Дочь Прилива

***

      После помпезной коронации наступило странное затишье. Весь Красный Замок, зачищенный от чёрных, продолжал неестественно обыкновенный ход жизни, и лишь вороны, приносящие и уносящие письма, тревожили праздный покой предавшегося забвению королевского двора, напоминая о назревающем конфликте. Принцесса Рейнира, как она и предполагала, не приняла «щедрые» условия мира, предложенные королевой-матерью, но озвученные устами сира Отто. Прокляв Хайтауэра и назвав того изменником, она сорвала с него цепь десницы, о чём Дэйнис стало известно из пересказа Хелейны.       Если сам лорд-десница с королевой Алисентой приняли отказ чёрных от мира удручённо, то новоиспечённый король был взбешён, потребовав головы мятежников. Конечно же, её принц-супруг служил едва ли не главным подстрекателем худших намерений Эйгона, обещая тому самолично расправиться с изменниками Короны. Вечерами, возвращаясь в покои с долгих заседаний совета, Эймонд отдыхал с бокалом вина у очага и женой, расположившейся подле его ног, вслух рассуждая о надвигающейся войне.       Небо заволокло сумерками, а в воздухе ощущался запах скорого дождя. Было душно, и она велела служанкам открыть окна, дабы проветрить помещение. Судя по словам Дэйрона, заходившего проведать её днём, зелёные мало-помалу начинали действовать, что сеяло тревогу на душу Дэйнис. В подтверждение его слов, вскоре Эймонд улетел в Штормовой Предел, дабы переманить Баратеонов на сторону Эйгона.       Учитывая родство великих лордов штормовых земель с принцессой Рейнис, предпогалось, что те поддержат чёрных, но один только вид Вхагар мог вполне перевесить верность клятвам отца. Особенно, судя по энтузиазму, с которым Эймонд покидал Красный Замок, он без всяких зазрений совести готов был на месте покарать штормовых лордов, в случае отказа Борроса. Впрочем, зная сира Отто, её принца-мужа навряд ли отправили без щедрого предложения от зелёных, учитывая важность расположения земель Баратеонов. Верность лордов северных королевств и залива Черноводной Рейнире не подвергалась сомнению, что означало прямую угрозу для Королевской Гавани с этих направлений. Если со сторонниками чёрных в Просторе армии Хайтауэров не составило бы особого труда разобраться, то войско Баратеонов уже напрямую могло брать столицу под осаду, что дало бы важное преимущество Рейнире, а этого сир Отто никак не мог допустить.       У лорда Штормового Предела было четыре дочери, а у зелёных — не связанный обещаниями принц Дэйрон. И почему-то ей думалось, что, даже если чёрные предложат помолвку одной из четырёх штормов с принцем Джоффри, горделивый лорд Боррос предпочтёт того принца, законнорождённость которого не подвергалась сомнению. Положение её было шатким: короля крайне раздражало, что Веларионы беспрекословно приняли сторону чёрных, невзирая на более законное родство с зелёными. В малом чертоге проходил семейный обед, когда до Красного Замка дошли вести о блокаде столицы со стороны моря силами флота Морского Змея, Эйгон разъярённо ударил кулаком о стол, подняв на неё презрительный взгляд. — Как оправдаете предательство своей семьи, леди Дэйнис? — спросил он с глумливой усмешкой, явно наслаждаясь её уязвлённым положением. — Дочь предателя, племянница врага государства… — в зале все затихли, а Эйгон подошёл к ней, пользуясь отсутствием брата, и навис над ней чёрной тенью. — Скажите, как я могу быть уверен в вашей верности? — девушка повернула голову, молча уставившись в глаза короля, отчего тот ещё больше распоясался. — Как могу быть уверен, что вы не зарежете моих дорогих жену и детей во сне? Возможно, вы вовсе подстрекаете моего брата на мятеж?..       С другого конца стола подскочил Дэйрон, но дед удержал его на месте. Алисента обратилась к старшему сыну, попытавшись успокоить его, но Эйгон лишь отмахнулся от матери, внимательно следя за реакцией невестки. — Я желаю услышать леди Дэйнис, а не вас, матушка, — произнёс он, расположив руку на высокой спинке стула, на котором сидела девушка. — Ваша милость требует ответа за моего двоюродного деда и дом в то самое время, когда его же трон оспаривает единокровная сестра, поддерживаемая вашим дядей, племянниками и кузенами, — спокойно ответила Дэйнис, с внутренним удовлетворением отметив, как рот Эйгона недовольно искривился. — Как ваша родня, хоть и не по крови, но по закону богов и людей, я не присягнула вам, но клянусь, что не имею ни прямого, ни косвенного злого умысла против вас и вашей семьи, — склонив голову, она выждала, пока не услышала одобрение сира Отто, после которого король был вынужден неохотно отступить, приняв клятву.       