Дочь Прилива

***

      «Свадьба, что объединит две партии» — говорил всё чаще болеющий король, а придворные улыбались ему, кивая, после же шепчась между собой всё громче: «Свадьба, на которой наверняка произойдёт смертоубийство».       С приближением заветной даты, суета в Красном Замке достигла пика: все готовились к торжеству, подбирая наряды и украшения, подготавливая рецепты и списки блюд, выбирая цветы и прочие детали убранства Великого Чертога и иных помещений. В город уже начали съезжаться лорды, от мала до велика, а вместе с ними и рыцари с оруженосцами, ибо должен был состояться турнир в честь бракосочетания. Порты переполнились кораблями из Пентоса, Волантиса, Браавоса, Дорна, Староместа и Арбора, откуда привозились различные специи, фрукты, вина и другие восточные яства для пира, а также дары правителей других государств молодожёнам.       Торговцы флотилии Веларионов привезли приданое невесты, на котором лорд Корлис не поскупился: будучи всего лишь внучатой племянницей владетеля Дрифтмарка, она не могла надеяться и на десятую долю того, что получила. Впрочем, королева воротила нос, рассматривая сундуки, полнившиеся золотом и драгоценностями, назвала прекраснейший норвосский гобелен ручной работы «отсыревшим», а мирийские ковры, по мнению её величества, «имеют жёсткий ворс, а цвета их смешались от промывки».       Дэйнис же мало трогали претензии Алисенты, ибо король и Малый Совет остались довольны приданым, особенно, новейшим кораблём, на носу которого красовался дракон с конской головой, названный Визерисом «сир Корлис» в честь первого лорда-командующего Королевской Гвардии. Своим подарком также восхитился и Эймонд: мирийский стилет искуснейшей работы, украшенный гравировкой в виде его имени на высоком валирийском сразу заменил кинжал, подаренный лордом Ормундом Хайтауэоом, к неудовольствию сира Отто. Видя это, девушка пыталась убедить жениха продолжить пользоваться и подарком лорда Староместа, но Эймонд лишь отмахнулся, сказав: «Если дед не желает, чтобы я носил твой дар, пусть скажет своему братцу найти мне оружие получше».       Над свадебным нарядом её трудились трое портных из Мира, вышивая на тончайшем асшайском шёлке цветов утренней зари сложные волнообразные узоры серебряными нитями. Ей никогда раньше не доводилось примерять настолько роскошный наряд, потому девушка чувствовала неловкость на примерках, боясь повредить рукава, представляющие из себя металлическую конструкцию, надеваемую поверх платья, в виде свисающих почти до пола посеребряных цепочек сложной вязи. На плечах они гармонично сочетались с серповидным лифом, на котором сверкала целая россыпь лунных камней, красиво переливающихся на свету. Впервые увидев её в готовом наряде, Хелейна пришла в искренний восторг, назвав Веларион «самой ослепительной из невест Таргариенов», и даже обычно молчаливая Джейхейра улыбалась, разглядывая платье.       Из-за суматохи они с принцем виделись всё реже, а королева так и вовсе приставила к ней септу, с которой приходилось делить постель, к крайнему недовольству Эймонда. Тот, как позже рассказала Хелейна, пошёл жаловаться матери, требуя убрать септу, на что Алисента пригрозила послать к Дэйнис мейстера, дабы проверить её девичество. — Принц драконьей крови может жениться лишь на невиннейшей из благородных девиц, — высказала королева, не дрогнув перед раздражённым сыном. — Позвольте мне самому решать вопросы невинности и благородства невесты. — Доверься я уму глупого мальчишки, ты бы уже сделал бастарда Веларионше, — лицо юноши исказилось, и он с ненавистью взглянул на гордо выпрямившуюся мать. — Вы следите за каждым шагом Эйгона, едва ли не подтираете ему зад. Невзирая на все ваши усилия, он умудрился обрюхатить вашу же служанку, — он с вызовом смотрел на королеву, сумев слегка вывести ту из колеи своим бесспорным аргументом. — Эта ночная ведьма совсем околдовала твой разум! — Достаточно! Я более не желаю слушать вас, — она вздрогнула, будто от пощёчины. ибо помимо Эйгона, никто из детей никогда не смел повышать голос на мать. — Я выбрал её — нравится вам это или нет. И, клянусь, если вы продолжите вмешиваться в мой брак после церемонии, я не буду покладист, как Эйгон и Хелейна. Вам всё ясно? — Если ты так желаешь, сын мой. — после долгого молчания всё же выцедила королева, опустив глаза вниз, нехотя уступив сыну.       