***
Ганнибал не слишком удивляется, когда поиски Рэндалла Тира приводят его в Музей естественной истории. Своды Академии всегда представляли собой надёжное укрытие для тех, чьи человеческие костюмы не совсем подходят по размеру. В определенных сферах деятельности никто не считает их странными – просто эксцентричными. – Твое увлечение зубами всегда будет управлять тобой, — говорит он молодому человеку при встрече, и слова Уилла отдаются эхом в его голове: «Ты не должен был вцепляться в меня зубами, если хотел терпения». Ганнибал помнит, как целенаправленно поставил Тобиаса Баджа на пути Уилла, подарив ему вдохновение, и что-то в нем сопротивляется идее сделать то же самое с Рэндаллом. Он знает, что свирепость Уилла была бы прекрасна, но мысль о том, что Уилл проскользнет в голову Тира и станет им, вызывает у Ганнибала оскомину. — Вы давно не мой психотерапевт, — осторожно говорит Рэндалл, и Ганнибал слышит невысказанный вопрос – «Почему вы здесь?». Он улыбается, демонстрируя зубы, острые и неровные. — Я видел твою работу. И не я один. Тебя ищут, Рендалл. Рэндалл не выглядит удивленным, и почти никак не реагирует на его слова. Как меняется система координат у хищника, когда он становится добычей? – спрашивает себя Ганнибал. – Я не думаю, что смогу остановиться, — отвечает Рэндалл, и улыбка Ганнибала становится шире от той спокойной уверенности, что слышна в его голосе. — Я не хочу, чтобы ты останавливался. Но они найдут тебя, Рэндалл. И когда это случится, важно, чтобы ты сделал именно то, что я сейчас скажу.***
На следующий день Ганнибал в лаборатории ФБР наблюдает за тем, как Прайс и Зеллер озвучивают свои выводы. – Самое близкое соответствие, которое мы смогли обнаружить, сравнив радиусы ран и укусов, — это пещерный медведь, — объявляет Зеллер, поглаживая гипсовую копию черепа. – Но пещерный медведь этого не делал. – В основном потому, что они вегетарианцы, — подхватывает Прайс, — и уже двадцать восемь тысяч лет как вымерли. Зеллер продолжает еще что-то рассказывать о силе челюстей, когда Ганнибал вдруг видит в коридоре лаборатории Беверли Катц, сопровождающую пугающе знакомую фигуру. Под взглядом Ганнибала она проводит Рэндалла мимо смотрового стола, где Зеллер все еще ласкает череп, следя за тем, чтобы Тир увидел все и всех, включая Ганнибала. Рэндалл лишь на мгновение встречается с ним глазами, но этого достаточно, чтобы Ганнибал увидел в их глубине что-то темное и абсолютно первобытное. Как только Тир оказывается вне пределов слышимости, Джек встает и поворачивается к Ганнибалу. — Вы узнали его? Ганнибал кивает, пытаясь предугадать, к чему может привести такой поворот событий. Однако Джек не дает ему времени на размышления. — Отлично, — говорит он. – Я хотел, чтобы он увидел череп. Если он не убийца, для него это не будет иметь никакого значения. Но если он причастен, это может немного сбить его с толку, а я готов использовать любое преимущество. Ганнибал снова кивает, и Джек выходит в коридор. — Я бы хотел, чтобы вы присутствовали на допросе, доктор Лектер. Ганнибал сглатывает, колеблясь. – Если мистеру Тиру станет известно о моей причастности.., — начинает было он, пытаясь прикрыть свое нежелание общаться с Рендаллом в компании Джека заботой о своей карьере, но Джек лишь безразлично отмахивается. – Вы имели полное право нарушить конфиденциальность, — говорит он. – Это… специфическое преступление, и у преступника достаточно специфическое мышление. Вы признали это и поняли реальную угрозу для граждан. Если Тир обратится к вам с судебным иском, я предоставлю в ваше распоряжение всю юридическую команду ФБР. Выдавив из себя улыбку, Ганнибал опускает голову в молчаливом согласии, хотя прекрасно знает, что юридический иск – вовсе не тот тип правосудия, который Рэндалл может учинить против него, если ему представится такая возможность. — Очень хорошо, — говорит он. – Тогда идемте. Рэндалл ожидает их в комнате для допросов, аккуратно сложив руки перед собой. Он выглядит спокойным, хотя и немного напряжённым, и его взгляд на мгновение задерживается на Ганнибале, когда они с Джеком устраиваются напротив него. Джек открывает папку на столе, просматривая несколько бумаг. – Рэндалл Тир, я специальный агент Джек Кроуфорд. Насколько я понимаю, вы уже встречались с доктором Лектером. — Мы знакомы, — ровным голосом отвечает Рэндалл. — Рад снова видеть тебя, Рэндалл, — произносит Ганнибал, и молодой человек бросает на него быстрый взгляд, прежде чем снова повернуться к Джеку. — Мне сказали, что у вас есть ко мне вопросы? Джек кивает. — Скажите, чем именно вы зарабатываете на жизнь? – Моя официальная должность – куратор, – Рэндалл потирает ладони, а затем, словно поймав себя на этом нервном движении, останавливается. – Но это не совсем описывает то, чем я занимаюсь. В