С нетронутой кожей и измененными душами

Ганнибал редко водит машину просто ради удовольствия. Он вовсе не склонен к праздным полетам фантазии, и если по какой-либо причине не спит в три часа ночи, то зачастую он или работает, или читает, или просматривает свой Ролодекс, планируя следующий ужин. В редких же случаях он одевается, берет ключи и отправляется кататься. Дневной свет непрерывно напоминает Ганнибалу о том, что Беделия называет его «человеческим костюмом», его фасадом, выставленным напоказ для окружающих с целью внушить им ощущение собственной безопасности. Без маски же дневного света, смягчающей его укусы, мир куда более суров, холоден и жесток, и сам Ганнибал в этом мире тоже скорее хищник, чем добыча. Так ему больше нравится. Он никогда не чувствовал необходимости прятаться от ночи. По большей части Ганнибал придерживается малолюдных дорог, и зачастую никого не встречает во время своих ведьминских экскурсий, а если ему и попадается другая живая душа, то она почти всегда прячется за парой фар, исчезая из виду за пару вдохов. Пока однажды ночью он не замечает автостопщика, бредущего по обочине дороги. Мужчина идет медленно, в противоположную сторону от Ганнибала, вытянув вбок руку с поднятым вверх большим пальцем. Когда в тусклом свете фар его очертания становятся четче, Ганнибал замечает, как сгорблены плечи мужчины под тяжестью рюкзака. Заслышав, как приближается машина Ганнибала, он поднимает голову, давая заметить тень волос на лице и щетину на подбородке и челюсти, густую, но не неопрятную. На мгновение Ганнибал думает остановиться, чтобы предложить ему помощь. Это ужасное место для автостопа — он ехал почти двадцать минут, не встретив ни одной машины — и этому человеку необходимо преодолеть еще по меньшей мере семь миль, прежде чем он доберется до чего-то вроде главной дороги. К тому же на улице холодно, а Ганнибал старается не быть грубым, когда предоставляется такая возможность. Затем его машина пролетает мимо мужчины, и когда Ганнибал уже перекладывает ногу на тормоз, большой палец мужчины, обращенный вверх, сменяется средним. Решение пополнить свой морозильник Ганнибалу принять гораздо проще. Дорога узкая, но Бентли справляется с разворотом, мягко скользя через полосу в противоположном направлении. В свете фар Ганнибал видит, что автостопщик остановился и выжидательно наблюдает за ним, обеими руками зацепившись за лямки рюкзака. Он перекатывается с пятки на носок, практически источая нетерпение, и Ганнибал чувствует знакомую легкость в затылке. Этот мужчина достался ему практически в подарочной упаковке. Было бы грубо это проигнорировать. Поравнявшись с автостопщиком, Ганнибал опускает окно, высовываясь достаточно далеко, чтобы его можно было разглядеть. Он знает, как именно выглядит для окружающих, и уже не одна длинная свинья сильно недооценила солидного мужчину средних лет, в милости которого они оказались. Ганнибал, когда это необходимо, не выглядит опасным человеком. — Я вижу, вас нужно подвезти, — говорит он. — Есть ли какое-то конкретное место, куда вы направляетесь? Мужчина улыбается ему и опускает голову словно бы в легком смущении. Ганнибал делает паузу, позволяя взгляду блуждать по фигуре автостопщика и вслушиваясь в язык его тела. Но нет, ничего тревожного. Он не держит себя скованно, как будто прячет за поясом пистолет, и не проявляет признаков нервного тика, неизбежного, когда адреналин медленно затапливает организм в предвкушении драки. Значит, просто неуверенность. Ганнибал расплывается в легкой улыбке. В подобных ситуациях всегда есть риск столкнуться с другим хищником, подобным ему самому, но Ганнибал почти сразу отбрасывает эту возможность. В том, как мужчина держится, слишком