Майлз
Оглушительный взрыв бьёт молотом по перепонкам, а кожу опаляет жаром. Всё происходит слишком быстро, буквально за долю секунды, но я, к своему огромному сожалению, успеваю рассмотреть буквально каждую деталь. Джорджия, бегущая впереди, подгоняемая страхом и громким топотом сраного Криса Уокера за спиной, оказывается прямо напротив горящей камеры очистки. Горячая волна взрыва обрушивается на девушку, отбрасывая её в окно напротив. Студентка, страшно закричав, падает вниз, а из моей груди вырывается отчаянный вопль: — Джорджи!!! Повинуясь какому-то шестому чувству, резко ухожу в сторону, поднырнув под рукой уродливого верзилы, любителя отрывать головы и калечить своих жертв. Ещё немного — и моя дурная башка точно пополнила бы его коллекцию, однако мне удаётся увернуться, и я, припустив в обратную сторону, напрочь игнорируя уже ставшую привычной боль в сломанных рёбрах, лихорадочно думаю о том, что делать и как свалить от Уокера. Забежать обратно в диспетчерскую, а через неё в горящую комнату очистки? Прекрасный план, Апшер, не убьёт Крис, так сгоришь заживо к ебеням. Сдохнешь и пополнишь коллекцию трупов в этом проклятом месте. Вот только подыхать нельзя — я был нужен Джорджии. Если, конечно, девушка не погибла, упав с такой высоты, что было вполне вероятно. Но, помня о том, что Уилсон не бросила меня в лечебнице одного, а вернулась за мной, несмотря на то, что шансы найти меня здесь живым и здоровым были практически равны нулю, я не мог сейчас просто взять и эгоистично спасать лишь свою шкуру. На бегу обернувшись, с каким-то злорадным облегчением вижу, что мой манёвр заставил Уокера притормозить. Со своими габаритами ему потребовалось чуть больше времени, чтобы развернуться, и это давало мне преимущество. Мысленно обозвав себя ебанутым на всю голову сраным долбоёбом, пробегаю мимо выломанной двери, ведущей в диспетчерскую, наивно надеясь, что дальше по коридору будет хотя бы ещё одна дверь, и желательно открытая. Остаться наедине с Уокером в тесном коридоре — спасибо, увольте, я на это не подписывался, мне моя голова ещё пригодится. Пробежав мимо ещё одной двери, ведущей в очередную комнату очистки, стискиваю зубы, краем глаза заметив, что она обесточена — экран с замком не горел, и туда попасть не представлялось возможным. Ещё раз ласково назвав себя имбецилом, ныряю в темноту коридора, с нарастающим страхом прислушиваясь к приближающимся шагам Уокера. — Поросёночек… Я найду тебя. «Ищи-ищи, сучий потрох», — мрачно думаю я, на ощупь продвигаясь вперёд и стараясь сильно не шуметь. Затаив дыхание, веду пальцами вдоль стены, напрягая всё своё зрение, однако здесь слишком темно. Какова вероятность того, что этот великан хорошо видит в темноте? Низкая, но не равна нулю, впрочем, как и любая вероятность. И это откровенно говоря не радовало — с учётом того, что я в темноте продвигался, словно черепаха, я мог в любую секунду оказаться в «музее Уокера». По частям. Выпотрошенный, словно дичь. Прекрасный конец для независимого репортёра Майлза Апшера. Неожиданно натыкаюсь пальцами на дверь и, мысленно ликуя, толкаю её, искренне надеясь, что она не заперта. Дверь поддаётся, и в тот же миг кто-то с другой стороны резко распахивает её, и чья-то мокрая рука вцепляется в рукав моей куртки, затаскивая меня внутрь. Чуть не заорав от неожиданности, приготавливаюсь отбиваться от очередного психопата, жаждущего убить меня, вырезать мне какой-нибудь орган или ещё что-нибудь в этом же духе, но до слуха доносится знакомый шёпот: — Тише, иначе он нас найдёт. — Вэйлон? — от изумления мои глаза расширяются, и я, сфокусировав взгляд, разглядываю лицо программиста, освещённое тусклым светом упавшей одинокой лампы. Светлые мокрые волосы Парка находятся в жутком беспорядке, к некоторым прядям прилипло что-то малоприятное, напоминающее отходы жизнедеятельности, правая бровь рассечена, на щеке красуется свежий порез, а на правом ухе видна запёкшаяся корка крови. Прижав указательный палец к губам, Вэйлон кивком указывает мне на дальний угол помещения — света не хватает, чтобы полностью разглядеть, что там находится, однако задавать вопросы времени нет. За дверью слышится знакомый звон цепей, и я, не успев подумать, рвусь в указанную программистом сторону. С разбега налетев на перевёрнутый стол, тихо чертыхаюсь сквозь зубы и, перемахнув через него, буквально падаю на пол. Вэйлон в два счёта оказывается рядом, шумно сопя, и я шикаю на него: — Тихо! Заметит нас — твоя голова первая полетит. — И я очень рад снова тебя увидеть, — тихо фыркает парень и обеспокоенно спрашивает: — Где Джорджи? — Она… — осекаюсь, когда на дверь обрушивается град ударов, и через мгновение она слетает с петель. С трудом удержавшись от очередного ругательства, вжимаюсь в пол, немигающим взглядом наблюдая сквозь зазор между столом и полом за тем, как Уокер заходит в помещение и, остановившись, топчется на месте, звеня цепями. Вэйлон рядом со мной напрягается всем телом, готовый, если придётся, сорваться с места, и я мысленно ругаю программиста — если рванёт, нам обоим крышка. Шумно дыша, словно охотничий пёс, почуявший добычу, Крис делает пару грузных тяжёлых шагов вперёд, и мне в уши врезается его хриплый монотонный голос: — Шлюшка… Нарушены протоколы безопасности… Я тебя найду. «Пиздуй уже нахуй отсюда», — мысленно обращаюсь к уродцу, неосознанно сжав ладони в кулаки. Сердце от страха колотится в грудную клетку, готовое проломить и без того сломанные рёбра. Стискиваю зубы, опасаясь, что моё сердцебиение слишком громкое, что сейчас Крис услышит его, найдёт нас и убьёт. Слышу, как рвано и испуганно дышит Вэйлон, вжимаясь в пол рядом со мной, и, уловив приближающиеся к нашему укрытию тяжёлые шаги психа, сопровождающиеся звоном цепей, крепко зажмуриваюсь. «Прости, Джорджи, я не смог выжить», — проносится у меня в голове, и я даже не задаюсь вопросом, почему в последние секунды своей жизни думаю о Уилсон. Это случилось само