С нетронутой кожей и измененными душами

Уилл располагается у столешницы, выглядя так органично, что кажется, будто он провел на этой кухне уже десятки рассветов, и с неослабевающим интересом наблюдает за приготовлением завтрака. Его рюкзак валяется на полу между ножками высокого барного стула, пальцы сжимают стеклянную чашку, наполненную свежесваренным кофе. Уилл держит ее так бережно, словно она является чем-то поистине драгоценным, и, если судить по темным кругам под его глазами, кофеин для него сейчас действительно куда дороже денег. Ганнибал не ждал гостей, но он каждый день готовит для себя полноценный завтрак, а протеиновый омлет — слишком простое блюдо, чтобы у него возникли трудности с приготовлением двойной порции. Уилл наблюдает за ним молча, никак не комментируя происходящее, пока Ганнибал не выкладывает несколько колбасок на зашипевшую сковороду. — Я так понимаю, ты редко ходишь к мяснику? Уголок рта Ганнибала изгибается. – Я очень внимательно отношусь к тому, что помещаю в свое тело, Уилл. Чаще всего это влечет за собой собственноручную разделку мяса и самостоятельное изготовление сосисок. Уилл тихо смеется в ответ, делая очередной глоток кофе. — Должен сознаться, что мой вкус не слишком изыскан, поэтому все твои усилия могут оказаться потраченными впустую. Но пахнет просто потрясающе. Ганнибал поднимает глаза, отмечая легкость в развороте плеч Уилла и спокойное, почти дремотное выражение его лица. Он действительно расслаблен, сидя полусонным на кухне каннибала, где его нос аппетитно щекочет запах готовящейся человеческой плоти. Странный мальчик, –думает Ганнибал. – Странный и очаровательный. Он заканчивает готовить завтрак в уютной тишине, почти физически ощущая на себе пристальный взгляд Уилла. Однако каждый раз, когда он поднимает глаза, Уилл, в противовес этому ощущению, либо любовно изучает свою медленно пустеющую кружку с кофе, либо осматривает кухню Ганнибала, даже не пытаясь скрыть интереса. Ганнибал полностью возвращает себе его внимание лишь в тот момент, когда ставит перед ним исходящую паром тарелку и кладет вилку на столешницу рядом с ней. — При обычных обстоятельствах я бы настоял на том, чтобы позавтракать за столом, — произносит Ганнибал, придвигая второй табурет напротив, – однако наши обстоятельства сложно назвать обычными. Уилл берет вилку и накалывает на нее кусочек колбасы. — Неужели у тебя нет привычки привозить домой гостей по ночам? — лукаво интересуется он и кладет колбасу в рот. Ганнибалу всегда нравилось наблюдать, как люди едят приготовленную им пищу. Это удовольствие особого рода – смотреть, как его гости неосознанно предаются тому, что считается в обществе самым серьезным из всех культурных табу, а затем еще и благодарят его за эту возможность. Наблюдать же за тем, как ест Уилл – совершенно другой тип наслаждения, поскольку Уилл точно знает, откуда взялась эта пища и при этом поглощает ее без малейших колебаний. Уилл сглатывает, хмыкает и улыбается, расслабленно и почти лениво. – Это вкусно. Спасибо, Ганнибал. – На здоровье. Уилл замирает, не донеся до губ очередную вилку с омлетом, а затем наклоняет вбок голову. Его глаза блуждают по лицу Ганнибала с тем же интересом, что и совсем недавно в машине, когда он примерил на себя личность Ганнибала, словно пальто с чужого плеча. В этот раз, однако, нет ни коррекции, ни смещения — взгляд Уилла остается его собственным, напряженным и острым, но полностью его. — Вот оно что.., — кивает он в итоге сам себе. – Я ведь изучал тебя, знаешь? Мне, к сожалению, были доступны лишь изображения твоих шедевров. Хотя сами репортажи TattleCrime традиционно попахивают, в лучшем случае, спекулятивной фикцией, нельзя не признать, что фотографии Лаундс неизменно великолепны. Однако по картинке сделать то, что я делаю, сложнее. — Ты умеешь читать места преступлений? Уилл