Они с Хелейной были солидарны в том, что произошедшее лишь ожесточило горделивую королеву, которая наверняка позже отомстит жене сына за внесённый между ними разлад, но принцесса не могла не злорадствовать тому, что строгую мать наконец поставили на место, чего сама она никогда бы не осмелилась сделать. Алисента не медлила ни минуты: будучи крайне недовольной влиянием невестки на двух своих детей, она крепче ухватилась за Дэйрона, всячески подпитывая его обиду в сторону Дэйнис, что расстраивало девушку, но, увы, многого поделать она не могла. Попытки поговорить юный принц отвергал с ранее несвойственной себе резкостью, уходил из покоев сестры, богорощи, Драконьего Логова и иных мест, стоило ей там показаться.       Эймонд неприкрыто глумился над подобным поведением младшего брата, на пару с Эйгоном поднимая того на смех, и Дэйнис с Хелейной каждый раз пресекали шутки старших, но обе прекрасно сознавали, что те начинают издёвки с двойной силой, когда остаются в мужской компании. Когда же она прямо попросила жениха перестать, аргументируя, что тем самым он лишь зазря портит отношения с братом, тот лишь снисходительно рассмеялся. — Женская нежность — последнее, что необходимо применять в отношении с юнцом тринадцати лет, — сказал Эймонд, когда они прогуливались по саду. — Пусть ищет потакания и сочувствия у материнской юбки — от меня он получит только правду, — обернувшись к ней, он поджал губы, заметив недовольство невесты. — Скажи, что ты хочешь? Чтобы я что? Сказал мальчишке «прости, братишка, что увёл твою любимую нянечку»? — Я вовсе не его нянька, — возмутилась Дэйнис, скрестив руки на груди, но принц отмахнулся от замечания. — Сути дела не меняет, — мотнув головой, Эймонд вздохнул. — В любом случае, я не желаю видеть Дэйрона рядом с моей будущей супругой, — резким движением руки юноша оборвал едва открывшую рот девушку, заставив проглотить готовые вырваться из уст возражения. — И не смей говорить, что он всего лишь ребёнок! Это не так — поверь мне, — его внезапная злость сменилась нежностью, и юноша мягко коснулся щеки Дэйнис, заговорив куда спокойней. — Ты видишь в нём запутавшегося мальчика, нуждающегося в поддержке, но всё, что сейчас ему в действительности необходимо — так это присунуть какой-нибудь девице, — объяснял Эймонд с таким видом, словно втолковывая простейшие истины маленькому ребёнку. — Конечно, во влажных мечтах Дэйрона именно ты делаешь его мужчиной, — он лукаво усмехнулся, когда девушка нахмурилась, поглаживая подушечкой пальца её нижнюю губу. — И злится, что этого никогда не произойдёт, зная, что я отрежу ему яйца, поджарю их и скормлю Вхагар, если он посмеет тебя хоть тронуть лишний раз, — наклонив голову, вкрадчиво прошептал юноша, с жадностью накрыв её губы своими, только Дэйнис отстранилась от него, с неверием посмотрев на жениха. — Ты угрожал ему? — вопрос вышел риторическим, но ехидная усмешка, в которую сложились тонкие губы Эймонда, разозлила её ещё больше. — Седьмое пекло, вы ведь братья! Ты старше, и вместо того, чтобы объяснить ребёнку всё… — голос приглушился, стоило принцу прикрыть ей рот ладонью. — Только не надо читать лекции, как моя дражайшая матушка, — кинул он досадливо, несильно давя, чтобы Веларион могла дышать. — Дэйнис, я вовсе не желаю ссориться накануне нашей свадьбы из-за подобной мелочи, — ослабив хватку, юноша прислонился лбом к её лбу, продолжая держать лицо в кольце рук. — Будь хорошей девочкой и слушайся меня, ладно? — Ладно, — выдохнув, она дала принцу вновь поцеловать себя. — И всё же твоя ревность совершенно беспочвенна, Эймонд. Я люблю тебя. Только тебя, — ему понравились её слова, и он игриво притянул Дэйнис ближе, переместив ладони ей на шею. — Ты ведь знаешь, как действуешь на меня… Боги, я взял бы тебя прямо в этих кустах, но не могу, — радужка его глаза потемнела, приобретя оттенок ночной грозы, а руки плавно опустились ниже, очерчивая фигуру сквозь лёгкое платье. — Брачные узы скрепят нас воедино, но я давно раб у твоих ног, любовь моя, — юноша запечатлел нежный поцелуй на тыльной стороне её ладони.       