собой, и казалось таким же естественным, как дышать. За те несколько часов, проведённых с ней в этой проклятой психушке, она стала мне ближе, чем за всё время нашего знакомства. И сейчас, зная о том, что мне в любую секунду могут оторвать голову, оборвав мою жизнь, я искренне жалел о том, что так дерьмово вёл себя с ней, использовал и не позволял себе сблизиться. Может стоило. Но уже слишком поздно. Внезапно шаги затихают прямо возле стола, за которым мы прятались, а затем, широко распахнув глаза, я с удивлением и огромным облегчением наблюдаю, как Уокер, немного постояв, разворачивается и, грузно топая, тащится обратно к двери, продолжая бормотать свою херню про поросят, шлюх и протоколы безопасности. — Не заметил, — еле слышно шепчет Парк, когда верзила выходит из комнаты, но я продолжаю лежать на полу, не рискуя покидать укрытие. Кто знает, что в башке у этого Криса? То, что мозги всмятку — и так ясно, но проверять, додумается ли он устроить засаду, мне не хотелось. Вэйлон, закопошившись, собирается встать, но я, слепо нашарив его руку, крепко хватаю программиста за запястье и грубо дёргаю обратно. — Ай, блять, ты чего? — шипит Парк, рухнув обратно и явно обо что-то стукнувшись, и я, тяжело вздохнув, шёпотом поясняю: — А если этот урод за углом ждёт пока ты сам лично к нему притопаешь? — Думаешь, он настолько сообразительный? — слышу в голосе программиста сомнение и фыркаю. — Нет, но он — псих. А психи непредсказуемы. — Ладно, не поспоришь, — Вэйлон тихо выдыхает. — И сколько нам ждать? И где Джорджия? — Давай не сейчас, — цежу сквозь зубы, ощутив болезненный укол в груди при упоминании имени девушки. Всё во мне кричало о том, что нехрен разлёживаться, пока Уилсон одна шастает по психушке, наполненной больными на голову моральными уродами — она всего лишь хрупкая девчонка, и ей очень сильно повезёт, если она натолкнётся только на какого-нибудь овоща. Но, учитывая тот факт, что таких здесь водилось очень мало, а основной массой были каннибалы, убийцы и насильники, на благоприятный исход встречи студентки с данными личностями надеяться не приходилось. — Нет, Апшер, именно сейчас, — неожиданно яростно шипит Вэйлон и сильно пихает меня в плечо. — Говори немедленно! — А что ты так за неё переживаешь? — ощетинившись, интересуюсь я, чувствуя, как изнутри поднимается какое-то странное жгучее чувство, из-за которого захотелось неожиданно задушить программиста собственными руками. — Влюбился? — Ты идиот? — Парк шумно выдыхает. — Во-первых, я женат. Во-вторых, Джорджия одна и пяти минут не продержится в этом месте, ты должен сам это понимать. Разумеется, я за неё волнуюсь. Она жива вообще? — Не знаю, — вздохнув, всё же рискую наконец выпрямиться и, тихо перепрыгнув через стол, крадучись добираюсь до дверного проёма. Досчитав до десяти, выглядываю в тёмный коридор, в красках представляя, как сейчас из темноты появится огромная, покрытая струпьями и язвами, с ободранной кожей рука, однако в коридоре тихо. Достав из кармана видеокамеру, на секунду активирую ночной режим и, убедившись, что коридор пуст, машу Парку рукой. — Идём, всё чисто. — Что значит, ты не знаешь? — парень нервно ерошит светлые волосы и пристально смотрит на меня, подходя ближе. — Что вообще произошло? — Для начала ответь, как ты сам тут оказался, — спрашиваю, медленно продвигаясь обратно по коридору в сторону диспетчерской, прислушиваясь к каждому шороху, боясь уловить хриплое дыхание, тяжёлые шаги и звон цепей. Программист, немного помолчав, словно раздумывая, стоит ли отвечать на мой вопрос, вздыхает и произносит: — Очевидно, по тому же пути, что и ты. Когда вы с Джорджией сбежали, мне пришлось в срочном порядке отбиваться от того психа с ножом и любителя тишины. Второй мне хорошо так заехал дубинкой, — поморщившись, Вэйлон указывает на окровавленное ухо. — Какое-то время я прятался, и лучше тебе не знать где, затем добрался до комнаты очистки, а после — до душевых, в которых меня ждала встреча с какими-то двумя голыми психопатами, желающими вырезать мне внутренние органы. Чуть не свалился на брусчатку, пока ползал по стене от окна до окна, чтобы эти больные меня не поймали. Когда добрался до диспетчерской, услышал громкий шум, и решил, что лучше спрятаться и переждать. Нашёл это помещение, затем услышал взрыв. Ну и тут ты появился с этим Крисом. — Да, мы тоже имели честь познакомиться с братьями-эксгибиционистами, — фыркаю и, завернув за угол, мрачно разглядываю продолжающую тихо-мирно гореть камеру очистки. Впрочем, огонь уже пошёл на спад, но какой от этого толк, если дальше нам придётся идти не втроём, а лишь вдвоём? Перевожу взгляд на окно, из которого выпала Джорджи, и коротко произношу: — Её откинуло взрывом. — Что? — Вэйлон, проследив за моим взглядом, бросается к окну и свешивается вниз, пытаясь хоть что-нибудь рассмотреть. Подхожу к программисту и бросаю взгляд в тёмный проём. — Она упала. Мы бежали от Уокера, Джордж оказалась прямо напротив камеры. Её отбросило взрывом прямо сюда, и она упала вниз. — Вот чёрт, — Парк отшатывается от окна. — Нам нужно её найти. — Знаю, — стискиваю зубы и, сделав глубокий вдох, произношу: — Здесь спуститься возможности нет, нужно искать обходной путь. Знаешь, что может быть внизу? Где искать Джорджию? — Сейчас, погоди, — нервно проведя ладонью по лицу, Парк на несколько секунд замирает, зажмурившись, а затем медленно произносит: — На плане лечебницы, кажется, там был блок C, а ещё ниже — канализация… — Прекрасно, мы и так в полном дерьме, осталось в нём измазаться, — воодушевлённо хмыкаю и, бросив ещё один взгляд на окно, поджимаю губы. — Надеюсь, Джорджи доберётся до канализации, а мы её там перехватим. — Если сами доберёмся, — как-то мрачно замечает Вэйлон, но я лишь улыбаюсь. — Когда, Вэйлон. Не если, а когда.***
Джорджия
