~ V ~
Прежде Феликса и Адри часто путала даже домашняя прислуга — мальчики были схожи, как близнецы. Хоть их рождение и разделяли пять лет. Одинаковы были их миндалевидные, пронзительно — зелёные глаза, доставшиеся от покойной маменьки. Пшеничного цвета густые, крупные кудри, чистая бледная кожа. Словом, отличить мальчиков возможно было по одному только темпераменту. Адри рос спокойным и тихим мальчиком, Феликс же производил шума за двоих. Да по мелким деталям, вроде мимики — старший если улыбался, то во всю ширь, демонстрируя ровные белые зубки. Если огорчался — то гримасничая, со слезами и криками. Улыбка Адри была сдержанной, впрочем как и огорчение — только сжимались губы в тонкую бледную полоску. Теперь же от сходства не осталось и следа — Адри видел это ясно, и от этого на душе становилось тоскливо. Феликс сделался настоящим мужчиной, проверенным баталиями воином. Это читалось в меланхоличном взгляде зелёных глаз, кривом сабельном шраме на правой щеке — из-за него брат не имел бакенбард, которые ему бы очень пошли. Вместо них он носил тонкие светлые, модно завитые усики, которые заметно выделялись на затемнённом загаром лице. Пока Адриан бледнел на землях туманного Альбиона, брат успел дважды побывать за морем, в Магрибе. Пережил волнительные приключения в глубинах чёрного континента, а затем схватился с пруссаками на родной земле. И хотя оба брата были одного роста, плечи Феликса казались шире, а сама фигура — крепче. Сейчас он сидел напротив, в гражданском костюме, с тростью на коленях. И с лёгкой брезгливостью на губах — его явно раздражало присутствие Нино. — В Магрибе, — сказал он вместо приветствия, когда Адри только усаживался в отцовском экипаже, — я тоже имел привычку заводить обезьянок. Но мне и в голову не приходило тащить эту дрянь домой. — Я попрошу тебя быть добрее к моему другу. — Дурная затея — водить дружбу с лакеем. Он сядет тебе на шею. Впрочем, не буду учить тебя жизни. Для этого у нас есть мсье Габриэль. Добро пожаловать домой, братец. Они обнялись и Феликс, смеясь, похлопал Адри по спине. — Ч-чёрт! Какой худой! Тебе нужно было есть больше овсянки! — рассмеялся старший брат. Но всё веселье улетучилось из салона, когда Лахифф занял место подле Адриана. Какое-то время оба делали вид, будто любуются бархатной обивкой стен и потолка. Затем Феликс решил, что Нино не испарится сам собою, и решил попросту его не замечать. — Как отец? — осторожно спросил Адриан, только лишь для того, чтобы не ехать в полной тишине. — Наш сухарь с годами делается твёрже, как и полагается сухарю, — ответил Феликс. — Но в целом, дела у него идут неплохо. Это «у него» царапнуло ухо — между отцом и сыном случился разлад, Адри чувствовал это и в письмах. Однако он счёл за лучшее не уточнять детали, по крайней мере при посторонних. — Шёлковый кризис сделал его ещё богаче. Если ты не в курсе. Если взять половину его денег, разменять на монеты, да зарядить их в пушки, можно было бы нашинковать в фарш всю армию кайзера. Феликс усмехнулся мыслям, задумчиво уставился в окно. Адри проследил за его взглядом. Там, за стеклом, медленно плыли улицы Парижа. Стройные, высокие современные пятиэтажные дома вполне подходили столице мира. Огорчало только то, что те их части, что не были украшены лепниной и не имели окна, были раскрашены рекламными надписями. Они информировали прохожих о том, что Дюсо и компания процветают, о том что фирма Каппа торгует табаком, а Шюста — какао из утремерских колоний. Первые этажи отошли лавкам (впрочем, такое часто можно было встретить и в Лондоне) — стеклянные витрины отражали толпу прохожих, умножая их без того немалое число. Вообще улицы были заполнены людьми. Горожане всех сословий словно бы сговорились собраться именно здесь, именно в этот час. Дорогие сюртуки и высокие цилиндры соседствовали с перемазанными опилками жилетами рабочих, надетых поверх грязных, с закатанными рукавами. Котелки — с плоскими кепи. Шлейфы изысканных платьев дам — с простецкими передниками хозяек; которые вышли на улицу, чтобы выплеснуть из ушатов помои, но решили вдруг прогуляться. Синие, белые, и прочих