откусывает еще кусочек, крутанув кистью в невнятном жесте «вроде того». – Я могу поставить себя на место человека, их совершившего. Почувствовать то, что он чувствовал в тот момент, восстановить те шаги, которые он предпринял, и понять, почему он сделал то, что сделал, – он улыбается Ганнибалу. — Но, как я уже сказал, по картинке это сделать сложнее, а у меня действительно были только фото твоих картин. — Это все равно больше, чем смогло бы сказать большинство, — отмечает Ганнибал. — И что тебя заинтересовало? – Что именно тебя во всем этом заводит. Ганнибал делает паузу и переводит дыхание, ожидая слишком знакомого ему приступа раздражения. Он выслушал уже более чем достаточно неуклюжих рассуждений Кроуфорда и его подопечных о своих предполагаемых мотивах и психологическом профиле Чесапикского Потрошителя. Уилл груб, но раздражение не приходит, потому что, как ему кажется, Уилл уже должен был понять. Он посмотрел на Ганнибала и так легко влез в его шкуру, что это было похоже на взгляд в зеркало. Он бы не смог предположить какой-то чуши, зная о добыче, свиньях и становлении… Самое меньшее, что он сейчас может сделать – это выслушать мужчину. Он всегда может изменить мнение о грубости Уилла позже, если тот ошибётся. — И к каким же выводам ты пришел? Уилл цокает языком. – Я мог бы смотреть на твои шедевры изо дня в день и, вероятно, никогда не понял бы их по-настоящему, даже если бы лично посетил место преступления. Потому что, как оказалось, убийства – далеко не главное. Не пойми меня неправильно, я знаю, ты гордишься своей работой и, разумеется, испытываешь определенное удовлетворение от самого факта убийства, которое сошло тебе с рук, но на самом деле это не более чем подготовка к настоящему шоу. Лишь силой воли Ганнибал удерживается от того, чтобы не сжать вилку сильнее. Он не привык к тому, что его действительно видят, не так ясно, не так четко. Но Уилл, похоже, способен проскользнуть сквозь всю выстроенную им защиту, будто ее вообще не существует. – На самом же деле, — продолжает Уилл, — убийства являются лишь прелюдией. А вот это – он накалывает еще один кусочек сосиски и кладет его в рот, довольно хмыкнув, – главная часть. Он смакует мясо, позволяя слабой, едва заметной улыбке отразиться на своих губах, а затем сглатывает и добавляет: – Насытить себя — это рутина. Необходимость. Накормить же этим других — игра за власть. И это именно то, что тебе нравится. Ганнибал сглатывает, внезапно ощущая, как пересохло в горле. — Смелое предположение. – Не предположение, – взгляд Уилла останавливается на Ганнибале, пока он делает еще один глоток кофе. — Ты не сводишь с меня глаз с тех пор, как я начал есть. То, как ты контролируешь дыхание и частоту сердечных сокращений, действительно впечатляет, но ты не можешь ничего сделать с реакцией собственных зрачков. Тебе это нравится. Очень. Он делает паузу, внезапно уставившись туда, где его ладонь обнимает кружку. Под взглядом Ганнибала Уилл медленно разжимает пальцы, сгибая их еще раз, прежде чем поднести ладонь к лицу. Даже со своего места напротив Ганнибал видит, что именно приковало взгляд Уилла — его кровь, уже темная и засохшая, окрасившая кончики пальцев. — Ты не сказал, что я причинил тебе боль. — Потому что ты этого не сделал. Уилл приподнимает бровь, поворачивая руку так, чтобы Ганнибал смог увидеть кровь под ногтями. – Я пустил тебе кровь. Ганнибал потягивает кофе, наблюдая, как Уилл смотрит на собственную руку. — Это беспокоит тебя. Уилл фыркает, качая головой. – Меня беспокоит, что я не помню, чтобы делал это, — говорит он. — Я помню, как говорил тебе не двигаться. Я помню, что смотрел, как трепещет пульс на твоем горле, и думал о том, как легко было бы вырвать зубами яремную вену. Я помню, как предвкушал вкус твоей крови, не потому, что хотел убить тебя, а потому, что