Глава III
В которой юный Агрест обретает новый дом, но теряет покой;
~ Premier cas à Paris ~
Под грохот несмолкаемой волны,
Где моря глубины предела нету,
Как призрак первобытной старины
Там Кракен спит, укрывшийся от света.
Огромна его тень, как тьма над ним,
Морскою губкой, выросшей без меры,
Как губят свет подземные пещеры,
Он губит всё присутствием своим.
Колония бесчисленных полипов,
Посеянных неведомой рукой.
Столетия прошли, но спит он
Как змей чудовищный морской.
Но из глубин огонь его разбудит.
Увидят это ангелы и люди,
Как с рёвом он взметнётся на поверхность
Навстречу смерти.
Альфред, лорд Теннисон
~ I ~
Гостиная четы Дюпен смотрелась премило. Стены, оклеенные светлыми шёлковыми обоями. К ним жалась резная мебель на тонких ножках. Даже ковры, глушащие шаг, казалось, не крали пространство, а напротив добавляли в комнату дыхания и лёгкости. Тихо шипели газовые светильники, освещая каждый уголок, вытесняли из помещения намёк на неуютную дождливую ночь. Светлые шторы хозяйка плотно запахнула, и о непогоде можно было догадаться только по стуку капель о стекло. В первые минуты Адри решил, что мсье Дюпен — состоятельный буржуа, владелец какой-нибудь мануфактуры. Ведь всё это великолепие стоило недёшево. И немало удивился, когда узнал что Томас — не более чем владелец небольшой буланжери, расположенной на первом этаже. — В вечеру мне должны были доставить партию муки, — объяснял он, — понимаете, обычно я всегда принимаю поставки по средам. Пьер, мельник мой, он в среду её на рынок и привозит. Вы не знаете, конечно, прощения прошу, не думаю что по базарам ходок. Но наш хлебный рынок открывается с рассветом, в самую рань. Стало быть, и идти надо с петухами. А сегодня чёрт меня дёрнул не ходить. Поручил дело подрядчикам. Были у нас н-э-э… семейные дела. И вот, чувствую я, ребята что-то задержались… Сейчас Томас, обнажённый по пояс сидел как раз напротив Агреста. На коленях его покоилась кадка с водой. Через её край перекинута напитавшаяся кровью тряпица. Жена пекаря суетилась вокруг мужа. Хрупкая и невысокая, она, словно мошка мелькала то тут, то там. Исчезала бесшумно, чтобы появиться из-за мохнатой спины великана. Сперва Адри решил, что до прихода доктора женщина будет мешать — он сам планировал заняться ранами здоровяка. Но мадам Дюпен приятно удивила: не задавая лишних вопросов, она стянула с мужа сюртук и жилет, ножом разрезала сорочку. После чего порезала ту на лоскуты, которые прокипятила в воде. Укус на плече исполина казался крохотным, но на деле рана эта была чрезвычайно опасна. Пожалуй, это единственное о чём мадам Сабин сказала вслух. И чем дальше двигалось дело, тем больше росло удивление Агреста. Она умело промыла рану, а после взялась за иголку и нитку. С безмятежным выражением лица на скуластом восточном лице она, стежок за стежком сшила края раны. Муж при этом ни разу не изменился в лице. Казалось что игла для него не более чем комариный укус. — …ну так вот. Ребята что-то задержались. И я пошёл их проверять. Думал что плохое стряслось, — басил Томас, — но нет, оказалось они просто сачковали, шельмецы. — Короче, Томас, — мягко произнесла Сабин, улыбаясь одними губами. — Короче. Не утоми гостя подробностями. — А? Ну так… мы вместе погрузили добро на телегу, и погнали её к пекарне. А по пути встряли в это стояние на Сене. И вот сижу, я, чувствую не то что-то. Кони заволновались. Потом крики, выстрелы… а дальше вы знаете. Я как вас увидел над телом. И у меня аж в глазах помутилось. Ну, думаю, злодей. И… по голове… вас того. Ох, как неудобно, мсье, как мне жаль! Откуда ж мне знать что это был не человек?.. — Вы поступили очень храбро, — сказал Агрест, прижимая к лицу холодный компресс. — Это был благородный поступок, мсье, за который нечего стыдиться. — Ох. Но всё равно. Я же… а вы… Агреста так же раздели, заставили стянуть весь пропитанный водой, перемазанный грязью верх. Правда занималась им не Сабин. Темнокожая девушка из прислуги, кареокая, с вечной ухмылкой всезнайки на полных африканских губах. Пышные кудри волос сейчас прятались под чепчиком. Под скромным платьем служанки пряталась всё не менее пышное остальное, на что нагло таращил глаза Лахифф, смиренно сидевший на стуле в углу. За весь вечер он не успел издать ни звука. Девушку звали Альей. Она помогала Адриану смыть с лица грязь (напрасно он сопротивлялся), и теперь занималась тем, что палочкой втирала какую-то пахучую мазь в рассечённую рессорой бровь. Адри решил, что если это служанка, то с серьёзным для профессии пороком — креолка (а по выговору это была явно она) оказалась любопытной до невозможности. Под предлогом осмотра синяков она увидела и шрамы в виде букв (за которые несведующий человек мог бы принять Адри за беглого каторжника). И отметину в виде женской ладони. И прочие следы опасной профессии. Агрест вертелся, полотенцем пытался прикрыть плечи, но креолка, равно как и Сабин, была неуловима. Поленьев в костёр добавляло пятое лицо, безмолвно присутствующее в комнате. Девушка, одетая куда как богаче Альи, скромно сидела в дальнем углу. Агресту казалось, что он кожей чувствует на себе взгляд бриллиантово-голубых глаз. Но когда он, как бы невзначай поднимал на неё взор, оказывалось, что незнакомка смотрит на одного Томаса. Это голубоглазое чудо оказалось тем к чему Адри и не думал готовиться. То, что выбило у него почву из-под ног, а воздух — из лёгких. Он не готов был увидеть хоть раз в жизни это бледное, в обрамлении чёрных волос, лицо. Эти огромные глаза, тонкие стрелки тёмных бровей и аккуратненький крошечный носик. Хотя бы потому, что обладательница этого премилого лица, которую Агрест хорошо знал, которая являлась ему в самых его страшных снах, давно уже отошла в мир иной. Это было не просто случайное, общее сходство — Адриану уже приходилось вздрагивать, натыкаясь взглядом на бледноликих брюнеток. В этом-то как раз не было ничего удивительного. Ведь и мертвенная бледность, и тёмный цвет волос был сейчас на гребне моды. Но то — всего лишь сходство. Напоминание. Которое было не более чем касанием прохладного осеннего ветерка, напоминающим о ледяной неизбежности зимы. Теперь же всё было иначе. Девушка обладала просто невообразимо точным сходством, какое бывает только у близнецов. Временами Адри начинало казаться, что там, в углу, сидит призрак, тень усопшей. Что она — плод его воображения, следствие крепкого удара. Но затем девушка приходила в движение, и Адри понимал, что перед ним живой человек. Теперь ему было чуточку легче, чем в первые минуты встречи. Но тогда, войдя следом за здоровяком, поддерживаемый верным Нино он впервые (или не впервые?) столкнулся с этим полным тревоги взглядом. С его губ едва не сорвалось чужое имя. Но он сдержался, сумел взять себя в руки. И теперь этим без зазрения совести гордился. Хотя и не знал, как жить с безумным знанием, что под небом смертных ещё улыбается солнцу это до боли в сердце знакомое лицо. Лицо его Бриджитт. — Поверьте, — сказал Агрест, старательно делая вид, что не замечает незнакомку. — Для меня честь сидеть в одной комнате с человеком, способным на рыцарский порыв. В наше время это величайшая редкость. В ответ на эту реплику здоровяк скорчил такое выражение лица, будто готов был разрыдаться. — Но вы ж мне жизнь спасли, мсье! Вы мне! А я вам — в ухо. Ох, как нехорошо… нехорошо!.. Адри успокоил его самыми мягкими словами, какие сумел найти во всё ещё кружащейся голове. — Так всё-таки, — с тенью незнакомого акцента произнесла