Игры со смертью

Майлз

      — О-ху-еть.       Я с мрачным видом созерцаю каменный тёмный подвал, освещаемый лишь льющимся через окно лунным светом, оборудованный цепями, крюками и клетками, наполненными грязными людьми. Мужчины и женщины — их безумный шёпот и громкий плач сливаются в единую какофонию звуков, которая бьёт по мозгам и нервной системе. В одной из клеток возле дальней стены сидит мужчина, который, услышав шаги, вскидывает голову, слепо щурясь, и шепчет:       — Отдайте мне всё, чем владеете. Отдайте мне свои жизни. Отдайте мне детей. Отдайте мне их жизни. Я спасу вас.       «Спаситель, блять», — оправившись от первого изумления, мотаю головой и, медленно продвигаясь вдоль стены, стараясь держаться в тени, оглядываюсь на Вэйлона, который с выражением мрачной решимости следует за мной по пятам.       — Вэл? Вэл, это ты?       Вздрагиваю, когда раздаётся ещё один приглушённый голос, и пытаюсь вспомнить, где я уже слышал это имя, а затем, еле сдержавшись, чтобы не долбануть себя ладонью по лбу, понимаю, что видел его в этой «Проповеди Салливана Нота» — Вэл упоминался в ней, как предатель.       — Я готов к крюку.       — Обнажи то, что она хочет скрыть. Сделай понятным то, что она бы запутала. Сделай ложь правдой.       — Они все нафиг отбитые, — бормочет Вэйлон у меня за спиной, а я, приметив висящий на крючке какой-то ключ, решив, что прихватить его лишним не будет, хватаю предмет и прячу его в кармане куртки.       — Только понял? — хмыкаю, морща нос от мерзкой смеси запахов крови, пота, мочи и дерьма. Достаю камеру, включая её делая запись, и предлагаю: — Осмотримся?       — Спусти меня вниз и дай мне сладкое искушение. Я готов к крюку, Вэл.       — Серьёзно, Майлз? — Парк смотрит на меня как на психа. — Ты не перестаёшь меня удивлять — нормальный человек свалил бы отсюда побыстрее, а ты блин осмотреться хочешь!       — Да, вот такой я удивительный, единственный и неповторимый!       — И ненормальный.       — Это уже ничего не значащие детали.       Программист лишь фыркает, решив, что спорить со мной бесполезно, и я, крадучись, держа в руках видеокамеру пробираюсь к центру подвала, наткнувшись на свежий труп темноволосого мужчины, сидящий, прислонившись к опорной балке, в луже собственной крови. Повинуясь шестому чувству, бесцеремонно обшариваю его карманы и, достав оттуда какой-то листок бумаги, быстро убираю его в карман, дёрнувшись от неожиданности, когда престарелый мужик в клетке справа от меня начинает вопить:       — Войди в меня, Господи! Пожалуйста! Мне не нужно знать способ, просто сделай это!       Вскидываю голову, глядя на клетку, висящую над ямой, проделанной в полу подвала, и вижу как какой-то грязный голый молодой парень тянет руки сквозь железные прутья решётки к огромному крюку и шепчет:       — И вся моя злость закипает и собирается в твёрдый шарик. Я люблю своего врага, и я готов. Дай мне крюк и позволь мне повиснуть… Вэл…       — Майлз, ну что ты там возишься? — шипит Парк, который предпочёл не лезть за мной, и я молча рукой даю ему короткий знак о том, что сейчас вернусь.       — Анна Ли… Её ребёнок — избранный. Она вынашивает антихриста! Враг затаился в её чреве! Вавилонская шлюха! Подстилка сатаны! Мать блудниц и ужасов всей земли!       Бросаю короткий взгляд на бородатого психопата, вцепившегося в прутья клетки и раскачивающегося из стороны в сторону, сыпля проклятиями в сторону какой-то Анны, и, заглянув в яму, подавляю рвотный порыв, глядя на несколько трупов, которые, судя по виду и запаху, валялись здесь уже довольно давно. Скрюченные, почерневшие, воняющие мёртвые тела, которые скоро превратятся в месиво из гнилой плоти, внутренних органов и костей.       — Ну и мерзость, — отступаю назад, наткнувшись спиной на одну из клеток. Внезапно чья-то грубая рука хватает меня за воротник куртки, вцепившись мёртвой хваткой, а в уши врезается дикий крик:       — Эй! Эй! Помоги мне!       — Су-ка! — взвыв, резко подаюсь назад, врезаясь спиной в железные прутья, заставив психопата отступить и от неожиданности разжать пальцы, и, рванув вперёд, буквально отлетаю к яме, чуть не свалившись вниз. Вэйлон, в два счёта оказавшийся рядом, обеспокоенно спрашивает, всё ли в порядке, а я, оборачиваюсь на урода, чьё лицо наполовину покрыто язвами и нарывами, который продолжает вопить, таращась на меня безумными глазами и протягивая руки:       — Скажи Папе, что я от него не отвернулся! Что я не отвернулся от Господа! Я сделал всё, что он сказал! Не пожалел ни одного ребёнка! Я люблю Папу! Скажи Папе, что я его люблю! Я был хорошим! Я был хорошим!!!       — Больной ублюдок, — выплёвываю, с отвращением глядя на него, и, отвернувшись, цепляюсь взглядом за какую-то железную решётчатую дверь. Игнорируя вопросы Вэйлона, подхожу к ней, старательно обходя клетки с людьми, в одной из которых обнаруживается еле шевелящееся тело с содранной кожей, и дёргаю её. Дверь заперта, однако, углядев в ней замочную скважину, достаю из кармана найденный ключ и вставляю его, пару раз повернув. Замок щёлкает, уведомляя о том, что дверь открыта, и я толкаю её, оказавшись в узком коридоре, заваленном всяким хламом: мётлы, вёдра, строительные инструменты, мешки с песком, канистры и очередной портрет «святого» Салливана Нота. На стене висят пила, кувалда и огромные щипцы, и я невольно задумываюсь о том, что это всё явно не использовалось по назначению. Разглядев на зубчиках пилы засохшие грязно-бурые пятна, убеждаюсь в своей правоте, и, пройдя чуть дальше, обнаруживаю небольшую железную лестницу, ведущую наверх к люку.       — Майлз, да чтоб тебя, куда ты идёшь? — Вэйлон раздражённо вздыхает, тащась следом. — Может попробуем найти другой путь? У нас нет времени разглядывать местные достопримечательности! Ты не забыл?       — Прекрасно помню, не нуди, — бормочу я, взбираясь по лестнице, и, толкнув оказавшийся незапертым люк, вылезаю из него, оказавшись в светлом помещении, похожем на скромную обеденную комнату. На стенах висят картины воскрешения Иисуса, крест с распятым на нём Христом, по обе стороны от которого горят красные свечи, и очередной портрет Нота. Посередине комнаты стоит длинный обеденный деревянный стол, на котором валяется куча грязных тарелок, у одной из стен притаилась треснувшая грязно-жёлтая раковина и покосившаяся деревянная тумба, на которой стоит ящик с картофелем и допотопный приёмник. У противоположной стены замечаю деревянные ступени, ведущие наверх, и, решив сделать небольшую передышку, достаю из кармана грязный помятый листок бумаги с криво написанными буквами, который я вытащил из кармана трупа.       «Пол, —       Поскольку папа Нот теперь слушает тебя, я прошу рассказать ему о волнующей истории, которая, как я надеюсь, является только следствием моих страхов и ничем больше. Его главный священник Вэл пришёл ко мне сегодня перед рассветом с невнятным предложением. Он вёл себя так, будто предлагал что-то тайное сексуального характера. Я хорошо знаю Вэл и его характер, поэтому его предложение ужасно меня испугало и я бы ни за что его не приняла. Вэл не вдавался в подробности и сказал мне, что «в наших сердцах есть места, до которых папа Нот не может добраться», хотя, нужно признать, что Вэл больше интересовался другими частями моего тела. Я сказала Вэл приходить вечером, потому что мне нужно подумать, но только потому, что Нот может прислать людей с сильным характером, чтобы тайно свидетельствовать о том, что мои подозрения — богохульство и предательство, и вырезать их, пока они не причинили вреда. Надеюсь, папа сможет помочь, потому что я ужасно боюсь.       — Рут»       — У них тут что, табу на секс? — интересуется Парк, заглянув мне через плечо и прочитав записку, а я, убрав её обратно в карман, кошусь на друга.       — Чувак, они детей сжигают, считая их антихристами. И ты ещё спрашиваешь?       — Действительно, идиотский вопрос, — программист морщится и трёт лоб. — Кто такой этот Вэл, интересно? Уже не в первый раз про него читаем.       — Ага, мне тоже любопытно, — киваю и направляюсь в сторону лестницы. — Судя по всему, был приближённым этого Папы Нота, главным священником, но не смог удержать своего дружка в штанах, и стал предателем. Это лишь мои предположения, конечно… Но судя по записке он вправду предлагал некой мадам предаться греховным утехам. Какой позор!       Последние слова я произношу с наигранными драматизмом и священным ужасом, и Парк тихо хрюкает, пытаясь сдержать смешок.       — Майлз, нельзя насмехаться над чужой религией и образом жизни, –стараясь оставаться серьёзным, наставническим тоном говорит Вэй, а я хмыкаю.       — Над чужой религией и образом жизни — бесспорно. Но здесь мы имеем лишь нездоровый фанатизм и ебанутых на всю голову конченых психопатов, которые убивают детей, потому что не знают, что такое презервативы.       — Ни одно из средств контрацепции не даёт стопроцентной защиты, — занудным тоном бубнит Вэйлон, и я не удерживаюсь от ехидного комментария:       — Поэтому у тебя двое детей?       — Иди к чёрту, — беззлобно фыркает он и оглядывает второй этаж, на который мы поднялись. — Вся эта хрень выглядит как-то жутко, не находишь?       — Да вся эта деревня хоть фильм ужасов снимай, — бормочу я, мысленно согласившись с тем, что тут и вправду было не по себе, несмотря на то, что вроде всё было вполне нормально: самый обычный шкаф, одноместная кровать, стол, накрытый просто льняной скатертью, на котором стоит статуэтка какого-то святого. Над столом висит традиционный портрет папы Нота, а над дверью рядом висит крест. Но то ли действовала атмосфера этой проклятой деревни в целом, то ли дело было в мрачном освещении, но эта комната действовала на нервы, и я, стремясь выйти из неё как можно скорее, торопливо иду к двери. Цепляюсь взглядом за ещё один лист бумаги, лежащий на столе, на котором написано «Проповедь Салливана Нота», и, резко затормозив, из-за чего следующий за мной по пятам Вэйлон с громким «блять» врезается мне в спину, решаю проверить, нет ли здесь чего-нибудь новенького. К моему удивлению, это оказывается тот же самый текст проповеди, что мы обнаружили внизу прежде чем спуститься в подвал, однако выглядел он немного по-другому.       «ПРОПОВЕДЬ САЛЛИВАНА НОТА       ГЛАВА 11, 7 –?       7. Роды адской блудницы приближались, и в воздухе звучал славный гимн Папы и. Чёрт. и ночной воздух наполнился пением острых ножей повитухи.       ЛЕЗВИЙ       8. Дьявол, даже застрявший в аду, проник в сердце Вэла,       И ВЫШЕЛ       9. И «Враг» Сатана-Шайтан-Ваал, страшный даже в своей тюрьме, проник в сердце самого отверженного и преданного последователя Салливана по имени Вэл, скрывающегося под одеждами тайного упрямца и неверующего.       10. Разум Вэла опустился до проклятых и ненавистных Богу и Иезекиилю, и породнился с Врагом, и омовелся в грязном сладком семени паукоглазого агнца, и испил его.       11. Вэл предал Храм врат, Господа и даже Салливана Нота, который направлял избранных к спасению       12. И Господь приказал заставить Вэла и всех неверующих умереть от тысяч мучений до самой смерти и потом целую вечность после этого.       И СТЫДА»       — Всё ещё какой-то бред, — Вэй фыркает, а я кладу лист обратно.       — Да, бредятина та ещё. Однако эти пометки… сделаны не просто так.       — Давай только без журналистских расследований, ладно? — Парк морщится. — Майлз, нам надо добраться до шахт…       — Да знаю я, знаю, — раздражённо бросаю я и рывком распахиваю дверь, ведущую тёмный, освещённый лишь каким-то странным синеватым светом, коридор, ворча себе под нос: — Хоть бы Пикок сраную карту дал, откуда нам блять знать, где эти ебучие шахты…       Выйдя в коридор, обвожу его внимательным взглядом, заметив пару деревянных дверей и небольшой отвалившийся кусок стены — сквозь деревянный каркас видны смутные силуэты деревенских, находящихся в главном зале, и слышен гомон их голосов. Стараясь двигаться как можно более бесшумно, добираемся с Парком до конца коридора, где обнаруживаем окно, через которое можно выбраться на улицу. Прикинув, что прыгаться придётся со второго этажа, тяжело вздыхаю и морщусь, когда сросшиеся рёбра начинают фантомно ныть от воспоминаний о том, как Крис Уокер вышвырнул меня на первый этаж административного блока Маунт-Мэссив. Набрав в грудь побольше воздуха, перелезаю через подоконник, повиснув на руках, а затем расцепляю пальцы, падая на землю, успев сгруппироваться. Удар об землю заставляет закашляться от боли во всём многострадальном теле, которое ещё не отошло от крушения вертолёта, и я еле успеваю отползти в сторону, прежде чем мне на голову свалился бы Вэйлон, который, откатившись к ближайшему кусту, сипло произносит:       — Ну нахер этот паркур, блин…       Открываю рот, намереваясь снова пиздануть какую-нибудь колкость, однако тут же захлопываю его, когда из открытого окна первого этажа высовывается местный и, тыча в нас пальцем, орёт:       — Чужаки! Они здесь!       — Бля-я-я, — оперативно поднявшись с земли, пошатнувшись, понимаю, что сейчас сюда сбежится нахер вся деревня, и припускаю вперёд по тропинке ведущей к скалам. Не успеваю затормозить, когда впереди замечаю обрыв, и скатываюсь вниз по крутому склону, врезаясь в небольшие камни, встречающиеся на пути, остановившись лишь внизу. Кашляя и отплёвываясь от песка, кое-как поднимаюсь на ноги, морщась от боли во всём теле, и молча смотрю на Вэйлона, который, наученный моим горьким опытом, более аккуратно съезжает вниз, оглядываясь себе за спину.       — Ты как, нормально? — интересуется он, слегка задыхаясь от быстрого бега, и я молча киваю, подвигав плечом, которое болело больше всего. Прислушиваюсь к окружающим нас звукам, однако преследователей не слышно, и сделав шаг вперёд, громко чертыхаюсь — ногу пронзает боль, терпимая, но весьма неприятная. Парк молча подставляет мне плечо, но я, мотнув головой, хромаю дальше по тропинке подумав о том, что было бы неплохо сделать где-нибудь остановку и наложить эластичный бинт, который я додумался кинуть в походную аптечку — если ушиб сильный, то ближайшее время толку от меня будет немного, даже бежать нормально не смогу, если потребуется.       — Эй, Майлз, смотри, — программист кивком указывает куда-то налево, когда мы выходим на широкую местность, миновав скалы, и я, прищурившись, разглядываю в темноте узкую полоску воды.       — Где-то впереди река, судя по всему, — хрипло отвечаю и задумчиво произношу: — То, что мы успели увидеть — лишь малая часть поселения. Меркоф не стали бы париться из-за кучки деревенских придурков. Скорее всего основная масса психопатов дальше. Отличное место — кругом горы, просто так не добраться, рядом — река, водой обеспечены, едой в теории тоже, если в воде водится какая-нибудь живность. Выращивают кукурузу, поклоняются уроду с синдромом Бога. Интересно, это изначальный проект корпорации, или эти люди стали невольными подопытными?       — Намекаешь на то, что они даже не подозревают о том, что на них ставят эксперименты?       — Возможно. Пациенты в Маунт-Мэссив имели об этом хоть какое-то представление — говорили о врачах, кто-то упоминал Меркоф. Здесь же создаётся впечатление, словно эти люди живут своей жизнью, не зная о том, что кто-то сверху дёргает за ниточки, словно кукловод, управляя ими.       — Да, похоже на то, — согласно кивает Парк, и в этот миг до наших ушей доносится голос, который мы уже слышали ранее — старческий, дрожащий, но при этом обладающий какой-то силой, заставляющий прислушиваться к нему, усиленный громкоговорителем.       — Дети! У меня есть новости — нелёгкие, но славные. Сегодня вечером, спустя все эти годы и страдания, наша вера была признана! Двое мужчин, упавших с небес, как когда-то пал Люцифер — посланники самого Дьявола, знающие о том, где скрывается нечестивая Анна Ли, носящая в своём животе дьявольское отродье!       — Чего? — Вэйлон изумленно мотает головой, а я принимаюсь более активно хромать, понимая, что за нами сейчас явно выпустят свору психованных деревенских жителей. — Какая нафиг Анна Ли? Кто это вообще?       — Понятия не имею, но надо побыстрее сваливать, — цежу сквозь зубы и, от души выругавшись, старательно припускаю вперёд, пытаясь игнорировать боль в ноге, когда голос торжественно объявляет:       — Найдите их, дети. Убейте их. Окропите землю их кровью! Откровение снизошло на нас, и мы должны, как ангелы, не показывать жалости! Бог любит вас!       «Сраные ебанутые на всю голову фанатики», — успеваю подумать я, прежде чем неожиданно на тропинке из-за поворота появляются два ослепляющих луча от фонариков, бьющие прямо в лицо, и слышатся возбуждённые голоса. Вслед за этим позади раздаётся топот множества ног, и мы с Вэйлоном одновременно выхватываем ножи, понимая, что нас загнали в ловушку. Местные жители не размениваются на лишние слова — один из них сразу же бросается на меня, пытаясь повалить на землю, но я быстро взмахиваю острым лезвием, распарывая уроду щёку, и он с воем отступает назад. Сбрасываю со спины рюкзак, чтобы он не сковывал движения, и краем глаза успеваю заметить, что Парк сделал тоже самое — на него набросилось сразу двое, но больше мне не удаётся ничего разглядеть. Деревенские обходят со всех сторон, двое набрасываются, пытаясь схватить, но получив по морду и по диафрагме, отступают — очевидно они не привыкли к тому, что дают отпор. Ещё один психопат хватает меня сзади, пытаясь удержать на месте, а второй целится разделочным ножом, намереваясь распороть мне живот. Ожесточённо дёргаюсь, вырываясь из крепкой хватки, резко подавшись назад и врезав затылком по лицу уроду, и чудом ухожу в сторону от удара ножом, успев всадить лезвие нападавшему в бок. Тут же мне на голову обрушивается сильный удар, и я падаю на землю, выронив нож, чувствуя как кто-то сильный наваливается сверху, вцепившись грубыми пальцами мне в горло.       «Ну вот и сгоняли в деревеньку», — проносится у меня в голове идиотская мысль, пока я отбиваюсь от своего противника, одновременно с этим пытаясь нашарить нож и не дать психу меня придушить, однако в тот же миг раздаётся громки крик «еретики!», и в пляшущем свете фонарей мелькают странные тени. Хватка на моём горле ослабевает, я слышу какой-то хруст, а затем мёртвое тело нападавшего сваливается с меня на землю. Судорожно хватая воздух ртом, пытаюсь подняться, выискивая взглядом Вэйлона, но мне не дают этого сделать — в нос ударяет жуткий запах немытого тела и сырой земли, и я чувствую, как меня снова удерживают, не позволяя подняться. В свете брошенного на землю фонаря вижу одного из деревенских, который пятится к большому камню, а следом за ним появляется ещё один человек — худощавая, даже хрупкая, фигура с короткими светлыми волосами, одетая в какую-то странную грубо сшитую сутану. Он наступает на деревенского, излучая силу, которую тяжело представить в этом щуплом теле, а когда тот в ужасе падает перед ним на колени, обхватывает его голову руками и вкрадчиво произносит хриплым голосом:       — Я смотрел, как мой отец затрахал твоего Бога до смерти.       С этими словами он легко, словно тростинку, ломает шею психопату, с какой-то извращённой нежностью уложив труп на землю, а затем медленно подходит ко мне, глядя на меня сверху вниз. Успеваю разглядеть тонкие, как у девушки, черты лица и холодные пронзительные голубые глаза, прежде чем человек отходит со сторону, мягко произнеся:       — Бог не любит тебя. Не то, что я.       Поворачиваю голову, и с огромным облегчением вижу Вэйлона, который так же, как и я, валяется на земле, удерживаемый какой-то странной грязной фигурой с импровизированными рогами из веток на голове. Блондин подплывает к Парку, опускаясь рядом с ним на колени, и мурлычет:       — Ты мне нравишься больше.       — Иди к чёрту! — выплёвывает Парк, пытаясь вырваться из хватки, однако спутники этого странного женоподобного парня держат весьма крепко, в чём я сам успел убедиться.       — Я давно с ним, — вкрадчиво замечает парень и, наклонившись, проводит языком по щеке программиста, вырывая из его груди крик ярости и отвращения. Ещё раз дёргаюсь, пытаясь вырваться из стальной хватки приспешника этого урода, и рявкаю:       — Слышь, сукин сын, отъебись от него!       