Сознание возвращается в моё тело неохотно, не желая снова наблюдать все ужасы психиатрической больницы Маунт-Мэссив. Медленно раскрываю глаза, пытаясь сфокусировать взгляд, однако это даётся мне с большим трудом — голова буквально раскалывается, и каждое движение глазных яблок причиняет новую порцию боли. Глухо застонав, пытаюсь повернуться, но в нос ударяет отвратительный запах подтухающего мяса, и я, подавив рвотный порыв, старательно дышу через рот. Вяло пошевелив рукой, понимаю, что она перемазана в чём-то мокром и липком, да и сама я лежу на чём-то скользком, влажном и мягком. Закопошившись, переворачиваюсь на живот, и тут же из моей груди вырывается дикий визг вперемешку с рыданиями — я лежу на куче из изувеченных, выпотрошенных, поломанных трупов, мешанине из внутренних органов и целого озера крови. Всё моё тело сотрясается от ужаса, отвращения и непрекращающихся рыданий. К горлу подкатывает ком, а пустой желудок болезненно сжимается. Быстро перебирая руками и ногами, на четвереньках сползаю на пол, утопая ладонями во внутренностях и крови, а затем, забившись к стене, принимаюсь лихорадочно вытирать измазанные в алой жидкости руки об одежду, что, в общем-то, не приносит никакого эффекта — вся моя одежда пропиталась кровью настолько, что я чувствую её на своей коже. Запрокинув голову, натыкаюсь взглядом на окно, из которого меня выбросило взрывом, и из горла вырывается хриплый крик: — Майлз! Сердце от ужаса бьётся с перебоями, а дыхание рваными хрипами вырывается из груди, и я чувствую, что близка к новому приступу панической атаки. Только вот рядом нет Апшера, который, пускай даже таким идиотским способом, как поцелуй, может помочь мне справиться с ней. Сжимаю трясущиеся липкие пальцы в кулаки и крепко зажмуриваюсь, считая вдохи. На задворках сознания мелькает жуткая мысль о том, что сейчас, пока я сижу здесь, ко мне подберётся какой-нибудь психопат и убьёт меня, но я отчаянно мотаю головой, прогоняя её. Нужно дышать. Дышать и не думать о том, что меня в любой момент могут убить. «Ты не для этого столько вытерпела», — в голове снова звучит голос репортёра, и я обхватываю себя руками за плечи, сжавшись в комочек возле стены. Не для этого? А для чего? Для того, чтобы выжить, а потом всю жизнь мучиться воспоминания об этом жутком месте и ходить к психологу? Повезёт, если дело обойдётся лишь походами к мозгоправу да антидепрессантами, и меня не запрут в лечебнице для душевнобольных, потому что моя крыша по ощущениям могла вот-вот поехать. «Главное, чтобы лечебницей не управляли люди из Меркоф», — фыркает Майлз в моей голове, и это замечание меня неожиданно веселит. Тихий смех вырывается из груди, постепенно нарастая, и вот я уже истерично хохочу во всё горло, размазывая по лицу текущие из глаз слёзы. От смеха начинают болеть рёбра, а горло саднит, но я успокаиваюсь лишь через несколько минут, кажущихся вечностью, когда смех сменяется плачем. Обняв себя за коленки, подтянув их к груди, медленно покачиваюсь из стороны в сторону, немигающим взором уставившись на груду трупов, освещаемых единственной тусклой лампой, которая и так мигает, грозя отключиться. Это был единственный пятачок света в этом помещении, и я содрогаюсь, когда представляю, что дальше мне придётся идти в кромешной тьме. Хотелось забиться в угол и ждать чуда, однако я понимала, что чудес не бывает — нельзя было оставаться на месте, здесь меня ждала лишь верная смерть. Громко шмыгнув носом, распрямляю одеревеневшие конечности и, медленно стащив со спины вымазанный в крови рюкзак, извлекаю из него фотоаппарат. Тихо вздхонув, замечаю, что он всё же не выдержал падения, и экран треснул, однако, стоит мне нажать на кнопку включения, он загорается тусклым светом. Немного ободрённая тем, что у меня теперь есть хоть какой-то источник света, перекидываю ремешок фотоаппарата через шею, повесив его объективом к телу. Держась рукой за стену, с трудом поднимаюсь на ноги и закидываю за спину рюкзак. Нервно облизнув пересохшие губы, делаю несколько глубоких вдохов и вновь поднимаю голову, глядя на окно. Слабая, безумная надежда увидеть там Майлза тут же рассыпалась в прах, и я, коротко мотнув головой, стараясь не смотреть на гору трупов, наугад поворачиваю налево. Конечно надо было понимать, что Апшер, оставшись наедине с огромный психически нездоровым убийцей, не стал бы стоять и высматривать меня внизу. И я очень надеялась на то, что ему удалось сбежать — мысль о том, что репортёр мёртв, больно колола под рёбрами. Оглянувшись на стену, возле которой я только что сидела, освещаю её своим импровизированным фонариком и замечаю табличку с надписью «Блок С». Немного подумав, нахожу в памяти фотоаппарата план лечебницы и, быстро пролистав фотографии, поджимаю губы. Если верить плану, блок был довольно небольшим и через него можно было попасть обратно в блок Д, над которым мы были с Майлзом, однако дальше можно было пробраться в канализацию, а оттуда должен был быть выход на верхние этажи. Стоило попробовать добраться туда, однако мысль о том, что мне на пути с огромной долей вероятности встретятся психи, наводнившие лечебницу, не очень радовала. Однако особого выбора у меня всё равно не было. — Ну же, Джорджия, не трусь, — тихо шепчу сама себе, надеясь подбодрить, но никакого эффекта это не производит. Тяжело вздохнув, мнусь на месте, а потом, всё же решившись, медленно продвигаюсь вперёд, освещая путь тусклым экраном фотоаппарата и шарахаясь от каждого шороха. Натыкаясь на бетонные колонны и спотыкаясь о разбросанные матрасы и перевёрнутые койки, кое-как добираюсь до лестницы, по которой приходится забираться практически ползком — фотоаппарат давал слишком мало света, и я совершенно не видела, что у меня под ногами. Шумно выдохнув, краем глаза замечаю слева открытую решётчатую дверь, а за ней — освещённый коридор. — Слава Богу! — вырывается у меня, и я испуганно зажимаю рот ладонью. Восклицание вышло слишком громким, и мне очень не хотелось, чтобы меня услышали. Надо было быть тихой, как мышка, и незаметной, словно привидение. Выйдя на свет, вздыхаю