~ III ~
Их нёс сквозь занавесь холодного ночного дождя неприметный, пусть и недешёвый, экипаж. Рессоры его застали королей Июльской монархии, и потому пассажиров немилосердно валяло с боку на бок. А жёсткое сиденье точно угадывало момент, чтобы внезапно ударить несчастных под зад. Из многочисленных щелей дул сквозняк, так, что обоим пришлось поплотнее запахнуть плащи. С дрожащего потолка нет-нет да, капала морось — потому Адри вопреки манерам не стал снимать цилиндра. Об этом, кусающихся ценах (а ещё о скверной погоде) всю дорогу ворчал Нино. Агрест же, сложа пальцы на трости, молча смотрел в мутное стекло, за которым мерцали освещённые газом улицы. Сейчас они плыли мимо, искажённые каплями дождя до простых, но узнаваемых форм, цветовых пятнен; жёлтое, рыжее, синее и траурно-чёрное — всё это смешивалось в очаровательную каледоскопическую круговерть. И напоминало Адриану полотна новомодных художников, которых с лёгкой руки газетчиков назвали «импрессионистами». Адри размышлял, что и ему стоило бы написать нечто подобное — точный в деталях академизм до тошноты напоминал о работе. Что убивало в нём робкие ростки творчества. «Нужно будет послать Нино к годному столяру за холстами», — отрешённо размышлял младший Агрест, наблюдая как незнакомец в высоком цилиндре помогает даме перебраться через лужу. В длинном прыжке всплеснулись юбки, на мгновение обнажив высокие сапожки. Агрест счёл это зрелище неприличным и смущённо переместил взгляд на что-то менее интересное. На вывески, обещавшие горечь магрибского шоколада от братьев Фуко и табак из прочих заморских колоний. Ручьи, струящиеся по горбатому булыжнику мостовой. Полицейскому, зябко кутающемуся в плащ под прикрытием чёрно-белой будки. Козырёк его кепи был сдвинут на выдающийся прованский нос, а меж длинных густых усов алела робкими угольками трубка. Вообще, как заметил Агрест, усы здесь носили вообще все (за исключением детей и дам), что прямо указывало на некоторые веяния в моде. Адриан же усов не любил. Да что там: прямо скажем, презирал, считая густую растительность на лице чем-то вроде атавизма, позволительного только ближайшим родственникам цивилизованного человека. Например обезьянам, а также людям армейским. К счастью, эта модная болезнь ещё не успела заразить Лондон, и уж точно миновала Эдинбург. Бакенбарды — всё что позволял себе Адриан до этих суетливых парижских дней. И то потому, что в Англии явиться на светский вечер без них для молодого человека — всё равно что забыть дома отвечающую за приличия деталь костюма. Штаны, или, скажем, перчатки. Теперь же ему пришлось крепко задуматься: быть немодным в мире, где всё решает Свет было попросту опасно. Если вам интересно, то по мнению Адриана мода была смешными ужимками. С которыми, впрочем, приходится считаться даже высоким умам. К которым, впрочем, он себя не относил. — Как думаешь, — произнёс Адриан, оставляя на холодном стекле туман дышков, — стоит ли мне носить усы? Нино ответил обидным смешком. Адри пожал плечами. — Вот и я так считаю, — резюмировал он. Лахифф, до этого вслух рассуждавший о субретках латинского квартала, продолжил развивать тему. Агрест слушал его в половину слуха. Остаток направив на музыку улиц: дробный цокот подкованных копыт десятков, даже сотен экипажей, которые хвост в хвост плелись по широкому бульвару. Сбивчивую дробь дождя по кожаной крыше, тихую ругань извозчика, которого нет-нет, да окатывало грязной водой, поднятой колёсами, угодившими в впечатляющей глубины лужу. А также гомон разговоров. Казалось, сейчас он висел над Парижем, мешался с сизым, разбитым струями дождя дымом, клубящимся где-то над черепицей покатых крыш. Теперь настало время вечерних прогулок, но погода испортила планы. И люди толпились под многочисленными матерчатыми козырьками ресторанов, лавок и лавчонок. От цилиндров и дамских шляпок рябило в глазах. — Много здесь работы? — вдруг сменил тему Нино. Адри, не готовый к этому вопросу помолчал немного, сжимая пальцами в перчатках оголовье трости. — Весьма, — сдержанно ответил он. — Но, выражаясь твоим языком, здесь мы не будем иметь прежнего спроса. Тут совершенно иные порядки. — Посмотрим на их порядки, когда на улицах явится какое-нибудь страховидло, — не без скепсиса заявил Нино. Агрест снова пожал плечами. — Справлялись как-то и до нас. На любое страшилище найдётся полицейский полк с ружьями. Всё на что мы можем рассчитывать — это дела деликатные, не требующие огласки. Но для этого нам нужно выйти в Свет. — Ну так выйди. А не сиди как пень. Отражение улыбнулось Адриану одной из тех печальных улыбок, которые заставляли волноваться начитавшихся готических романов дам (о чём Адри, надо сказать, не подозревал и чем он по этой причине совершенно не пользовался). — Сказать легко, — ответил он. — Ты познакомился со мной, когда я уже был в Свете, и потому не знаешь подробностей. Свет никого не принимает просто так. Надо, чтобы меня подобающим образом ввели. Кроме того, нужны друзья, которые меня представили людям. Говоря короче… двери домов распахнуты, Нино, но только для тех гостей, которым пришло приглашение. Да и это всего лишь начало. За всем этим стоит страшный церемониал, от которого у тебя разболятся зубы. Прежде я рассчитывал на отца. И Феликса. Но, видишь, как всё обернулось. Лахифф задумчиво потёр подбородок, словно размышлял над хитрой математической задачей. — Угу. Понимаю. Надо раздобыть тебе билетик. — Да. Но этого недостаточно. — Ага. Ясно. А что, друзей у тебя здесь нет?.. — Есть. Мадемуазель Хлоя. Но вполне может статься так, что она сочтёт невозможным выслать мне приглашение. Лично я был бы рад, если ей не придётся рисковать своей репутацией… Адри замялся. Дело в самом деле обстояло как он сказал, однако червячок лёгкой тревоги точил сердце. Прежде Хлое ничто не мешало писать ему письма, а ведь они, даже если не вникать в содержание, были для неё немалым риском. По крайней мере по порядкам Англии: вести тайную переписку с молодым человеком — мягко говоря неприлично. Словом, младший Агрест не хотел бы, чтобы из-за него Хлоя рисковала своим добрым именем. И, вместе с тем, не сомневался, что очень скоро Буржуа его пригласит. — Эта девица. Гм, ага, ну да, — пробормотал Лахифф. — Ну вообще я имел ввиду не это. Может кто с берегов Альбиона, так сказать? Или… э-э-э… слушай, а вот тот смешной пыжик, который ещё таскался с тобой в Музей, а потом чуть не потонул в Темзе? Ну, я имею в виду тот инцидент с яхтой. Когда она сгорела по твоей милости. Он разве не француз?.. Агрест нахмурил брови, пытаясь понять о ком говорит Нино. А затем его коснулось крылом озарение. — Профессор Кюбдель! — почти выкрикнул он. И, словно этого было мало, стукнул тростью по полу. — Ещё не на месте! — раздражённо рявкнул извозчик из-за тонкой стенки. — Ногами не пройдёте, потонете! Оба утверждения были сущей истиной, и Агрест покорно сложил руки на коленях. — А ведь и верно, — уже тише добавил он. — Ведь он живёт в Париже! И я хотел его навестить! Как же я… как-то закрутился и совершенно о нём забыл! Ведь это же мой большой друг! — Позор тебе, — едко отозвался Лахифф. — Напиши ему страстное письмо, Адриан. Если надо, надуши его и закрепи поцелуем. Пусть он введёт тебя в Свет, или ещё куда, где водятся деньги. — Это навряд ли, — рассеяно отозвался Адри, пропустив мимо ушей едкие ремарки. — Он из другой породы людей, более благородной, если хочешь знать. Свет не любит таких и в Лондоне. Ну да и не важно! Мсье Кюбдель видный учёный