~ II ~
Капли настойчиво стучали по стеклу, словно требуя впустить непогоду в дом. Сон, который Адри видел ярко и ясно, и который, кажется, означал что-то важное, изменил очертания. Спутался, потеряв нить сюжета. Адри вдруг обнаружил себя едущим в запертом снаружи купе первого класса какого-то поезда. Салон с ним делил Ильберт, Лахифф и давешний Упырь, одетый отчего-то в одни только кальсоны. Последний и единственный не принадлежащий к миру живых по-английски пил чай, заложив ногу на ногу; он втолковывал Агресту о материях тонкого мира, недоступные обычным смертным столь нудно, что Адриану пришлось проснуться. Было ещё раннее утро, гостиная тонула в полумраке. Угли в камине давно потухли, и комнату наполнял влажный осенний холод. Отчаянно зевая, Агрест отворил заслонку, набросал в золу дров. Разжёг огонь. И уж теперь занялся обязательными для себя гимнастическими упражнениями. Что пришлось очень кстати — тренировка разогнала кровь в мышцах, привела в тонус затёкшую на неудобной софе спину. Примерно в это же время на пороге гостиной показалась сухая фигура Ильберта. Морщинистое, печально-вытянутое лицо дворецкого выражало крайнюю степень раскаяния. Он принялся сетовать на старость, на то что проспал, не разжёг камин и впервые за жизнь позволил своему господину мёрзнуть. Адри слушал всё это, пока копался в сумках. Очень скоро он нашёл то, что искал — тренировочный эспадрон в кожаном тубусе. Теперь, когда в ладонь его лёг приятный вес оружия, настроение из препаршивого сделалось просто отличным. Он скучал по шпаге. Всю дорогу, пока волны валяли пассажирский пароход с борта на борт. Пока он с Нино трясся в экипаже, пересекая, должно быть, самые разбитые дороги Франции. И вот теперь, выбитый из ритма прежней жизни, он вдруг почувствовал что-то родное. Привычное и правильное. Адри сделал пробный выпад и с улыбкой подумал, что теперь находит себя живым. Для полноты оставалось только дождаться визита тучного Докерхерта, бывшим начальником над констеблями в районе где он жил. Но и Докехерт, и полиция Лондона были теперь недосягаемо-далеко. А это значило, что со всеми проблемами ему предстоит разбираться в одиночку. То что проблемы появятся, Адри не сомневался. Одна дождливая ночь указала ему на это прямо. Другой вопрос — что с этими проблемами делать? Как следует обезопасить себя, проигнорировать и всё же влиться в столичную светскую жизнь. Или нырнуть в них с головой, как это было при первом его визите в Лондон?.. Обе перспективы казались ему в равной степени заманчивыми. — Ни к чему вам такой слуга, мсье, — вздохнул Ильберт. — Будет правильным, если вы примете мою отставку. — Старина, — отозвался Адри, проводя батаман с воображаемым противником. — Я позвал тебя не для того, чтобы ты разжигал мне камин. На это способен любой дурак. — Зачем же, мсье Агрест, я вам тогда нужен?.. Для чего вам сонная развалина?.. Наймите крепких слуг и забудьте обо мне. — Мне нужны твои годы. И твоя мудрость. Адриан, тяжело дыша, указал кончиком шпаги на кресло. — Прошу, сядь. Подожди, пока я оденусь. У меня есть к тебе разговор. Впрочем, Ильберт, как и полагалось хорошему дворецкому, предложением не воспользовался. Полный скорбного достоинства, он забрал выбранный Адрианом костюм, после чего унёс его на глажку. В это же время в передней промелькнула тень Нино. Лахифф попытался уйти незамеченным, но у Адри уже было для него поручение — из его головы ещё не выветрилась идея отправить телеграмму мсье Кюбделу. Адриан, обмакнув перо в чернильницу, написал на бумаге несложное послание: ПРИБЫЛ В ПАРИЖ ЗАПТ ПРОШУ НАВЕСТИТЬ МЕНЯ КАК МОЖНО СКОРЕЕ ТЧК ИСКРЕННЕ ВАШ А ТЧК АГРЕСТ ТЧК. Нино выглядел жалко и помято, но без неуместных стенаний спрятал сложенный листок в нагрудный карман жилета. И, набросив на плечи плащ, безропотно скрылся в объятиях непогоды. Всё складывалось преотлично. Ильберт явился с готовым костюмом ровно когда за порогом исчез Лахифф. Адри