с некоторым облегчением и, не раздумывая, вновь поворачиваю налево в тёмное ответвление. Подсвечивая путь экранчиком, торопливо иду вперёд к нагромождению из решёток, коек и шкафов, однако между ними есть немного пространства, сквозь которое я со своими габаритами вполне могла протиснуться. Сняв со спины рюкзак, перекидываю его на другю сторону, и сама легко проскальзываю следом, чуть не потеряв при этом фотоаппарат, который цепляется за решётку. Вцепившись в него, словно в единственного друга в этом месте, отвоёвываю у решётки свою технику и, немного потоптавшись на месте, иду вперёд. Натыкаюсь на запертую решётчатую дверь и валяющийся рядом с ней труп — здесь явно прохода нет. Разочарованно вздохнув, разворачиваюсь и делаю попытку проломиться сквозь решётку справа, но и там меня ждёт неудача. Поджав губы, чувствуя нарастающее отчаяние, без особой надежды поворачиваю налево в другой участок коридора и вижу впереди небольшой лаз и рядом дверь, ведущую в очередную диспетчерскую, которая при ближайшем рассмотрении оказывается заперта. Мысленно захныкав, словно маленькая девочка, опускаюсь на четвереньки и, чувствуя, как на меня начинают давить стены в этом узеньком пространстве, торопливо проползаю вперёд. В тот же миг над ухом раздаётся жуткий вопль, и я, заорав от ужаса, дёргаюсь назад, ударившись головой о решётку. Сердце готово проломить грудную клетку, на глаза наворачиваются слёзы, а всё тело трясёт, как в лихорадке. Сквозь шум в ушах различаю тихое хныканье и, с трудом пересилив себя, дрожащей рукой свечу фотоаппаратом чуть выше. Сердце ухает вниз, и я отшатываюсь в сторону, встретившись с безумным взглядом одного из пациентов, который сидит на перевёрнутой и приваленой к решётке койке, трясясь и обхватив себя руками за колени. Он не делает попыток напасть, и, судя по виду, сам чертовски напуган, однако один горький опыт встречи с якобы безобидным пациентом указывал на то, что психопатам в Маунт-Мэссив доверять нельзя — они все были опасны, все до единого. — П-привет, — заикнувшись, тихо шепчу я и, не сводя взгляда с пациента, тихо ползу мимо него, готовая, если что, сразу рвануть с места. — Я п-просто ид-ду мимо… Психопат ничего не говорит, продолжая сверлить меня безумным взглядом, и я, миновав его, выдыхаю с облегчением. Выпрямившись и отойдя ещё дальше, вижу справа от себя приоткрытую решётку, за которой видно большое освещённое помещение, посреди которого на полу лежит очередной труп в луже крови. Присмотревшись, издав утробный звук, отшатываюсь назад — это был труп того самого пациента, которому Крис Уокер оторвал голову у нас с Майлзом на глазах. Судорожно вздохнув и обернувшись на стену, тихо выдыхаю — я вернулась в блок Д. Закусив губу, напряжённо размышляю, стоит ли заходить внутрь. Слева от меня есть ещё одна дверь — возможно, что так я смогу попасть в канализацию, однако перспектива шататься там меня не особо радовала. Через блок же можно попробовать забраться наверх и вернуться на тот путь, по которому мы шли изначально. Но, вернувшись туда, мне снова придётся идти через душевые, в которых, скорее всего, всё ещё находятся Братья. Не думаю, что мне удастся без Майлза самой повторить поход по наружной стене лечебницы, а встреча с двумя психопатами лицом к лицу грозила мне неминуемой гибелью. К тому же, вероятность того, что репортёр всё еще сидит где-нибудь у диспетчерской и ждёт, когда я вернусь, была равна нулю. Скорее всего, он тоже меня ищет. Во всяком случае, я очень хотела в это верить. Поэтому оставалось лишь уповать на случайную встречу и на то, что он жив. Взвесив все за и против, делаю шаг в сторону второй двери, однако оказывается, что выбора у меня нет — она заперта. Еле удержавшись от громкого ругательства, которое я подцепила у Апшера, шумно выдыхаю и, поправив лямки рюкзака, решительно открываю дверь, ведущую к камерам. Захожу внутрь и, оглядевшись, тихо скулю, заметив несколько силуэтов пациентов, бродящих вдоль камер. Кто-то заперт, кто-то на свободе — они не обращают на меня внимания, однако от этого легче не становится. Попятившись, упираюсь спиной в бетонную колонну, и из моей груди вырывается визг, когда рядом раздаётся шёпот: — Шелковистая… С бешено колотящимся сердцем, отпрыгиваю в сторону и вижу пациента в смирительной рубашке, переминающегося рядом со мной с ноги на ногу и буравящего меня взглядом. — Ты такая шелковистая… — снова шепчет он, а затем неожиданно произносит: — Хочешь… Я расскажу тебе секрет? — Н-нет, с-спасибо, — бормочу я, пытаясь отойти от него подальше, но психопат упорно идёт за мной следом, преданно глядя на меня безумным взглядом. Отхожу к одной из камер и вздрагиваю, когда пациент, сидящей в ней, бросается на решётку и обращается ко мне более-менее нормальным тоном: — Эй! Ты! Выпусти нас отсюда. Эта решётка не остановит Вальридера. Он заберёт нас одного за другим. Пока никого не останется. Пожалуйста. Ради Бога. — Я н-не могу, — отрицательно качаю головой, осторожно продвигаясь мимо, но пациент меня словно не слышит. Он продолжает говорить, и я понимаю, что его нормальность была лишь игрой моего воображения. — Я пытался отказаться, но не смог. Они заставили. Я думал, моей семье нужны были деньги. Они сказали, что у нас долги. За лекарства без страховки нелегко заплатить. Я мог вернуть деньги только одним способом. — Я хочу помочь тебе, — психопат в смирительной рубашке вновь оказывается рядом и я торопливо отхожу от него, двигаясь вдоль камер, пытаясь отыскать хоть какой-нибудь проход — пролом в стене, лаз, что угодно. Бродящие по помещению пациенты меня откровенно нервировали, однако напасть не пытались, поэтому я, расслабившись настолько, насколько вообще можно было расслабиться в данной ситуации, принимаюсь внимательно осматриваться, заходя в открытые тёмные камеры. — Ты мой друг? — вопрошает мой сопровождающий, и у меня с губ срывается нервный смешок. — Да-да, я твой друг, — тихо отвечаю я, чувствуя, как