Сабин, бросая на Адриана хитрый взгляд, — что меж вами случилось?.. откуда этот жуткий укус? Совершенно не похоже на собаку. Я бы сказала что это человек. Агрест вздохнул. И, не дав Томасу запустить новую волну сбивчивых объяснений, рассказал, как всё было. Опуская подробности вроде того, к кому они с Нино направлялись. И почему тот оставил его ненадолго одного. В комнате повисло молчание, нарушаемое только мерным тиканьем напольных каминных часов, да стуком капель в окна. — Какой ужас, — прошептала Сабин. — Боже мой. Опять. — Опять? — спросил Адриан, подобравшись. Алья, которая нашла всё-таки что намазать на спине, надавила ему на плечо, и заставила подопечного сгорбить спину. Её, к слову, от мази жутко щипало. — То есть… мадам. Прошу меня понять. Это не праздный интерес, — объяснил Адриан. — Это часть моей профессии. — Вы… простите, полицейский? — спросила Сабин с мягкой улыбкой. Нино впервые за вечер позволил себе насмешливо фыркнуть. — Можно сказать и так, — ответил Адриан. Он решил не раскрывать свою профессию до поры. Потому что знал, как на неё реагируют непросвещённые люди. А ему отчего-то не хотелось пугать доброе семейство. — Я занимаюсь такими вот случаями. Поиском и отловом одержимых, если можно так выразиться. Алья негромко хмыкнула. И пробормотала под нос: — Так вы на берегу рыбачили. — Нет, мадемуазель. Я оказался там случайно. В этот вечер мне просто не повезло. — Случайности не случайны, — произнесла Сабин, продолжая улыбаться. — Вы оказались там где нужно. И вы сохранили жизнь моему мужу, а так же покой нашей семьи. За это примите мою сердечную благодарность. Нет в мире слов, чтобы выразить её. Адри сделал попытку подняться, чтобы отвесить поклон, но креолка рывком усадила его на стул. — Сидите же, господин рыбак. Я не закончила. Сабин удивлённо вскинула брови. С негодованием посмотрела на креолку. И, прохладным тоном произнесла: — Аля, отчего ты так груба?.. Креолка только вздохнула в ответ. Адри решил прояснить ситуацию за неё: — Её реакция вполне естественна, — сказал он, — и даже разумна. Она увидела шрамы в виде букв на моей коже. Другими словами, мадемуазель приняла меня за каторжника. Томас фыркнул в густые усы. — Боже правый! А то я не видел каторжников! Аля, у них от кандалов остаются шрамы на запястьях и лодыжках! Да что там, будь оно так, разве бы это что-то изменило? Адри улыбкой пожал плечами. — Каторжник, одетый в приличное платье не менее опасен, чем каторжник в робе. В голове немедля всплывают вопросы о том, как он одежду добыл и, самое главное, как добыл себе свободу. Бдительность мадемуазель достойна похвалы. И… м-м-м… я буду рад надеть сорочку, когда она закончит. Он бросил короткий взгляд на девушку, сидящую в углу. Её розовое с белым, украшенное фантазийным кружевом, платье прямо указывало что мадемуазель кого-то ждала. Да и сама мадам Сабин, когда троица оказалась на пороге дома, была при параде. А это прямо указывало, что семейство ждало гостей. — Я вижу, что вы ждёте гостей. И мне бы не хотелось, чтобы наши скромные персоны нарушили уют торжества. Поверьте, и мы до того как столкнуться с одержимым очень спешили. — Я закончила, — сообщила креолка. В голосе самую малость убавилось холода. — Но вашу одежду я уже замочила в бадье. — Прошу вас, — вмешался Томас. Его украшенное густыми баками лицо отчего-то сделалось пунцовым. — Э-э-э… мсье! Прошу вас, будьте благоразумны! Поймите же, мы просто не можем вас отправить в ночь! В такую непогоду! Да ещё после всего что случилось! — Мсье, — сказала Сабин, продолжая улыбаться, — останьтесь. Вы окажете нам честь. — Нет, нет, — замотал головой Адриан. — Прошу нас простить. Нино поймает кэб… то есть я хотел сказать фиакр, и мы незамедлительно вернёмся домой. Это было не слишком-то вежливо, но Агресту тяжело было и лишнюю секунду находиться в одной комнате с голубоглазой девушкой. В голову лезло невесть что напополам с мистикой. — Господь с вами, вы простудитесь! — всплеснула руками мадам Дюпен. — Ну что за ребячество! Нино многозначительно кашлянул в кулак. Поднял глаза к потолку. Агрест истолковал этот знак по-своему. Он вдруг вспомнил, что так и не представился никому из домашних. Рывком поднялся со стула, протянул Томасу руку. — Простите, в этой суматохе я забыл назвать себя. Моё имя, — быстро произнёс он, — Адриан Агрест. Великан вперил в него изумлённый взгляд голубых, равно как у незнакомки, глаз. Будто во сне протянул огромную ручищу — музыкальные пальцы Адриана казались крошечными игрушками на фоне его мозолистой ладони. Они обменялись рукопожатиями. — Но… как же так, — выдохнул Томас. — Адриан?.. — Так получилось, — улыбнулся Агрест. — Это имя пришло в голову моей маменьки, упокой Господь её душу. — Адриан… Агрест?.. Юноша скосил глаза на друга. Тот, скрючившись бесшумно смеялся в кулак. Теперь он начал что-то подозревать. — Адриан, — повторил за ним спиритуалист. — Адриан Грэм — д’Эванил — Агрест. Всегда к вашим услугам, мсье. Вы, быть может не слышали обо мне, я давно не был в Париже. Но вы наверняка слышали о моём батюшке. Алья, стоявшая за спиной Агреста зашлась звонким смехом. Улыбнулась и мадам Сабин. Один только Адриан не мог взять в толк причину веселья. — Но ведь вас-то мы и ждали этим вечером! — трясясь от смеха, в усы произнёс Томас. — Мсье Агрест! Вас, и вашего слугу! А это, должно быть, Нино! Лахифф поднялся со стула, чтобы отвесить насмешливый поклон. — Господь всемогущий! Адриан! Мы и не чаяли вас уже увидеть. Ещё Сабин, н-э-э… предположила, что над нами жестоко подшутили. Чтобы в нашем скромном доме появился Агрест… это ж надо! Невидаль. Да я и не сказал никому, отож никто бы и не поверил. Ну да я так рассудил: всякое может быть в жизни, Томас. Жизнь завсегда удивляет, когда это… ну вы поняли. Мадам легонечко толкнула мужа локтем. Эта мера нисколечки на великана не подействовала. Скорее всего, он даже не почувствовал толчка. — И вот вы здесь, живёхонький! Да ещё и при таких обстоятельствах. Боже правый! Он вдруг осёкся. И будто даже побледнел. — Это что ж получается, — пробормотал он. — Так это я отпрыску Агрестов по кумпо… то есть по лицу… ну, в смысле, ударил. О Боже. Алья снова залилась заразительным смехом. В гостиной разом сделалось светлее — хотя и без этого света было предостаточно. — Прошу вас, — быстро произнёс Адриан, — вы сделаете мне одолжение, если выбросите это, наконец, из головы. Мы уже решили, что это было уместно. — Но вы мне жизнь спасли. Сабин, мсье Агрест спас мне жизнь! — здоровяк схватил её за хрупкую ручку. — Можешь себе такое вообразить?.. — Томас, — одними губами произнесла она, — ты явно увлёкся. Он махнул медвежьей лапищей. — А! И сколько всего болтали, страшно подумать. Вот тот же Маррон. Он же страшное трепло. По чести я ни слову его не поверил, а ведь всё до единого словечка оказалось правдой! Всамделишный Агрест, охотник на одержимых! Прямиком из Англии — ну поймите меня верно, это звучит как чистой воды байка! Адри почувствовал себя неуютно, но в ответ только вежливо улыбнулся. — Спиритуалист, — мягко поправил он. — Мы ни за кем не охотимся, это домыслы. Мы изучаем природу… — Ну это страшилище вы натурально заоохотили! — пробасил Томас. — И в газетах пишут то же самое! Да-да, и в наших краях, мсье, читают английские газеты. А почему бы не читать, если пишут? У доброго человека должен быть хороший аппетит и широкий кругозор! — То-мас, — по слогам произнесла мадам Сабин, не переставая улыбаться гостям. — Успокойся. Возьми себя