***
— Да, и он потом такой: «Он изменился», — Эмма занизила голос, пародируя Наиба в телефонную трубку, одновременно поливая микрозелень. — И они разъехались расстроенные, я ничего не поняла, а он ничего не говорит. На той стороне послышался тяжелый вздох и стук клавиш. — Ну он как обычно, — сочувственно произнес Лука. — Тут только чудо поможет. — У меня нет в запасе чуда, — расстроенно проворчала Эмма. Потом вздохнула и фыркнула, посмеиваясь. — Только ты. — Ничем не могу помочь, — из телефона посмеялись в ответ. — Наиб даже мне мало что рассказывает. Если он молчит, его лучше не перебивать. — О да, — Эмма поставила лейку на подоконник и перехватила телефон двумя руками. — Он, наверное, что-то умное думает. Звон колокольчика над дверью прервал их разговор. Прошло несколько дней с неудачной встречи, и Наиб с тех пор ни слова по этому поводу ей не сказал. Сколько она ни спрашивала, он упрямо молчал, долго курил, так сильно о чем-то думал, что его дозваться было сложно, и продолжал работать как ни в чем не бывало. Это то, что ее в нем бесило, но одновременно вызывало уважение: да пусть хоть земля разломится пополам, он закончит дела, за которые взялся. Похвальное качество, но оно распространялось только на работу, а за остальным он сейчас следил вполсилы. Эмма однажды утром проснулась, обнаружила на нем щетину и чуть не решила, что все еще спит. Двери агентства распахнулись, и внутрь шагнул не кто иной, как Нортон Кэмпбелл собственной персоной. Эмма быстро попрощалась с Лукой, чуть не опрокинула лейку, положила телефон на мокрый от воды подоконник и бросилась к гостю. — Здравствуйте! — она лучезарно улыбнулась и сцепила руки за спиной, пытаясь не выдать своего восторга. Нортон от такого напора все равно напрягся, а потом, видимо, узнал ее. — А… Ты та девушка, которая была с ним у суда? — он неловко потер шею и огляделся, видимо, выискивая Наиба взглядом. Он выглядел так комично нервно и неуверенно, особенно со своим ростом, что Эмма не могла воспринимать его всерьез. Высокий и широкоплечий, она ему чуть ли не в пупок дышит. — Я его ассистентка, — охотно пояснила девушка. — Эмма Вудс, или, как газетчики любят говорить, Леди Правда. Нортон нехотя усмехнулся. Как будто нервы берут над ним верх, но такую нелепицу не оценить он не может. — Прозвище что надо, — он сдался осматривать агентство и решил спросить прямо. — А Наиб, он?.. — Уехал. То, как Нортон сразу поник, заставило Эмму хихикнуть в кулак. То, что он вообще решил зайти, возродило в ней надежду на хороший исход, и она не собиралась так просто ее отпускать. — Вы можете пройти и подождать его, думаю, он скоро приедет, — заверила Эмма, на самом деле имея в виду «я заставлю его приехать». Оборвет ему телефон, но заставит. Нортон на такое предложение испуганно округлил глаза и замахал рукой. — Нет, нет, не надо, — он осторожно попятился к двери. — У меня дела, и вообще… — Но он уже скоро вернется, — попыталась удержать его Эмма, а Нортон утекал, как варенье сквозь тост, уже одной ногой на улице. — Спасибо за предложение, — вежливо отмахнулся он, выходя за дверь. — Я скажу ему, что вы заходили! — Не надо! — крикнул он из-за двери. Эмма даже не успела спросить его номер или дать ему визитку — хлоп — дверь уже за ним закрылась. Она тихонечко ругнулась и с досады пнула ни в чем не повинное кресло. Потом поняла, что оставила телефон в лужице воды на подоконнике, и побежала срочно его реанимировать. Когда чуть позднее Наиб возвращается, в кои-то веки не уставший до смерти, Эмма зарывает телефон в рис и ненавязчиво так начинает плести свой коварный план: — А угадай, кто сегодня заходил? Наиб прячет зевок в ладонь и садится за стол, наблюдая, как она зачем-то шарится в контейнере с рисом. Он уже не задает вопросы после рисовой воды для волос и чайных пакетиков в качестве патчей под глаза. — Лука? — он выдает самый ленивый