***
Их встреча не должна была произойти. Хотя бы потому, что Мэй сознательно избегала любых контактов, путей и выходов, где мог оказаться её потенциальный раздражитель. И далёкий уголок библиотеки, где она предпочитала прятаться за изучением научных статей для реферата — последнее место, где тот мог всплыть, испытывая её нервы на прочность. Тарталья в лаконичном антураже бесчисленных полок и шкафчиков кажется странным и чем-то вопиюще неправильным. Он сидит, склонившись за учебником, тихо щёлкая ручкой — Parker, как минимум — и исходится едва ощутимыми вибрациями непривычного умиротворения. Как медитирующий китаец под бонсаем. Увиденное ощущается, как что-то запретное. То, к чему у неё нет допуска, и никогда не будет, хотя в этом нет ничего особенного, кроме того, что Тарталья — какая шутка юмора — знает, где находится библиотека. Мэй торопливо пятится назад, но колючий смешок заставляет обернуться — она расправляет плечи, неловко глядя перед собой, и внутренне сжимается. Парень, отвлечённый от своего занятия, уже не кажется таким безобидным: и пусть он тысячу раз улыбнётся ей в своей привычной манере — ей не забыть, это Тарталья, и он всё ещё очень плохой. — Привет-привет! Дай угадаю, ты хочешь познакомиться? — чужие интонации сквозят откровенной насмешкой. Он принимает Мэй за девочку-дурочку, и уязвлённость тысячами игл впивается под ногти. — Прости, но ты выбрала не лучшее время, милая. Девушка задыхается возмущением — оно сбивается в мелкие клубки, подкатывая к горлу, трёт и саднит, отчего кашель царапается по нёбу. Она стискивает зубы, прижимая к себе стопку статей и тетрадей, и порывисто дёргает плечом. — Вообще-то… — Мэй осекается, думая, стоит ли продолжать, но голубые глаза напротив, загорающиеся всполохами интереса и озорства, только подстёгивают. — Ты занял моё место. — Неужели? — Тарталья лукаво прищуривается, посмеиваясь. — Полагаю, ты его выкупила? — Я всегда тут сижу, — Мэй упрямо поджимает губы, пока по позвоночнику бегут одинокие мурашки. Откуда в ней вдруг появилось столько спеси? — Этого достаточно. Тарталья откидывается на стуле, ручка щёлкает снова — и в тишине библиотеки этот звук накрывает её с головой. Он разминает затёкшие плечи, и девушка не может не признать, что тело у него красивое и крепкое, как у актёров в дорамах, на которых она всё ещё пускает слюни в ночь с субботы на воскресенье. Тарталья именно такой — красивый, блистающий и восхищающий каждым сантиметром своей дерьмовой натуры. Мэй думает, что неправильно любоваться такими вещами: в нём, под грудой костей и слоёв кожи мешаются грешки и пороки — и каждый второй черпает их ложкой, принимая за что-то особенное. Так не должно быть. Но так есть. Тарталья кажется особенно хищным, когда встаёт со стула и подчёркнуто порывистом движением сгребает свои вещи свободной рукой, второй — подхватывает пиджак и закидывает на плечо. — В таком случае, мне действительно стоит принести свои извинения, — он ровняется с Мэй и придвигается ближе. Она рассеянно опускает взгляд, где-то на уровень его коленей и замирает, забывая, как дышать. — Только будь другом, не рассказывай, что видела меня здесь. На щеке остаётся чужое тепло — Мэй припечатывает его кончиками пальцев, чувствуя, как сердце пропускает удар.***
Они пересекаются всё чаще — Мэй не видит в этом ничего, кроме случайных совпадений, но, когда Тарталья машет ей рукой в коридоре и игриво подмигивает, раскачивая волну очередных слухов, это сбивает с толку. — Не знала, что вы знакомы, — Янь Фэй задумчиво щурится, бросая на подругу нечитаемый взгляд. — Мы и не знакомы, — девушка отмахивается, и в её словах нет ни капли вранья. Она знает его, как и каждый второй в кампусе, и это едва ли можно подвести под категорию «знакомы». — Очередная придурь какая-то. Янь Фэй пожимает плечами и заговаривает о предстоящих экзаменах. Мэй расслабленно вздыхает, радуясь, что в какой-то степени вышла сухой из воды и сохранила его секрет — отчего-то мысль об этом приятно греет душу. В спину упирается чужой взгляд — долгий и изучающий, будто кто-то разбирает её на составляющие. Мэй боится обернуться. За секунду всё исчезает. Недели сменяются, перетекая одна в другую. Мэй не приходит в библиотеку, опасливо прыгая по пустующим аудиториям, пусть и понимает, что это, в меньшей степени, бессмысленно и глупо — если бы он действительно искал с ней встреч, уже давно бы вычислил, выловил, нашёл и куча подобных синонимов. Тарталья этого не делал. Тарталье она так же безразлична, как мусор под его ногами, и отчасти это должно успокаивать. Но вместо этого предательски гложет. Мэй хватается за голову и долго-долго трясёт ею до помутнения в сознании и летающих перед глазами звёздочек в надежде, что это поможет. Было бы глупо, скажи она, что всё мигом прошло.***
На самом деле, всё только начиналось. Со взгляда, пробирающего до костей, острой ухмылки и противоречивости своих убеждений. В любом случае, это никуда не приведёт, и Мэй не видит смысла бороться с тем, чего нет. Жизнь вокруг бьёт ключом, и у неё даже появляется тайный поклонник, украдкой подбрасывающий ей в шкафчик шоколад ручной работы и лаконичные пожелания удачи на разноцветных стикерах. Это должно быть мило до порхающих в животе бабочек, но сквозь повязанные бантики просачивается недоверие. У парнишки с третьего курса, смущённо краснеющего при ней, деньги закончились бы ещё на первом сюрпризе. Максимум, на втором, если ему уж сильно хотелось привлечь внимание. Математика тут несложная, и когда Мэй получает третью коробку конфет, такую, на которую ей нужно отложить несколько стипендий, приходится всё же признать — это не он. Четвёртая летит в мусорку. На пятый день шкафчик оказывается пустым, но белый лист А4, сложенный пополам, неприятно мозолит глаза.На обеденном перерыве в библиотеке. А.