основном я отвечаю за изготовлением каркасов. Я проектирую и обслуживаю арматуру, поддерживающую скелеты, которые мы выставляем на обозрение. Я их собираю, разбираю и снова собираю. – Справедливо ли будет предположить, что вы понимаете их механику — этих каркасов — и то, как они спроектированы? Рэндалл улыбается, но улыбка не достигает его глаз. — Да, я думаю, это справедливо. Джек кивает, глядя вниз и делая вид, что делает пометку в деле Рэндалла. – Я спрашиваю, — говорит он через мгновение, — потому что у нас есть основания полагать, что кто-то использовал скелет, а, точнее, череп пещерного медведя в качестве орудия убийства. Ганнибал наблюдает, как на лице Рэндалла проступает слабый интерес. – Древние зубы и когти были созданы для того, чтобы делать то, что у них получается лучше всего. — Жертвы были разорваны на части, — ровным голосом говорит Джек. И затем, чуть более сердечно добавляет. – У вас, насколько мне известно, есть собственная история проблем с такими вещами, как зубы и когти. Рендалл снова бросает взгляд на Ганнибала, но теперь в его глазах уже не видно того первобытного огня. Они пусты. Пусты и бесчувственны, словно это не взгляд яростного хищника, а остекленевшие глаза чучела убитого животного. Ганнибал ерзает, и его мускулы напрягаются в предвкушении. Ничего хорошего не выйдет из того, что Рэндалл принял свое поражение, уже соскользнув в пустое пространство смерти. А затем молодой человек медленно моргает и снова поворачивается к Джеку. — Это то, почему меня сюда вызвали? — спрашивает он, и в его голосе достаточно обиды, чтобы это звучало искренне. — Думаете, я убил кого-то ископаемым? Джек поднимает брови и пожимает плечами, а Рэндалл вздыхает. Его пальцы сжимаются и разжимаются, выдавая волнение из-за того, что ему приходится обсуждать свое прошлое. – У меня было расстройство идентичности, — говорит он. – Врачи сказали мне, что внутренняя карта моего тела не соответствует действительности. Вы знаете, каково это, когда кожа, которую вы носите, вам не подходит? Ганнибал думает об Уилле, о той легкости, с которой он растворяется в ком-то другом. «Как назвать оборотня, который сохраняет свой облик, меняя лишь душу?» Рэндалл Тир — полная противоположность Уиллу Грэму, воплощение всего, чем тот не является, и осознание этого заставляет Ганнибала пересмотреть свое решение держать их подальше друг от друга. Ему любопытно, как именно Уилл заставит Рэндалла истечь кровью, каким частям себя Уилл позволит отрастить клыки и когти, чтобы использовать их для создания собственной картины. Но эта идея гаснет очень быстро. Он не хочет, чтобы в дверях его спальни стояла хоть какая-нибудь версия Рэндалла Тира — даже та, у которой лицо Уилла. — Могу лишь представить, — говорит Джек с сочувствием в голосе, хотя слова звучат покровительственно. – Я знаю, кто я сейчас, — настаивает Рэндалл. – И я чувствую себя намного лучше. Я общаюсь. Я принимаю лекарства. Я работаю и достиг определенных успехов в социальной жизни, – он делает паузу, переводя дыхание. – Я – живое доказательство того, что психические заболевания излечимы. Какое-то время Джек просто смотрит на него, и Рэндалл уверенно выдерживает его взгляд. Ганнибал знает, что произойдет дальше, еще до того, как Джек встает, протягивает руку и благодарит Рэндалла за то, что уделил ему время, потому что это именно Ганнибал позаботился о том, чтобы Рэндалл знал, что сказать. И именно Ганнибал в данный момент автор своего собственного несчастья. Но ситуацию еще можно спасти. Ганнибал ждет, пока Джек не выведет Рэндалла из комнаты, передав его Беверли для сопровождения из здания, а затем встает, поправляя пиджак. – Ничто из того, что он сказал, не мешает ему быть убийцей, которого мы ищем. Джек оборачивается, чтобы взглянуть на него. – Мальчик казался довольно хорошо приспособленным, — с сомнением говорит он. — Вы не согласны? Ганнибал кивает. – Я заметил несколько… тревожных признаков. Конечно, я могу ошибаться. Допрос в ФБР может вызвать стресс даже у невиновного. Джек поджимает губы, его собственные инстинкты борются с уважением к Ганнибалу, и он делает паузу, оглядываясь на коридор. — Возможно, мы могли бы обсудить это подробнее в вашем кабинете, — предлагает Ганнибал, и напряжение с плеч Джека немного спадает. — Да, — говорит он, — хорошо.***