в руки. Что о нас подумают гости?.. — Но Сабин, ты просто не видела это страховидло! Вот была бы потеха, кабы оно забралось в окна к Буружа! Ха-ха-ха! А мы его! Эх, прямо в башку! Жена ответила ему испепеляющим взглядом. И мсье Дюпен разом поник, сдулся. — То есть… я хотел сказать, — пробормотал он. — Это, конечно, был бы кошмар. Да-а. И не думал я такое пережить. Прямо не верится. Прошу понять, мсье Агрест. Для вас-то это обыкновенные дела, будничные. Ведь каждый раз так, правда? — Ага, — с неуместной радостью подтвердил Нино. — Нет, что вы, — произнёс Адриан. Великан, хекнув, хлопнул себя по коленям. — Ну, а для нас это в новинку, слава Богу. Итак, вы остаётесь. Дело решённое. Адри открыл рот чтобы возразить. Но громовой бас Томаса перебил его слабый голос. — Нет-нет-нет! И не спорьте. Я вас никуда не отпущу, хоть вы меня обругайте. Нас ждёт ужин! Парень покраснел до кончиков ушей. И это не ушло от взгляда мадам Сабин. — Дорогой, — тихо произнесла она. — Уместным будет отложить торжество до завтра. Гостям нужен отдых. — Но накормить-то, Сабин! — Разумеется. Он хотел добавить что-то ещё, но новая мысль вспышкой затмила прочие идеи. — Ох! Так я и не представил вам семью! Как невежливо! Великан указал рукой на супругу. — Это вот моя жена, Сабин Дюпен. А вот эта прекрасная мадемуазель-тихоня, — рука переместилась на фигуру в дальнем углу, — моя дочурка Маринетт. Маринетт — это Адриан Агрест де… э-э-э… Ванилин? — Грем д’Эванил, — улыбнулся Адри. — Но будет здорово, если мы обойдёмся без режущих ухо фамилий. Маринетт поднялась со стула — только шурхнула ткань юбок. Вежливо поклонилась. Адри ответил ей тем же. Лицо у девушки из модно-бледного сделалось пунцовым. — Прекрасно. А это очаровательное создание, друг нашей семьи — Алья Сезар. Сезар отвесила Адриану насмешливый книксен. Хотя и её щёки сделались алыми как революционный флаг. — Очень приятно, — сказал Адри, без сорочки чувствуя себя преужасно. — Я пришёл в ваш чудесный дом со своим другом Нино. Его фамилия Лахифф. Когда со знакомством было покончено, увлечённый Томас перескочил на важную для себя тему. Разговор сместился в сторону аренды. — Я скажу так, — деловито произнёс Томас. — Прежде, конечно, я бы взял с вас деньги, мсье Агрест. Дело есть дело. Но теперь, при новых обстоятельствах, сделать этого не могу. Тем более что и апартаменты, прямо скажу, не вашего полёта. — Как можно! — возмутился Адриан. Говоря по чести, сейчас воплощался его маленький кошмар. Он бы нипочём, ни даже в качестве исключения не согласился бы снять комнату в доме, где живёт человек, невольно, одним видом своим причиняющий ему страдание. Конечно, здесь не было вины Маринетт. Но справиться с застывшим, а теперь пробудившимся горем было для Адри сравни подвигу. Теперь же получалось, что отказываться просто… невежливо. Их и в самом деле ждали. Мадам и мадемуазель готовились, надели лучшие свои платья. Пусть дом и выглядел небедно, но Адри знал, что всё это семейство Дюпен стоило немалых трудов. И если ужин в доме отца это пустяк, то здесь, в семье, где каждый франк добывается силой рук, он пустяком не был. Ещё мсье Дюпен, чего доброго, может и обидеться на отказ. Пусть Агрест знал его всего вечер, но Адри проникся к здоровяку тёплыми чувствами. Природу этого явления он объяснить себе не мог. Однако дело обстояло именно так. — Окно в комнате подтекает, — начал перечислять Томас. — По хорошему кирпич в трубе надо бы перебрать, из камина дует, когда крепкий ветер. В передней холодно, так что слугам вашим зимой придётся или кутаться, или запасаться дровами. Парового отопления, вы должны понять, здесь нет. Но в остальном это хорошая квартира. Кухня и столовая хороша! У вас будет отдельная парадная и свой подъезд с задней части дома. Оставайтесь и живите! Звучало это всё просто замечательно. И Адри не мог найти слов чтобы отказать. — Мсье Дюпен, — вмешался Нино, почувствовав в поведении Адри неладное. — Вопросы фунтов и франков мы с вами обсудим! Вдвоём. Мсье Агрест, он… не любит касаться этой темы, если говорить коротко. — А-а-а, — задумчиво протянул Дюпен. — Понимаю. Но я уже своё слово сказал. Заселяйте слуг. Оставайтесь и живите. Денег с вас… Сабин снова ткнула его локтем. — …я не возьму, – твёрдо продолжил Томас. — Скажем, до зимы. Это моя вам благодарность. В придачу к вечной. Адри, наконец, нашёл безопасные для всех аргументы. — Но мсье Дюпен, — вкрадчиво произнёс он. — Я спиритуалист. Практикующий учёный. Прошу отнестись к этому внимательно. Ибо работа моя окружена слухами и домыслами. Мы, говоря прямо, сами не понимаем с чем порою имеем дело. И уж точно этого не понимают непричастные. Это непонимание вызывает в обывателе суеверный страх. Должен предупредить, что после меня квартира может считаться… как говорят, «нехорошей». Будут говорить всякое, если выразиться короче. Например о том, что здесь живут призраки. Нино в праведном гневе выпучил на друга глаза. — Ха-ха-ха, — басовито рассмеялся Томас. И от этого громового смеха, кажется, дрогнуло пламя газовых горелок под стеклянными куполами светильников. — Ну и прекрасно! Ну и пусть. Это ж любой деловой человек вам скажет, мсье Адриан, что лучше нет рекламы, чем знаменитость в доме! Тем более настоящая, а не какая-нибудь певичка из шантана. И даже если б вы там самих дьяволов вызывали, я на это б закрыл глаза. Поскольку ваша работа спасает людям жизни. Это честный труд, мужской труд, мсье Адриан, и я от своих слов не отступлю. Он помолчал, закусив ус, а затем добавил: — Но ведь вы дадите слово не подвергать мою семью… — Конечно же, — выдохнул Адриан. — Я скорее умру, чем… — И я вам верю! Я видел это своими глазами! По рукам! По рукам, достойнейший мсье! И с новосельем!******
Следующий день доставил хлопот — как это всегда случается с переездами. Нино был отослан по делам, едва только над Парижем зардел рассвет. А пока верный Лахифф, очевидно, вместе с Ильбертом собирал чемоданы, Адри был предоставлен сам себе. Временно лишённый хоть какого костюма, он в одних кальсонах бродил по «апартаментам». Оставшийся без библиотеки, а значит и без достойного общества писателей, он развлекал себя тем, что предполагал возможную перестановку. Что, к слову, делал впервые — вопросы мебелировки его прежде волновали мало. Этим, обыкновенно занимался Нино. Квартира, в которой ему предстояло жить «хотя бы до зимы» была самой обыкновенной, в каких обычно проживают шумным семейством мелкие буржуа Парижа. Небольшая передняя, к которой примыкали крохотные комнатки прислуги, компенсировалась просторной гостиной. Здесь уже с утра весело хрустел поленцами камин, бросал всполохи пламени на до блеска начищенный паркет. А также на шёлк обоев, чей зелёный цвет и золотые лилии в Лондоне сочли бы даже модным. Но Адри, большой знаток старины, не дал себя обмануть, распознав в них антиквариат времён молодости Луи Наполеона. Часть стен покрывали столь же древние деревянные панели, выкрашенные в скорбный алый. Но более всего возраст мебелировки выдавала, собственно, мебель. Хоть ткань на стульях, креслах, пуфах и софе была не столь давно перетянута (сейчас она была белою, с принтами крупных цветочных бутонов), общая её форма выдавала кряжистую старину позднего ампира. Которому полагалась более не современная французская лёгкомысленность, а основательные алые цвета, тяжёлый бархат и объёмные кисти. Здесь надо сказать, что Адри терпеть не мог ампира, и потому был благодарен семейству Дюпен, которые избавились от самых