много неловкости, и слишком искренен румянец на его щеках. Некоторые вещи невозможно подделать. – Мне просто нужно добраться до Балтимора, — произносит мужчина, наконец взглянув на Ганнибала сквозь бахрому развевающихся кудрей. В его речи слышны нотки мягкого южного выговора. — Прости за... ну ты понял, – он делает жест той рукой, которой показал Ганнибалу неприличный жест, когда тот проезжал мимо. — Я слишком долго шел пешком. Ганнибал согласно кивает. – Могу представить. Прошу, садись. До города совсем недалеко. Он получает еще одну извиняющуюся улыбку, а затем мужчина сбрасывает рюкзак и открывает дверь, устраиваясь на пассажирском сиденье. Рюкзак ложится ему между ног. — Спасибо, — чуть сбивчиво говорит автостопщик, закрыв за собой дверь. – Я действительно ценю это. Кстати, я Уилл. Ганнибал разгоняет машину, краем глаза наблюдая за автостопщиком Уиллом. Он выглядит… маленьким — это характеристика, на которой останавливается в итоге Ганнибал, понимая, впрочем, что это полностью вопрос его собственного восприятия. Уилл заставил себя казаться маленьким, сгорбившись на сиденье, подтянув колени, насколько это возможно и уперевшись ногами в рюкзак. – Ганнибал, – протянув руку, Ганнибал включает обогреватель и указывает на панель. — Не стесняйся, если тебе холодно, Уилл. Уилл протягивает руку в перчатке и регулирует лопатку одного из вентиляционных отверстий, чтобы направить на себя теплый воздух, а затем, слегка вздрогнув, снова сворачивается в плотный клубок. — Спасибо, — снова повторяет он. – Большинство людей уже не останавливаются, чтобы взять попутчика. Слишком ... «опасно», – Уилл сочетает это слово с воздушными кавычками и нескрываемым отвращением в голосе. Ганнибал чувствует, как губы изгибаются в кривой улыбке. – Многие автомобилисты также нервничают, соглашаясь на поездку, и по тем же причинам. Имеют место сомнения с обеих сторон. У меня нет возможности узнать, опасен ли ты, так же, как у тебя нет возможности узнать, опасен ли я. К примеру, не являюсь ли я, — Ганнибал секундно колеблется, облизывая губы, и на пробу бросает, — серийным убийцей. Уилл фыркает от смеха и засовывает руки под мышки. — Да ладно, — говорит он, поворачиваясь, чтобы взглянуть на Ганнибала. – Шансы на то, что в одной машине окажутся сразу двое серийных убийц, астрономически малы. Ганнибал слышит эти слова и фиксирует их про себя, но вовсе не они вызывают вспышку тревоги, яркую и трепещущую, у него в животе. Он ощущает изменение прежде, чем видит его, чувствуя, как существо рядом с ним изменяется от явно маленького и безобидного к чему-то настороженно-сжатому и однозначно хищному. Пальцы Ганнибала крепче сжимают руль, он стискивает зубы, и лишь затем, когда полностью уверен, что не столкнет их с дороги, он смотрит на Уилла. Он должен был увидеть. Он и раньше видел убийц и опознавал их в тот самый момент, когда они только представали перед ним, понимая их мотивы после буквально нескольких вымученных слов официального диалога. Подобное признает подобное, и от этого никуда не деться. Или, скорее, он думал так ранее. Очевидно, его чутье все еще не идеально, потому что версия Уилла, которая мялась на дороге у его машины, была мягкой, замкнутой и застенчивой, без малейшей тени агрессии в выражении лица. У Уилла, растянувшегося на его пассажирском сиденье, сейчас лед в глазах и обещание насилия во всех линиях тела. Это словно совсем другой человек, одетый в ту же самую кожу, и если бы они встретились при свете дня, сев друг напротив друга в кабинете Ганнибала, он без колебаний поставил бы свой диагноз. Расстройства личности, когда они проявляются, очевидны. Но ранним утром в салоне Бентли Ганнибал все же колеблется с вердиктом, потому что