Демоны Прекрасной Эпохи

      

~ IV ~

      Новый просмотр назначили в здании, где уже досматривали самого Адриана. Девушке перестали заламывать руки, и она шла впереди всех на манер урождённой графини, гордо вскинув голову. «Табачный» держался скромнее, но рядом с Адри сделался куда как увереннее.       Мсье Домокл не мог не видеть в окно безобразную сцену, и уже успел проработать в голове план поведения. Судя по нервно бегающим глазам, ему совсем не хотелось спорить с представителем известной фамилии (тем более, что последним разговором он его весьма расстроил). Теперь он сменил халат на короткий, цвета шоколада, пиджак.       И — сама учтивость! — предложил Адриану самому осмотреть подозреваемых.       — …а я буду рад при этом присутствовать, дабы перенять бесценный опыт соседней страны.       Жандармы остались ждать снаружи. Вместе с Нино, который сбросил с себя ношу (безо всякого почтения к содержимого сумок), и во всеуслышанье заявил, что не тронется с места, пока Агрест не решит в какую сторону собирается идти. То есть вперёд, или всё-таки назад.       Мужчину и девушку развели по разным кабинетам. Адри достался джентльмен, Дамоклу — дама. Осмотр первого не занял много времени — единственный грех «табачного» был только в оскорбляющей эстетический вкус волосатости. Она, конечно, навевала мысль об оборотнях, но не шла вразрез с нормальной анатомией. Когда все детали были тщательно зафиксированы, а выводы — сделаны, счастливчику с извинениями вернули документы.       — Вы великий экзорцист, — со слезами на глазах говорил «табачный», тряся руку Агреста возле двери, — великий, говорю я вам! Буду молиться за ваше здоровье, и здоровье вашей матушки!       — Моей матери нет больше с нами.       — Тогда за батюшку! Что бы там про него не говорили злые люди — теперь я знаю, что такой великий человек мог родиться только у величайшего! Не иначе как само провидение послало вас ко мне, я с первых минут это почувствовал! С первых, мсье Агрест!       Когда душещипательная сцена исчерпала себя, Адри направил стопы к соседнему кабинету. Там случилась какая-то заминка. Это было ясно уже по ругани, которая неслась из-за двери.       — Старый хер, — обращалась к Домоклу дама, — что б ты в аду горел, скотина!       Адри толкнул створку, и стал свидетелем презабавнейшей картины: несчастный студент Лязире в полнейшем испуге пытался врасти спиной в оклеенную зелёными английскими обоями стену. Мсье Домокл отгородился от громогласной девушки стулом, и, судя по позе, готов был пустить сие оружие в дело.       Сама же мадемуазель успела разоблачиться до простенького корсета и нижней юбки (одежда её бесформенной кучей валялась подле ширмы).       — Мсье Агрест! — взволнованно сказал Домокл. — Эта куртизанка не хочет раздеваться, как вам это понравится?       Адри внимательно посмотрел на девушку. Та оказалась молода — даже моложе, чем он сперва решил. Не старше семнадцати на вид, невысокая, она была обладательницей простодушной крестьянской мордашки. На диво огромные голубые глаза были широко расставлены, светлая кожа усеяна россыпью конопушек. Милое личико сердечком слегка портил маленький носик — картофелинка.       В целом девушка была довольна мила, благодаря пухлым, бантиком, губам, глуповата на вид, и ладно сложена. Таких изображают в довесок пасторальным картинам, где пастушка пасёт овечек. Однако картины не имеют озвучание, а если б имели такое, то растеряли бы всё сельское очарование.       — Этот старый пердун, чёртова развалина, удумал какую-то гнусную… гнусь! — заявила «пастушка», уличающе тыча коротким пальчиком в сторону Домокла. — И привлёк этого вот школяра с бородкой!        Адри с улыбкой всплеснул руками.       — Прошу меня простить, милая мадемуазель, но я с ними заодно. Раздеваться на смотре — обязательно. Ровно так же как и перед бенедектианками. Иначе не определить здоровы, или заражены демоном.       — Больна ли бесом? Бес вселился в эту старую сову, прямо под ребро, говорю тебе, господин, как на духу. Раздеваться я не против, но старый хрен вздумал меня лапать!       Агрест с наигранной укоризной посмотрел на Домокла. Те участки его щёк, что не заросли бородой, густо покраснели.       — Я только хотел посмотреть на родимое пятно на левой руке!        — Руку с ногой перепутал, скотина? А ещё дохтур! Меня гинеколухи смотрели, я «девочка с карточкой», сечёшь?       Она гордо вскинула короткий веснушчатый подбородок. Спутанные светлые волосы рассыпались по тронутым солнцем обнажённым плечам. Эта деталь чётко впечаталась в мозг Адри, но он пока решил оставить это без внимания.       — Деятельность путан, — пояснил Домокл, словно пытаясь оправдаться, — если таковые хотят заниматься ремеслом легально, требует осмотра врачами. Она хочет сказать что её уже…       — Я понимаю, о чём она говорит, — сказал Адри, и повернулся к девушке. — Мадемуазель. Вы вольны раздеться за ширмой, и предстать перед комиссией в чём родила вас матушка. Или же прямо сейчас одеться, и отправиться в карету к жандармам. Ничего другого предложить вам не могу даже я. Впрочем, если кто-то из присутствующих смущает вас особенно сильно, мы можем пойти навстречу. Я прав, мсье Домокл?       Профессор быстро промокнул платком огромный, испещрённые бороздами морщин, блестящий на свету лоб.       — Пожалуй… я мог бы довериться вам в этом деле, мсье Адриан. Вижу на вас она ещё не кидается. Но предупреждаю, психика её нестабильна… впрочем, если вы справлялись с одержимыми…       Девушка поморщилась.       — Сам ты «держимый», жопа совиная. Я нормальная!       Адри в ожидании склонил голову чуть набок. Девушка стрельнула на него глазами, язычок нервно лизнул губу.       — А што, молодой господин, — спросила она, покачиваясь то влево, то вправо, совсем по-девичьи сложив руки на подоле, — вы в лондонах тоже девиц разоблачали? Или держали, как говорит этот хрыч? За што держали хоть, интересно узнать?.. Это я не по делу… так… болтаю.       Агрест не нашёлся что ответить, но того и не требовалось, девица холодным, внимательным взглядом изучила его фигуру, и сделала какие-то выводы.       — Скорее уж они сами разоблачались, если хорошо подумать. Ты с виду ничо так. Симпатичный. Вон какие баки отрастил, чисто кот в марте. К тому ж Агрест. О-о-о! Какая важная птица залетела в наши трущобы!        Она говорила эти пошлые глупости, а глаза, внимательные и злые успели отметить перчатки, цепочку часов, капли грязи на брюках. Адри был знаком этот взгляд — девица была, конечно, страшно необразованна, изобретательна в ругательствах, но далеко не глупа. Такие люди встречались Адри и в Лондоне и за его пределами — интеллект не всегда идёт рука об руку с воспитанием.       — Как вы поняли, что я приехал из Англии? — спросил Агрест.       — А чё не понять? На тебе аглийский костюм. К тому ж в походном варианте. С корабля — да на бал, ага? Опять же, говоришь ты не как здесь. Птица важная, а где они гнездятся? В Лондоне. Плюс твой носатый дружок, очень уж у него знаменитая клетка на шмотье.       Она помолчала.       — Ну а вообще, если без вранья, этот старый похотливый сов проболтался.       — Сколько вам полных лет, мадемуазель?       Девушка начала вихляться ещё пуще — ей пришлось по душе уважительное отношение.       — Шестнадцать мне. А чё? Запала в душу? Всё мамзель и мамзель. Держите меня, я вся таю! Ваще-то доброе слово и кошке приятно. Понял, школяр? Ещё раз назовёшь меня шлюхой, бороду вырву.       Она показала студенту кулачок.        — Так как мы поступим, мсье Агрест? — нетерпеливо произнёс Домокл. — Этот спектакль одной актрисы может продолжаться хоть до ночи. Поверьте моему опыту.       — О-ой, глядите на него, по борделям ходок! — хохотнула девушка. — Опытный. Внучку там искал, дедушка?       — Всё зависит от этого милого создания, — с прохладой ответил Адриан. — К сожалению и я не могу находиться здесь весь день. Меня ждут дела.       Милое создание повелительно махнула ручкой в сторону дивана.       — Садись, бегун. Не стану задерживать светлость, коли у него дела. А ты, Дромдокл, держись подальше. Школяра уберите, он меня знатно бесит.       Адри послушно опустился на кушетку. Домокл, поколебавшись, сел за стол, и растеряно полистал журнал. Лязире бесшумно покинул комнату.       — Назови своё имя, — сухо потребовал профессор.       — Жожетта, — томным, грудным голосом отозвалась девушка.       — Меня не интересует твой псевдоним. Настоящее имя!       — Эдетт, — уже нормальным тоном произнесла она. — В карточке всё писано, чё ты, читать разучился?       — Я проверяю насколько достоверны в ней сведения. Вы не поверите, Адриан, на какие уловки идут эти… создания, чтобы получить вид на работу. Подделка документов, подложные сведения — коррупция разрушает Париж изнутри. Но есть важный момент, — он с улыбкой погрозил пальцем пустоте, — они зачастую не знают что писано в бумагах, потому что не умеют читать!       — Да-а, проститутки без карточек — просто чума Франции, — фыркнула Эдетт, — это из-за них храбрые вояки сдали Париж фрицам!       Адриан улыбнулся в кулак. Это не ускользнуло от внимательного взгляда Эдетт, девушка подмигнула ему и состроила рожицу.       — За такие речи ты можешь оказаться в месте похуже лечебницы, — ледяным тоном сказал Домокл. — Тебя повесят за шею.       — А што? Я на стороне закона, хоть режьте. Клятые безкарточницы разрушают эти… устои и столпы нравственности. Шатают основы, фундаменты и прочая. А ещё шансонье. Ох уж эти певуны! Аж старая стена рухнула от их песенок. Пришлося строить новую. Хорошо что мсье Луи, то бишь амператор, за них взялся как следует, а то бы неизвестно чем всё оно закончилось для бедной страны.       Адриан вынул из нагрудного кармана часы, нервно глянул на время. Эдетт намёка не поняла, её несло:       — А што самое страшное, дорогие мусье, эти распутницы не платят налогов! И дают взятки! Можете себе представить? Понятно и Булонскому ежу, кабы они не давали, бравые полисье бы и не брали! А так берут, и отсюда ужасненькая корруп… как там?.. коррупеция?        Терпение покинуло мсье Домокла. Он хлопнул ладонью по столу.       — Тихо, тихо, дядечка. Уже разоблачаюсь. Подожди — тут напридумывали крючков, шнурочков… так просто и не стянешь с себя дезабильё.       Мурлыча под нос какую-то уличную песенку, Эдетт начала покачиваться в подобии танца. Она лукавила — с крючками и шнуровкой расправилась бы очень быстро. Если бы захотела. Танцуя, девушка из-под тени ресниц глянула на Адриана, и бросила к его ногам расстёгнутый корсет, оставшись в одной только сорочке до колен и полупрозрачных, застиранных панталонах       — Откуда вы? — спросил Агрест, сохраняя равнодушное, хоть и дружелюбное выражения лица.       — Из Нормандии. Прибыла с маменькой и папенькой. Светлейшие люди, работящие, хоть живут в этой вашей зоне.       — Конечно-конечно, — пробурчал Домокл, шевеля бородой, — типичный случай. Отец, надо полагать, растлил собственное дитя, чем заложил основы безнравственного поведения. Печальный итог — перед нами.       — Ты батюшку моего не трожь, — вскинулась Эдетт, — вы оба подмёток его не стоите, воздухом одним дышать с ним не смеете! Понял, Дромдокл?       — Пощадите моё время, — напомнил Адри, снова извлекая часы. — Давайте покончим с этим. Поскорее.       Девушка умолкла. Набрала в грудь воздуха, как перед нырком. А затем потянула сорочку за обшитые желтоватым от времени кружевом края. Стянула её с себя — потревоженные волосы колыхнулись, снова рассыпались по плечам, целомудренно прикрыли обнажённую грудь.       