Когда Уилл возвращается домой, уже темно, хотя не очень поздно, и «Бентли» Ганнибала все еще отсутствует на подъездной дорожке. Он разочарованно вздыхает, и довольный Уинстон, сидящий на пассажирском сиденье, вторит ему, громко и драматично выдохнув, прежде чем повернуться, чтобы посмотреть на Уилла. — Ага, меня ты тоже утомил, — фыркает Уилл и улыбается, когда хвост Уинстона начинает постукивать по сиденью. В лунном свете зеленый ошейник с эмблемой пересмешника едва заметен на его шее. Ганнибал, конечно, был прав — Уинстон больше не выглядит бродягой, — но это вовсе не единственная причина того стеснения, что всегда сжимает грудь Уилла при виде ошейников. С удовольствием потянувшись, он открывает пассажирскую дверь для Уинстона и смеется, когда тот почти вылетает из авто. Два часа в собачьем парке ничуть не истощили его запасов энергии. Уилл уже открывает водительскую дверь, когда вдруг слышит низкий, рокочущий рык Уинстона, тихий, но безошибочно узнаваемый в неподвижном вечернем воздухе. Пистолет, прикрепленный под сиденьем, оказывается в руке Уилла за считанные секунды, и хотя его вес ощущается привычно, он никоим образом не успокаивает. Уилл слишком хорошо знает, как легко оружие может быть обращено против своего владельца, и как легко то, что предназначено для защиты, может стать орудием убийства. Он свистит, и следом еще раз, когда Уинстон игнорирует его зов. Рычание становится громче, а затем из-за бампера машины таки появляется Уинстон. Его зубы оскаленны, а шерсть на загривке стоит дыбом. Как только он оказывается рядом с Уиллом, то тут же поворачивается мордой к деревьям возле дома Ганнибала, снова зарычав. — Пойдем, — резко говорит Уилл, не сводя глаз с линии деревьев и отступая к двери. Он не уверен, что там происходит, и не хочет узнавать. – Уинстон! Ко мне! В последний раз рыкнув на деревья, Уинстон подлетает к крыльцу и следует за Уиллом внутрь, едва тот открывает дверь. Грэм закрывает и запирает ее за ними, и сухой щелчок защелки, скользнувшей на место, немного смягчает его настороженность. Немного. Он не включает свет, пока идет по дому, не желая становиться мишенью для того, что находится снаружи. Кто находится снаружи. Инстинкты Уилла подсказывают ему, что на него ведут охоту, и он не знает ни одного животного во всем Балтиморе, во всем штате Мэриленд, которое загоняло бы человека в его собственный дом. Когда произойдет нападение, он должен быть готов. Секунду спустя что-то вламывается в стеклянные двери в задней части столовой, бросаясь на него с диким, скрежещущим ревом. Уилл аккуратно отступает в сторону, и это нечто проносится мимо него, в щепки круша пару обеденных стульев, попавшихся на пути, слишком большое и неповоротливое, чтобы моментально развернуться. Снова раздается странный скрежещущий звук, и Уилл с опозданием понимает, что это был вовсе не рев. Это звук двигателя. Человек в моторизованном скелете бросается на него, широко раскрывая костяную пасть, но Уилл не обращает внимания на зубы и когти — он сосредотачивается на той части человека, которую может за ними разглядеть, на темных, бездонных глазах, что блестят в глубине животной маски. Он резко бьет нападающего прямо в скулу прикладом пистолета. Этого недостаточно, чтобы вывести из строя, и человек лишь пошатывается, дезориентированный, но следом Уилл атакует, набрасываясь в ответ, и сбивает одетого в скелет незваного гостя на землю ударом ноги в грудь. Мужчина падает, и Уилл следует за ним вниз, вцепляясь в маску еще до того, как они упадут на землю, и рычит, когда наконец может сорвать ее и отбросить в сторону. Мужчина под маской выглядит молодым, почти подростком, но Уилл не колеблется. Он наносит ему два быстрых удара, от которых голова незнакомца резко дергается из стороны в сторону. В темных глазах мелькает ошеломление, а затем тело мужчины внезапно обмякает под Уиллом. Он не мертв. Уилл может чувствовать устойчивые подъемы его грудной клетки под собственными бедрами, под чудовищным костюмом, который он носит. Уилл смотрит вниз на бессознательное существо под собой и ждет смещения, скольжения, но ничего не происходит. Ничье иное присутствие не проскальзывает в его разум, никакая чужая сила воли не вступает в борьбу с его собственной. Нахмурившись, Уилл осматривает механизм, хитроумное приспособление, внутри которого заключен человек, сплошь состоящее из костей и блестящего металла, скреплённых хорошо смазанными сервоприводами. Это скелет, но он явно изготовлен на заказ, собран вручную кость за костью, пока костюм хищника не станет идеален. Уилл снова смотрит на лицо мужчины, а затем медленно переводит взгляд на Уинстона, забившегося в угол и слегка дрожащего, и думает, что может понять это желание дикости. А затем он закрывает глаза и вдыхает, соскальзывая. Но, когда смещение таки происходит, он попадает не в простые, животные мысли бессознательного незваного гостя, а в гораздо более знакомый, более уютный, чудесно-сложный разум, что был спрятан на задворках его собственного сознания в течение долгих недель. Картина оживает на его веках, расцветая яркими мазками: возвышение и насмешка, признание и оскорбление, подношение, добыча. «Добыча» – мысленно повторяет Уилл, и изображение внезапно меняется, обрастая деталями, всплывшими из его памяти, а не воображения. Они вплетаются в образ картины, которую другой выстроил в мозгу Уилла, и образ будущего совершенства грозит сорвать с его губ восторженный, отчаянный вздох. О, ему это понравится.***