позволил помочь себе одеться (чего делать крайне не любил, но сегодня пошёл навстречу старому слуге). Для утра Адри выбрал не вполне подходящий наряд: тёмно-синий жилет при сюртуке цвета ночного летнего неба. Шею Адри перехватил белый платок — единственная деталь, уместная для утра. Агрест не планировал покидать дом в такую мокрядь, и потому одежду подбирал велением души, а не света. Что говорить, Адри не надел даже перчаток! Он опустился в мягкие объятия кресла, и жестом попросил Ильберта сесть напротив. — У нас очень мало времени, — сказал Адриан, дождавшись, пока дворецкий займет предложенное место. — Я не хочу, чтобы этот разговор услышал Нино. Чтобы ты понимал, я полностью доверяю ему. Но вещи, о которых я хочу тебя спросить, не должны касаться посторонних ушей. Ильберт понимающе покачал головой. Лицо его приняло серьёзное выражение. Кустистые брови чуть сдвинулись. Он готовился к схватке за истину. Старик, должно быть, решил, что Адри начнёт его расспрашивать об отце. Но младший Агрест его удивил. — Что ты знаешь о семье Буржуа? — спросил он, по привычке пытаясь отыскать трость. Прохладный металл её оголовья вселял в него уверенность. И теперь когда пальцы не нашли ничего кроме пустоты, Адри пришлось нервно выбить дробь из мягкого подлокотника кресла. — О. Это… достойное семейство, — чопорно произнёс Ильберт. — Мсье Андре, мадам Одри. Их дочери мадемуазель Хлоя и мадемуазель Зоуи. Боюсь я не смогу сказать ничего сверх того, что знаете вы, мсье. Адриан вздохнул. Намёков Ильберт не понимал. Или делал вид, что не понимает. — Очень сомневаюсь, старина. Меня не было здесь, в Париже. Я не видел того, что видел ты. И не слышал. Скажу тебе прямо, — он замялся, но всё же решился продолжить: — У меня нет здесь союзников кроме тебя. Ты знаешь об этой глупой игре, в которую нас с Феликсом втянул отец. И мне нужно знать, с чем я имею дело. Ильберт медленно качнул головой. — Я весь ваш, мсье Адриан. Я ваш человек. Адри резко подался вперёд: — По дороге домой, — быстро произнёс он, — Феликс успел надиктовать мне целый список гадостей о Хлое. Я не буду тебе его озвучивать, поскольку знаю, что брат обожает повторяться, а у тебя есть уши. Так вот, отвечай мне как член семьи — есть в этой грязи хоть капля правды?.. Ильберт медлил с ответом. Тяжело вздохнул, словно переступая через себя. А затем заговорил: — Теперь я понял, мсье, что вы имели в виду, — скрипуче произнёс он. Затем, сделав паузу, продолжил: — Как честный человек я не имею права отвечать на этот вопрос. Но как верный слуга и член семьи, а вы мне как внук, Адриан, я должен предостеречь вас. Это в самом деле очень опасная фамилия, от которой я просил бы вас… держаться подальше. Сердце Адри пропустило удар. — Мсье Андре, — продолжил Ильберт, — хозяин половины города. Как вы справедливо заметили тем вечером в доме вашего батюшки. Другая половина в руках у префекта полиции. Но на самом деле обе эти половины крепко держит пальцами мадам Одри. Люди говорят… и я не считаю это пустой болтовнёй, что городом управляет именно она. Это гордая, властная женщина. Она ни разу… ни разу, мсье, не навлекла тень на фамилию. Не была замечена ни в адюльтерах, ни в прочих постыдных вещах, которыми грешен Свет. А вы ещё не знаете местного Света, как я не знаю Света Лондона. Но абсолютно уверен, что это два решительно непохожих меж собой явления. — Хорошо. Положим, над головою её нимб. Но чем же это опасно? — Я ничего не говорил о нимбе, мсье. Это вы так решили, — сказал Ильберт, проведя дрожащими пальцами по седым бакам. — Мадам Одри — женщина холодная до жестокости. Так говорят люди. Ещё её боятся, боятся до дрожи в коленях даже те, кому страх, казалось, от природы не свойственен. Даже сильные мира… её опасается и ваш отец. Это говорит о многом. Адри поправил шейный платок. Дворецкий, меж тем, продолжил: — При всех достоинствах, мадам Одри, очевидно, не была образцовой матерью. Иначе она воспитала