Адриан кивнул мыслям. Теперь ему стало понятно, отчего Эдетт (если её вообще звали так) не желала разоблачаться перед Домоклом. Может быть тот же фокус она пыталась провернуть и с монашками — за что те тут же отправили её в лечебницу.       Руки девушки, а также верхняя часть узких плеч, были покрыты южным загаром. Такой загар можно было получить где-нибудь на юге Франции, и только в той одежде, какую обычно носят крестьянки. То есть в сорочках с удобным для работы коротким рукавом и широким воротом. Эти сорочки они украшают надетым поверх корсажем — но это к делу не относилось.       В Париже заработать подобные поцелуи солнца не представлялось возможным — Адри справедливо решил, что здесь и костюма такого не носили. Ибо Город Огней живёт модой, это известно всем и каждому, и касается, так же, каждого.       — Надо полагать, вы в Париже больше полугода, — задумчивым тоном произнёс Адриан.       — Д-да… — пролепетала Эдетт, испуганно, исподлобья глядя на Агреста. Пухленькие ручки потянулись к груди, чтобы скрыть её. Но отчего-то остановились на половине пути. — Два… года…       — Как вам местная погода? — продолжил Адриан, храня на губах дружелюбную улыбку. — Здесь больше солнца, чем в Нормандии, не правда ли?       — Угу.       Девушка оказалась даже умнее, чем Адри ожидал. Другая на её месте даже не задумалась бы над такой деталью, как загар. И сболтнула бы что-то такое, отчего её легенда посыпалась.       Надо сказать, что Адриан всегда ценил в людях ум, и совершенно не обращал внимание на происхождение людей, с которыми имел дело. Вернее — старался не обращать внимание. Так Эдетт для него смотрелась истинным самородком, который по несправедливости судьбы оказался в навозной жиже. И никто, кроме него, не смог рассмотреть в грязи отблески золота.       Это знание не только подогревало самолюбие, но и настраивало юношу на поэтический лад.       Собственно, именно таким путём в его друзьях оказался и Лахифф. Адри считал благородным поступком вытащить талантливого человека из этой грязи. Пускай тащить приходилось и за уши.       Мсье Домокл же был совершенно иным. Всё что выпадало из зоны «достойного» (по его мнению) как бы теряло очертание, фокус. Переставало быть различимым, и сливалось для профессора в одну неразборчивую муть.       Потому даже сейчас, когда он поднял глаза на девушку, то не увидел никого кроме полуобнажённой куртизанки. Впрочем, некоторые детали он смог оценить:       — До чего удивительная вещь — судьба, — сказал он тоном философа, — посмотрите на эту фигуру, Адриан. Разве она не должна принадлежать юной нимфе? Разве не могла бы сделать счастливым достойного юношу? Вдохновить поэта на труд, заставить скульптора взяться за инструмент, и запечатлеть это чудо природы в камне? Но злой рок! Она досталась порочному созданию, и порочные люди…       Домокл печально вздохнул и сокрушенно покачал седой головой. Адри с трудом сдержал полную иронии улыбку.       Впрочем, кое в чём он был прав. Эдетт была прекрасна. Плавный изгиб глубокой талии — зависть перед которой и заставляет женщин затягивать тугой корсет — крупная, часто вздымающаяся от взволнованного дыхания грудь. Коралловые ореолы, виднеющиеся меж спутанных пшеничных волос.       Перед докторами стояла прекрасная, хоть и юная женщина. Эдетт, бросая на Агреста напряжённые взгляды, переступила с ноги на ногу, снимая нижнюю половину белья, оставшись в одних шерстяных чулках.       — Записывайте, мсье, — скучным тоном произнёс Адриан. Хотя такая малая деталь, как светлые волосы в самом низу живота заставили его скулы покраснеть.       Агресту было невыносимо стыдно за эту сцену — как и в первый раз, когда его ещё студентом привели на практику в судебный эдинбургский околоток. Но такова была его профессия. Мёртвые, врачи и спиритуалисты не должны иметь нормальных человеческих чувств. И уж точно они должны ограждать себя от недостойных джентльмена мыслей и желаний.       