Ганнибал не понимает, что что-то не так, пока не переступает порог дома. Снаружи все выглядит как обычно, так же, как и в любой другой вечер его прихода домой. Внутри же совсем другая история. Осколки стекла усеивают пол столовой, обломки стеклянных дверей устилают пол блестящим крошевом и щепками. Несколько стульев искрошены в труху и неуклюже отброшены к стене, хотя сам стол, похоже, не пострадал. Пробираясь сквозь беспорядок, Ганнибал видит среди этого хаоса несколько темных, уже подсохших пятен крови. Следом он слышит, как наверху Уинстон царапает дверь в комнате Уилла, прося, чтобы его выпустили, но его хозяин в доме, похоже, отсутствует. Первый звонок Ганнибала на телефон Уилла слетает на голосовую почту. Второй тоже. На третий он вешает трубку до того, как автоматический женский голос успевает заговорить, просто чтобы немедленно набрать номер снова, и только практичность не позволяет ему набрать Уилла в пятый раз. Где бы ни был тот сейчас, Ганнибал должен исходить из того, что он там добровольно. У него было время и возможность запереть Уинстона, чего ни один из них не делал долгое время, и Ганнибал точно знает, что Уилл сделал это из-за осколков стекла на полу. И хотя Ганнибал не уверен, что именно произошло в его отсутствие, но, учитывая последние события, он вполне может предполагать. Он помнит пустоту в темных глазах Рэндалла и запрещает себе представлять такое же выражение в глазах Уилла. Зацикливание на рефлексии не принесет ему никакой пользы, если только он не собирается садиться в машину и обыскивать Балтимор улицу за улицей. Ганнибал ничего не может сделать для Уилла, пока тот сам не решит вернуться домой, но он может сделать так, чтобы дом, в который вернётся Уилл, не выглядел так катастрофично. Вздохнув, Ганнибал снимает пиджак, вешая его на один из уцелевших стульев, осторожно закатывает рукава, а затем, осмотревшись и оценив степень ущерба, приступает к работе. Солнце уже начинает окрашивать небо в розовый цвет, когда на подъездную дорожку наконец заезжает машина. К этому времени столовая настолько чиста, насколько это возможно — остатки сломанных стульев собраны и вынесены на улицу для последующего сжигания, стекло выметено и утилизировано. Ганнибал мало что может сделать с дырой на месте двери, поэтому планирует просто вызвать подрядчика, как только наступит утро. Но эти мысли смывает приливом крови из его разума в тот же момент, когда он слышит хруст гравия. Быстро и бесшумно он проскальзывает на кухню, где его пальцы тут же сжимаются на ноже из блока со столешницы. Он надеется, что это именно Уилл возвращается домой. Он хочет верить, что это Уилл. Но он должен быть готов к тому, что человек, вошедший в дверь, не окажется его Уиллом. Ганнибал напряжённо ждет, пока одна из дверей авто не хлопнет, пока следом не раздастся скрежет ключей в замке входной двери и тихий звук открывающейся двери, а затем уверенные шаги по коридору в сторону кухни. Уилл останавливается в дверном проеме, и его взгляд тут же падает на нож в руке Ганнибала. Ганнибал встречается с ним глазами, ища за голубой радужкой следы тщательно скрываемой жестокости Тира, тьму его неподходящей кожи. Но он не видит Рэндалла Тира в этом бесстрастном взгляде и слегка надменном наклоне его подбородка. Однако Уилла он тоже не видит, и когда мужчина входит на кухню, становится еще более очевидным, что он не совсем в себе. — Ты собираешься им воспользоваться? — спрашивает Уилл, слегка кивнув в сторону ножа. Он не выглядит обеспокоенным. В уголках его губ таится легкая улыбка, как будто он доволен этим зрелищем, но Ганнибалу всегда было особенно сложно его прочесть. Теперь же не видно и вовсе почти ничего, словно его разум скрыт завесой. Нет, – внезапно понимает Ганнибал. – Не завесой. Вуалью. В ту первую ночь в «Бентли» ему лишь мельком удалось заметить, как акцент Уилла изменился, став менее протяжным, и обретя шероховатость в согласных, почувствовать, как ногти Уилла впиваются ему в шею сзади. Увидеть свое отражение в голубых глазах тогда оказалось шоком. Сейчас, в свете кухни, это уже не так шокирующе, хотя от этого осознания волосы на затылке Ганнибала все еще пытаются встать дыбом, выдавая реакцию тысячелетних инстинктов на еще одного хищника в комнате. Ганнибал осторожно кладет нож на стойку и не упускает из виду то, как глаза Уилла следят за лезвием, пока пальцы Ганнибала не выпустят рукоять. Следом его взгляд возвращается к лицу Ганнибала. На мгновение голубой и кроваво-янтарный сливаются друг с другом, а затем Уилл медленно кивает, со