бы дочерей как саму себя. Я ничего не могу сказать о мадемуазель Зоуи, но юная Хлоя… характером не похожа на мать. Так говорят. Да, как и матушка, она обожает блистать. А Одри сияла, подобно бриллианту в короне Европы. Теперь же её затмило собственное творение. Но Хлоя сияет не как мать. Отнюдь. Одри использовала свою красоту, чтобы влиять на людей. Мадемуазель Хлоя — чтобы ею восхищались. И только. Я хорошо помню балы, вечера, приёмы, на которых бывал вместе с юным Феликсом, и мне есть с чем сравнить. Адриан кивком попросил слугу продолжить. И тот, увлёкшийся, охотно выполнил немую просьбу: — Вечера мадемуазель Хлои похожи на пир во время чумы. Вы и сами понимаете, что с момента, когда на головы наши падали снаряды, прошёл только год. Воспоминания свежи. Люди ничего не забывают. Блеск золота слепит их глаза. Мадам Одри такого не допускала, и не допускает впредь. Она всегда тонко чувствовала душу города, если вы понимаете о чём я. — Отчего ж она не остановит Хлою?.. — Это хороший вопрос, мсье. Но у меня нет на него ни ответа, ни соображений. Единственное что я могу сказать: мадемуазель Хлоя копия матери физически, но никак не разумом. О, я хорошо помню мадам Одри, когда ей было девятнадцать! Она позволяла себе излишества только когда это было необходимо. И уже тогда, не будучи ещё Буржуа, требовала неукоснительного исполнения своих приказов. И уж точно… она не распаляла своё внимание на… мужчин. Он смущённо кашлянул в кулак. В гостиной повисла тяжёлая пауза; тишину нарушал только треск поленьев, да шелест дождя за окнами. — Всё это очень престранно, — произнёс Адриан. — Тревожно. Теперь я объясню тебе почему. В других обстоятельствах Адри не стал бы такого делать. Он никогда не нарушил бы тайну переписки, тем более такую, какая могла бы нанести девушке вред. Но теперь, когда он отчётливо рассмотрел тучи, сгустившиеся над отцом, когда Ильберт косвенно подтвердил хоть бы часть обвинений Феликса, ему нужно было разобраться. И потому Адриан, опуская излишние подробности, рассказал о своей с Хлоей переписке. Хотя в ней не было прямых обещаний, признаний — ничего такого — но уже одни только намёки, написанные рукой незамужней женщины могли бы её скомпрометировать. И все писаные Хлоей слова ни капельки не вязались с тем, о чём говорили в семье Агрестов. Адриан-джентльмен требовал закрыть на это глаза. Адриан-охотник, воспитанный Англией, чуял подвох. И вот он-то не давал покоя. При этом Адри прекрасно помнил, какой была малышка Хло, когда он жил в Париже. Он помнил её белокурой девочкой с сердцем. Но девочкой до невыносимости заносчивой. И пусть она выделяла его среди братьев, всё едино нельзя было не заметить что она… глуповата. Письма же, которые Адри так бережно хранил, которые не дали ему упасть в бездну отчаяния в трудные времена… были писаны рукой умной женщины. Вместе с этой эпистолярной Хлоей он рос как доктор. И как мужчина. Она, одна из немногих душ, знала о тайном венчании с его Бриджитт. И знала так же, чем эта история для обоих закончилось. «Та» Хлоя горячо сочувствовала ему, и сумела найти слова, за которые он по сей день был ей благодарен. И она же отговаривала не оставлять профессии. Свет благоволит чудакам, вроде магиков, первооткрывателей и спиритуалистов. Он приглашает их на балы и вечера. Но Свет никогда не будет считаться с ними всерьёз. И ни одна принцесса света не захочет в мужья такого вот чудика, разве что за ним будет преогромное состояние. У второго сына в семье Агрестов никогда не будет таких денег, на которые могла бы купиться будущая «королева». «Однако, — поправил себя Адриан, — она могла бы разыграть его как карту, заменив короля на валета. Вот только зачем? Какой у этого может быть мотив?.. Неужели Феликс настолько плох? Не верю. Дело в чувствах? Но… ах, как бы я хотел в это верить». Юноша верил. Но другая его часть, закалённая в разного сорта историях, только качала головой. Она не поставила бы на