Настороженное отношение к собственной персоне она воспринимала стоически, ибо недоверие к её преданности не было беспочвенным. В конце концов, Дэйнис сама не сумела бы дать чёткого ответа на вопрос, к кому истинно предрасполагалось её сердце. Ни Эйгона, ни Рейниру с Дэймоном в качестве принца-консорта на Железном Троне она не видела, а пятно на происхождении Джейкериса, обладавшего всеми качествами мудрого и смелого правителя, делало его кандидатуру неприемлемой для большей части подданных. Про собственного же мужа она вовсе пыталась не думать: если про Дэймона говорили, что он стал бы вторым Мэйгором, взойдя на престол, то Эймонд имел все задатки для того, чтобы превзойти наихудшие ожидания, имевшиеся на его счёт.       Если бы только возможно было созвать Великий Совет — размышляла она, понимая, что черта давно пересечена и войны никак не миновать.       Беременность играла на руку, делая её недееспособной как наездницу, а это значило, что она окажется вдали от бесславной братоубийственной войны. Даже если чёрные одержат победу, она легко получит помилование, если же победят зелёные, то лорд-десница и королева-мать вряд ли откажут её просьбе проявить милость к Веларионам. Уж если ветер подует не с той стороны для чёрной партии, Морской Змей легко сманеврирует — в этом она была убеждена. В конце концов, именно на такой случай лорд Корлис оставил её в качестве спасательной шлюпки в стане зелёных. Безусловно, роль запасного варианта отступления для рода Веларион не являлась особо почётной, но зато она была уверена, что ни одна из противоборствующих сторон не будет видеть в ней врага, чего вполне доставало, чтобы ощущать относительное спокойствие за себя и дочь.       В подтверждение предположений, после обеда сир Аррик сопроводил её в башню десницы. В просторной горнице Дэйнис дожидались сир Отто и королева Алисента, которые подняли тему, к обсуждению которой она была давным-давно подготовлена лордом и леди Дрифтмарка. В ходе разговора ни разу напрямую они не упоминали наличия планов, предложений или же обвинений, но присутствующие понимали намерения друг друга и без оных устных деклараций. Лишь Алисента выглядела несколько нервозной, пока десница вёл пространную речь, изрядно украшенную метафорами, завершив всё более открыто: — Выбор лорда Корлиса и принцессы Рейнис в поддержку притязаний Рейниры естественен ввиду их первостепенной кровной связи через дочерей леди Лейны, — сделав небольшую смысловую паузу, лорд-десница как бы нехотя добавил: — И сыновей сира Лейнора, — Дэйнис утвердительно кивнула, игнорируя выпад Отто, а на лице её не дрогнула ни одна мышца. — Всё же, полагаю, нам не стоит рушить мосты между нашими домами, — сверля её испытующим взглядом, он с напряжением ожидал чёткого ответа, который Дэйнис не торопилась давать, намереваясь сохранить преимущество, не давая никаких прямых обещаний зелёным от имени Морского Змея. — С благоволения Старых и Новых Богов, случившийся раздор найдёт мирное и бескровное разрешение, — сказала она. — «Или обойдётся относительно малой кровью, » — мрачно додумала девушка, вслух сказав иное: — Поэтому я согласна с вами, милорд. — Полагаю, ваша семья будет рада получить вести о вашем добром здравии, — размеренно произнёс Хайтауэр. — И о нашей надежде в скорейшее время восстановить пошатнувшееся доверие между короной и домом Веларион, — она смирённо склонила голову в знак согласия, вздрогнув, когда королева внезапно ухватила её за ладонь. — Никто не должен знать. Даже у стен в этом замке есть уши, — предостерегла Алисента со всей серьёзностью. — Отдашь послание через лорда Лариса.       