явных его черт. Вышеупомянутая мебель, включая тонконогие столики-консоли, была расставлена по гостиной с разумностью стратега. Пара тяжёлых кресел смотрели лицами в алый зёв камина. Софа в стиле «Наполена III» (то есть бывшая единственным современным образцом мебели в доме), как и полагалось софе, стояла в углу, под полотном в тяжёлой раме, изображавшем попавший в шторм парусник. По бокам её теснили тяжеловесные вазы, явно доживавшие последние дни, поскольку предполагалось что здесь будет жить неуклюжий Нино. Здесь же возвышался пьедестал, на котором зачем-то стоял сейчас массивный гипсовый бюст Паллады в шлеме. Богиня лишёнными зрачков глазами взирала на интерьер. Он ей явно не нравился. Обыкновенно спокойное выражение её лица, к какому приучены люди, у этого монумента выражало какую-то смесь гнева и презрения. Адри не стал бы ей на это пенять, поскольку, во-первых, её таковой отлили, а во-вторых, по-человечески мог её понять. Гарнитур, если его вообще можно было так назвать, явно был собран где попало. И уж после привезён сюда и приведён в приличный вид. Эпохи здесь соседствовали друг с другом, лишая гостиную гармонии. Но Адриан не стал бы жаловаться на это в самом прескверном расположении духа (вроде отражённого на светлом лике Паллады). Потому что был благодарен мсье Дюпену за щедрый жест. А ещё потому, что обыкновенно хозяева сдают комнаты пустыми — горожане предпочитают кочевать из квартиры в квартиру, возя за собой целые караваны личной мебели. Адри же, при теперешних средствах всё равно не смог бы позволить себе ничего лучше. А то, быть может, и хуже. В любом случае, при всех недостатках, гостиная была наполнена уютом, какой царил и в их квартире, что располагалась сейчас за стеной. Дюпены не знали тонкостей моды, но делали всё что делали с искренностью, которая покорила сердце Агреста ещё прошлым вечером. В кабинете, куда вела дверь из гостиной, с уютом было похуже. Здесь царствовал прегромадный дубовый стол в бретонском стиле, с ножками в виде ревущих львов. Он вытеснил собою всё свободное пространство, оставив узкие ходы для пустующих сейчас книжных шкафов. И самый краешек древнего алого ковра для компактного бюро. Отчего-то сюда не провели газовых труб, и кабинет предполагалось освещать свечами, как было заведено ещё при дедах Агреста. Два узких окна выходили на стену противоположного дома, и потому сейчас были плотно зашторены. Вообще весь этот мрачно-пыльный видок кабинета идеально подходил для какого-нибудь седобородого колдуна — Адри, не лишённый чувства юмора, нашёл это презабавным, а потому остался довольным. Он окрестил весь этот мебельный зоопарк «стилем Дюпен». Стиль этот был наивным, по-светлому милым. В нём была выполнена и столовая (куда Адриан заглянул со скуки), и крохотная кухня, лишённая печи. Ниже этажом и чуточку левее располагалась буланжери Томаса. Предполагалось, что слуги будут разогревать еду там. В целом и общем, эту квартиру любой из нас нашёл бы просторной и светлой. Огромные окна гостиной были открыты миру и выходили на шумную набережную, по которой сейчас гулко цокали, скрипели, неслись и шуршали сотни экипажей всех разновидностей. От столярских угловатых телег и прегромадных двухэтажных, оклеенных рекламой омнибусов, до изящных фиакров с брызговиками над колёсами и сундучками, прикреплёнными сзади. Эта какофония скрипа и цокота копыт смешивалась с пароходными гудками, воплями чаек и криками рабочих. Вместе с речным ветром она била в стёкла, наполняя жизнью пустующую сейчас квартиру. Всё это Адри так же нашёл премилым, хотя и очень шумным; однако здесь имелся изъян — в перспективе вид на Сену со всеми её мостами, тонущим в сизой дымке противоположным берегом должен радовать глаз художника. Однако окна квартиры эту красоту задевали лишь отчасти. Другая часть приходилось на трущобы острова Сите, окутанного сейчас дымами, валящими из труб. Над тысячью хлипких, островерхих крыш многоэтажных, тесно поставленных развалин возвышалась готическая туша Нотр-Дама. Собор, где когда-то Бонопарте самолично возложил на себя корону, был едва виден за пеленой дыма. Шпиль его вонзался в подёрнутое облачками ярко-синее небо. И выглядел зловеще. Под древними громадами каменных мостов ползли по свинцовым водам реки баржи; крохотные парусные кораблики рыбаков здесь соседствовали с поднимающими высокую волну современными пароходами. Последние неслись, обгоняя собственные дымы, которые сейчас стелились над водой. И шумели так, что «чуханье» их движителей было слышно даже здесь. Всё это было Адри не в новинку. В Лондоне ему какое-то время довелось жить в апартаментах с видом на старину Темза, который производил шума не меньше. А то и больше. Словом, все эти звуки вызывали в младшем Агресте печаль по ушедшим дням и дарующее надежду тепло ностальгии. Единственная пустая комната оказалась спальней. Впрочем, о ней Адри уже знал — ночевать ему пришлось на софе, Нино же занял одну из комнат прислуги. Потому Адри отдельно распорядился, чтобы Лахифф как можно скорее приобрёл хоть какую кровать с матрасом. Впрочем, на расторопность слуги Агрест и не надеялся. А потому всерьёз полагал, что жёсткая софа будет его ложем ещё с неделю.******
К девяти утра поленья в камине догорели, оставив после себя только гору тлеющих углей, от которых по гостиной распространялся жар. По-хорошему нужно было б подкинуть в каминный зёв ещё дров, но их ещё не занесли. Чему Адри был только рад — он скорее бы умер, чем позволил себя хоть кому-то лицезреть в одних только кальсонах. В это же время к Адри решил вернуться непонятно где прохлаждавшийся Плагг. Он влетел в дымовую трубу, наделав немало шума. Чёрным комом перьев плюхнулся на гору углей, поднял сноп искр. Истошно заорал, размахивая крыльями — Адриан смотрел на это представление с равнодушием. Он знал, что пламя не причинит духу даже малейшего вреда. И знал так же, что в повадках Плагга всегда присутствовала глупая театральность. Дух с минуту повопил, изображая смертельно обожженного. После чего заткнулся. Запрыгнул на бронзовую решётку, отделяющую топку от гостиной. С невозмутимым видом почистил перья. И, спрыгнув на паркет, начал расхаживать по паркету, громко цокая когтями и оставляя чёрные следы. — Веди себя прилично, — велел ему Адриан. Ворон иронично склонил голову на бок, вперил в хозяина чёрную бусину глаза. — Ка-альсоны, — каркнула птица. – А-ар! — Где ты был? Дух вспорхнул с пола, и устроился на спинке стула. Нахохлился, смежил плёнку век. — На паршивом острове, — ответил дух, не разжимая клюва. — Чердак этого дома занят людьми. И в следующем тоже. Везде. Вы живёте на головах друг-друга. Адри уже истосковался по трубке и табаку. Не зная чем себя занять, он заложил руки за спину, и начал прохаживаться перед камином. — Одержимый, — сказал он, — который напал на меня вчера. Ты понял что это было? Плагг помедлил с ответом. А затем произнёс: — Нет. — Он здраво рассуждал. Тритоны не такие. — Знаю. — Но затем словно бы потерял разум и уже не болтал. Так что по-твоему… — Не. Знаю. Плагг снова оглушительно каркнул. Зевнул, широко раззявив клюв. — Что-то управляло им как марионеткой? — предположил Адри, продолжая свои хождения. Он задал вопрос скорее себе, чем Плаггу. Но дух внимательно слушал, хотя старался делать вид будто это не так. — Что-то вселилось… в одержимого?.. и он узнал меня. То есть он вышел ко мне намеренно. Почему? — Может потому, — проскрипел дух, — что ты знатно всех допёк?.. даже акум. Агрест задумчиво