Джорджия
Всё моё тело взрывается адской болью, пронзающей каждую клеточку раскалёнными иглами, и из моей груди вырывается нечеловеческий болезненный вопль. Корчась на скале, испытывая поистине невыносимую раздирающую муку, мечтаю лишь об одном — умереть теперь уже навсегда. Как угодно, любым возможным и невозможным способом — я хотела исчезнуть, лишь бы больше не чувствовать как моё тело разрывается, превращается в один большой сгусток боли. — Я же говорил, что мы не должны вмешиваться! — в голове гремит голос Билли, и я с громким криком, раздирающим горло, выгибаюсь на каменном выступе. После того, как я, совершенно не думая о последствиях, набросилась на женщину, преследующую Майлза и Вэйлона, и заставила её отступить, отгоняя от своих друзей, Вальридер перехватил управлением телом и перенёс нас в горы, чтобы никто не слышал моих криков. Я пошла против его воли и теперь расплачивалась за это. Однако, несмотря на муки, которые я сейчас испытывала, понимаю, что не задумываясь сделала бы это ещё раз. Это были Майлз и Вэйлон. Мои друзья. Люди, с которыми я прошла преисподнюю. Они были живы и приехали сюда. Зачем — я даже представить себе не могла. Была это случайность или же они целенаправленно прибыли в место, в котором Меркоф ставили свои чудовищные эксперименты? Услышав взрыв рухнувшего вертолёта, я поспешила туда и чуть не выдала себя, когда увидела своих друзей, бредущих от него прочь. Я не видела их год — целый мучительно долгий год, и сердце, которое давно должно было перестать работать, бьющееся лишь благодаря наномашинам, на мгновение остановилось, стоило мне лишь разглядеть лицо Апшера — искажённое болью после крушения, но всё такое же любимое и родное. Я следовала за друзьями, скрываясь в тени, и не могла оставаться в стороне, когда за ними погналась безумная женщина с киркой. Все инстинкты во мне кричали о том, что нужно убить, но я отпустила её, и теперь корчилась в агонии на скале, умоляя Бога, если он существует, помочь мне, остановить эту жуткую пытку. Очередной всплеск боли вырывает из моей груди ещё один мучительный вопль. Поворачиваюсь на бок, тяжело дыша, царапая изломанными ногтями камень, глотая солёные слёзы, и хриплю: — Я не могла позволить им умереть. — Плевать! — кричит Билли, вызывая приступ головной боли, от которой перед глазами начинают плясать чёрные точки, а голову словно сжимает раскалённым обручем, и я чувствую, как изнутри поднимается волна ярости — не моей, а его. — Они больше не твои друзья! — И поэтому я должна была просто смотреть на то, как их убивают? — в моём голосе слышится отчаяние, и я, задыхаясь, пытаюсь принять вертикальное положение, но Вальридер не даёт мне этого сделать. Вместо этого от скал эхом отлетает новый болезненный крик. — Они отключили меня, — напоминает Билли со смесью злости, ненависти, горечи и какой-то детской обиды. — Пусть радуются, что я не убил их. — Я тоже была там, — еле слышно шепчу, крепко зажмурившись, дрожа всем телом, и прижимаюсь щекой к холодному камню, ожидая новой порции выворачивающей наизнанку боли, но её нет. — Если бы мы этого не сделали, ты бы убил нас… — Убил бы, — легко соглашается мой сосед по телу. — Ничего личного — это всего лишь закон естественного отбора в действии. — А всю больницу ты перебил тоже в рамках естественного отбора? — хрипло интересуюсь я и слабо дёргаю уголками губ от мысли о том, что Майлз явно оценил бы такую формулировку вопроса. Новый болезненный разряд, но гораздо слабее предыдущих, заставляет меня сжаться в комочек, заскулив, а в голове звучит наполненный гневом голос Билли: — Ты себе и представить не можешь, что я пережил, пока эти ублюдки ставили на мне опыты! Ты видела моё тело? Мне было всего двадцать три! — Ты сам подписал согласие на участие в эксперименте, — упрямо парирую я скорее из идиотского желания доказать ему, что он не прав в своих суждениях, но вместо этого зарабатываю лишь вспышку мучительной боли, заставляющую меня вцепиться зубами в рукав толстовки, чтобы не заорать. — Ты прекрасно знаешь о том, что они обманули меня, — буквально шипит Билли. — Благотворительная программа — как же! Тиффани продала меня, словно ненужную вещь. А я ведь даже не был психически нестабильным… Просто… был другим. Он замолкает, и я ничего не говорю, продолжая лежать на холодной скале, дрожа от пережитой боли и холодного ветра, прижимаясь щекой к твёрдому камню и судорожно хватая воздух ртом, боясь пошевелиться — что если Вальридер решил, что недостаточно наказал меня за неповиновение? Я не могла умереть — он не позволил бы. А это значит, что пытка могла продолжаться вечность, пока ему не надоест. Я не знаю, сколько проходит времени — оно уже давно не имеет никакого значения. Боль не возвращается, и я, решив рискнуть, с трудом сажусь и вытягиваю перед собой трясущиеся руки. Тьма вокруг меня колеблется от каждого движения, и я, следя за ней, словно завороженная, размышляю о том, что Билли на самом деле прав — его вынудили стать монстром, который, выйдя из-под контроля, поступил, как и подобает чудовищу, таящему злость на своих создателей. Он перебил почти весь персонал и выпустил психов на свободу, которые помогли ему уничтожить всех учёных и охранников, а затем взялся за своих «товарищей» по несчастью — его злость и ненависть были настолько сильными, что заглушали абсолютно всё. К тому же, он ненавидел пациентов Маунт-Мэссив — они были убийцами, насильниками, маньяками и каннибалами. Он же таким не был — он был когда-то всего лишь обычным девятнадцатилетним парнем, не имеющим психических отклонений, проданным своей матерью корпорации. Он был невинной жертвой в отличие от остальных. — Прости, — наконец выдыхаю я, и, вытерев рукавом толстовки засохшие на лице слёзы, издаю короткий, немного истеричный смешок, когда в голове раздаётся голос Билли, в котором звучит искреннее изумление: — За что? — Мне не стоило обвинять тебя в том, что случилось в лечебнице. — Не стоило, — подтверждает он, а затем добавляет, перескочив на другую тему: — Вставай. Нам нужно пройти ещё немного до того, как произойдёт следующая вспышка. И нужно найти укрытие, иначе нас снова отключит на несколько часов. — Ты не заберёшь у меня контроль над телом? — осторожно интересуюсь я, боясь вновь оказаться запертой в своей собственной голове, без возможности сделать хоть что-нибудь. Это было лишь раз — в то злополучное утро восемнадцатого сентября прошлого года, когда я умерла, — но мне совершенно не хотелось бы повторять тот опыт. Билли несколько мгновений молчит, а затем мрачно произносит: — Нет. Не в этот раз. — Спа… — начинаю я, однако он перебивает меня, заставляя подавиться воздухом, а всё моё облегчение сходит на нет, сменяясь страхом: — Однако если ты ещё раз вмешаешься — я буду вынужден запереть тебя, а затем убью твоих друзей. Советую помнить об этом, если хочешь, чтобы у них был хотя бы минимальный шанс покинуть это место живыми.***
Майлз
