Протагонист

      День поминания павших товарищей был назначен на завтра. Цукаса, который лично воскрешал погибших из камня несколько месяцев назад, и который знал их не один год, был сам не свой. Пусть он и не показывал этого внешне, но Асано видела, как ему было плохо. А потому просто взяла его за руку и вывела прочь из лагеря. Шишио молча и послушно следовал за ней.       — Рассказывай, — вздохнула девушка, садясь прямиком на влажный песок. Цукаса сел рядом, согнув ногу в колене и положив на неё локоть.       — А что рассказывать-то? — вздохнул он.       — Абсолютно всё. Про Хёгу, про Гозана, Юки, Рена, Акаши, Кёичиро и Морито, про их смерть, про то, что было в том поселении местных, про то, куда делись Ген и Хомура. И про то, зачем ты поставил Никки следить за Тайджу и Юдзурихой.       — Ген нас предал, — спустя несколько мгновений молчания ответил Цукаса. Норитсуки удивилась.       — Как это, предал?       — Оказалось, что Сенку выжил. Ген перешёл на его сторону.       Асано замерла, не зная, что и сказать. То, что Сенку выжил — это чудо, не иначе. Цукаса же ему шею проломил! Как после такого можно выжить? Продолжить функционировать и привлекать на свою сторону новых сторонников? Этот Сенку что, бессмертный?       Закусив щёку изнутри, девушка скосила взгляд на Шишио. Тот был напряжён, глазами метая молнии. Его худшие опасения сбылись, и что теперь ждёт Империю Силы — большой вопрос.       Сенку был гениален, если верить Цукасе, Тайджу и Юдзурихе, он мог с нуля воссоздать цивилизацию, вернуть технологии и обеспечить всех былыми благами. Очевидно, что когда об этом узнать последователи Цукасы, они начнут задаваться вопросом о том, чью сторону всё же стоит принять. Да чего уж там, у самой Асано промелькнула такая мысль.       Империя Силы строилась на нескольких столпах. Первый столп — это уважение к Цукасе, его умениям, харизме и подвешенному языку. Второй — это безысходность от нынешнего состояния цивилизации и понимания того, что уже ничего не будет как прежде. Третий — банальное отсутствие выбора, где и как жить. И сейчас появление Сенку подточило два из них.       Норитсуки сжала руки в кулаки. Если она, искренне любящая Цукасу, подумала о том, чтобы перейти на сторону Сенку, как и Ген, то что насчёт остальных? Они же даже задумываться не станут!       Девушка попыталась успокоиться.       — Если Сенку жив, — начала она, сглатывая вязкую слюну, — то не лучше ли просто заключить с ним перемирие?       — Перемирие? — холодно спросил Шишио.       — Именно. Сенку — гений. Но на его стороне целая деревня, которая смогла погубить шестерых наших, и Ген, хитрый манипулятор. Неужели ты думаешь, что он не придумает, как одолеть нас?       Шишио нахмурился.       — Жители не убивали Гозана, Юки, Рена, Акаши, Кёичиро и Морито. Они погибли из-за паров серной кислоты, которые вдохнули, — отозвался Цукаса. — Их деревня может и обладает небольшим технологическим прогрессом, но они слишком слабы, чтобы противопоставить нам хоть что-то. Если мы раздавим их сейчас, то нам ничего не будет угрожать.       — Нам ничего не угрожает, — парировала Асано. — Сейчас конфликт развиваешь ты сам. Ты говоришь, что Сенку способен вернуть цивилизацию, говоришь, что в этом мире не место всем этим зажравшимся толстосумам, говоришь, что та зелёная вспышка дала человечеству возможность начать всё с самого начала. Но ты же понимаешь, что даже если Сенку и вернёт цивилизацию, то уже ничего не будет как прежде? Этим толстосумам будет неоткуда брать деньги, инфраструктуры и ресурсов не будет хватать на обеспечение семи миллиардов людей. Мир уже изменился. Он никогда не будет прежним.       — Никогда, — согласился Цукаса, — однако с течением времени человечество начнёт освоение всё новых и новых территорий, появятся деньги, власть имущие, вновь будет расслоение на богатых и бедных.       — Но мы это уже обсуждали, — напомнила Асано. — Это произойдёт в любом случае. Не сейчас — так через две или три сотни лет. Это естественный путь развития человечества.       — Но пока я могу это отсрочить, я это отсрочу.       