ответ из возможных, потому что Лука заходит почти каждый день. — Не-а. Наиб смотрит на нее внимательнее и задумывается. Эмма аж чувствует, как он задействует всю свою дедукцию, но после работы она совсем не фурычит. — Сдаюсь. Эмма отряхивает руки и улыбается в предвкушении. — Нортон. Кэмпбелл. Он смотрит на нее долгие секунды, прежде чем у него в голове что-то щелкает. Этот щелчок отдается в бровь, и она дергается предательски. Наиб немного похож на кота, которому апельсиновых шкурок напихали под нос, но вообще-то это не значит, что он недоволен. Это как состояние, когда кажется, будто вот сейчас чихнешь. — Вот как, — проговаривает он, не понимая, как на это реагировать и что вообще происходит в его жизни. Эмма с энтузиазмом кивает. — Я уговаривала его тебя подождать, но он сказал, что у него дела, и убежал. Мне кажется, он просто испугался. Наиб — к ее глубочайшему шоку — усмехается. И это не уставшая, не злая усмешка, а теплая, даже ностальгическая, будто он откопал какое-то воспоминание, про которое забыл. Эмма ни разу не видела, чтоб он хотя бы улыбался. Она убирает контейнер на тумбу и садится напротив, любопытно складывает лицо в ладони и смотрит требовательно. Наиб никаких ответов ей давать не собирается, и полуулыбки уже как не бывало. Эмма вздыхает с досадой. — Мне даже обидно, что ты никогда ничего про него не рассказывал, — говорит она. — Не было повода, — отмазывается Наиб. Как будто для таких вещей нужен повод. Как будто это не ему тяжело хоть о чем-то личном рассказывать. Эмма думала, что у него мышцы лица тупо не умеют складываться в улыбку, а тут он думает о чем-то своем и чуть ли не смеется. Удивительно. Наиб выдает себя с головой, когда отводит глаза, Эмма его тут же на этом ловит. Он неловко кашляет в кулак. — Зачем заходил? — наконец-то правильный вопрос. — Может, хотел повидаться, — ненавязчиво предполагает Эмма. — Или о машине договориться. — Ну, или это, — она вздыхает раздраженно — если бы Нортон заходил за этим, он бы не нервничал, как школьник у доски. Эмма почти уверена, что, когда он в спешке поворачивал дверную ручку, пальцы у него подрагивали. Наиб ее раздражения не понял и молча встал с места, наверное, решая отойти покурить. Эмма бросается его останавливать, потому что еще не договорила. — Пригласи его на кофе, — припечатывает она, держа его за рукав, чтоб не убежал. — Что? — он хмурится, растерянный. — Ни за что. Он откажется. С наибольшей вероятностью. — Ты правда думаешь, что он сегодня заходил просто обсудить ущерб? — Эмма складывает брови домиком, упрашивая его хотя бы подумать. — Ты бы видел, как он расстроился, когда понял, что тебя дома нет. Наиб удивленно моргнул. Он задумался — правда, лишь на секунду, — а потом отнял от нее руку, но в этом жесте не было даже половины той решительности, с которой он обычно пресекал ее капризы. Эмма внутри себя ликовала — получилось-таки посеять семена сомнения, дать почву чему-то новому, откопать старое и незажившее. — Пойми, он не хочет иметь со мной никаких дел, — Наиб делает то, чего никогда обычно не делает — противоречит сам себе, и Эмма понимает, что тот сухой багет в его груди, отвечающий за эмоции, сейчас крошится и ломается. — Наши пути давно разошлись. Как выяснилось. Нотка грусти таки просачивается в его голос, но он не порывается уйти, и на том спасибо. У него сейчас, наверное, такой ожесточенный конфликт мозга и сердца, что остальное тело просто в ступоре. — Просто пригласи, — тоном помягче говорит Эмма, будто поливает росточек. — Не попробуешь — не узнаешь. Наиб смотрит на нее со сложным лицом и разворачивается, чтобы уйти. Если уж даже знаменитый мистер Инференс не нашел, что ей ответить, значит, она правда попала в яблочко. После этого у него целый день работа идет плохо и запах табака совсем из кабинета не выветривается, и Эмма открывает окна, впуская уличную пыль вместо свежего воздуха — лето в Лондоне коварное. На следующей неделе они вдвоем пытаются установить в агентстве кондиционер.***