— Вот мы и встретились, ребята. Незнакомый хриплый мужской голос врезается в уши, и я замираю, чувствуя холодный металл дула пистолета, приставленного к моему затылку. Делаю глубокий медленный вдох, пытаясь восстановить дыхание, сбившееся после небольшого забега от какой-то чокнутой бабы с огромной киркой, и цежу сквозь зубы, обращаясь к Вэйлону, который выхватывает из кармана армейский нож, намереваясь повернуться к нашему внезапному встречному: — Не дёргайся, а то мне сейчас нахуй мозги вышибут. — Ну зачем же впадать в такие крайности, мистер Апшер? — мужчина скрипуче смеётся, и я слышу тихий щелчок взводимого курка. — Мы с вами просто наконец-то побеседуем. И, в случае если наша беседа окажется успешной, никто не пострадает. А ты, Вэйлон, убери нож. Я стреляю быстрее. Тихо выругавшись сквозь зубы, программист убирает оружие обратно в карман и кладёт руки за голову по приказу ублюдка с пистолетом. Следую его примеру, и, получив одобрительный возглас со стороны этой сволочи, держащей меня под прицелом, медленно поворачиваюсь, цепляясь взглядом за высокую мужскую фигуру, отступившую на шаг назад, но всё так же целясь в меня. Разглядываю длинный чёрный плащ с глубоким капюшоном, скрывающим лицо, и чёрные перчатки на руках — этот человек определённо подготовился к встрече. Поджимаю губы и спрашиваю чисто наугад: — Саймон Пикок? — Мне чертовски сильно нравится твоя проницательность, Майлз, — ублюдок снова хихикает, и я морщусь от этого звука — словно кто-то провёл ногтями по школьной доске. — Пальцем в небо или невероятные дедуктивные способности? — Скорее невероятная природная интуиция и шикарное репортёрское чутьё, — фыркаю, вглядываясь в темноту капюшона, скрывающего лицо Пикока. — Ты мне сразу не понравился: с первого нашего разговора было ясно, что ты та ещё мразь. — Ай-ай-ай, — цокнув языком, Саймон качает головой. — Нельзя же делать такие поспешные выводы. Я всегда говорил, что на вашей стороне. — Оно и видно, — киваю на пистолет, смотрящий мне в лицо. — Доброжелательность так и прёт. — Это лишь мера предосторожности, — мужчина хмыкает. — В таком месте не помешало бы иметь оружие, не правда ли? — Как ты нас нашёл? — тихо спрашивает Вэйлон, и я мысленно аплодирую другу. Отличный вопрос — учитывая тот факт, что Пикок слишком навязчиво желал с нами встретиться, его появление в данном месте выглядело чертовски подозрительным. — Это было не сложно, — Саймон фыркает. — Вы, ребята, изрядно наследили. Ну скажите на милость, кто при аренде вертолёта, собираясь на секретный объект, принадлежащий могущественной корпорации, называет своё настоящее имя? Меркоф моментально ухватились за это, если ещё брать во внимание то, что кто-то спёр с их военной базы карту. Не удивлюсь, если Полин Глик и Пол Марион уже где-то неподалёку. — Что-то они не слишком торопились нас искать, — цежу я, скрипнув зубами. Чёрт, а ведь он был прав — мы сильно лоханулись. Очевидно нас расслабило то, что мы были в другом штате, да и отсутствие преследователей превращало наши бега в почти что увеселительную прогулку. — У них были более важные дела, — в голосе Саймона слышится насмешка. — Гоняться за Вальридером — дело непростое. Что опаснее: неуправляемая машина для убийств, которая подвергает опасности репутацию корпорации, или два придурка, которые даже не смогли нормально слить компромат на этих уродцев? К тому же, я немного сбил их с вашего следа… Но вам удалось всё испоганить. — И что, мы должны тебе спасибо сказать? — хмыкаю я, мысленно отметив то, что он упомянул Вальридера, и внимательно следя за рукой Пикока, в которой был пистолет. Замечаю, что она дёргается, явно устав держать тяжёлый предмет, и, безразлично мазнув взглядом, стараясь не выдать ликование, переминаюсь с ноги на ногу, чувствуя, как мои руки уже точно начали наливаться свинцом. Кошусь на Вэйлона, который бросает на меня мимолётный многозначительный взгляд, и понимаю, что программист тоже заметил, что наш собеседник начал слегка уставать. — Было бы неплохо, но чувствую, что не дождусь, — Пикок театрально вздыхает. — Впрочем, я уже смирился с тем, что мои старания никто не ценит. — Меня интересует вот что, — Парк прищуривается. — Ты нам ни разу так и не сказал, почему хочешь уничтожить Меркоф. Это касается вопроса доверия — откуда нам знать, что ты не их агент? Быть может на улице уже стоят боевики, ждущие твоей команды расстрелять нас. — Если бы я желал вашей смерти, вы были бы уже мертвы, — сухо произносит мужчина и медленно опускает пистолет, предупредив: — У меня отличная реакция, поэтому рекомендую не делать глупостей. — Что-то за гранью невозможного, — брякаю я, не успев подумать, мысленно назвав себя долбоёбом, и получаю чувствительный тычок под рёбра от Вэйлона, который, настороженно следя за Пикоком, медленно опускает руки. Затыкаюсь, решив не провоцировать Саймона, и решаю просто не вмешиваться, когда Парк осторожно начинает расспрашивать этого мудака: — Ты кажется хотел поговорить с нами. О чём? — Наконец-то правильный подход к делу! — оживляется Саймон, взмахнув пистолетом, и я, разминая плечи, на мгновение замираю, прикидывая, успею ли в самом крайнем случае увернуться от пули или оттолкнуть Вэйлона. Реакция после приключений в Маунт-Мэссив была хорошей, только вот здесь был не психопат, который собирался идти убивать нас голыми руками. — Мы готовы тебя выслушать, — миролюбиво продолжает программист, а я еле сдерживаюсь, чтобы не пиздануть что-то вроде «а у нас есть выбор?». — Но ты не мог бы для начала показать своё лицо? — Показать лицо? — голос Саймона меняется, и я слышу в нём нотки заинтересованности, насмешки и какой-то горечи. Переглядываюсь с Вэйлоном, который тоже явно уловил смену настроения, и программист неуверенно кивает. — Было бы неплохо. Ты знаешь, как мы выглядим, и нам бы тоже хотелось знать, с кем мы имеем дело. Вопрос доверия. — Ну если вы настаиваете, — хмыкнув, тянет Саймон, а затем, подняв руки, молниеносным движением откидывает капюшон, обнажая лысый череп и полуразложившуюся плоть. Кожа, покрытая язвами и струпьями, в некоторых местах свисает лоскутами, обнажая гниющее мясо и кости, нос и губы отсутствуют, а глаза неестественного янтарно-жёлтого цвета с издёвкой наблюдают за нашей реакцией. Чувствую, как изнутри поднимается волна отвращения, какого-то болезненного любопытства и страха — перед глазами встают образы изуродованных пациентов Маунт-Мэссив, скалящийся безгубым ртом Крис Уокер, а затем — труп Джорджии, глядящий в потолок широко распахнутыми безжизненными зелёными глазами, меняющими цвет на янтарно-жёлтый. Вэйлон издаёт какой-то булькающий звук, с ужасом глядя на Саймона, и я, словно очнувшись, сипло спрашиваю: — Это, блять, что за херня? — Красавчик, да? — Пикок скалится. — Такова цена сотрудничества с Меркоф… — Ты работал на них? — быстро уточняю, стараясь не таращиться так откровенно на лицо мужчины, и он коротко мотает головой. — Работал… Был