По стопам Уинстона Черчилля

По стечению обстоятельств, наилучшими решениями, принятыми в его жизни, оказывались те, которые принимались спонтанно. Майкрофт мог месяцами отказывать себе в выходных, а потом случайно вечером забронировать отель в Майорке на следующий день. Он мог долго и с особой тщательностью отказывать в деловых встречах премьер-министру, чтобы вдруг вечером одной из сред обнаружить себя, играющим в гольф в ее компании и успешно договаривающимся о снижении налоговых ставок для логистических компаний. Поэтому Майкрофт искренне надеялся, что решение, которое привело его к тому, что он сидел в одной машине с Грегом ранним субботним утром, принадлежало такой же категории. Еще вчерашним вечером он засыпал с мыслью о том, что сделал правильно, отказав ему в сообщении: «Боюсь, я не смогу составить тебе компанию на этих выходных. Передай мои извинения миссис и мистеру Лестрейд». Все для того, чтобы проснуться рано утром (еще до восхода солнца, как и всегда), и, обнаружив сообщение, полное оптимизма и безмятежности: «Значит, в следующий раз», написать: «Доброе утро. Я передумал. Надеюсь, не слишком неожиданно?» Пока он ждал ответа Грега, то успел еще несколько раз поменять свое мнение. Ему то хотелось ехать, то не хотелось, и Майкрофт разрывался между тем, как его тело выпрашивало активности, и тем, как мысли коварно напоминали: «В этом нет никакого смысла, после вчерашнего тебя все равно никто не будет ждать». Грег его, действительно, не ждал, и высказал свое удивление сообщением, предлагающим забрать Майкрофта из его дома на машине. Но важным было то, с какой радостью он позже встретил его рассветным утром. Воспоминания о его шкодливой, почти тинейджерской улыбке грели всю дорогу и, когда разговоры иссякли на втором часу пути в Сомерсетшир, Майкрофт начал разглядывать поля, не замечая, как выражение его лица смягчалось. Он ощущал медитативную расслабленность, и ему хотелось, чтобы дорога не заканчивалась. Его мысли, поначалу загруженные воспоминаниями о том, как Шерлок отверг его предложение о помощи с восстановлением квартиры на Бейкер-стрит, или о том, как Леди Смолвуд одним своим присутствием напоминала о его неспособности поддерживать долгие социальные связи, или о том, что уборщики, увидев коробки из ресторана на кухне, наверняка подумали, что он приглашал гостей, и, наверное, их снова надо было менять… Все мысли потихоньку уплывали, оставаясь далеко на юго-востоке. Майкрофт подумал, что лишь ради тишины в голове ему стоило согласиться на поездку. — Ты знаешь, что у тебя есть суперспособность? — спросил он, снова поворачиваясь к Грегу. Тот посмотрел с явным недоумением человека, нагло вырванного из водоворота собственных мыслей. — Рядом с тобой я глупею, — он понял, что вряд ли это звучало комплиментом, как он рассчитывал, только когда Грег фыркнул. — Ну, спасибо. — Нет! — поспешил исправить ситуацию Майкрофт. — Я имел в виду в хорошем смысле. У меня в голове сплошной вакуум. Настолько тихо, что мне кажется, это стало похоже на мозг обычного человека… Грег рассмеялся, явно не в силах понять всю глубину важности того, что он говорил. — Я думаю, тебе стоит поработать над тем, как говорить что-то приятное, Майкрофт, — он оторвал внимание от дороги на секунду, и их взгляды встретились: смешливый и озадаченный. — Мне тоже нравится твоя компания. Майкрофту подумалось, что если бы в машине была кнопка катапультирования пассажира, он непременно бы воспользовался ей. Ему не стоило заговаривать в принципе, но он был рад тому, что Грег правильно понял его мысль, пусть и после озвучивания ее вслух внутри стало неловко. — Сомерсетшир встретил их маленькими домами и пустынными улицами, похожий на типичную европейскую деревню, настолько непримечательную, что Майкрофт позволил себе расслабиться и наблюдать, игнорируя ментальные подсказки, освещающие основные проблемы в инфраструктуре и управлении городом. За все время работы он видел таких мест — тысячи. С зелёными холмами, цветными полями, аляпистыми домами-пятнами, хозяева которых хотели выделиться краской стен, при этом оставаясь частью сообщества любителей красных черепичных крыш. Ему нравилась Англия именно такой: с вышедшими из моды поместьями, не потерявшими своего управленческого назначения, и церквями в стиле поздней готики, благодаря современным веяниям культуры прочно