человек, который, к тому же, перепечатывал мои монографии. Без сомнения, он поможет мне провести хоть бы и парочку лекций. Что же, дружище, это настоящий просвет во мраке будней. Это прорыв! Теперь Адриана переполняла энергия. Уж так он был скроен: унылая меланхолия и абсолютное бездействие сменялось в нём жаждой кипучей деятельности всякий раз, когда он видел направление. Ему вдруг стало тесно в этой кабине. Запах мокрого дерева, лака и кожи щипали нос. Адриан снова постучал тростью, на этот раз по крыше. — Да што там у вас, дятел завёлся?! — на десятый стук отозвался извозчик. — Не прибыли ещё! Пятьсот метров, не меньше. Метры любят счёт. — Ну и нравы, — скривился Нино. — У нас бы за такое дали по шее. Как думаешь, дать ему?.. — Дай ему денег, — произнёс Адриан, решительно распахивая дверцу, — пойдём. Не дождавшись, пока экипаж остановится, спрыгнул на мостовую, подняв тучу брызг. Следом за ним выполз ворчащий Нино. — Мы сейчас же идём к ближайшему телеграфу, — произнёс Адриан в спину Отсчитывающего монеты Лахиффу. А затем, подняв глаза на сутулую фигуру извозчика, добавил: — Добрый сэр! Где я могу найти станцию? Тот сказал где. Для Адри ни улица, ни ориентиры не говорили ровным счётом ничего. — Но это не рядом, — предупредил кучер. — Мы не боимся утонуть, либо промокнуть. Спасибо, сэр. Мсье. — Время позднее, — добавил извозчик, ёжась под струями дождя. — Вы бы, мсье, отложили важные дела до солнца. Смотрите как хлещет, всё может статься. Адри с ходу смекнул к чему идёт разговор. И потому спросил: — Одержимые? Здесь, в центре города? — Ну… этого не знаю. Центр не центр, мсье. Но люди пропадают — так говорят. Пропадают во тьме. Да. Адри, щуря глаза, пытался высмотреть лицо кучера, спрятанное где-то между поднятым воротником и помятым цилиндром. — Говорят ещё, их забирает фонарщик, — сипло добавил мужчина, подбрасывая в ладони полученные от Нино монеты. — Фонарщик?.. — Точно так, мсье. Это его вроде как прозвище. Говорят, он высокий как жердь. Выше столба, какой ни возьми. То ли дьявол, то ли чёрт — Бог его знает. Ходит по городу, гасит самолично свет в фонарях. Пальцами. На манер свечки. Вот так. И всё. Сказав это он, крякнул и многозначительно умолк. Экипажи, которые всё это время смирно стояли сзади, начали объезжать их повозку — мужчину этот факт явно нервировал. Он недовольно елозил на козлах, языком тела намекая что и ему пора в путь. — Что «всё»-то? — недовольно буркнул Лахифф, который явно не торопился отпускать извозчика вот так просто. — Всё, — раздражённо отозвался кучер, косясь на чужие экипажи, которые начали объезд, — значит «всё». Нету света — значит тьма, что непонятного? Тьма! Кромешная. Она приходит на улицу, и все кто на неё ступил… в неё то есть… пропадают. Ни ногтя, ни косточки. Был человек. И нету. Вот вся история. Нечего шляться ночами. Нечего. Нету во тьмах ничего доброго, говорю я вам. Ещё бабка моя, она из Лилля, так говаривала. Кучер помолчал, думая о чём-то своём. А затем добавил: — Исключительно умная была карга. Он щёлкнул вожжами, и кони послушно двинулись с места, волоча за собой экипаж. — Доброго вам вечера, — сказал мужчина напоследок, едва приподняв шляпу над макушкой. Друзья поспешно двинулись к тротуару, который при сегодняшней погоде впору было назвать берегом. Нино едва поспевал за Агрестом, который шёл наугад, сообразуясь с одной только интуицией. — Чуешь, — сказал Лахифф, пряча горбатый нос в поднятом вороте, — пахнет деньгами. — А по-моему дождём и навозом. Последним в самом деле пахло изрядно: экипажи, фиакры, лёгкие двухколёсные кабриолеты с поднятыми крышами — все они сейчас сгрудились, пытаясь влиться с бульвара в узкие улицы. — То есть сплетней. — Да. Сплетней. Ответы нужно искать в газетах. И у моего доброго друга. Но это потом. Сейчас нам нужен телеграф. — Ну почему нельзя дождаться утра? Отчего нам обязательно нужно опоздать? Это невежливо! Адри последовал примеру друга и поднял воротник плаща. Трость он зажал подмышкой, и теперь шёл по запаху — к реке. Он знал что Латинский квартал примыкает к Сене. А возле Сены непременно должна быть станция. Надвинув на брови цилиндр, он нёсся сквозь дождь. Нино, обладавший чуть менее длинными ногами, семенил рядом. Агрест не сказал вслух — но эта кучерская история, смахивающая на обычную сказку, его изрядно встревожила. Он готов был столкнуться хоть с тремя одержимыми разом. Но в какое-нибудь иное, более подходящее время. Ещё, как на грех, он забыл в комнате револьвер. Теперь он иначе смотрел на богатое освещение Парижа: по крайней мере здесь, в Латинском квартале, фонари стояли поодаль, оставляя меж островками дёрганного света порядочно темноты. Казалось, что каждый такой бронзовый столб охватывает шар, в который мелкими струями врывалась непогода. Чтобы остаться у его подножия разливом ручьёв и луж. Многочисленные прохожие стремились к этому свету, подобно мотылькам. Отчего в такой атмосфере не родиться сказкам о фонарщиках?.. Острый ум и опыт подсказывали младшему Агресту, что не в каждой байке прячется акума. Иногда тень — это только тень. Что-то подобное он слышал и в Лондоне. И в Эдинбурге. «Словом», — подумал Адриан, — «как говаривает извозчик и его бабка — нечего тут». — И чего им дома не сидится? — интересовался Нино, косясь на прохожих, через которых едва не проходилось протискиваться; из-за воды места на тротуаре оставалось преступно мало. — Даже в Лондоне столько народа не видал. Агрест согласно кивнул. Ему начинало казаться, что парижане не просто игнорировали мокропогодицу — они бросали ей отчаянный вызов. Мимо проносились дорогие сюртуки и цветастые платья, просто обречённые быть изляпаными дорожной грязью. Он и прежде слышал, что Париж, это город — космополит. Вавилон, в котором на одной улице сходились дороги нувориша и бедняка, местного и иностранца. Но Агрест в жизни бы подумать не мог, что дорога эта шириной в тротуар. Прохожие выныривали из темноты, чтобы снова кануть в нелюбимую безымянным кучером тьму. Девушки, ухватив друг-друга под локотки, шли цепочкой и весело щебетали, разгоняя мрак. Под матерчатыми крышами надрывался аккардеон. Какой-то нищий запряг в крошечную тележку стаю плешивых, насквозь мокрых собак. Установил на неё бочку, и прутиком гнал эту упряжку по дороге. За процессией, визжа, неслись грязные с ног до головы дети. Человек — реклама снял с себя расписанные лозунгами доски, прислонил их к стене, и теперь попыхивал кукурузной трубкой, сидя на кортах. От непогоды его сохраняла одна только крона иссохшей от возраста липы. Здесь же, под той же сенью, шествовала дама в летах, закутанная в шёлк и цветочные шали, шла рука об руку с седым мсье. Уже одного взгляда было достаточно чтобы понять — Париж город престранный. И в самом деле ни капли не похожим на чопорный Лондон. Где к богатым платьям, как минимум, прилагался кэб. Впрочем, очень скоро (на набережной) друзья поняли, откуда у Парижан такая любовь к прогулкам. Берег Сены был запружен экипажами. Сотни запряжённых лошадей стояли под дождём, согнув к мостовой гибкие шеи. В каретных фонарях трепетали язычки пламени, отчего это стояние приобретало какую-то церковно-мистическую нотку. Словно все кучеры Парижа явились на подлунную мессу, имея каждый по две керосиновых свечки. Некоторые ушлые извозчики ухитрялись развернуть фиакры ещё до затора, и теперь сквозь мокрядь мчались в противоположную сторону. Иные, куда менее сообразительные, влипали в это столпотворение, как муха в янтарь. И теперь их пассажиры, громко