лабораторной крысой. Ещё до Билли. Неудачный эксперимент, — Пикок хрипло смеётся. — А ведь я был так близок к слиянию с Вальридером… — И как же тебе удалось сбежать? — с недоверием смотрю на него, всё ещё не веря в его чистые и благие помыслы. Да, глядя на него, можно было с лёгкостью поверить в историю о неудавшемся эксперименте — выглядел Саймон отвратительно, однако я упорно не мог заставить себя поверить в то, что он на нашей стороне. К тому же, судя по некоторым документам, собранным в лечебнице, от Меркоф ещё никому не удавалось уйти — если тебя отправляли на морфогенетическое кондиционирование, то ты либо умирал, либо становился полным психопатом, оставаясь в лечебнице навсегда. — Эти дебилы решили, что я сдох, и выкинули меня, словно мусор, — выплёвывает Пикок с такими искренними ненавистью и негодованием, что во мне всё же появляется нечто похожее на веру в его слова, однако тихий вопрос Вэйлона убивает её в зародыше. — Зачем? На территории Маунт-Мэссив имелся крематорий. — Почём мне знать? — Саймон фыркает, ничуть не смутившись. — Спросите у этих гандонов, когда встретите. Суть вот в чём — у меня к Меркоф свои личные счёты, однако… есть ещё кое-что, в чём вы, ребята, мне поможете. — Правда? И в чём же? — прищуриваюсь, борясь с соблазном прямым текстом послать уродца на хуй. Мне чертовски не нравилась та уверенность, с которой он заявлял о том, что мы будем ему помогать. Да, может цель у нас была одна — уничтожить корпорацию, однако что-то мне подсказывало, что методы достижения у нас весьма сильно различаются. — Мне нужен Вальридер, — спокойно произносит Пикок. — Я знаю, что он здесь. И знаю о том, что он в теле вашей очаровательной маленькой подружки. Как её зовут? Джорджия, кажется? Думаю она будет рада встретить старых друзей. — Джорджия мертва, — глухо произносит Парк, вцепившись рукой мне в плечо, когда я неосознанно подаюсь вперёд, словно собираясь броситься на Саймона. Внутри меня клубком змей ворочаются боль и ярость — он не имеет права говорить о ней, словно она жива. Джорджи умерла, погибла, спасая нас, её больше нет. Её тело — лишь оболочка для наномашин. — Правда? — Пикок хмыкает. — Вы в этом так уверены? — Разумеется, чёрт тебя подери, — рычу я, трясясь от еле сдерживаемой злости, позволяя Вэйлону удерживать меня на месте, не давая броситься на этого наглого урода. — Мы оба видели её труп. Чёрт возьми, я держал её тело! Её расстреляли из автоматов, словно дикое опасное животное! Она не могла выжить! — Вы так ничего и не поняли, ребята, — снисходительно молвит Саймон, вертя в руках пистолет и бросая на нас насмешливые взгляды янтарно-жёлтых глаз. — То, что Меркоф сделали со мной, было лишь грубым наброском. Билли стал удачным экспериментом. Но Джорджия… Она самый настоящий шедевр. Уже то, что она девушка, является удивительным — вы никогда не задумывались, почему в лечебнице не было женщин? Все подопытные женского пола, как одна, подвергались слишком сильному воздействию кондиционирования — язвы были страшнее, мозг поражался сильнее, тело разрушалось быстрее. Одни думали, что они беременны и сами выдирали себе матку, у других и вправду рос живот, только вот это была «ложная беременность» — опухоль, которая в итоге всё равно приводила к смерти. Меркоф пришли к выводу, что женское тело слишком слабое для того, чтобы выдержать Вальридера… и вот неожиданно, спустя много лет, появляется хрупкая студентка, которая мало того, что пережила бойню в Маунт-Мэссив, так ещё и смогла стать идеальным носителем! Она просто невероятна! В голосе Пикока слышится восхищение, и я снова дёргаюсь, чувствуя жгучее желание выбить из него всю дурь. Пальцы программиста сильнее сжимаются на моём плече, и я лишь цежу, не сводя горящего яростью взгляда с Саймона: — Придержи свой поганый язык. — Ух ты, — на лице урода мелькает удивление. — Неужели вы с ней?.. Так даже интереснее! Но не переживай, твоя девчонка меня интересует исключительно в научных целях… как и корпорацию. Хотят ли они её уничтожить или же жаждут изучить? Кто знает, но я не намерен уступать Вальридера им. — Майлз, остынь, — тихо произносит Вэйлон и осведомляется ровным тоном, хотя я чувствую, как мелко трясётся его рука на моём плече: — Ты так и не ответил нам — Джорджи действительно жива? — Жива, — подтверждает Пикок, и я резко выдыхаю, пытаясь справиться с изумлением, облегчением и новой вспышкой резкой боли под рёбрами, однако Саймон, ухмыльнувшись, добавляет: — Ну, насколько это возможно, разумеется… — Что ты имеешь в виду? — от волнения голос у Парка становится сиплым, а я жадно слушаю ответ, отгоняя от себя, словно назойливую муху, ликующие мысли, дающие надежду: «Она жива! Жива!». — Я сам не слишком много знаю, — Саймон пожимает плечами. — Информацию о произошедшем пришлось собирать по крупицам, и у меня нет точного ответа на вопрос, как это произошло. Однако я в курсе, что Вальридер может поддерживать жизнь в своём носителе — он сам умрёт, если у него не будет тела. Вашу подружку расстреляли, она умерла, её сердце остановилось, обильная кровопотеря и прочее в это же духе, — Пикок фыркает. — Однако после смерти мозг человека ещё какое-то время функционирует… Поэтому, когда Вальридер забрался в её тело, она восстала из мёртвых словно птица Феникс из пепла. — Что будет, если он покинет её тело? — вопрос сам собой срывается с языка, и я вижу, как Пикок одобрительно кивает. — Ты задаёшь правильные вопросы, Майлз. Я удивлён — ожидал расспросов о том, как ей помочь, как выгнать нано-тварь… — Отвечай, а не разглагольствуй, — раздражённо бросаю, устав слушать его болтовню. Мне нужны были чёртовы ответы на чёртовы вопросы, а он словно дразнил нас, намеренно тянул время. — Она умрёт, — Саймон пожимает плечами. — Я думал, что это и так очевидно. Пока они являются единым целым, ваша маленькая подружка живёт. Но стоит ему покинуть её тело, как она сразу же погибнет от ран, оставленных автоматными выстрелами. Впрочем, лично меня это мало заботит, — Пикок выпрямляется. — Как я уже сказал — мне нужен Вальридер. И вы мне поможете. — Ага, — прищурившись смотрю на мужчину. — То есть ты хочешь, чтобы мы нашли Джорджи, привели её к тебе… а что потом? Мы должны будем убедить её расстаться с Вальридером? Для чего? Чтобы ты его изучал? Или чтобы ты стал его новым хозяином? — Это уже не ваше дело, мальчики, — он хмыкает. — А ваша подружка всё равно уже не жилец — рано или поздно Меркоф её найдут. И либо уничтожат, и смерть её будет не самой радужной, либо будут ставить на ней опыты, а это гораздо хуже, чем смерть, уж поверьте… К тому же шататься по земле с тварью из наномашин — это кошмарная участь, вам так не кажется? Не милосерднее ли наконец помочь ей обрести покой? — Ну да, ну да, — понятливо киваю, а затем, подавшись вперёд, выплёвываю: — Иди на хуй. — Ого, — Пикок склоняет голову набок. — Как жестоко. Готов обречь её на такие страдания? — Если ты не напиздел, и Джорджия действительно