По велению судьбы

      Есть нечто прекрасное и горькое в том, что всё это происходит именно сейчас. Конец весны… или уже первый день лета? Она выпала из реальности, выбравшись за пределы серой и унылой Англии, и оставив родителям записку о том, что неделю будет отдыхать во Франции с друзьями. С одним своим другом. Возможно, что уже прошло больше, чем неделя, но разве это имеет какое-то значение? Кто вообще следит за временем, пока жив? Жизнь одна и её нужно прожить, выкручивая все эмоции на максимум. Но не нужно забывать о том, что иногда может заносить на поворотах, а это чревато летальным исходом, но это так, просто к сведению.       В кромешной темноте сложно что-то рассмотреть. Пэнс на долю секунды думает, что она даже глаза ещё не открыла, но нет же, открыла. Просто в комнате очень темно, слегка воняет сыростью в перемешку с сигаретным дымом. Куда их занесло в этот раз? Или они всё в той же квартире? Сознание затуманено, ей не хватило этих нескольких часов сна, чтобы протрезветь. И можно снова завалиться под одеяло, забыться в сладостном чувстве опьянения, но Паркинсон знает, что у неё в запасе несколько минут, чтобы добежать до ванной комнаты. Она снова перебрала и проснулась только из-за чувства тошноты.       Ноги не слушаются, она еле держится, чтобы не упасть, но всё же добирается к унитазу, так и не включив свет. Её глаза сейчас не готовы к мерцающему свету подвесных шарообразных ламп. В горле стоит такой ком из выпитого и выкуренного, но Паркинсон упирается, не хочет опять чувствовать горький жёлчный привкус во рту после рвоты. Она же обещала себе, что этого больше не повторится… А разве она старалась не допустить повторения? Одно его слово и вот уже белой дорожки на столе нет. И всё по кругу: облегчение, эйфория, умиротворение, яркие сны, тревожное пробуждение, тошнота, рвота, немного спокойствия и опять ломка. Пэнс ненавидит себя за это, но принимает эту ненависть только в самом конце, когда основной путь снова проделан. Этому нет конца и края.       Паркинсон просто слабая, не способна противостоять его голосу и приказам, а он знает об этом и пользуется этими дарами, совсем не давая ничего в ответ. Бывают моменты, когда Пэнс ловит себя на мысли, что скучает по прежнему Драко, который оставался до последнего эдаким благородным принцем. По прежнему Драко, которым она его знала до того, как в его жизни нарисовалась чёртова Гермиона Грейнджер. Вот тогда всё было хорошо, тогда их жизнь выглядела правильной, как по учебнику. Но, признаться, даже в период своей тупой и слепой влюблённости в гриффиндорку он был гораздо лучше, чем сейчас.       И снова она думает о ней. Одна всплывшая фамилия в голове и Пэнс опустошает желудок, чувствуя, как по лицу скатываются солёные обжигающие слёзы. Весь мир перед глазами искажается, приобретает чудные формы, а боль принимает физическое обличие — она выглядит, как чёртова мёртвая Гермиона Грейнджер в нежно-розовом платье. Прошли долгие месяцы, а этот образ никак не выветрится из её головы. Это заставляет скрутиться от боли на холодном кафельном полу, сдерживая в себе неистовые крики. Она не хочет, чтобы Драко это видел — эту настолько жалкую картину.       Кажется, что ещё вчера Паркинсон думала, что она самый счастливый человек на всей земле, во всей галактике, среди всех живых людей. Неужели это было только вчера или уже прошло множество бесконечных световых лет? Она потерялась в нескончаемых трипах в своей голове, время ускользало сквозь пальцы, реальность стала такой относительной и неинтересной. Никогда прежде её тело не пахло так или она не чувствовала собственного запаха. И слава Мерлину, что это больше не вишня. Малфой забыл о том, как когда-то фанател по вишнёвым цветам и тем самым избавил Пэнси от грёбанных сладких духов. Но это единственное достойное изменение, потому что всё остальное превратилось в сущий кошмар. И самое отвратительное, что она даже не старается выбраться из этой адской мёртвой петли.       