возмущаясь, покидали экипажи. Здесь же, словно для контраста, увязла и вполне обыкновенная телега, запряжённая крупным, равнодушным к непогоде мерином. На её козлах, подле кучера, сидел усатый здоровяк, обречённо ссутулив богатырские плечи. — Ни пройти не проехать, — сетовал седой усатый мсье в плаще с преогромной кокеткой, которая делала его похожим на исполинскую летучую мышь. Он как раз покидал один из фиакров, и Адри заступил ему дорогу — хотя это было совершенно невежливо. Однако же Агрест по старой привычке следопыта счёл это уместным. — Доброго вечера, мсье, — блондин приподнял цилиндр над головой. И мсье ответил тем же. — Прошу нас простить, мы прибыли сюда издалека. Отчего случилось это вавилонское столпотворение?.. Незнакомец всплеснул короткими пухлыми руками. Кокетка на его плечах вздулась. — Сударь, отчего же не простить? Милостиво прощаем. А про столпотворение вы хорошо сказали — иначе не назовёшь. Адри, вложил в ответную улыбку всё имеющееся обаяние. И ворчливый тон собеседника сменился на куда более дружелюбный. — Буржуа, — сказал он, — вообразите себе, снова они! Будто нет в городе больше семей! И снова, равно как на прошлой неделе, они устроили приём в совершено неподходящем месте! А теперь мы, как видите, идём пешком. Неслыханное хамство! — Приём что, прям на улице? — вмешался Нино. Прохожий смерил его полным подозрений взглядом. — Разумеется нет. В этом вот доме, — мсье указал тростью на длинное здание с ярко освещённым фасадом. — Всё как обычно. Этот кутёж начался едва пробило шесть, и продолжится, должно быть, до утра, можете себе вообразить? Юная Буржуа иначе не умеет жить. Так что нам с вами иного пути нет, кроме как тонуть в грязи. Друзья переглянулись. — И что самое прескверное, — продолжил усатый, — всякий раз на новом месте! Не угадаешь, какую улицу эти нувориши перекроют в следующий час. Прошу меня простить, господа, я должен успеть к ужину. Мужчины снова приподняли шляпы, и незнакомец, вразвалочку, скрылся во тьме. — Как интересно-то. Могло быть такое, — осторожно спросил Нино, — что приглашение на праздник жизни принесли, пока нас не было дома? — И это меня спрашивает дворецкий, — раздражённо отозвался Адри. — Могло, но только в исключительных случаях. Обычно их присылают за несколько дней «до». — Ну вот и объяснение. Ты — исключительный случай в принципе. К тому ж приехал сюда только вчера. Может она весь день сочиняла тебе эту депешу, а послала к ночи. Или курьер потонул в этих лужах, что вероятнее всего. — Н-да, — мрачно произнёс Агрест, задумчиво глядя на ярко освещённый дом. — Хотелось бы мне в это верить. Как бы то ни было… — Ну так идём же, — подтолкнул его Лахифф. — Идём! Приглашение наверняка послали, а значит ты в списках! Одет по случаю, что ещё нужно?.. — Я не знаю, — огрызнулся Адри, — по случаю ли я одет. Об этом предупреждают в приглашении! И, кстати, о вежливости — ты обещал арендодателю… Лахифф беспечно махнул рукой. — Так это я обещал, я и буду отдуваться. Дело на три пенни, Агрест. Сейчас на кону стоят миллионы, — он замялся. — То есть, я хотел сказать, твоё семейное счастье. Да. Что такое деньги? Деньги — сор. Ну чего ж ты стоишь, как памятник?.. — Разумным будет не приходить, — ответил Адриан, хорошенько обдумав предложение друга. — Э! Нет-нет! Стой! Да стой же, куда ты пошёл?! Нино ухватил Агреста за рукав. — Дело мы состряпаем так, — понизив голос, сказал он. — Я иду к этим пижонам, что стоят у дверей. Втолкую им, что со мной сам младший Агрест. Они поищут твоё имя в списках, или где его положено искать. Найдут его там. И всё что останется тебе… это просто войти! Ну чего ты опять хмуришься? Ставлю сто фунтов, твой братец уже там, щекочет усищами персты твоей ненаглядной. А ты тут мокнешь под дождём. Хорошенькое дельце! Разумно ли оставлять её наедине с этим, мн-э-э… развратником. Итак?.. Адри нервно одёрнул воротник. Поправил цилиндр, хотя тот и без того сидел идеально. После чего произнёс: — Ладно. Только постарайся не устроить представления. Нино лихо козырнул, и едва ли не вприпрыжку бросился к злополучному дому. Адриан же, помявшись мгновение, вскинул подбородок, и пошёл следом, прищёлкивая по брусчатке тростью. В целом и общем он понимал правоту друга. Урона его чести не было. К тому же сам он оделся для позднего обеда. А Буржуа, разумеется, давали сейчас именно его. С той лишь разницей, что незнакомая семья пригласила его на обед малый, а у Буржа он был, напротив, большой. Хотя мероприятие вполне могло быть и ранним балом. Но если так, то детским, костюмированным — серьёзные балы в Лондоне случались не раньше десяти вечера. И у Адри были все основания полагать, что в этом столицы друг от друга не отличаются. По левую руку от него толпилась стена карет. По правую высилась кованая решётка забора, за которым раскинулся крошечный парк. По нему прогуливались богато одетые оммфе под руку с дамами. Опытный взгляд отметил, что мужчины носили сюртуки, а плечи дам укрывали тёплые казанкины — элементы нисколечко не бальные. А значит Буржуа всё же давали обед. Адри замедлил шаг, и как бы между прочим остановился у ворот. Высокие, подтянутые привратники в малиновых ливреях скосили сперва на него глаза, но тут же, отметив в нём достойного джентльмена, отвели взоры. За их широкими плечами Агрест увидел как мелькнула зелёная клетка, в которую был одет Нино. Оставалось только догадываться, каким манером он проскользнул мимо бдительной стражи. Парень нервничал. Перекинув трость под локоть, он привычным движением достал часы. Со щелчком откинул крышечку; на хорошо написанный портрет голубоглазой красавицы упали капли дождя. Агрест почувствовал себя совсем уж мерзко, и резким движением захлопнул крышку. Раскланялся незнакомой семейной чете, которая почему-то (скорее на всякий случай) приветствовала его улыбками. К счастью, четвёрка не была настроена на беседу — так бы выяснилось, что Агрест отирается у чужого порога в надежде что его пустят. То есть конфуза было бы не избежать. Потому парень счёл за лучшее отдалиться от ворот. Скорым шагом он обошёл каретное столпотворение. И вышел к той части улицы, которая выходила на Сену. Холодный осенний ветер, смешанный с дождём, ударил его в грудь. Едва не сорвал с головы цилиндр (Адри успел его придержать). Но вот так запросто отказываться от планов было не в привычках Адриана — те кто знал его хорошо, мог бы сказать что упрямство у этого молодого джентльмена доходило до легендарных масштабов. Агрест, поплотнее запахнув плащ, под которым его грела шерсть сюртука, борясь с ветром добрёл до края улицы, отгороженной гранитными блоками. Внизу, как и пророчил извозчик, раскинулась тьма. Адри знал, что в этой темноте таилась сейчас набережная; но ветер, видно, задул фитили в газовых фонарях. Далее, за темнотой, во всю речную ширь раскинула чернильные воды Сена. Тёмные силуэты покачивались на высоких волнах. Берег на той стороне был едва различим за мрачной кисеёй дождя. И только трепетали над неспокойной рекой выстроенные в нестройную дугу огни моста Каррузель. Адри, зябко ёжась, надвинул цилиндр на брови. Ему подумалось, что Париж встретил его совершенно не так, как ему хотелось бы. То есть совсем не так, как это сделал Лондон. А ведь для столицы Империи он был не больше чем вчерашний студент-авантюрист… «Как-то всё стало неладно. Может быть это я старею…». Краем глаза он заметил, как ветер пронёс над набережной какой-то чёрный комок. Комок этот вдруг расправил крылья, и, бросая вызов