это означало сохранить часть тебя в себе, – он на секунду замолкает, поднимая глаза, чтобы взглянуть на Ганнибала. – Ты очень интересный человек, — добавляет он, а затем засовывает указательный палец в рот. Что-то скручивается внизу живота Ганнибала, яростное, горячее и пьянящее, черное пламя облизывает позвоночник и заставляет крошечные ранки в форме полумесяца на затылке пульсировать в такт биению сердца. Сама природа того, что он делает, интимна, и Ганнибал всегда это признавал, но наблюдать, как Уилл слизывает его кровь с пальца, — это особый стиль интимности. Уилл вытаскивает палец изо рта с тихим чмоком. — Ты не подскажешь, где у тебя ванная? Ганнибал указывает на коридор и лишь усилием воли заставляет пламя не вырываться из горла, пока произносит: – Вторая дверь направо. Уилл одаривает его секундной яркой улыбкой, пока спрыгивает с барного стула, и Ганнибал не может не представлять себе, как выглядела бы эта улыбка, залитая кровью. Он задается вопросом, насколько сговорчив окажется Уилл, когда он предложит ему выяснить это. Пока Уилл смывает остатки крови с рук в туалете, Ганнибал убирает беспорядок после завтрака, упаковывая остатки и вручную перемывая посуду и сковородки. К тому времени, когда он заканчивает и тянется за полотенцем, чтобы вытереть руки, Уилла все ещё нет. Ганнибал идет по коридору и обнаруживает дверь в ванную приоткрытой, но саму комнату – пустой. В раковине блестят капли воды, а полотенце для рук, висящее рядом с аптечкой, перекошено — Уилл явно был там, но его больше нет. Дойдя до конца коридора, Ганнибал останавливается в дверях своего кабинета. Уилл стоит посреди комнаты, сунув руки в карманы выцветших джинсов, и рассматривает одну из книжных полок, обнимающих стену. Он оглядывается, когда Ганнибал входит в комнату, от чего кудри на его лбу слегка вздрагивают. – Просто осматриваюсь, — говорит он. – Не читал «Илиаду» со школы. Твой экземпляр куда лучше, чем та потрепанная книга в мягкой обложке, что была в нашей библиотеке. Ганнибал делает несколько шагов к нему, пока не оказывается позади Уилла, достаточно близко, чтобы уловить запах дешевого лосьона после бритья и застарелого пота. Уилл смотрит на него, и что-то темное мелькает в его глазах, прежде чем его внимание возвращается к книжным полкам. — Ты ищешь сходство между нами, Уилл, или просто натыкаешься на него? Уилл тихо смеется. — Ты психиатр и лучше меня знаешь, что установление связи с похитителем — вполне разумная реакция на определенные стрессовые ситуации. Либо ты налаживаешь контакт с хозяином ситуации и выживаешь, либо нет – и ты завтрак. На мгновение Ганнибалу кажется, что Уилл сейчас спросит, кем был их завтрак, но он этого не делает. Он просто поворачивается и отходит к письменному столу Ганнибала. Его руки остаются в карманах, хотя его внимание явно привлекает стопка рисунков у края стола. — Ты именно так меня видишь, Уилл? Похитителем? Голубые глаза отрываются от рисунков, и Уилл приподнимает одну бровь. – Любой, кто заглянет сюда, скажет, что баланс сил в этой комнате очевидно смещен в твою пользу. На твоей стороне возраст, опыт и статус, – ладонь Уилла высвобождается из кармана, кончики пальцев скользят по одному из белоснежных черепов, украшающих стол. Он усмехается, проводя пальцами по рожкам. – Все, что я могу противопоставить этому – в лучшем случае трюк для вечеринки. Ганнибал оценивающе смотрит на него, сужая фокус внимания. Уилл, стоящий перед ним сейчас, больше всего напоминает Уилла, встреченного им на обочине дороги, чем что-либо еще, виденное Ганнибалом за последние несколько часов. Он находит эту мягкую, скромную личность куда более тревожной, чем любую из прочих. – Уверен, что твоя вечеринка была бы впечатляющей. Уилл смешливо фыркает в ответ. — Думаю, на этом фронте ты бы тоже меня побил. Он отталкивает кресло Ганнибала