В какой-то момент Эмма начинает замечать, что Наиб куда чаще положенного посещает суд. Обычно он ездил туда раз в неделю-две, исключительно по работе или чтобы поприсутствовать на заседаниях по делам, в которых участвовал лично. Сейчас же Эмма с болезненным ощущением кринжа наблюдала за тем, как он отчаянно делает вид, что занимается чем-то безусловно важным, а потом, не находя все-мы-знаем-кого на рабочем месте, расстроенно уезжает домой. Она бы никогда не подумала, что Наиб будет настолько беспомощен в простых человеческих отношениях. Она ехала с ним просто для того, чтобы составить компанию, подействовать на нервы и постебать, но в этот раз осталась в машине, наслаждаясь холодным воздухом из кондиционера. Наиб оставил ей телефон и вышел, цокая тростью по асфальту. Эмма часто шутила, что узнает его издалека чисто по шагам, стуку трости об пол и прихрамывающей походке, а он вздыхал раздраженно и специально старался идти ровнее, но через метров десять снова расслаблялся, думая, что она уже не обращает внимания. Наиб, как самый противный упрямый старик, не признавал обезболивающего, даже когда ему прописали. Эмма по привычке поставила его телефон на зарядку и задумчиво посмотрела на капающую батарейку на экране. Он никогда не позволял своему телефону полностью разрядиться. Наиб был из тех параноиков, которые даже ночью не отключают звук, отвечают на все звонки, подрываются от единственного уведомления и берут телефон в душ, а еще имеют сто паролей на каждом устройстве и… кажется, у него в кабинете несколько тайников, но это только те, о которых Эмма догадалась. От того, сколько нехарактерных действий в последнее время совершал Наиб, становилось неуютно и тревожно. Впервые это она за него переживала, а не он за нее, и такое положение дел ей не сказать что нравилось. Эмма включила телефон, мельком глянула на количество уведомлений и пропущенных звонков и снова его выключила, а потом, что-то осознав, резко стащила мобильник с бардачка и еще раз внимательно посмотрела на номер последнего входящего. Какой-то он знакомый… Она нахмурившись проговорила про себя цифры, а потом полезла в интернет со своего телефона, очень надеясь, что память ее не подводит. В контактных данных адвоката Нортона Кэмпбелла был указан тот же номер, что раз восемь пытался дозвониться до Наиба, пока его телефон — впервые за всю историю — был разряжен. Эмма глазам своим не верила. Это уже было просто невозможно — невозможно так разминуться не один раз, не два, а трижды, не считая тех случаев, когда Наиб не мог поймать его в рабочие дни и впустую тратил бензин на поездки в суд. Сама судьба была против того, чтобы все было легко и просто, и это было невыносимо тупо и уже ни в какие рамки. — Я не знаю, что мне уже делать, это кошмар, — жаловалась она потом Луке, засыпая ему третью ложку сахара в кофе. Тот сочувственно закивал. — Тут нужно брать все в свои руки, иначе они так и будут ходить вокруг да около. — Знаешь, что он сделал, когда увидел эти пропущенные? — Перезвонил? — с надеждой спросил Лука. Эмма рассмеялась. — Ага! Нет, конечно. Он сделал сложное лицо и пошел курить. Я подслушивала, он так и не набрал ему. — Как же с ним сложно. Эмма жалобно вздохнула. Лука похлопал ее по руке. — И не говори. Они пару минут задумчиво пили кофе, пока не пришел Наиб и не разогнал их по делам, но они условились созвониться потом, если будут новости. Новости появились уже на следующий день, когда Наиб в очередной раз проигнорировал бритву и решил, что с усами ему тоже нормально, Эмма от жары захотела выбросить свою красивую вельветовую юбку, а в полицейском участке их встретил — барабанная дробь, фанфары — Нортон, господи, Кэмпбелл. Неловкость можно было трогать пальцами — она между ними