это и шиллинга. Всё здесь не клеилось. Абсолютно всё. Адри закончил свой рассказ, мягко уложив в него все свои вопросы и сомнения. Ильберт же понимающе молчал. А после, выдержав благородную паузу (которая далась ему с трудом), произнёс: — Вижу, мне ни к чему волноваться о вашей судьбе. Вы сами, как говорили во времена моей юности, оммфе с головой. Но у меня… нет ответа на ваши вопросы. Увы, Адриан. — Я прошу только совета. Старики обожали давать советы. Ильберт, конечно же, на это купился: — Париж полон достойных фамилий, какие примут вас. Я бы даже взял на себя смелость составить для вас список. Вот к примеру… Кюбдель. Это не сильно старый род, мсье, и злые языки так же укажут что они вовсе не французы… но сей факт не умаляет их благородства. Им далеко до богатства и влияния Буржуа, пусть. Но всё же у них имеется состояние, земли. К тому же мсье Алим видный учёный, о нём писали в газетах. Ильберт многозначительно умолк. Адри спрятал улыбку в кулак. — Я думал его дочери лет семь. — Отнюдь. Она уже вошла в возраст. На самом деле Алим уже пытался выступить в роли свахи, но был в этом, как и во всём другом, крайне неуклюж. И потому дальше прозрачных намёков дело не пошло. Да что там, он даже забыл упомянуть о её возрасте. Выдвинув в достоинства только мамины глаза и острый ум. И первое и второе Кюбдель полагал самыми главными семейными сокровищами. — У юной Аликс есть брат, и он пошёл по стопам отца. Учёный человек вроде вас найдёт общий язык с этими благородными людьми. Если всё, что я знаю об этой семье правда, они в последний черёд стали бы смотреть на… Дворецкий кашлянул, пытаясь замять проскользнувшее неловкое замечание о состоянии Адриана. Оно, конечно же, для женитьбы было плачевное. Адри улыбнулся, на этот раз открыто. — Я как раз отправил Нино с тем, чтобы тот послал мсье Кюбделу телеграмму. Очень надеюсь, что уже на днях Алим объявится в этих стенах, со всеми своими шуточками и добрым смехом. — И здесь вы поступили мудро! — …но не с тем замыслом, какой предлагаешь ты. Алим мой добрый друг. Но речь не о нём и не о заманчивых перспективах брака. Я боюсь, что нашей семье грозит опасность, и исходит она от Буржуа. Это раз. Я на протяжении многих лет получаю корреспонденцию от наследницы фамилии — это два. Теперь меня терзают сомнения о том, чьей рукой она писана это… три. Зачем отцу нужен этот союз?.. отчего он считает, что брат не справится? Ведь я, как бы пошло это не звучало, вызван сюда в качестве страховки. Ильберт втянул голову в иссушенные летами плечи. — Мадемуазель Аликс, как говорят, — пробормотал он, — недурна собой. — Речь не о красоте юных дев, — с прохладой перебил его Адриан, — меня такие вещи не трогают… с некоторых пор. Но вот что придаёт мне жизни: вся эта история выглядит странно! И я обязан в этом разобраться. Я войду в Свет, и разберусь в чём тут дело. Ты волен мне в этом помочь, старый друг, или продолжать… отмалчиваться. Дворецкий всплеснул руками. — И здесь я вам не угодил! Но что делать, мсье, если мне нечего вам сказать? Эта история с письмами выглядит как интрига, или злая шутка… я не знаю, юный Адриан. Есть масса способов узнать, откуда приходят письма. Но для верных сведений, хоть одно из них должно быть свежим. Однако я стар для таких игр, очень стар… женщины… существа престранные. Перья и яды — их оружие. — Здесь справится Нино. А что на счёт совета? — Если вы хотите войти в Свет, будет проще сделать это под громы салютов. К вашей фамилии нужно имя. Ваш брат — герой войны. Вы же… своего рода знаменитость. Вас пригласят, вас тщательно изучат. И забудут, если не сочтут интересным. Такова жизнь. Но мой вам совет — вы заняты благородным делом, пусть оно и не по душе вашему батюшке. Оставайтесь там, где вам лучше. При всей моей любви к вам, вы не похожи ни на Одри, ни на Феликса. И это великий дар для мира… о да. Старые фамилии, разбогатевшие на войне мещане, эти нувориши, которые изображают