Её тело начинает содрогаться, пробивает озноб, а конечности сводит в судорогах. Привычное, даже можно сказать, её обыденное состояние. Она почти привыкла к этому, но не настолько, чтобы просто без эмоций смотреть в белый потолок. У Малфоя так получается, а у неё нет. Оно и неудивительно. Сколько он уже варится в этом дерьме? Полгода? Или больше? А Пэнси — новичок.       Ей бы в пору научиться быть с Драко равнодушной, это бы могло помочь, но у неё не выходит. Она следует за ним, как послушная собачонка, исполняет все приказы и прихоти, хочет понравиться ему, но правда в том, что Пэнс никогда по-настоящему не нравилась Малфою. И совсем неважно: жива Грейнджер или давно подохла. С ней всегда было что-то не так: недостаточно шелковистая кожа, слишком сухие волосы или юбка чересчур короткая. Драко всегда находил в ней минусы, разве это уже не было тревожным звоночком? Любая другая на её месте уже бы смирилась со своей участью, приняла бы это, как факт, но не Пэнс. Она же привыкла добиваться своего любой ценой.       Иногда это баснословные цены.       — Нечего тебе тут лежать, — раздаётся голос из темноты. — Пойдём в кровать.       Драко не включает свет, потому что знает, что в темноте проще после пробуждения. Она чувствует тепло, исходящее от него. Он стоит слишком близко к ней, всего в шаге, а может и ближе. Пэнс точно помнит, что выпила гораздо меньше него, да и приняла всего две таблетки, но вот сил в ней куда меньше. Она такая слабая, что даже дышать трудно, приходится прикладывать невероятные усилия.       Малфой не выдерживает и подхватывает её на руки. Так легко и непринуждённо. За последние несколько месяцев Паркинсон сильно похудела. Она и раньше была изящной, но сейчас это выглядело пугающе. Теперь ей приходиться скрывать выпирающие кости, обтянутые бледной кожей, мешковатой и бесформенной одёжкой. Большие джемперы, непропорционально огромные рубашки и всё то, что раньше так презирала модница Паркинсон. Ей не нравится собственно тело — его цвет, запах, температура. Она очень скучает не только по прежнему Драко, но и по прежней себе. Ей не хватает того времени, когда всё было легко.       — Я не самая лучшая девушка, — зачем-то проговаривает она, уткнувшись носом в шею Малфоя.       Эти редкие моменты, когда он не возмущается, что она касается его. Возможно, что Малфой списывает это на действие дурмана в её голове или просто сдерживает себя из приличия. Обычно он отталкивает её, если только не держит за волосы, пока Пэнс стоит перед ним на коленях.       — Мы с тобой не пара, — грубо отвечает он, укладывая её на кровать. — Я уже устал тебе это повторять.       Она больно прикусывает язык, чтобы не расплакаться. Малфой действительно это повторял уже не в первый, и даже не в десятый раз. Он говорит об этом постоянно, а Паркинсон постоянно твердит обратное, словно хочет когда-то услышать желанный ответ. И казалось бы, для этого есть все необходимые условия. Они проводят вместе всё свободное время, она делает всё, о чём он попросит, стелится перед ним ковровой дорожкой и, главное, нет больше никакой Грейнджер и её дурацкого вишнёвого запаха… Но всё равно ничего не меняется.       — Тогда что я тут делаю? — спрашивает Пэнси.       — Я могу снова отнести тебя в холодную ванную комнату, — безразлично отвечает Драко.       В глухой тишине квартиры Пэнс слышит, как Малфой открывает верхний ящик комода. Он снова полез за дозой. Как ему это удаётся? Неужто ему уже недостаточно тех доз, что раньше? Он основательно подсел, не желает видеть мир без порции манящих специй. Ему не хватает остроты.       