встала так плотно, что дышать становилось труднее. Наиб рефлекторно выпрямился по стойке смирно, даже забывая опираться на трость, а Нортон нервно прочистил горло, потирая заднюю часть шеи. Эмма, чувствуя себя третьей лишней, отошла поближе к обвиняемому, который не понимал, что здесь происходит, но тоже решил, что лучше помолчать. Наиб придал себе максимально спокойный вид, хотя расслабиться уже не получалось, как бы он ни старался. Сейчас им бежать некуда — у обоих тут работа, так уж вышло, случайные случайности, милость судьбы. — Так это ты ведешь это дело? — озвучил очевидное Нортон. — Да. А тебя поставили как адвоката? — Ага. Снова напряженное молчание. Наиб шевельнулся, будто порываясь что-то сказать, но тут Нортон усмехнулся, чуть менее нервно и вымученно, чем во все предыдущие встречи. — Опять мы везде сталкиваемся? Наиб сразу оживился и посмотрел на него, будто между ними существует какая-то своя шутка, история или тайна, такая старая, что только они двое и запомнили, и он с облегчением и теплотой усмехнулся в ответ. Оба почувствовали, что треснула какая-то стена, или, еще тривиальнее, «лед тронулся», хоть и совсем немного. Наиб ощутил слишком много счастья от одного лишь факта, что он тоже не забыл. — Похоже на то. Видимо, кое-что не меняется. Взгляд Нортона тут же смягчился. Эмма услышала, как обвиняемый бормочет себе под нос что-то вроде «да что тут, черт возьми, происходит», и негромко шикнула на него, прижав палец к губам. Наиб, к сожалению, тут же вспомнил о работе и нехотя прошел за полицейским — он не мог приступать к делам такого масштаба, пока к нему не обратится лично полиция, — а Эмма дернула Нортона за рукав напоследок, рукой недвусмысленно махнув в сторону двери, где скрылся детектив. — Задержитесь после работы, иначе я за себя не отвечаю, — девушка сделала следящий жест двумя пальцами у глаз и потом направила их на Нортона, который только озадаченно проводил ее взглядом, мол, что эта мелочь себе позволяет. Тем не менее, он ничего не ответил. Эмма сгорала от нетерпения, пока они разбирали детали дела, и ни на чем толком не могла сосредоточиться. Она беспокойно болтала ногами на стуле, не привыкшая до сих пор, что в полицейском участке ее больше никто силой не держит, и думала, послушает ли Нортон ее просьбу-угрозу. Когда они закончили, прошло несколько часов, за решетчатым окном вечерело и она уже почти расстроилась, что никто в здравом уме не будет ждать так долго, но они вышли на улицу, и там стоял уже знакомый высокий силуэт. Когда они приблизились, Нортон тут же сделал вид, что копается в телефоне, пытаясь вызвать такси. Наиб ненавязчиво встал рядом, вдыхая посвежевший вечерний воздух. — Ой, я, кажется, телефон забыла в изоляторе, — Эмма притворно спохватилась и потопала обратно, на деле лишь скрываясь за колонной, откуда она могла все слышать и при желании подглянуть. Теперь эти двое остались наедине. Нортон не выпускал телефон из рук — он точно не вызывает на самом деле такси, даже в Лондоне это занимает меньше времени, — а Наиб, не найдя, что сказать, просто молча вытащил трубку из чехла. Щелчок зажигалки заставил Кэмпбелла отвлечься, и он наконец опустил экран пониже, чтобы было видно его лицо. — Лучше не надо, — он взглядом указал на дымящуюся трубку. — Ты уже не куришь? — Легкие уже не те. Что-то в его тоне заставило Наиба тут же затушить табак. Нортон на это смущенно отвел взгляд и снова уткнулся в телефон. Эмма присела на корточки так тихо, как только могла, прислонившись спиной к колонне — она решила подождать десять минут до того, как они начнут что-то подозревать, и молилась, чтоб они за это время пришли хоть к чему-то. Эмма, 20:15 они разговаривают!!! Лука, 20:16 СЕРЬЕЗНО? завтра что, выпадет снег??? Нортон бросил взгляд на трость, понимая, видимо, что если не спросит, то так и будет возвращаться к этому снова и снова, пока не