меня начинает распирать от ненормальной весёлости. Сдавленно захихикав, обхожу площадку по периметру, так ничего не и найдя, а затем мне в глаза бросается перевёрнутый стол, над которым располагался второй уровень блока. Задумчиво прищурившись, быстро провожу языком по пересохшим губам и задаюсь вопросом, что сделал бы на моём месте Майлз Апшер? Он бы не раздумывая полез наверх, потому как это, очевидно, единственный выход отсюда, и я, если хочу выбраться живой, должна следовать его примеру. Сделав несколько глубоких вдохов, отхожу назад, оставляя себе место для разгона, а затем, подбадривая себя тем, что я быстрая и ловкая, с разбегу взлетаю на стол и, подпрыгнув, цепляюсь руками за бетон. Пыхтя и кряхтя от натуги, кое-как втягиваю своё тело на второй уровень и без сил опускаюсь на пол, пытаясь отдышаться. В уши врезаются стоны и крики пациентов, запертых здесь, и я, содрогаясь от ужаса, довольно оперативно вскакиваю на ноги, решив, что отдохну потом, если выберусь из лечебницы. «Когда, а не если», — строго замечает Апшер в моей голове, и я криво улыбаюсь. Сейчас я остро, как никогда ранее, чувствовала, насколько сильно мне не хватает этого наглого репортёра с его шуточками и подколами. Я могла сколько угодно злиться на него, но уже больше не желала отрицать тот факт, что он стал мне невероятно дорог. Если жив — обязательно скажу ему об этом. Нужно только выбраться отсюда и найти его. — Только выбраться и найти, — вслух повторяю я и делаю шаг вправо. В тот же миг из темноты раздаётся яростный крик, а затем я успеваю лишь заметить искажённое страхом, злостью и безумием лицо. Очередной психопат набрасывается на меня, пытаясь вцепиться пальцами в шею, и я, завизжав, бросаюсь в сторону, врезавшись плечом в решётку. Пациент, сидящей за ней, пытается схватить меня за рукав толстовки, безумно хохоча, но я ловко уворачиваюсь, подстёгиваемая ужасом и диким желанием жить. Первый псих кидается за мной следом, врезавшись в решётку, не прекращая вопить, но безумец в камере вцепляется в него руками, схватив за шею, а потом с силой толкает. Заорав, тот, кто пытался меня задушить, делает несколько нетвёрдых шагов назад и, уперевшись в низкие перила, не удерживает равновесия и падает вниз с жутким воплем. Захрипев, пошатываясь отхожу подальше и сползаю на пол. Меня трясёт настолько сильно, что картинка перед глазами начинает плясать, и я крепко зажмуриваюсь, сжимая и разжимая ладони. Рассиживаться посреди психопатов было не лучшей идеей, но ноги просто напрочь отказывались слушаться. Открываю глаза, в уголках которых скопились слёзы, и оглядываюсь, чтобы убедиться, что больше пока никто не пытается на меня напасть. Шумно втянув носом воздух, цепляясь за пруться решётки соседней камеры, в которой, к счастью, было пусто, кое-как поднимаюсь и сжимаю побелевшими пальцами фотоаппарат. Кинув взгляд на экран, замечаю, что батарея разряжена уже наполовину, и выключаю его, решив, что в освещённом помещении он мне не нужен. Кто знает, сколько ещё бродить в темноте придётся, батарею лучше экономить. Пройдя вперёд, вижу, что часть пола обвалилась, однако можно аккуратно протиснуться вдоль камеры. Выбора у меня нет — поправив рюкзак, осторожно, носочком, ступаю на тонкую полоску бетона, оставшуюся от обвалившегося пола, и, прижавшись спиной к решётке, мелкими шажочками, цепляясь онемевшими пальцами за прутья, чтобы не свалиться вниз, продвигаюсь вперёд. До слуха доносится очередной крик пациента, и я вздрагиваю, расслышав слова: — Какой эксперимент покойник поставил бы над живыми? Даю подсказку! Он всё ещё идёт. Эксперимент ещё не кончился! — Покойник… — бормочу себе под нос и, нащупав нормальную опору под ногами, встаю на небольшой целый участок пола. Впереди очередной провал, через который технически можно перепрыгнуть, и я подхожу ближе, задумчиво размышляя над словами психопата. — Значит, Майлз был прав на счёт доктора Вернике… Шмыгнув носом, решаю, что обязательно расскажу об этом репортёру, когда увижу его, и, собравшись с духом, перемахиваю через провал. Ударившись пятками о бетонный пол, валюсь, сильно и больно стукнувшись коленями. Зашипев, морщусь и выпрямляюсь. Делаю шаг вперёд и всё же не удерживаюсь от ругательства — колено пронзает острая боль. — Ну что за срань такая! — в сердцах бросаю я, отчаянно притопнув ногой, чего делать категорически не стоило. Получив новую порцию боли в повреждённом колене, чувствую, как на глаза наворачиваются слёзы, которые сразу начинают стекать по щекам, оставляя чистые мокрые дорожки на грязной коже. Шмыгаю носом и вытираю его грязным рукавом толстовки, продолжая тихо плакать — столько всего прошла, столько всего пережила, а теперь меня убьёт больное колено, с которым, если что, я даже убежать не смогу. Это было просто несправедливо. В одиночестве, среди психопатов, с повреждённой ногой — прекрасный финал для глупой студентки, которая полезла в самое пекло следом за парнем, с которыми её связывали лишь деловые отношения. «Ну и что ты расклеилась? — внутренний Апшер негодующе фыркает у меня в голове. — Возьми себя в руки и иди дальше, даже если больно. Хочешь сдохнуть тут?» — Не хочу… но сдохну, — громко шмыгая носом, отвечаю я вслух своей шизофрении, которая прочно засела внутри меня. Всё, приплыла — можно смело выбирать себе палату из располагающихся рядом и медленно погружаться в пучину безумия. «Ну да, давай ещё сядь здесь и смиренно жди, пока за тобой притащится Вальридер», — ядовито произносит Майлз-глюк, и я вздрагиваю. Конечно, настоящий Апшер не верил в обитающего здесь злобного призрака, которого местные психопаты считали своим божеством, однако то, что рассказал Вэйлон, звучало безумно, но правдоподобно. Программист явно видел в этой лечебнице нечто, и часть моего помутившегося сознания была склонна ему верить. И попадаться этому Вальридеру, чем бы он ни был, было откровенно хреновой идеей — ещё более хреновой, чем попасть в лапы тому