Тем же вечером она взялась за перо, и письмо вышло кратким, но ёмким. Передав свёрнутый в трубочку листок пергамента, закреплённый обычным белым воском слуге мастера над шептунами, она приступила к чтению книги о древних мифах Валирии, которая в последние несколько дней служила ей единственной отдушиной в застывшем перед бурей замке.       С отбытия Эймонда в Штормовые Земли минуло шесть дней: вестей о сожжении древней вотчины Дюррандонов пока не последовало, из чего Дэйнис делала вывод, что переговоры шли достаточно успешно. Принц наверняка наслаждался вниманием и подобострастием лорда, питая собственное тщеславие. Вполне возможно, одна из девушек, которые остались ни с чем, попыталась согреть его постель. Но точно не Марис, впрочем. Хотя они виделись лишь раз, Дэйнис запомнился крутой нрав второй по старшинству девицы Баратеон.       Скрип петель резко распахнувшихся дверей вырвал её из полудремы, в которую она погрузилась за чтением, по нос закутавшись в шаль из белой мягкой шерсти и с ногами забравшись в глубокое кресло. Едва приподнявшись, она сонными глазами проследила за тем, как Эймонд взволнованно зашагал к ней, несколько замедлившись и сдержав рвущие наружу эмоции, когда заметил, что потревожил её сон. — Муж мой, с возвращением.       Встав с насиженного места, она потянулась, чтобы заключить принца в приветственные объятия, только сейчас заметив, что он весь промок, а на светлом ковре остались грязные следы от его шагов. Кожа его щеки, к которой девушка мягко коснулась губами, была холодной, будто льдина, что несколько обеспокоило её. — Попал в бурю по возвращении? — предположила она, озабоченно касаясь его лба. — Боги, Эймонд, ты ведь мог переждать день-другой… — покачав головой, она взялась за ворот его длинной накидки. — Разденься быстрее, а я велю слугам скорее подготовить горячую ванную…       В миг, когда она сделала первый шаг к двери, принц внезапно удержал её за талию, вынудив обернуться. С минуту они переглядывались, и, казалось, словно его обуревало желание сказать ей нечто важное. Губы его почти болезненно поджимались, а взгляд смотрел будто в самую душу или сквозь неё, но Эймонд всё же промолчал, уткнувшись лбом ей в лоб, после чего отрешённо кивнул, отпуская её.       Позвав слуг и ожидая, когда те подготовят всё, она с растущей тревогой на сердце наблюдала за сгорбившейся фигурой принца, греющего руки у пламени. За всё время, пока прислуга сновала вокруг, тот не проронил ни слова, а лик его застыл, словно глиняная маска. Молчание Эймонда пугало сильнее, ибо он делал и говорил всё, что угодно, но ни в коем случае не оставался безмолвным. Она умела справляться с гневом, ревностью, угрозами и иными яркими проявлениями эмоций. Муж её весь вспыхивал короткими всполохами пламени, обжигал больно, но мгновенно, затухая также легко и быстро, как и зажигался.       Дэйнис помогла ему раздеться, когда слуги наполнили отполированную медную ванну и оставили рядом пару бадей горячей воды, после чего она отослала их с грязной одеждой, оставшись наедине с мужем. В воду он вошёл медленно, едва заметно качнув головой, когда она предложила подлить ещё. Видя, как мышцы и жилы в его теле понемногу расслабляются, девушка аккуратно сняла глазную повязку, приступив к мытью волос и головы.       Внешне казалось, будто принц заснул, но девушка ощущала то, как он весь был натянут, словно тетива лука, готовый среагировать на любое резкое движение. Хоть глаза его и прикрыты, она видела, как мелко подрагивали почти бесцветные ресницы и двигалось глазное яблоко под нарочито плотно прикрытым веком. Все действия она совершала с мягкостью и медленной предсказуемостью, боясь потревожить его хрупкий покой. Выжала и расчесала волосы, с тщательностью протёрла спину и руки, перейдя к груди.       За холодной кожей принца гулко отбивало ритм в костяной клетке сердце, а дыхание его стало частым и поверхностным, когда женская ладонь опустилась ниже. Вздрогнув, он отбросил её, вызвав небольшой всплеск, брызнувший водными каплями в разные стороны. Подняв взгляд, она проследила за тем, как Эймонд вытер скулы и подбородок раздражённым взмахом, а после вовсе опёрся ладонями о бортики ванны, быстрым рывком встав в полный рост, отчего тонкие струи ручейками потекли вниз, очерчивая его бледное тело. Приняв полотенце из её рук, он небрежно провёл им по плечам, едва ли собрав влагу, и обмотал вокруг бёдер, перешагнув через борт ванной. — Всё хорошо, любовь моя? — последовав за ним, девушка осторожно коснулась его лопатки.       