ветру, то ныряя вниз, то взмывая вверх, направился к Агресту. Чтобы затем с размаху шлёпнуться ему на плечо. Ворон оглушительно каркнул, взмахнул крыльями, мазнул перьями по щеке. — Плагг! Я же велел тебе… — Адри безуспешно попытался отмахнуться. Птица пребольно ущипнула его за мочку уха, что было совсем уж несустветной наглостью. — Не заставляй меня изгонять… — А-а-р! — гаркнул ворон в самое ухо. — Акума-а! Акума, акума, акума! В первое мгновение тело Адри сковал испуг. По венам скользнула волна душного жара. А затем Адриан взял себя в руки. Крутанулся на месте (подошвы ширкнули по мокрому булыжнику мостовой), двумя руками ухватил трость. И вскинул её над головой, плечом сшибив цилиндр — ветер тут же ухватил его и потащил во тьму над рекой. Агрест замер в заученной стойке. Сейчас ему недоставало кошачьего зрения, чтобы высмотреть одержимого. Впрочем, этого и не требовалось. — О-хо-хо, приятно видеть профессионала, — раздался булькающий, до жути пробирающий голос. — Особенно когда тебя окружают одни только любители. Плох тот охотник, к которому легко подкрасться. Так, мсье Агрест?.. — In nomine dei, встань так, чтобы я тебя видел, — ответил Адриан. Из темноты показалась высокая, плечистая фигура. Свет, идущий от экипажей обрисовывал её контур. Незнакомец остановился к каких-то трёх шагах от Адриана. По-простецки заложил руки в карманы то ли сюртука, то ли куртки. «Скорее куртки», — решил Адри, чувствуя, как ветер треплет полы его плаща. — «Его силуэт слишком покоен. Итак. Куртка. Лёгкая одежда бедняка. Портовый грузчик?.. Возможно. Захвачен днём, когда было ещё тепло. Никак не вечером. Интересно». — Латынь. Не любите тянуть кота за хвост, — сказал незнакомец. — Понимаю. Одобряю. Как человек дела, этого не люблю и я. Однако… Он громко хмыкнул. Качнулся с пятки на носок. — …сдаётся мне, револьвер вы забыли дома. — In nomine dei, назови себя. Одержимый зашёлся булькающим смехом. Разумеется, это был одержимый — сомневаться не приходилось. Голосовые связки — то, что обычно меняется в захваченном теле во вторую очередь, вместе со строением глазного яблока. В первую, конечно, появлялись дефекты на коже. Обычно. В практике Адриана хватало случаев и необычных, и из ряда вон. Он думал. И думал напряжённо. Ситуация складывалась интересная. От любопытных глаз его укрывали кареты. Темнота. Он мог обернуться и сейчас, чтобы дать Нуару вырвать акуму из тела несчастного, пока та не натворила бед. Однако глупо было рассчитывать на то что одержимый будет терпеливо ждать, пока Адриан закончит со всеми приготовлениями. Уж скорее загонит когти ему под рёбра. Можно было выиграть время, спрыгнув вниз, к реке. Там их наверняка не увидит никто. Одна беда — Плагг вполне мог не успеть закончить превращение до того, как стопы хозяина коснутся земли. Высота здесь приличная, запросто можно ноги переломать. «Выбора нет». — Плагг, — одними губами произнёс он. Имя и приказ полагалось говорить ясно и чётко. Но сейчас Адри не хотел рисковать именем своего маленького секрета. Ворон его слышал. И оглушительно каркнув, взмахнул крыльями. Адри неотрывно следил за фигурой. Ветер забрался холодными мокрыми пальцами в его светлые волосы. Намочил, и теперь они липли ко лбу. — Тише, тише, ночь не терпит суеты, мсье охотник, — прохрипел одержимый. Слишком поспешно. «Он знает? Ох, если так, помогай нам Бог». — Мы сцепимся здесь, во тьме, — продолжил незнакомец. — Мы разнесём всё по щепкам. Мы подожжём Париж. Но лучше б это случилось не сегодня. Или не случилось вовсе. — Со мной ты не договоришься, — после паузы произнёс Адри, смещаясь чуть в сторону. Так, чтобы встать спиной к ветру. — Это война. — Гора с горой не сойдётся. Человек с человеком… — Ты не человек. Ты не животное. Ты вор, который украл чужую жизнь, — сказав это Адри глубоко вдохнул. Выдохнул, старясь унять неуместную сейчас, слепую ярость. — Ты лишний под этим небом. Убирайся ex hoc corpore. — Ах, да. Это личное. Понима-аю. Вот, интересное наблюдение, мсье Агрест: до знакомства вживую, легенда как монумент. Холодный памятник успеху. Но после ты видишь живого человека, из плоти, крови, страстей. Ох, какой кипучий, волнующий контраст! «Тянет время. Не уверен в силах», — мысли неслись скорее локомотива, — «Нет. Уверен. Иначе бы не вышел. Набирается мощи, чтобы бить наверняка. Какой?.. сейчас дождь… да, его силы — в воде. Передо мной одержимый формы тритона. Или мелюзина. Следствие: он будет толкать меня к реке, где убьёт. Боже… только бы не Нептун. Но может статься что-то интереснее, уж слишком складно он говорит.». — Чего болтаешь? — после паузы произнёс Адриан, двигаясь так, чтобы быть подальше от обрыва. Он ступал аккуратно, твёрдо ставя ногу на камень. Так, чтобы если акума ринется вперёд, навалится весом, не так-то просто будет выбить его из равновесия. Кем бы ни был одержимый, он пришёл сюда не болтать. Он явился за кровью, в которой кроется святая жизненная сила, которой так не хватает одержимым. А значит драка неизбежна. И оттягивать её — играть по правилам акумы. — In nomine patris, — пробормотал Адриан, — et filii. Et spiritus sancti… Провокация удалась: тень двинулась на него, бесшумно. Но, как отметил Адри, со скоростью, обычной для человека — одержимый не собирался атаковать. Пугал, делая ложный выпад. Стремился сбить речитатив. Однако Адри на такие фокусы не покупался со времён Эдинбурга. Он метнулся навстречу — ворон на плече прижался к щеке мокрыми перьями, вцепился когтями в ткань плаща. И в момент, когда стопа коснулась брусчатки, обрушил на силуэт оголовье трости, вложив в удар весь вес. Дерево изогнулось, ощутимо ударило по ладоням — фигура поспешно отскочила в сторону. Пошатнулась, залилась сиплым кашлем. Это значило, что Агрест попал, куда метил — то есть по шее чудовища. Что только подтвердило предположение спиритуалиста: жабры, были одним из немногих слабых мест тритонов и мелюзин. — Кха-кха, — хохотнула тень, — должно быть, это больно… вы дерётесь как портовый… грузчик. Самое время было усилить натиск. Но мокрые волосы, как назло, налипли на лицо, и Адри пришлось потрать драгоценные секунды, чтобы убрать их плечом. — Убирайся из этого тела, — повторил Агрест, снова вставая в стойку. Но без всякой надежды: группа мелюзин были препаршивейшим типом, как выражался Нино. Эти акумы не жалели хозяев и меняли их как перчатки. Всякий демон пользуется чувствами, душевными слабостями жертв. Эта группа только тем и жила: она побуждала «хозяев» к суициду. Неделями жила в памятном предмете, накручивая несчастного, толкая на этот мерзкий, противоестественный поступок. После чего тот прыгал в воду. Опускался на дно. И с этого момента в теле начинались необратимые превращения. Несчастный «мариновался» в иле неделями, месяцами — акума поддерживал в теле подобие жизни. После чего поднимался вечерами на поверхность с тем лишь, чтобы утянуть в мутные воды неосторожного прохожего. Адри не был уверен до конца, но предполагал, что так акума меняет хозяина. По крайней мере для неё это был один из доступных способов. Прежнее тело не было столь уж надёжным и постоянным вместилищем. Говоря иначе, обычно к концу превращения, с точки зрения медицины, оно было совершенно мертво. «Может статься, что этот портовый рабочий пропал ещё летом. Такое предположение объясняет его костюм. Но что это мне даёт?.. то что его форма нестабильна. Хорошо, если так. Если мы найдём сухое место, он развоплотится сам собой. Но где его найти?..». Этот вариант Агрест отбросил в сторону, как