вздохом отводя глаза. – Я буду первым, кто признает, что я не самый терпимый человек, — говорит он, блуждая взглядом по столовой. – Но нападать на кого-то в их доме действительно непростительно грубо, – он оглядывается на Ганнибала. — Я не знаю, говорит ли тебе что-то имя «Рендалл Тир», но, как по мне, лежание в засаде возле чьего-то дома в костюме скелета с сервоприводом немного напоминает личную вендетту. Ганнибал переводит дыхание. – Рэндалл Тир — мой бывший пациент и подозреваемый по текущему расследованию ФБР, – что-то танцует за голубой пеленой, что-то холодное, жестокое и бесформенное, и Ганнибалу не требуется особых усилий, чтобы придать этому выражению словесную форму. — Или правильнее сказать, что он был подозреваемым, Уилл? Уилл наклоняет голову, пряча, как подозревает Ганнибал, улыбку, слишком приятную, чтобы ее демонстрировать. — Я же говорил, что оставляю лучшее напоследок, — тихо произносит он, делая еще несколько шагов вглубь кухни. Когда он выходит на свет, Ганнибал осматривает его в поисках травм или чего-то подобного, но не видит ничего примечательного, пока его взгляд не падает на руки Уилла. Вид костяшек его пальцев в подсохшей кровяной корке, но все еще покрытых алыми росчерками, настолько привлекает его внимание, что пару мгновений он не может продолжить. «Однажды ты станешь моей самой прекрасной музой..» В прошлый раз фразе Уилла предшествовало это «однажды» — и теперь, похоже, этот день настал. И, как и в прошлый раз, когда Уилл произнес свое «напоследок», Ганнибалу хочется проигнорировать это слово и то, что оно может для них означать. Но игнорировать болезненное сжатие в глубине груди абсолютно невозможно. — Ты убил его собственными руками? Уилл смотрит на костяшки своих пальцев, будто только сейчас замечая кровь, измазавшую их, сгибает пальцы и качает головой. Его взгляд возвращается к Ганнибалу. — Я не забил его до смерти, если ты об этом, — спокойно отвечает он. – Его конец был немного более… затянут. Ганнибал молчит какое-то время, а затем произносит: – Некоторые смерти более интимны, чем другие. Уилл резко смеется в ответ, демонстрируя крепкие белые зубы. – Интимны — это не то слово, которое я бы употребил, — говорит он. — Но я не хочу портить сюрприз. Ганнибал кивает, отворачиваясь к шкафу, чтобы достать неглубокую миску, а из-под раковины – аптечку, и затем ставит их на столешницу рядом с раковиной. – Позволь мне перевязать тебе руки, — говорит он, и Уилл колеблется всего мгновение, прежде чем согласиться. Аккуратно смывая запекшуюся кровь с суставов Уилла, Ганнибал поднимает взгляд на лицо молодого человека, с едким приступом разочарования отмечая, что вуаль, похоже, стала лишь плотнее. Он думает ничего не говорить — ему самому в лучшем случае слегка неловко, когда Беделия упоминает его вуаль, его костюм, в худшем же он развлекается мыслями о том, как бы он подал различные ее части к своему столу – и он не хочет вызывать ни одну из этих реакций в Уилле. Но еще больше он не хочет, чтобы вуаль оставалась. Картина завершена — у Уилла нет причин так сильно удерживать разум Ганнибала. — Куда ты ушел, Уилл? Уилл фыркает – не смеется, но и не вздыхает. Мгновение он молчит, наблюдая, как вода в миске медленно становится розовой, а затем красной по мере того, как ее окрашивает его собственная кровь, и когда он наконец заговаривает, его голос не совсем его, но и не совсем Ганнибала. Это тоже уже знакомо. — Никуда, — тихо говорит он. – Моя муза здесь. Куда еще мне идти? Ганнибал не отвечает, оборачивая костяшки пальцев Уилла марлей, и старательно не позволяет себе думать об ответе, пока выливает окровавленную воду и следует за Уиллом по лестнице в их спальню. Пока они раздеваются, он вспоминает тихий, довольный голос Уилла и то, как он неумело скрыл удовольствие, произнося «я же говорил тебе, что оставляю лучшее напоследок», а затем выбрасывает и эту мысль из головы. Позже, после того, как Ганнибал увидит картину Уилла, после того, как Уилл отбросит костюм Ганнибала, они смогут обсудить это напоследок. Они ложатся в постель, когда в окно уже льется солнечный свет, и Уилл привычно сворачивается калачиком на груди Ганнибала, уткнувшись лицом в его шею. Лектер чувствует его ровное дыхание, мерные движения его грудной клетки, то, как трепещут его ресницы, когда он все медленнее моргает. Дыхание Уилла в конце концов выравнивается, дыхание Ганнибала — нет. Он лежит не больше часа, пока его телефон не издает резкую трель в тихом утреннем воздухе. Он скорее чувствует, чем слышит тихий смешок, вырвавшийся у Уилла, сонный и мягкий, и едва заметный толчок его груди, когда он смеется. – Ты должен ответить. Ганнибал колеблется всего мгновение, прежде чем наклониться и взять телефон, и не удивляется, увидев знакомое имя на экране. Он принимает вызов, но прежде чем он успевает произнести приветствие, Джек прерывает его. – Вы нужны мне здесь. У нас проблема.***