ему чудится что-то очень знакомое в этих мягких, текучих гранях личности Уилла и той легкости, с которой он их отбрасывает. Личный костюм Ганнибала был тщательно скроен, кропотливо сшит и испытан годами работы и наблюдений. Он сделан под заказ, создан специально для него, но при тщательном рассмотрении трещит по швам, потому что, в конце концов, это просто фальшивка. Подделка. Версия самого себя, которую Ганнибал представляет миру, никогда не была чем-то большим, чем фокусом. Покров же Уилла не был подделкой. Ганнибал смог бы увидеть истину и сквозь него, если бы это было так. Он был абсолютно настоящим, но не… не настоящим Уилла. Уилл не создавал свой собственный костюм. Он просто позаимствовал чужой. Как назвать оборотня, который сохраняет внешний вид, меняя лишь душу? Ганнибал лениво задается этим вопросом, и из его ментальной картотеки неспешно вычеркивается имя Уилла. Он хмыкает, расслабляя пальцы и снимая напряжение с плеч. – Малы, — соглашается он. — Но, боюсь, не равны нулю. Уилл замирает, и Ганнибал уже почти ожидает увидеть серебристую вспышку боковым зрением, но... Ничего не происходит. Уилл не пытается напасть на него, не пытается одержать верх над человеком, который якобы только что стал для него самой серьезной угрозой. Вместо этого он просто смеется, легко, ярко и в полном восторге. — Мне ведь не придётся ловить другую попутку? Он произносит это так, будто уже откуда-то знает, что Ганнибал передумал, и Ганнибал не видит смысла притворяться, что это не так. – Мой дорогой мальчик, последним, что ты бы увидел, стал бы салон этой машины. Уилл сдвигается, расслабляется и полностью поворачивается лицом к Ганнибалу, скрестив ноги под собой. Он не пристегнут ремнем безопасности — если бы Ганнибалу вздумалось ударить по тормозам, он пробил бы лобовое стекло «Бентли» собственной головой. Ганнибал намеренно запрещает себе думать о том, почему он слегка сбавляет газ, снижая скорость. – Я думаю, что тогда нам стоит познакомиться еще раз, — ухмыляется Уилл, и когда Ганнибал смотрит на него, то видит, что лед в его взгляде успел смениться тихим внутренним огнем, жарким, сдержанным и опасным. Ганнибал, несмотря на все свои подсознательные выводы, чувствует себя заинтригованным. — По-настоящему познакомиться, я имею в виду. «Ганнибал» ничего не говорит мне о том, что именно ты планировал со мной сделать. Звук собственного имени в тихом, низком рокоте голоса Уилла заставляет волосы на затылке Ганнибала встать дыбом. Каждый его инстинкт вопит, что этот человек опасен, что ему нужно вести себя крайне осторожно, но впервые за долгое время Ганнибал действительно ощущает себя заинтересованным чем-то еще, кроме своей работы. – Газеты всегда до ужаса драматичны, — говорит он, чувствуя, как приподнимаются уголки рта. – В них меня прозвали Чесапикским Потрошителем. Тишина опускается на салон Бентли, и Ганнибал ловит себя на ленивом размышлении, не окажется ли это слишком для странного существа на его пассажирском сиденье. Серийный убийца? Приемлемо. Серийный убийца, которого подозревают в том, что он забирал трофеи и поедал части тела своих жертв? Это уже слишком. Но Уилл не отстраняется от него, не отшатывается с плохо скрываемым отвращением. Он просто задумчиво хмыкает, глядя через лобовое стекло на дорогу. – Похоже, мне стоит купить лотерейный билет, — произносит он почти про себя, а затем добавляет уже чуть громче. – Ты был в моем списке весьма долгое время. Ганнибал выжидательно приподнимает бровь. Видимый образ Уилла не вызывает ассоциаций с линчевателем. Он не похож на убийц, что утоляют свою жажду, преследуя тех, кто сделан из того же теста, но Уилл уже успел доказать, что его трудно прочесть. Поэтому Ганнибал