ассоциирующейся с магическими замками. — Каждый раз, когда я сюда приезжаю, здесь что-то меняется, — поворчал Грег недовольно, но с очевидной любовью. — Было бы странно, если бы здесь все консервировалось всякий раз, когда ты уезжаешь, — резонно заметил Майкрофт. В городе они ощутимо сбавили скорость, из-за чего казалось, что они плелись по брусчатке, как улитки. На одном из поворотов Майкрофт вдруг осознал свой просчёт. — Я не купил твоей маме цветы, — сказал он вслух. Конечно, у него был туз в рукаве в виде бутылочки красного Риоха, что в тот момент показалось недостаточным. Грег посмеялся над ним. — Не переживай. Она бы вряд ли бы оценила твой жест, если бы ты ей преподнёс букет, — и было что-то в его голосе, что заставило Майкрофта спросить: — Почему ты так считаешь? — Мама топит за права женщин. Иногда очень сильно, и бывает даже… За гранью. Может, поначалу она будет с тобой вежливой, но потом припомнит каждый жест, который сочтет «патриархальным». Не со зла, конечно. Она очень идейная. После такого описания, Майкрофт не мог заинтересоваться. — А что насчет твоего отца? — Он за любую движуху. Мне иногда кажется, что если бы ма решила присоединиться к клубу мотоциклистов, любителей тяжёлого рока, он бы научился пришивать нашивки к ее кожанке. Они оба улыбнулись, и Майкрофт нашёл интригующим ощущение взаимности. — Не переживай насчет того, что о тебе подумают. Ты мой друг, а не их, поэтому… — он продолжал говорить дальше, его губы шевелились, и позже в воспоминаниях Майкрофт смог бы расшифровать сказанное, но в плену момента он мог фокусироваться только на одном: «Ты мой друг». Он стал кому-то другом. Он по-настоящему смог стать другом. Грег без задней мысли, буднично назвал его — Майкрофта! — своим другом. Очевидно он настолько сроднился с этим фактом, что тот проскочил в речи, будто не вызывал у него ни дискомфорта, ни сомнения. Будто решение было принято давным-давно, а озвучено только сейчас. — …вот уже и дома, считай, — машина потихоньку замедлилась, пока совсем не остановилась у домика без забора. Городской пейзаж за окном сменился на почти неотличимый в деталях, сельский, и, когда двигатель замолчал, можно было услышать течение реки, на берегу которой стоял аккуратный выцветший желтым дом. — С тобой все в порядке? — Грег посмотрел на него обеспокоено. — Да, просто нервничаю, — сказал Майкрофт первое, что пришло в голову. Его взгляд не мог не цепляться за огромный радужный флаг с треугольником новых полос, закрывающий часть крыльца. Грег проследил за его взглядом и, к ужасу Майкрофта, раздраженно закатил глаза. За короткие секунды он умудрился испугаться того, что человек, назвавший его другом, мог оказаться нетерпимым и узкомыслящим чурбаном. — Она каждый раз это делает, когда я приезжаю. Как-то я даже заказал ей по интернету нужный флаг, но она все равно вывешивает радужный. Не для того я проходил через ужасы каминг-аута, чтобы видеть вот это. — Не знал, что флаг имеет для тебя значение, — он, как ни в чем не бывало, расстегнул ремень безопасности, хотя мозг, занятый анализом ситуации, едва ли мог сосредоточиться на чем-либо другом. — Конечно, имеет, — Грег отстегнулся и сам, но из машины выходить не спешил. Майкрофт ощутил лёгкую неловкость от осознания того, что не был уверен в том, как ему нужно было себя вести. Такое с ним было едва ли не впервые. Внезапно он пожалел, что не остался утром в кровати, хотя жалость эта была словно ненастоящей. Рационально он понимал, что приехать с Грегом в Сомерсетшир было здравой идеей, но довольно значительная часть его не разделяла этой точки зрения. — Тебе не стоит переживать, Майкрофт. Знакомство с моими родителями это не проверка и не тест, который можно завалить. Если тебе будет некомфортно с ними, мы весь день проведём только вдвоём. — Я понимаю, что это не тест, — смело заявил Майкрофт, пытаясь не выдать собственного облегчения от произнесённого Грегом. — Но мне бы не хотелось ставить тебя в неловкое положение. — Уж ты меня точно в него не поставишь… За его словами явно крылась интересная история или совокупный опыт прожитый под крышей родительского дома. Майкрофт поставил себе ментальную заметку распросить Грега позже. Они оба вышли из машины, и Майкрофт расправил складки на брюках и пиджаке, внимательно рассматривая себя в тёмной глади боковой двери, стараясь не