нереализуемый. Ему уже доводилось встречаться и с тритонами, которые обожали топить хламовщиков, которые обыкновенно во время отлива собирали на берегу Темзы пригодный к продаже мусор. И с мелюзинами, которые чаще в «хозяева» выбирали молодых девушек — эти делали вид, будто тонут, побуждая храбрецов нырять в воду, чтобы спасти «красоток». Красотой ни первые, ни вторые одержимые не блистали — уж это Агрест знал как никто. А вот что было впервые — так это болтовня. С этим у подобных одержимых случались проблемы. — Ого, — хохотнула тень. — Ага! Ха-ха! Не иначе как вы настроены меня убить. Так?.. — В тебе не было жизни. И не будет, — ответил Агрест, поудобнее перехватывая трость. — Знаешь Фонарщика?.. — Как-то невежливо задавать вопросы после такой-то встречи, — отозвался утопленник. — Не находите?.. Тень снова метнулась ему навстречу. Широко распахнула руки, явно намереваясь повалить охотника. Агрест плавным движением ушёл в сторону — трость взвыла, обрушиваясь на затылок тритона. Снова взметнулась, отбивая метящую в живот руку. Мышцы, скованные холодом, разогревались. Но слишком уж медленно. Утопленник сделал по инерции два шага — стопы влажно шлёпнули по камню. Едва не споткнулся, чуть не запутавшись в собственных ногах. Но тут же ринулся в атаку, широко замахнулся, как бугай в кулачной драке. Утопленник выглядел слабым, неуклюжим — и Агрест рискнул сделать выпад, метя набалдашником трости в горло одержимого. А затем понял, что как ребёнок попался на уловку: противник с завидной быстротой отпрянул от оружия, стремительным движением перехватил трость. Тут же принялся тянуть её на себя, выкручивать — влажное дерево рвалось из пальцев. Силой акума обладал недюжинной. Как и полагалось одержимому. Адри об этом знал, и не стал даже пытаться бороться с чужими мускулами. Он дёрнул трость, подтягивая своё тело ближе. Выбросил вперёд ногу, стопой целя туда, где у людей располагается желудок. Каблук вонзился во что-то мягкое, и утопленник громко всхлипнул. Но трость из пальцев не выпустил. — Вот что, мсье Агрст, — прохрипел он. — Вы меня слегка утомили своим знаменитым упорством. Я оставлю вас наедине с вашим увлечением. Будет интересно посмотреть чем это кончится. Агрест ударил снова, вложив весь вес; только теперь он метил в колено врага. Утопленник покачнулся. — Ещё просьба лично от меня. Постарайтесь не портить ваше светлое личико. Сейчас темно, а мне бы хотелось взглянуть на то, о чём столько пересудов среди дам Альбиона. Хотелось бы знать, стоит ли волноваться. Имейте в виду шрамы вовсе не украшают мужчин. Утопленник выпустил трость, вскинул над головой руки. И Агрест, не ожидавший такого манёвра, сделал несколько шагов назад. Нога провалилась в пустоту (здесь как раз кончался бордюр), Адри не смог удержать равновесие, и бухнулся в поток воды, текущий по дороге. Плагг с карканьем взвился в тёмное небо. — Удачной охоты, — донеслось из темноты. Парень поспешно поднялся на ноги. Покрутил головой, пытаясь оценить обстановку. Теперь ему доставало света, чтобы видеть стену из карет, который стояли прямо за его спиной. Но и только — набережная всё так же была скрыта во тьме. Из неё доносилось ритмичное сиплое дыхание. Агрест пальцами повернул оголовье трости — под ним сухо щёлкнула пружина механизма. Из безобидного с виду конца показалось тонкое жало стилета. Он снова взял оружие наизготовку, готовый бить, колоть, словом делать всё, что требовалось от человека в безвыходной ситуации. Хотя разум подсказывал, что лучшим выходом было бы воспользоваться паузой, и сбежать. Это было бы неглупым решением — акума находился в своей стихии. Ему не нужен свет. Не нужен отдых. Но оставлять одержимого здесь, в близости от праздника жизни значило обречь людей на страшную участь. Тритон не станет миндальничать — прежде чем настанет рассвет он увлечёт в воду всех, кого сумеет достать из темноты. И может статься так, что счастливые люди, случайные прохожие, да даже кучера этих преступлений не заметят. Другими словами, Адриан попросту не мог уйти. — Плагг, — чётко произнёс он на латыни, отступая спиной к каретам, — выпусти ког… Утопленник не дал ему закончить приказ. Он вынырнул из тьмы, ногами оттолкнулся от бордюрного камня. Агрест встретил его на замахе: набалдашник с чавкающим звуком обрушился на чужое плечо. Утопленник рухнул в лужу, подняв тучу брызг. И тут же, на четвереньках ринулся на врага. Адриан ушёл от атаки длинным фехтовальным скачком — рука тритона загребла воздух — и тут же, не теряя времени, ответил выпадом. Одна беда: гладкая подошва предательски заскользила по мокрому булыжнику мостовой. Стилет, вместо того, чтобы пронзить так удачно открывшийся висок с налипшими на него редкими волосами, вонзился в бок утопленника. Упёрся в твёрдые рёбра; одержимого это скорее взбесило — он снова метнулся к Агресту, и тот едва успел уклониться от смертоносных объятий. Которые непременно закончились бы точным укусом в артерию. Эти танцы продолжались секунду, или две: утопленник пытался повалить охотника. Охотник же отвечал быстрыми тревожащими уколами. Обычный человек, обескровленный такими ранами непременно бы ослабел, упал к ногам победителя. Но в жилах утопленника не текло крови, и потому раны для него ничего не значили. Пляска привела противников к борту одного из экипажей. — Эй, чего это вы тут делаете?! — раздалось с козел. — Дуэль? Не сметь! Полиция! — Бегите! — не оборачиваясь, рявкнул Адри. — Спасайтесь! Здесь одер… Утопленник по-звериному прыгнул на него. Адри успел только выставить перед собой трость. И чужие пальцы снова вцепились в дерево. Толкнули от себя, так что Агрест, сделав два неверных шага, упёрся спиной в чёрный лакированный борт экипажа. Пребольно ударился затылком о что-то твёрдое. Теперь, в дёрганом свете каретного фонаря, он мог рассмотреть одержимого получше. Перед ним, как и предполагал Агрест, был моряк в короткой куртке. Гюйс, который полагался к ней, потерялся. Зато остался старомодный шейный платок, похожий теперь на грязно-серую, обмотанную вокруг шеи тряпку. Это была не самая интересная деталь его облика, но единственная, на которую можно был осмотреть без тошноты; лицо одержимого утратило черты, присущие живому человеку. В свете керосиновой горелки дряблая, разбухшая кожа казалась жёлтой. Хотя Адри знал, что при нормальном освещении обыкновенно она имеет синюшный оттенок. Акума лишила несчастную жертву губ. На их месте исходили пузырящиеся слизью бледные дёсны, усеянные мелкими, словно напильником подточенные, зубами. Носу так же не нашлось места — его заменял тёмный провал, из которого комично надулся неприличный пузырь. Волосы бывший моряк частично потерял — быть может ещё в самой скучной части своей жизни. Белые, как два сваренных яйца, глаза смотрели на Агреста безразлично и бездушно. На всё это Адри взглянул бегло. Заострив внимание только на жаберных отверстиях, ритмично хлопающих под самыми ушами одержимого. «Всё-таки тритон. Я был прав». Тритон, по поводу которого Агрест не ошибся, толкнул трость от себя, явно намереваясь раздавить ею горло противника. Адри в ответ ударил коленом в область живота. Без особых, впрочем, надежд. В нос охотника пахнул сладковатый смрад разложения. И запах, какой бывает на рыбных рынках. Краем глаза он заметил, что правый рукав куртки бывшего морехода задрался, обнажив на дряблой коже набитую когда-то татуировку в виде якоря. «Этот морячок служил в торговом флоте», — зачем-то отметило сознание. — «Что, в общем, логично