старорежимных дворян — вы не найдёте среди них понимания. Их приоритеты крутятся вокруг ценных бумаг и банков. Приумножить капитал — вот их интерес. Прогресс поработил мир, я, проживший жизнь, это вижу ясно. Они, по природе своей, очень крупные рантье, которые думают куда бы вложиться так, чтобы деньги создавали деньги. Вы будете интересны им одной только фамилией, породниться с дворянами для них — сродни сделке, подтверждающей статус. Вас примут в семью, но вы будете одиноки и не поняты. Вам нужны люди, которые поймут вашу ценность. И, уверяю вас, такие в Париже есть! Их немало, и не все они бедны. «По крайней мере, богаче меня. И все они не прочь позолотить наш славный герб. В обмен на три очень старых фамилии… дорогой Ильберт, я совершенно не вижу здесь разницы». — В чём же моя ценность, старина? — с ухмылкой спросил Агрест. — Ещё вчера мне казалось, что ты, на пару с отцом решительно не одобряешь моих увлечений. Ильберт подобрался. Схватил ртом воздух. Он о чём-то напряжённо думал, явно не решаясь сказать. А затем сделал то, чего Адри от него не ждал: ослабил петлю траурной ленты галстука. И вытащил из-за пазухи серебряную ладанку, болтавшуюся на гайтане. Он молча стянул кулон с шеи, и протянул Агресту. Адри растерянно взглянул на вещицу. На металле было оттиснуто стёртое временем изображение всадника, поражающего копьём дракона. — Это досталось мне от отца, — сказал Ильберт каким-то странным, незнакомым Адриану тоном. — И я не носил этой вещи, пока мои сыновья не ушли покорять Крым. А потом, когда они не вернулись, я снова забыл о ней. И надел, когда ваш брат облачился в форму. Адри не нашёлся что сказать. — Это святой Георгий, — пояснил Ильберт, хотя в этом и не было необходимости. — Георгий, поражающий Змея. — Он помолчал, а затем добавил: — Я сперва не понял вас. Я спутал лес с тенями. Но вчера мои глаза открылись, юный Адриан. — В самом деле?.. — О да! Мы, простые люди, всё знаем и всё понимаем, Адриан. Демоны здесь, в ночи. Можно сколько угодно давать балы и заливать страх вином, но свершённого это не отменит. Пришли тёмные времена, последние времена. И воинство Его готово. Кто-то исполняет долг, читая молитвы. Кто-то пригвождает Змея оружием, которые в руки его вложил Бог. Последняя война началась. — Уж сколько было последних войн, — Адриан не смог сдержать усмешки. — И всякая сторона твердит «с нами Бог». Они вешают кресты на шею, плещут святую воду на ружья, и отливают этот девиз в бронзе. И всякий воображает себя Георгием. Они твёрдо могут ответить на вопрос, с какой они стороны сего копья. Чем дальше от грохота пушек, тем твёрже ответ. А вот я не могу о себе такого сказать, как бы ни лестна для меня была твоя аналогия, старина. У меня нет пламенного меча и ангельского войска. И крыльев за плечами тоже нет. «У меня есть кое-что иное. Что-то, делающее такое сравнение страшным кощунством», — вслух этого, он, конечно, не сказал. Адри и без того не отличался особой религиозностью. В его профессии это была бы непозволительная слабость, способная разрушить хрупкий разум. Его щитом было сомнение, а мечом — знание. Этот подход защищал от ненужной мистики. Он знает: то что называют демонами, конечно, существует. Но существуют они не только в Европе, среди добрых христиан. С равным упорством они вторгаются в жизнь как благородных семейств, так и дикарей в чёрной Африке. Им плевать, чьё тело захватывать — шамана с берегов Амазонки, или невинного ребёнка в Англии. Трудягу ли китайца, или опийного торговца смертью. Им абсолютно всё равно, каким богам молится человек. Хороший он или плохой. Они пришли сюда не за тем чтобы вникать в детали. Прилетели на чёрных крыльях Акум тысячи лет назад. Всякий раз они засыпают, но возвращаются сюда вместе с чумой. Чтобы снова заснуть. Темнокрылое бедствие закончится вместе с затянувшейся эпидемией. Это факт. Так устроен мир, ибо он состоит из фактов. Всё что нужно делать смельчакам вроде Адриана — пытаться разобраться в причинах, не запутаться в следствиях, а по большей части попросту помогать людям держаться. — Полный мирских сомнений, вы выполняете свой долг, — упрямо произнёс Ильберт. — Не важно что думает человек. Важно что он делает. Агрест вернул кулон владельцу. — Спасибо, Ильберт, — сказал Адриан. До его тонкого слуха донесся шум снизу. — Спасибо. На этом сегодня мы кончим.******