жива, то я скорее готов перевернуть весь сраный мир, чтобы найти способ вернуть её живой, — рычу я, а Вэйлон кивает. — Согласен с Майлзом. Извини, Саймон, мы не будем помогать тебе в этом деле. У нас совершенно другая цель. — Что ж, я был готов к такому повороту событий, — невозмутимо кивает Пикок и извлекает из внутреннего кармана плаща спутниковый телефон. Он нарочито медленно набирает чей-то номер, и лениво произносит: — Когда я узнал о том, что вы собрались на объект Б, в эту милую деревушку под названием Храмовые Врата, у меня было не так много времени, чтобы найти способ добраться сюда раньше вас, к тому же, в случае вашего несогласия со мной, мне нужен был рычаг воздействия… Знаете, ребята, я в полном восторге от современного мира! Столько возможностей и сколько людей, готовых за напечатанные бумажки сделать за тебя абсолютно всю грязную работу… Власть денег затмевает людям глаза, и они способны пойти на всё, что угодно, стоит лишь пообещать кругленькую сумму. Как я уже говорил ранее, вы изрядно наследили. И мне не составило особого труда выяснить, в каком мотеле и в каком номере вы оставили очаровательных Лизу и малышей. — Что? — хрипло переспрашивает Парк, побледнев, а меня словно ударяет под дых. Беззвучно хватая ртом воздух, слежу за тем, как Пикок нажимает кнопку вызова и подносит телефон к уху, дожидаясь ответа. Не сводя с нас взгляда своих жутких звериных глаз, хмыкает в трубку и, поставив на громкую, спокойно произносит: — Джекс, передай телефон милейшей миссис Парк. В трубке слышится какая-то возня, а затем из динамика раздаётся перепуганный голос Лизы, искаженный помехами: — Вэйлон! — Лиз! — Парк рвётся вперёд, однако сразу же останавливается, подняв руки, когда Саймон стремительно вскидывает пистолет, наставляя его на программиста. — Я же говорил — без глупостей, — Пикок дёргает рукой, указывая программисту, чтобы тот отошёл обратно, и Вэйлон, повиновавшись, громко спрашивает, не сводя взволнованного взгляда с телефона в руке уродца: — Лиза, ты в порядке? Они ничего тебе не сделали? Как дети? — Я в порядке, — в голосе девушки слышатся слёзы, и она громко всхлипывает. — Только… Вэй, они куда-то увезли наших мальчиков. — Ублюдок, — качаю головой, чувствуя волну ненависти, накрывающую меня. Хотелось кинуться на эту мразь и убить своими собственными руками, размозжить череп и наблюдать за тем, как он подыхает. Я привязался к детям Парков, особенно к Оливеру, и если с их головы упадёт хотя бы волосок, я порву Саймона Пикока на мелкие куски. Словно прочитав мои мысли, или же поняв всё по выражению моего лица, он с интересом смотрит на меня и кивает: — Давай, Майлз. Попробуй. Возможно ты успеешь. Возможно вы с Вэйлоном сможете справиться со мной вдвоём. Однако у людей, которые сейчас находятся с Лизой и детьми, есть чёткая инструкция. Поэтому, если со мной что-то случится, твой друг получит головы своих очаровательных малышей и жены в качестве подарка. — Лиза, родная, всё будет хорошо, — тем временем торопливо произносит Парк, продолжая гипнотизировать взглядом спутниковый телефон, стараясь говорить как можно более спокойно и уверенно, но я видел, каких трудов ему стоит не сорваться. — Я скоро заберу тебя и мальчиков. — Разумеется заберёшь, если вы будете сотрудничать, — миролюбиво напоминает Пикок, и из динамика доносится голос Лизы: — Нет! Вэйлон, Майлз, не слушайте этого человека! Не вздумайте… Саймон нажимает на кнопку завершения вызова и скалится безгубым ртом. — Надеюсь теперь мы всё решили. В ваших интересах не ссориться со мной. Правильно? Вэйлон молчит, глядя на него с непередаваемыми ненавистью и яростью во взгляде, а я прикидываю все возможные варианты, как нам выпутаться из это ситуации, выбраться из деревни и найти Лизу и детей. Урод, хмыкнув, довольно кивает. — Молчание — знак согласия. А теперь… — голос его становится серьёзным. — Доберитесь фабрики. Она находится за поселением на горе недалеко от шахт — не ошибётесь. На фабрике расположена вышка, и я абсолютно уверен, что Вальридер направляется туда, чтобы уничтожить её. Я тоже буду ждать вас там. Как только ваша подружка будет у меня, я отдам приказ своим людям отпустить Лизу и детей. Однако если вы попробуете меня обмануть… — Не обманем, — глухо отвечает Вэйлон, а я с ненавистью осведомляюсь: — Решил бросить нас в самое пекло, а сам будешь отдыхать, пока мы здесь пытаемся не подохнуть и выполнить твоё сраное поручение? Ты наверняка знаешь безопасный путь до этой долбанной вышки! Почему бы не пойти с нами? — Агенты Меркоф наверняка уже где-то поблизости, — вновь напоминает Саймон и с насмешкой произносит: — Я предпочитаю не попадаться им на глаза и быть в тени. Так поступают те, кто хочет выжить. — Так поступают сраные мудаки и трусы, — бросаю я, но Пикок пропускает мой комментарий мимо ушей. Вместо этого он достаёт из кармана плаща какой-то сложенный пополам лист бумаги и аккуратно кладёт его на деревянную бочку, стоящую рядом с ним. — Это вам для общего развития, — хмыкает он и подходит ближе, вновь подняв пистолет. — А теперь, ребята, отдайте-ка свои телефоны. На всякий случай. — Зачем? — Вэйлон поджимает губы, но всё же скидывает со спины рюкзак, а Пикок неторопливо отвечает: — А вдруг захотите вызвать национальную армию? Мне такие риски ни к чему. — У тебя мои жена и дети, — Парк морщится, доставая спутниковый телефон и вкладывая его в протянутую руку Саймона. — Я не собираюсь рисковать ими и сообщать кому-либо о происходящем. — Твоё милое семейство — это моя гарантия того, что вы сдержите своё слово, — урод поворачивается ко мне и протягивает руку. — А телефоны всего лишь мера предосторожности. — Ну ты и сволочь, — вытаскиваю из внутреннего кармана телефон и отдаю его Пикоку, который лишь фыркает. — Сволочь? Весьма спорно. Сволочи те, кто вынудил меня стать таким, а я лишь выживаю как могу. С этими словами он отходит, пятясь, не сводя с нас дула пистолета, и насмешливо произносит, прежде чем скрыться в глубине и темноте постройки: — Удачи, ребятки. И берегитесь вспышек — от них потом адски болит голова. — Сукин сын, — шиплю я, глядя на место, где исчез Пикок, а затем до наших ушей доносятся приглушённые быстрые шаги. Звук идёт откуда-то сверху, и я, вскинув голову, успеваю заметить между грубо сколоченных досок мелькнувшую тёмную тень. Очевидно, выйти из этого места можно было только через второй уровень, что и сделал этот гандон. Опускаю голову и цепляюсь взглядом за оставленный Саймоном лист бумаги. Поджимаю губы и подхожу к нему, беря в руки и вчитываясь в текст. «ГЛАВА 8 1. И ваши люди разожгли войну на полях сына моего, на Земле израильской. 2. Земли мои опустошены, но семя мое принялось, против Вавилона, ассирийцев и Рима, но пали под мусульманами, и преданы во времена мытарей фарисейских. 3. Как написано Варухом, сыном Нирия, словами плачущего Иеремии: «пророки вещают ложные пророчества, и священники властвуют на корысти и стыде, и моих людей все это устраивает». 