Одевающийся Эймонд лишь издал угрюмое хмыканье, но от прикосновения не отпрянул, из-за чего она несколько осмелела, уткнувшись щекой ему в основание шеи, и расположив ладони вокруг его талии. С минуту они простояли так, и она вновь чувствовала какую-то борьбу в нём, давая возможность высказаться, пытаясь показать, что готова его выслушать.       Выдохнув, он всё же обернулся, вглядевшись в её умиротворённое лицо, и во взоре его она впервые за долгое время чувствовала ранимую уязвимость. Когда принц прижался ладонью к её слегка выпирающему животу, на губах у него расцвела печальная, почти виновная улыбка. — Что-то произошло в Штормовом Пределе? — предположила она, обняв мужа за шею. — Лорд Боррос не… — она не успела договорить, оказавшись перебитой. — Баратеоны с их знаменосцами присягнули Эйгону, — произнёс принц, притянув её ближе за подбородок. — Я пересёкся с посланником чёрных в Штормовом Пределе, — он несколько помрачнел, отвечая на повисший между ними вопрос: — Им был Люцерис Веларион. — Лорд Боррос наверняка насладился собственной важностью, — хмыкнула девушка, пытаясь немного развеять обстановку, но короткий смешок, сошедший с уст Эймонда, лишь больше натянул возникшую невидимую струну напряжения. — Несомненно, — усмешка застыла на его губах, но не затронула взгляда, оставшегося мертвенно-ледяным. — Прогнал его, словно нашкодившего щенка, велев возвращаться к своей суке-матери, — у неё непроизвольно вскинулись брови, что не прошло незамеченным мужем, губы которого растянулись шире, образовав хищный оскал. — Жалкое зрелище… Мальчишка так бы и ушёл, поджав хвост, вот я и решил попугать его, подразнить, чтобы вывести из себя, — сглотнув плотный комок в горле, он гневливо нахмурил брови. — Я бы остановился на этом, если бы не эта гнусная тварь Марис… — улыбка спала с его лица, а руки бессильно сжались в кулаки. — Что между вами произошло? — спросила Дэйнис, медленно, но верно переваривая смысл его рассказа.       Лишь Боги позволили ей прикусить язык до того, как сказать: «Что ты с ним сделал?». Впрочем, молчание Эймонда вновь оказалось куда более красноречивым, приведя её к самому обоснованному предположению, от которого у неё похолодело в груди. — Ты… вырвал мальчику глаз в отместку?       Когда он отрицательно качнул головой, на долю секунды Дэйнис ощутила ложное облегчение до того, как осознала, что, если не это, то наверняка произошло нечто намного более ужасное. — Я погнался за ним в шторм, — отрешённо продолжил рассказывать Эймонд, глядя куда угодно, но не на неё. — Хотел только припугнуть. На своём крошечном драконе он легко мог сбежать, и я это понимал, — на вдохе крылья его носа нервозно затрепетали, а голос потерял всякий налёт эмоций. — Его дракон совсем слетел с катушек от страха и он напал на меня. Как бы я после этого ни пытался увести Вхагар, она… — голос Эймонда дрогнул, и ему пришлось совершить над собой усилие, чтобы договорить: — Не подчинилась мне. — Люк, он… — видя её потрясение, принц избавил Дэйнис от тяжести высказывания правды. — Мёртв. Я убил его.       Дыхание сбилось и она упала бы, но Эймонд успел удержать её. Встревоженный, он усадил жену в кресло и подал воды, которую та через силу выпила, ощущая противную слабость во всём теле. — Не подчинилась, — повторила она тихо, пока муж наливал уже самому себе вина. — Значит, ты не желал ему смерти… — оправдания служили слабыми утешениями, в подтверждение чего принц осушил бокал борского золотого, тут же вновь на полнив его до краев. — Но кто нас послушает? — потерев виски, она подняла на него взгляд, ощущая, как отчаянье медленно захватывает их разумы. — Мы теперь прокляты пред ликами богов и людей, осквернены пролитием родной крови. — Дэйнис схватилась за голову, всё дальше осмысливая последствия случившегося.       