погладил бритую щёку. — Но в Лондоне всё было иначе. Они никогда не охотились на меня. Напротив, убегали… — А с чего ты взял, что теперь на тебя охотятся? — спросил Плагг, приподнимая веко. — По-моему с тобой хотели поговорить. Или посмотреть? Я думаю, здесь нужен Нуар. Охотник махнул рукой, будто изгоняя саму мысль об этом. — Нет. Ни в коем случае. — Нуар во всём разберётся. И ночи не пройдёт. — Нуар, — огрызнулся Адриан, — дикое животное. Я не выпущу его в этом городе. Без веской причины. Да и с ней тоже. Это мера, к которой я не могу прибегать! — Но ты пытался его вызвать. И ты бы вызвал, если б одержимый дал такую возможность. То что я слышу сейчас — необыкновенное для тебя лицемерие, Адриан. Эту неприятную для Агреста беседу прервал шум, идущий с первого этажа. Адриан отодвинул пальцем штору, посмотрел сквозь стекло на улицу: к парадной подъехал незнакомый фиакр, около которого уже отчаянно торговался Нино. — Не болтай при посторонних, — велел Агрест, смотря как Ильберт выбирается из салона. — Это приказ. — А-ар. Уточнение. Старик — посторонний?.. Адри глубоко задумался. Старик, чего б он только в жизни не видывал, вряд ли был готов нос к носу столкнуться с демоном. — Да. Пока — да, — вздохнул Адриан. — Говорить со мной можешь в кабинете. И только когда нас никто не будет слышать. Теперь молчи. — Я буду спать. Я устал. Остаток дня прошёл в хлопотах. На Нино, рассчитывающего всего-то доставить чемоданы, которые прибыли во Францию вместе с Адрианом, свалились новые заботы. Ко второй половине дня в поместье Агрестов доставили ящики и бандероли с тысячью нужных Адри вещей — их везли следом за путешественниками. Так как судно задержалось в пути, друзья разминулись с ними в один день разницы. Так что теперь Лахифф руководил грузчиками, которые поднимали тяжёлую ношу на второй этаж. Дом наполнился грохотом ног, сдержанной руганью рабочих, и совсем не сдержанной — Нино. Ильберт и Агрест заняли себя тем, что расставляли по полкам тома, томики и томища книг, да всякие милые сердцу мелочи, с которыми Адриан не смог расстаться. И, конечно, скопленный за годы, проведённые в Англии, гардероб. Последнее оказалось очень даже кстати: хотя на лицо Адри всё ещё носило следы вчерашней встречи, ему страшно хотелось прогуляться по столичным бульварам. В итоге к концу дня прислуга буквально валилась с ног, да и сам Адри порядком подустал. На полу гостиной при этом оставались ещё не распакованные саквояжи, стопки книг, которые не поместились на полки, а также целый деревянный ящик со старой корреспонденцией, которую Агрест хранил как добрую память. За этими хлопотами, бесконечным мельтешением наёмных чужаков, Адри не заметил, как в его доме всё чаще начало появляться смуглое лицо девушки по имени Алия. Днём она помогала Нино с вещами, а вечером подвязалась доставить ужин (обед увлечённый Адри как-то незаметно для себя пропустил). В итоге ужинали все за одним столом, в исступлённом, измученном молчании. Адриан никогда не гнушался принимать пищу с людьми, ниже себя. В то время как отец его никогда бы такой вольности не допустил. Подрагивали в темноте свечи, звенела посуда. Сезар, одетая в простое, с передником, платье прислуги, удалилась, оставив мужчин в одиночестве. Как выяснилось позже, ненадолго. Нино расслабленно откинулся на спинку стула, едва ли не стекая с него. Ильберт, благообразно сложив руки на животе, заснул. Как умеют засыпать только старики и совсем малые дети. — Мне кажется, она за нами шпионит, — устало пробормотал Лахифф. — В самом деле? — спросил Адри, промакнув рот салфеткой. — Отчего ж тебе так кажется? — Она сказала, что её послали Дюпоны… — Дюпены, — поправил его Адриан. — …но эта Сезар не какая-то там горничная. Я всё узнал. Она их экономка. С чего бы экономке носиться с гостями, когда ей проще послать подчинённых слуг? Всё это очень странно. Адри кивнул с лёгкой улыбкой. Ему была понятна паранойя друга — шпионить за ними пытались и в Лондоне. По тысяче разных причин. Хотя бы потому что его род деятельности прикрыт шторой таинственности, за которую так и хочется заглянуть. — Мне кажется, что это обыкновенная вежливость добрых Дюпенов, — сказал Адриан. — Они просто хотят сделать нам приятно. Будет хорошо, если ты станешь вести себя с мадемуазель Сезар как полагается джентльмену. Лахифф пробормотал что-то невнятное. И собрался уже как-то возразить, когда в столовой из тьмы соткалась ранеепомянутая Сезар. — Господа, — сказала она, — мне велено было принести вам прессу. Мадам Сабин не знает что вы предпочитаете читать, и я не знаю круга ваших интересов, потому взяла всё, что смогла купить. Адриан ответил ей вежливым кивком. После чего жестом попросил присесть. — Прошу, мадемуазель, останьтесь с нами. Если сочтёте это возможным. Вы окажете нам честь своим присутствием. Сезар, вопреки ожиданиям, отказываться не стала. Нино выразительно выпучил глаза на Агреста. И поняв, что каких-то невербальных возражений тот не примет, спрятал крючковатый нос за распахнутой газетой. Адри и сам бы погрузился в чтение, но счёл невежливым развлекать себя в присутствии малознакомой особы. Экономка подала кофе — его в Париже пили вне зависимости от времени суток. К чему Адри ещё только предстояло привыкнуть. В столовой повисло молчание, нарушаемое похрапыванием Ильберта, да цоканьем подков за шторами окна. Адри думал о том, как странны нравы. В Англии молодой (и особенно-привлекательной) девушке невозможно было бы находиться за одним столом с тремя мужчинами. Тем более так поздно. Даже если она относилась к прислуге. Должно пройти немало времени, прежде чем служанка станет частью семьи настолько, что такие вот посиделки не будут считаться чем-то компрометирующим её честь. Очевидно, во Франции к таким вещам относились куда как проще. — Надеюсь вас ничего не смущает, — сказал Адриан, обращаясь к Сезар. Он заметил, что девушка, всё же, чувствовала себя не в своей тарелке. Взгляд её карих глаз отрешённо блуждал. А смуглые пальцы постоянно пытались ухватить салфетку, чтобы смять её, гася волнение. — О. Нет, всё хорошо, — произнесла она. — Но если мсье настаивает… — Сезар запнулась. — Впрочем, нет, прошу меня простить. Этот вопрос будет неуместным… — Прошу вас, — улыбнулся Адриан, — чувствуйте себя как дома! Я настаиваю. Креолка кивнула. Полные губы изогнулись в неуверенной улыбке. — Мне доводилось работать в домах Света, — сказала она, — ещё до того, как я нашла работу здесь. Потому мадам Сабин и попросила меня помочь. Она сочла опасным посылать к вам… гм… кого-то менее… не сочтите это за похвальбу… — Понимаю. — Я хочу сказать, что знаю, какое положение занимают благородные Агресты. И гм… — Прошу, продолжайте. — Благодарю, мсье. Словом, мне странно видеть вас за одним столом с… прислугой?.. Последнее слово она произнесла с вопросительной интонацией. При этом она выразительно глянула на шуршащего прессой Лахиффа. Который, в свой черёд, сейчас успешно изображал глухого. — Ах, вы об этом, — улыбнулся Адриан. — Ну… что ж. Прежде вам нужно знать, что хотя я и рос здесь, другая часть моей жизни прошла в Англии. Там регламент куда более строг, как я полагаю, но ведь и я вращался не в самых изысканных кругах. — О. Простите. Но, если верить прессе, сейчас вы лукавите. Она хитро глянула на него. И тут же опустила глаза в столешницу. Адри покачал головой: — Я не сразу попал в салоны, мадемуазель. Это был путь труда, который мне посчастливилось разделить с Нино. Ещё вы должны понять что Нино и