оттенков серости стены тянулись к небу, заслоняя его графитными крышами. За распахнутыми, затворёнными, полуоткрытыми окнами кипела жизнь: вот какая-то мадемуазель на третьем этаже, задумчиво подперев щёку рукою, наблюдала хаос улицы. Вот старуха в чепце, живущая на четвёртом, попыхивая глиняной трубкой встряхивала какую-то тряпку, и сор летел на прохожих. Вот мсье преклонных лет со второго этажа о чём-то оживлённо беседует с отдыхающей возле бидонов молочницей. Лондон был оживлённым городом, но столько людей, столько шума Адриан так не видел ни разу. Казалось, что город переполняет люд, и потому-то префект выстроил стену вокруг Парижа, чтобы народная масса не выплеснулась, заполнив собою всю Францию. Некоторые улицы были так же широки, как новейшие улицы Лондона — хотя это не бросалось в глаза, ибо Париж обожал деревья. Он отгораживался ими от бурной реки дороги, заполненной телегами, подводами, экипажами и кабриолетами… Усыпанные золотом листов кроны делали пространство уже, давали глубокую тень. А в этой тени беспрестанно двигались люди. Впрочем, имелись они и на дороге. Экипажи равнодушно проезжали мимо ковыляющего на костылях ветерана войны. Мимо человека-рекламы, облепленного раскрашенными досками фанеры, как черепаха панцирем карапакса. Горожане переходили дорогу как хотели и где хотели — кучера обречённо придерживали лошадей. В Лондоне представить такое было невозможно — гуляка рисковал получить кнутом по спине. — Как дела с шёлком в Англии? Слыхал, что отец открыл там еще три конторы? Агрест рассеянно кивнул. Признаться честно, торговые дела отца его не сильно волновали. Потому как младшего сына он к ним и близко не подпускал. Адри не держал на него за это сердца, полагая, что эта честь оказана Феликсу. Но поди ж ты… Однако и далёкий от купеческих дел Адри слышал о шёлковом кризисе. Не мог не слышать, потому как он косвенно касался и его ремесла. Дело вот в чём. Как известно, самая популярная форма, которую принимает акума — бабочка бражника. Чёрная, или белая — зависит от обстоятельств. Бабочки шелкопрядов так же относятся к бражникам. Как и тысячи других видов этих насекомых. Сперва суеверно настроенные люди, вооружившись этим нехитрым знанием, изничтожали диких бабочек. Кое-кто в спиритуалистских кругах даже одобрял это варварство — если настоящих насекомых в городах не водится, значит любой бражник, которого ты видишь, скорее всего является акумой. Робкие голоса разума звучали в периодической печати, но люди их не слышали. В итоге в городах не осталось вообще никаких насекомых этого семейства. Разумеется, одержимых меньше не стало. Но вместо того, чтобы оставить животных в покое, некоторые фанатики начали атаковать шёлковые фермы. Их громили, сжигали. Разумеется безумцев наказывали и даже вешали, но мануфактурам Европы был нанесён непоправимый ущерб. Всем, пожалуй, кроме производства Агреста. Теперь шёлк везут либо из Парижа, либо из Азии (в которой, впрочем, так же случались вспышки ненависти к несчастным бабочкам), цены на него выросли в четырнадцать раз. Что поломало немало судеб… Братья молчали, думая каждый о своём. Мерно покачивалась карета, дробно цокали по камню подкованные копыта. Мимо проносились экипажи — длинные, заполненные до второго этажа омнибусы. Такие же крупные конки искрили железными ободами по рельсам, круто заходя в поворот — этим конным экипажам уступали дорогу даже самые отчаянные пешеходы. Кэбы с крышей и без (здесь их называют фиакрами) лавировали в потоке. Какой-то мсье прогуливающийся в двухколёсном кабриолете поднятием шляпы приветствовал вообще всех дам, какие попадали в его поле зрения. Париж гудел от цокота, скрипа рессор, ржания лошадей и гула, который производит человеческая толпа. Адри меж тем устал молчать. Пустые разговоры он решил оставить на вечер, и потому решил поднять тему, которая волновала его больше всего: — Ты знаешь, зачем меня вызвал отец? — Да шут его знает, — буркнул Феликс, рассматривая подошву ботинка. — Наш старик с причудами. — То есть он тебе не говорил. — Увы мне, братец. Держит интригу! — Но сам-то ты, конечно, догадываешься. Не