Их отношения больше напоминали нескончаемую охоту, в которой они постоянно менялись ролями, что, безусловно, заставляло Дэйнис всегда находиться в напряжённом состоянии, словно натянутая тетива лука, ибо реакции Эймонда на одно и то же могли различаться в зависимости от времени суток, фазы луны или того, с какой ноги тот встал. Впрочем, даже номинально требуя полного подчинения, принц обожал громкие ссоры и бурные примирения, возбуждаясь сильнее всего в пылу горячего спора. У неё не имелось и капли сомнения, что Эймонд действительно овладел бы ей в саду, где их мог обнаружить абсолютно кто угодно, если бы она упиралась чуть дольше, но им не нужны были скандалы перед свадьбой, так что она разумно отступилась перед ним.       Нерешённым оставался крайне щекотливый вопрос о том, кто именно поведёт её к алтарю. По обычаям после кончины отца старший из братьев должен выдавать сестру замуж, но не в случае с ней. Конечно, вряд ли бы король отказал, попроси она об этом, но Дэйнис никогда не воспринимала их как семью, так что для неё куда предпочтительней был лорд Корлис, которого она безмерно уважала. К тому же, она прекрасно знала, что присутствие опальной родни лишь ляжет тенью на свадьбу, послужив пищей для сплетен придворных на несколько месяцев, да и, принцесса Рейнира вполне могла оскорбиться этим, так что Дэйнис вычеркнула братьев из потенциального списка приглашённых без всяких угрызений совести.       Прибытие Веларионов за неделю до церемонии крайне обрадовало изрядно уставшую от хлопот с подготовкой девушку. Особенно она счастлива была увидеть принцессу Рэйнис и попросить у нее совета, ибо отнюдь не обо всём получалось откровенно писать на пергаменте. Та внимательно выслушала её опасения насчёт Эймонда, презрительно назвав его «вздорным мальчишкой», улыбалась, пока она говорила про вину перед Дэйроном, подытожив, что ей «попросту жалко его, как котёнка, которого хочется приласкать и согреть даже после того, как тот расцарапал тебе руку». Алисента была наречена «зелёной плесенью», и принцесса сама намеревалась поставить ту на место, услышав, что королева воротила нос от приданого Дэйнис.       Болтали они долго, и Рейнис удалось развеять её тревоги, вселив чувство уверенности, за что она и поблагодарила принцессу, когда та уходила к себе, но женщина остановилась на выходе, взяв у слуги небольшую коробочку. — Едва не позабыла, — передав кедровый резной короб ей в руки, она пронаблюдала за тем, как девушка открывает его. — Лейнор однажды упомянул при мне, что подарит его на твою свадьбу.       Руки дрожали, когда она достала на свет кулон в форме убывающей луны, вокруг которой извивался дракон, расправивший крылья, в котором легко угадывался Лунный Странник. Долго разглядывать украшение она не смогла, ибо взгляд её зацепил сложенный кусок пергамента на дне коробочки, и она с замиранием сердца взяла его и раскрыла, жадно впившись в короткое послание, написанное столь знакомым витиеватым почерком Лейнора. «Нашла своё солнце, лунная дева из Высокого Прилива?..»       Из горла вырвался странный смешок, больше представляющий из себя всхлип. Дэйнис с нарочитой аккуратностью сложила записку, спрятав обратно, не желая портить рукопись Лейнора слезами, собравшимися в уголках глаз. Принцесса без слов помогла застегнуть цепочку с кулоном на её шее, обняв перед тем, как уйти и оставить её наедине с нахлынувшими воспоминаниями.       