Злые слёзы подступили к глазам, и она зарыдала, не до конца сознавая по кому: по мужу ли, совершившему тяжкий грех, по Люцерису — добродушному мальчику, которого знала с самого его рождения, или же по самой себе и ребёнку, на которых неминуемо ложилась тень от поступка Эймонда. Плач её разгневал мужа: он отбросил чашу в сторону, вынудив девушку вздрогнуть от звона, с которым та покатилась по каменному полу. Едва приоткрыв слезящиеся глаза, она вжалась в кресло от одного только вида Эймонда, чувствуя себя слабой и никчёмной перед его неистовством. — Я проклят! Только я и никто другой! — лик его исказился до неузнаваемости, а каждое слово было наполнено безысходностью отчаянной злобы. — И я приму ответственность за совершённое. — Боги, нет… Ты объявишь, будто это было виновное деяние? — А разве у меня есть выбор?! — закричав, Эймонд растерял весь запал, увидев то, как она зажмурилась, беззвучно проливая слёзы. — Дэйнис… — опустившись на колени перед ней, он взял её безвольно опущенные кисти рук и сжал в своих. — Прекрати, прошу.       Хриплый шёпот, больше походивший на молебен, сопровождался неловкими попытками проявления поддержки. Он сцеловывал слёзы с её щёк, гладил по волосам и лицу, до боли сжимал хватку, переплетая их пальцы вместе, заключал в объятия и всё нашёптывал слова успокоения им обоим. В словах его угадывались слёзы, отчего ей стало только хуже. Хоть она должна была ненавидеть его, Дэйнис не испытывала ничего, кроме всепоглощающей жалости к Эймонду. — Ты первая, к кому я пришёл, — пробормотал он с придыханием, опустив голову вниз, чтобы она не разглядела того, как покраснел его глаз от слёз. — Никому более я не стану говорить о том, что это было случайностью. — Даже своей матери? — он ничего не сказал, и девушка кивнула, притянув его к себе. — Я сохраню твой секрет. Клянусь, — зарывшись пальцами в волосы, она мягко приподняла его голову, вынуждая на прямой зрительный контакт. — Но, видят боги, Рейнира отомстит за сына и захочет лишить самого дорогого, что у нас есть — нашей дочери… — взяв его за запястье, она положила его ладонь на свой живот. — Или не рождённого дитя. Выслушай меня, — весь вид принца отражал раздражение, и она более настойчиво удержала его руку, когда тот попытался убрать её. — Отошли нас куда угодно: в Вольные Города, Арбор, Старомест или Утёс Кастерли. Прошу тебя, Эймонд. — Чего ты так боишься? Вы в безопасности, — произнёс он уверенно. — Никто не сможет проникнуть в Крепость Мейгора. Во всём королевстве нет более защищённого места, — он успокаивающе сжал её плечи, запечатлев невесомый поцелуй на лбу. — Я смогу вас защитить. — Пока рядом, — упрямо заметила Дэйнис. — Но ты не можешь всю войну просидеть в Красном Замке, — она с немой мольбой обратилась к мужу, который всё же смягчился, уступив пред ней. — Обещаю, что после родов заберу тебя с собой, куда бы ни повела нас судьба.       Дэйнис прекратила сопротивление, прекрасно понимая, что Эймонда никак не переубедить. Ночью, лёжа в его объятиях, она стирала испарину со лба принца, слушала едва различимые бормотания и пыталась унять дрожь в мужском теле. Просыпался за ночь он трижды, и ей каждый раз приходилось напоминать, где он, после чего она долго гладила его по волосам, прежде чем Эймонду вновь удавалось провалиться в забытьё. Самой же Дэйнис не удалось сомкнуть глаз, ибо тревога съедала её изнутри, а страх только рос с каждым часом.       Сидя на пиру, устроенном королём в честь его брата-героя, она отнюдь не являлась единственной, кто понимал, насколько высокую цену им придётся заплатить за содеянное Эймондом. Сидевшая рядом Хелейна подбадривала её, по-доброму накладывая еду в тарелку, и говорила о том, что постоянный страх перед невидимой угрозой куда хуже реальной опасности.       Только источник всех её страхов сейчас с прямой осанкой и гордо приподнятым подбородком, принимал благодарности от своего брата-короля, словно бы не он ещё прошлой ночью мучился кошмарами, порождёнными виной перед первым, но отнюдь не последним принцем, за душой которого пришёл сам Неведомый. И Дэйнис знала, что единственным освобождением от него для неё стала бы лишь смерть.       Необязательно её или же его.