Нино вернулся так быстро, как только мог. Лондон, не смотря на все старания, не сумел приучить его к непогоде. Большой любитель слоняться по делу и без, Лахифф на манер кота терпеть не мог льющейся с небе воды, и становился вдруг страшным домоседом. Быть может, он проторчал бы в уютных стенах и до следующего утра. Но сразу после обеда случилось сразу несколько вещей. На пороге ещё не обжитой квартиры появился почтальон одетый в обыкновенный для местных почтмейстеров ярко-синий фрак с алыми обшлагами. До нитки вымокший, с каплями на длинных усах, он тем не менее был счастлив вручить Нино письмо. — Мы искали господина Агреста в Предместье, — произнёс служащий, с завистью косясь на огонёк камина, который был виден даже через длинный коридор передней. — Поэтому доставка задержалась. Прошу отнестись с пониманием. Прошу, распишитесь. Адри вышел служащему навстречу. Коротко черкнул карандашом по подставленной бумаге. — Я, вроде как, умер, — сказал Агрест, кончиками пальцев принимая длинный конверт. — Отчего вы не искали меня на кладбище? — Прощения прошу, мьсе, — не без раздражения ответил почтальон. — Это столичная почта. Кто мёртв, а кто ещё нет мы знаем наверняка. Адри вручил ему в руку пару гиней. И, кивнув на прощание, отправился из прохлады передней обратно, в уютные объятия гостиной. Лахифф семенил следом, пытаясь высмотреть адрес отправителя. Адриан словно бы не замечал этого любопытства. Помахивая конвертом возле носа, не спеша он добрался до кресла. Мягко опустился в него. После чего, положив письмо на столик, не спеша закурил. Нино с разбегу плюхнулся в кресло напротив. — Ну, — произнёс он. — Для «настоящего англичанина» у тебя маловато терпения, не находишь?.. Нино хлопнул ладонями по худым коленям, оттопыривающим клетчатые брюки. — Это письмо от Буржуа. Его пытались доставить в особняк твоего отца, пока мы мокли под дождём. Я же говорил! Адри выдохнул облачко дыма. — Нет, — ответил он. — Я помню всё иначе. Ты сказал, что на вечер я не приглашён. Что меня в списках нет. Это письмо не от Хлои. — Э-э-э… н-да. Ну ладно. Она не дождалась ответа, и потому не пригласила… — Звучит как нонсенс и страшная глупость. Если кого-то ждут, он в любом случае в списках как желанный гость. — Не томи. Я видел, оно залеплено сургучом, на бумаге писано рукой. На нём кучища марок. Словом сразу видно, что это конверт от частного лица. — Всё так. — Так от кого ж оно по-твоему? Адри, зажав трубку в зубах, развёл руками. — Не жнаю, — ответил он. — Но не от Хлои. Её письма пахли духами, это же не пахнет ничем. Однако почерк как-будто женский. Женщина, не сбрызнушая духами письмо? Не думал что такое бывает. Девичьи письма пахнут цветами, письма зрелых дам отчаянно сладки. Старушачьи же письма надушены сверх меры, и чем только можно. Мужская рука так же оставляет запахи на письмах - как правило, это терпкая вонь табака. И только послания стряпчих, клерков и прочих адвокатов не пахнут ничем, кроме чернил. Однако Адриану ещё не попадались адвокаты в юбках. Поскольку их не существовало в природе. Если незнакомка хотела привлечь внимание к своей персоне, то успешно этого добилась. — Ильберт, дружище… Дворецкий который до этого, казалось что занят очередным сеансом дремоты где-то в углу гостиной, словно из воздуха материализовался с канцелярским ножом в руке. Адри повертел конверт в руках. Снова помахал им возле носа, внимательно принюхиваясь. Пах он всего лишь бумагой. На нём было писано размашистым, с завитушками, почерком: «Дорогому м-е Адриану