Ганнибал смотрит на тело Рэндалла Тира со странной смесью благоговения и беспокойства, скручивающей что-то внутри, и сожалеет, что у него не было возможности увидеть, как Уилл создаёт представшую его взору картину. Это прекрасно. Тело Тира было обнаружено в Национальном историческом музее, но когда Ганнибал входит в его парадные двери, Джек ведет его вовсе не к залу скелетов давно вымерших существ, как ожидал Лектер. Вместо этого он оказывается в зале диорамы, рассматривая коллекцию чучел пятнистых оленей в летнем лесу. Тело находится здесь, насаженное на рога одного из самцов. Руки и ноги свисают вниз к земле, спина выгнута под их весом, выставляя живот подношением небу. Но не изгиб спины или почти изящный каскад конечностей сразу привлекает его внимание. На теле Рэндалла Тира от макушки до пяток нет ни дюйма кожи. Алые мускулы и белый жир блестят в свете диорамы, такие сложные в деталях, такие яркие по цвету, что все это кажется почти нереальным. Ганнибал жадно впитывает этот образ. Живот Тира — отдельная часть картины. Криминалисты еще не удалили ни одного из прекрасных цветов, заполняющих брюшную полость, маленьких, с белыми лепестками и желтым центром, но уже определили, что они там вместо органов. Все, что когда-то заполняло пространство ниже грудной клетки, исчезло. Цветами же заполнены рот и глазницы. Возможность сходу идентифицировать останки как Рэндалла Тира, отсутствует — Ганнибал знает о личности жертвы только благодаря Уиллу – однако Джек Кроуфорд и его команда пришли к тому же выводу, хотя и несколько другим путем. – Мы не узнаем наверняка, пока не получим его зубную карту, — говорит Прайс, — но если мы предполагаем, что это работа Потрошителя.., — он замолкает, неопределенно указывая на тело, – то Потрошитель не выбирает цветы наугад. Они всегда имеют смысл. Поэтому я узнал название растения. Это Ранункулюс фикарий, разновидность чистотела. Чистотел обычно используется для обозначения весны, радости и счастья, что не совсем показалось мне правильным в данном случае, поэтому я поискал еще и обнаружил, что лютик фикарный носит также другое название: Randall's White. Джек смотрит на Ганнибала. – На данный момент мы исходим из того, что это Рэндалл Тир. В музее сказали, что он не явился на работу сегодня утром, и его не было дома, когда мы послали офицера проверить его. Теперь мы просто должны найти причину, по которой Потрошитель нацелился на него. Ганнибал переводит дыхание. — Я полагаю, что этому поспособствовало установление вины Тира в тех смертях. Насколько я помню, Потрошитель нацеливался на других убийц только когда они пытались вторгнуться на его территорию. Зеллер фыркает. – Скорее когда они пытались украсть у него всеобщее внимание, — говорит он. – Я сомневаюсь. Животное растерзание людей не похоже на то, что может составить конкуренцию такому, как Потрошитель. Джек что-то возражает, но Ганнибал уже не слушает. Он делает еще несколько шагов, подходя ближе к телу. Осторожно держа руки в карманах, он наклоняется и вглядывается в линии мышц вдоль ноги Тира. Некоторые волокна повреждены, как будто с верхней их части содрали слой. Сопутствующее повреждение, – думает Ганнибал, – от ножа, пробирающегося между слоями кожи и мышц. Вы знаете, каково это, когда кожа, которую вы носите, вам не подходит? Ганнибал невольно вздрагивает. Уилл разделил слои сущности Рэндалла, отделил его животное «я» от кожи, в которой он чувствовал себя так некомфортно, оставив только кости, кровь и мышцы. Труп. Мясо, и не более. — Итак, что мы имеем? — резко спрашивает Джек, возвращая Ганнибала в реальность. — У нас есть время смерти? Ганнибал поднимает взгляд как раз вовремя, чтобы увидеть, как Прайс, Зеллер и Беверли обмениваются взглядами. – Только приблизительная оценка, — говорит Беверли. – Брюшная полость была вскрыта, поэтому вопрос о температуре печени даже не рассматривался. – Да и самой печени нет, — добавляет Прайс. Беверли вздыхает. — И печени нет. Глазные яблоки были разрушены, когда цветы засунули в глазницы, так что они тоже не помогут. И кожи нет, значит, нет и крови. По трупному окоченению можно сказать, что смерть наступила от четырех до двенадцати часов назад, но без кожи, обеспечивающей естественную теплоизоляцию, это все, чем мы располагаем. Исследования того, как сдирание кожи влияет на время окоченения, к сожалению, не проводились. — Не могу сказать, что подобное является обычным явлением, — тихо говорит Ганнибал, и Джек вздыхает. — Что вы можете сказать о коже? Зачем ее с него сняли? – О, на это я могу ответить, — говорит Прайс, и в его голосе достаточно гордости, чтобы привлечь внимание Джека. – Я как-то писал реферат