4. Наставляю же тебя, Иезекииль, да не покинет тебя мой дух, да не будет не обрезано твое лицо, в твоих сетованиях не должно быть слез, а должна быть кровь. 5. И Салливан Нот вписал свое имя как ИЕЗЕКИИЛЬ на знамя вечности, и стальным лезвием выцарапал он слово «Я» на своем глазном яблоке, и было оно глубоко разрезано и кровоточило, и омылось лицо его слезами и кровью. 6. Это были слова истинного Господа: теперь я покажу тебе правду, тебе, поранившему свое лицо во служение мне. 7. И сказал Господь: «Ты не глаз свой вырезал, но нарост, который глазом считал, и теперь ты можешь видеть». — Очередная религиозная хрень, — фыркаю, скомкав лист бумаги с криво нацарапанными буквами, и поворачиваюсь к Вэйлону, который продолжает стоять на месте, глядя прямо перед собой. Нахмурившись, подхожу к другу и пихаю его локтем в бок. — Эй, ты как? В норме? — Да, — хрипло отзывается он, мотнув головой, и, больше ничего не говоря, достаёт фонарик, освещая место, в котором мы находились. Луч света выхватывает несколько стойл, пару больших корыт, наполненных вонючей застоявшейся водой, в которой плавает сено, конскую амуницию, висящую на стене, и металлическую лестницу с перекладинами, уходящую вверх на второй уровень под крышу. Слева от нас видна заколоченная дверь, через которую можно разглядеть вторую часть помещения, в котором стоят какие-то бочки и лежит сено. Придя к блестящему выводу, что нас занесло в конюшню, поправляю на спине рюкзак и иду следом за молчаливым Парком, пытаясь сосредоточиться на нашем деле, но в голову упорно лезут слова, сказанные Саймоном про Джорджию. Она была жива — да, пускай стала носителем грёбанного Вальридера, но жива. Сердце в грудной клетке болезненно сжимается, и я морщусь, взбираясь по лестнице, размышляя о том, можно ли вернуть Джорджи. Что с ней стало, когда Вальридер оживил её? Помнит ли она, что произошло в Маунт-Мэссив? Помнит ли меня? Или она стала монстром из наномашин, забыв свою прошлую жизнь? На мгновение зажмуриваюсь, вызывая в памяти воспоминание: мы вместе сидим на небольшой уютной кухне её съемной квартиры, куда я ввалился через окно в очередной раз после своей репортёрской вылазки — уставший, грязный, но довольный тем, что мне вновь удалось добыть грандиозный материал для своей статьи. Я активно жестикулирую, во всех красках рассказывая ей о том, как чёртов охранник в частном доме директора сети отелей, на которого я собирал компромат, погнал меня через весь участок, чуть не прострелив мне задницу, и когда я перелез через забор, он рванул за мной следом, но не рассчитал скорости и, лихо перемахнув через препятствие, свалился мордой в грязь. Джорджия заливисто смеётся, чуть не подавившись традиционным чаем, который она заваривала каждый раз, когда я приходил, а я с довольной улыбкой разглядываю ямочки у неё на щеках, испытывая какое-то странное чувство — смесь радости, удовлетворения от того, что мне вновь удалось её рассмешить, и покоя. С другими девушками — не важно, были мы друзьями или встречались, — ни о каком покое и речи быть не могло — все они велись на мою внешность и статус довольно знаменитого репортёра, а затем, как одна, закатывали истерики, рассказывая о том, какой я мудак, думающий лишь о работе, со скверным характером, от которого можно повеситься. И только Джордж воспринимала меня таким, какой я есть, конечно, порой высказываясь о том, какая я сволочь, но продолжая при этом быть рядом. Отгоняю от себя воспоминание и свои мрачные мысли — Джорджи не могла стать чудовищем. Только не она. Она была слишком добрым и светлым человеком, и я пытался убедить себя в том, что даже смерть и последующее слияние с Вальридером не могло её изменить. И я должен был найти способ вернуть её. Вернуть ко мне. Задумчиво смотрю на спину Парка, идущего впереди по хлипкому полу под крышей, под которой мы оказались поднявшись по лестнице, и размышлял, действительно ли он согласен отдать Джорджию Саймону или как и я готов найти другой выход? Уилсон была его подругой, и он переживал её потерю так же тяжело, как и я. Изменилось ли что-то за прошедший год? Я понимал, что семья для Парка гораздо важнее, и, разумеется, хотел, чтобы с Лизой и детьми было всё в порядке. Но не такой ценой. Внезапный треск досок вырывает меня из моих мыслей, и я бросаюсь вперёд, когда Вэйлон с громким «блять» проваливается вниз. Обеспокоенно заглядываю в дыру в полу, и с облегчением выдыхаю, когда вижу, как Парк, тихо ругаясь сквозь зубы, пошатываясь встаёт на ноги, отряхиваясь от сена. Недолго думая, спрыгиваю вниз, приземлившись на корточках и уперевшись ладонями в пол, чтобы сохранить равновесие, и спрашиваю, глядя как программист потирает плечо, которое, вероятнее всего, ушиб во время падения: — В норме? — Ага, — Парк шмыгает носом и запрокидывает голову, разглядывая дыру в потолке. — Чудно, как теперь выйти? — Как-ниб… Осекаюсь, когда из-за решётчатого окна раздаётся хриплый женский голос: — Боже? Ты хочешь их? Резво повернувшись на звук, отшатываюсь назад, увидев высокую и худую, словно жердь, фигуру той самой женщины, которая преследовала нас. Её модифицированная кирка, похожая на клевец, на которой болтается кадило, испускает свет от тлеющего ладана, и я успеваю разглядеть бледную кожу, голубые ледяные глаза и чёрные седеющие волосы. Женщина сверлит нас безумным взглядом, наполненным ненавистью и яростью, и шепчет: — Тогда ты получишь их… Резко выдыхаю и, не сдержавшись, бросаю: — Бог хочет, чтобы мы умерли? Хорошо. Нам не привыкать. Безумная женщина ничего не отвечает, только пятится назад, скрываясь в темноте, явно намереваясь найти способ пробраться к нам, чтобы убить и отправить к своему Господу, а я оглядываюсь по сторонам. Вэйлон умудрился провалиться в соседнюю пристройку конюшни, которая была отгорожена от нас заколоченной дверью, и я рассматриваю забитые окна, кнуты, висящие на стенах, стога сена и железные ржавые бочки. Парк смотрит на то место, где только что стояла эта сумасшедшая, и тихо спрашивает: — И как Саймон предлагает нам пройти через эту дьявольскую деревню? — Кстати о Саймоне, — прищёлкиваю пальцами, намереваясь поговорить с другом об этой чёртовой сделке, расставив все точки над «и», однако он, словно не слыша меня, или не желая слышать, избегая моего взгляда, торопливо отходит от окна и молча идёт дальше, озираясь по сторонам. Тащусь следом за ним, кинув короткий взгляд на вилы, прислонённые к стене — прекрасное оружие на случай, если на нас кинется какой-нибудь ненормальный местный житель, вот только в этом месте нужно было быть как можно более незаметными, да и шляться с вилами по деревне было весьма неудобно. — Эй, Майлз, тут окно разбито, — окликает меня Парк, и я поворачиваю голову, обратив внимание на то, о чём говорил программист. Вижу оконную раму, на которой болтаются старые однотонные занавески, раздувающиеся от сильного ветра, бьющего с улицы, и, недолго