же Уокеру. Сделав глубокий вдох, смахиваю слёзы со щёк и, стиснув зубы, делаю осторожный шаг вперёд. Колено пронзает боль, но я, вдохновившись тем, что по лечебнице носится злобное нечто, с которым встречаться у меня не было ни единого желания, припадая на повреждённую ногу, медленно продвигаюсь дальше. Впереди вижу куски обвалившегося пола с третьего уровня перед открытой решётчатой дверью, слева от меня — освещённая открытая палата, а справа — лестница, ведущая наверх. Немного помявшись, с любопытством сую нос в камеру и, оторопело вылупившись на лужу крови, расплывающуюся под унитазом, душевнобольного, забившегося под койку, и огромную кровавую надпись «свидетель» на стене, сглотнув, решаю, что заходить внутрь будет плохой идеей. Очевидно, что, кроме очередных проблем, там ничего нет. Развернувшись, ковыляю к лестнице и, ойкая от боли с каждым шагом, кое-как преодолеваю препятствие, мысленно покрывая ругательствами и мёртвого доктора Вернике, и всех психов, обитающих тут, и Вальридера, и даже Апшера, чьё отсутствие острым лезвием полосовало сердце. Чертовски сильно хотелось почувствовать его руку, сжимающую мою ладонь, услышать какую-нибудь язвительную шутку. Да даже если бы он назвал меня низкоросликом, я была бы рада. Вот только единственное, что я сейчас чувствовала — это острую боль в колене, дикий страх и одиночество. — Тебя будут ломать, пока ты не сдашься, — из камеры напротив лестницы доносится тихий шёпот очередного пациента, и я дёргаю уголками губ, сдерживая нервную усмешку. Пожалуй, одной этой фразой можно описать всю лечебницу — это место будет ломать нас, проверять на прочность, пытаться уничтожить, пока мы не сдадимся, не позволим убить себя, не останемся здесь навсегда. Слишком точно, прямо в десяточку. Оглянувшись по сторонам, замечаю справа огромный провал, через который перебраться нет абсолютно никакой возможности и, недолго думая, сворачиваю налево. Света на третьем уровне практически нет, лишь центральная лампа тускло освещает площадку на первом уровне, что всё же позволяет мне хоть немного ориентироваться. Приноровившись идти с больной ногой, ковыляю чуть более активно и чуть не седею от ужаса, когда впереди раздаётся грубый крик: — Какого хрена! Кто здесь?! — Чёрт, — пискнув от страха, разворачиваюсь и тенью ныряю в пустую камеру справа от себя, прижавшись к стене и искренне надеясь, что в темноте меня будет не видно. Затаив дыхание, с нарастающим ужасом наблюдаю за тем, как какой-то пациент проходит мимо, бешено озираясь по сторонам, явно пытаясь выяснить, кто здесь ходит. Однако боюсь, что удовлетворив своё любопытство, он бы не оставил меня в покое, поэтому, дождавшись, когда он пройдёт чуть дальше, тихой мышью выныриваю из палаты и быстро, насколько позволяла нога, ковыляю дальше. Завернув за угол, замечаю, что часть пола тоже обрушена, но можно вновь пройти по узенькому карнизу, идущему вдоль решётки, за которой стоял очередной душевнобольной. Быстро взвесив все за и против, решаю, что сидящий за решёткой всё же будет безопаснее того, кто находится на свободе, и аккуратно ступаю на узкую полоску бетона, прижимаясь спиной к прутьям и цепляясь за них дрожащими пальцами. Миллиметр за миллиметром продвигаюсь вперёд, подбадривая себя и уговаривая не смотреть вниз, однако, когда мне остаётся всего ничего до спасительной опоры, пациент, сидящий за решёткой, внезапно просовывает руки и хватает меня за волосы. — Девчонка!!! — дикий визг пациента смешивается с моим криком боли, когда его грубые пальцы путаются в моих прядях, крепко сжимая. — Дай-дай-дай!!! Захлёбываясь воплем, бешено задёргавшись, рвусь в сторону, расцепив пальцы, выпустив решётку, и испускаю ещё один дикий крик, когда клок моих волос остаётся в руке пациента. Чувствую, как начинаю падать, и, чудом извернувшись, разворачиваюсь лицом к решётке, вновь схватившись за неё. Встречаюсь с безумным взглядом психа, который продолжает кричать «дай-дай-дай». Задыхаясь от ужаса, практически ничего не соображая, просто двигаюсь в сторону и, почувствовав опору под ногами, валюсь на пол, трясясь от пережитого страха. Вокруг темнота, но я всё равно крепко зажмуриваюсь, стуча зубами, а кожа головы буквально горит. Повреждённое колено вновь даёт о себе знать, и я, корчась от боли в ноге и в корнях волос, рвано дышу. Из груди вырывается хриплое рыдание. — Я так больше не могу, — шепчу я, корябая ломанными ногтями по полу проклятой лечебницы. Хотелось свернуться в клубок и просто ждать своей смерти. Я всё равно умру здесь, так зачем бороться? Зачем пытаться убежать от неизбежного? Смерть настигнет меня рано или поздно. Так пускай она побыстрее заберёт меня, оборвёт мои мучения. «Ты дура?» — лаконично интересуется шизофреничный Майлз в моей голове, но я лишь отмахиваюсь от него. Может и дура, но у меня больше нет ни сил ни желания идти дальше. «Поднимай свою задницу и двигайся дальше», — внутренний Апшер даже и не думает оставлять меня в покое, и с моих губ срывается короткий истеричный смешок. Надо же, он и здесь умудряется меня доставать. Даже когда его нет рядом, он всё равно со мной — пытается заставить жить. «Джорджия, если ты сдохнешь — я найду твоё тело, оживлю тебя, а потом снова убью», — пригрожает репортёр, и я тяжело вздыхаю. Нет, этот парень просто невыносим — только решишь сдаться, как он тут же появляется, чтобы этого не допустить. — Да встаю я, встаю, — хрипло бормочу я, размазывая по щекам слёзы и с трудом поднимаясь с пола. Припадая на повреждённую ногу, делаю пару нетвёрдых маленьких шагов, слепо озираясь в темноте. Снимаю со спины рюкзак, который после посещения Маунт-Мэссив выглядит, наверное, как с помойки, и наощупь извлекаю оттуда фотоаппарат. Включив его, разглядываю одну из камер, в которой я оказалась, и замечаю возле грязного унитаза небольшой лаз в стене. Громко шмыгнув носом, опускаюсь на четвереньки, тоненько взвизгнув от боли в колене, и неуклюже протискиваюсь в