для региона Иль-де-Франс». Руки предательски дрожали, но Агрест чудом сумел удержать трость. Впрочем, утопленник и не собирался с ним бороться: он приблизился на удобную для себя дистанцию, и навалившись всем телом, распахнул пасть, намереваясь вцепиться зубами в человеческую плоть. Адри согнул колени, убавляя тем самым себе роста. Задумка удалась — одержимый неверно рассчитал бросок, и акульи зубы с глухим стуком сомкнулись на древке. Тритон издал что-то вроде рыка, и, с душераздирающим скрипом принялся водить нижней челюстью то вправо то влево. «Он как-то быстро поглупел. Интересно». — Полиция! — надрывался кучер. — Кто-нибудь! — У-в-в-р, — ответил акума, скашивая белёсые глаза на источник звука. — Да бегите же! — рявкнул Адри, задыхаясь от вони. — Уносите ноги! Это одержимый! Вы что, ослепли?! Если было так, как предположил Агрест, то случилось чудо. Кучер прозрел. Он кулём свалился с козел. Прополз тройку метров на карачках. После чего, с душераздирающим криком бросился бежать. — Храбрая душа, не правда ли? — спросил Агрест, заглядывая в белые глаза. Говоря по чести, и его сердце готово было рухнуть в пятки. В этот момент утопленник проявил чудеса сообразительности. Отпустил, наконец трость. И ледяные пальцы обвились вокруг его шеи. Удушающей петлёй обвились вокруг горла, грозясь смять, раздавить его. Адри почувствовал, как подступает к горлу тошнота удушения. Как темнеет, сжимаясь, мир. Не осознавая до конца что делает, он залепил сперва большим пальцем в распахнутый белёсый глаз. Утопленник выпустил из зубов трость, попытался укусить чужое предплечье — но челюсти только ухватили воздух. Собрав силы, Агрест сжал пальцы в кулак. И сунул им по затянутому шейным платком горлу одержимого. Это помогло: одержимый пронзительно захрипел, выдувая из дыры на месте носа очередной пузырь слизи. Адри, чуть повернувшись корпусом, ударил ещё раз, на этот раз ребром ладони, метя по жабрам. Хватка противника ослабла, и Адри надавил на холодные предплечья локтем, сбивая захват. Кулаком левой руки, с зажатой в пальцах тростью, угостил одержимого неплохим хуком по шее. И, не сумев удержаться, соскользнул с влажного борта фиакра. С плеском бухнулся задом в лужу (по затылку пребольно ударила каретная ступенька. Да так, что искры перед глазами распустились цветами салюта). Парень жадно, сипло хватая ртом воздух, ткнул тростью в живот одержимого — стилет чавкающе вонзился во что-то мягкое. Понимая, что это вряд ли поможет, Агрест ногой отпихнул хрипящее тело от себя. И преуспел. Бывший моряк, путаясь в ногах, отступил, прижимая тонкие, узловатые пальцы к горлу. Из распоротого брюха на рваные брюки, мостовую лилась какая-то чёрная жижа. Размышлять о её природе и свойствах у Агреста не оставалось времени. Он, хоть и со стыдом, но решил отступить. Рывком перекатился под днище кареты. Всё ещё сжимая в руке трость, орудуя локтями, пополз ближе, ещё ближе к спасительному свету газовых фонарей. Холодная вода тут же пропитала одежду, хлестнула за воротник. Улица в самом деле была страшно запружена. Адри, фыркая и отплёвываясь, продолжил необычный променад. Где-то совсем рядом пронзительно, тревожно заржала лошадь. Её тревога передалась товаркам, и уже мгновение спустя вся улица заполнилась гуляющим эхом конских, бьющих по перепонкам голосов. И словно этого было мало, затор пришёл в движение. Со скрипом заходили кареты. То двигаясь вперёд, то откатываясь назад. В полумраке Адри видел, как десятки стройных конских ног звонко бьют по покрытой ручьями брусчатке. В воздух поднимались бриллиантовые струи воды. Через оглушительное ржание, тревожный храп Агрест услышал человеческие голоса — это грязно ругались кучера, пытавшиеся удержать взбесившихся животных. — …стой же ты, чёрт, тупая скотина! Тпр-р-ру! Стой, говорят! — Ах ты ж, что за бес в тебя вселился?! Адри догадывался, что упомянутый неизвестным бес где-то рядом, и, скорее всего, с минуты на минуты себя явит. Одержимые умели быть осторожными, но погода могла вскружить тритону голову. Свободно гулять по берегу он может только в такой вот дождище. Демон явил себя раньше всех смелых прогнозов. Адри расслышал за спиной знакомый хрип и хлюпающее сопение. Парень шустро подтянулся на локтях, уползая от окованного сталью колеса, грозящего раздавить голову. По его расчётам, ему оставалось проползти под днищем всего-то двух карет. Шансов на это у него было крайне мало — Адри помнил, как ловко тритон передвигался на четвереньках. «А мог бы я стать гусаром. Носить доломан со шнурками и густые усы…» На очередном отчаянном рывке что-то ледяное обвило его лодыжку. Он был готов к этому, но сердце всё равно зашлось как бешеное. Сейчас, по подбородок лежа в холодной воде, с тревожно стонущем потолком в виде днища фиакра, он чувствовал себя как никогда уязвимым. Агрест не преуспел в греко-римской борьбе, а и преуспел бы — тягаться в силе с одержимым не смог бы и самый первый борец Лондона. Адри отчаянно дёрнул ногой, но хватка была крепка. Что-то с силой дёрнуло парня назад, и тело покорно заскользило по сокрытому под водой камню. Перед глазами пронёсся неутешительный прогноз: одержимый наваливается на него сверху. Вонзает зубы в шею, и ледяные ручьи под каретами становятся багровыми от крови. Не будет никакой борьбы; всё это займёт секунду или две. Отделяющую жизнь от бесславной кончины в грязной луже Города Огней. Допускать этого Агрест не собирался: парень рывком перевернулся на спину, наугад вонзил трость в брюхо кареты. Ему повезло: стилет вошёл куда-то между досок, а металлический набалдашник упёрся в булыжник мостовой. Адри вцепился в выгнувшуюся дугой трость, как утопающий цепляется за соломинку. Подтянулся, подтаскивая утопленника за собой. Охотник бросил взгляд на преследователя: тритон, стоя на коленях, одной рукой тянул лодыжку жертвы на себя. Пальцами другой держался за деревянную подножку экипажа. Сообразительность в самом деле как-то внезапно покинула осклизскую, уродливую голову. Это решило дело. Агрест воспользовался хитрым приёмом: закинул стопу на жилистое запястье противника, сделал движение ногой, как бы чертя окружность. Даже цепкие пальцы акумы не смогли удержать захват. Тритона силой инерции отбросило назад. Он со всхлипом грохнулся на спину. И в этот момент фиакр пришёл в движение — колесо с хрустом наехало на укрытую курткой грудь. В полумраке раздался влажный, тошнотворный хруст. Одержимый, визжа, словно стадо свиней, замолотил ногами. Адри не стал дёргать удачу за усы, и, мысленно попрощавшись с верной тростью, возобновил побег. Теперь он взял на вооружение тактику одержимого, и двигался уже не ползком, а на четвереньках. Торопясь, в полутьме, он налетел лицом на острый угол рессоры. Затем что-то твёрдое обидно садануло по хребту. Но эти раны были несерьёзны в сравнении с перспективой объятий упыря. «Объятия упыря», — почему-то подумалось Агресту. — «Вроде мы с Нино перед отъездом посещали постановку с таким названием. Или там было «в объятиях упыря?..». Впереди замаячила полоса золотого света — лужи, которые подсвечивали фонари, были столь же грязны, что и под экипажами, но сейчас Адриану они казались дорогой, устланной благородным золотом. Метр, ещё и ещё… Адри выкатился из-под тёмного брюха экипажа. Часто заморгал под нестерпимо-ярким светом. Поднялся на ноги. — Господи Иисусе, Адриан! Где ты так изгваздался?! Адри рукавом попытался вытереть воду и грязь с лица. Нино, как ни в чём ни бывало болтал с молодцами в ливреях. Видок у всех