думая, вылезаю из конюшни на улицу, оглядываясь в напряжении — не хватало ещё напороться на эту психопатку. Однако рядом никого нет, и я, тихо позвав Вэйлона, поворачиваю направо, пригнувшись и внимательно разглядывая решётчатые ворота, перекрывающие дальнейший проход, и большой деревянный дом. Слышу позади себя шорох и оглядываюсь на программиста, который озирается по сторонам с выражением какой-то мрачной решимости, и я, выпрямившись, решаю ещё раз достучаться до него. — Вэй… Парень полностью игнорирует меня, оглянувшись себе за спину, и я тяжело вздыхаю. — Вэй, мы не должны идти на поводу у этого ублюдка. Парк резко поворачивается, впиваясь в меня яростным взглядом, и я от неожиданности отшатываюсь. Друг гневно раздувает ноздри и выплёвывает: — Речь идёт о моей семье, Апшер. Но откуда тебе знать, что это такое? Хмурюсь и с недоумением смотрю на него, чувствуя, как внутри вскипает обида и злость. К чему был этот наезд сейчас? Может у меня и не было своей семьи, но Вэйлон, его жена и их дети за прошедший год стали для меня самыми близкими людьми, и я, так же как и он, беспокоился за них. Однако вместо того, чтобы сказать эти слова, я ядовито бросаю: — Охуенно. Если ты так беспокоишься о своей семье, то нехер было подставляться перед Меркоф. Ты заварил эту кашу — не я. — Думаешь, я не помню об этом? — огрызается Вэйлон, пнув какой-то камень. — Я уже миллион раз думал о том, что было бы, если б я не рыпался и просто выполнял свою сраную работу! — Как минимум ты бы сейчас жил тихой и безопасной жизнью вместе со своей семьёй, я бы продолжал работать репортёром, имея все десять пальцев, — демонстративно поднимаю руки, — а Джорджия бы не умерла. Парк несколько мгновений молча смотрит на меня, и мне начинает казаться, что после моих резких слов он втащит мне по морде, но программист лишь с болью в голосе замечает: — Я виню себя в произошедшем каждый чёртов день, Апшер. Не нужно напоминать. Поджимаю губы, усилием воли заставив себя заткнуться, чтобы не ляпнуть ещё что-нибудь. Я прекрасно знал о том, что он тяжело переживал произошедшее в Маунт-Мэссив и винил себя в том, что мы с Джорджи оказались в лечебнице в ту роковую ночь, и я вёл себя как последний мудак, но, к сожалению, я зачастую сначала нёс херню, а потом уже думал. Устало вздыхаю и, проведя ладонями по лицу, открываю рот, намереваясь извиниться, но друг опережает меня. — Извини, — Парк прячет ладони в карманах армейской куртки и смотрит куда-то в сторону, шумно выдохнув. — Мне не стоило на тебя наезжать. Просто… Лиза и Олли с Джоном у этого козла, а Джорджи — жива… — Собираешься поступить так, как хочет Пикок? — сухо уточняю я, на что программист переводит на меня изумлённый взгляд. — Что? Ты серьёзно так херово обо мне думаешь? — Ну, речь идёт о твоей семье, — напоминаю я, и друг болезненно усмехается. — Да, идёт. И я должен выбирать — спасти их ценой жизни Джорджии или нарушить договор, тем самым обрекая их на смерть. — И что ты решил? — спрашиваю, пытаясь затолкать поглубже свои боль и горечь. Очевидно было и так, что Вэйлон выберет семью, и я, на самом деле, не мог его за это винить. Что было важнее: родные люди или девчонка, с которой он был знаком всего лишь одну ночь? Да, она была его другом, мы все вместе прошли через преисподнюю, но рисковать жизнью любимых людей ради призрачной надежды на то, что Пикок не солгал и Джорджи жива — я сильно сомневался в том, что Парк пойдёт на это. Однако программист хмурится и с обидой смотрит на меня. — Думаешь, что я способен отдать Джорджию этой сволочи? После всего, что мы пережили в Маунт-Мэссив? Нет, разумеется я не сделаю этого! — Тогда Пикок убьёт Лизу и детей, — напоминаю я, чувствуя небольшое облегчение от того, что Парк не намерен исполнять прихоти этого гниющего урода. По лицу друга проходит болезненная судорога, и он мрачно кивает. — Знаю. И поэтому намерен найти способ обойти наше соглашение. Ты ведь тоже об этом думал? — Плана пока нет, но я не позволю какой-то ебанутой жертве экспериментов забрать Джорджи, — поджимаю губы и тихо добавляю: — Особенно теперь. Ночную тишину прорезает чей-то болезненный вопль, и мы, обменявшись встревоженными взглядами, решаем закончить нашу дискуссию, придя к единому мнению. Бросив взгляд Вэйлону за спину, убеждаюсь, что позади никого нет, и, развернувшись, вновь разглядываю ворота и дом. Дав знак другу следовать за мной, пригнувшись подбираюсь к воротам и, прищурившись, смотрю через решётку. Замечаю тёмную тень очередного дома, костёр и какую-то фигуру, раскачивающуюся возле огня. Достав видеокамеру, увеличиваю зум и вижу, что возле костра сидит местный житель, покачиваясь в кресле-качалке, сжимая в руках вилы и шевеля губами. Напрягаю слух и с трудом улавливаю тихое, еле слышное мычание — человек напевает какую-то песню, однако слов с такого расстояния разобрать не могу. Вэйлон пихает меня локтем в бок, и я следом за ним подхожу к открытому окну стоящего рядом дома. Пробираемся внутрь, чуть не снеся какие-то склянки, и оказываемся на узкой кухне, так же выполняющей и роль прихожей, и роль спальни, на которой почти невозможно развернуться: круглый стол, на котором мирно валяется недоеденная кукуруза, парочка стульев, деревянная вешалка возле входной двери, покосившаяся грязная плита, стеллаж со всевозможными банками, узкая кровать — всё это занимает практически всю площадь дома. Поджимаю губы, вспомнив свой просторный дом, который пришлось покинуть, и качаю головой, совершенно не понимая, как можно жить в таких условиях. Торопливо дохожу до противоположного окна и, открыв его, отшатываюсь назад, врезавшись в тихо зашипевшего Парка. Снаружи мелькает чья-то тень, а затем до слуха доносится глухой мужской голос: — Продли наши дни, как некогда… — Блять, — приглушённо выругавшись, пячусь, оглянувшись на Парка, который уже добрался до окна, через которое мы влезли, намереваясь, если что, рвануть обратно в конюшню, и достаю из кармана армейский нож на случай, если свалить не удастся. — Говорю тебе, о всемогущий Господь… Бросаю взгляд в сторону и, с трудом удержавшись от того, чтобы не треснуть себя ладонью по лбу, жестом указываю Парку на входную дверь, закрытую на задвижку. Стараясь двигаться как можно тише, подбираюсь к ней и отпираю с еле слышным щелчком. Пригнувшись, выбираюсь на улицу, искренне надеясь, что программист не затупит и пойдёт за мной, и, нырнув в высокую густую траву рядом с домом, затаив дыхание прячусь в тени дровяника. Наблюдаю за мужчиной у костра, который встаёт с кресла-качалки, и чуть не зарабатываю себе инфаркт, когда рядом неожиданно оказывается Парк, громко зашуршав травой. — Ещё громче-то нельзя? — еле слышно шиплю я, напряжённо наблюдая за местным жителем, который озирается по сторонам, явно услышав шум, но пока не понимая, откуда он шёл, а Вэйлон возмущённо шепчет в ответ: — Уж извини, что я не могу заставить траву не шелестеть! Вместо ответа цыкаю на