от стола ногой, а затем чуть ли не падает в него, неприлично широко расставив колени и закинув руки на подлокотники. Растекшись по кожаному сиденью, он, тем не менее, снова умудряется выглядеть таким маленьким, что кажется, будто взять его за горло и опрокинуть на ковер не составит никакого труда. Ганнибал полагает, что столкнулся бы с определенными трудностями, если бы попытался. — Тебе нравится выставлять себя слабой стороной, — говорит он в итоге, и в тусклом свете лампы взгляд Уилла тут же возвращается к нему. – Играть в подчинение, так сказать. — Это то, что я, по-твоему, делаю? – А разве нет? Ухмылка Уилла обнажает слишком много зубов, чтобы считаться любезной или даже просто человеческой. – Я не виноват, если люди, глядя на меня, видят что-то хрупкое, — говорит он. – Их восприятие — не моя ответственность. Наблюдать за тем, как он скользит, как грани его личности обостряются и сглаживаются по мере необходимости – поистине удивительно. Маленький демон внутри него время от времени дает о себе знать, но Ганнибал искренне сомневается, что большинство людей вообще способно заметить эту часть Уилла, пусть подсознательно они и реагируют на него дискомфортом и беспокойством. Реакция жертвы на хищника в комнате. Ганнибалу же природа Уилла не доставляет ни малейшего неудобства. – Не твоя, — соглашается Ганнибал. – Но, тем не менее, ты получаешь от этого удовольствие. Ты сказал, что ФБР назовет тебя Мимиком, когда узна́ет о твоем существовании, – он подходит ближе к столу, понимая, что снова начинает загонять Уилла в клетку. В прошлый раз, когда он сделал это, Уилл легко выскользнул из его личного пространства, и Ганнибалу любопытно посмотреть, что произойдет, если опробовать эту границу на прочность еще раз. Обойдя стол, он раскладывает стопку набросков, привлекая к ним внимание Уилла. — Если воспользоваться твоей формулировкой, это то, что тебя заводит? Быть настолько незаметным, что они даже не подозревают о твоем существовании? Взгляд Уилла возвращается к нему, синие глаза проницательно блестят. – Мне нравится быть увиденным. Иногда. — Но ты позволил мне увидеть себя. Это вызывает у Уилла еще одну улыбку, сопровождаемую короткой вспышкой смеха. – Я лишь дал тебе понять, что мои зубы такие же острые, как твои, чтобы ты дважды подумал, прежде чем вонзить их в меня, — говорит он, слегка ерзая на месте. Он сползает еще немного вниз по сиденью и сильнее раздвигает бедра. Взгляд Ганнибала, прикованный к этому движению, невольно падает на его пах, и в тот же момент он улавливает насыщенный мускусный запах, следом осознавая свою ошибку. Это вовсе не он загоняет Уилла в клетку, это сам Уилл заманивает его, дразнит и соблазняет, и то, как легко он на это повелся, проявило эту новую грань недвусмысленного возбуждения. — О, думаю, ты раскрыл куда больше, чем только это, — бормочет он чуть тише и ниже, чем за мгновение до этого. Какой же ты хитрый мальчишка, Уилл. На губах Уилла играет усмешка, его глаза не отрываются от лица Ганнибала. – Ловлю себя на том, что сделал для тебя исключение. Полагаю, друг с другом мы оба отошли от привычных шаблонов . – Обычно я этого не делаю. Но исключения лишь подтверждают правила, – Ганнибал делает еще один шаг вперед, останавливаясь между раздвинутыми коленями Уилла, так близко, что толкни – и они соприкоснутся. После их последнего контакта он истек кровью, и этот факт каким-то образом придает вес перспективам, словно в момент их следующего соприкосновения начнется шторм, или пожар, или что-то не менее разрушительное. Он не закрывает оставшуюся между их телами брешь. Дождаться реакции Уилла куда интереснее. – Вероятно, мы просто оба пытаемся установить определенную связь, — предполагает Уилл. Он смотрит вниз, туда, где нога Ганнибала почти упирается в его собственную, а затем медленно скользит взглядом