так ли? Феликс сверкнул зеленью хитро прищуренных глаз. Белозубо улыбнулся. — Скажу прямо, по-гусарски: не хочу догадками портить сюрприз! — Ох, не ломайся. — Ну-у… скажем так, через намёки, твоим любовным похождениям, братец, приходит конец, — скаля белые зубы, он погрозил Адри пальцем. — Да-да, кое-какие слушки доходят и до Парижа! Нет, вообще, имей в виду, я на твоей стороне. Приятно знать, что кровь не водица, и в твоих венах бежит гусарская кровь! Адри в ответ закатил глаза, не желая развивать эту тему. — То есть помолвка, — сказал он. — То есть да. Ты чрезвычайно проницателен, доктор. Не надо быть даже такой зубрилой как ты, чтобы сообразить — на ком. Но я подскажу. Наше семейство составит прямо-таки флеш. Знаешь, что такое «флеш»? Играешь в карты? — Набор одной масти. Значит всё-таки Буржуа. — Браво! Если из тебя вырос такой же блестящий картёжник как я, мы здорово повеселимся. — Прости, в этом, как и во многом другом мне до тебя далеко. — Да не скромничай, Адри! До меня дошёл слушок, что Скотланд Ярд тобой гордится. Хотя мараться с фликами, прости за прямоту, дурной тон, но это что-то до значит. Адриан вздохнул. — Так что с Буржуа? — Ясно как днём, — пожал плечами Феликс. — За меня выдадут старшую, тебе достанется младшенькая. Ты её не видел? Ну что же, сочту за удовольствие показать. Она, конечно, не так хороша как Хлоя, но тоже не дурна собой. К тому же молода. Разве что эта проблема с зубами… но жена — не кобыла, чтоб выбирать её таким манером. Младший Агрест ничего на это не сказал. А Феликс истолковал молчание по-своему. — Брось дуться, брак — не клетка. Хотя Зои, фрукт вполне зрелый, но чтобы его сорвать нужны длинные руки. Всему свету известно, её изъян не в улыбке. Адриан счёл эту тему недостойной джентльмена, и снова смолчал. — Вижу ты весь в подозрениях. Нет, это не бородавки. У неё слишком острый язычок. Не брезгливый муж вполне мог бы воспользоваться им в качестве бритвы. К тому же она любительница заумных книг, а это, поверь моему опыту, для девушки серьёзный изъян. Но ты Агрест, и не сомневаюсь, что легко обуздаешь брыкающуюся кобылицу. В любом случае, в этой ситуации сочувствовать нужно скорее мне, чем тебе. — Почему? — удивился Адриан. — Ха. Ну да, ты же был далеко… Адриан. Боюсь моя жёнушка промотает приданое раньше, чем это сделаю я. И это сущие мелочи на фоне того, что тебе, возможно, придётся хоронить меня во цвете лет! — Господь с тобою, Феликс! Что ты говоришь! Брат помотал головой. Он сделался ещё мрачнее и задумчивее, чем был. — Будем прагматиками. За ней волочится весь свет. Строго между нами — я не удивлюсь, если она наставит мне рога как только я отвернусь. Гусар может простить всё, кроме адюльтера. Мне придётся много стреляться, и кончится всё тем, что кто-нибудь в меня да попадёт. — Но Хлоя не такая! — горячо возразил Адри, в запале забыв об осторожности. — Она никогда так не поступит! — А тебе-то почём знать? — удивлённо вскинул светлую бровь Феликс. — Мы вели с нею переписку… и у меня сложилось такое… впечатление. Она умна, образована, да… вполне современна в суждениях, хоть и весьма наивных. Но я не верю, что этот человек поставит под удар твою честь. — Мы точно об одной Хлое говорим?.. ты когда письма писал, адреса не путал? Братец, это чудо Света росло на моих глазах. И вот всё, что ты перечислил, похоже на Хло в той же степени… в какой твоя обезьянка похожа на белого человека. — Оставь моего друга в покое, — ледяным тоном произнёс Адриан. Брат снова оскалил зубы в белоснежной улыбке. Без страха и смущения встретил его взгляд. Эта безмолвная дуэль продолжалась не меньше минуты. — Ладно, — наконец произнёс Феликс. — Не кипятись. Во мне говорит раздражение — ты должен меня за это простить. Тебе-то повезло больше моего, как ни крути. — Всё что мы знаем, — буркнул Адриан, — только то, что не знаем ничего. Может быть рано волноваться. — Может быть, — туманно ответил Феликс, — может быть… Какое-то время они ехали в молчании. Мимо проносились аллеи, стены домов, сверкающие в осеннем солнце окна. Пока ставший привычным монотонный шум не прорезал звонкий