воздерживается от поспешных выводов, по крайней мере, пока. – Должен ли я быть польщен или обеспокоен тем, что включен в этот твой список? – Говорят, подражание — самая искренняя форма лести. – Которую посредственность может заплатить величию. Это остальная часть фразы, – Ганнибал делает паузу. — А ты не похож на посредственность. Уилл закатывает глаза. – Да, я знаю. Все склонны забывать концовку. Наверное, в ФБР просто чувствуют себя лучше от того, что оскорбляют меня. Но пока они в очередной раз кусают себя за задницу в попытке меня поймать – самое меньшее, что я могу сделать – смириться с подобной характеристикой, даже если это – дурной вкус. — У тебя проблемы со вкусом? Ганнибал едва слышит задушенный смешок Уилла из-за рокота двигателя Бентли. – Мои мысли часто невкусные. — Как и мои, — бормочет Ганнибал, сглатывая, когда его рот внезапно наполняется слюной. — Они считают, что ты кому-то подражаешь? – Подражание — это самое близкое к пониманию. – Ассоциации приходят быстро. На этот раз улыбка Уилла острая. — Как и лесть. Какое-то время Ганнибал вообще ничего не говорит, позволяя своим наблюдениям упорядочиваться в его голове. Уилл… уникален, не похож ни на кого, с кем Ганнибал сталкивался ранее, и это заставляет его колебаться. Неспособность предсказать, как кто-то отреагирует на него, одновременно освежает и пугает. — Меня назовут Мимиком, — произносит Уилл, вздохнув. – Когда до них дойдет, что я существую. Ганнибал, конечно, уже слышал о нем. Джек Кроуфорд вызывал его для консультации по ряду дел, приписываемых серийным убийцам (включая, что доставило отдельное удовольствие, два дела об убийствах Потрошителя), и в ходе этих расследований всплывали самые разные имена. Мимик беспокоит Джека по той же причине, что и Потрошитель — у него нет подписи, нет различимой модели поведения, нет типажа. Его места преступлений являются почти точными копиями работ других убийц, из-за чего его практически невозможно прочитать. – Твой дар — эмпатия в чистом виде, не так ли? Ты можешь принять любую точку зрения, надеть и снять чужой образ мыслей, словно предмет одежды. Глаза Уилла сужаются. – Ага. Позволь узнать, чем ты зарабатываешь на жизнь, Ганнибал? – Когда-то я был хирургом. – А сейчас? Ганнибал вздыхает. — А теперь я практикующий психиатр. Уилл с отвращением фыркает, откидываясь на сиденье. — Не подвергай меня психоанализу , — ворчит он. – Я тебе не понравлюсь, когда буду подвергнут психоанализу. Он говорит по опыту, это ясно как божий день. Ганнибал задается вопросом, насколько значительную часть детства Уилл провел, курсируя между разными врачами и пытаясь разобраться, что с ним не так. И ему чертовски интересно, докопался ли кто-нибудь из них до правды, до природы неприятного дара, которым обладает Уилл. Он снова смотрит на Уилла, на острые углы, которые тот больше не скрывает, и думает, что, скорее всего, не нашлось абсолютно никого, кто оказался бы настолько заинтересован в нем, чтобы заметить что-то необычное. Пока не стало очень поздно что-либо с этим поделать. — Прости, Уилл, — произносит Ганнибал, удивленный искренностью в собственном голосе. – Я не могу отключить свою наблюдательность так же, как и ты не можешь отключить свою. После паузы Уилл вздыхает. – И что, ты действительно целыми днями торчишь в кресле и задаёшь людям вопросы типа «Что вы чувствуете по этому поводу»? — Среди прочего, — кивает Ганнибал. – Серьезно? Ганнибал сворачивает на свою улицу и позволяет тишине повиснуть между ними в течение того краткого мгновения, пока Бентли паркуется на подъездной дорожке. Если Уилл и замечает, что они не в самом Балтиморе, если его это и беспокоит , то он не упоминает об этом. Он просто сидит рядом, снова выжидательно