Мэй растерянно моргает, перечитывая записку снова и неловко вертит её в руках, будто может найти в ней то, чего не заметила сразу. Чёрная «А» на белом вырезается витиеватыми линиями чернил — в груди становится тесно. Мэй перебирает знакомых, жонглирует ими, как надувными шариками, но не может вспомнить ни одного, чьё имя стояло бы первым в её алфавитном списке. Они всё-таки не знакомы — по крайней мере, не она с ним, и конечности от предвкушения первой встречи приятно холодеют. Мэй пробирается по узким проходам библиотеки, волнуясь и трясясь. Долго оттягивает момент, прячась за стеллажом, и нервно теребит край юбки в попытке разгладить мелкие заломы. — Выходи, я уже давным-давно тебя заметил! — знакомый голос пробивается насмешкой. Мэй надеется, что ей показалось, но, когда Тарталья возникает перед ней, надежда обращается прахом. — Приветик! — Ты… Ты что здесь делаешь?! Та записка, только не говори, что всё это время… — Это был я, — парень улыбается, и уголок его губ неестественно заламывается, залитый падающей тенью. — Похоже, ты не очень-то рада меня видеть. Ожидала кого-то другого? Мэй прислушивается к себе — честно, она не знает. Не знает, почему повелась на этот фарс, поверив в свою исключительность; не знает, почему вообще ноги принесли её сюда, ведь на деле это оказалась циничной насмешкой. — Ты решил подшутить надо мной, верно? — девушка сглатывает. Руки опускаются по швам, болтаясь, будто без костей. Тарталья выглядит удивлённым — открывает рот, неловко зачёсывая волосы назад, и отводит взгляд. — О, вот как это выглядит со стороны. Не думал, что ты видишь меня в подобном свете. — Твоя репутация сказала всё за тебя, — Мэй грустно усмехается. В носу неприятно свербит. Между ними молчание путается узлом и повисает в воздухе. Мэй прислушивается к посторонним звукам: сзади, где-то за несколько шкафов от них, книги переставляют с места на места, хрустят бумагой и щёлкают ручкой — сердце на их фоне стучит надрывно и задушено, отчего думается, что Тарталья тоже его слышит. — Прости-прости, я правда не думал ничего дурного, — парень улыбается солнышком, и Мэй слишком странно видеть его таким. Тарталья отчего-то представляется незнакомым, отличным от того, которого она встречала ранее — будто ловкая подмена или вообще искусственная проекция, взорвавшаяся буйством его красок. — Почему всё-таки «А»? — Мэй неловко ведёт плечом. Собственный голос ощущается чужим и срывается в лёгкий хрип. Она надеется, что её слабость останется незамеченной. — Мало кто знает, но на самом деле меня зовут Аякс, — парень заговорщицки подмигивает. — Отныне будем знакомы.***
Аякс — теперь только так — ведёт её на свидание. Мэй убеждает себя, что это не оно, просто очень похоже. Они устраиваются в уютном кафе, и парень услужливо говорит, чтобы она ни в чём себе не отказывала — девушка маринуется в неловкости, пока пускает пузырьки в мятный лимонад, и пытается слушать. Парень рассказывает о своей родине, но больше всего о семье — она у него большая, шумная и весёлая. Аякс светлеет, вспоминая о младших братьях и сёстрах, и Мэй в который раз за день убеждается, что убеждения у неё плоские, а на реальность нужно смотреть под другими углами. — Заглянем потом в сувенирный магазинчик? Хочу порадовать Тоню! О, и в кондитерскую! Знаешь, они такие у меня сладкоежки. Мэй вглядывается в его черты и думает, что у Тартальи они острые и резкие, а у Аякса — ещё не исписанное полотно. Затянувшиеся вспышки эмоций рисуют ему румянец, и улыбка у него, оказывается, совсем не хищная — отчасти дрожащая и робкая, и к ней нельзя остаться равнодушной. Это волшебно. Мэй затягивает в него водоворотом — она смотрит долго, не отводя взгляд, и замечает (или так только кажется), что глаза у него холодное стекло, ледяная гладь зимнего озера и заиндевелая стена. Аякс не пропускает сквозь себя и половины того, о чём рассказывает. Это иллюзия и мираж, но он убеждает всех и каждого, что он здоров и весел, что кровь в нём кипит, как в извергающемся вулкане, и что вообще он чувствует себя живым. Если бы Аякс немного больше доверял этому миру, он бы сказал, что устал. Сказал бы, что у него совершенно не осталось — да и вообще не было — настоящих друзей. Он притворяется двадцать четыре на семь и уже не снимает маску харизматичного ублюдка, потому что маски больше нет. Тарталья — не Аякс — приходит домой, валится на постель без задних ног и закрывает глаза. Под веками пустота — и он ныряет в неё с головой. Аяксу, наверное, больно, когда его называют моральным уродом — Тарталье это доставляет удовольствие. Оба стараются, и каждый из них надеется на что-то своё. Мэй думает, что ему стоит дать шанс хотя бы за это, поэтому следующим днём в университете она отвечает ему взаимной улыбкой и между делом добавляет, что Аякс очень хороший парень. Она его принимает.