***
Немного побродив по клубу, пытаясь найти какой-нибудь служебный отдел, мы наткнулись на непонятные помещения, барную стойку, туалеты и подсобку, которая, однако, была пуста. Когда клуб уже начал закрываться, Андреа наконец нашла дверь, которая выходила в помещение с мониторами, телефоном и девушкой, сидящей перед всем этим. Обернувшись, она приветливо улыбнулась и поинтересовалась, по какому вопросу мы пришли к ней всей толпой. — Нам нужно связаться с Шерри. По поводу… вопросов, касающихся будущего развития этого места. — Вы можете обсудить их со мной — я передам каждое предложение нашей Ли-младшей, не волнуйтесь. — Но мы хотим поговорить с ней лично. Пожалуйста, дайте нам эту возможность. После мучительных и долгих переговоров, мы наконец достигли перемирия — у секретарши заканчивался рабочий день, поэтому она фыркнула на нас, написала что-то на бумажке, собралась и, уходя, заявила: — Если спросят, бумажку давала не я. Шерри точно не обидится и не накричит, но знайте — если вы ее потревожите, это только ваша вина. Скажите спасибо, что она такая добрая, — и женщина, примерно моя ровесница, растворилась в воздухе. Мари после ее прощальных слов практически поплыла — она стояла, мечтательно улыбалась и уже в голове представляла, как сыграет с этой Шерри свадьбу. Не заметить то, как она относилась к Ли-младшей, было просто невозможно — Мари совсем не умела скрывать свои чувства. Ханна, тем временем, подняла бумажку и начала набирать номер на телефоне, который стоял на рабочем столе. Все остальные встали кругом вокруг девушки и начали ждать. Длительные гудки давили на мозг и безумно нервировали. Я снова была готова уйти — лекарства, сон, кровать… И все, как обычно, обломалось. — Алло? — Шерри наконец взяла трубку, и теперь она стояла в другом городе, в своем большом особняке, прижимала телефон к уху и внимала, что же ей сообщат загадочные незнакомки из маленького клуба. — Алло, привет. Шерри, ты сейчас одна? — Ханна посмотрела на всех нас, словно спрашивая, что ей говорить дальше. Как будто это не она придумала весь план с интервью. Андреа протянула девушке блокнот с исписанным листом, на котором вкратце была изложена вся история с Эли, от начала и до конца. — Да, и я очень извиняюсь, но… вы кто? Ханна сбивчиво представила каждую девушку, а потом начала рассказывать о нашем расследовании, изредка добавляя в записи Андреа отдельные описания и пояснения — Шерри слушала молча, не прерывая ее. Когда монолог нашей подруги подошел к концу, она наконец дошла до той части рассказа, в которой нам требовалась помощь Ли-младшей: — Теперь мы хотим попробовать найти Эли, чтобы ты ее попросила дать интервью или просто ответить хотя бы на парочку вопросов. Если она согласится, то вполне сможет дать нам какую-либо нужную информацию. Мы понимаем, что ты в другом городе, у тебя, наверное, дела, работа… — Нет-нет, все в порядке, — Шерри сказала это без единой нотки раздражения. — Если честно, сейчас я не работаю, могу приехать. Вы бы знали, как скучно сидеть и бездельничать, когда ты уже побывал во всех интересных местах. Когда мне начинать собирать вещи? — Можно прямо сейчас. — Потом Ханна договорилась с Шерри о времени встречи, попрощалась с ней и, не скрывая своей радости, улыбнулась всем нам настоящей, искренней улыбкой. Теперь дело оставалось за малым — уговорить Эли сняться в этом интервью. Не знаю, как для других, но для меня этот пункт плана был практически невыполним. Клуб постепенно закрывался, поэтому, когда мы вышли в основной зал, там оставалось всего несколько девушек, которые в спешке собирали вещи. Одно радовало — среди них не было Морган. За этот день мы обошли клуб несколько раз, но ее не заметила ни одна девушка. Андреа, попрощавшись сухо и быстро, сразу же пошла к выходу, чтобы до следующей встречи с нами не связываться — если она вообще будет. За весь вечер девушка так и не сказала, собирается ли продолжать расследование вместе с нами. И, в отличии от нее, я, Мари, Беатрис и Ханна не особо спешили. — Значит, Шерри прилетает через четыре дня? — Мари постоянно переспрашивала это, будто уже успела забыть. Хотя мы знали, что такую информацию наша подруга не забудет никогда — даже если потеряет память. — Да, и при чем не на личном самолете, а всего лишь в первом классе самой элитной авиакомпании! Разве в семье Ли такое бывает? — Беатрис рассмеялась от своей же шутки и начала подниматься по лестнице вверх. — Девочки, у вас совсем не было детства, если вы никогда не наблюдали за тем, как ее отец начинает зарабатывать деньги с нуля. У нас ведь всего пару лет разницы, почему вы про это не знаете? — Потому что зарабатывать — скучно! — И Беатрис с довольным видом выскочила наружу. — Намного лучше, когда ты эти деньги тратишь! Много, много денег… Кстати, а вы знали, что Мари уже совсем скоро начнет этим заниматься? — Надеюсь, эта шутка была связана с зарплатой, которую я получу завтра. А не с тем, о чем я подумала. — Мар’мар, ну разве это шутка? Мы с Ханной даже чуть не рассмеялись, когда наблюдали за этой замечательной сценой общения двух подруг. Нам было весело — хоть на улице и ночь, вокруг темно, пусто, а уже скоро мы в очередной раз будем пытаться распутать дело, к которому даже непонятно, с какой стороны подходить.***