Ильберт, в первую очередь, мои друзья. Потому если бы кто-то из Света попытался одарить меня презрением за неразборчивость, я ответил бы, что в первую очередь провожу время именно с друзьями. А во вторую, с моими соратниками. Уж таков род моей деятельности — границы стираются, и вот я не чувствую их уж много лет. Креолка сверкнула белоснежной улыбкой. Адри же не к месту подумалось, что Алие невероятно повезло. В Англии людям с её цветом кожи никогда не подняться до экономки. Подобные ей навсегда остаются чем-то вроде экзотических зверушек, которыми так удобно удивлять гостей. По мнению Агреста, это было премерзейшей несправедливостью. Но теперь он ловил себя на том, что и сам смотрит на Сезар, как на что-то экзотическое. Темнокожие люди встречались ему, но не часто. — О, теперь я понимаю, — сказала Алья. — Между прочим, пресса и прежде отзывалась о вас, как о настоящем джентльмене. И теперь я вижу что это правда. — Благодарю, но я не заслуживаю такой похвалы, — ответил Адриан на английском. Алия понимающе усмехнулась. Но тут же стёрла усмешку с губ. — Если вы спросите моё мнение, — ответила она на том же языке, но с характерным американским, чуть приправленным франконским влиянием акцентом, — то я отвечу вам, что любой человек, разделяющий идеи труда и гуманизма, достоин величайшего почтения. Мой порок — я республиканка. Прошу меня простить. — Я полагаю себя человеком аполитичным, но, признаюсь, идеи равенства вызывают в моей душе отклик. — Это может означать, — с некоторой игривостью произнесла мадемуазель Сезар, — что в душе вы такой же республиканец. Простите мне эту шутку. Мсье Агрест, я понимаю, что ваша работа требует беспристрастности и сочувствия ко всем людям. Адри задумчиво покачал головой. Он неплохо разбирался в людях, и теперь определил Алию как девушку непростую, и образованную. Что, должно быть, и помогло ей сделать необычайно скорую карьеру — ведь Сезар, по виду судя, была не старше двадцати пяти. А это очень юный возраст для старшей прислуги. — Хотите угадаю несколько фактов из вашей жизни? — весело спросил Агрест, переходя на латынь. — Конечно, если не сочтёте это бестактностью… — Что вы, что вы, — в тон ему ответила Алия, — с удовольствием послушаю о себе!.. Сейчас они говорили на «вульгарной латыни», которая стала популярна среди знати вместе с явлением акум в подлунный мир. Латынь церковная совершенно не подходила для светских бесед — с нею любая беседа становилась похожа на мессу. И знать, в ещё монархической Европе прошлого века, оживила собственными находками уже мёртвый язык; тогда им казалось, что демоны этого языка не понимают. И в этом была тень истины — латынь, на которой изъяснялись акумы и им подобные существа в самом деле отличалась от «вульгарной». Что, однако, не мешало им понимать все языки вообще. В голосе Альи сквозила тёплая ирония. Она явно увлеклась этой языковой игрой, и это подкупало Адри. Лахифф же, как обладатель тонкой интуиции, почувствовал, что от общества креолки он теперь избавится нескоро. — Итак, — продолжил Адриан, легонько пристукнув пальцами по укрытой белоснежной скатертью столешнице. От этого звука с громким всхрапом пробудился Ильберт. Недоумённо завертел головой, и Алья по-девчачьи хихикнула, прикрыв рот ладонью. — …если судить по вашему выговору, вы родились в Америке. Смею предположить — в одном из южных штатов. На что, к слову, указывают ваши либеральные взгляды. Вы образованы, а значит ваша семья обладала средствами достаточными, чтобы оплатить обучение. Что, в свою очередь, указывает на то что жило ваше достойное семейство в крупном городе, где можно найти подходящего учителя. По слухам мне знакомо отношение американцев к разнице в… Он осёкся. Но Алия ободрила его кивком и очередной улыбкой. — …цвете, — продолжил Адриан. — Однако есть места, где эта разница совершенно незаметна. Я говорю о бывших французских колониях. А именно о Новом Орлеане. И хотя ваш французский язык лишён изъянов, думаю, и ему вы обучились там же. — Пока всё верно, мсье, — произнесла Сезар. — Но почему я здесь, в Париже? — Всё очень просто. Вашей семье пришлось переехать. Это случилось где-то между шестьдесят первым и шестьдесят пятым годом, когда случилась Гражданская Война. Возьму на себя смелость предположить, что это случилось или в шестьдесят втором. Или чуточку позднее. То есть во время оккупации Орлеана генералом «Зверем» Баттлером. Я слышал, что креольская знать была им недовольна в высшей степени, и некоторые семьи бежали. В том числе и ваша. Она, как несложно догадаться, выбрала новым домом Францию. Вы отступали в спешке, оставив значительную часть имущества на родине. То есть надеялись вернуться. Но не вернулись. Видимо потому, что не к чему было уже возвращаться. И теперь вы здесь, мадемуазель. Адриан умолк, сообразив, что увлёкся и сморозил бестактность, напомнив Сезар о событиях горьких и, быть может, болезненных. Сезар, если и заметила эту невежливость, то виду не подала. Напротив, она изумлённо вскинула густые брови. — Мсье Агрест, вы меня удивили. Нино многозначительно крякнул. И Сезар бросила на него полный надменной презрительности взгляд. Какой, конечно же, попросту не может случиться у прислуги. Быть может Сезар, смирившись с новым своим положением, отучилась от таких вот взглядов. Но Адри неосторожно напомнил ей о полном горечи прошлом, и дремавшие до поры повадки показали себя из-под маски покорности. По всему выходило, что Агрест не ошибся, отнеся её семью к креольской элите. Для таких выводов не нужно было быть гением — в лице Альи было столько же европейского, сколько и негритянского; что было обыкновенным для потомков луизианских магнатов. — Я… — смущённо произнёс Адриан. — Прошу простить мою бестактность. Всё это очень печально. — Вам не за что извиняться, — печально улыбнулась Сезар. — Однако же вы правы — это печально. Но если отвлечься от грустных тем потерь, объясните мне, откуда вы знаете про Баттлера?.. не думала, что Альбион так уж сильно интересовался деталями войны. — Вы правы, — сказал Агрест. — Отчасти. Мужчин интересовали, в основном именно детали. Пушки, ружья, и то как громко они стреляют. Женщины не находили интереса и в этом. Однако Баттлер… касается моего профиля. Есть все основания полагать, что он был одержим. — Это уж точно, — поджала полные губы Сезар. — Простите, мсье. Адриан только пожал плечами. Он не счёл уместным обсуждать «подвиги» одержимого генерала за столом. Тем более в обществе леди. Креолка же, по всему судя, лихорадочно искала новую тему для разговора. И она нашлась. — Между прочим, — произнесла она, возвращаясь ко французскому, — сегодня о вас писали в газете. — Ха, — сказал Нино. — Точно так. И тебе это не понравится, дружище. Адри разом помрачнел. — Вы не любите журналистов? — спросила Сезар. — О. Не то что бы. Бог завещал нам любить всех, — буркнул Агрест. — Даже писателей. Здесь, скорее, дело семейное. Думаю, отец не будет рад, увидев свою фамилию рядом со словом «одержимый». По крайней мере на второй мой день пребывания в Париже. — Тогда выдохни, — хохотнул Нино. — Потому что такого слова здесь нет. Есть только «бесноватый». На, читай… Он передал газету другу. Адри, не ожидая ничего доброго, развернул номер. Первую полосу утреннего номера «Пти Журналь» занимала громадная статья длинным, выведенным готическим шрифтом заголовком, чьё содержание не могло не привлечь взгляд младшего Агреста:«Шарль Гемоль: «Префект департамента Сена А. Буржуа — коллаборационист».