соседнюю камеру, проигнорировав трясущегося от ужаса изуродованного пациента, забившегося под койку и бормочущего что-то под нос. Прислушавшись, различаю слова: — Доктор однажды сказал мне, что если бы пещерному человеку показали наши технологии, он бы принял их за магию. А если современному человеку показать магию, то он примет её за технологии. — Доктор тут ещё и философствовать умудрялся, — еле слышно произношу я, вцепившись онемевшими пальцами в фотоаппарат. Краем глаза замечаю справа от себя выход из камеры, который подсвечивает тусклая лампа, и торопливо ковыляю подальше от этого ненормального, маниакально повторяющего слова своего доктора. Выйдя из палаты, сворачиваю направо и, миновав неосвещённый участок, поворачиваю налево. Цепляюсь взглядом за кровавую полосу на полу, ведущую в очередную камеру и, подойдя ближе, замечаю, что полоса эта ведёт к большому пролому в полу, через который можно попасть на этаж ниже. — Ну что, отец Мартин, теперь Вы ведёте меня? — вслух спрашиваю я, хотя, ответа, конечно же не следует. Эта кровавая полоса уж очень сильно напоминала след, оставляемый безумным священником, про которого говорил Майлз, и здесь было лишь два варианта: либо отец Мартин думал, что здесь должен был оказаться Апшер, либо он следит за нами и оставил след для меня. Так как особых вариантов у меня не было, сделав глубокий вдох, неуклюже сползаю в пролом, повиснув на руках. Поджав больную ногу, прикидываю, как получше упасть, чтобы не травмироваться ещё сильнее, однако времени на раздумья мне не дают — перетруженные мышцы рук и жуткая усталость дают о себе знать, поэтому мои пальцы расцепляются сами собой, и я, взвизгнув, падаю вниз. От удара у меня вышибает весь дух, и я, приземлившись на бок, судорожно хватаю ртом воздух. С губ срывается парочка крепких ругательств, после которых я понимаю, почему Майлз так много матерится — выпустив словесно пар, становится немного легче, и я, морщась от боли в боку, голове и ноге, осторожно сажусь на полу. Тяжело вздохнув, закатываю штанину джинс и мрачно разглядываю наливающийся огромный синяк на колене. Осторожно ощупав повреждённое место, выдыхаю с некоторым облегчением — кажется, трещины в коленной чашечке нет, я просто очень сильно ушибла ногу. По-хорошему стоило просто полежать где-нибудь, пока нога не пройдёт, но такой роскоши здесь нельзя было позволить. Опустив штанину обратно, морщась и ойкая, поднимаюсь на ноги и оглядываюсь. Справа и слева находятся решётки, впереди — тёмный провал. Обернувшись, вздрагиваю, заметив небольшую широкую лестницу, ведущую вниз, за которой видно большое помещение с огромной кровавой лужей на полу и шкафчиками, на которых криво накарябано слово «Вальридер». Судорожно сглотнув, смотрю на кровавый след у себя под ногами и понимаю, что мне нужно идти туда. Закусив губу, переминаюсь с ноги на ногу, а затем, тяжело вздохнув, ковыляю вниз по лестнице, морщась от тяжёлого металлического запаха крови. Передёргиваюсь от отвращения, когда кроссовками ступаю на лужу крови, которая начинает мерзко хлюпать под ногами, и с замершим от страха сердцем оглядываю стены и шкафчики, которые все исписаны одним и тем же словом: «Вальридер». Большие надписи, мелкие — не осталось ни одного свободного и чистого участка. Лишь кровавые буквы, складывающиеся в нечто страшное. Быстро облизнув пересохшие губы, поднимаю фотоаппарат и делаю несколько фотографий. Я сама не понимаю зачем, но сейчас это кажется мне невероятно важным. Проект «Вальридер» — это то, чем занимались здесь люди из Меркоф, ставя жуткие опыты на пациентах, но для самих душевнобольных это нечто особенное, они говорят про него, как про нечто живое, кто-то даже поклоняется, словно некоему божеству. Вэйлон говорил, что видел его. Майлз тоже упоминал о том, что отец Мартин показал ему запись с камеры видеонаблюдения, на которой нечто убило солдат, только вот Апшер списал это на монтаж. Но что если Вальридер действительно существует? Содрогнувшись от этих мыслей, опускаю фотоаппарат и, глянув себе под ноги, прохожу чуть дальше по небольшому тёмному коридору. Не успев сильно испугаться, а может, я просто уже начинала привыкать к темноте, выхожу в огромное практически неосвещённое помещение. Отвалившаяся со стен грязно-жёлтая плитка да огромные грязные бетонные колонны, соединённые металлическими перегородками, представляли собой весьма унылое зрелище, но всё моё внимание было приковано к огромному пролому в полу, находящемуся практически посередине зала. Обхожу колонны, пытаясь добраться до пролома, в который, судя по всему, мне и нужно было идти, и слышу раскаты грома да шум дождя. Втягиваю носом воздух, надеясь почувствовать свежесть улицы, но чувствую лишь зловоние лечебницы, пропитанной болью, кровью и смертью. Задержав дыхание, спрыгиваю в пролом, и, пригнувшись, ужом проползаю в широкий проём между полом и землёй. Подсвечивая путь экраном, кое-как протискиваюсь дальше, уходя под землю. Добравшись до тонких труб, подныривая под ними, мешком свалившись ещё ниже, и, закашлявшись от жуткой вони, морщу нос. Судя по запаху, я была где-то неподалёку от канализации. Продвигаюсь дальше, спускаясь всё ниже и ниже — в некоторых местах приходилось ползти по-пластунски, настолько узкими были проходы. Чувствуя, как у меня начинает развиваться клаустрофобия, торопливо продвигаюсь дальше и, свалившись с очередного выступа, оглядевшись вижу, что справа от меня находится разрушенная кирпичная стена, за которой видны полукруглые стены коллектора. Издав приглушённый торжествующий вопль, перелезаю через остатки стены, игнорируя ставшую привычной боль в колене, споткнувшись и чуть не въехав носом в пол. Выйдя на освещённый участок, с каким-то облегчением оглядываюсь — я действительно попала в канализацию. Здесь можно было выдохнуть спокойно — сомневаюсь, что психопаты гуляют по коллектору, они все наверху, а это значит, что здесь мне ничего не угрожает. Расслабившись, иду