детский голосок. — Смерть Наполеона третьего! Смерть Наполеона третьего! Сокрытые факты! Тайная болезнь, или убийство? Читайте в «Пти газет»! Всего один су! Посреди дороги, на видавшем виде табурете стояла девочка. Подле неё — скромная афиша. Грязная, в обносках девчушка размахивала над головой газетой. — Смотри-ка, — подал голос Лахифф, — только прибыли в город, а уже кто-то помер. Слава нас опережает. Агрест вздохнул, и обхватил пальцами серебряный набалдашник трости. Он напряжённо размышлял. По всему выходило, что в Париж он прибыл не ко времени. — …кто станет следующим императором?! Быть ли Республике? Подробности на странице… — Кто станет? Даже не знаю, — продолжил ёрничать Нино, — Наполеон под номером четыре?.. да нет, ерунда какая-то… — С языком осторожнее, — предупредил Феликс, — сюрте не спит. Всё очень серьёзно. Сейчас за любой звук можно заработать колодки. То что тебя упекут за решётку меня не волнует совершено. Однако не смей ронять тень на нашу фамилию! У Адриана могут быть проблемы. Нино послушно умолк. — И кстати, — продолжил Феликс, — не шляйтесь где попало. Париж как бочка с порохом. Лучше вообще не выезжать за пределы Сен-Жермен. — Извини, — сказал Адри, — ты поэтому… не при форме? — Поэтому тоже, — уклончиво ответил Феликс. — Проблемы найти легко. — Где их нет. Брат подался вперёд, и, понизив голос, будто кто мог услышать, произнёс: — Это не шутки. Мы расстреляли Коммуну, это припугнуло чернь. Но и взбесило тоже. Убивают людей, Адриан, влиятельных людей. Всё как перед прошлыми бунтами, когда летели королевские головы — историю знать полезно. Каждый день из Сены вылавливают трупы. Да, да, мы тоже думали что это обычное дело, пока в одной догола раздетой мадам не распознали дочку графини Оноре. Сюрте шерстит чернь так, что летят перья. Но нам следует на время затаиться — к Агрестам у плебеев почему-то нет любви. Адри задумчиво посмотрел на оборванную девочку. Затем постучал тростью по крыше кареты. Отворил оконце. И окликнул замарашку. — Я хочу купить номер, — юноша бросил ей монету в полтора су. Металлический кружок сверкнул на солнце, чтобы скрыться в крошечной детской ладошке, укрытой митенкой. Девчушка просунула в окно номер, и начала было отсчитывать сдачу, но Адри только мотнул головой. — Трогай! — крикнул он. Экипаж дрогнул, приходя в движение. Снова зацокали копыта. — Благослови вас господь, мсье! — крикнула вдогонку замарашка. — «Пти газет», — поморщился Феликс, — не трать время. Читай «Журналь», или «Де Деба». Мусор в твоих руках — набор тупых сплетней. — Значит я всё сделал верно, — пробормотал Адриан, разворачивая номер. — Тогда уж возьми «Шаривари». Там одни картинки, читать не придётся. Взгляд Адри бежал по строчкам, впитывая каждое слово. Он скакал от статьи к статье, и в голове начинало проясняться. Газета и в самом деле состояла из сплетен, в основном о Свете. Язык их был едким и злым. — Зачем тебе это? — не унимался Феликс. — Хочу обжиться в городе. Это актуально, если твои опасения верны. В «Журнале» ты увидишь только то, что хочет видеть Кабинет. В сплетниках, если читать между строк… ты увидишь… — Грязь? — Настроения. Желания. И кое-что ещё. — Чьи настроения, не понимаю. Плебса? — Хозяев города. Стало ясно, что Феликс запросто не уймётся, и чтение пришлось отложить до поры. Он положил номер в карман сюртука. Карета свернула на древние, мрачные камни Королевского Моста. Только мелькнула в просвете домов громада Лувра. Теперь, справа и слева виднелась свинцовая гладь реки, которую пенили, дымя трубами, крохотные буксиры. Следом за ними тянулись груженые баржи. Нашлось здесь место изящной яхте и пароходам побольше. Сена смотрелась такой же переполненной и многолюдной, как сам Париж. Не было на ней свободного места от чёрных и сизых хвостов дыма — они сливались в облако, медленно движущееся над волнами. Мост изгибал спину, как добрая кошка. Когда экипаж перевалил через гребень (пассажиров слегка качнуло), который считался границей Сен-Жерменского предместья, Адри с горькой иронией подумал: «Вот я и дома».Теперь слушаем: Dance In the Dark (The Vitamin String Quartet)