растянувшись на пассажирском сиденье авто Ганнибала, вопиющим образом демонстрируя право там находиться. Право, которое он даже не начал ещё зарабатывать. – Иногда, — добавляет Ганнибал, — я также консультирую ФБР. Уилл резко меняет позу, и Ганнибал подспудно напрягается, готовясь защищаться. Но все, что его пассажир делает – это стаскивает перчатки и наклоняется через центральную консоль. Уилл тянется к щеке Ганнибала, гораздо деликатнее, чем мог бы ожидать доктор, и поворачивает голову Ганнибала к себе до тех пор, пока они не встречаются глазами. Кроваво-ореховые радужки сливаются с льдисто-синими. — О-о-о, — протягивает Уилл, и в его голосе звучит практически благоговение. Его глаза скользят по лицу Ганнибала, словно считывая, впитывая, а затем закрываются на какое-то мгновение. Его ладонь, прижатая к щеке Ганнибала, смещается к затылку. — О, — повторяет Уилл. – О, это прекрасно. Его голос меняется, совсем чуть-чуть. В нем возникает оттенок, акцент, шуршаще смягчающий согласные, которого раньше там не было, и который отлично знаком Ганнибалу. Ганнибал сдвигается, пытаясь сильнее развернуться к другому мужчине, и ногти Уилла тут же резко и безжалостно впиваются ему в затылок. — Не двигайся, — бормочет Уилл. — Не… не шевелись. Сейчас я не могу отделаться от ощущения, что ты собираешься убежать. — Что заставляет тебя так думать? В ответ Уилл издает задыхающийся смешок, его пальцы дергаются и впиваются еще сильнее. Ганнибал чувствует, как в бороздах, оставленных его ногтями, набухает кровь, и ему интересно, как сам Уилл отреагирует на нее, когда снова станет самим собой. — Все для тебя жертвы, не так ли? – Уилл больше не смотрит на него, но Ганнибал все еще может видеть мягкий изгиб его рта, трепет ресниц на его щеках. Он улыбается про себя, упиваясь тем, что чувствует. – Это добыча убегает. Но ты не добыча. Тебе не нужно беспокоиться о шорохе в кустах, если ты находишься на вершине пищевой цепочки, если ты знаешь, что во мраке все будет бежать от тебя, а не за тобой. – ФБР также находится на вершине этой пищевой цепочки, — отвечает Ганнибал. Это вызывает у Уилла еще один смешок, в этот раз более резкий. — И ты оказываешься рядом каждый раз, когда они подбираются слишком близко, не правда ли? Сбиваешь их с пути, чтобы обезопасить себя. Чертовски умно, – Уилл качает головой, и его пальцы скользят по затылку Ганнибала, размазывая кровь. Его голос падает до легкого шепота. – А потом… потом ты выходишь и просто забираешь этих… этих жалких свиней и… и возвышаешь их до уровня искусства. Это то, чего они еще не поняли, не правда ли? Что ты создаёшь картины не только для себя, но и для них тоже... Позволяешь им стать чем-то куда большим после смерти, большим, чем вся их предыдущая жизнь. Даешь им изменение. Становление... Уилл с легким, нежным смешком проводит рукой по щеке Ганнибала, оставляя липкие пятна крови там, где его пальцы касаются кожи. Пока Ганнибал молча наблюдает, поведение Уилла снова меняется, возвращаясь к той версии самого себя, которая жаловалась на отношение ФБР к нему. Когда он произносит следующую фразу, в его голосе снова отражается Юг. – Они никогда тебя не поймают, — говорит он, а затем шутливо касается носа Ганнибала указательным пальцем. — Меня они тоже никогда не поймают. Ганнибал издает долгий, медленный вздох. – Похоже, у нас куда больше общего, чем мы оба полагали. Уилл широко улыбается, а затем переводит взгляд на дом Ганнибала. – Есть и существенные отличия. Это твое логово? Ганнибал кивает в знак согласия. — Ты собираешься пригласить меня войти? Грубый мальчик –думает Ганнибал – Грубый, милый мальчик. — Я приготовлю нам завтрак, — говорит он, и улыбка Уилла становится совершенно дикой.