Парень бросает на меня взгляд и, развязно улыбнувшись, мягко произносит:       — Не волнуйся, красавчик, Вэла на всех хватит.       «Значит вот ты какой, грёбаный Вэл», — думаю я, беспомощно наблюдая за тем, как бывший соратник Салливана Нота, поднявшись с колен, оглядывается, равнодушно окидывая взглядом трупы деревенских, которые не успели убежать от его приспешников, а затем, заметив наши рюкзаки, валяющиеся на земле, кивком указывает на них:       — Заберите с собой.       — Что? — бешено рвусь, умудрившись на мгновение приподняться, но меня сразу же вновь прижимают к земле. Сердце бьётся где-то в горле, и я в панике смотрю, как две тёмные фигуры спутников Вэла беспрекословно подхватывают рюкзаки. — Ублюдок! Сучий выблядок!       — Думаю, мы ещё увидимся, — блондин, улыбнувшись, бесшумно скрывается в темноте, а мне и, судя по звуку, Вэйлону прилетает сильный удар по лицу, на мгновение дезориентирующий острой болью. Яростно выругавшись, хватаюсь за нос, чувствуя как из него вытекает кровь, и, когда хватка сателлита Вэла исчезает, кое-как переворачиваюсь на живот, вставая на четвереньки, упираясь лбом в холодную землю.       — Ушлёпок, блять, — невнятно бормочу я, сплюнув кровь, стекающую в носоглотку, и, с трудом поднявшись, пошатываясь делаю пару нетвёрдых шагов в сторону, в которой скрылся Вэл и его цирк уродов, стараясь не обращать внимания на боль в ушибленной ранее ноге — сейчас это было совершенно не важно. Вскипающая изнутри обжигающая ярость накрывает меня с головой, а под рёбрами пульсирует рваная рана, мешая свободно дышать — плевать было на аптечку, батарейки и фонарь. В рюкзаке был фотоаппарат Джорджии. Единственное, что осталось у меня от неё, единственное, что не давало мне забыть её черты. И эта тварь забрала его. Хотелось что-нибудь сломать, желательно шею этому психопату.       — Какого хера это было? — за спиной раздаётся хриплый голос Вэйлона, и я цежу сквозь зубы:       — Их назвали еретиками. Очевидно это те, кто отвернулся от Папаши Нота. Две блять конфликтующие стороны.       — Что те, что эти — мерзкие психи, — Парк шумно выдыхает, а я разворачиваюсь и смотрю, как он утирает кровь из разбитой губы.       — Ну, ты явно приглянулся их предводителю, — замечаю я, хмыкнув, на что программист морщится и ожесточённо трёт щёку.       — Обосраться, я должен скакать от восторга?       — Это уже на твоё усмотрение, друг, — дёргаю уголками губ и морщусь от боли в разбитом носу. Осторожно дотрагиваюсь до него, пытаясь понять, сломан он или нет, и с облегчением выдыхаю — к счастью отделался только сильным ушибом.       — Они забрали наши вещи, — Парк морщится и достаёт из кармана свой фонарик. — Надолго не хватит, запасные батарейки были в рюкзаке.       — Камера при мне, — хлопаю по карману куртки. — Нож выронил пока дрался, может получится найти.       — Ага, я свой тоже потерял, — программист устало проводит ладонью по лицу и криво улыбается. — Ну что, как в старые добрые времена? Кругом куча психов, а у нас только камера и невероятное везение?       — Нужно найти этого сраного Вэла и вернуть рюкзаки, — буркаю я, старательно сдерживаясь, чтобы не заорать. Чувствую, как меня трясёт от ярости, и цежу сквозь зубы, когда Вэйлон спрашивает зачем: — Там был фотоаппарат Джорджии.       — Что? — Парк хмурится и неверяще спрашивает: — Мы полезем за этими… еретиками из-за фотоаппарата?       — Да, Вэйлон, чёрт тебя подери! — всё же не сдержавшись, рявкаю я, сжимая пальцами переносицу. — Ты знаешь, как он для меня важен.       — Знаю, но… — программист запинается и чертыхается сквозь зубы. — Чёрт, Майлз, я понимаю. Но мы не можем так рисковать. Если мы сдохнем, пытаясь вернуть фотоаппарат, то Пикок или Меркоф доберутся до Джорджии, и мы уже ничего не сможем сделать. Оставь эту затею.       Еле сдерживаюсь, чтобы не обматерить друга, но вовремя затыкаюсь. Вэйлон был прав, и он хотел как лучше, к тому же мы понятия не имели, куда скрылся Вэл со своими последователями, однако я не мог так просто взять и бросить то единственное, что осталось у меня от Уилсон. Если мы не сможем ей помочь, я лишусь последнего напоминания о ней. От этой мысли все внутренности переворачивались и сжимались, а сердце принималось вновь болезненно биться о рёбра.       Немного поколебавшись и взвесив все «за» и «против», шумно выдыхаю и, вытерев кровь из разбитого носа, предлагаю компромисс:       — Хорошо. Мы не пройдём прямо за ними. Однако если представится возможность — ты не будешь меня останавливать.       — Договорились, — с облегчением произносит программист, и, включив фонарик, освещает узкую тропинку среди деревьев и камней, уходящую вперёд. Выбора особого нет — пошарив по земле и отыскав только мой нож, идём по тропинке, прислушиваясь к окружающим нас звукам. Запрокидываю голову, разглядывая уходящие вверх скалы, надёжно скрывающие это место, и, моргнув, успеваю различить тёмный силуэт на одном из выступов, который сразу же исчезает, слившись с темнотой. Споткнувшись от неожиданности, хватаюсь за плечо идущего впереди Парка, и хрипло отвечаю, когда он спрашивает, что случилось:       — Я видел кого-то. На скале.       — Кого? — Вэйлон светит фонариком, в указанную мной сторону, но мощности не хватает, чтобы осветить нужный выступ, который находится слишком высоко.       — Откуда мне знать? — огрызаюсь я, поджимая губы, и прищуриваюсь. — Это не Пикок — фигура слишком маленькая…       — И не Вэл, если только он со своими еретиками не научился лазать по скалам, как горный козёл, — Парк вздыхает и осторожно произносит: — Может… это была Джорджия?       Вздрагиваю и более внимательно смотрю на выступ. Он находился довольно высоко, обычный человек без снаряжения не смог бы туда забраться, к тому же фигура исчезла слишком быстро, словно двигалась с нечеловеческой скоростью. Могла ли Уилсон знать о том, что мы здесь? Могла ли она следить за нами? Чутьё подсказывало, что да — вполне могла двигаться за нами тенью, не показываясь на глаза, но вот только зачем? Как сильно повлияло на неё то, что она носит в себе Вальридера? Что движет ею — желание помочь нам или желание убить?       Мотаю головой, отгоняя от себя мрачные мысли, и упорно вдалбливаю в свою голову то, что Джорджия никогда бы не навредила нам, и что смерть с последствующим слиянием с нано-монстром не могла оказать на неё такого сильного воздействия. Она всё равно оставалась Джорджией Уилсон — доброй и светлой девушкой, которая пожертвовала собой, спасая друзей.       — Майлз, идём, — Вэйлон кивком указывает на тропинку, и я иду за ним, продолжая бросать взгляды на скалу, но больше маленькая хрупкая фигурка не появляется.       