вперёд, слегка припадая на повреждённую ногу. Боль в колене стала чуть меньше, что не могло не радовать — это значит, что трещины точно нет. Бодро пройдя вперёд, прислушиваясь к весёлому плеску воды под ногами, дохожу до двух деревянных досок, приколоченных к стенам и преграждающих путь. Шмыгнув носом, перелезаю через них, и, оказавшись на развилке, осматриваюсь. Проход справа был завален огромными камнями, поэтому поворачиваю налево. Свет здесь более тусклый, и вся моя бодрость и весёлость сходит на нет под гнётом давящей атмосферы. Неосознанно замедляю шаг, не желая шуметь — даже если здесь никого нет, отточенные за эти несколько часов (а часов ли?) рефлексы дают о себе знать. Добравшись до конца прохода, поджимаю губы, не понимая, куда мне идти дальше. Покрутившись на месте, лишь с пятого раза замечаю, что внизу есть небольшой лаз без решётки. Скривившись от отвращения, прекрасно понимая, что сейчас придётся снова лезть в узкое пространство, да ещё и где — в канализации, — опускаюсь на четвереньки и, скрючившись, вползаю внутрь лаза. Вижу впереди пятно света и немного приободряюсь — лезть не так уж и далеко. Продвигаюсь вперёд, старательно не обращая внимания на жуткие запахи и грязную холодную воду, капающую с потолка. Выбравшись из лаза, выдыхаю с облегчением и, немного попетляв по коротким тоннелям, выхожу в маленькое помещение, в котором меня сразу же начинает мутить — кругом кровь, перемешивающаяся с канализационной водой, возле полукруглой стены валяется поломанная лестница и пара оторванных рук и, кажется, чья-то селезёнка. Приваливаюсь плечом к мокрой стене и часто дышу, пытаясь справиться с тошнотой. Расширившимися от ужаса глазами смотрю на валяющиеся части тела, и не сразу замечаю окровавленную папку с какими-то документами — очевидно, она была в руках у того несчастного, который позже этих самых рук лишился. Сверлю взглядом папку, размышляя, стоит ли посмотреть, что в ней, или же надо бежать отсюда сломя голову, но всё же любопытство, присущее всем журналистам, пересиливает. К тому же, там может быть что-то полезное, Майлз бы ни за что не упустил возможности просмотреть документы. На негнущихся ногах подхожу ближе, старательно пытаясь не смотреть на окровавленные, вырванные из чьего-то тела руки, и, подняв папку, принимаюсь пролистывать записи до тех пор, пока меня не привлекает одна. «(Обнаружено нацарапанным на обороте соглашения о лечении. Почерк сходен с образцами почерка пациента «Отца» Мартина Арчимбода). Этот Бог ― настоящий. Как долго обманывались мы призраками, духами, безумием! Невежество наше было умышленным. И сам апостол Павел однажды был ослеплён. Пелена на его глазах была лишь страхом, но истинно видит лишь тот, кто смотрит за его пределы. Таков дар Вальридера. Евангелие Песка. Нет греха страшнее, чем преднамеренно забыть Бога. Получить его откровение ― и не передать его ждущей пастве. Это место… Перекрыть путь к спасению ― грех, за который любое наказание не будет слишком суровым». — Значит, Евангелие Песка, — передёргиваю плечами, чувствуя, как у меня по коже ползут мурашки. — Вальридера действительно считают Богом, а этот отец Мартин — его самый преданный почитатель… Поджав губы и даже позабыв про валяющиеся рядом со мной части тела, вырываю из папки этот лист и, сложив его пополам, убираю в рюкзак, решив, что он может пригодиться. Задумчиво смотрю на кровь, расплывающуюся по полу канализационного коллектора, и второй раз за всё пребывание в Маунт-Мэссив задумываюсь о том, стоит ли верить душевнобольному священнику, который якобы оставляет нам путь к спасению? Что если он ведёт нас не туда? Быть может, если Вальридер существует, он хочет преподнести нам его в дар? Да даже если никакого Вальридера нет, что мешает ему заманить нас и принести в жертву несуществующему Богу? Вздохнув, торопливо отхожу подальше от сломанной лестницы, понимая, что надолго моего самообладания не хватит. Обойдя по широкой дуге жуткое место, продвигаюсь дальше и, завернув за угол, освещаю себе путь экраном фотоаппарата — в тоннеле темно, хоть глаз выколи, лишь впереди маячит полоска света. Подойдя ближе, замечаю, что это небольшой узкий лаз между деревянной перегородкой, и, вздохнув, протискиваюсь сквозь него, в очередной раз порадовавшись своим малым габаритам. Парням пришлось бы туго в этом месте. Очередной болезненный укол под рёбрами напоминает мне о том, что Майлза рядом нет, а Вэйлона мы потеряли и того раньше — неизвестно, живы ли они вообще. Протиснувшись сквозь лаз, окидываю взглядом огромное помещение, в котором я оказалась. Вдоль стен идут большие трубы, впереди — решётка над канализационным каналом, встав на которую, можно рассмотреть какую-то схему. Пройдя чуть вперёд, поворачиваю голову направо и вижу большой круглый люк, заполненный водой, и торчащую из него железную лестницу. На стене над люком читаю надпись: «Нижний переход». Шмыгнув носом, встаю на решётку и подхожу к схеме, изучая её. Если верить плану канализации, мне нужно было открыть две заслонки для того, что бы спустить воду, тогда я могла спуститься вниз и таким образом пройти под канализацией обратно в лечебницу. План, конечно, был не шибко надёжный, но другого у меня не было, поэтому, вздохнув и поправив лямки рюкзака, прохожу вперёд и, повернув направо, попадаю в ещё одно помещение с кучей отходящих в стороны тоннелей. Испустив ещё один тяжкий вздох, делаю шаг вперёд, и в тот же миг раздаётся громкий грохот. Вижу, как впереди чьё-то огромное тело падает вниз с полотка, проломив его и подняв столб пыли, и, похолодев от ужаса, пригнувшись прячусь за нагромождением из ящиков. Зажимаю себе рот руками и через своё испуганное рваное дыхание слышу тяжёлые шаги и звон цепей. Моё тело немеет, и я чётко осознаю, что сейчас нахожусь к смерти ближе, чем никогда ранее. Это Крис. Чёртов Крис Уокер. Он здесь. Со мной. В канализации. И у меня нет абсолютно никаких шансов скрыться от него.