на втором курсе бакалавриата по… ай, это неважно. В общем, причины для снятия кожи с тела обычно делятся на две группы: проявление неуважения к умершему или потребность в непосредственно коже, – он делает паузу, постукивая ручкой по щеке. – Но я не думаю, что именно потребность в коже была мотивом в этом конкретном случае... Джек кивает, призывая Джимми продолжать. – Поясни. – Обычно, если с жертвы хотели снять кожу, ее сначала немного размягчали, — говорит Прайс. – Тело выставляли на солнце до тех пор, пока оно не обгорало, или просто ошпаривали кипятком. Любой из этих методов помогает отделить кожу от мышц под ней и облегчает ее снятие, сохраняя ее целой. Но здесь не тот вариант, – он указывает ручкой на Тира. – Его кожа не снялась легко. По телу видно, что убийца местами цеплял ножом мышцы. Все очень неравномерно, кожа явно отрывалась кусками, и стала непригодной для использования. – Да, — добавляет Зеллер, — к тому же, убийца забрал не только органы, – он бросает взгляд в блокнот, переворачивает страницу, а затем неуверенно смотрит на Джека и Ганнибала. — Я не уверен, говорить ли мне про анатомию или, эммм, про кулинарию.. — Ты ученый или чертов мясник? – рычит Джек. — Ладно, ладно, я понял! – Зеллер оглядывается на тело. – Нижние половины широчайшей мышцы спины и задней нижней зубчатой мышцы отсутствуют. Полностью отсутствует левая прямая мышца бедра, большая часть двуглавой мышцы бедра и полусухожильной мышцы. И похоже, что он прихватил также левую и правую трапециевидные мышцы. Джек вздыхает, и его челюсть напрягается, когда он думает о том, что собирается сказать. — А что насчёт кулинарной точки зрения? — наконец произносит он. – Корейка, рулька и, похоже, стейк. Ганнибал хмыкает, привлекая взгляд Джека. — Простите, — говорит он. — Я просто обдумываю выбор. Потрошитель обычно очень… внимательный, не так ли? — Я бы употребил слово «придирчивый», — сухо говорит Джек. – А что? – Стейк — это весьма обычный кусок мяса, — отвечает Ганнибал. – Странный выбор. – Я добавлю это в список всех тех странностей, что уже имеются в деле, – Джек делает глубокий вдох, а затем слегка качает головой. — Учитывая все обстоятельства, вы согласны, что это Потрошитель? Прежде чем Ганнибал успевает ответить, Зеллер поднимает голову от тела, кривясь от отвращения. – Мне еще есть что добавить к этому карнавалу ужасов, — говорит он. – У нас есть признаки посмертных тромбов в кровеносных сосудах вокруг шеи и бедер, и эти области довольно чистые. Крови не много. Но это единственные места, где они есть. — По-английски, пожалуйста, — со вздохом просит Джек, и Зеллер поворачивается к Беверли с мольбой в глазах. – Наш убийца в последнюю очередь снял кожу с участков возле крупных вен и артерий, — говорит она, — и не только из-за личных предпочтений. Джек все еще выглядит недоумевающе, но Ганнибал понимает быстрее. – Единственная причина избегать вен и артерий — это предотвращение потери крови, — говорит он, — что имеет значение только в том случае, если жертва все еще может истечь кровью. – Вы хотите сказать, что кто бы это ни был, он заживо содрал с него кожу? – в голосе Джека звучит недоверие, но когда никто не пытается его поправить, он вздыхает, потирая переносицу. – Потрошитель забирал трофеи от своих жертв, пока те еще дышали. Это, конечно, эскалация, но она не выбивается из профиля. – Технически, кожа — самый большой орган в человеческом теле, — бросает Прайс и следом поднимает руки в жесте капитуляции, когда Джек поворачивается, чтобы неодобрительно посмотреть на него. – Что? Я просто развиваю вашу версию! Воцаряется молчание, а затем Беверли с совершенно нехарактерной для себя неуверенностью произносит: – Вероятно, это прозвучит безумно... Зеллер фыркает от смеха, неопределенно указывая на тело Тира. — Не волнуйся, сумасшедшие – это наш профиль, если ты не заметила. Джек игнорирует Зеллера, поворачиваясь к Беверли, и Ганнибал делает то же самое. Катц выглядит встревоженной, ее руки плотно скрещены на груди, а зубы рассеянно прикусывают нижнюю губу. – Что ты хочешь сказать? — спрашивает Джек. – Ребят, вы помните Миннесотского Сорокопута? Джек сдвигает брови, пока Ганнибал вспоминает подробности дела. Он не сразу видит связь. Сорокопут почитал своих жертв, любил их по доверенности — ничего подобного в картине Уилла нет. Но потом Беверли добавляет: – А все ли помнят убийство Кэсси Бойл? — Убийца-подражатель, — понимает Ганнибал. Но это уже не совсем верно. ФБР сперва называло его именно так, но только до тех пор, пока Джек не установил связи с несколькими другими преступлениями, произошедшими по всей континентальной части США. И все они были имитацией работы другого активного убийцы. После этого у подражателя появилось собственное имя. Замешательство исчезает с лица