удовлетворит свое любопытство. — А это у тебя, — он кивком указал на вещь. — Для красоты или… Наиб тоже опустил взгляд на трость, словно забыл, что как всегда сжимает ее рукоять. Он не стал показушно выпрямляться. — Ногу повредил, — неохотно, максимально коротко пояснил он. — В армии. — А, — Нортон округлил глаза, пятерней причесывая волосы. — Извини. — Дежавю не чувствуешь? Оба посмеялись. Эмма клянется, что это первый раз, когда она слышит смех Наиба — негромкий, с хрипотцой, такой нехарактерный и чужеродный, но ободряющий звук. — Про шрамы, наверное, тоже лучше не спрашивать? Нортон тут же затих и неопределенно повел плечом, кладя телефон в карман. Воздух будто стал холоднее. — Не-а. Долгая история, — он беспечно отмахнулся, явно приуменьшая важность этой истории, но между ними еще слишком большая пропасть, чтобы ее рассказывать. Ни много ни мало десять лет. Они аккуратно изучали границы друг друга, вспоминали, отделяли старое от нового, пока это было хоть как-то комфортно и нестрашно — вечер тихий, только звуки города наполняли воздух. Наиб понимающе кивнул. У него самого достаточно шрамов под этими дорогими рубашками и пальто. Десять минут кончались, Эмма тихонечко поднялась с места и сделала вид, будто шла от входа в участок, в душе одновременно довольная и расстроенная, потому что они вроде поговорили, и это большой прогресс по сравнению с тем, что было последние недели, но они даже не договорились о встрече, не обменялись контактами… Она не знала, когда они еще смогут так встретиться и поболтать, с их непроходимой упрямостью и любовью ходить вокруг да около. — Нашла? Эмма кивнула, показывая телефон в руке. Она почти дословно пересказала Луке их диалог, но Наибу об этом знать не обязательно — он достает ключи из кармана и готовится уезжать. Нортон тоже перестает валять дурака и все-таки заходит в приложение для вызова такси. Наиб это видит, нерешительно вертит ключи в руке, а потом, замявшись, произносит: — Тебя подвезти? И Нортон, и Эмма синхронно округляют глаза, только если Эмма быстро-быстро кивает из-за плеча Наиба, Нортон отрицательно машет рукой, намеренно игнорируя ее намеки. — Не, не нужно. Я далеко живу, и агентство, вроде как, в другой стороне… Сам доберусь. Наиб разочарованно вздохнул, Эмма ругнулась про себя, злобно жестикулируя на Нортона из-за чужой спины. Тот непонимающе глянул на нее и пожал плечами. Теперь Эмма вконец расстроилась, показательно разворачиваясь к машине, и чуть не прослушала последнюю, контрольную фразу, от которой ее вера в человечество — в этих двоих невыносимых придурков — тут же восстановилась. — Не хочешь как-нибудь выпить кофе? Нортон обернулся, удивленно уставившись ему прямо в глаза, словно поверить не мог в то, что услышал. Была вероятность, что ему просто показалось, но он так пристально смотрел, с таким ожиданием, что стало понятно — это все правда. Он ждал ответа, напряженно вцепившись в трость, и Нортон — к какому-то неясному облегчению — смущенно потер шею, отводя взгляд. Он не отвернулся, не проигнорировал, спешно сбегая, как в прошлые разы. — Я… не откажусь, — выдавил он в конце концов. Наиб выдохнул. Он никогда не признается, сколько смелости ему потребовалось для этих слов. — Мой номер у тебя уже есть, да? Нортон тоже кивнул, оглядываясь на такси, ожидающее его уже минуту. — Я напишу? — Хорошо. Договорились. Он развернулся, чтобы уйти, но тут же остановился. Наиб вскинул бровь, тоже замирая по дороге к машине. — Погоди, у меня последний вопрос, — Нортон указал пальцем на место под своим носом и, не сдержавшись, засмеялся. — Ты так и будешь с ними ходить?***