Она вышла на балкон, надеясь отдышаться и прийти в себя, непроизвольно теребя золотые рога дракона на кулоне и думая о смысле, что Лейнор закладывал в свой подарок. Эймонд не был её солнцем. Он был жарким, будто раскалённое белое светило красной пустоши, при котором невозможна жизнь, был холодным и вездесущим, словно диск с герба Карстарков - солнце, при виде которого люди говорили о землях на далёком севере за Стеной, где оно не садится месяцами, сводя одичалых с ума. Пока у неё получалось выживать, не приближаясь слишком близко, чтобы сгореть, и не отдаляясь слишком далеко, чтобы замёрзнуть, но чутьё подсказывало, что она не сможет так вечно. В конце концов, она всегда совершала ошибки в самые неподходящие моменты, за что каждый раз дорого расплачивалась.       В день их свадьбы моросил мелкий дождь, а в воздухе ощущался запах надвигающейся грозы, что не являлось необычным для осени. Лорд Боррос рассказал, что в Штормовых Землях свирепствовала буря, так что она наверняка добралась и до Королевской Гавани. Причёска Дэйнис сильно распушилась, пока они с лордом Корлисом шли по двору в направлении замковой септы даже несмотря на то, что слуга придерживал для них зонт. Когда двери распахнулись, впуская в тёмное помещение яркий свет, взгляды всех гостей зациклились на Дэйнис.       Кажется, она впервые видела искреннюю улыбку на лице жениха, когда тот принял её руку от лорда Корлиса, обведя её поистине влюблённым взглядом, прежде чем они обернулись к септону Юстасу для того, чтобы принести брачные клятвы. Чёрный бархат плаща Таргариенов был плотным для духоты замковых помещений и не сочетался с нарядом, но Дэйнис терпела весь путь до Великого Чертога, где принц аккуратно снял его с её плеч для первого танца.       «Два сердца бьются, как одно» сыграли великолепно, и когда они закончили танец, зал взорвался аплодисментами. Дэйнис поочерёдно протанцевала с сиром Отто, Эйгоном, неохотно перебирающим ногами, а после и Дэйроном, который станцевал безупречно, хоть и ни разу не поднял на неё взгляда, лишь в самом конце пробормотав, что «её кожа — будто первый снег»., покраснел, будто варёный рак и убежал до того, как она успела что-либо сказать.       Слуги вносили подарки от лордов и правителей Вольных Городов, зачитывая слова поздравления каждого из них. Принц Дэймон преподнёс им доску для игры в кайвассу, сир Отто — большую арфу с позолоченными струнами. Браавоский морской начальник прислал восьмифутовую статую Эйгона Завоевателя из черно-белого мрамора, пентошийские магистры — шкуру белого льва пустыни, а принц дорнийский — великолепного гнедого чистокровного дорнийского скакуна «под стать гордой драконьей всаднице» и ожерелье с асшайскими аметистами, «и вполовину не столь прекрасными, как очи невесты», как зачитал слуга. От взгляда Дэйнис не укрылось то, как искривилось лицо Эймонда от того, что дары эти были предназначены лично ей. — Супруга моя, почему же вместо подарка мужа ты украсила шею этим? — осушив чашу полусухого в два глотка, Эймонд небрежно указал на кулон Лейнора. — На этой безделушке даже нет камней, — хмыкнув, он подцепил его пальцем, присматриваясь, а когда Дэйнис объяснила, что его медальон был слишком тяжелым для наряда, который и так украшен камнями, принц дёрнул за цепочку, вынуждая её наклониться. — Если я ещё хоть раз увижу тебя без него, то мне придётся выжечь клеймом своё имя на тебе, — прошипел юноша, натягивая цепь так, что металл больно впивался в кожу. — Поняла? — она кивнула, но это не помогло, ибо он обнял её за шею, прикрываясь от чужих глаз, и скрутил цепочку, сделав из неё удавку. — Ты меня поняла? Отвечай.       Дэйнис прохрипела что-то, напоминающее «д-да, да, пожалуйста, пусти меня», но принц явно не намеревался так быстро заканчивать, пока внезапно подошедший сзади Дэймон положил руку на плечо Эймонду, и тот отшатнулся от неё, сломав застёжку цепочки резким движением. — Племянник, имей терпение, — сказал он с ехидной ухмылкой на лице, хлопая Эймонда по спине. — Для столь близкого знакомства с жёнушкой впереди еще целая ночь, — он склонился к самому уху принца, но говорил достаточно громко, чтобы и она расслышала. — Ты ведь не хочешь торопиться, как с драконом, когда потерял глазик? Боюсь, кличка «Эймонд Одно Яйцо» не придётся тебе по нраву…       Ей показалось, будто глаз Эймонда весь налился кровью, а на его лице заиграли желваки, но он каким-то чудом не вскочил с места и не накинулся на дядю, вместо этого сумев выдавить из себя подобие улыбки, когда медленно встал, обернувшись лицом к Дэймону. — Вам бы не обо мне волноваться, дядюшка, — приторно-спокойно проговорил принц. — А о том, что останетесь всего лишь консортом при Рейнире. Хотя, вам не привыкать к роли шавки при наделённых властью и могуществом женщинах.       