Джека, сменившись неохотным недоверием. – Ты думаешь, что это Мимик, — говорит он, и Беверли кивает. – Хорошо. Аргументируй. – Это.. не что-то конкретное, — говорит Беверли. – Это все мелочи, вся картина вместе. Способ крепления тела почти такой же, как у Кэсси Бойл. И это явное презрение также напоминает работы Мимика. – Потрошитель также не слишком уважительно относится к своим жертвам, — отмечает Джек. Позади него Прайс смеется себе под нос. — Беверли права, — говорит он. – Этот парень видел себя чем-то первобытным. Хищником, наверное. Потрошитель бы как-нибудь это обыграл. А этот парень хоть и низвел Тира до его самых основных частей, но вовсе не как хищника. Ведь что вы сделаете с животным после того, как поймаете и убьете его? Вы снимете с него шкуру и выпотрошите. Я хороший рыбак, но я отличный охотник. — Охотник, — вставляет Ганнибал, и четыре пары глаз тут же фокусируются на нем. – Извините, я просто думаю вслух. Но я верю, что это именно та связь, которую вы ищете. Гаррет Джейкоб Хоббс и Рэндалл Тир оба были охотниками, а не хищниками. Возможно, наш убийца просто демонстрирует, что он лучше. Джек только качает головой. – Мимик копирует только активных убийц. Гаррет Джейкоб Хоббс мертв. С чего бы ему вдруг ломать свой шаблон и воскрешать старый МО? – Он этого и не делает, — говорит Беверли. – Я думаю, что он имитирует Потрошителя, а не Хоббса. Возвращение к Хоббсу здесь скорее преднамеренное. Это как… оставить визитную карточку. Он просто дает нам знать, что он рядом. — Он хочет, чтобы его увидели, — бормочет Ганнибал, и Джек только вздыхает, обречённо растирая рукой лицо. – Итак, что мы имеем? Похоже, Мимик находится в Балтиморе, и выбрал Потрошителя своей следующей музой. – Он хочет, чтобы его увидели, — хмыкает Зеллер с тяжелым сарказмом в тоне. – Великолепно. Просто офигеть. Надеюсь, этот парень знает, во что ввязывается. Потрошитель никогда не любил делиться.***
Ювелир звонит, когда Ганнибал уже выходит из музея. Поездка в магазин совсем недолгая. Ганнибал осматривает кольца и, не обнаружив недостатков, выписывает чек. Кольца ложатся в маленькую деревянную коробочку, оббитую черным бархатом, а сама она – в карман Ганнибала. После этого он едет домой. Он находит Уилла в столовой, или, вернее, с ее внешней стороны, сразу за теми останками, что раньше были прелестной двойной стеклянной дверью. Уилл прикрепляет на раму снаружи кусок брезента, и понимающе улыбается Ганнибалу, когда возвращается внутрь. – Я знаю, что это не идеально, — говорит он, – но пока мы не пригласим сюда мастера, нам нужна защита от дождя. – Я позвоню кому-нибудь сегодня, — произносит Ганнибал, а затем сглатывает, обдумывая то, что он хочет сказать. Уилл выпрямляется, полностью поворачиваясь лицом к Ганнибалу и непрерывно его считывая. Это особенно заметно сейчас, учитывая, чьими глазами он смотрит на мир. – Итак, — говорит он, и что-то предвкушающе ерзает за вуалью, — что ты думаешь? Мне нравится быть увиденным. Иногда. — Команда Джека сумела понять отсылку к Миннесотскому сорокопуту, — говорит Ганнибал, и глаза Уилла вспыхивают. Вуаль на секунду словно взмываетс вверх, и на мгновенье Ганнибал видит Уилла, видит его гордость, страсть и мстительное удовольствие, но затем тонкое полотно снова успокаивается, и все гаснет. – Также они поняли, что убийца явно имитирует Потрошителя. Уилл улыбается, показывая зубы. — Я бы спросил у них, если бы хотел узнать, что они думают, Ганнибал. Ганнибал воскрешает в воображении картину преступления, вновь переживая то, что он увидел в музее. – Моей первой мыслью, — говорит он после паузы, — было то, что я хотел бы быть свидетелем каждого момента процесса твоего творения. Плечи Уилла расслабляются, распрямляясь, и удовольствие проступает на его лице. — А второй мыслью? – Это прекрасно. Уилл закрывает глаза и глубоко вдыхает. Когда он переводит дыхание, Ганнибал видит, как дергается его кадык. Все еще не открыв глаз, Уилл облизывает губы, а затем мягко улыбается, едва приподняв уголки рта. – Если работу Мимика и можно было увидеть здесь, в Балтиморе, — тихо говорит он, — то только через призму Потрошителя. Он распахивает ресницы. Ганнибал ожидал увидеть Уилла, увидеть, как спадает вуаль, но... нет. Пелена еще на месте, она все еще держит Уилла отгороженным и защищенным, спрятанным в его собственном разуме, и это зрелище настолько внезапное и болезненное, что у Ганнибала снова что-то щемит в груди. Без какой-либо сознательного решения со стороны разума его рука падает на кольца в кармане. Он ощупывает коробку пальцами и внезапно задается вопросом, не окажется ли эта его попытка привязать к себе Уилла лишь поводом для его еще более быстрого исчезновения. Возможно, – думает он, – Уилл захотел, чтобы его увидели просто чтоб он смог исчезнуть.