троих был такой, будто они знали друг-друга с колыбели — уж что, а втереться в доверие Лахифф мог за пару минут. Теперь же Агрест своим внезапным появлением прервал беседу. И привратники с удивлением таращили на него глаза. — Зачем ты… впрочем, это почти кстати, — продолжил Нино, — тебя нет в списках, представляешь?! Я на уши поднял всю обслугу… Адри протянул к другу перепачканную руку в перепачканной же перчатке. — Револьвер, — крикнул он, — ты взял револьвер?! — А?.. — растерянно спросил Нино. Но всё же засунул руку за пазуху. — Что случилось-то?.. Адри готов был танцевать от радости: теперь-то у них будет шанс! — Я, — весело произнёс он, — потерял цилиндр. Его унёс ветер. А теперь дай мне револьвер. Богом заклинаю. Где-то за спиной раздался пронзительный визг. Услышавший его мог бы поклясться, что он не принадлежал человеческому существу. Любой, кроме Агреста и Лахиффа — им уже доводилось слышать, как жутко, нелепо и омерзительно может умирать венец творения Божьего. Человек. Парни в ливреях изумлённо переглянулись. — Ах ты… чёрт! — Нино рывком распахнул пиджак. В свете фонарей показался ремень кобуры, пересекавшей прикрытую белой сорочкой грудь. — Не мешкай! — заволновался Агрест. Одержимый выбрался из-под кареты чуточку раньше, чем он ждал. — Дай мне рево… ух!.. Открывшаяся дверца экипажа пребольно толкнула его меж лопаток. Агрест, собравшийся уже сделать шаг навстречу верному дворецкому, не удержался на ногах, и в который раз за вечер оказался в холодных объятия лужи. Из недр фиакра показалась премилая дамская голова в модной шляпке с пером. — Мсье? — изумлённо произнесла она. — Ох, мсье, мне так жаль… вы не ушиблись? Адри попытался встать. И в следующую секунду что-то вновь ухватило его лодыжку. Дёрнуло с такой силой, что он не успел издать и звука. А затем уволокло под треклятое днище фиакра. — Адриан!!! Держись, Адриан! Адриан держался. Хотя вовсе не за то, за что хотел бы. Он в одно мгновение обнаружил себя лежащим под тёмным брюхом фиакра. На него всем весом навалилось чужое, источающее стылый холод тело. Вдавило его в брусчатку, выбив воздух из лёгких. В полумраке Агрест успел рассмотреть безносое лицо. Агрест пальцами вцепился в жёсткие плечи. Сквозь мокрую парусину куртки он чувствовал мертвецкий холод, какой бывает только в лишённых жизни телах. Он рывком попытался отпихнуть утопленника от себя — зубы тритона щёлкнули в опасной близости от щеки. В нос ударил трупный смрад, смешанный с запахом гниющей рыбы. Адри ударил одержимого левым хуком — руку в перчатке свело болью; словно бил он не по живой плоти, а по гранитной стене. Одержимый продолжил наседать. Чужие когти, отчего-то острые как ножи, скребли грудь охотника. Адри успел заслониться предплечьем. Крайне удачно — тритон упёрся в него горлом, и теперь щёлкал зубами, словно примериваясь, какой бы кусок лица ему отхватить в первый черёд. «Если Нино не выстрелит», — с холодной обречённостью подумал вдруг Адри, — «всё кончено». Нино не выстрелил. Но и Фортуна в этот вечер пока не собиралась покидать Агреста. Над головой что-то заскрипело; фиакр пришёл в движение. Зашуршали по мостовой колёса, сдвигая экипаж назад. Затем к пыхтению борьбы добавилось до костей пробирающее конское ржание. Агрест увидел за тёмным силуэтом головы одержимого конский круп с метёлкой хвоста. А затем всего в ладони от его уха, поднимая фонтан брызг, ударило подкованное копыто. Адри лихорадочно пытался сообразить, как бы извлечь из этих перемен пользу. И судьба сама указала ему очевидное решение. Перепуганное акумой животное снова лягнуло ногой. Только в этот раз угодило прямиком по зубастой башке тритона. Его словно ураганом смело с Агреста. И Адри, до конца не веря в чудесное спасение, рванулся прочь из-под треклятого брюха кареты. Чужие руки подхватили его, мигом поставили на ноги. Адри секунду бездумно смотрел на побледневшее, носатое лицо Нино. После чего произнёс на выдохе: — Револьвер… взял?.. Лихифф молча протянул ему оружие, блеснувшее вороной сталью. Дрожащими пальцами Адри ухватил дерево рукояти. Большим пальцем взвёл курок — барабан с приятным щелчком провернулся. — Заряжен? — спросил Агрест, пятернёй убирая с глаз чёлку. — Вроде… — Вроде, — передразнил его охотник, пытаясь усмирить бешеный бег сердца. — Ладно. Уводи людей. Вес оружия, всякий раз неожиданно-большой, придал ему холодной уверенности. Охваченный мрачной решительностью, он повернулся с экипажу лицом. Мадемуазель, которая так бесцеремонно толкнула его в лужу, замерла уперев каблук в подножку фиакра. Она явно собиралась покинуть салон, всей позой своей стремилась к этому. Но не решалась. Адри решил за неё. В один шаг оказался на расстоянии, непозволительно-близком в иных обстоятельствах. — Прошу меня простить, — сипло сказал он, бесцеремонно толкая девушку в грудь, защищённую от чужих рук твёрдым корсетом. Агрест не жалел сил: несчастная с жалобным писком завалилась на сиденье. В сей же миг взметнулись юбки, грациозно вскинулись ножки. Мелькнули ослепительно-белые чулки. Парень с грохотом захлопнул дверцу. — Не покидайте салона, — велел он. — Не дышите даже. Ни звука. И, отойдя от фиакра на пару шагов, вскинул пистолет. — Все кто может бежать, — рявкнул он, — бегите! Здесь одержимый!!! Остальные оставайтесь на… Его слова произвели эффект. Кучера, явно наученные уличным опытом, повскакивали с козел. Пустились наутёк. Иные, до которых смысл слов дошёл не так быстро, приподнимались над крышами, удивлённо вертели головами. То ли в поисках городского сумасшедшего, то ли пытаясь высмотреть одержимого. Последний явил себя незамедлительно. Совершенно не там, где ждал его Агрест. Долговязая фигура взобралась на крышу фиакра. Адри вскинул руку, навёл на неё воронёный ствол револьвера. По старой привычке завёл предплечье левой за спину. Кисть предательски дрожала. Вес оружия тянул её к земле. Но Адри был спокоен — с такого расстояния он нипочём не промахнётся. Он нажал на спусковой крючок. Курок сухо щёлкнул. Выстрела не последовало. Адри движением большого пальца снова взвёл скобу. Но и в этот раз курок лишь издал беспомощное «щёлк». — Нино, — сквозь зубы процедил Агрест, — твой револьвер не заряжен. — Я же сказал, — крикнул в ответ Лахифф, — сказал же — «вроде»! Тритон продолжил любоваться охотником с высоты крыши фиакра. Теперь, в газовом свете можно было рассмотреть его целиком — хоть и удовольствия никто из наблюдателей (а их уже собралось немало за решёткой ограды) не получил. Агрест же не увидел почти ничего нового. Всё тот же бывший моряк, по-лягушачьи выставивший острые коленки к затянутому чёрными тучами небу. Разве что брюхо его теперь было распорото, из него сизыми червями на борт кареты тянулись черви внутренностей. Груди так же досталось — рёбра прорвали парусину куртки. Удар копытом пришёлся в висок — его вмяло внутрь черепа, и белёсый глаз, выпавший из глазницы, болтался на тонкой ниточке нерва где-то в районе щеки. Одно было хорошо — перепутать это чудо с живым человеком было решительно невозможно. Другую новость не смог бы назвать хорошей самый прожженный оптимист. Тело, которое захватила акума было повреждено. А значит тритону самое время начать искать себе новое убежище. На улице повисла тягостная пауза, какой не бывало с момента, когда галлы решили построить на острове Сите первую хижину. Смолкли разговоры. Даже кони перестали истерично ржать. Агресту отчего-то начало казаться, что все взоры устремлены на него. — Есть ли у кого из присутствующих, — крикнул