по телу Ганнибала. – Но не стоит торопиться, пока иерархия не будет установлена ​​должным образом. Губы Ганнибала изгибаются в улыбке. – Ты не уверен, кто из нас является доминирующей личностью? – Ты? – стреляет Уилл в ответ. Тем не менее, он отвечает на улыбку Ганнибала, снимая ею часть остроты со следующих слов. – Забавно, что ты спросил, считаю ли я тебя своим похитителем. С тем же успехом ты мог бы поинтересоваться, не считаю ли я тебя хозяином. – Я стараюсь не задавать вопросов, на которые уже знаю ответ, если только не думаю, что ответ будет особенно поучительным. Уилл опускает голову в молчаливом согласии, а затем резко сдвигается, сводя колени ближе и зацепляясь ступнями за лодыжки Ганнибала. Ловушка совсем хлипкая, но Ганнибал чувствует тепло кожи Уилла через ткань штанов и может ощутить, как напрягаются мышцы его ног, удерживая его на месте. — В любом случае, «хозяин» — не совсем подходящее слово, — произносит Уилл, сложив руки на груди. Он улыбается, хотя его улыбка и не достигает глаз. — Как ты и сказал, я только играю в подчинение. Уилл играет во многие вещи, думает Ганнибал. Сейчас он играет в Ганнибала, проверяя границы, нажимая на кнопки и оценивая, чему Ганнибал позволит сойти с рук. Они слишком мало знакомы, а когда танцуешь с кем-то опасным, лучше всего знать, где проходят края. Это то, что они сейчас делают оба: наносят на карту все острые грани, что могут найти друг в друге, чтобы минимизировать шансы порезаться позже. — Существует ли более подходящее определение того, чем я являюсь для тебя, Уилл? — спрашивает Ганнибал. — Как ты относишься к «покровитель»? Ганнибал колеблется. Он знаком с этим определением и понимает его в достаточной степени, чтобы осознавать многочисленные коннотации, которые оно в себе несет. Двадцать первый век вложил в это слово определенные нюансы, и, учитывая то, что Уилл смотрит на него с желанием в глазах и возбуждением, которое даже не пытается скрыть, он использовал это определение не просто так. — И что же предполагает мое покровительство? Уилл облизывает губы. — Ничего такого, чего бы ты уже не сделал. Ты кормишь меня. Ты даешь мне крышу над головой. Ты делишься со мной теми милыми темными кусочками своей личности, которые не можешь больше никому показать. — Покровительство — это улица с двусторонним движением, Уилл. – Ты уже видел мою работу, — пренебрежительно бросает Уилл. – И знаешь, искусство какого качества получишь взамен. На каком-то уровне сознания Ганнибал обоснованно считает, что ему следует отказаться. Он должен отослать Уилла — или хотя бы попытаться – но не питает иллюзий, что отказ здесь и сейчас приведет к чему-то иному, кроме кровавого конца для кого-то из них. Однако разрешение остаться, поощряющее деятельность Уилла в качестве Мимика здесь, в Балтиморе, представляет собой совершенно другой набор рисков. И хотя сомнения имеют место, Ганнибал все же отбрасывает их. Пусть Джек Кроуфорд и является далеко не худшим агентом ФБР, но Ганнибал и Уилл — высшие хищники. Нет мира, в котором ФБР превзошло бы их, если только они сами не позволят этому случиться . – Комната для гостей находится наверху, — произносит он в итоге, — напротив главной спальни. Уилл издает мягкий счастливый звук, и его ноги ослабляют хватку вокруг голеней Ганнибала. – И я должен сообщить, что у меня есть правила отмены приема за двадцать четыре часа, которые применимы как к моим пациентам, так и ко мне, — продолжает Ганнибал. – Поэтому сейчас я должен подготовиться к рабочему дню. Кивнув, Уилл машет рукой в ​​сторону двери кабинета. — Иди готовься, — говорит он. — Я буду здесь, когда ты вернешься. Ганнибал отмечает, что Уилл вовсе не обещает ему оставаться там, где он есть, но не упоминает об этом. У него есть ощущение, что какой бы сюрприз ни запланировал Уилл, ему самому это должно понравиться.