— Я глазам своим не верю. — Эмма, у тебя есть своя ванная. — Нет, ну вы гляньте на него, — девушка облокотилась о дверной косяк, скрестила руки на груди и с лицом чистого возмущения наблюдала за тем, как Наиб проходится бритвой по своему лицу, оставляя дорожку в пене для бритья. — Две недели я жила со щеткой для обуви, а тут объявляется его милость и вуаля, — продолжает она издеваться. Наиб вздыхает, сбривая, наконец, свои жуткие усы. — Я бреюсь не ради Нортона Кэмпбелла. — Я подарю тебе такую футболку, — фыркнула Эмма невпечатленно. Сколько бы она ни просила его побриться, он обращал на нее ровно ноль внимания, но стоило какому-то Нортону один раз пошутить — все, долой усы? — Я говорила, что выглядит отстойно. — В армии так было модно. Эмма не выдержала и захохотала, прикрыв глаза ладонью. Наиб тактично согнал ее с дверного косяка и прикрыл дверь. После она идет вниз и специально принимается за дела, чтобы быть здесь, когда Нортон — которого Наиб позвал накануне в агентство — зайдет внутрь. Тот не заставляет себя долго ждать, приходит чуть раньше назначенного времени и стоит теперь у двери, хмуро глядя на часы, видимо, ругаясь и на себя, что пришел так рано, и на само время, что так медленно идет. Эмма не расскажет, что через окно его прекрасно видно, конечно. А вот Наиб спешно спускается и впускает его внутрь. — О, ты побрился, — замечает Нортон сразу же, чем вызывает только раздраженный — вполсилы — вздох. — Мы не виделись десять лет, и первое, о чем ты говоришь, — это волосы на моем лице. — Да ты особо не изменился с тех пор, — усмехается Нортон, проходя в агентство. Это — попытка нащупать что-то знакомое и отдалиться от нового, шутка, от которой обоим легче. Оба знают, что изменились, и еще только предстоит догадываться, к лучшему или к худшему. — Привет, э… — Эмма, — напоминает девушка и машет ему рукой, по локоть в песке. — Точно. Эмма. Они уходят наверх. Нортон осматривается, мысленно оценивая все вокруг, и его глаза то расширяются от удивления, то щурятся, пытаясь рассмотреть все в мельчайших деталях. Его взгляд по большей части выражает одобрение, может, даже чуть-чуть гордость, но Наиба его молчание слегка нервирует, поэтому он начинает варить им кофе. — Когда-нибудь думал, что будешь жить вот так? — внезапно спрашивает Нортон. Они знают, что он имеет ввиду — раньше, когда они оба были голодными оборванцами без стабильного заработка и без единого плана на жизнь, такая квартира могла только являться им во снах. Вряд ли они, скидываясь из последних заначек на еду, чтобы дожить до стипендии или зарплаты, могли бы представить, что однажды у них будет свой дом, машина и достаточно денег, чтобы больше никогда в них не нуждаться. Честно говоря, они сомневались, что вообще доживут до такого. Наиб рассеянно повел плечом. Он знал, что будет много разговоров о прошлом, но почему-то все равно не был готов. Нортон — он всегда как снег на голову. — Не знаю. Наверное, нет. Слишком хорошо, чтобы быть правдой. Нортон хмыкнул, словно бы не соглашаясь, но не сказал ничего. Что-то незнакомое и отталкивающее — Наиб внезапно слишком сильно осознает, что, вообще-то, совсем не знает его. Раньше — хоть как-то, а сейчас… он понятия не имеет, чем Нортон теперь живет. — Как тебя занесло в адвокаты? — О, это тоже долгая история. Вкратце: адвокатам просто лучше платят. Наиб ставит на стол чашки с кофе и, вздыхая, садится рядом. — Ты все еще скряга, каких поискать? — Зачем искать, я уже здесь. «Ага, как же», — подумала Эмма, подслушивающая на лестнице. Конечно, искать его не нужно, а вот вылавливать по всему Лондону… Он несправедливо отнял у нее лет пять жизни за всю эту трагикомедию. — Я до конца жизни буду припоминать тебе кофе с прокисшим молоком. — Так, это я не жадничал, мне просто было лень идти в магазин за новым. — Или у тебя не было денег. — Такое тоже может быть, да. Разговор тянется, словно нить из клубка — аккуратно, сплетаясь во что-то новое, и прошлое становится плодородной почвой, из которой они берут силу вырастить что-то еще. Как раньше уже, очевидно, не будет, и они спотыкаются об это каждый раз, когда по привычке