он, держа утопленника на мушке, — пригодное к применению оружие огненного боя?.. ружьё, револьвер… Словно в ответ один из одетых в малиновое привратников закатил глаза и с негромким «плюх» рухнул в лужу. Где-то за решёткой испуганно завизжала женщина. Мир пришёл в движение. А вместе с ним и одержимый. Тритон оттолкнулся от крыши — фиакр валко качнулся. Взмыл к небу, рассекая телом тугие струи дождя. После чего не слишком-то грациозно опустился на место, где мгновение назад стоял Агрест. Сразу же перешёл в нападение — силы покидали разрушающееся тело, и время было не на его стороне. И вот потому-то Адриан не спешил лезть на рожон. Он отступал, позволяя рукам одержимого загребать воздух. Уходил от опасных наскоков. И внимательно смотрел, как движения утопленника с каждым ударом бешено бьющегося сердца слабеют. Бывший моряк поскальзывался на собственной требухе. Падал лицом в воду. Но тут же поднимался, чтобы сделать безуспешную попытку захватить Адри, повалить на мостовую. Если бы ему это удалось, из предмета, который всё ещё находился на теле моряка, всенепременно покажется акума. Чёрная бабочка нырнёт в часы — Адриан не сомневался что это будут именно они. Демоны всегда выбирают самый памятный предмет, с которым хозяина связывает история. А уж затем началась бы борьба за самое ценное, что есть в человеке — его душу. Можно было бы рискнуть, и выманить демона таким манером. Но Адри вовсе не был уверен, что сможет выйти победителем из схватки двух душ. Даже с таким слабым противником, как тритон. Потому он отступал, почти танцуя, раз за разом взводя курок, надеясь что пистолет выстрелит. Но тот уже в четвёртый раз отвечал жалобным щелчком. Рядом с утопленником крутился и Лахифф. Он бесполезно размахивал невесть откуда взявшимся ножом. — Отойди же, — велел Адриан. — Ну что ты творишь?! — Надо повалить его! Повалить! — отвечал Нино. — Ай! Зараза. Чуть не ухватил! — Заклинаю, уйди! Здоровяк в малиновой ливрее, не потерявший ещё остатки самообладания, как привязанный прыгал за юрким Лахиффом. — Что делать, мсье?! Что нужно делать?! — Уйдите отсюда! Оба! — У меня есть распятие! — Господи! Ну так отойдите подальше… и молитесь… вволю… Движения тритона сделались совсем уж медленными. Одержимый надсадно хрипел, да так, что его, должно быть, слышно было на Монмартре. Он в очередной раз распорол согнутыми синими пальцами воздух. Адри же, в свой черёд, безо всяких надежд нажал на спусковую скобу. И револьвер… выстрелил! Дохнул снопом искр в сторону скрюченной фигуры. Грохот эхом прокатился по улице, ватой заложил уши. В толпе кто-то удивлённо вскрикнул. Пуля врезалась в плечо утопленника. Тело его развернуло вокруг оси, бросило на залитую водой дорогу. Агрест, не веря удаче, тут же оказался рядом. Каблуком надавил на деформированную грудь. Направил гранёный ствол на покрытую редкими волосами голову. Взвёл курок. — Suscipe, Domine Omnipotens, hanc miseram animam. Et dimitte mihi, — прошептал он. Утопленник жадно щёлкнул острыми зубами. На бледных дёснах пузырилась чужая кровь. — Эй ты! Что задумал, а?! — пронёсся над улицей достойный оперы бас. — Прочь от него, проклятый! Про-очь! Адри не позволил себя отвлечь. Указательный палец уже начал давить на спусковой крючок. И оставалось надеяться, что Нино оставил в барабане хоть бы ещё один патрон. Что-то тяжёлое влетело в его голову. Мир кувыркнулся перед глазами и… померк. Исчезли звуки, запахи — Агрест перестал чувствовать и собственное тело. Какое-то время Адри видел только белые вспышки, тошнотворно пляшущие перед глазами. Затем чувства начали возвращаться к нему. В ушах стоял противный писк, будто кто-то в шаге от него грохнул из корабельной пушки. Дрожащий мир принял знакомые очертания: Адри обнаружил себя лежащим на булыжной мостовой, обтекаемый пенящимся потоком воды. Рука, затянутая в грязную перчатку всё ещё сжимала револьвер. А чуть левее в нелепом танце зашлась плечистая фигура какого-то незнакомого великана. «Нет-нет», — сквозь муть подумал Адриан. — «Его я уже видел. Это богатырь с доверху гружёной телеги… она стояла в начале затора…». На спине гиганта словно кукла болталась тощая в сравнении фигурка тритона. Он руками обвил могучую шею, и теперь вцепился зубами в плечо несчастного. Сам же великан безуспешно пытался ухватить одержимого, чтобы сбросить на землю. Агрест не мог взять в толк, к чему все эти укусы и кровь. Но прежде ему не доводилось сталкиваться с такой разновидностью одержимых на суше — быть может для них это было нормально. Опыт подсказывал — если у одержимого есть острые зубы, он пустит их в ход. Как бы то ни было, утопленнику было виднее что для него лучше, а что хуже. За него решала многоопытная акума. «Не «в объятиях упыря», — совсем уж не к месту вспомнилось Адри. — "А «поцелуй упыря»! Вот как называлась та глупая пьеска». Охотник со стоном перевернулся на спину. Двумя руками ухватил револьвер. — Мсье, — сказал он, как ему казалось громко. — Мсье… не шевелитесь… Гигант повернулся к нему лицом. В этот момент одержимый бросил терзать зубами чужое плечо. Вскинул голову, широко раззявив пасть, чтобы вцепиться на сей раз в шею. «Сперва обезоружь. Затем добей», — подсказал опыт. И Агрест выстрелил, метя в единственное оружие тритона. Оглушительно грохнуло. Отдача толкнула сомкнутые руки вверх. Пуля, невидимая глазу, вдребезги разнесла одержимому нижнюю челюсть. Плешивую голову мотнуло назад. Курок будто бы взвёлся сам-собою. БАМ! В высоком лбу одержимого появилась тёмная клякса. Он разом обмяк. Ослабил хватку. Кулём свалился под ноги гиганта. Где-то в опасной близости бесновались перепуганные выстрелами лошади. Люди за изгородью что-то кричали — но Адри не слушал их. Он бессильно наблюдал, как от изломанного тела отделилась темнокрылая бабочка, едва видная на фоне вечернего неба. Не замечая дождя, ветра, он взмыла вверх. И бесследно растаяла. Ушла в поисках новой, ослабевшей от невзгод жертвы. Адриан вернул курок в безопасное, небоевое положение. И со вздохом положил револьвер на грудь. Вставать не хотелось совершенно. Хотя бы потому, что голова как-то опасно кружилась, а к горлу горячими волнами подкатывала тошнота. «Как же крепко он меня ударил… эти бы кулаки да на благое дело…». Адри смежил веки, надеясь, что мутная карусель в голове уляжется. Но спокойно полежать ему, разумеется, не дали. — Адриан! — вопил Нино, нарезая круги вокруг охотника. — Адриа-а-а-н! — Ты глупец, — глухо отозвался Агрест, ловя пересохшими губами дождевые капли. — Глупец, который не потрудился зарядить собственный… револьвер. При нашем ремесле… — Ты ранен?! Он ранен, помогите же! Ему нужна помощь! — Я не ра… Что-то оторвало его от земли. В следующее мгновение Адри обнаружил, что здоровяк, который отправил его в нокаут, держит его на руках, словно младенца. — Мсье, — как можно чётче произнёс Агрест, — мсье. Могу я узнать ваше имя?.. — Моё-то? А! О-о-о… — Ваше, мсье, — ответил Адриан. — Как я могу к вам обращаться? — А. Зовут меня Томас. Томас Дюпен, к вашем услугам, мсье. Мне так жаль, так жаль! Я… просто проходил мимо. Я думал… Адри похлопал его по груди, оставив на сюртуке грязный след. — Хорошо, мсье Дюпен. Будьте так любезны. Поставьте меня на ноги. На нас смотрят люди. — Ой! Да, да, конечно! Парень покачнулся и, чтобы устоять, опёрся на бок гиганта. — И больше… никогда, — пробормотал Адриан. — Слышите, никогда не бейте людей по голове. С вашими талантами это слишком уж опасно.Теперь слушаем: Eat You - Caravan of Thieves