него, заставляя замолчать, и прислушиваюсь к бормотанию мужика с вилами. — Всё из-за горы Сион, которая пустынна… И лисы бродят по ней… «Охуенно, они все повернуты на религии», — мрачно проносится у меня в голове, впрочем, это было не удивительно. Очевидно, что Меркоф использовали религию как некий способ воздействия. Пациенты в Маунт-Мэссив считали Вальридера своим божеством, здесь была своя собственная религиозная община, которая слепо шла за каким-то Папой Нотом, он же, Салливан Нот, он же Иезикииль, если верить той записке, которую дал нам Саймон. Учитывая тот факт, что подопытные кролики корпорации были, как правило, не просто верующими, а самыми настоящими больными на голову психованными фанатиками, встречаться с ними лицом к лицу, даже будучи вооружёнными, не очень-то и хотелось. Дождавшись, когда мужик снова сядет в своё кресло, продолжая раскачиваться в нём, тихо проползаю мимо дровяника, прислушиваясь к словам местного жителя: — Приди с отвратительного пути греха, спрячься в крови Иезикииля… Даже в тот же день король Вавилона восстал против Иерусалима… Шарясь в высокой траве, продвигаясь буквально ползком друг за другом, минуем психа у костра, и я, затормозив, вжимаюсь в землю, напряжённо глядя на ещё одного местного, шатающегося неподалёку с топором и бормочущего такой же бред, как и мужик у костра: — Он должен вернуть Израиль за её несправедливости… Я превращусь в тебя. Превратись в нас, и мы обратимся… — Бля-я-ять, — тихо тяну я, заметив третьего психопата, и скриплю зубами, когда он останавливается слишком близко. — С тобой всепрощение, которого тебе дозволено бояться… Как стрелы в руке охотника, так дети — в молодости… Я встречу Врага у врат… Сцепив зубы и, помолившись, чтобы на этот раз Вэйлон вёл себя как можно тише, осторожно пробираюсь мимо, радуясь тому, что поднялся ветер, и шорох травы не должен никого удивить. К тому же нас скрывала темнота, что давало небольшое преимущество. Чувствуя себя как минимум ебучим ниндзя, доползаю до небольшой деревянной пристройки и, спрятавшись в ней, тихо чертыхаюсь сквозь зубы — Вэйлона нигде не видно, а мимо медленно проходит ещё один мужчина, сжимая в руке огромный тесак. — Правление твоё идёт от поколения к поколению… Отвергнутый. По-настоящему отвергнутый… «Да сколько же вас здесь?», — мысленно взвыв, дожидаюсь, когда он скроется из виду, и, выбравшись из пристройки, на мгновение останавливаюсь, оглядываясь по сторонам в поисках программиста. Начинаю чувствовать беспокойство за друга, но тут же старательно успокаиваю себя тем, что если бы его поймали, то это было бы слышно. Стиснув зубы, решаю сначала отыскать выход отсюда, а затем вернуться за Парком, и, сдуру выпрямившись, делаю шаг вперёд. — Ты! Стой!!! Безумный вопль раздаётся позади меня совершенно неожиданно, а затем кто-то сильный и тяжёлый наваливается на меня со спины, повалив на землю. Яростно выругавшись, заряжаю локтем противнику в живот, заставляя его сдавленно охнуть и на секунду ослабить хватку, и, успев перевернуться, перехватываю руку мужика, готовящегося вонзить мне в голову острый нож для разделки мяса. В нос бьёт отвратительный смрад от горячего дыхания, опаляющего моё лицо, и я, подавив рвотный порыв, собрав все свои силы и напрягая мышцы, резко приподнимаюсь, ударяя психопата лбом в нос. Заорав от боли, он со всей дури наваливается на меня, целясь ножом в глаз, и в этот же момент кто-то оттаскивает воющего и брыкающегося мужика. Мотнув головой и хватая ртом воздух, фокусирую взгляд и, заметив Вэйлона, который сцепился с местным жителем, подрываюсь с земли, бросаясь на помощь другу. Не успеваю увернуться от острого лезвия и шиплю от боли, когда нож распарывает мне щёку. Стремительным движением утерев хлещущую из пореза кровь, толкаю психа к деревянной пристройке, а Парк со всей силы ударяет его головой о стену, вырубая к чертям. Тяжело дыша, смотрю на обмякшее тело противника, а затем перевожу взгляд на пытающегося восстановить дыхание программиста, намереваясь то ли сказать спасибо за то, что он меня спас, то ли наорать за то, что пропал неизвестно куда, но не успеваю и слова сказать — раздаются возбуждённые вопли и топот множества ног, приближающийся к нам, и мы не сговариваясь срываемся с места. Мчась мимо домов, слыша крики и топот ног за спиной, вылетаем к дороге, идущей между скал, и намереваемся скрыться там, но неожиданно навстречу нам выбегает целая толпа местных жителей, и я понимаю, что нам пиздец. Выхватив из кармана нож, готовлюсь обороняться пока смогу, и думаю только об одном — я не смогу спасти Джорджи. Не смогу отыскать её, не придумаю как вытащить нано-тварь из её тела, не найду способ вернуть её живой и невредимой. Не увижу её — пускай непохожую на себя, с тёмной аурой и янтарно-жёлтыми глазами. Это всё равно была моя Джорджия. Только вот если мы с Вэйлоном сейчас сдохнем, это уже не будет иметь никакого значения. Она останется такой навсегда, до тех пор, пока её не найдут уроды из Меркоф. Спасение приходит неожиданно, озарив ночь яркой белой вспышкой, на мгновение ослепив меня, и яростные крики местных жителей превращаются в вопли боли, отчаяния и страха. На мгновение зажмурившись, широко распахиваю глаза и в полнейшем недоумении рассматриваю людей, корчащихся на земле, схватившись за головы, не обращая на нас с Вэйлоном никакого внимания. — О… о, нет! Папочка! Папочка, помоги! Огонь! Лампа разбилась, папочка! Пожалуйста! Какой-то мужик, стоя на коленях, горестно кричит, слепо глядя перед собой и протягивая руки, а я морщусь от резкой боли в висках. Мотнув головой, прищурившись смотрю на Парка, который яростно трёт лоб, и хрипло произношу: — Видимо про эти вспышки говорил Саймон. — Папочка, о Боже! Папочка, о Боже! — Такая же вспышка была перед тем, как наш вертолёт рухнул, — сипит программист и кривится. — Чёрт, башка реально раскалывается… — Странно, почему нас не накрыло так же, как этих долбанутых, — киваю на вопящих людей, поморщившись от боли в голове, и отхожу ближе к дороге. — Но предлагаю сваливать отсюда, пока они не пришли в себя. — Отличная мысль, — бормочет Парк, нервно поправив рюкзак на спине, и мы, обойдя ещё одного мужика, верещащего «Господи! Господи! Катерина? Почему ты плачешь? Ох, нам придётся! Нам придётся убить его! Нет, я не хочу!», идём по дороге. Замечаю у скалы скрючившийся труп молодой женщины, который, судя по виду, лежит здесь уже пару дней, и, заметив в её руке смятый лист бумаги, не могу удержаться от любопытства. Преодолевая отвращение и не слушая недовольное ворчание друга, достаю лист и вчитываюсь в буквы на грязной бумаге, попросив Парка посветить фонариком. «Любимая! Будь сильной! Папа говорит нам на каждой службе, что Господь помнит о наших грехах в наших снах. И мы должны смотреть им в лицо, если хотим оставаться с Господом. Если видения становятся хуже и если они в наших открытых глазах, это значит, что невзгоды приближаются и что будет