У Цукасы была стальная решимость сделать так, как хотел он, и эта решимость раздражала Норитсуки. Девушка чувствовала тошноту в горле, однако не знала, как ещё объяснить Цукасе, что он не прав.       — Ты это не отсрочишь, — разочарованно вздохнула она, поднимаясь на ноги. — Ты уже ведёшь наше первобытное общество к тому, чтобы оно испортилось. Ты уже совершаешь первые грехи.       — Асано, — холодным тоном оддёрнул её Шишио.       — Нет уж, я выскажусь. Пороки людей — это не только деньги и жадность. Это также и войны, убийства одних ради собственных целей. И ты сейчас поступаешь совсем как те люди, которых ненавидишь. Ради собственного видения идеального мира ты готов убить несогласных с тобой местных. И чем ты тогда лучше какого-нибудь Адольфа Гитлера, который видел превосходство арийцев — идеалом мира? Или императора Сёвы, который подписывал указы о превращении китайцев и корейцев в японцев путём репрессий, запрета родного языка и постоянной слежки? Чем ты лучше их? — повторила она свой вопрос.       — Не смей сравнивать меня с этими ублюдками! — разозлился Цукаса, вставая на ноги и пылая гневом.       — А ты тогда не смей поступать так же, как и они! — едва ли не закричала в ответ Асано. — Ты собираешься решить то, что даже не является проблемой, силой! Хотя можно просто найти общий язык!       — Общий язык невозможен! — парень повысил голос в ответ.       — Возможен, просто ты не хочешь его находить! — тут же ответила Норитсуки. — Ты можешь договориться с Сенку! Вы можете подписать мирный договор, стать союзниками или что-то вроде того! Да ты можешь просто-напросто не трогать его!       Взгляд Цукасы стал тяжелее, и Асано поняла, что его доверие к ней только что было подорвано. Девушка лишь поджала губы. Она не собиралась отступать, как и не собиралась и далее поддерживать безумство Цукасы. Раньше она молчала, потому что иного выхода попросту не было, но сейчас всё изменилось.       И она уж точно не единственная, кто захочет перейти на сторону Сенку.       Шишио… Он был мощным рычагом давления, который обладал достаточной харизмой, чтобы заставить людей слушать его, принимать его сторону и делать то, что он хочет. Однако он всё равно проигрывал тем благам цивилизации, которые мог бы предложить Сенку. А в том, что он мог что-то предложить, Асано не сомневалась: не зря такой изворотливый человек, как Асагири Ген, который только и думает, что о своей выгоде, решил присоединиться к Ишигами, предав Цукасу.       А самому Цукасе стоило бы понять, что не все здесь такие идеалисты, как он. Может какая-нибудь Минами и выступает на его стороне, но вот тот же Укё — явно нет.       — Ты не знаешь Сенку, — покачал головой Цукаса.       — А ты — знаешь? — хмыкнула Асано.       — Знаю. Мне хватило нескольких дней, чтобы понять, что он за человек.       — О, вот как? И что, он не готов на компромиссы? Он никого не послушает? Он будет пытаться подмять весь мир под себя ради того, чтобы воскресить цивилизацию? Он идиот, который не видит границ и не понимает последствий? — Девушка упёрла руки в бока. — Я так не думаю. Я достаточно слышала о нём что от тебя, что от Юдзурихи с Тайджу.       Цукаса развернулся, смотря на синее море. Его приступ гнева уже явно прошёл, но Норитсуки знала, что осадок у Шишио остался. И вряд ли их отношения, которые начались всего пару недель назад, теперь приведут хоть к чему-то.       Разногласия оказались сильнее зародившейся любви.       Девушка направилась в сторону лагеря, намереваясь оставить Цукасу одного.       — Я пока никому не скажу, что Сенку жив, — произнесла она, — но я хочу, чтобы ты подумал над моими словами и о том, чтобы мы заключили перемирие с местными. Может они физически и слабее нас, но у них всегда может найтись порох. А я не хочу, чтобы ещё хоть кто-то умирал в этой бесполезной войне. — И молча пошла вперёд.       Норитсуки сама не заметила, как дошла до лагеря. Там её привычными улыбками поприветствовали патрульные, и девушка с трудом улыбнулась им в ответ, помахав рукой.       Она молча прошла мимо Юдзурихи, не бросила на Минами даже взгляда, лишь хмуро осмотрела возвышающуюся вдалеке фигуру Хёги и забралась в своё гнездо, закрывая дверь. И лишь тогда она позволила себе расплакаться.