ним Джексон прервал его. Он толкнул Стайлза в плечо, заставив споткнуться и едва не упасть, и уже открыл рот, чтобы, без сомнений, сказать что-нибудь едкое, но Стайлз бросил на своего школьного задиру многозначительный взгляд, ухмыльнулся и согнул пальцы, имитируя когти. Тот сразу же сдулся, зло сжимая кулаки, и схватил Лидию за запястье, утягивая её в сторону. — Джексон! — удивлённо и раздражённо вскрикнула она, недовольная его грубостью. Джексон не остановился. — Лучше не ошиваться рядом с этим идиотом, — донеслось до Стайлза слабое оправдание, которое Джексон соизволил предоставить Лидии. Она хмыкнула одновременно с тем, как Стайлз засмеялся. Его всё ещё поражал эффект, который Питер оказал на Джексона, навсегда отвадив его от Стайлза. Он встал, собираясь продолжить пробежку, но свисток тренера остановил его. Урок был закончен, и он поспешил в раздевалку со всеми остальными. Скотт странно косился на него, хмурясь и не встречаясь взглядом со Стайлзом, но не подходил ближе. Его проблемы, какими бы они ни были, могли подождать, иначе он напрямую попросил бы помощи у Стайлза, поэтому он не спешил спрашивать, что происходит. У него было полно своих дел, и ему надоело таскаться за Скоттом в надежде, что его выбор спасти Лидию и стать частью стаи Питера перестанет стоять между ними, как кирпичная стена. Эллисон не появилась в школе, о чём Стайлз написал Питеру, удовлетворившись коротким сообщением без подробностей. Связь стаи ощущалась тёплой, прочной и мягкой — Питер казался возбуждённым, немного позабавленным и самую малость уставшим. Стайлз не мог не потереть грудь, слишком довольный своим недавним достижением — связь пульсировала, наполняла силой и счастьем. Странно было думать, что его жизнь настолько сильно изменилась за какие-то пару месяцев. Причиной почти каждого изменения был Питер, а самым ошеломительным было осознание того, что Стайлз больше никогда не сможет избавиться от него, даже если захочет. Нерушимая связь, подаренная через укус на запястье. Подстраховка, которую Питер использовал, не спросив у Стайлза разрешения. Обман, пусть и включающий в себя скорее полуправду и умолчание подробностей. Что-то, что уже нельзя было изменить. Стайлз не винил его в этом, потому что понимал, но иногда горечь заполняла грудь, напоминая, в какой неравной ситуации он находится. Он был во власти Питера, пусть Питер и не часто пользовался этой властью. Стайлз сам согласился на это, но сделал это под давлением. Он смирился с этим, научился любить жизнь, которая претерпела такие резкие повороты, но порой тоска по былым денькам, наполненным Скоттом, беззаботностью и твёрдой уверенностью в своём будущем, одолевала его. Стайлз силой воли прогнал подобные мысли, не желая впадать в уныние сейчас. Он опустил взгляд и с досадой заметил на полу тонкий слой золотого песка. — Стайлз, — послышался слабый, едва слышный голос. Стайлз насторожился, моментально узнав его, и с тревогой огляделся. Другие подростки, всё ещё не покинувшие раздевалку, совершенно не обращали на него внимание. Он захлопнул шкафчик и скользнул в сторону ванной комнаты, откуда и доносился голос. Дерек марал светлую кафельную плитку кровью, полулежа и прислонившись к стене, когда Стайлз нашёл его, и это больше не казалось таким удивительным или крутым, как в прошлый раз. — Господи, — упал он на колени рядом с ним, с тревогой замечая, как много крови Дерек потерял. Он зажимал руками рану на животе, а кровавый след тянулся от окна до самых раковин. — Насколько всё плохо? Дерек хрипло дышал, его глаза были расфокусированными. Отсутствие ответа сказало Стайлзу всё, что нужно, и ситуация была неутешительной. Стайлз подскочил, закрывая дверь в ванную на щеколду. Дерек дышал с хрипами, но на губах не было крови. Стайлз был рад знать, что хотя бы с его лёгкими всё в порядке. — Дерек, — тихо позвал Стайлз, стараясь сдержать панику. — Дерек, у тебя есть пуля? Кровь ближе к ране была чёрной, а когда Стайлз сумел поднять прилипшую к коже футболку, заметил знакомые чёрные узоры. Дерек, без сомнения, был отравлен аконитом. Он умирал. Это стало так ясно, как только Стайлз подумал об этом. Кровь текла слишком интенсивно — был задет крупный сосуд, и отравление распространялось быстрее, чем на руке. Аконит проберётся в сердце и мозг Дерека очень скоро. У них не было времени на то, чтобы обворовывать Арджентов, как в тот раз это сделал Скотт. — Нет, — выдохнул Дерек, и у Стайлза перехватило дыхание. Он почувствовал, как слёзы подступают к глазам, пока он прижимал руки к ране, стараясь сдержать кровь. Руки Дерека ослабли и упали по бокам, он дышал всё медленнее и тише. Стайлз прикусил губу, смаргивая слёзы и понимая, что из этого нет выхода — ни он, ни Питер просто не успели бы добыть пулю. Дерек выглядел так, словно был готов умереть в любую минуту. Стайлз чувствовал в груди волнение и решимость — Питер чувствовал, что с ним что-то не так и спешил на помощь, но он не был уверен, что Питер успеет до того, как его последний член семьи умрёт. Он мог бы поискать пулю рядом. Может быть, она была у Дерека, но он выронил её? Но здравый смысл велел ему оставаться на месте и оказывать хоть какое-то давление на рану. — Дерек, пожалуйста, — судорожно выдохнул Стайлз, чувствуя отчаяние, обречённость. Дерек был таким хорошим человеком, он не заслуживал подобной смерти. Он заслуживал большой семьи, светлого дома и перспективного будущего. Он заслуживал любови, друзей и жизни. — Пожалуйста. Он был его другом. Единственным, кто понимал, почему Стайлз был рядом с Питером. Он не мог умереть. — Ста… — начал Дерек, но не смог продолжить. Его губы мелко дрожали, а в уголках глаз собрались слёзы, и Стайлз, не задумываясь утёр их, потому что Дерек не должен был плакать. Всё будет хорошо. — Питер скоро будет здесь, — прошептал Стайлз, придвигаясь ближе и укладывая голову Дерека себе на плечо. — Всё будет хорошо. Стайлз почувствовал, как рыдания сжали его горло. Кровь впитывалась в его одежду, окрашивала руки, растекалась по полу. Её было так много. Стайлз часто-часто задышал, чувствуя панику и ужас в равной мере. Питер был где-то рядом, он спешил, обеспокоенный и готовый помочь, но Стайлз знал, что он не успеет. Он закрыл глаза и сильнее надавил на рану Дерека. Он не мог, не мог потерять его. Питер не мог потерять его. Ардженты не должны были больше забрать ни одной жизни. Они должны были умереть. Почему же умирал Дерек, а не они? Стайлз теснее прижался к своему другу, чувствуя сочащуюся сквозь пальцы кровь. Ему показалось, что его сердце остановилось в тот момент, когда дыхание Дерека оборвалось.