выдать собственную нервозность перед пожилой парой с виду гиперактивных пенсионеров, поджидающих их у лужайки… Он не был готов к тому, что его взгляд мог увидеть, что его мозг мог проанализировать. Майкрофт не был уверен в том, что ему было позволено залезать так глубоко в дела Грега. Наверняка, тот даже не осознавал, насколько личную информацию предоставлял, обнажая свое псевдо-недовольство сердечными приветствиями своих родителей. — Ма, па, это Майкрофт, я вам про него рассказывал, — Грег ограничился коротким описанием, а Майкрофт протянул руку сперва его матери, затем отцу. На него смотрели с любопытством и оцениванием, и ему стало любопытно, что такого о нем можно было рассказать, — Майкрофт, это мои родители. Катарина и Томас. — Приятно познакомиться, — он надеялся, что на его лице было что-то дружелюбное, а не кислое. — Взаимно. Как добрались? Успели проехаться по сухому? Они не спеша двинулись в сторону дома, и разговор плавно потек своим светским чередом. Майкрофт практически не смотрел в лица своим собеседникам, но этого от него и не требовалось. Каждый был занят своим небольшим делом, приготавливая необходимое для барбекю на заднем дворе дома, но они все равно умудрялись обмениваться короткими историями, только подтверждающими то, что Майкрофт считывал в их взаимных жестах. Грег явно был больше похож на мать. У них был схожий рост и такой же неуёмный нрав. Его волосы поседели так же рано, хотя корень казался здоровым на первый взгляд. У Катарины были острые, мышиные глаза, выдающие ее принадлежность к Ирландии (абсолютно не слышимой в акценте). Она была крупной женщиной, с выдающимся бюстом и тяжелым телосложением, чем то и дело напоминала Майкрофту о Жанне д‘Арк, и он периодически думал о том, как же сказать об этом так, чтобы комплимент не вышел таким нелепым, каким звучал у него в голове. Ее пристрастие к науке было так очевидно: банально в том, как она держала нож, когда передавала его своему мужу. Томас большую часть времени витал в облаках. Майкрофту казалось, что бесконечные доброту и терпение Грег унаследовал именно от него. В разговоре Томас почти не участвовал, но внимательно слушал диалог своей жены и сына, изредка вставляя комментарии. Очки в тугой оправе, украшавшие его широкую переносицу, делали его похожим на деда из мультика «Вверх» — разве что пышную копну седых волос ему заменяли редеющие, но тем не менее тёмные, как смоль, волосы. У него было такое же миловидное лицо, как и у Грега, и, по тому, как тот ассистировал Катарине на кухне, Майкрофт понял, что означало «он, вообще, за любую движуху». Наверняка, они и работали вместе. Они обсудили жизнь в Лондоне, обстановку в Европе после голосования — Майкрофт пытался быть максимально беспристрастным, хотя то, как Грег сдерживал улыбку, слушая его, доказывало, что вряд ли у него получалось. Катарина охотно делилась историями о жизни в Сомерсетшире: в основном о детстве Грега, а тот, к своей гордости, даже не краснел и не выдавал никаких признаков стыда. Никакой неловкости при этом не было, но Майкрофт заметил, как все на кухне замерли после его нелепой шутки над кусками форели: «Готов поспорить, вы видели вещи и похуже». В поисках помощи, он посмотрел на Грега, но тот молчал и не проявлял содействия. — Прошу прощения. Мне не стоило это говорить, — сказал он мягче, внутри сгорая со стыда, — я имел в виду Вашу работу в лаборатории с рыбами, конечно же. Майкрофт поклялся ничего больше не говорить, что было бы связано с Катариной и Томасом вслух. Он всегда попадался на этот крючок. Всегда! Его неспособность держать язык за зубами, а свои выводы — непроизнесенными вслух, вот уже много лет играла с ним злую шутку, и отношение людей к нему неизменно портилось, когда он произносил вслух что-то, чем с ним не делились добровольно. Многие воспринимали его слова, как угрозы, будто он, от лица правительства, следил именно за ними или, еще хуже, что он сплетничал о них с кем-то за спиной. — Майкрофт как Шерлок, мам, — просто сказал Грег. Катарина и Томас тут же заулыбались. Майкрофт удивленно обернулся на Грега: впервые имя Шерлока открывало какие-то возможности для него, а не наоборот. — Правда? Я сначала удивилась, что Вы могли читать мои статьи. Как интересно должно быть, иметь способность делать выводы о человеке после короткого взгляда, не так ли? Не стесняйтесь