Взгляд его заскользил по строчкам, разбитым на колонки, обрамляющими прегромадный портрет отца Хлои. Какой-то шутник пририсовал ему шлем кайзера. И сделал это с любовью, поскольку каска Андре шла. «Палачи наших отцов, убийцы наших детей заняли Францию. Прусский орёл, ныне не более чем стервятник, кружащий над поверженным львом. Теперь он уселся на ветвях нашей гордости и дожидается часа, когда могучий зверь испустит дух. Германцы ждут выплат репараций, как варварские орды Чингиз Хана ждали дань под стенами древних замков. Немецкий солдат Кайзера второй год живёт на нашей земле, ест наш хлеб, пьёт наше вино. Могли вообразить такое наши прадеды? Как мы сможем заглянуть им в глаза, когда встретимся по ту сторону?.. Каждый колосок в поле, каждая гроздь винограда кричит о несправедливости. Народ Франции надрывает спину, стремясь собрать проклятые франки для прусских оккупантов. И что в это время делает префект Сены?.. Он богатеет! Только за последний год его состояние пополнилось на половину миллиона, и это только та часть, о которой мы можем знать. Бесчисленные доходные дома, которые мсье Буржуа сдаёт теперь, были выкуплены за бесценок. Мы знаем, как он получил эти камни! Мы были там, когда Париж стенал в осаде! За ковригу хлеба, за пищу детям люди продавали своё жильё алчным, ненасытным ничтожествам. И среди них был Префект Сены и Префект Полиции!..» Нино беспардонно ворвался в этот вопль души патриота. Указательным пальцем он отогнул лист: — Да не то читаешь-то! Дальше листай. Вот, ещё… ну… ага. Вот тут! Читай! Взгляд Агрест уцепился за портрет прекрасной девушки. И хотя она была не более чем перепечаткой с карточки даггертипа, красоты не заметить было нельзя. Под овалом изображения шла пояснительная жирная строчка: «Буржуа Хлоя». Адри смог победить себя, и скользнул глазами ниже. Здесь редактор выделил место сразу для двух гравюр. На одной художник изобразил стоящий в условной тьме экипаж, как бы охваченный светом. На крыше фиакра стоял какой-то тип в полосатой робе моряка. Голову его украшала бескозырка. Моряк безуспешно пытался порвать на себе одежду, лицо его имело премерзейше — хитрое выражение, какое обычно бывает у чертей на упаковках какао. Чтобы зритель не понял сии художества неправильно, моряку пририсовали длинный облезлый хвост, а также впечатляющих размеров медвежьи когти. Подле фиакра стоял молодой человек в плаще с длинными, надутыми ветром кокетками и высоком цилиндре. Персонаж этот, видимо, был не в силах безмолвно взирать на такое безобразие как моряк с хвостом, и потому наставил на хулигана револьвер. У ног стрелка лежала то ли убитая моряком, то ли просто лишённая чувств мадемуазель. Следующая гравюра изображала здоровяка, на могучих руках которого лежал давешный стрелок. Цилиндр его теперь валялся у ног гиганта, длань с оружием безвольно повисла. Лицо имело одухотворённо-отрешённое от мирских сует выражение. Какое свойственно всем безвременно почившим прекрасным юношам на такого рода гравюрах. Гигант с выражением лица, на котором читалось явное «за что, Боже, за что», поднял бородатое лицо к небу и как бы безмолвно вопрошал Всевышнего. Адриан шумно вздохнул. Конечно же в молодом человеке он признал себя, а в бородаче — мсье Томаса, который вовсе не носил никакой бороды. Над заголовком стояло наименование рубрики:Демоны Прекрасной Эпохи
Печальныя или жуткие истории, в которых вы не захотите бывать
А ниже шёл, собственно, заголовок:«Упырь с Бранли»
— Начинается, — пробормотал Адриан. — Это я что ли упырь?.. — Не-не, тебя обозвали иначе, — захохотал Нино. — «Демоны», — сказала Алия, которая отчего-то заразилась весельем Нино, — парисиане просто обожают эту рубрику! — Бог ты мой, — всё что смог произнести Адри. Взгляд его заскользил по скачущим буквам статьи. Разум зачем-то отметил, что текст явно набирали в спешке — литеры подобраны были просто безобразно. «Во времена, пока иные пьют вино и вкушают радости жизни, случаются трагедии, словно сошедшие со страниц романа. Всё началось с того, что Мадемуазель Х. Буржуа устроила яркий приём. Чем прогневила сами силы природы. Разверзлись хляби небесные, на Париж обрушилось настоящее бедствие, пробудившее злые силы, дремавшие в Сене. Воды реки вспенились, возбурлили, вышли из берегов и породили чудовище, чьё описание достойно пера Мери Шэлли. Важно знать, что всё описанное в статье случилось у самого порога дома, где случился приём м. Х. Буржуа (sic!). Передадим слово свидетелю сих жутких событий, мсье Ж., который как раз прогуливался неподалёку: — В нём было два метра роста. Чудище имело огромные когти, синюю кожу и хвост как у Сатаны (sic!). Оно выбралось из реки, рычало, шипело и дурно пахло рыбой. Чудовище лишило жизни кучера, дремавшего в ожидании конца приёма. Затем забралось на крышу фиакра, в котором в сей несчастливый час проезжала юная мадемуазель Е. со служанкой. — Оно рычало, стенало, — рассказала изданию м.Е. — Клянусь, оно хотело убить меня! Я думала что умру. По счастью, а быть может Божьему промыслу, по набережной прогуливался загадочный незнакомец, которого один из свидетелей назвал Принцем. До времени назовём его так и мы (истинное имя вы узнаете в самом конце). Сей П., как утверждают надёжные источники, которые не хотят себя раскрывать, прибыл из Англии. Он желал попасть на приём м. Буржуа, но выяснил, что на приём не приглашён (sic!). (Как и почему важной особе было отказано в древних обычаях гостеприимства мы разберёмся в следующем номере) П. собрался уже было уходить, когда заметил чудище, покусившееся на жизнь м. Е. Наш герой в сию же минуту вступил в схватку, используя личное оружие. Бой завязался неравный. В итоге «Упырь с Бранли» был повержен. Сам же герой, обескровленный в сражении, без чувств упал рядом с ним. Вот как описывает Принца мадемуазель Е.: — Он недурён собой. Глаза его голубые, а быть может зелёные. Я запомнила красивые локоны цвета пшеницы. Был он также галантен, но сильно перемазан грязью. Однако это ему даже шло. В момент, когда тело героя хотела уже забрать полиция, стены ливня распахнулись, и из них вышел гигант, настоящий Самсон. Бывший, очевидно, слугою мсье Принца. Стеная от невосполнимого горя потери, он поднял бесчувственное тело героя и скрылся во тьме (sic!). Где его не смогла отыскать полиция. Чему мы не будем удивляться, поскольку эта служба не может найти ничего и при свете дня. А теперь, дорогой читатель, сопоставим некоторые факты. Ни один из наших журналистов не знает ни одного Принца, который мог прибыть в Париж хоть откуда-то. Однако нам известно, что не далее как вчера один