Он поднялся с кушетки. Кругом обошёл подозреваемую. И сухо, но точно начал опись значимых и не очень элементов анатомии. Перечислил и родинки в форме ковша медведицы, которые так заинтересовали Домокла. Отметил, что в последнее время подозреваемая недоедает. Кожа девушки — на руках, груди, бёдрах, даже на валике животика, была густо покрыта веснушками.       Иные специалисты усмотрели бы в этом тревожный знак, но Адри видел достаточно людей, чтобы знать — это не более чем суеверие.       — Нагнуться штоль, чтоб ты получше рассмотрел? — буркнула Эдетт, когда Адриан зашёл ей за спину       — Как вас зовут на самом деле? — едва слышно шепнул Адри. Так, чтобы не расслышал Домокл.       — Софи.       Агрест ей, конечно же, нисколечко не поверил.        — Скорее одевайтесь, и в милосердии своём постарайтесь простить нас, — произнёс он. — Мсье Домокл, я закончил осмотр и заключаю, что эта девушка здорова. Ваше мнение?       — Солидарен, коллега, — вздохнул профессор, захлопывая журнал. — Слава Богу, это закончилось. Эдетт. или как тебя там. Одевайся, и можешь идти.       Девушка подхватила разбросанную одежду и, бросив на Адри странный взгляд холодных голубых глаз, скрылась за ширмой.       Адри собрался было уйти, но воспрепятствовал профессор. Он чувствовал себя виноватым перед юношей, и хотел его хоть как-то развлечь. Вызвал студиозуса, и велел придвинуть к кушетке журнальный столик. Вместе со столиком в комнате появилась и бутылка коньяка — профессор разлил янтарную жидкость по стеклянным стаканам, прежде, чем Адри вежливо отказался.       — Не пьёте? Разумно. Так хотя бы курите? Прекрасно! Тогда позвольте угостить вас чудесной сигарой!       Отказываться было невежливо, и Адри покорно раскурил угощение.       — Inter pares amicitia! — произнёс тост Домокл, затем сделал глубокий глоток, удовлетворённо крякнул. — Ну, молодой человек! Какие имеете планы на сей город? Скоро ли ваше имя появится в газетах?       Адриан сдержано рассказал о планах, а так же о том, что если и появится в печати, то в светских новостях.       — Трезвый подход. Карьеру вы построить успеете, тем более что начало положено. Каких-то десять лет, и я прочу вам место подле себя…       Завязалась лёгкая, но всё же утомительная для Адри беседа. Он торопился, однако Домокл совершенно об этом забыл. Эдетт, которую звали вовсе не Эдетт, выпорхнула из-за ширмы. Не спрашивая дозволения, она поставила стул подле столика и, шурхнув юбкой, уселась на стул. По-мужски закинула ногу на ногу, смерила Адриана насмешливым взглядом.       Вид у неё был препечальный — волосы растрёпаны, платье лишилось рукава. Впрочем, от этого наряд потерял не сильно: её наряд, должно быть, сменил не меньше десяти хозяек и двух старьёвщиков. Платья такого кроя носила ещё матушка Адри, ещё до того, как сочеталась браком с Габриэлем.       — Отчего ты ещё тут? — недовольно поморщился Домокл.       — То нимфою зовёшь, то гонишь. Иль всё моё очарование пропало, как только я надела это вот шмотьё?..       — С такими элементами приходится работать, — посетовал Домокл. — Но что поделать? Портам необходимы специалисты. Однако и этого мало, прискорбно мало…       — Нам вас по горлышко хватает, будь спокоен, филин.       — Тебе не достанет ума, чтобы понять, какую роль мы играем в этом неспокойном веке. Мы и другие люди науки. Нет музы, какая подошла бы этой чёрной эре…       — Разве что Талия, — предположил Агрест.       — Всё шутите. Вы молоды, Адриан. Мы, мистики, спиритуалисты…        — Не знаю што насчёт мистификов и спиритов, — вмешалась лже-Эдетт, — но глистов хорошо выводит чеснок, это знает всякий кто их цеплял.       — Вот он — бич Парижа, — вздохнул профессор, — знаете ли вы, Адриан, что только тридцать процентов парижан имеют хотя бы начальное образование. И двадцать — умеют читать. Это здесь, в столице мира! Страшно подумать, что творится в том же Лондоне…       Адриан улыбнулся одними губами. Может быть Софи не хватало образования чтобы знать кто такая Талия, но канву разговора она считывала без труда. И, конечно, глумилась над мучителями. Агрест прощал ей это глумление — а что у бедняжки было, кроме злой иронии?..       Девушка заметила улыбку и показала Адри язычок.       — То же самое, мсье, — сказал Адриан, — то же самое.       — Вот-вот! Скольких из тех двадцати процентов можно выучить хотя бы азам, чтобы мы имели, скажем, тысячу практиков? Не наберётся и сотни.       — Я мог бы выучить и тысячу, — серьёзно ответил Агрест, — даже если они не будут уметь читать и писать. Для этого достаточно соображать.       Он не хотел, но, судя по выражению лица профессора, страшно того оскорбил.       — То есть… я хочу сказать, что настоящих спиритуалистов из них я бы не сделал. Но спиритическая грамотность, если хотите, элементарная гигиена эмоций, сделает больше, чем армия нас с вами.       — Боже, Адриан! — рассмеялся профессор. — Какая наивность! Вы идеализируете общество. Посмотрите на эту… Эдетт. Только не говорите, что из неё вышел бы толк!       — Вышел бы, но при ряде условий. Первое — если она будет понимать, что делает, а не бездумно выполнять приказы. Второе — если она этого захочет.       — Всё что угодно за свою цену, мусье, — сказала Софи, вертясь, — мне ли не знать, што у богатых свои причиндалы?       — Причуды, — машинально поправил её Адриан.       — Как будет угодно мусье.       — Ох, Адриан! — вздохнул профессор. — Поймите же вы, что она попала на панель не из-за рока судьбы, а потому что ей попросту лень заниматься чем-то более сложным, чем… это ремесло.       Эдетт скривилась, как от удара. Но вслух говорить ничего не стала. Не стал и Адриан       — …и потом, не будем забывать, перед нами — женщина. Умственное ремесло им недоступно.       — Только лишь потому, что им этим не позволено заниматься, — возразил Агрест. — Primo: их не подпускают к образованию, так что не о чем говорить, пока не будет доказано обратное хотя бы на выборке индивидов. Secundo: с точки зрения мужского мира женщинам интересны только три «к». Kinder, Küche, Kirche. Извините… за немецкий в этих стенах. С точки зрения женщины… спросите Эдетт, и она расскажет вам, что думают женщины о мужских интересах.       — О-о-о, — хохотнула девушка.       — Право слово, мсье Агрест! — поспешно перебил её профессор. — Вы что же, выражаясь образно, ставите на одну полку порядочных женщин и… вот это?..       Он ткнул пальцами с жатой меж ними сигарой в сторону девушки.       — Да, — откровенно веселясь, сказал Адриан. — Другие ставят, когда платят деньги, а чем я хуже?.. более того, я ставлю на одну полку вообще всё человечество. Не безграмотность порок нашего века, мсье, а ханжество и скрытые за ним манипуляции.       — Простите, — сухо сказал профессор. — Я не знал, что вы из этих… гм… современных.       — Это которых из? — спросил Адриан, откинувшись на спинку дивана, и пуская в потолок колечко дыма. — Поймите меня правильно — я за социальную справедливость, не более. Я не буду сетовать и сокрушаться, что в городах не хватает школ для бедных. Я расстроен только от того, что не хватает больниц.       — Если вас не затруднит — прошу объясниться.       — Возьмём далёкое село. Поставьте в нём школу, и дети будут ходить туда сначала из праздного интереса, и покинут её при первых же сложностях. Им попросту не хватит мотивации. А ещё, — увлёкшись, Адриан подался вперёд к собеседнику, — дети разбегутся, как только настанет пора собирать урожай. Уж кто, а сельчане умеют расставлять приоритеты!       — Мусье говорит правду, — сказала Эветт, — хреночки вы кого туда затащите, когда идёт сенокос. Хоть розгами гоните.       — Это всё тьма заблуждений, океан невежества! Адриан! Они не знают, не понимают что это — благо.       — Вы совершенно правы. Но это лишь говорит о том, что обществу сегодня не требуются толпы образованных людей. Как только в городах будет не хватать умных голов, да так, что всё производство встанет — поднимется зарплата. Вот тогда сельчане побросают вилы, отправятся учиться сами и учить детей. Так же, как сейчас отправляют их подмастерьями к сапожникам, скорнякам и прочее. Социум чутко реагирует на любые изменения, и способен к самоисцелению.       — Вы — утопист, Адриан. Но я вас не виню — сам когда-то был таким.       — Возможно вы правы. Но у меня есть аргумент, подтверждающий мою гипотезу.       — Скажите же.       — Общество породило нас с вами. Мы не появились по чьему-то индивидуальному желанию. Мы — продукт социума, который явился, когда это стало необходимо. Когда мир заполонили акумы. И мы исчезнем вместе с ними, когда это будет нужно, ибо мы — слуги народа, а не одной только науки.       — Слова истинного сына Франции! Виват! — сказал профессор, салютуя Адриану бокалом.       — Ура мусье Агресту!       Девушка потянулась к стоящему на столику стеклянному стакану. Адри сделал короткое движение, взвыл воздух под напором трости — её кончик легонько щёлкнул по дереву столешницы. В миллиметре от пальчиков Эветт.       Всё это произошло так быстро, что несчастный профессор испуганно вздрогнул, а девушка быстро отдёрнула руку. Изумлённо хлопая голубыми глазами, она уставилась на Адриана.       — Алкоголь, — сухо сказал Агрест, отодвигая тростью бокал, — разрушает мозговые клетки. В нежном возрасте его эффект заметен особенно сильно.       Эдетт обиженно надула губы.       — Помилуйте, дорогой мой, — нервно хмыкнул профессор, — ей-то мозг зачем?       — Не нам решать. Ей.       — Ну так и дай же мне решить, а не читай катахезисы, как приходской попище, — буркнула девушка.       Окованный кончик палки двинул стакан в её сторону. Адри, уже более плавным движением поставил трость на пол, опёрся на оголовье ладонями в чёрных перчатках. И молча воззрился на девушку.       — Чё-то мне расхотелось, — буркнула она и отвернулась к окну. — Смотрит ещё как гадюка перед тем как жалом клюнуть. Мурашки по коже.       Профессор, отставив стакан, вполне искренне зааплодировал — два коротких хлопка, которые прозвучали к тихой комнате резко, как выстрелы.       — Браво, коллега! Браво. Прекрасный эксперимент. Чувствуется влияние Вундта и Гельгольца. Вы, несомненно, включаете учение о психологии в свою практику?       — Несомненно включаю. Ведь я работаю с живыми людьми. Но не в этом случае — прошу меня простить, вы ошиблись. Это обыкновенная забота о чужом здоровье.       — Ах, сантименты! Не обижайтесь, но я нахожу их бесполезным и даже вредным для человека с вашими дарованиями.       Адри пожал плечами. Ему было всё равно — окончательное мнение о мсье Домокле он уже успел составить.       — Сдаётся мне, — язвительным тоном пропела Софи, — что ты, совун, и ночной горшок при свете дня не найдёшь. Тоже мне, ищейка. К слову, о поисках, — она повернулась к Адри, и протянула ручку, словно бы для поцелуя. Юноша на этот жест не отреагировал никак. — Молодой мусье, ежели захочет, найдёт меня на Сент-Оноре.       За окном раздался шорох перьев. Все трое разом повернули головы: за стеклом, на каменном карнизе сидел громадный ворон. Чёрная бусина блестела в свете солнца. Выдержав паузу, птица ритмично ударила по стеклу клювом.       Тук-тук. Тук-тук-тук.       Со стороны могло показаться, что Агрест кивнул мрачному вестнику — если бы хоть кто-то в этот момент на него смотрел.       — Чур меня, — шепнула Софи.       — Очень жаль, но нам пора прощаться, — сказал Адри, поднимаясь.       Едва он успел закончить фразу, как в дверь постучали. Створка приоткрылась — в щель заглянуло уже знакомое усатое лицо жандарма.       — Прошу прощения, — сказал офицер, — мсье Агрест. Вас ожидает экипаж. Прибыл… ваш брат.