Агресту. Вручить получателю». Поверх плотной и явно дорогой бумаги был налеплен целый ворох марок. Адреса отправителя не наблюдалось. На островах почта считалась самым эпицентром бюрократического Ада. Любое отклонение от нормы, незаполненное поле, приведёт к тому, что ваше послание никто и никогда не получит. Хоть вы живого места от марок на нём не оставьте. Потому любители эпистолярного жанра пользовались мелкими частными конторами, которые готовы были за хорошую плату стереть подошвы, но найти получателя. Ну, или можно было дать почтальону прехорошую плату вперёд. По соображениям Адриана если в чём столицы мира и должны отличаться, то только не в скорости и человеколюбии. Словом, за доставку письма заплатили. И заплатили хорошо. Адри осторожно вскрыл лезвием конверт. В его руку выпало аккуратно сложенное письмо. «Дорогой мсье Агрест! Я пишу это письмо, и пишу его в страшном волнении. Заранее прошу простить мой слог — Французский язык для меня не родной — а так же простите мою дерзость. Женщина имеет право быть нерешительной, но не в таких вещах как судьбоносные знакомства. Я намеренно не указала своё имя, дабы не компрометировать вас этим посланием. В любом случае, имя моё не имеет значения, поскольку для вас оно не может быть знакомым. Всё что я хочу от вас — внимания. Помощь и руку дружбы — вот что я вам предлагаю взамен. Вы совершенно новый человек в этом городе блеска и порока (и снова прошу простить мою дерзость). Вам наверняка здесь всё ново и чуждо. Ах, и я была на вашем месте однажды!.. как тяжело жить, не имея друзей!.. Итак, я предлагаю вам свою дружбу. Это малость для такой знаменитости как вы, но это всё что я могу предложить. Поскольку это всё, что я имею. Вы найдёте меня в салоне мадам Бюстье, вечером, четырнадцатого числа. Я буду ждать вас. P.S. Приходите же, Свет должен вас увидеть!..Почитатель ваших талантов и самый добрый друг».
Агрест хищно усмехнулся. Сперва письмо без запахов, а теперь ещё идеальный французский при якобы "неидеальном слоге". И широком, неторопливом почерке. Тщательно выведенные завитушки говорили о том, что рисовала их натура обстоятельная и не суетливая. Послание явно несло в себе загадку. Кто-то крутит хвостом, как лиса. К письму прилагалась карточка на плотном картоне, заполненная золотыми чернилами. Адри помахал ею, раздумывая бросить в огонь сейчас, или немного позже. Лахифф хорьком скользнул меж кресел и выхватил с колен письмо. Замер, вчитываясь в замысловатый почерк. — Нино, — беззлобно произнёс Адриан. — Ты страшный хам. Слыхал ли о такой вещи, как тайна переписки?.. — Да брось, — буркнул он. Дочитав, перевернул бумагу. Посмотрел её на просвет. И, ничего не обнаружив, произнёс: — Ну так что, будешь собираться? Адри вздохнул. — Конечно же нет. — В смы… то есть почему «нет»?! Вот же твой билет! Садись в этот поезд кутежа, представляйся Свету, или как его там, чего тебе ещё надо?.. — Чему меня научила жизнь, — ответил Агрест, — так это тому, что стоит внимательно присматриваться к людям, которые набиваются мне в друзья. Обычно им от меня что-то нужно. В данном случае я знаю «что». Меня приглашают в какой-то салон, только для того чтобы посмотреть… — ..."как на цирковую обезьянку», — перебил его Лахифф. — Ну и что?! Адри непонимающе уставился на друга. — Как это «что»?.. а как же моя честь? Если я побегу по первому же приглашению, это опишет меня как отчаявшегося, абсолютно незначительного человека. Который, к тому же, борется за внимание. Поверь, такие персоны нужны Свету в последний черёд. И, будь сейчас внимателен, первыми мне будут писать письма те, кто хочет прославиться за мой счёт. Лахифф заложил руки за спину. Покачался с каблука на носок. — Ничего не понимаю. Вы там в этом «свете» все не в себе, похоже. Тебя пригласили — надо идти, разве не так?.. Плагг, который мирно дремал на углу приоткрытой двери, встрепенулся и звучно каркнул. — Ильберт, дружище, — любезно произнёс