С Тео тоже так было.       Ну вот, сначала Грейнджер, а теперь ещё и Нотт ворвался в её голову. Только если образ гриффиндорки заставлял Пэнси злиться, чувствовать разливающийся гнев под кожей, то добрые глаза и искренняя улыбка Теодора провоцировали её на истерику. Это была слишком свежая рана, не смотря на то, что прошло столько времени. Ей хочется найти виновного в смерти этого человека, но всё всё равно сводится к тому, что сама Пэнс причастна к его смерти. Нотт не выдержал смерти Грейнджер, а та не выдержала свои сранные надуманные причины. Паркинсон пыталась просто обвинить у себя в голове Гермиону, посчитав, что так станет немножко легче, но ничего не получилось.       После известия о смерти друга, она клялась себе, божилась, что никогда не посмотрит в сторону дури, никогда не прикоснётся к ней. Она возненавидела то, что убило его. Но было слишком много причин нарушить данное себе обещание. Или была только одна-единственная? С серыми бездонными глазами, бархатистым голосом и таким безразличием во всём? Определённо. И Пэнс знает, что сейчас встала на ту же скользкую дорожку, где конец всегда один.       — Тебя не вставило, как надо? — пытаясь изобразить заинтересованность, спрашивает она.       — Могу и тебе предложить добавку, — моментально отвечает Драко.       — Не надо… Пока не надо. Мне нужно бы показаться дома.       Последние слова звучат совсем тихо. Ей хочется, чтобы он сказал, что не отпустит её, что без неё ему будет плохо. Паркинсон готова сделать что угодно, лишь бы Малфой взял её за руку и попросил не оставлять его. Ей ведь много не нужно, всего лишь его взаимность. Она готова сделать всё только бы Малфой попросил её остаться. Хотя бы раз.       — Хорошо.       И это всё. Он даже не собирается спросить, вернётся ли она и когда. Ему абсолютно плевать. И на это Пэнс тратит всю себя, отдаёт без остатка, продолжает ступать по раскалённым углям. Ради чего? Только, чтобы в очередной раз почувствовать себя ненужной тряпкой, которой подтёрли грязь со стола. Разве к такому будущему она стремилась? Где же та независимая и неприступная Пэнси Паркинсон? Где она?       Растворилась в очередной дозе дури. И её личным наркотиком стал Малфой, на которого она так жёстко подсела и теперь не может никак слезть. Это поначалу он казался лёгким, почти безопасным, но со временем возникла сильная зависимость, а каждая новая доза стоила всё дороже. У Пэнс уже закончились средства, чтобы продолжать платить за это удовольствие, она отдала всё, что имела. И вместо того, чтобы остановиться, залезла в долговую беспросветную яму.       — Ты даже не спросишь меня, когда я вернусь?       — Нет.       — Тебе настолько плевать на меня?       — Не преувеличивай свою роль для меня, Пэнс. Если не ты, то найдётся другая, с которой я смогу трахаться под кайфом. Ты — просто тело.       Он так не говорил о ней даже после смерти Грейнджер. Даже в те чёртовы дни, когда Малфой уже был разбит, полностью подавлен и всё ещё влюблён в мёртвую девушку, он не позволял себе так выражаться. Да, он не обещал Пэнси свадьбу или безоблачное счастливое будущее, но считался с ней. Он видел в ней, в первую очередь, человека и подругу, а теперь? Она просто для него кусок мяса, который способен разговаривать. И почему, зная это, Паркинсон продолжает возвращаться в эту квартиру? Она должна раз и навсегда уйти, но это не так просто. «Сказать» и «сделать» — два кардинально разных действия.       — Ты ужасный, Малфой, — с обидой выдавливает из себя Пэнси. — Ты просто ужасный человек. Раньше ты...       — Так тебя тут никто и не держит.       — А ты никогда меня и не держал рядом, — всхлипывает она. — Это я какого-то хера продолжаю держаться за тебя. Я всё тебе отдаю…       — Хватит! — раздражённо перебивает её Драко. — Или, блять, заткни свой рот моим членом, или просто заткнись, или свали.       — Ты заставила меня поверить в то, что я — бракованная, неправильная, уродливая и никому не нужная. Ты так сильно ненавидела меня, Пэнси Паркинсон. Так сильно желала моей смерти, но разве что-то изменилось? — в голове раздаётся голос Грейнджер. — Он так и не полюбил тебя, правда? Так кого же ты ненавидишь больше? Меня уже нет, а он всё ещё не любит тебя.       Себя. Она больше всего ненавидит себя за то, что докатилась к такой жизни. Превратилась в личную подстилку Малфоя, и довольствуется этим. У неё целый список причин, по которым она ненавидит себя и свою жизнь. И утешает только то, что она не скатилась к уровню Грейнджер — она продолжает вывозить всё это дерьмо, продолжает жить с ним, а не хватается за лезвие или лезет в петлю. В этом и заключается главная и отличительная черта Пэнси Паркинсон — она куда сильнее, чем может показаться со стороны.       — Ты никогда меня не любил, — утверждающее произносит Пэнси. — Ты даже не пытался когда-то полюбить меня. Ты только причиняешь мне боль.       — Да заткнись ты уже! Голова разваливается от твоего нытья!       — Она у тебя разваливается из-за того, что ты вечно под дозой, идиот!       — Прекрати меня учить жизни! — он резко поворачивается к ней и протягивает руку, хватая Пэнс за шею. — Ты — никто. Ты нахуй никто, а потому заткнись наконец-то. Иначе я тебя просто придушу.       В его глазах ничего нет. Там гнетущая пустота и чернота. Такое чувство, что с Обливиэйтом у него отобрали все эмоции, запретили что-то чувствовать. В нём нет ничего того, что любила Пэнс, осталась только внешняя оболочка. Будто бы Малфой тоже давно умер, как и Грейнджер, как и Нотт.       — Отпусти… — шепчет она. — Мне больно…       — Я отпущу, но ты больше не проронишь ни слова.       — Я уйду, только отпусти…       Его хватка ослабевает, но рука всё ещё держит за шею. Глаза Пэнси уже достаточно привыкли к темноте, чтобы отчётливо рассмотреть лицо Драко. Оно такое неживое, каменное, как у статуй в саду Малфой-Мэнора.       — У Нарциссы сегодня день рождения, — шепчет Паркинсон. — Она точно ждала тебя в гости.       — Я знаю, — он убирает руку и отстраняется от неё. — Ты собиралась уходить. Проваливай.       Не ради этого она так сильно ненавидела несчастную Грейнджер. Прониклась ли Пэнс какими-то чувствами к гриффиндорке за эти почти два года? Нет. Ей по-прежнему плевать на то, как сложилась судьба незнакомого ей человека, но ей стыдно за свои эмоции. Ей жаль себя, своё сердце и душу. Глупо было надеяться, что смерть Грейнджер что-то изменит. Она только всё усложнила — запустила необратимый процесс.       Паркинсон прекрасно понимает, что будь сейчас любовь всей жизни Малфоя жива, то этих мыслей не было бы. Она бы и дальше от всей души ненавидела эту девушку, желала бы ей смерти и грезила бы мечтами о счастливой жизни с Драко.       Или бы нашла свою любовь всей жизни. Только в этом случае всё могло бы измениться, но подругами с Грейнджер она бы точно не стала. И это явно не Малфой был бы. Такого человека, в которого он превратился, просто опасно любить. Это и не любовь вовсе, а очень пагубная и вредная привычка, убивающее всё живое внутри Пэнси. И самое отвратительно то, что она это всё понимает и осознаёт, но никак не уйдёт. Может, в этот раз получится? Должно ведь, она же сильная.       Пэнс накидывает на себя рубашку тёмно-красного цвета, на несколько размеров больше положенного, и поспешно застёгивает маленькие пуговички. Она чувствует, что Драко наблюдает за ней, отсчитывает секунды, когда снова сможет насладиться одиночеством, но это только заставляет Паркинсон замедлиться. А вдруг? Если он сейчас попросит её не уходить? Попросит остаться? Но чуда не случается. Чудес в жизни, где есть новый Драко Малфой, просто не бывает. Он же отрицает теперь всё волшебное.       — Тео… Он бы не оценил твоего увлечения… — робко произносит Пэнс, хотя знает, что это имя просто пустой звук для Малфоя. — Ты не помнишь его, но он умер…       — Пошла нахуй! — орёт Драко. — Как же ты меня сегодня заебала! Просто иди нахуй! Мне, блять, это неинтересно!       Паркинсон начинает плакать, и не успев застегнуть до конца рубашку, просто берёт в руки юбку и аппарирует из его квартиры. Её точно в таком виде не ждут дома. Что скажут мать с отцом? Конечно, они уже догадывались о том, что их дочь куда-то влипла. Миссис Паркинсон пыталась поговорить с Пэнс, но безуспешно. Только спровоцировала новый скандал.       И даже не поняв как, она оказывается посреди сада, где очень душно. Можно было бы спихнуть эту духоту на действие таблеток, которые не выветрились из её организма, но нет. В Италии в это время всегда так жарко. Пэнс на секунду притихла, а после снова взорвалась в громкой истерике, приземляясь на зелёную траву, и прижимая к себе джинсовую юбку. Ей невыносимо больно, внутри всё пылает адским пламенем и нет никакого способа унять этот пожар. Всё чувствуется гораздо острее из-за действия наркотиков, но и без них было бы больно. Всё это время Пэнс пыталась бороться с тем, что ломало её изнутри, и, кажется, только в этот момент поняла, что проиграла в поединке. Её безжалостно сломали, растоптали и ушли, оставив истекать кровью на холодном полу. Ей выдернули и без того переломанные крылья, да и ещё и посмеялись.       Сейчас ночь и все точно спят. Она не виделась с Блейзом почти год, а с его матерью лет пять, если не больше. Но ей просто некуда идти, у неё никого не осталось. С момента выпуска из Хогвартса Пэнс всегда была или дома, или на кладбище у Тео, или с Малфоем. Она даже не осознавала, как одинока. Наивная, верила в то, что с Драко ей больше никто не нужен, а на деле, оказалась сама никому ненужной. Прямо, как пророчила мёртвая Грейнджер в своём шаре.       Её крики заставляют переполошиться всех павлинов в вольерах. Теперь сад Забини наполняют не только истеричные выкрикивания несчастной девушки, но и крики перепуганных птиц.       — Сеньорита … Сеньорита Пэнси? — слышится мужской голос. — Мерлин Всемилостивый! Сеньорита Пэнси, с вами всё хорошо? Давайте, я помогу вам встать…       У неё еле хватает сил поднять голову, чтобы увидеть в лунном свете пожилого дворецкого, который явно резко схватился с кровати и примчался в сад, услышав девичьи крики и перепуганных птиц, судя по его пижаме. Мужчина обеспокоено смотрит на неё, помогая встать на ноги.       — Доброй ночи, Марио, — отвечает Паркинсон, стараясь успокоиться. — Я так неожиданно нагрянула в гости… Блейз дома?       — Да, хозяин дома, — отвечает мужчина. — Сеньорита Пэнси, вам нужна помощь колдомедиков?       — Полагаю, что да, — кивает она и снова начинает громко плакать.       Дворецкий, обеспокоенный визитом и состоянием ночной гости, берёт её под руку, не решаясь спросить что-то ещё. А Пэнс только перебирает ногами, прижимая к себе юбку. Она оставила в квартире Драко свои босоножки, но уже вряд ли за ними когда-то вернётся. Если только он сам её не попросит…       «Нет, Пэнс! Нет же, глупая овца! Даже, если он попросит, ты не вернёшься туда. Это убьёт тебя!»       Как и Гермиону.       Ей проще думать, что Грейнджер убила любовь Малфоя, чем осознавать то, что к её самоубийству косвенно причастна она сама. Эта мысль ядовитая и порочная. Даже спустя много лет так будет. С этой мысли и этих размышлений выстраивается целая цепочка трагических событий. Это всякий раз указывает на вину Пэнс в том, что она сейчас вынуждена переживать. Она сама себя загнала в эту яму.       — Мерлин! — на крыльце их встречает Забини. — Пэнс… Спасибо, Марио.       — Мне нужно вызвать колдомедиком для сеньориты Пэнси, — говорит дворецкий.       — Конечно, — кивает Блейз и подхватывает бывшую подругу на руки.       Она чувствует тепло его сильных рук. Забини крепко прижимает её к себе. Кажется, что ещё немного и её хрупкое исхудавшее тело просто переломится. Пэнс готова к тому, что он на утро выставит её на улицу, но думать об этом не хочет. Ей нужно хотя бы несколько часов не думать о том, что вся её жизнь канула в беспросветную адскую пучину и выбраться оттуда практически невозможно. Только, если кто-то подаст руку и выведет к свету.       — Прости меня, Блейз… — всхлипывает Пэнси. — Мне больше некуда идти.       — Всё будет хорошо. Сейчас прибудут коломедики. Всё будет хорошо, моя милая.       Он любил её. Или любит до сих? А разве она этого заслуживает? Она — аналог Малфоя в их истории с Забини, а такие люди не заслуживают ничего хорошего. Такие люди не бывают хорошими, не пользуются вторыми шансами и не ценят людей, которые стараются для них. От таких нужно держаться подальше и бежать туда, куда глаза глядят.       Она чувствует, что разбита. Буквально видит трещины в своём сердце, но не знает, лечится ли это? Ей бы хотелось верить в то, что да, но смотря на Малфоя невольно приходишь к выводу, что это навсегда. Если даже не помог Обливиэйт, то что можно говорить о жизни, где это навсегда будет с тобой в голове? А может, Грейнджер не была слабой? Может, куда большее мужество нужно, чтобы покончить с этим раз и навсегда, а не истратить всю свою жизнь в поисках какого-то чудодейственного лекарства? Может, нужна огромная сила воли, чтобы заставить себя умереть, перестать хвататься за свою жалкую и никчёмную жизнь?       — Вот так, — он помогает ей лечь на диван. — Если ты не против, то колдомедики тебя тут посмотрят, а я пока попрошу эльфов приготовить тебе спальню.       Она кивает в ответ, не решаясь что-то ответить вслух. Пэнс чувствует, как тело пробивает дрожь, как начинает саднить каждый миллиметр бледной кожи. Аппарировать сюда — было не самой лучшей идеей, учитывая её физическое состояние, но, похоже, что для того, чтобы подлатать израненное сердце, места лучше не придумаешь. Паркинсон смотрит в спину удаляющемуся Блейзу, пока в мыслях зарождается новое ужасное осознание.       Нет, она не прибыла сюда, чтобы просто воспользоваться добротой Забини. Это не так.       Она должна знать, что у неё есть причины продолжать бороться. Потому что, как уже давно стало понятно, Малфой в этот список причин не входит. Если вообще когда-то входил.       Пэнси закрывает глаза и начинает дышать через рот, облизывая пересохшие губы. Под рёбрами зарождается новый очаг боли — это сердце. Она знает о том, что оно не всегда выдерживает, порой начинает барахлить и наркотики уж точно не способствовали его улучшенной работе.       — Эй, ты как? — это вернулся Забини, он касается пальцами её лица. — Что тебя тревожит? Что болит? Марио сказал, что колдомедики прибудут через пару минут. Он открыл для них камин.       — А где миссис Забини? — тихо спрашивает Пэнси.       — Мама сейчас путешествует. Новый муж показывает ей Аляску. Она пишет мне, что просто в восторге.       — Круто. Прости, что так неожиданно появилась... Как снег на голову.       — Пэнси Паркинсон нахваталась маггловских сравнений, — улыбается Блейз. — Это что-то новенькое.       — Это от... Малфоя, — по её щеке скатывается слеза. — Мне так плохо, Блейз. Мне очень плохо... Я не знала, к кому мне идти с этой болью. Но я пойму, если ты меня прогонишь.       