нелегко, но по ту сторону нас ждет рай. Бог любит нас и никогда не дает больше, чем мы можем вынести. Всегда твой, Филипп» Поджимаю губы, никак это не прокомментировав, и, аккуратно положив листок рядом с трупом, иду вместе с Вэйлоном вперёд. До наших ушей доносится дрожащий старческий мужской голос, усиленный, словно через громкоговоритель, и я напряжённо вслушиваюсь в слова, смешанные с усиливающимся звоном колоколов. — И я спросил Его. Я сказал: «Боже, за что мы должны так страдать? Почему мы должны нести такую ужасную жестокость? Ты ненавидишь нас, Господи? Ты ненавидишь этот мир?». И знаете, что Бог ответил? Бог ответил Моисею: «Я тот, кто я есть. И в этом вся суть». Мы противостоим антихристу. Если мы хотим победить его, мы не можем быть просто как Иисус. Нам нужно быть Богом. Дорога сворачивает за скалу, и мы, пройдя по ней, выходим на большую тускло освещённую факелами, стоящими по обе стороны тропинки, площадь, на которой, отгороженная деревянным забором, стоит небольшая часовня. Чуть дальше видны башни церкви, в которых звонят колокола, и мы с Парком, замедлив шаг, осторожно приближаемся к постройке, пытаясь найти лазейку, чтобы перебраться на другую сторону, а голос тем временем вкрадчиво продолжает: — Тогда Бог послал нам ту женщину… Она жила среди нас, была одной из нас, и, взрастив в своём чреве проклятое дитя, сбежала, чтобы вернуться из Тьмы в новом, чудовищном облике. Тьма следует за ней по пятам, а глаза её — это глаза самого Дьявола… — Кажется Джорджи успела засветиться в местном культе, — бормочу я, шаря глазами по местности и, заприметив дыру в заборе, через которую можно пролезть, иду туда, лишь хмыкнув, когда Вэйлон обеспокоенно произносит: — Это нехорошо, что её здесь заметили. — Есть один небольшой плюс в том, что она носит в себе Вальридера — эти психопаты не смогут её и пальцем тронуть. — Они не смогут, — соглашается Парк. — А Меркоф? Если даже местные жители знают о ней, то и корпорация наверняка тоже давно её засекла. — Чёрт, — начинаю чувствовать беспокойство за студентку и, перебравшись между поломанных досок, нервно тру переносицу. — Тогда надо найти её как можно скорее. И желательно до того, как мы доберёмся до пункта назначения. — Не думаю, что это будет так легко, — Парк, кряхтя, пробирается следом. — Возможно она уже знает о том, что мы здесь. — Тогда бы она показалась нам, — заявляю, сам не до конца уверенный в своих словах. Рана под рёбрами, появившаяся после гибели Уилсон, снова начинает болезненно пульсировать, а Парк лишь разносит в пух и прах крупицы моей уверенности. — Майлз, у неё был целый год на то, чтобы отыскать нас… — Может не смогла, — упрямо возражаю и морщусь, когда Вэйлон вздыхает и бросает на меня сочувствующий взгляд. — Она и не искала. Ты же знаешь её гораздо лучше, чем я — являясь носителем нано-твари, она наверняка считает себя потенциально опасной для нас. Учитывая то, что она пожертвовала собой, спасая наши жизни, я сильно сомневаюсь в том, что она позволит себе приблизиться к нам. — А мог бы просто оставить мне хоть немного надежды, — огрызаюсь, мысленно признавая его правоту, и, взбежав по деревянным ступеням, тихо прохожу по узкому арочному коридору, освещённому красными свечами, стоящим в подсвечниках на стенах, и украшенному картинами гибели и воскрешения Иисуса. Дойдя до двойных тяжёлых деревянных дверей, явно ведущих в главный зал, где проходит проповедь, сворачиваю направо и толкаю небольшую дверку, попадая в крохотное помещение, являющееся переходным — впереди видна ещё одна дверь, скорее всего ведущая в служебные помещения. Возле стены стоит деревянная тумба, на которой на импровизированном пюпитре аккуратно лежит очередной листок. Решив, что было бы неплохо знать, что тут в принципе происходит, с хищным азартом репортёра бросаюсь к нему, впиваясь взглядом в строчки. «ПРОПОВЕДЬ САЛЛИВАНА НОТА ГЛАВА 11 7. Близятся роды адской блудницы, и ночной воздух наполнился пением острых ножей повитухи. 8. И враг, страшный даже в своей тюрьме, достиг сердца самого отверженного и преданного последователя Салливана по имени Вэл — тайного упрямца и неверующего. 9. Разум Вэла опустился до проклятых и ненавистных Богу, и породнился с Врагом, и омовелся в семени паукоглазого агнца. 10. Вэл предал Храм врат, Бога и даже Салливана Нота, который искренне любил и направлял избранных к спасению. 11. И Господь приказал заставить Вэла и всех еретиков страдать от тысяч мучений и стыда до самой смерти и потом целую вечность после этого». — Это что ещё за хрень? — спрашивает Вэйлон, читая «проповедь» из-за моего плеча, и я вспоминаю о том, что он не видел предыдущую часть, подсунутую нам Саймоном Пикоком. — Да так, есть здесь один долбоёб, считающий себя Богом на земле, — морщусь и кладу лист обратно, развернувшись и разглядывая икону на противоположной стене, которую мы уже видели в одном из домов. — Жопой чую, что это Салливан Нот. — Я думал, что у тебя репортёрская чуйка, а дело вон в чём, оказывается, — хмыкает Парк, подходя к двери и отодвигая в сторону две задвижки, а я закатываю глаза. — Усраться можно, как смешно. — Ну не всё тебе в остроумии упражняться. — Чувак, сарказм и ирония родились впереди меня, но за попытку ставлю плюсик в тетрадку, — отодвинув в сторону друга, дёргаю дверь, которую он отпер, и оторопело пялюсь на уходящие вниз ступени. Похоже, насчёт служебных помещений я сильно погорячился — лестница вела в какое-то подземелье под церковью, и, первым спускаясь, оказавшись в узком, выложенном камнем и кирпичом коридоре, освещённом лишь свечами, чувствую какое-то странное дежавю — словно что-то подобное уже было. Память услужливо подсовывает мне нужное воспоминание, и я передёргиваю плечами — замени кирпич на покрытые краской стены, добавь кровавые письмена и стрелки, и попадёшь в коридор лечебницы Маунт-Мэссив, ведущий к часовне, где готовится сжечь себя во имя Вальридера безобидный психованный священник Мартин Арчимбод. В нос снова ударяет фантомный запах жареной плоти, а в ушах звенит его ужасающий крик, наполненный невыносимой болью, смешавшийся с завываниями пациентов — его паствы. Мотаю головой, отгоняя от себя неприятные воспоминания, и понимаю, что завывания не прекратились, лишь стали тише, а в воздухе витает тяжёлый металлический запах крови. Останавливаюсь, мрачно оглянувшись на Вэйлона, который, поджав губы, сжимает в руке нож, и, криво усмехнувшись, произношу: — Ничего не напоминает? — Такое никогда не забудешь, — Парк нервно хмыкает. — На этот раз мы готовы и знаем, чего ожидать. — Боюсь, что Меркоф и их отвратительные подопытные никогда не перестанут нас удивлять, — отворачиваюсь от друга и быстро провожу языком по внезапно пересохшим губам. — Ну что ж, кажется наши весёлые приключения среди мертвецов и психопатов продолжаются. А затем, сделав глубокий вдох, решительно заворачиваю за угол, направляясь к источнику усиливающихся криков боли и запаху смерти.