самого себя, Майкрофт, — она по-свойски похлопала его по локтю, — под крышей моего дома есть место всем. В тоне ее голоса не было ни капли лжи, разве что чуть больше сочувствия, чем Майкрофт мог стерпеть, но при этом ее слова погрузили кухню в приятную атмосферу взаимопонимания, и ему впервые за день стало грустно от осознания того, что в его родительском доме так никогда не было. Мама всегда чрезмерно суетилась на кухне, если дома оказывались незнакомцы, а отец предпочитал уходить от прямых домашних обязанностей, бродя по дому и что-то насвистывая себе под нос. После его каминг-аута, ни мама, ни папа ни разу не произнесли вслух что-то вроде «мы принимаем тебя», и шрам от этой раны, пусть и давно зарос, но все еще побаливал, если его тревожили. Когда все составляющие для барбекю (стейки, сыр и овощи) перетаскивали на задний двор, Томас умудрился испачкать футболку Грега, его штаны и кроссовки красным соусом, за что потом долго извинялся. Но Майкрофт был готов ему вечно жать руку лишь за то, что это привело к тому, что Грег переоделся в свою старую выцветшую одежду, которая притягательно облегала его тело, и он, поглядывая украдкой, никак не мог на него насмотреться. На протяжении всего дня они почти не отходили от стола или от мангала, разносившего на весь сад аромат пригоревших специй и печёного картофеля. Майкрофт, обычно тщательно следивший за количеством потребляемого алкоголя, после второго пива перестал считать глотки и, когда Катарина предложила перейти на вино, не стал сопротивляться. Пока Грег следил за тем, чтобы тарелки каждого были полными, Томас убеждался в том, чтобы на столе не было пустых бутылок или бокалов, и, когда все за столом стали совсем захмелевшими, подстегнул к тосту «аррибо — аль дентро», и Майкрофт с трудом поборол в себе неизвестно откуда взявшееся желание поддержать пошлым «цум зак цак-цак». В кратких перерывах между весельем, им удавалось побыть с Грегом наедине, и, какой бы приятной не была компания Катарины и Томаса, Майкрофту казалось, что он жил только ради этих моментов. — Это твоя комната? — он стоял в дверях комнаты, по размерам похожей на детскую, и другие детали уплывали от него. Майкрофт видел книжный шкаф, и чувствовал, что было что-то важное на полках, но не мог понять, что именно. Грег подошёл к нему запредельно близко, и позволил усталости от дороги и готовки взять над собой верх. Он тепло прижался и устроил голову на плече, так же заглядывая внутрь. Майкрофту нравилось, как от его волос пахло костром. — Ага. Мой подростковый уголок, — он усмехнулся, и его смешок сполз щекоткой по позвоночнику. Майкрофт слегка развернулся, чтобы приобнять его за поясницу, и только когда сбегать стало поздно, он осознал, что делало его тело. — Видишь что-то интересное? — Только тебя, — нагло выпалил он. Грег улыбнулся, чем вызвал прилив крови к щекам. — Кажется, мне надо трезветь. — А может, не надо? — они долгое время смотрели друг другу в глаза, пока Майкрофт мог справляться с тревожным чувством, пока то не доросло до пика, и он не выскользнул из объятий. Перед его лицом выросла еще одна дверь. — Чья эта комната? — Твоя, если хочешь, — Грег не стал подходить ближе, найдя опору у дверного косяка. — Ма готовит ее для гостей, обычно. Майкрофт невольно вспомнил свою комнату в Масгрейв-холл: крохотную, такую, где помещались только шкафы для вещей, кровать и письменный стол, всегда заваленный всяким хламом его многочисленных незавершённых хобби. Он до сих пор использовал ее в качестве сердца ментальной карты, и иногда, бывало, просыпался в чужих местах с разочарованием, поскольку был уверен, что лежал в детской кровати. — Тогда пусть будет моя. Грег погладил его по спине. — Я пойду вниз тогда, а ты не задерживайся. Майкрофт похлопал его в ответ по плечу, удивляясь тому, что они могли касаться друг друга так обыденно. Несмотря на общий туман мышления, в его память, казалось, навсегда врезалось то, как пах Грег — теплом и солнцем — устало прислонившись к его плечу. Так что, помыв руки в раковине, Майкрофт еще долго всматривался на свое отражение в зеркале, убеждая себя в безнадёжности и бессмысленности кратковременной радости. Опыт подсказывал, что чем лучше ему было в течение дня, тем хуже становились ночи, и он был готов отказаться от любых счастливых моментов, лишь бы не испытывать боль отторжения после.