Это вошло в привычку уже. Пэнси привыкла к тому, что мужчинам нет до неё дела, что они просто пользуются ею или жалеют её, или остаются с ней просто потому что так правильно и всем нравится. А теперь, когда она ещё и превратилась в законченную наркоманку, и вовсе не осталось каких-то иллюзий, что это лицо и тело может кому-то нравится.       — Тише, моя хорошая, — Забини проводит большим пальцем по мокрой дорожке, вытирая слезу. — Я никогда тебя не прогоню. Если ты обратилась за помощью, то значит, что у тебя были на то веские причины.       — Чёртовы причины, — всхлипывает Паркинсон. — Почему у всех и всего есть эти причины, Блейз? Без них было бы проще. Они только всё усложняют.       Раздаётся отдалённый шум и Забини поднимает голову, смотря прямо перед собой.       — Это колдомедики, — говорит он. — Мы обязательно поговорим с тобой, Пэнс. Обо всём, о чём ты только захочешь, но сначала пусть они осмотрят тебя.       С ним совершенно не так. Это не безразличный и грубый Малфой, который может только предложить очередную дозу дури. Забини — бесконечно тёплый и уютный человек, который всегда придёт на помощь. И почему ей понадобилось столько времени, столько страданий и смертей вокруг, чтобы она поняла эту истину? Чтобы наконец-то осознала, что залогом взаимоотношений с человеком не должна быть постоянная боль.       — Доброй ночи, — в гостиной показалась приятной наружности женщина в голубом халате, а у её за спиной молодой парень. — Что у вас стряслось, синьор Забини?       — Доброй ночи, сеньора Бруно, — вежливо поздоровался Блейз. — Пожалуйста, осмотрите мою подругу. Полагаю, что ей нужна помощь.       Забини отступил на несколько шагов назад, позволяя женщине в голубом халате подойти ближе к дивану. Пэнс было сложно сфокусироваться на её лице. Глаза очень болели из-за яркого света в комнате, да и в висках боль стучала колоколом. Она еле различала речь присутствующих.       — Вы можете говорить, сеньорита? — женщина склонилась над Паркинсон и достала из кармана волшебную палочку. — Расскажете, что вас беспокоит?       Пэнс открыла рот, но не смогла ничего сказать. Она попыталась сфокусироваться на силуэте Блейза, который стоял поодаль. Как ей сейчас озвучить всё при нём? Последний раз, когда они виделись, то она была красивой, эффектной и запоминающейся выпускницей Слизерина, которая отлично сдала итоговые экзамены. Она должна была идти на стажировку в Министерство, начать блестящую карьеру в сфере международного магического права, а теперь как она выглядела? Потасканная жизнью и мудаком Малфоем, снаркоманившаяся и просто убогая на вид.       В горле снова стал ком. Пэнси была готова опять громко расплакаться, дабы раствориться в этих слезах. Ей стало противно от самой себя — от того, что от неё осталось. От того, во что её превратила жизнь, а она и не особо противилась этому.       — Я точно не знаю... — дрожащим голосом начала она. — Это были наркотики... Маггловские наркотики.       — Хорошо, — ответила женщина и взмахнула палочкой. — Просто закройте глаза и расслабьтесь. Синьор Забини, я попрошу вас выйти.       По её лицу скатилась ещё одна слеза, когда она услышала грохот закрывающейся двери. Теперь она уже не уверена, что Блейз будет так же твёрд и непоколебим в своих словах. Она помнит, что смерть Нотта и для Забини стала серьёзным ударом. Он прекрасно был осведомлён, что сгубило юного Тео.       Тогда, полтора года назад, когда они стояли у надгробия Теодора, Забини сказал, что не может быть ничего хуже, чем сдаться в плен собственным слабостям. Кажется, это было адресовано не только умершему Нотту, но и всем живым. А теперь девушка, которой он так восторгался и был так влюблён в неё, с потрохами сдалась в плен слабостям, но не своим.       И поможет ли ей то, что у неё были на всё свои причины?