***
Сайно не собирался проливать свет на свою историю и уж тем более отчитываться перед кем-то, но молчание путешественника располагает — к тому же, тот должен был знать, что искать нужно не иголку в стоге сена, а очень важного человека. Впрочем, ситуация была схожей. Люди в бескрайних барханах не важнее оседающей пыли, найти кого-то столь маленького по меркам огромного ландшафта практически невозможно и только короткое «я могу всё» набатом гремит в ноющих висках. Разговоры о личном даются с трудом — Сайно книга за семью печатями, о нём ничего неизвестно, кроме того, что справедливость вплетается в него вместе с суровым нравом и жестокостью к отступникам. Он просто есть. Везде и нигде одновременно: смотрит на вас из темноты и балансирует чашу весов — правосудие рано или поздно настигнет всех. — Сафия моя невеста, — Сайно говорит тихо, почти неразличимо в треске дотлевающего костра. Паймон неверующе охает, прикрывая рот крошечными ладошками. Юноша бросает на неё мрачный взгляд, и та затравленно прячется за плечом Итэра. — В свете последних событий между нами произошли некоторые недопонимания. — Должно быть, что-то серьёзное, — путешественник неловко заглядывает ему в лицо. Сайно едва заметно усмехается с долей скепсиса. — Она дочь одного из мудрецов Академии. Понимаешь, что это значит? — генерал не даёт времени на раздумья. Тень трогает его лицо, алые глаза опасно прищуриваются. — Наши отношения развязали ему руки, он думал, что сможет прикрываться моим именем. Глупец. — Поэтому когда ты подобрался слишком близко… — Итэр опускает голову. Неловкость, сочувствие и жалость путаются вместе, неприятно вяжутся в воздухе и бьются под пологом пещеры. Сайно поднимается на ноги. Его человеческая фигура кажется необъятной скалой, пережившей десятки тысяч песчаных бурей. В нём безграничная мощь, сила духа и совсем немного особенной нежности, предназначенной лишь для единственной, по которой тоскует его сердце. — Когда я выполняю свой долг, любое моё решение может изменить судьбы людей. Сафия знала, что я не смогу закрыть глаза на это, и принимала мой выбор. Но всё же человеческие чувства имеют значение более весомое, чем рациональность и принятие обязанностей. Пока это всё, что вам следует знать. Пески заметают следы вместе с отголосками надежды — Сайно бросает влажный взгляд вперёд, но видит лишь необузданную стихию, несущую смерть и разрушения. Он привык не бояться — за себя. Но не за неё.***
Сайно никогда не производил впечатление того, кто хоть как-то заинтересован в близких отношениях. Раньше он предавался сравнениям со своими немногочисленными знакомыми: например, нежной Лизой и преданному своему делу Тигнари — оба очаровывали и манили к себе, привлекая искренним добродушием. Сайно, напротив, смотрел исподлобья на всех, кто хоть как-то пытался с ним сблизиться. До поры до времени это работало, но, когда в его жизни появилась нежная и ранимая Сафия, генерал понял, что потерпел сокрушительное поражение. Не снаружи, но внутри — там, где война бесконечна и безжалостна, ведь победить себя практически невозможно. Сайно вслушивается в её смех, напоминающий перезвон ветряных колокольчиков, и с замиранием сердца думает, что быть побеждённым не так уж и плохо. Сафия улыбается ему нежно и робко, осторожно касаясь кожи, загрубевшей в битвах, и мягко поглаживает давно затянувшиеся рубцы. А ещё ей всегда нравились его абсурдные, несмешные анекдоты — он, ведавший о правде всё, как никто другой знал, когда люди лгут из страха и трепета. Сафия никогда не давала повода усомниться в своей искренности, а потому генерал находил в ней своё пристанище и незримую опору. — Один матра выкрал своё личное дело из архива и съел его. Когда у него спросили, зачем же он это сделал, матра ответил: «Дело не в тебе, дело — во мне». — Ох, Сайно… — её щёки густо краснеют в лучах заходящего