Адриан. — Расскажи мне, кто такая мадам Бюстье?.. Нино поморщился и буркнул: — Не знаю кто такая, но фамилия многообещающая, если понимаешь о чём я. — Мадам Бюстье, – надтреснутым, но всё же звучным голосом ответил Ильберт, — это вдова мсье Бюстье… — Как не догадаться. И дети её, — ехидно пробурчал Лахифф. — Сынок мсье Бюстье и доченька мадемуазель Бюстье. — …это известная фамилия. Мсье Бюстье был достойным господином, по молодости служил во Дворце Правосудия, ещё при королях. Но потом посвятил себя банковскому делу. — …где и помер, — не унимался Нино. — Сидя в очереди. Его, однако, можно понять. Ильберт кашлянул, и Лахифф покорно умолк. — О мадам Бюстье могу сказать только, что она была молода, когда получила эту фамилию. Её муж, напротив, был уже в летах. Иные говорят, что именно потому он не оставил наследников. Однако всё его имущество ушло вдове, и теперь она посвятила себя благотворительности. Адриан терпеливо молчал. Он думал о том, могла ли вдовица перенять мужнины канцелярские привычки. И пришёл к выводу, что вряд ли. В подобных браках редка любовь и привязанность, а жёны являют собой противоположность мужей. — Мсье Феликс ни разу не присутствовал в её салоне, — продолжил дворецкий, — потому как мадам предпочитает видеть в гостях писателей, художников и учёных людей. Там где не было мсье Агреста, не было и меня. Потому я не смог составить о ней впечатления. Но известно, что мадам отличается довольно либеральными взглядами, и к ней вхожи люди из всех сословий. В гостиной повисла пауза. — Скажи, Ильберт, — произнёс Нино. — Ты что, знаешь всех в Париже?.. — Только тех, кого стоит знать, — сухо ответил дворецкий. Адриан положил пригласительную карточку на столик. И взял с него свёрнутый номер газеты. После чего попытался погрузиться в чтение, хотя знал что так запросто Лахифф не уймётся. — Но, Адри, ты же рисуешь. Без пяти минут художник. Адриан! Ну явись туда хотя бы как писатель. Послушай, ведь приглашение на сегодняшний вечер! Тебе всё равно нечем заняться! Что ты молчишь?.. — Я молчу, потому как всё сказал что имел на языке. Тебе б не помешало этому поучиться. Но если тебе мало, вот, слушай. Салон либеральный. То есть сегодня там соберутся все, кто желает поглазеть на убийцу «Упыря». И, заодно, убедиться в том что я жив. Письмо, скорее всего, писано коллективом и потому анонимно. Это я считаю поступком недостойным, и чуточку даже подлым. Может быть, пригласи меня мадам лично, я бы пошёл. Но не сегодня. Нино вновь оказался рядом. — А теперь, — холодно произнёс Адриан, — дай мне почитать в тишине. И друг смиренно вернулся в кресло. — Ильберт, — пробурчал он, — где твоё убедительное красноречие, когда оно так нужно?.. ты только сопишь, кряхтишь и покашливаешь, вместо того чтобы вразумить эту светлую голову. — Я полагаю, что мсье Адриан прав, — ответил дворецкий. — Для Света он, это в первую очередь его друзья, а уж затем его имя. Потому с выбором окружения нужно быть внимательным. Как с выбором костюма. — О-о-о. Ну да. «Выбор друзей». Сразу видно, ты плохо знаешь Адриана. Какие у него друзья! Но ладно. Ладно! Я это запомню. Лахифф надулся, и не меньше минуты в самом деле соблюдал святость тишины. Но затем натура взяла верх: — Однако что ты собираешь делать дальше? Просто сидеть?.. — Мне придётся работать, — ответил Агрест, покорно откладывая газету. Он расслышал парную дробь копыт под самыми окнами. Кареты были две, и они остановились у самого парадного входа. Раздались приглушённые дождём голоса. Слух Адри безошибочно отсёк эти любопытные знаки от гула набережной. — Работать. Ну да. Как же. И что, работа сама к тебе придёт? — продолжил Лахифф. — Верно. Если быть точным — приедет. А затем постучится в дверь. — Ха! Смешно. Но будем реалистами. Для начала нужно объявление в га… С первого этажа донёсся глухое «тук-тук-тук». Звук, какой издаёт дверное кольцо при ударе о дерево. Адри оказался прав — работа нашла его сама.