идут знакомыми путями. Это словно шагать в темноте наощупь, а комната, которую ты знал всю жизнь, сейчас почему-то кардинально поменялась, но Наиб все равно чувствует… счастье. От того, что они снова говорят и снова друг друга видят. Ему кажется, что это тот случай, когда плюсы перевешивают минусы, а желание перевешивает сопутствующие трудности. Он слишком много себе позволяет, слишком много смеется и слишком много говорит, но сейчас это не кажется чем-то неправильным. Эмме начинает казаться, что это всё немного глубже, чем встреча старых друзей. — А, я тогда был занят расследованием на острове. — Белштейн? Это где культисты захватили власть? — Откуда ты… — Ты провел интересное расследование, — улыбнулся Нортон, хитро щурясь. — Мне начинает казаться, что ты уже читал обо всех нашумевших делах, — аккуратно предположил Наиб, и, к его удивлению, Нортон кивнул. — Читал. Ты понятия не имеешь, насколько популярен, да? — Ну, они уже называют меня «знаменитым»… — Не врут, знаешь ли. Твоей Эмме уходит чуть меньше лавров, но она тоже довольно известна. Кстати, как давно вы вместе? Наиб чуть не подавился, Эмма почти выронила телефон из рук — он попрыгал в ее ладонях, пока она наконец его не поймала — и круглыми глазами уставилась в сторону гостиной, где они разговаривали. Что. — Что. Нортон еле заметно стушевался, отпивая кофе. — Я чувствую, что что-то не так понял. — Ты даже не представляешь, — Наиб поставил чашку на стол, глубоко вздыхая. Это просто недопонимание, а как выбило из равновесия — просто в секунду. Какой ужас. — Она мне как дочь. — Ой, — негромко выдавил Нортон. — Ой, — изумленно вздохнула Эмма. Как дочь, значит. Почему-то от этой фразы внутри потеплело до покалывания в носу. Наиб смущенно кашлянул, осознавая, что именно сейчас озвучил, но от своих слов отказываться не спешил. — Так ты все еще подбираешь с улицы котят? Только теперь побольше? — Боже, ты и это помнишь. — Я все помню, — внезапно теплота и серьезность появились в голосе Нортона, и Наиб опешил от такой перемены. — Каждую нашу выходку, сессии и варку кофе из чего попало, как мы окно ректору разбили и как я руку сломал… я все помню. Наиб почти физически почувствовал, как что-то в его жизни встает на место, занимает пустующее много лет пространство. Он не был готов к тому, насколько это будет хорошо — понять, что не только ты зачем-то помнил события десятилетней давности в ярких красках, хранил их близко к сердцу, такой маленький и незначительный отрезок жизни, когда всё было просто и понятно. Он думал, что это глупо — цепляться за такое спустя столько лет. Но Нортон смущенно уводит взгляд в сторону, подпирая щеку кулаком, и Наиб знает, что он чувствует то же самое. Он тоже случайно выдал что-то слишком честное. Они расходятся чуть позже и долго не решаются прощаться, стоя у дверей. Эмма решает, что хватит с нее пряток, и вылезает проводить Нортона, довольная и услышавшая все, что ей нужно для душевного спокойствия и для шантажа. — Не хочешь остаться на ужин? — предлагает Наиб. — Не хочешь остаться навсегда? — подкалывает из-за его плеча Эмма. Нортон отмахивается, усмехаясь. — Мне уже правда пора. Еще как-нибудь пересечемся. — Только не врезайся в мою машину снова, — предупреждает Наиб, полушутя. — Да к черту, я больше за руль не сяду, — Нортон поправляет подтяжку, раздраженно вздыхая на какие-то свои трудности. — С этим глазом парковаться невозможно. И, когда он выходит за дверь, а она с мягким щелчком закрывается, на агентство опускается тишина, словно пуховое одеяло. Наиб, не зная, куда себя деть теперь, после такого количества информации и такого объема чувств в одном разговоре, поднимается к себе и, предположительно, опять долго курит, а Эмма хватает телефон, чтобы срочно с Лукой всё обсудить. Но в последний момент передумывает, со вздохом возвращаясь к цветам. Пусть это останется между ними.