солнца. Уголки губ подрагивают в улыбке, и он высматривает каждое малейшее изменение её утончённого лица. Сайно такие моменты собирает пазлами и бережно хранит у сердца, как зеницу ока — нежится в хрупких объятиях, и разум его приятно светлеет. Не отягчает, не придавливает к земле — он такой же человек, как и все, ранимый и добрый, кем-то любимый и ожидаемый. Генерал махаматра — лишь громкое звание. Он кладёт его перед ней, обнажая и душу, и тело — знает, верит, что Сафия не предаст и никогда вонзит нож ему в спину. Поэтому на алтарь чужого долга она малодушно бросается сама.***
Сайно находит её на рассвете — идёт в одиночку наощупь, пробираясь сквозь пески, будто чутьё у него заточено настолько, чтобы в пустоте, простирающейся на многие километры, отыскать то, чего уже давно нет. Сафия выглядела неважно: растрёпанная, обезвоженная и потерянная, она пряталась в одной из малочисленных пещер. Он мельком оглядывает скудную обстановку вокруг и вздыхает с непередаваемым облегчением — это настоящее чудо, что она, воплощение кротости и субтильности, вообще продержалась так долго в этих невыносимых условиях. — Сайно… — его имя не срывается с губ с привычной лаской и нежностью. Так кричат преступники, когда он приходит по их души, чтобы взвесить тяжесть проступка. Сердце болезненно сжимается, но больше собственных чувств его волнует подол разорванного платья и синяк на лице. Генерал поддаётся вперёд медленно и осторожно, даже выставляет руки перед собой в знак того, что он абсолютно чист и безоружен. Девушка пятится назад, затравленно и опустошённо — Сайно не может вспомнить, где же он просчитался настолько сильно, что в лице единственного человека, видящего в нём только свет и божественную истину, внезапно стал монстром. Сайно этого не хотел. Сайно этого боялся. — Как ты меня нашёл? — она шепчет, дрожа и трепеща перед лицом жестокосердечного генерала. Это ранит не хуже его заточенного копья. — Никто не знал, что я собираюсь делать. — Это было несложно, — он замирает на расстоянии вытянутой руки. Сафия не сбежит от него, даже если сильно захочет. Позади вековой камень, впереди — он. От этого, впрочем, не легче. — Твоё исчезновение наделало шумихи в столице. Ну, а когда тебя заметили местные в деревне Аару, всё встало на свои места. — Вот как… И что ты собираешься делать? — Сафия не осмеливается взглянуть на него, и он тоже. Сайно чувствует, как напряжение неприятно пульсирует. Плотное, нервное, до него можно дотронуться. До неё — нет. — Для начала отведу в безопасное место. Там, где тебе ничего не будет угрожать. — Даже ты? — Сафия враждебно поджимает губы. Обида и страх блестят в глазах вместе с непрошенными слезами, которые она спешно утирает тыльной стороной ладони. — Сафи, прошу тебя… — Сайно гулко рычит, сжимая кулаки. Ногти пронзают кожу, оставляя крошечные ранки. Боль отрезвляет. Он роняет голову, тяжело вздыхая. — Как же сложно… Ты всегда знала, что Академия не чиста на руку. Я не могу оставаться в стороне, даже если в проекте участвует твой отец. Только подумай, он подверг тебя такой опасности, только чтобы обезвредить меня. Сайно чётко понимает положение вещей: гнусный старик, как и все возвышенные персоны Академии, лучше всего умеют убеждать и обманывать. Генерал махаматра безжалостное орудие, несущее казнь во имя благих целей, Сафия — хрупкий механизм в системе его сдерживания. Ими обоими пользуются, не заботясь о том, что у них есть чувства — они не инструменты. Они нечто большее: для мира, для самих себя — друг для друга, в конце концов. Чужое прикосновение приятно греет: девушка сжимает его пальцы крепко, почти до хруста, прежде чем подарить ему первую искреннюю улыбку за прошедшую неделю. Сайно поддаётся к ней, даруя осторожное объятие. Сафия обещает, что будет рядом — и даже песчаная буря не сможет раскидать их по разные стороны.