из Портов столицы преодолел мсье Адриан Агрест, младший сын Г. Агреста, которого Париж знает как «Шёлкового императора». А. Агрест, как выяснили наши остропёрые авторы, является знаменитым английским охотником на демонов! Прежде он служил при Скотланд Ярде, помогая полиции Лондона уничтожать бесноватых (sic!). В чём преуспел, и даже был награждён. Помимо этого, известно так же, что А. Агрест приятен лицом, белокур и имеет зелёные глаза. При нём же замечен его слуга, звероподобного облика пакистанец. Его дружбу А. Агрест нашёл в своих заморских странствиях. (Отчего А. Агрест покинул отца и занялся таким престранным делом, наша редакция выяснит позднее) Сопоставив эти факты, любознательный читатель придёт к выводу, что… нашим Принцем и был вышеупомянутый мсье Агрест! Провёдший жизнь в охоте на чудовищ, он пал жертвой коварства Сатаны. Но перед славной гибелью успел спасти жизнь прекрасной м. Е. а, быть может, и кого-то ещё. На данный час неизвестна дальнейшая судьба тела отпрыска Г. Агреста. Труп поверженного упыря выставлен в морге о. Сите, увидеть его могут все желающие в часы посещения». Адриан, совершенно обессиленный, положил номер на стол. Креолка, похоже, только этого и ждала. — Вы позволите? — спросила она. И, дождавшись вялого кивка, впилась карими глазами в строчки. Реакция её была схожа с той, какую выдал Лахифф. Этим девушка снова развеселила Нино. — Ты-то отчего находишь это смешным? — раздражённо спросил Адриан. — Ты же звероподобный пакистанец. У вас так на родине шутят?.. — Да брось, Адриан! По-моему это презабавно. Навроде комедии Шекспира, только где я смеюсь искренне. — Побойся Бога. Хорошо, что отец не читает этих сплетен. Иначе меня ждал бы сеанс некромантии, где я выполнял бы роль беспокойного духа. То есть он призвал бы меня, и начал отчитывать на латыни. — Ха-ха-ха!.. — Да-да. Очень смешно. — О-хо-хо… а я знаю, отчего ты дуешься на этих борзописцев. Всё от того, что они точнёхонько описали причину твоего хождения возле дома Буржуа! Адриан наградил друга полным льда взглядом, и тот мигом сделал вид, будто проглотил язык. — Но вы не умерли, — сказала креолка, ненадолго показываясь из-за номера, — и это замечательная новость, мсье! Нам всем было бы жаль потерять общество такого джентльмена как вы. — Что ж. Благодарю покорно. — К тому же, это поможет вам заявить о себе на новом месте, — продолжила развивать мысль девушка. — Упырь был реален, он выставлен на обозрение. И в частичной правдивости истории скоро убедятся все, кто имеет ноги, глаза и уши. Уверяю вас. Такое зрелище публика не пропустит. Адриан поколебался, а затем ответил: — Я… не уверен, что будет возможно продолжить карьеру спиритуалиста здесь. В Париже. — Но теперь-то тобой заинтересуется Свет, — робко произнёс Лахифф. — К тому же вчера ты сам намекнул мсье Дюпену что собираешься… Адри пригвоздил его взглядом. «Не ты ли пугал меня шпионом в юбке?» — говорили зелёные глаза. Он словно бы невзначай коснулся пальцами мочки уха — «нас слушают». Нино сделал вид, будто вытирает рот салфеткой. «Но сам-то болтаешь», — говорил этот жест. И виновато развёл руками. — «К тому же мы», — передразнил друга Адриан, — вовсе не охотимся за демонами. Мы помогаем людям, это верно. Иногда приходится применять силу, и это, к моему сожалению, правда. — Вы об этом сожалеете? — спросила Сезар, складывая номер. — Но ведь это одержимые. Адри показалось, что конец реплики она произнесла без прежней искренности. — Это люди, — ответил Адриан, чуть более жёстко и холодно, чем собирался. — Люди, одержимые акумами. Они могут быть опасны для себя и окружающих, верно. Но это не повод лишать их жизни. Именно поэтому неразумно поручать дело их поимки полиции. Они скорее откроют огонь, чем будут искать заражённый предмет. Между тем, найдя тот корень зла, можно не просто отсрочить трагедии. Можно решить их раз и навсегда. Да, в некотором роде мы — охотники. Но охотимся не на людей, или демонов. Наша работа — вычислить предмет, в который вселилась акума. Обезвредить её. И предотвратить бесчисленные беды. Креолка нисколько не обиделась на эту лёгкую грубость и поучающий тон. Скорее наоборот, она её воодушевила. Это читалось и в её полной сдерживаемой энергии позе (какая бывает у человека, поймавшего ветер вдохновения), и на симпатичном лице. — То есть, сложись обстоятельства иначе, вы бы не стали… уничтожать этого «упыря»? — спросила она. Адри был благодарен за то, что она не произнесла слова «убить». — Увы. Стал бы, — сказал Агрест, оправляя пальцами салфетку. — Этого одержимого уже нельзя было спасти. Можно сказать, что как человек он был мёртв в минуту, когда что-то привело его ко мне. Есть великое множество разновидностей акум, и эта — самая мерзкая из них. Она заставляет человека шагнуть за грань вечности. Подселяется в дорогой сердцу предмет и днями, неделями шепчет ему: уйди, уйди, уступи мне свою жизнь, ведь твоя — жалка и никчёмна. Ведь это, — Адриан усмехнулся, — так просто. Проще всего… наши судьбы на фоне Вечности жалки и нелепы. Вся эта смешная суета, все страсти — ничто перед холодным дыханием бездны. Иногда… ценность собственной судьбы рассмотреть сложнее, чем ценность чужих жизней. Он поднял взгляд, и встретился с карими глазами, полными сочувствия. Девушка хотела что-то сказать, но Ильберт, который пробудился столь же внезапно, как и заснул, сухо кашлянул в кулак. Подобрался, явно намереваясь высказать точку зрения. Но не решался. Потому Адри с вымученной улыбкой кивнул ему. — Некоторые сказали бы, что и при помощи револьвера можно спасти судьбы. И даже жизни, — произнёс он. — Один джентльмен, — мрачно произнёс Агрест, — которого я имел честь знать, и которого я считаю своим ментором, как-то сказал мне: «В этом сложном деле Господь может предложить тебе на выбор Писание, или меч. И что бы ты ни взял, что бы ты ни решил, всё кончится одним. Ты отложишь мудрую книгу и возьмёшь оружие. Или отложишь оружие и возьмёшь в руки книгу. А затем ты предстанешь перед Творцом.». В столовой повисла тяжёлая пауза. — Это… мудрые слова, — тихо произнёс дворецкий. Голос его звучал сухо и надтреснуто. — Мудрого мужчины. Он охотник, как и вы? Что с ним случилось? Как оказалось, Ильберт знал чуточку больше, чем делал вид. И был куда проницательнее, чем можно подумать. Что для настоящего дворецкого совершенно обыкновенные качества. — Он был охотником, — ответил Адриан, понизив голос. — Он был лучше меня. Он предстал перед Творцом. На этой печальной теме ужин подошёл к концу. И все его участники, зевая от усталости, разбрелись сладко почивать по комнатам.