Дэймон многозначительно усмехнулся, выглядя так, будто в любой момент ударит племянника, но вместо этого громко запел «снял король корону, а королева — башмачок.», после чего обошёл Эймонда и закинул Дэйнис себе на плечо, понеся её сквозь толпу мужчин. Барды быстро подхватили песню, и к ней тянулось с десяток рук. Снять платье они не сумели, но хватали её за волосы и стянули туфлю, а вот женщины, обступившие её новоиспечённого мужа, оказались куда более удачливыми.       На выходе принц поставил её на пол, едва заметно кивнув сиру Кристону, который должен был сопроводить Дэйнис до покоев, и уже развернулся, чтобы вернуться обратно, но девушка окликнула его. — Благодарю вас, мой принц, — сказала она всё еще слегка подрагивающим голосом. — Ведь вы вовсе не обязаны были… — Я казнил вашего отца, но это не значит, что я забыл то, как вы нянчились с моими девочками, — просто сказал Дэймон. — Впредь будьте более осторожны, миледи.       На брачном ложе Эймонд взыгрался за испытанное унижение, трахая её, будто зверь насилует упирающуюся самку, но Дэйнис в ту ночь не сопротивлялась, безвольно раздвинув ноги и закрыв глаза, представляя перед внутренним взором бескрайнее тёмное море, в котором она с радостью бы утопилась. Ярость принца вскоре перешла на болезненную нежность: он часто просил прощенья, выцеловывая места царапин, укусов и синяков, и доставлял ей удовольствие ртом, будто бы стремясь перекрыть тем самым недавнюю жестокость. — Ты ведь знаешь, как сильно я тебя люблю, — вкрадчиво шептал он, медленно двигаясь в ней. — Как ты важна для меня… иначе, я бы не злился так и не ревновал… Зря я так разозлился из-за подарка дорнийцев. Они любят сеять раздор подобными бесчестными трюками…       Что-то в голове щёлкнуло, и она перевернула Эймонда на спину, оказавшись сверху. Его глаза наполнились похотью и истинным желанием, когда Дэйнис оседлала его бёдра, начав плавно двигаться, постепенно ускоряя темп. Пока он стонал её имя, будучи целиком и полностью во власти Дэйнис, ей нестерпимо сильно хотелось закричать, что он прав: она спала с дорнийцем, забеременела от него и потеряла ребёнка. Хотела сказать, что он вовсе не зря ревнует, ибо, да, Дэйнис вовсе не любит его так, как он её, и она когда-нибудь лишит Дэйрона невинности, если ей захочется.       Оба кончили одновременно, и Дэйнис легла рядом с пытающимся отдышаться Эймондом, уставившись в тёмный потолок их опочивальни. Принц вскоре заснул, по-свойски прижав её к себе, но вот к ней сон никак не приходил. Поток противоречащих друг другу мыслей привёл её к единственно верному выводу, с которым она могла жить без тяжелого груза на душе.       Все эти годы ею двигала любовь, стремление получить признание, быть с человеком, который стал бы для неё всем, но вспыльчивый принц, причиняющий боль своей любовью, больше походившей на одержимость, не был тем самым спасителем, принцем на белом коне, о котором она всегда мечтала. Но… а с чего она вообще решила, что обязана найти такового?       Зачем ей солнце на небосводе, полном других звёзд?       На следующее утро она сожгла послание Лейнора и явилась на турнир с ожерельем, подаренным Эймондом, заняв почётное место в королевской ложе, ощутив приятное злорадство, когда принц Дэймон играючи выбил того из седла.       Тем вечером она сыграла на подаренной лордом-десницей арфе в бальном зале королевы, очаровав всех исполнением лирической песни «жалобы русалки», от которого впечатлительная Хелейна и с десяток леди не удержали слёз.       Настало время сиять Луне Высокого Прилива.