Вскоре Мари и Беатрис пошли к своим домам пешком — а мы с Ханной должны были направляться к метро. На улице от пугающей темноты спасали только фонари, половина из которых были сломанными и нерабочими. Зная неуклюжесть девушки, идущей рядом, я заранее приготовилась ловить ее при падении. — Может, стоит проверить вас на наличие прослушивающих аппаратов? — Вся энергия Ханны, которая преследовала ее во время любых исследований, сразу испарилась, как только мы остались наедине. — Что Андреа, что ты, что Мари с Беатрис — вы все всегда обращаетесь ко мне на «вы». Пожалуйста, Ханна, не говори со мной, как с учителем. Я уже давно не учу детей, а уж тем более, вас всех. И насчет проверки — не думаю, что Наблюдатели все еще мной интересуются. Уже несколько месяцев мы не находили ничего подозрительного. — Простите… Ой, прости, — Ханна отвернулась от меня, безуспешно пытаясь скрыть алеющие щеки. — Да, мы ничего не находили, это точно. Уже несколько месяцев. Да. Мы еще некоторое время шли в темноте и тишине. У входа в метро девушка внезапно остановилась и повернулась ко мне — у нее были влажные глаза, сильный румянец, а руки немного дрожали от волнения. Может, ей следовало собраться с мыслями раньше, когда мы еще не стояли под ярким светом таблички станции метро. И я знала, что она хочет сказать. Она говорила это часто, с перерывами на дни, недели, месяца, но неизменно возвращалась и говорила, говорила… А потом плакала и убегала. И я знала, что это только моя вина — поэтому, после ее слов, мне всегда было больно. — Знаешь, Айрис. Я так долго думала, наверное, как и каждый раз перед тем, как снова начать тебе признаваться. Сегодня я пыталась быть активнее, веселее, чем обычно — у меня всегда получается, но, когда я смотрю на тебя… сразу слезы наворачиваются. Ну, вот. Я ничего не ответила, лишь смотря на девушку как обычно, своим взглядом, полным сочувствия. Мне было ее жаль, безумно жаль, и это полная правда. Захотелось ее утешить, провести рукой по щеке, вытереть первую дорожку слез. Но для девушки, которая так меня любит, этот знак был бы наполнен одной лишь болью. Слова шли с трудом, но пауза стала затягиваться, поэтому я все-таки начала выдавливать их из себя: — Ханна, ты прелестная девушка… И мне было хорошо с тобой, честно. Но ты же отлично понимаешь, что я чувствую — я не могу любить тебя так, как этого хочешь ты. Мы начали отношения, когда Ханна только перевелась в другую школу — она, правда, и до этого момента уже не раз признавалась мне в любви. Но я всегда отказывала — ученица ведь, и при этом юная, на много лет младше меня. А потом, когда я осознала, что каждый раз, умоляя меня принять ее чувства, она ставила под вопрос свою свободу, рискуя нарваться на Наблюдателей, я действительно поняла, насколько она храбра. И в какой-то момент даже решила, что люблю ее. И ответила взаимностью. — Но ты говорила обратное — ты говорила это так искренне, будто и впрямь готова со мной… и навсегда… — Я готова, Ханна. Общаться с тобой всегда. Но я не могу ничего испытать к тебе в романтическом плане. Это моя этика учителя — ученик навсегда остается учеником. И мне жаль, что когда-то я ей пренебрегла.И мне на самом деле очень, очень жаль.
Я поступила, как эгоистка, когда начала встречаться с Ханной. И во все время наших отношений была эгоисткой. Я любила ее, как свою ученицу. Любила ее, как подругу. Любила ее, как талантливую, добрую и умную личность. Но я не любила ее, как девушку. И поэтому однажды, осознав это, я с ней рассталась. — Но мы больше не учительница и ученица! Я уже совершеннолетняя, мы общаемся, как подруги, Айрис. У нас все было так хорошо, почему мы не можем вернуть те отношения? — Ханна, я уже говорила тебе. Прости меня, умоляю, но это невозможно. В первые дни после нашего расставания я потеряла Ханну во всех соцсетях. Она пропала, испарилась, исчезла, и я даже несколько дней думала, что она решила наложить на себя руки. Хотела позвонить родителям — но почти сразу услышала стук в дверь. Ханна в тот день предложила остаться подругами. Я согласилась. Мы долгое время общались холодно, почти не пересекались — несколько раз я даже думала, что это конец нашей дружбе и всему, что было когда-то и могло быть в будущем. Но спустя полгода общение стало налаживаться. А еще через год Ханна призналась снова. И еще раз. И еще. Это стало привычкой — очень болезненной для нас обеих. Но я знала, что девушка не может без этого — что бы я ни говорила, она все равно продолжит клясться в любви. Поэтому я никогда не пресекала ее грубостью — просто молча выслушивала и вежливо отказывала. — Да, конечно. Невозможно. Спасибо, что выслушала меня. До встречи, — я услышала, как Ханна пытается не разрыдаться во весь голос, но упрямо держится. Хочет приобрести в голосе интонации Андреа, и ничего не выходит. Девушка убегает, скрывшись в темноте. А я остаюсь стоять около пустого метро. Меня уже даже не пугает тот факт, что нас кто-то мог услышать — интересно, когда мне стало так все равно на всю эту чертову систему?