Дорога сворачивает за скалу, и мы, пройдя по ней, выходим к реке. Застыв на месте, мрачно разглядываем деревню — скопление одноэтажных покосившихся деревянных домиков, расположенных на берегу и чуть выше возле скал, слабо освещённых редкими кострами, плещущиеся лодки у самого берега и криво сколоченные кресты, установленные чуть ли не на каждом шагу. Через реку на противоположный берег перекинуты деревянные мостки, по которым ходят местные жители, патрулируя деревню, переходя с одного берега на другой, освещая местность яркими фонарями, и здесь не нужны быть гением, чтобы догадаться, по какому поводу «праздник» — наверняка, стоит нам с Вэйлоном засветиться, нас сразу же убьют по приказу этого больного ублюдка Нота. Однако делать нечего — переглянувшись, мы с не сговариваясь с тихим всплеском входим в ледяную воду, от чего зубы сразу начинают стучать из-за холода. Крепко сжимаю челюсти, стараясь заглушить звук, и медленно проплываю под одним из мостков. Замерев под скрипучими деревянными досками, смотрю наверх, глядя на то, как один из деревенских вновь проходит на другой берег, и слышу его шёпот:       — Я стал хором криков в движении колёс… Сын грехов своего отца, оторви ноги свои от земли… Я буду говорить с тобой… Наш стыд станет хором криков… Торговцы Богом… Языческая Пасха… Языческая месса Господня… Они нависли над нами, воинственные прегрешения нашей нации…       Еле сдерживаюсь, чтобы не замотать головой или не закрыть уши ладонями — на громкий плеск точно обратили бы внимание, и тогда нам хана, однако слушать этот бред было просто невозможно. Шёпот мужчины пробирался прямо в мозг, прячась в подкорке, а слова занимали все мысли — это завораживало и пугало одновременно. К счастью от полного погружения в безумные рассуждения психопата меня спасает появление Парка, который, подождав пока деревенский перестанет светить фонариком в ту сторону, где он был, присоединяется ко мне под мостками. Переждав ещё немного, выплываем из своего укрытия и, добравшись до правого берега, выходим из воды, трясясь от холода. Мотаю головой, стряхивая с волос воду, и, толкнув Вэйлона в бок, кивком указываю на дом, который стоит прямо напротив нас. Поняв меня без слов, программист первым устремляется к двери и, распахнув её, скрывается в темноте дома. Достаю из кармана видеокамеру, порадовавшись тому, что догадался купить влагостойкую, и, активировав режим ночного видения, захожу следом, осторожно закрыв за собой дверь. В глаза первым делом бросается труп мужчины, валяющийся на кровати лицом вниз, и огромное тёмное пятно крови, расплывающееся на полу. Трупный запах отсутствует, в воздухе витает лишь тяжёлый металлический запах крови, из чего можно сделать вывод, что мужик умер относительно недавно — прошло не больше суток.       — Майлз, тут окно открыть можно, — тихо шепчет Вэйлон, и я киваю на автомате, забыв о том, что он меня не очень хорошо видит в темноте. План был прост — спрятаться в этом доме, по возможности выбраться из него другим путём, чтобы не попасться патрульным, а если возможности нет — пересидеть, улучив момент для побега.       — Иезикииль. Папа Нот. Только ему были даны уши, чтобы слышать.       Неожиданно раздавшийся за дверью голос, заставляет меня дёрнуться от неожиданности, а Вэйлон, выругавшись, открывает окно. Дверь распахивается, и темнота дома озаряется светом фонаря, а вслед за этим раздаётся крик:       — Они здесь! Чужаки здесь!       — Жопа, — мрачно комментирую я, оперативно вылезая из дома через окно вслед за программистом, который припускает куда-то вперёд, и несусь следом за ним, крепко вцепившись в свою видеокамеру, чтобы не выронить. Краем глаза замечаю, что к нам торопятся ещё несколько местных, намереваясь поймать и выпотрошить, и петляю между домов, стараясь не терять из виду друга, который, перебежав по мосткам на другой берег, уворачивается от вил одного из мужчин, а затем вильнув, возвращается обратно, поравнявшись со мной. Заметив справа дорожку между домов, сворачиваем туда, подстёгиваемые криками и топотом за спиной, а затем я слышу в ушах нарастающий гул. На бегу оборачиваюсь на наших преследователей, и успеваю лишь зацепиться взглядом за десяток тёмных фигур, следующих за нами по пятам, прежде чем яркая белая вспышка накрывает нас с головой. Дикая боль пронзает виски, а затем нога соскальзывает, и я скатываюсь куда-то вниз, совершенно ничего не видя из-за ослепляющего света. Крепко зажмуриваюсь, ощущая боль во всём теле и особенно в ушибленной ноге, которая ноет всё сильнее с каждой секундой, а затем распахиваю глаза, ожидая увидеть деревню, корчащихся в агонии людей, Вэйлона, однако то, что я вижу, повергает меня в шок.       Я стою в залитом кровью коридоре лечебницы Маунт-Мэссив, вдыхая тяжёлый запах смерти, и смотрю на несколько трупов, усеивающих коридор. Это явно охранники, если судить по форме — у одного из них отсутствует голова, двум другим выпустили кишки, которые неопрятными окровавленными сероватыми лентами валяются в луже алой жидкости.       — Ч-чёрт… — мотаю головой, отказываясь верить в то, что я вижу, однако всё выглядит слишком реалистично и так, как я помню и никогда не смогу забыть. — Нет-нет-нет, только не снова эта сраная лечебница…       Место, являющееся мне в кошмарах каждую ночь, вновь настигло меня наяву, вызывая не забытое, но приглушённое чувство всепоглощающего ужаса — я помнил ту безысходность, которую ощущал здесь, я помнил тот страх за себя и своих спутников, я помнил ту угасающую надежду на то, что мы когда-нибудь найдём отсюда выход. Сердце испуганно бьётся в груди, и я, гулко сглотнув, оборачиваюсь, боясь, но в то же время надеясь увидеть Вэйлона и Джорджию, по обыкновению стоящих у меня за спиной, идущих за мной, цепляющихся за веру в то, что мы выберемся. Однако их нет — я один в коридоре чёртовой психушки среди трупов.       — Так вот значит к чему всё пришло?       Голос, который я не слышал восемь лет, раздаётся рядом со мной, и я, повернув голову обратно, встречаюсь взглядом с Дэнисом Апшером. Он выглядит так же, как и в тот вечер восемь лет назад — тёмно-каштановые, как у меня, волосы с парой седых волосков и с непослушной прядью, спадающей на лоб, аккуратно уложены, лёгкая щетина только добавляет шарма, о котором не уставали говорить ни моя мать, ни его секретарша, с которой он спал, чёрный костюм сидит идеально, без какой-либо хотя бы маленькой сраной складочки, а классические туфли начищены до блеска. Он стоит, лениво прислонившись плечом к стене, не обращая внимания на брызги крови, засунув руки в карманы брюк, и окидывает меня насмешливым взглядом карих глаз.       — Язык, проглотил, Майлз? Раньше ты не был таким молчаливым, вечно пытался съязвить, переспорить, оставить последнее слово за собой. Что же случилось?       — Отец? — наконец обретаю дар речи, путаясь в мыслях и не представляя, как он мог оказаться в таком месте. То, что это, вероятнее всего, лишь плод моего воображения, я даже не рассматривал — слишком реальным всё было, слишком живым.       — Говорить не разучился, уже прекрасно, — Дэнис растягивает губы в ленивой усмешке и, отлепившись от стены, делает пару шагов по направлению ко мне, шлёпая своими отполированными туфлями по луже крови, растекающейся по полу. — Ты всё такой же, Майлз — упрямый, наглый, вспыльчивый, однако совершенно ничего из себя не представляющий. Тебе надо было слушаться меня — и твоя жизнь сложилась бы по-другому. Но посмотри, где ты в итоге оказался, — отец широким жестом обводит коридор. — Об этом ты мечтал, да? И этого хотел для тебя я?       — Зато я жил своим умом, и, к счастью, не превратился в твою грёбаную копию, — хрипло отвечаю и морщусь, когда отец, захохотав, качает головой.       — Ты так и не понял, что я всю жизнь пытался до тебя донести. Знаешь, мальчик мой, — Дэнис подаётся вперёд и прищуривается. — Я рад тому, что ты съебался из нашей жизни. Такой сын — позор. Ты сраное ничтожество, Майлз — ты не смог удержать рядом с собой ни одного человека. Ты даже девушку, которую любишь, не смог уберечь.       Открываю рот, намереваясь, как и всегда, дать отпор отцу, по привычке уже игнорируя бурлящие внутри злость, обиду и непонимание — за что он так со мной? С самого моего грёбаного рождения он упрекал меня буквально за всё, что я делал. И я старался — старался изо всех сил, чтобы оправдать его ожидания, однако в один день всё изменилось. Я понял, что это бесполезно — он всё равно каждый раз будет находить причину, чтобы выебать мне мозги. И я взбунтовался. Перестал быть ребёнком, который отчаянно пытается доказать своему отцу, что я ничем не хуже остальных. Перестал быть ребёнком, который надеется получить хотя бы простое похлопывание по плечу и сказанные с гордостью слова: «ты молодец, сынок». И вот теперь, спустя столько лет, он снова здесь и снова упрекает меня за мои поступки.       Однако ничего сказать я не успеваю — позади меня раздаётся тихий нежный голос, который заставляет моё сердце пропустить удар.       — Майлз, посмотри на меня.       Медленно поворачиваюсь на звук, чувствуя, как глаза начинает щипать, и вижу Джорджию, стоящую позади. Девушка смотрит на меня неестественными янтарно-жёлтыми глазами, и я вижу вокруг неё колыхающуюся тёмную ауру. Уилсон делает небольшой шаг вперёд, не сводя с меня взгляда звериных глаз, поправляя грязную чёрную толстовку, в которой она была в ночь своей смерти, и на долю секунды показывает мне рваную рану на боку, оставленную Ричардом Трагером. Девушка склоняет голову набок и с неожиданной злостью произносит:       — Твой отец прав — ты ничтожество, Апшер. Посмотри на меня — вот что со мной стало. Я умерла из-за тебя, я стала чудовищем из-за тебя! Теперь я вынуждена быть носителем Вальридера, а ты живёшь, хотя на моём месте должен был быть ты!       Последние слова она буквально выкрикивает, и они звоном отдаются у меня в ушах. Рана под рёбрами пульсирует, заставляя рвано дышать, и я, утерев рукавом куртки слёзы, стекающие по лицу, хрипло прошу:       — Джорджи, прости меня…       — Никогда, Апшер, — Уилсон гневно раздувает ноздри, а затем из её тела вырывается сгусток нано-машин, устремляясь прямо на меня. На автомате вскидываю руку, словно пытаясь защититься, и крепко зажмуриваюсь, в ожидании удара. Однако его не следует, а затем в уши врезается обеспокоенный крик Вэйлона:       — Майлз!       Распахиваю глаза, тут же скривившись от жуткой боли в многострадальной голове и в ушибленном теле, и пытаюсь сфокусировать взгляд и понять, где я нахожусь. Вижу расплывчатые верхушки деревьев и звёздное небо, и, с трудом повернув голову, замечаю Парка, который сидит рядом со мной на коленях, выставив вперёд мой нож и со смесью ярости и испуга глядя куда-то перед собой. Ещё раз совершив над собой титаническое усилие, поворачиваю голову, проследив за взглядом друга, и вижу худощавого мужчину лет сорока с тёмными волосами и осунувшимся лицом, одетого в обычную деревенскую одежду — простые серые штаны, грубо сшитая кофта с длинными рукавами, да растоптанные ботинки. Он выставляет перед собой руки, глядя на Парка, а затем тихо спрашивает:       — Это вы, не так ли? Чужаки? Глаза Нота, они ведь убили вас…       — Не дождёшься, — хрипло отзывается программист, а я, зашипев от боли, с трудом сажусь, пытаясь стряхнуть с себя остатки странного и жуткого видения, и исподлобья смотрю на деревенского, беря в руки свою видеокамеру, которая валяется рядом на земле, и убирая её в карман куртки.       — Пока нет, — сиплю я и дотрагиваюсь до своей головы. — Но ты становись в очередь и не надейся, что мы так просто позволим себя грохнуть.       — Я не причиню вам вреда, — незнакомец осторожно делает шаг вперёд и протягивает мне руку, чтобы помочь встать. — Но они сделают это, если найдут вас. Нужно уходить.       Несколько секунд разглядываю протянутую ладонь, размышляя стоит ли доверять этому человеку и принимать его помощь. С одной стороны, он не делал попыток напасть, и даже общался нормально, в отличие ото всех остальных жителей этого места, которые только шептали себе под нос и сразу же набрасывались, стоило им нас заметить. С другой стороны — он жил в этом месте, а это значит, что был одним из них.       Наконец, поразмышляв, принимаю помощь мужчины и поднимаюсь на ноги, сказав другу:       — Убери нож.       — Уверен? — программист поднимается следом, продолжая сверлить недоверчивым взглядом мужчину, и я киваю.       — Уверен.       — Спасибо за доверие, — на лице мужчины появляется слабое подобие улыбки, и он, отвернувшись, делает знак следовать за ним по тропинке, на которую очевидно мы с Вэйлоном свалились с небольшого обрыва.       — Кто ты? — делаю шаг за ним и ругаюсь сквозь зубы на чёртову ногу, которая болит ещё сильнее. Парк снова подставляет мне плечо, предложив опереться на него, и на этот раз я не отказываюсь от помощи. Мужчина, подождав пока мы доковыляем до него, подстраивается под наш шаг и отвечает:       — Меня зовут Итан.       — Я не о том, — морщусь, хромая вперёд, поддерживаемый другом. — Ты один из них? На чьей ты стороне?       — Ты о том, почему я не пытаюсь вас убить? — уточняет Итан и, когда я киваю, вздыхает. — Я… Нерождённый. Я видел слишком много, чтобы сохранить веру.       — Но ты и не из еретиков, верно? — спрашивает Вэй, однако Итан не отвечает на этот вопрос. Он лишь поджимает губы, глядя прямо перед собой, и тихо говорит, безуспешно пытаясь скрыть боль в голосе:       — Я не сказал ни слова, когда кожа моей жены покрылась язвами, и из неё пришлось изгонять Дьявола. Я не жаловался, когда Нот… прижимался к моей Анне. А ей было только пятнадцать…       — Анне? — тихо переспрашивает программист, бросив на меня выразительный взгляд, а я стискиваю зубы, чувствуя острую ненависть к сраному Салливану. Мало того, что по его приказу здесь зверски убивают детей, не давая им даже крошечного шанса на жизнь, так он ещё долбанный педофил и насильник.       — Но когда он сказал, что ребёнок, которого он зачал, был антихристом, и я должен разрезать её живот и убить невинное дитя… — Итан резко замолкает, не справившись с эмоциями, и кивком указывает на деревянный дом, притаившийся в конце тропинки возле скалы, спрятанный между густых кустарников и деревьев за оградой. — Мы пришли.       — Мне очень жаль, — не зная, что ещё можно сказать на его откровение, произношу я, и мужчина коротко кивает, проводя нас внутрь двора своего жилища. Без особого интереса оглядываюсь, цепляясь взглядом за закрытые ворота, которые ведут прямо к реке, и несколько бочек, в одной из которых горит огонь, освещая местность, и мы вместе с Вэйлоном подходим к трёхступенчатой лестнице, ведущей в дом, возле которой остановился Итан. Он, немного помявшись, поворачивается к нам, а затем торопливо, словно боясь передумать, произносит:       — Я дал ей шанс убежать. Рассказывал этим идиотам истории. Я всегда был хорошим рассказчиком. Однако они до сих пор считают, что она носит под сердцем антихриста, и хотят найти её и убить.       — Анна Ли? — спрашиваю я, поморщившись от боли в ноге. — Так зовут твою дочь? Мы слышали о ней, а эти долбоёбы думают, что мы сраные посланники Сатаны, которые знают, где она.       — Да, я знаю, слышал, — Итан качает головой и первым заходит в дом, придержав дверь для нас. — Поэтому пришёл на помощь. Вам нужно отдохнуть и набраться сил. Судя по вашему виду, вам крепко досталось.       — Пожалуй, — бормочу, разглядывая довольно миленький интерьер дома, во всяком случае в сравнении с остальными. Комната была очень светлой и весьма просторной, справа прямо у входа примостилась одинокая односпальная кровать, а пол, выстланный досками, в некоторых местах просел, из-за чего хозяину пришлось класть дополнительные деревяшки, чтобы не свалиться вниз. Возле кровати валяется сломанный крест, что в моих глаза добавляет этому человеку ещё несколько баллов. Чуть дальше стоит видавший виды холодильник, который наверняка работает от генератора, шкаф с посудными принадлежностями и допотопная плита. Посередине комнаты притаился круглый деревянный стол и пара стульев, а у противоположной стены одиноко стоит грязно-белое кресло.       — Вот что, спускайтесь в подвал, там вы сможете отдохнуть, — Итан подходит к люку в полу, находящемуся за столом, и открывает его. — Потом я придумаю, чем вас накормить и как помочь вам уйти из деревни.       — Держишь нас за идиотов, которые полезут в подвал к человеку, живущему в этой чёртовой деревне? — уточняю я, перестав опираться на Вэйлона, и делаю пару нетвёрдых шагов. Итан лишь испытующе смотрит на меня непроницаемым взглядом и качает головой.       — Нет, я не держу вас за идиотов. Однако вы будете ими, если откажетесь от помощи.       — Единственная помощь, которая нам требуется — это узнать, как добраться до шахт, — влезает Парк, и я одобрительно киваю, не своя взгляда с нашего «помощника».       — До шахт? — Итан непонимающе хмурится. — Зачем вам туда?       — Это уже наше дело, — бросаю я, и мужчина вздыхает.       — Я не буду лезть в ваши дела. Если вам нужно к шахтам, значит я помогу вам добраться до них. Но только после того, как вы отдохнёте. Вам не нужно опасаться меня — я не причиню вам вреда.       Переглядываюсь с Парком, всё ещё сомневаясь в том, что нам следует идти в подвал в доме незнакомого человека, находясь посреди деревни, наполненной психованными фанатиками, жаждущими нашей крови, однако выбора особого нет — Итан, кажется, и вправду был настроен дружелюбно, и если бы хотел, то напал бы сразу пока ещё я был в отключке после падения, к тому же он знал эти места и мог действительно помочь нам добраться до шахт, что значительно облегчало жизнь. Да и отдых не помешал бы — я чувствовал себя словно выжатый лимон, да и Вэйлон, судя по виду, чувствовал себя не лучше. Поэтому, снова взвесив все плюсы и минусы, первым спускаюсь по вертикальной лестнице вниз в подвал, цепляясь за скрипучие деревянные перекладины. Дождавшись, когда Парк спустится следом, Итан опускает крышку люка, не запирая её, и тихо говорит:       — Отдыхайте, там есть два спальных места. А потом мы поговорим.       Затем до нашего слуха доносятся удаляющиеся шаги и грохот захлопнувшейся двери, и Вэйлон, повернувшись ко мне, осведомляется:       — И что будем делать? Доверимся ему и завалимся спать?       — Не знаю как ты, а я не прочь отдохнуть, — бормочу себе под нос, разглядывая «спальные места» — просто два соломенных блока и по подушке на каждом из них. Впрочем, это всяко лучше, чем спать на голой земле или же не спать вовсе, поэтому я заваливаюсь на один из них, разглядывая дощатый потолок, сквозь который видно комнату. — Но на всякий случай держи нож под рукой.       — Как скажешь, — программист заваливается на соседний блок. Несколько секунд он молча таращится в пространство, и я чувствую, как у меня начинают слипаться глаза, однако его неожиданный вопрос заставляет меня стряхнуть с себя сонливость.       — Когда была та вспышка… прежде чем Итан нашёл нас… ты ничего странного не видел?       — В каком смысле? — настороженно уточняю я, приподнявшись на локтях и глядя на друга, а он, помявшись, произносит:       — В смысле… У тебя не было галлюцинаций? Настолько реалистичных, что тебе казалось, словно всё это происходит на самом деле, хотя такого просто не могло быть?       — Что ты видел? — выпаливаю, вместо ответа, и Парк уныло кивает.       — Значит были…       — Думаешь, это связано со вспышками?       — Я просто вспомнил, как кричали те люди… Словно они видели что-то… — Парк качает головой. — У меня такое впечатление, что это нечто похожее на морфогенетическое кондиционирование, только сложнее…       — Меркоф воздействует на людей с помощью вспышек? — поджимаю губы и ложусь обратно на подушку. — Возможно. А источник вспышек… Вышка.       — Да, мне тоже так кажется, — Парк кивает. — Иначе зачем Саймону назначать нам встречу там и откуда ему быть уверенным в том, что Джорджи придёт туда же? Если с помощью вышек Меркоф промывают людям здесь мозги, сводя с ума, то Вальридер наверняка хочет её уничтожить.       — Звучит логично, — признаю я и широко зеваю, чуть не вывихнув себе челюсть. — Предлагаю всё же отдохнуть, а потом расспросим Итана и по поводу этих вспышек — как частно бывают и насколько давно, договорились?       — Угу, — бормочет друг, явно уже отрубаясь, и я закрываю глаза, практически мгновенно проваливаясь в сон. Беспокойные тени пациентов Маунт-Мэссив на этот раз не преследуют меня, я вижу лишь темноту, однако в этой темноте звучит девичий голос — отчаянный и испуганный.       — Помоги мне, Майлз… Пожалуйста. Я хочу домой…       Я пытаюсь ответить, сказать о том, что я здесь и всё будет хорошо, однако губы не слушаются. Мне остаётся лишь слушать мольбы девушки, а затем раздаётся её крик, наполненный невыносимо сильной болью, словно её разрывают на миллион кусков. От этого крика я подскакиваю на месте, просыпаясь, и натыкаюсь взглядом на Парка, который уже не спит. Он прикладывает указательный палец к губам, прося меня вести себя тихо, и взглядом указывает наверх. Прислушиваюсь и различаю шаги, а следом за этим испуганный голос Итана:       — Я ничего не скрываю!       — Праведность приходит не с генами родителей, а с поступками.       Стискиваю зубы, чтобы не разразиться бранью — я узнал этот голос. Это был голос той безумной женщины, что преследовала нас прежде чем мы столкнулись с Саймоном. Напрягаюсь всем телом, прислушиваясь к тому, что происходит наверху и вскидываю голову, пытаясь рассмотреть хоть что-нибудь.       — Я знаю проповедь Папы, — бросает Итан, и в его голосе слышит горечь. — Я писал её лично сотни раз. Если бы я знал, кем были те чужаки…       — Пророку не нужна твоя помощь в поисках шлюхи дьявола и её дружков, — хрипло перебивает женщина, и мне наконец удаётся разглядеть её высокую фигуру, нависшую над Итаном, который твёрдо выдерживает её взгляд, несмотря на огромную модифицированную кирку, которую эта психованная сжимает в руках. — Нот теперь опрашивает других еретиков в церкви. Господь направит его.       — Я не ерет…       Итан не успевает закончить фразу, с криком отшатываясь назад, когда женщина закончит над ним кирку. Увернувшись от удара, он отступает назад, с ужасом глядя на женщину, которая, загнав его в угол, яростно кричит:       — Ты согрешил, когда не отдал пророку свою дочь! Ты согрешил, когда не отдал!       — Пожалуйста, прошу, просто дай мне поговорить с Нотом! — отчаянно просит Итан и закашливается, когда женщина врезает ему древком кирки в солнечное сплетение.       — Ты знаешь, где найти чужаков? Бог и пророк оба хотят их крови!       — Марта, просто дай мне поговорить с Нотом! Я могу объяснить… — вновь отчаянно просит Итан, игнорируя вопрос про нас с Вэйлоном, но женщина, названная Мартой, оскаливается и цедит:       — Бог не слушает мертвецов.       Итан испуганно кричит, и в тот же миг безумная женщина, замахнувшись, пронзает его тело острой киркой. Издав булькающий звук, мужчина хрипит, и я вижу, как из его рта хлещет кровь. Сжимаю челюсти и заставляю себя смотреть на то, как Марта легко, словно пушинку, поднимает своё орудие с нанизанным на него человеком, который, кажется, и вправду искренне хотел нам помочь. Он нашёл нас, привёл к себе домой и спрятал, дав возможность отдохнуть, а теперь корчился в предсмертной агонии, истекая кровью, нанизанный на кирку словно мясо на шампур.       Марта, небрежно сбросив его, хрипящего, задыхающегося и умирающего, на пол, выдернув из его тела кирку, раздражённо бросает:       — Успокойся. Держи себя в руках.       Итан вновь издаёт булькающий звук, словно пытаясь что-то сказать, но его палач лишь качает головой и мягко, словно успокаивающе, произносит:       — Бог любит тебя… Бог любит тебя…       А затем, замахнувшись, она вновь вонзает своё оружие в тело несчастного мужчины, обрывая его страдания и жизнь. Хрипы стихают, когда Итан испускает последний вздох, а Марта, бросив на его труп брезгливый взгляд, сплёвывает:       — Подстилка дьявола…       Затем, развернувшись, закинув на плечо кирку, она выходит из дома, не потрудившись даже захлопнуть дверь, а я перевожу взгляд на мрачного Вэйлона, который, качнув головой, лишь произносит:       — Кажется, нам пора убираться отсюда.       — Согласен, — хрипло отзываюсь и слезаю с импровизированной кровати, чувствуя, что отдых всё же дал свои плоды и нога болит гораздо меньше, а это значит, что я смогу идти самостоятельно без помощи программиста. Вновь вскидываю голову, глядя сквозь доски на комнату и то место, где лежит труп Итана, и тихо говорю, обращаясь к мертвецу:       — Надеюсь, ты обрёл покой.       Мы молча вылезаем из подвала и, наткнувшись на тело человека, который ценой своей жизни не выдал нас этой чёртовой бабе, несколько секунд смотрим на него, лежащего изломанной куклой в луже собственной крови. Изнутри поднимается волна горечи, и спешу отойти в сторону, оставляя Вэйлона стоять над трупом. Подхожу к кровати и на прикроватной тумбочке замечаю старую записку, которую пробегаю глазами чисто на автомате, не испытывая никакого интереса.       «Пол, —       Тебе нужно сказать Папе, что Анна была больна и что это правда — она ушла жить со своей мамой и другими поражёнными.       Она ужасно страдала, а её раны были слишком тяжелы для осмотра, и я просто выслал её, потому что больше ничего поделать не мог. Знай, что я бы не сделал этого, если был бы хоть какой-то другой выход, потому что я любил эту девочку больше своей жизни, и я не знаю, почему Папа может подумать, что я врал, но ты должен убедить его, что это правда. Бог любит тебя.       Твой кузен,       Итан»       Прочитав записку, нахожу глазами Вэйлона, который продолжает стоять над телом Итана, и подхожу ближе, хрипло произнеся:       — Вэй, надо убираться.       — Какого хрена так происходит, Майлз? — глухо спрашивает друг, переведя на меня взгляд, наполненный болью. — Он просто хотел нам помочь. Он спас нас. Он не выдал нас. А теперь, — Парк кивает на труп, — он мёртв. Ты заметил, что весь наш путь устлан мертвецами? Отец Мартин, Джорджия, её родители, Эштон, теперь Итан — все они умерли из-за нас! Куда бы мы ни сунулись — мы несём с собой сраную смерть! И Лиза с мальчиками…       — Заткнись, — тихо произношу я и качаю головой. — Не смей даже думать об этом, ясно? Это не наша вина — во всём виновата долбанная корпорация Меркоф. Всё это — на их совести. И с твоими женой и детьми всё будет в порядке, ты меня понял?       — Майлз…       — Ты понял меня? — повышаю голос, схватив друга за плечи и хорошенько встряхнув его, и он уныло кивает.       — Понял…       — Хорошо, — разворачиваюсь, глядя на распахнутую дверь, за которой воет сильный ветер, и бросаю: — Пойдём, пока эта психованная Марта не вернулась по наши души.       Вэйлон согласно кивает, бросив последний взгляд на мёртвого Итана, и мы выходим на улицу, покидая его дом, продолжая наш путь в одиночестве и в неизвестности, прекрасно понимая, что без помощи шансы выбраться отсюда живыми практически равны нулю.